Текст книги "Эльфийская погибель (СИ)"
Автор книги: Александра Рау
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 35 страниц)
Глава 26
Я очнулся в тюремной камере.
Мы с капитаном вполне успешно выполнили поручение Киана, найдя способ узнать содержание приказа белокурой принцессы. По загадочному стечению обстоятельств, у сэра Фалкирка случилась беда со зрением – проснувшись утром, он едва мог отличить служанку от двери, – и на собрание тот взял с собой оруженосца, чтобы приказ ему зачитали вслух. В то же время мы с гвардейцами непринужденно общались неподалеку от зала совета, и я еще никогда не заставлял кровь так сильно приливать к ушам – то ли от напряжения, то ли от стыда. Разумеется, мы не лишили главного богача Греи зрения – действие эликсира должно было продлиться не больше суток, – и все же прием был не из честных.
Слова в той бумаге не имели смысла. Точнее, имели, но только для тех, кто и без неё был в курсе дел. Формулировки вроде “выполнить оговоренные действия”, “начать в назначенное время”, “принести соответствующие доказательства” и прочие были лишь отговоркой для тех, кто согласился принять участие в войне на стороне Минервы; в тот день она получила подписи всех, кто был достаточно безразличен и глуп, чтобы не задать ни единого вопроса, и, что бы ни сделала далее, она уже заручилась поддержкой вассалов. Мы с капитаном были в ужасе. Лэндон лишь намекал, что принцесса планировала нечто отличное от того, что озвучивала ранее, но после приказа это стало очевидно, и весь вечер я провел, гуляя по стене и высматривая лисицу во тьме ночи. Если бы совет в Арруме прошел хотя бы на день позже… их стоило бы об этом предупредить.
Убедившись, что Ариадна добралась до своих покоев, не будучи задержанной, я спрятался в своих. Сердце колотилось от дурного предчувствия, а дрожь в руках не унималась, и я совершенно не знал, чем себя занять. Голос, что всегда звал меня именем древнего эльфийского короля, вдруг показал, что способен и на прочие слова. “Аарон”, шептал он. “Беги”.
Но я не мог сбежать. Как сбегу я, зная, что друзья мои останутся страдать за мои грехи? Лишь заподозрив меня во лжи, они не оставят на Кидо живого места, а что сделают с лисицей – и представить страшно. Я и без того был клинком, что вонзился в спины их жизней, сделав их предателями родной земли, и с каждым разом, что я думал об этом, душа моя кровоточила все больнее.
С уже родным привкусом яда на языке я всю ночь пролежал в постели, совсем упустив момент, когда провалился в сон. Я знал, что что-то произойдет, стоит мне открыть глаза. Хуже всего было именно предвкушение; как будто бы я мог избежать неприятностей, но не делал этого, сотрясаясь в ожидании – бесконечном, томительном ожидании.
Утром солнце ожидаемо не разбудило меня, как делало это всегда – в подземную темницу оно пробраться не в силах.
Я не помнил – а точнее не знал, – как оказался в клетке, но одежда на мне была вчерашней и чистой, а значит, я находился там не слишком давно. Пол камеры был запачкан чем-то липким, и в слабом свете я не сразу понял, что опустил руку в лужу крови. Мне отвели место, в котором когда-то ожидал казни убийца короля – что я, разумеется, счел за честь, – и стражники долгое время не появлялись в поле видимости, вероятно, как и всегда наслаждаясь сладким тюремным сном.
Нос пощекотал едкий запах, будто бы сочившийся сквозь щели в стене и потолке, и сердце мое сжалось, как только я узнал эти тяжелые ноты. Не в силах признать происходящее, я долгое время пытался раскрыть аромат, заставлял себя поверить, что мне чудилось, и страх играл с моим воображением, но уйти от страшной правды так и не смог. Запах, знакомый мне с детства; запах, вселяющий в души эльфов первобытный страх, означающий смерть и разрушения, привнесенные в их дом извне – запах горящего дуба.
Стоило догадаться, что они кардинально сменят направление.
Но зачем Минерве Аррум? Союз леса и Греи считался одним из самых выгодных на континенте, ведь азаани отдавала близлежащему городу столь многое лишь за то, чтобы просто жить в мире; скромному королевству нечего было предложить взамен. К тому же, эльфийская погибель, что так желала заполучить принцесса, все равно покоилась в горах.
Откуда-то из темноты послышался шорох, затем – тихий, бессильный стон; я не заметил, что у меня был сосед. Пододвинувшись к решетке, что разделяла наши камеры, я разглядел массивные кольца с камнями, едва заметно отражавшими свет факелов; они бились друг о друга, отстукивая ритм дрожащей руки. Я знал лишь одну женщину, так сильно любившую украшения.
– Лианна? – шепнул я. – Лианна, это вы?
Друид уклонилась от звука моего голоса, как от меча, и отползла еще дальше, полностью скрываясь в объятиях тьмы. Что ж, я мог ошибиться.
– Териат? – послышалось наконец в ответ.
Я утвердительно хмыкнул, и женщина тут же припала к решетке, оказавшись в мгновениях от моего лица. Едва сдержавшись, чтобы не отпрянуть, я протянул к ней руку. Лицо Лианны было обезображено. Без солнечного света ее кожа вновь стала дряхлой и покрылась морщинами, а волосы поседели, и оттого раны выглядели еще ужаснее: ссадины, синяки, запекшаяся кровь. Я понял, что с момента объявления планирующейся войны ни разу встречал друида, и имя ее не всплывало ни в одной беседе, что мне доводилось слышать.
– Дитя… – простонала она.
Дитя?
– Что они с вами сделали?
– То же, что хотят сделать с тобой, – ответила Лианна. Упорно пряча льющиеся из глаз слезы, она едва заметно всхлипывала. – Айред бы никогда такого не допустил.
– Дело в правителе, – возразил я. – А не в том, кто стоит за его спиной.
– Эвеард был лишь ртом, что говорил словами твоего отца.
Я сделал глубокий вдох.
– И как давно?
– Айред ласково звал тебя “Рири”, и к тому же я пропустила… – горько усмехнулась она, – пропустила ваше взросление, а ты не слишком похож на отца. Узнала сегодня ночью.
Тогда же, когда и все прочие.
Женщина устало оперлась на стену, закутываясь в лохмотья, что раньше были ее одеждой. Интересно, действительно ли сейчас утро? Время тянулось, словно льющийся из бочонка мед – такое же липкое и бесконечное. В полной тишине, нарушаемой лишь далеким звоном доспехов стражников и редким стуком цепей о каменный пол, интересным казалось буквально всё: я старательно разглядывал швы своей рубашки, естественно сформировавшийся рисунок на стене, высчитывал неточности в расстоянии прутьев решетки.
Делал все, чтобы не думать о том, что действительно норовило ворваться в мысли. Грудь заполнял запах горелого дуба. Я видел своих юных сестер, в ужасе бегущих от огня, что съедает их дом, и мать, отчаянно пытающуюся придумать пути отступления. Видел Индиса, уговаривающего Маэрэльд нестись прочь и с разрывающимся сердцем уходящего ни с чем. Наблюдал Эвлона в объятиях царицы, оплакивающего смерть своей земли и смиренно следующего в мир духов за ней. Чувствовал их боль и страх, их безысходность, но отвагу. Знал, что сердца детей Аррума наполнены ей, как ничем иным.
Мне оставалось лишь надеяться, что лес не сожжен полностью, хоть мысли даже об одном бесцельно погибшем дереве вызывали у меня приступ тошноты. Оставалось ждать, что хотя бы один любопытный стражник или вельможа придет поиздеваться, и я смогу попытаться узнать, что происходит наверху.
В порядке ли лисица.
Как мне казалось, я совсем не спал, но жалкое подобие еды и хлеба каким-то образом само возникало возле моей клетки. Я не видел людей и не слышал шагов, но раз за разом железная тарелка гулко билась о камень; Лианна призналась, что тоже не замечала того, кто её приносит.
Лишь по количеству тарелок я мог сосчитать проведенные в темнице дни.
О моей соседке позабыли наверху, и она была тому несказанно рада. Прежде, судя по рассказам, минимум раз за день её вытаскивали на допрос и пытали, выведывая все, что она знала об эльфийских правителях; Лэндон оказался самым жестоким из допросчиков. Лианна не была сильнейшей из полукровок и мало времени проводила с эльфами, потому никакими сведениями, важными для Минервы, не обладала. Спросив её за обедом, они узнали бы то же самое, вдобавок оставив друида на своей стороне, но боль, как казалось троице, развязывала языки лучше преданности.
Лианна призналась, что магистр давно стал за ней наблюдать; даже когда его не было рядом, ей повсюду чудились его желтые глаза. Судя по всему, её опоили или околдовали, потому как ни одна попытка воспользоваться магией не увенчалась успехом. Постаревшее, истерзанное тело друида оказалось бесполезным и стало для ее души клеткой даже более страшной, чем тюремная камера.
После десяти дней я почему-то стал сбиваться со счету. Еда была одинаковой, как и звук, с которым она появлялась; дни сливались воедино, и в какой-то момент я перестал считать. Кажется, именно в тот день – или ночь? – ко мне впервые пришел посетитель.
– Териат? – прозвучал знакомый голос.
– В конце коридора, – прохрипел я в ответ.
Из-за долгого молчания и постоянной тишины звук показался мне чужим и отталкивающим. Лишь завидев свет факела, я инстинктивно потянулся к нему, и вскоре лицо, промерзшее и иссушенное за недели в темнице, обдало волной жара.
– Дракон тебя побери…
– Зрелище настолько ужасное?
– Отвратительное.
Капитан усмехнулся сквозь плотно сжатые челюсти, вставил факел в держатель и опустился на колени, чтобы наши глаза могли оказаться напротив. Черный мундир свежего пошива едва не лопался на его спине, и Кидо расстегнул пуговицы, чтобы устроиться поудобнее.
– Как они узнали?
– Я не сказал ни слова, – тут же стал оправдываться он. – Ты знаешь, я бы…
– Тебе нечего было им сказать, – недоумевал я.
Капитан посмотрел на меня со всей добротой, на какую был способен.
– Териат, я знал. И знал всегда.
Я изумленно застыл. Моя ложь ему цвела все больше с каждым днем, из-за чего та тяжким грузом лежала на сердце; я действительно считал капитана другом, и оттого каждое слово давалось мне с трудом. Зная истину, он не должен был быть так любезен со мной; не должен был помогать, улыбаться, хлопать по спине в знак приветствия.
– Ариадна в красках делилась подробностями ваших встреч. Знаешь ли, гвардейцы не без ведома капитана оставляли башню Восхода без присмотра, – объяснил Кидо, некоторое время понаблюдав за замешательством на моем лице. – И хоть она предусмотрительно не называла твоего имени, едва ты взглянул на неё, появившись в замке, я понял, кто ты. Так что я тоже немного врал.
– И ты даже не подумал рассказать обо всем короне, что должен беречь?
– Я хотел позаботиться о счастье младшей сестры, – улыбнулся он, и на щеке его отпечаталась ямочка; точно такая же, как у лисицы, только на другой стороне. – Тех, кто пытается отобрать его, и так предостаточно.
– Я бы обнял тебя, если бы мог подняться на ноги, – прошептал я.
– Ты забыл, – напомнил он, сдерживая улыбку. – Рыжие не в моем вкусе.
Капитан объяснил, что прошла всего неделя; оказывается, еду приносили дважды в день. Впрочем, я все равно ее не ел. Все это время наверху, как я теперь называл замок, шли ожесточенные споры о моей дальнейшей судьбе. Кидо удавалось сохранять относительный нейтралитет, не выполняя грязные поручения Минервы и не будучи посвященным в самые глубокие детали, и все же оставаться в курсе основных планов, даже если ему о них рассказывал лишь Лэндон, как всегда болтливый в ходе ночных встреч.
С тех пор он стал появляться каждый день. В связи с нахождением под стражей важных заключенных – нас с Лианной любезно окрестили таковыми, – посещение темницы капитаном участились, и стражники перестали спать большую часть дня. Порой на время проверки Кидо выгонял их, устав от бесконечных оправданий и плохих шуток, и в те редкие минуты нам вновь удавалось поговорить.
Ариадна была в безопасности, и это, пожалуй, было лучшей новостью за последние дни. Она без конца ссорилась с мужем, что не слишком отличалось от любого другого дня, потому никто не заметил перемен в ее настроении. Они с Кианом поддерживали на удивление тесную связь и, вероятно, вынашивали какой-то план; капитан и тут оставался за бортом, но, зная о недоверии разведчика, терпеливо мирился со своей ролью.
Картина ночи, после которой я очнулся в темнице, постепенно складывалась из обрывков рассказов Кидо. Магистр приказал Фэй занести в мои покои порцию свежих одеяний из прачечной – её ночной визит удивил меня, но не настолько, чтобы заподозрить в сговоре с Рагной, – среди которой, предположительно, лежало нечто, погрузившее мой беспокойный разум в глубокий сон. Убедившись, что заклинание сработало, седовласый колдун привел к моей постели принцессу и советника, и они лично осмотрели каждый уголок всех прилегающих к спальне комнат. Разумеется, они нашли и золотые нити в швах моих одежд, и книги, чтение которых едва ли выглядело уместным, и, наверняка, что-то ещё, о чем сам бы я никогда не вспомнил.
Рагна не был тем, чьи чары требовали долгой подготовки и специальных зелий; к тому же, он многое знал и без нее. По словам капитана, впервые магистр убедился в моей лжи, когда я предусмотрительно спрятал от него свою кровь в саду, во второй раз – когда он направил в меня стрелу молодого ученика. Замедлив время, я ни на мгновение не подумал взглянуть на мага; тот, в свою очередь, не спускал с меня змеиных глаз. Он надеялся раздобыть больше сведений в ночь заключения под стражу, но то, что заставило меня провалиться в небытие, через кровь передалось и магистру. Все, на что у того хватило запала – узнать, что я не имел ничего общего ни с Сайлетисом, ни со странствующим образом жизни, ни с рыцарским титулом, и этого хватило, чтобы немедленно отправить меня в подземелье.
Уверен, даже если бы от капитана скрыли наличие у меня необычных сил, Лэндон все равно вскоре проболтался бы, потому как минимум одна тайна оставалась у меня в запасе. Одна из важнейших; единственная, что могла помочь мне выбраться. Но, как и предвкушая нечто недоброе в отведенных мне покоях, я не спешил сбегать.
Пока меня и Лианну держали под землей, троица считала, что у них были заложники, за которыми Маэрэльд непременно захочет прийти; я же был убежден, что азаани оставит это без внимания, и видел это единственным верным решением. Спасти целый народ куда важнее, чем вытащить из темницы неудачливого лжеца и отрекшегося от семьи друида. К тому же, наше спасение дорого обошлось бы королеве: Минерва наверняка давно составила список требований.
Однажды Кидо появился в поле зрения с таким мрачным лицом, что я на мгновение перестал ощущать биение своего сердца.
– С ней все в порядке, – сразу предупредил он.
– Выглядишь так, будто провел все эти дни в соседней клетке, – выдохнул я с облегчением.
Ничего не ответив, капитан просунул сквозь прутья лист бумаги; он был развернут и прочитан столько раз, будто, прежде чем спуститься в темницу, побывал в десятках стран и переплыл множество морей. Я с трудом вчитывался в слова, уже успев позабыть, каково это – концентрировать внимание на буквах.
– Двадцать ударов плетьми ежедневно? – усмехнулся я. – Что ж, это можно пережить.
Поджав губы, капитан вынул факел из держателя и поднес его к самой решетке, подсвечивая написанное в документе.
Двести.
– Я… вызвался делать это сам, – прошептал брат принцессы, аккуратно подбирая слова. – Решил, так они поверят, что я на их стороне.
– Хорошо, – равнодушно отрезал я, стягивая с себя рубашку.
– Хорошо? – изумился Кидо, едва не переходя на крик. – Тер, двести ударов! Через пару дней от тебя ничего не останется, а ты… Хорошо!?
– Хорошо, что их будешь наносить ты, – уточнил я. – В отличие от любого другого палача или надзирателя, ты не будешь испытывать удовольствия, глядя на нанесенные увечья.
Фалхолт потер глаза, и темные локоны упали на его лоб. Я не произнес это вслух, надеясь, что он знал об этом и без слов, но, если бы у меня был выбор, какому человеку вверить свою жизнь, я бы без раздумий выбрал его – лучшего из людей, что мне доводилось знать.
Кидо вернул факел в держатель и принялся открывать дверь моей камеры. Давно позабывший прикосновения ключа замок поддался не сразу, и разгневанный бессилием мужчина несколько раз ударил по железу, едва не лишив себя необходимости пользоваться ключом. Орудие для наказания – или, скорее, пыток, – оказалось новым, словно выделанным специально для меня: свежая кожа, плотные узлы и еле заметные стальные шарики, звенящие при соприкосновении. Я глубоко вдохнул.
– Ты не можешь… – замялся капитан. – Не знаю… как-то отвлечь себя?
– Что?
– Я не знаю, что умеют эльфы, вдруг ты можешь… телом быть здесь, а разумом – далеко отсюда.
– Нет, – усмехнулся я, усаживаясь на колени и подставляя спину. – Не в моих силах.
Мужчина долго примерялся к оружию: взвешивал его в руке, рассматривал, замахивался, но не бил. Казалось, прежде ему не доводилось исполнять подобные наказания, хоть и, учитывая его должность, в это верилось с трудом.
– Я не могу, – бросил он.
– Можешь, Кидо.
– Не могу.
– Бей.
Звериный рык, некогда бывший моим голосом, эхом пролетел по камерам; мне даже почудилось, что каменный пол содрогнулся под ногами, делаясь ненадежным и хрупким, точно подвесной мост. Капитан хмыкнул, собираясь с силами, и промолчал еще несколько минут.
Взмах плетью.
Боль обожгла все мое существо.
Глава 27. Ариадна
Проснуться меня заставил запах гари, безжалостно заполнивший комнату. Распахнув шторы, я оказалась встречена огромными облаками черного дыма, и ужас охватил мою душу. День моего пребывания в Арруме обернулся для последнего страшной бедой; как бы я ни молилась Богине, чтобы это горе не было моей виной, убедить себя не удавалось. В кишащем слухами замке Миа подслушала, что Минерва прознала о происхождении Териата, и его заключили под стражу. Поняв, к чему все идет, я несколько часов просидела на постели, смиренно ожидая, когда придут и за мной. От тишины звенело в ушах.
Никто не пришел.
Несколько оскорбленная, я надела одно из лучших платьев, что были в моем шкафу – для этого понадобилась помощь аж двух служанок, – и вышла из покоев. Полные людей коридоры, собрание совета по расписанию, тренировки на поле. Если кто-то и заметил произошедший скандал, то искусно делал вид, что все было по-прежнему. Я улыбалась стражам, и они улыбались мне в ответ. Поприветствовала магистра, и тот, сверкнув холодом серых глаз, почтительно склонил голову. Наконец на поляне за конюшней я нашла своего мужа, старательно размахивающего мечом, и с язвительной улыбкой присела перед ним в реверансе.
– Ты превосходно выглядишь, – целуя мою руку, заметил он, и несколько капель с его лба упали на тыльную сторону моей ладони. – Сегодня какой-то праздник?
– Смотри внимательнее и увидишь, что я достойна таких слов каждый день, – поморщилась я, обтирая руку о ткань юбки.
Кивнув, Хант вернулся к тренировке. О юных бойцах, что он обучал, нельзя было сказать того же: их взгляды, как один, намертво приклеились к груди, что служанки так старательно подчеркивали корсетом.
Никто не собирался отправлять меня к Териату. Уверена, все в замке знали, что между нами было нечто большее, чем сдержанные приветствия за столом и учтивые танцы на балах; все знали, но никто не считал необходимым упрятать меня в темницу вслед за сообщником. Создавалось впечатление, будто я – тень, не имеющая влияния на действия хозяина, будто я – пустое место, неспособное принести неприятности. Мое владение мечом едва не превосходило навык капитана гвардии, и даже это не заставляло кого-либо хоть капельку воспринимать меня всерьез.
Гнев кипел в моей крови так сильно, что грозился прорваться сквозь кожу. Остаток дня я провела вдали от людей, пытаясь с собой совладать; их лица разжигали во мне неконтролируемое желание размять кулаки. Все, кроме лица брата; видеть Кидо я была настолько счастлива, что объятиями едва не сбила его с ног. Он наконец поведал мне, что поджигание леса, как оказалось, было запланировано давно, и мой визит на эльфийский совет не стал сигналом к действию; хотя бы потому, что о нем ничего не знали. К счастью, пожар был остановлен, и пострадала лишь крайне малая часть Аррума; малая, но важная и родная для местных жителей. Дым два дня не покидал небосвод.
Как только облака вновь стали белыми, Грею захлестнула волна иных несчастий. Горожане кривились от отвращения, закрывали глаза проходящим мимо детям и сами в ужасе бросались прочь, ведь городские стены, которыми так гордился отец, превратились в стену позора. Однако объект порицания решительно зависел от точки зрения смотрящего. Для Минервы и жалких змей, шипением охранявших свою королеву, это было протестом против многолетнего ущемления и требованием надлежащего отношения как к равным себе; для меня это было демонстрацией беспричинной жестокости моей сестры и непроходимой глупости её последователей.
Стены были торжественно увенчаны двенадцатью белыми шкурами, и принадлежали они волкам, что горные эльфы почитали как священных животных, отражающих их суть.
Капитан королевской гвардии держался на удивление спокойно. Его актерские навыки прежде не казались мне столь превосходными, однако он каждый день невозмутимо занимал позицию подле Минервы и советника, изображая свою им верность. Я в то же время едва набиралась смелости спрятаться за спиной Ханта – так сильно не хотела даже внешне казаться причастной к их делам.
Кидо умолял меня не идти к сестре. Боялся, что своими словами я лишь навлеку беду на себя и сделаю участь Териата ещё более ужасной. Его аргументы не менялись изо дня в день, пока из уст не вырвалось то, о чем я прежде ни разу не слышала.
– Бедную Лианну совсем недавно оставили в покое, – простонал брат. – Если ты заведешь разговор об эльфах, они…
Имя друида возникло в разговоре неожиданно, светом молнии озарив мой разум. Последние восемь лет эта женщина отдавала всю себя, помогая развивать королевство, и отец платил ей искренним уважением; Минерва, оглянувшись на годы плодотворной работы, нашла в себе силы лишь на гнусное предательство.
Я не слышала ни одного дальнейшего слова капитана, ведь с каждым шагом отдалялась от него, направляясь к покоям сестры. Стражи у её дверей не было; она сама могла за себя постоять.
Толкнув дверь с такой силой, что она встретилась со стеной с оглушительным грохотом, я вперила взгляд в спину Минервы. Ее тело не дрогнуло ни на миг: ни от шума, ни от дурного предчувствия. Она водила по воздуху руками, рисуя какие-то знаки, и тот отзывался мелкими фиолетовыми искрами, оставляя причудливые рисунки.
– Ты совсем выжила из ума? – бросила я, захлопывая за собой дверь.
– Не знаю, что сподвигло тебя на такое умозаключение, но впредь оставляй подобное при себе.
Движением руки Минерва опустила парящие символы на страницы лежащей перед ней книги, и те отпечатались на бумаге, въедаясь в нее, будто чернила. Не позаботившись о том, чтобы скрыть свои труды от чужих глаз, она оставила книгу открытой и лениво встала с кресла.
– Тебе что-то нужно, Ари?
– Ты позоришь наше государство. Расцветшее при отце, оно гибнет в твоих руках, Мина, – прошипела я. – Ты топишь его в крови.
– Напротив, я собираюсь его прославить.
– Ты безжалостна, – продолжила я. – И бесчестна.
– Почитай врагов, и у тебя не останется друзей.
– Всю жизнь твоим единственным другом была я, а теперь ты отвергаешь меня пуще прочих.
Я разъяренно зашагала по комнате. Мне хотелось бросить в неё чем-то тяжелым, но я знала, что ни один предмет не долетит до её белоснежного личика.
– Неужели твоя душа мертва, сестра?
– Ари, – усмехнулась Минерва, складывая руки на груди. – Что мертво, умереть не может.
Сапфировые глаза обрушили на меня тяжелый взгляд. Я знала, что она не посмеет применить на мне свое грязное колдовство; прежде всегда находилось что-то, что мешало ей сделать это – то ли остатки сестринских чувств, то ли капли общей крови, бегущей по нашим венам. Как бы то ни было, она умела воздействовать на людей и без магии.
– Но Лианна…
– Она могла встать на нашем пути, – отрезала Минерва. – И я была обязана это предупредить.
Вся моя смелость улетучилась, и губы предательски задрожали.
– Но поступила бы ты так, если бы на её месте был Айред?
Сестра не задумалась ни на мгновение.
– Именно так я бы и поступила.
Я нахмурилась, смущенная её фразой; категоричной, безусловной. Внутри всё будто сжалось в маленький напряженный комок, и мне действительно захотелось стать им: исчезнуть, спрятаться там, где мне всего шесть, и я всей душой радуюсь венку из одуванчиков.
Собираясь уйти, я остановилась у самой двери; даже рука застыла в воздухе на полпути к дверной ручке.
– Он был нам вторым отцом, – прошептала я, не оборачиваясь. Увидев, что, говоря о старом друге, ее ледяной взгляд не смягчился ни на долю, мое сердце разорвалось бы в клочья.
– Нет, Ариадна, – выдохнула сестра. – Это у тебя было два отца. У меня – ни одного.
Разумеется, Кидо отругал меня за выходку, но не наседал слишком сильно; этот мужчина удивительным образом понимал мое внутреннее состояние. Когда-то, узнав о существовании старшего брата, я не обрадовалась – и это мягко сказано, – и все же этот человек покорил меня за считанные минуты после знакомства. Мне нравилось, что внешне он был мужской копией меня – общий отец и матери-южанки сделали свое дело, – и при этом был совершенно иным внутри: сдержанным, вдумчивым, простым. К несчастью, это ещё больше отдалило меня от Минервы, ведь найти общий язык у самых родных мне людей так и не получилось.
В отношении друида и Эзары в замке по-прежнему царила тишина. Их наказание долго и тихо обсуждалось за закрытыми дверьми зала советов, и это заставляло меня метаться из угла в угол, словно загнанное в клетку животное. Несколько раз я едва не спустилась в темницу, делая это в полном бреду и приходя в сознание за мгновение до того, как мои действия могли бы привести к необратимым последствиям. Приходила в себя и делала шаг назад.
Я знала, что камера Териата находилась в самом конце коридора. Несколько дней я ходила по замку, пытаясь вспомнить, как выглядит темница с того самого момента, как кончается лестница: повороты, количество шагов до стражников, размер камер и их количество. Просчитывала, где могла находится самая последняя, но, как мне казалось, раз за разом заходила в тупик. Не выдержав чувства оскорбительного бессилия, я выкрала план устройства замка.
Вероятнее всего, попросив на него взглянуть, я не получила бы отказа, но любой прохожий отныне был мне врагом. Казалось, что во всем замке у меня осталось лишь два друга: один из них прислуживал моей сестре, а второй погибал в подземелье замка. Лишь они верили, что я чего-то стою, и теперь мне отчаянно хотелось доказать это другим.
Соединив план здания и схему темницы, я оказалась в заполненной хламом кладовой. Создавалось впечатление, будто в нее не заглядывали десятилетиями; скорее всего, туда годами скидывали ненужные вещи с кухни, что была неподалеку. На полках пылились многочисленные кастрюли и глиняные горшки, ржавые кубки, погнутые железные тарелки. В поисках места, чтобы присесть, мне пришлось заметно прибраться; забытая кухонная утварь устало попадала с полок стеллажей на пол.
Я замерла, прислушиваясь. Поздним вечером в коридорах почти никто не шумел, однако с кухни доносился типичный для неё грохот, и в кладовую проникал запах моей любимой запеченной тыквы. Заблокировав вход старой кочергой – все же я не была уверена, что этой комнатой давно не пользовались, – я устроилась на полу, прижимая ухо к полу.
Не знаю, что заставило меня подумать, будто мой слух дотянется до чего-то, находящегося так глубоко под землей, однако тот, кого я грезила услышать, вполне мог воззвать к привилегиям, что дала ему кровь.
– Ты меня слышишь? – спросила я так, будто он стоял напротив. – Надеюсь, слышишь.
В голове возник яркий образ Териата, кивающего так энергично, что у меня едва не кружится голова; губы его растягивались в улыбке, сдвигая в сторону ненавистный мне шрам на щеке.
– Мы вытащим тебя оттуда, – пообещала я. – Мы сбежим. Киан сказал, что уже придумывает что-то, и…
Я замялась; мне с трудом верилось, что в свете последних событий разведчик возьмется со мной сотрудничать. Встретив его впервые с возвращения из леса, в день, когда на городских стенах появились волчьи шкуры, я была готова сгореть заживо, лишь бы не смотреть в глаза эльфа; такого враждебного недоверия не было даже в глазах аирати. Впрочем, хоть и стиснув зубы, Киан все равно заговорил со мной. Этого было достаточно, чтобы слабый огонь надежды в моей душе не потух окончательно.
– И мне нужно немного времени, чтобы все подготовить. Совсем немного.
Я прислонила руку к полу. В воображении моя ладонь касалась его теплой щеки, и Териат блаженно прикрыл глаза; улыбка все еще не сходила с его лица.
– Я буду приходить каждую ночь, – прошептала я. – Буду держать тебя в курсе. Скажу, когда придет пора выбираться. Надеюсь, ты меня слышишь, melitae.
Эзара порой звал меня так, и я никогда не решалась спросить о значении таинственного слова; по большей части потому, что, произнося его с необъятной теплотой, он заставлял меня забыть о мелочах вроде перевода. Будучи в Арруме, впрочем, я задала мучавший меня вопрос Индису, и тот залился краской то ли от смущения, то ли от сдерживаемого смеха; сказал, такое эльфы произносят крайне редко и лишь от больших, нескрываемых чувств.
Melitae.
Под щекой вдруг стало мокро и холодно, сильно запахло пылью. Я приподнялась; слезы стекали на пол, оживив застарелую грязь. Старательно отряхнувшись, я подняла голову и оказалась в облаке пыли; в носу зачесалось, и я оглушительно чихнула, пробудив давно не гремевшие кастрюли. Уборку придется провести снова.
Утерев слезы краем рукава шикарного платья, только что побывавшего на полу забытой кладовой, я убедилась, что в коридоре никого нет, и выскользнула прямиком в соседнюю дверь. Несколько усталых кухарок, не обратив на меня особого внимания, поклонились и продолжили работу. Стащив со стола один из пирожков с яблоками, запах которых перебил даже тыкву, я не стала мешать их непростому делу.
Когда я была на середине главной лестницы, а лакомство слегка успокоило мой тревожный разум, тишину нарушили тяжелые шаги. Мне стало казаться, что сам воздух отталкивал меня от ступеней: так трудно давалось восхождение с осознанием, что что-то происходило прямо за моей спиной. Не выдержав напряжения, я бросила намерение спокойно добраться до постели и тут же обернулась.
Капитан королевской гвардии стоял у подножия лестницы; если бы кровь не пропитала его одежду и волосы, к тому же застыв плотной коркой на лице, уверена, кожа его была бы бледна, как полотно.
