Текст книги "Эльфийская погибель (СИ)"

Автор книги: Александра Рау

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 35 страниц)

Горожане, взбудораженные радостной новостью, но всё же слишком уставшие, чтобы задерживаться на площади допоздна, стали медленно разбредаться по домам или на помощь с разбором ярмарочных лавок. Найдя эльфов, с которыми мы вместе прибыли на праздник, я обнаружил их готовыми к отбытию в Аррум и предупредил, что вернусь самостоятельно. Едва ли заинтересованные, они, не дослушав, дали добро.

Учитывая темное время суток и массовые передвижения от сердца города к периферии, смешаться с толпой и добраться до восточной башни было не сложно. Войти внутрь оказалось уже сложнее: мимо неё то и дело проходили группы воинов, преимущественно островитян. Однако никто из них не поднимался на стену. Уловив закономерность, я перестал изображать скучающего пьяницу, нашедшего опору в ближайшем дереве, и проскользнул в приоткрытую дверь.

Я не знал, была ли принцесса на месте встречи, но в середине пути к вершине услышал быстрые шаги и раздражённые вздохи, почти переходящие в рык; сомнения тотчас исчезли. Когда я вошёл, Ариадна резко обернулась, будто дикое животное, готовое накинуться на жертву: раскрасневшееся лицо, широко раскрытые глаза, раздувшиеся ноздри и побелевшие от напряжения кулаки.

– Да чтоб они сгнили в Драконьей Пустоши! Ты это видел?! – закричала она, рукой указывая в сторону дворца.

Я лишь смущённо кивнул в ответ.

– Интересно, как давно я стала куклой, которую можно передарить другому ребенку, когда наигрался сам?!

В приступе гнева Ариадна изо всех сил ударила кулаком по каменной стене, и из её губ вырвался наполовину рык, наполовину стон. Обхватив разбитую ладонь другой рукой, она прислонилась к стене и медленно сползла по ней, садясь на пол. Из глаз покатились слезы, но принцесса не всхлипывала, словно они льются против её воли, нарушая негласный запрет.

Я, боясь спугнуть открывшуюся мне лисицу, присел рядом с ней. Кровь с разбитых костяшек обильно капала на манжеты платья, и я оторвал лоскут ткани от своей рубашки, чтобы перевязать рану. Несколько секунд она сопротивлялась, не желая принимать помощь, но, верно оценив мою настойчивость, перестала. Не знал, стоило ли говорить хоть что-то, – по мнению Маэрэльд мне не хватало ума, чтобы лезть в дворцовые интриги, – но и проигнорировать откровенность Ариадны тоже показалось мне неправильным.

– Он сказал, что твоё сердце островитянину придётся завоевать самостоятельно, – напомнил я, намеренно назвав принца столь пренебрежительно. Принцесса мимолетно улыбнулась.

– Мою руку он уже отдал, и Хант её принял, а это значит, что свадьба состоится, – охрипшим голосом ответила она. – Его успехи в завоевании моего расположения влияют лишь на то, как часто мы будем встречаться в спальне после неё.

– А что, если он передумает?

– Передумает? – сдвинув брови, переспросила Ариадна.

– Передумает на тебе жениться, – объяснил я. – Что, если ты будешь вести себя настолько несносно, что перспектива встречаться с тобой не только в общей спальне, но даже в общем городе, станет казаться ему непосильной ношей?

– И как именно я должна себя вести?

– Ты же хитрая, лисица, – прошептал я, большим пальцам коснувшись её правой щеки, чтобы утереть слезы. Ариадна подняла на меня пронзительный взгляд. – Ты придумаешь, как стать занозой в любой заднице.

Мы оба сдавленно усмехнулись и чуть подались вперед, позволяя нашим лицам сблизиться.

– Людскую ругань ты осваиваешь лучше, чем письмо, – подколола принцесса.

– Могу научить тебя эльфийской, чтобы было честно.

Моя ладонь полностью прислонилась к влажной от слез щеке, а лицо находилось настолько близко, что передние пряди моих волос колыхались от её дыхания. Я понимал: то, что я собираюсь сделать, идёт вразрез со всем, во что я привык верить, вразрез с принципами, которым привык следовать, но невидимый импульс подталкивал меня, не обращая внимание на здравый смысл. Я чувствовал, как грудь недавно рассерженной принцессы взволнованно вздымалась, слышал её взбунтовавшееся сердце, ощущал, как мою щёку щекочут её ресницы. Я едва дышал, пытаясь побороть сомнения или же отказаться от задуманного, но, когда её губы разомкнулись и двинулись навстречу моим, все аргументы тут же затерялись где-то в неразберихе моих мыслей.

Я так жадно впился в них, словно ждал этого мгновения вечность. Тело напряглось, чувства обострились. Два неловких, но требовательных движения губами, и сердце на мгновение замерло. Я подумал, что странное ощущение – плод моего воображения; я давно не испытывал подобного волнения. Однако, когда наших губ словно коснулся горящий кнут, я резко отпрянул. В воздухе между нами мелькнула ломаная светло-голубая полоса. Губы Ариадны покраснели, и, приглядевшись, я заметил на них тонкую полосу ожога. Дотронувшись пальцем до своей нижней губы, я обнаружил там такую же.

– Что это было? – растерянно спросила принцесса.

– Прости, мне не стоило, это…

– Нет, нет, что это было? – уточнила она, прикасаясь к обожженной губе.

– Я не знаю, – честно признался я.

– С тобой такое раньше случалось?

– Нет. А с тобой?

Я часто моргал, словно стараясь скинуть с глаз пелену, но ничего, разумеется, не поменялось. Подняв взгляд на Ариадну, я заметил, что румянец так и не сошел с её щёк. Она поднялась, отряхнула платье и принялась поправлять корсет, словно пытаясь устроиться в нём поудобнее.

– Никогда, – тихо ответила она. Я не услышал в голосе сожаления, но это совсем не радовало; прочих чувств в нем тоже не отразилось. – Останься тут ещё на какое-то время, я выйду первой. Меня наверняка ищут. Доброй ночи, Тери.

Я не успел ответить ни слова, как каблуки уже принялись отстукивать удаляющийся с каждой ступенью ритм. Волнение отпустило моё существо, но оно тут же заполнилось чем-то другим; чувством, которому я так и не смог дать названия. Я просидел в башне до рассвета, и лишь когда первые солнечные лучи коснулись моей кожи, вспомнил о возвращении в лес. Сонные стражники не заметили бы меня, даже если бы я выходил с гордо поднятой головой, крича о ночном поцелуе с принцессой, но я всё же постарался не пренебрегать мерами предосторожности и тихо проскользнул мимо гвардейцев, скрываясь за ещё пушистыми зелеными кустами. Пробираться сюда зимой будет сложнее.

Глава 8

– Я мог убить её.

– Вряд ли, громовержец, – смеялся надо мной Индис, ничуть не скрывая сарказма. Он был уверен, что на ярмарке я выпил слишком много медовухи и выдумал всё произошедшее той ночью. – К тому же, если всё было, как ты рассказываешь, то молния была слишком маленькой.

– Да, но что, если бы она была больше? – настаивал я. – Что, если бы мы целовались дольше, и она ударила бы сильнее?

– А ты знаешь, как это работает?

– Разумеется, нет, – огрызнулся я, раздражённый собственным бессилием. – Иначе бы не переживал.

Последние несколько дней я провёл в мучительных размышлениях о содеянном, раз за разом приходя к одному и тому же выводу. Я знал, что некоторые из нас открывали в себе способности к особому взаимодействию с огнём и землей, двумя стихиями, что нам ближе прочих; стихиями, обозначающими начало жизни и её конец, кромешную темноту и ослепительный свет. Совет азаани наполовину состоял из таких эльфов. Однако и это ничего не объясняет; никто из них не касался небесного огня.

Мысли беспрестанно возвращали меня к поцелую. Я совершенно точно полез, куда не стоило.

Я пообещал себе, что никогда не свяжу жизнь с человеком, хоть и знал, как пылко и самоотверженно люди могут любить. Увидев, что смерть отца сотворила с матерью, я не мог позволить детям увидеть, как моё сердце рвётся надвое и уходит к богине вместе с чужой душой. Наблюдая, как сдержанные, но по-прежнему искренние эльфы смиренно принимают решение природы забрать их любимых, я пообещал себе, что буду стараться изо всех сил, чтобы пережить смерть родственной души так же.

Увидев, как лисица подвязывает волосы красной нитью, я раз и навсегда осознал, что мои обещания ничего не стоили.

– Даже если бы удар был сильнее, мы смогли бы ей помочь, – обронил Индис.

– Я мог её обезобразить.

– Для тебя это что-то изменило бы?

– Она из королевского рода. Для неё это важно. Наверное.

– Я о том, что, если бы т… ты… убил её, – понизив голос, добавил он. – Мы бы смогли это исправить.

Встретив мой растерянный взгляд, Индис жестом пригласил пройтись, указывая на узкую дорожку, ведущую к пруду. По эльфийским меркам Сэльфел был молодым водоемом, но витавшие вокруг него легенды пускали корни в древнейшие пласты истории. Вокруг священных вод решались гулять лишь самые смелые, и именно поэтому Индис находил там пристанище. Он любил бывать там один, особенно по вечерам, наблюдая, как горящий огнём диск солнца скрывается за горизонтом, а на смену ему по одной, словно стесняясь, на небесное полотно выходят звёзды. Отражаясь в водной ряби, они будто танцевали, встречаясь с теми братьями и сестрами, соприкоснуться с которыми в небе им было не суждено.

Я медленно ступал по дорожке, вторя шагам друга и терпеливо ожидая, когда он соберётся с мыслями, чтобы пояснить сказанное.

– Я тогда прожил всего шесть зим, – начал Индис. Мы остановились у плетёной беседки, которую деревья сформировали самостоятельно, будучи лишь направленными в нужную сторону. – Твоя мать как раз была беременна тобой. Я всегда любил бывать здесь, а в жаркий день ледяные воды Сэльфела и вовсе казались единственным спасением, но детей никогда не пускают сюда в темное время суток. Лунный свет едва достает до водной глади.

Эльф встал около одного из опорных для беседки деревьев, и, сложив руки на груди, прислонился к нему плечом. Я постарался разглядеть пруд за его спиной, но о границах воды оставалось лишь догадываться, доверяя бликам от слабого света звезд.

– Разумеется, я никого не послушал. Заявился сюда посреди ночи, – продолжил Индис. – И тогда, когда мне было лишь шесть зим, я умер здесь. Утонул.

По спине пробежал холодок, подгоняемый уже прохладным осенним ветром. Я заметил, что держу челюсти крепко сжатыми. Напуган, хоть и знал, что это не было концом истории, ведь Индис уже почти сотню лет сопровождал меня, куда бы я ни шел, раздражая напускным весельем и ребячеством.

– Азаани воскресила меня. Почувствовала, что со мной что-то не так, подняла всех, – эльф провел по телу руками, словно воспоминания осколками впивались в его тело, а он пытался их стряхнуть. Потянувшись к неприметному деревянному украшению, которое за годы дружбы я лишь изредка замечал на его шее, он вытащил его из-под рубашки. – Меня вытащил Эвлон. Мой кулон… он зацепился за рога Эвлона, помог выбраться на поверхность. С тех пор я его не снимаю. Азаани воскресила меня, но отдала на это много сил, вероятно, пожертвовав частью своей жизни. Конечно, она предпочитает упускать этот момент в своих рассказах, но я понимаю, что такая магия не может пройти бесследно. Поэтому я знаю, что она спасла бы твою принцессу.

– Пожертвовав собой?

– Жизнь человека коротка относительно моей или азаани, поэтому, хоть мать и не стала бы воскрешать всех подряд, она могла бы помочь Ариадне без серьезных последствий.

– У нас случился неприятный разговор, – признался я, чувствуя себя ребенком, напрасно поссорившимся с матерью. – Сомневаюсь, что она пошла бы на такое ради меня.

– Ты бы знал, сколько неприятных разговор было с ней у меня, – засмеялся Индис, резко переключившись на дежурное жизнерадостное лицо.

Я вдруг подумал, как многого не знал о друге. Мы, казалось, круглосуточно находились в состоянии беседы, и всё же я не мог вспомнить, чтобы он когда-либо делился чувствами или страхами, не говоря уже о случаях вроде того, о каком он только что поведал. Влюблялся ли он когда-нибудь? Его любимое блюдо? Я знал, что его любимый цвет – темно-синий, но не испытывал ли он наплывов паники, когда ночами сидел у темно-синей копилки небесных слёз, что могла бы пополниться слезами его матери? Я даже точно не знал, кем был его отец, так умело он обходил даже самые простые и важные темы.

Иногда казалось, будто я сотню лет жил, глядя на всё со стороны, но не принимая ни в чём участия. Лишь теперь я понимал, какие сила и труд требовались, чтобы держать все сферы жизни в порядке и гармонии. Лишь теперь понимал, как важно всё то, что я имел как бы безвозмездно, просто так, ничего ради этого не сделав. Как и все, понимал лишь тогда, когда стоял на пороге чего-то нового и неизвестного. Возможно, даже опасного.

После нашего разговора я долго не мог уснуть. Кровать впервые в жизни казалась неудобной. Я думал о том, что мои предки спали на земле, в единении с ней, а мы, возможно, напрасно переняли привычку людей спать на деревянных каркасах с перинами, хоть из-за обладания материалами и имели на них большее право.

На что бы я ни пытался отвлечься, непрошенные мысли лезли в голову, бесцеремонно пробираясь через закрытые ставни и выбивая двери. Меня захлестывали то стыд, то трепет, то счастье, то тоска, приводя к осознанию, что я совершенно не понимал, что мне стоило чувствовать.

Я переживал, что в свете последних событий Ариадне было непросто, и моя – несколько неудачная – инициатива с поцелуем лишь усугубила ситуацию. Но что чувствовал я сам? Этот вопрос оказался ничуть не легче прочих. Мог ли я претендовать на что-либо в отношениях с лисицей? Ни в коем случае. Стоило ли попытаться? Совершенно точно нет. Нормально ли то, что я робел перед той, о ком знал так мало, перед той, с кем быть не суждено? Не думаю. И почему же тогда я помнил каждую секунду, что провел с ней наедине?

Всю ночь я пребывал в состоянии между сном и бодрствованием. Жизнь вокруг меня текла, и я слышал, как она звучит и двигается, но тело сковало, и я совершенно не ощущал контроля над ним. Казалось, руки и ноги не просто перестали слушаться – я чувствовал, как жизнь медленно покидает их, оставляя после себя зияющую, холодную пустоту. Корни деревьев, будто змеи, обвивались вокруг конечностей, связывая их между собой, как я сам поступал с добычей после охоты. Мне хотелось закричать, вырваться из объятий земли, но корни сомкнулись вокруг моей шеи; на мгновение я подумал, будто Мать Природа решила забрать меня к себе, утащив под землю. Импульс бежать копился во мне, превращаясь в огромный, обжигающий ребра шар. Казалось, грудь сейчас разверзнется, освобождая путь неизвестной силе, но та, дойдя до пика, рассредоточилась, теплой волной раскатившись по телу, затем превратившись в покалывание. Молния, подобная возникшей между мной и Ариадной, вновь разразилась – не в небе, выбрав меня своей целью; она возникла прямо внутри меня, заставив кровь разогнаться до невероятной скорости, а все мышцы воспылать огнем.

Наполненный небесной силой, я тут же сел, яростно проверяя наличие всех частей тела и их возможность функционировать. Дыхание было тяжелым и громким, сердце стучало в ушах, испуг пеленой застилал взор, потому лишь спустя несколько минут, немного успокоившись, я заметил, что нахожусь не один. Азаани стояла в десяти шагах от меня, напряженная, но не выражающая никаких чувств, и держала руки за спиной, следя за мной одним лишь взглядом. Чуть позади неё – испуганная, сгорбившаяся мать с блестящими от слёз глазами. Она смотрела на меня неотрывно, нервно теребя подол своего платья.

– Пойдём, Териат.

Маэрэльд сказала это тихо, чтобы не разбудить девочек, и я безоговорочно последовал за ней. Мать коснулась моей руки, что-то обеспокоенно прошептав, но я не услышал слов; я почувствовал лишь острую необходимость обернуться. В воздухе витал терпкий запах горелого. Разорванное в клочья белье, обугленное дерево корпуса кровати и сухие, почти в пыль рассыпавшиеся корни дерева – так выглядело моё спальное место.

Это был не сон.

Королева шла впереди, сдержанно выжидая, когда шок отпустит мой разум, но её недовольство и негодование чувствовалось и без слов. Ночной лес был удивительно тих; я представил, как мог кричать во сне, потревожив спокойствие сородичей, однако во всем Арруме помимо меня и азаани не спали лишь ветер и ветви, что он беспокоил.

– Что со мной? – не выдержал я.

Маэрэльд резко остановилась и обернулась. Взгляд её был жестким, но растерянным, будто она сама мечтала о помощи. Я знал – она не любила показывать другим свои слабости.

– В первый раз молния была размером с букашку, – продолжил я. – А в этот раз чуть не сожгла весь дом! Ещё и этот голос, и звон…

– Какой голос?

Мои слова вызвали у эльфийки неожиданный интерес. Она положила руку мне на плечо и настойчиво заглянула в глаза, словно желая проверить, не лгу ли я. То, что наш рост практически одинаков, не помешало её прекрасному лицу нависнуть надо мной, задавливая силой своей сути, и я в очередной раз отметил её поразительное сходство с сыном. Высокие брови, похожие на крылья взлетающего орла, и глубоко посаженные глаза, тянущие за собой в бездну. Они так же ярки, а лицо так же молодо, как и столетия назад, и всё же всё в ней дышало историей и силой, временем, что она прожила. Опытом, что она получила.

– Несколько раз я слышал шёпот, – смущенно ответил я. – Он возникал, когда я был в толпе, когда был один, днём, ночью, никакой закономерности, он…

– Что он говорил?

– “Аарон”. Просто “Аарон”.

Она схватила мою руку, крепко вцепившись в меня тонкими пальцами, и энергично зашагала, утягивая за собой. Мы шли долго, виртуозно пробираясь сквозь различные препятствия в полной темноте, несколько раз спугнув не ожидавших посетителей ночных животных, пока не добрались до Дворца Жизни. Самую высокую из башен, что была частично скрыта от любопытных людских взглядов при помощи магии, занимала обширная библиотека. Книги, свитки, предметы быта, оружие, украшения – всё это находилось в свободном доступе для любого из учеников Дворца или жаждущих знаний эльфов; без высоких стен, тяжелых дверей и многочисленной стражи. Эльфы настолько трепетно относились к своему наследию, что защищать его от них самих не было нужды.

– Аарон – это имя, – пояснила Маэрэльд, протягивая книгу, что последние минуты так старательно искала на полках. – Так звали азаани, что правил задолго до моего и уж тем более твоего рождения. Ты знаешь, как переводится это имя?

– Не уверен.

– Язык – живая субстанция, – успокоила она меня, впервые за встречу одарив мягкой улыбкой. – Аарон означает «хранитель порядка», и он преуспел в своем предназначении. Под его началом эльфы впервые перестали воевать с людьми, заключив осознанное перемирие.

Маэрэльд помогала мне с книгой, указывая на нужные абзацы и рисунки. Старые листы хрустели, готовые рассыпаться от неаккуратного касания, потому перелистывание страниц мы поручили магии королевы – она справлялась с чувствительным артефактом куда лучше нас. На пожелтевшей бумаге виднелись портреты, перечисление правителей людей и эльфов, описания событий и земель, карты, показывающие, как менялись границы государств и отношения между ними. Язык, на котором была написана книга, казался одновременно знакомым и совершенно чужим – те же буквы и руны, что я использовал бы сейчас, но в слова и предложения они складывались причудливо, непривычно, будто их писал ребенок, наугад расставляя всё по местам. Поначалу я думал, что не могу прочитать ни слова из-за тусклого света, источником которого были лишь светлячки, суетливым роем кружащиеся над головой, но позже понял, что ни одно из слов мне попросту не знакомо.

– Но люди не так стабильны, как нам бы того хотелось, и азаани погиб страшной смертью, после чего его именем в наших краях больше никогда никого не называли.

Я за мгновения перебрал в голове десятки смертей, но вряд ли смог представить именно то, при упоминании которого Маэрэльд вздрогнула от ужаса. Имена великих правителей обычно воспевают в песнях и легендах, с гордостью передавая из уст в уста. Что должно было произойти с тем, чьё имя боятся даже произносить? Или же уважение, испытываемое к нему, столь велико, что никто другой не смеет носить его имя?

– Он был покровителем всех, кто открывал в себе силы, – продолжила Маэрэльд, заметив моё замешательство. – Как ты знаешь, некоторые из нас одарены Богиней несколько больше, чем другие. Аарон был чудесным учителем, и рассказывают, что после его смерти те, кто особенно талантлив, слышат его имя в шелесте листьев и шуме толпы. Это знак, что силой нужно овладеть, пока она не овладела тобой. Ты чуть не опоздал.

Перед глазами вновь возникла обугленная кровать и испуганная мать. Я мог не только покалечить Ариадну в ту ночь – я мог сжечь целый лес лишь потому, что мне приснился плохой сон. Ладони сами сжались в кулаки, а зубы так сильно впились в нижнюю губу, что я тут же ощутил металлический привкус крови.

Солнце медленно выбиралось из-за горизонта, будто желая о лишней минуте сна, но покинувшая небосвод луна поторапливала ленивого друга. Птицы просыпались, своими песнями оповещая о начале нового дня.

– Я найду для тебя учителя, – проговорила королева. Вероятно, желая обозначить свою поддержку, она вновь положила руку мне на плечо. В этот раз вместе с ней на плечи упал невидимый, но неподъёмный груз. – Тебе необходимо обуздать магию внутри себя. Но мне нужно кое-что взамен.

Я успел лишь вопросительно поднять взгляд, но азаани вновь не дала мне вставить и слова.

– Ты расскажешь мне всё, что знаешь про ситуацию в Грее.

– Прошло лишь два дня с тех пор, как…

– Знаю. Именно поэтому я была сегодня в твоем доме, – произнесла Маэрэльд. Прозвучавшая в голосе вина несколько притупила мое негодование. – Эвлон поделился со мной пророчеством. Тем утром, когда ты пришел во Дворец. Оно застало меня врасплох, оставшись непонятым, но ровно до момента появления следующего. Териат, я видела войско, несравнимое с тем, каким владеет Грея, даже учитывая помощь со стороны Куориана. Видела разрушения, что они принесут. Пустые города, горы трупов, выжженная земля. Война грядёт, и мне жаль, что я к тебе не прислушалась, – королева тяжело вздохнула, возвращая книгу на полку. Кожаный корешок с трудом протиснулся в узкое пространство, но, оказавшись на месте, выглядел среди других как часть палитры. – Я счастлива, что вовремя поняла свою ошибку и что ты здесь, чтобы помочь мне всё предотвратить.

– Хорошо, – мгновенно согласился я, вздрогнув от звука своего голоса. Азаани довольно кивнула, но перед тем, как начать свой рассказ, я добавил: – Но у меня тоже есть небольшая просьба.