Текст книги "Эльфийская погибель (СИ)"
Автор книги: Александра Рау
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 35 страниц)
Я раздраженно вздохнула и попросила отправить ко мне Мию. Долго ждать не пришлось; она вошла в покои уже спустя несколько секунд, держа в руках подготовленный для собрания наряд. Ликование от отсутствия корсета и юбки было столь велико, что вылилось в восторженный писк, и капитан тихо хмыкнул, спрятанный от меня стенкой ширмы. Темные кожаные штаны в комплекте с жилетом и черная рубашка были чем-то средним между тем, в чем я привыкла ходить на тренировки к гвардейцам, и тем, в чем в свободное время разгуливал Териат, но в чуть более торжественном исполнении.
– А где…? – чуть робко начала говорить я, выходя из-за ширмы.
– Показывает эльфам замок, – сразу же ответил брат. – Индис в полнейшем восторге, но, как мне кажется, лишь потому, что скрывает за ним боль от потери матери.
– Маэрэльд была…
– Прекрасна.
– Да, – прошептала я. – Надеюсь, ее смерть не была напрасна.
– В их рядах родится новый лидер. – Кидо подошел и мягко обнял меня за плечи, успокаивая. – Их народу Богиня всегда дарует того, кто хорошо справится с этой ролью.
Я кивнула, но груз вины, что я испытывала за смерть азаани, не стал ни на чуточку легче, хоть я и не была причастна к ней напрямую. Близкое родство с Минервой как будто бы само собой накладывало на меня тень ее преступлений. При виде лучезарного лика Индиса это чувство чуть притуплялось – он никогда не обвинил бы меня ни в чем, что омрачило бы мою душу, – но в остальное время вдохновляющий свет его сердца не дотягивался до моего, и тяжесть возвращалась с новой силой.
В кабинете, где проходил регулярный утренний совет, меня действительно заждались, однако никто из присутствующих не высказал недовольства моим опозданием. Я с трудом переборола желание извиниться, заняла место во главе стола и, пробежавшись взглядом по подготовленным для меня бумагам, обратилась к совету.
– Нас стало значительно больше, – произнесла я, приветственно кивая новым членам совета. – Благодарю, что присоединились к нам. Вы планируете присутствовать на собраниях всегда или только в особых случаях?
Эльфы переглянулись, словно могли читать мысли друг друга, после чего Филаурель озвучила общее мнение.
– Этот вопрос находится на обсуждении.
– Мы будем рады вам в любом случае, – улыбнулась я. – Как и обещала, мы передадим nuru elda вам, чтобы она хранилась в сердце Аррума, где ей и место.
Мастерица иллюзий благодарно кивнула.
Не все из тех, кто сидел за этим столом годами, разделяли мои взгляды, но это читалось лишь в мимолетных брезгливых выражениях, что скользили по их лицам, как тень от пролетающей птицы. Я строго взглянула на каждого члена совета. Правильно расценив мое молчание, некоторые из мужчин перестали переговариваться, а некоторые и вовсе застыли, напряженные нависшей над ними тишиной. Главенство женщины в этом зале не должно быть для них в новинку; хотя, вполне вероятно, они впервые осознавали его по-настоящему.
– Прежде, чем мы перейдем к решению основных задач совета, я хотела бы сделать несколько важных объявлений, – прочистив горло, начала я. Говорить, зная, что твои слова будут иметь серьезные последствия, куда сложнее, чем мне казалось раньше. – Многие из тех, кто сейчас сидит за этим столом, еще недавно были на стороне моей сестры, не важно, размахивая ради нее мечом или осыпая ее войско золотом. Я сдержу свое обещание: вам и вашим семьям будут рады при дворе, но вам придется простить пристальное внимание гвардии к своим персонам в течение какого-то времени. И, разумеется, вы сможете остаться лишь при условии, что вы полностью поддерживаете политику Греи относительно тесной дружбы с эльфийским народом. Если ваши намерения не совпадают с моими, вы вольны сейчас же встать и немедленно покинуть королевство.
Члены совета принялись растерянно переглядываться. Им стоило ожидать подобного ультиматума – я весьма четко обозначила свою позицию, сбежав в войско противника, – но, прежде имея скудные знания обо мне и моем характере, они оказались застигнуты врасплох. Я дала им время, чтобы принять решение, и притворилась, что крайне заинтересована затянутым облаками небом за витражным окном. Спустя две минуты томительного ожидания герцог Гримальд поднялся, едва не уронив стул, и стал спешно собирать все, что лежало перед ним на столе. Его крошечная фигура – мужчине было уже за 70, и весь он съежился и скрючился, словно засохший фрукт, – засеменила к выходу из зала.
– Эльфийская шлюха, – бросил он на прощание, даже не решившись обернуться.
Стража тут же схватила его под руки, и он завис в воздухе, болтая детскими ножками. Кидо сорвался с места, потянувшись к ножнам на поясе, но я жестом приказала ему остановиться.
– Пусть идет. Невежество и без нашей помощи вскоре его погубит.
Верные слуги короны отпустили бывшего члена совета, и тот продолжал бормотать оскорбления до тех пор, пока его голос не затерялся в мелодии звуков замка.
– Это все? – спросила я, и каждый, кто был в комнате, решительно покачал головой из стороны в сторону. – Что ж, похвально. В таком случае, следующий пункт. Необходимо подобрать и законодательно утвердить термин для тех, чьи родители являются представителями разных народов. “Полукровка” звучит несколько… уничижительно.
– Чем же не подходит “друид”? – поинтересовалась госпожа Ботрайд. – Всех придворных… друидов мы называли именно так.
– Не все дети смешанной крови являются друидами, – возразила Филаурель. – Так мы зовем лишь тех, кто обладает магией и активно ей пользуется. В остальных магия, быть может, и спит, но так никогда и не просыпается.
Аурелия понимающе кивнула и глубоко задумалась.
– Полагаю, предпочтительнее будет избрать термин, берущий истоки в эльфийском языке? – обратилась я к союзникам.
– У меня есть вариант.
Самый молодой из представителей эльфийской делегации – и самый беспечный на вид, – Индис прозвучал серьезно и весомо, хоть и не сказал ничего существенного. Азаани измучила его приготовлениями к собственной смерти, на долгое время лишив привычной легкости и веселости, но все же отлично справилась с задачей; он не терялся среди опытных членов совета, и его взгляд, как мне казалось, выглядел самым осознанным и внимательным.
– Мы слушаем.
– Alyth. Дитя гармонии или, если пожелаете, гармоничное дитя, – предложил Индис. – Это же логично, разве не так? Ребенок берет от родителей лучшее, являя собой гармоничный союз их качеств.
Филаурель тепло улыбнулась, погладив эльфа по волосам, как будто бы он был тем самым ребенком, о котором только что говорил. Тоска по королеве леса кровоточила в их сердцах.
– Чудесный вариант.
– Значит, али́т, – подытожила я, поворачиваясь к мужчине, старательно ведущему конспект собрания. Его пальцы так крепко сжимали перо, что побелели, а губы от напряжения превратились в бледную тонкую нить. Почему-то мне показалось, что стоит задать вопрос именно ему. – Кто занимается написанием и распространением указов?
Мужчина поднял голову и уставился на меня, как на умалишенную. Я испытала некоторую неловкость, но не подала виду и терпеливо ждала ответа, пока откуда-то из-за спины не раздались два звучащих в унисон голоса.
– Мы, Ваше Высочество!
В спешке залетев в зал, я не заметила, что в дальней его части стоял еще один стол, двое пожилых мужчин за которым корпели над какой-то книгой. Не скрывая интереса, я подошла к ним; в лице одного из мужчин я ясно узнала ворчливого библиотекаря, часто выгонявшего меня в детстве из царства поэзии и прозы, если я засиживалась в нем до поздней ночи. Фолиант, занимавший значительную часть скромного стола, сильно пах пылью; кожа на его корешке потрескалась от частого взаимодействия с читателем, и мне нестерпимо захотелось увидеть обложку. Библиотекарь считал мое желание и приподнял книгу полностью, чтобы не смазать свеженанесенные чернила.
– 13 войн? – изумилась я. – Разве их не 12?
– Неделю назад Её Выс… госпожа Минерва приказала нам исправить цифру на обложке и начать описывать события последних месяцев, – оправдался второй, незнакомый мне мужчина. – Магистр похвалил мои навыки, и меня доставили из самого Куориана ради столь ответственной миссии.
Большое видится на расстоянии, великое – сквозь время, и лишь моя сестра могла определить величие битвы, которую еще не выиграла.
– В ее стиле, – хмыкнула я.
Островитянин чуть расслабился, не сыскав ожидаемого гнева, и продолжил говорить очень быстро, будто желая поскорее отчитаться и сбежать.
– Разумеется, мы избавились от всех страниц, воспевающих вашу сестру, и пишем новую историю, повествующую о силе любви, спасшей и подружившей два соседствующих народа.
Я почувствовала, как начали гореть мои щеки, и потому, одобрительно кивнув, быстро удалилась. Государственные дела были лишены романтики, а потому, как я полагала, должны были вскоре прогнать из головы неугодные мысли. Сэр Фалкирк нетерпеливо ерзал на стуле, заставляя тот страдальчески поскрипывать.
– Ваше Высочество, – начал он дрожащим голосом. – Любая война истощает казну, и эта не стала исключением. Нам необходимо принять несколько решений относительно повышения налогов, чтобы жизнь королевского двора оставалась прежней.
– Грея нуждается в правителе, – произнесла я громко, нарочно проигнорировав слова герцога. Эта речь была единственной, что я приготовила заранее, и мне было крайне важно не сбиться с пути. – Сильном, волевом, имеющим на то право по роду, статусу и здравому смыслу. Достойном. Правителе, чье имя, возникшее на улицах города, будет вызывать не испуганную дрожь, а ликование.
– Народ любит вас, госпожа, – заверила меня Аурелия.
Совет дружно закивал, и по залу раскатились множественные “да”, “слава Ее Высочеству” и “да здравствует королева!”. Я вежливо промолчала и продолжила лишь тогда, когда их хвала стихла. Мне было непонятно, как определить искренность их любви и уважения – этому, вероятно, правители учатся годами, – и я отдаленно понимала Минерву, взявшую этот компонент под полный и единоличный контроль.
– Капитан Фалхолт превосходно подходит под это описание, – как можно громче произнесла я. Кидо встрепенулся и, уставившись на меня широко раскрытыми глазами, замер. – Признанный сын короля, закаленный как миром, так и войной. Если капитан не откажет, я бы вновь, вторя желаниям отца, предложила ему носить фамилию династии Уондермир, к которой он, несомненно, и принадлежит. Сын примет трон отца, и королевский род продолжится, как тому и положено случаться.
– Я не…
Сопротивление Кидо быстро растворилось в восторге совета. Первым с места встал Индис; он вновь зааплодировал, поддерживая меня, как во время выступления на поле боя. В искренности этого союзника, к счастью, сомневаться не приходилось.
Следом за юным эльфом поднялись и прочие, сначала – его сестры и братья, затем – госпожа Ботрайд, и, в конце концов – чуть более удивленные, засидевшиеся в совете толстосумы. Сама мысль о том, что можно отдать власть, по праву находящуюся в руках, была им чужда; впрочем, мой поступок был продиктован не желанием удивить придворных.
Индис подошел к капитану, все еще ошеломленно придавленном к своему стулу, и заставил его подняться; оказанное сопротивление доставило эльфу боль – плечо и часть спины его были опалены пламенем дракона, и даже сквозь повязки раны выглядели чудовищно, – но он ни на секунду не подумал бросить свою затею. Подведя его ко мне, он оставил Кидо, будто тот был недвижимой статуей, украшавшей интерьер, и быстро вернулся к своей части стола. Я повернула брата к себе и ладонями обхватила его лицо. В детстве мне нравилось сжимать и растягивать его щеки, каждый раз придумывая новые рожицы, и Кидо никогда не сопротивлялся, терпеливо выдерживая забавы маленькой принцессы.
– Соглашайся, – прошептала я.
– Но почему? Ты собираешься покинуть Грею?
– Если мой король будет достаточно щедр, чтобы даровать мне должность советника, то я, быть может, и останусь.
Брат заключил меня в крепкие объятия, и глаза предательски защипало. Да, в свое время Кидо отказался от титула наследного принца, но именно это и было важно; лучший король – тот, что не желал власти, а лучший бой, как всегда говорил капитан, – тот, что не начался.
Уверена, увидь нас в тот момент отец, он был бы неописуемо счастлив. И, хоть я и не терпела от себя проявлений подобных чувств, сдерживать радость от предстоящего Грее процветания я не собиралась.
Проведя на совете около четырех часов, я заметно вымоталась, и потому после назначения даты коронации поспешила удалиться, сославшись на недомогание. Впрочем, как я узнала потом, этой лазейкой захотели воспользоваться еще несколько человек, и будущий король отпустил совет, сочтя решение некоторых вопросов не слишком срочным делом.
Вернувшись в покои, первым делом я попросила у Мии бумагу и перо. Дверь, ведущая в подобие моего личного кабинета, открылась с таким скрипом, словно ею не пользовались тысячелетия. Запах в комнате был влажным и плотным, настолько, что, вдыхая его, приходилось прикладывать ощутимые усилия. Дерево стола разбухло и потрескалось, но, как мне показалось, это преобразило скучный предмет мебели в лучшую сторону.
Я долго не знала, с чего начать. С того, как объявили войну, окропив тронный зал кровью двух эльфийских посланников, или как закончили, когда я лишила жизни собственную сестру? Я знала, что мама не слишком любила Минерву, хоть и старалась убедить всех, включая себя, в обратном, но совершенно не могла предсказать, какой будет ее реакция на столь неприятную новость.
“Мама,
Я страшно по тебе соскучилась.
Все закончилось, но, вернувшись, ты больше не будешь королевой”.
Вышло несколько резко, и я долго смотрела на строчку, пытаясь придумать, как ее переделать. В голове не появилось ни единой мысли. Мне решительно казалось, что это стоило подать именно таким образом – без эмоций, с твердостью, присущей матери в важные моменты. В начале их с отцом брака её даже прозвали ведьмой: мягкая и женственная, юная госпожа умудрялась иметь влияние на решения мужа, и даже спустя года, несмотря на погасшие чувства, король считался с ней, как ни с кем другим. До того, как в игру вступила Минерва.
Я могла бы стать такой, как мама, если бы захотела. Уехав в Куориан и поддавшись чарам Ханта, могла бы, как она, править чужим народом со всей любовью и силой, что вложило в меня королевское воспитание. Могла бы, может, если бы умела молчать, как того требовали устои нашего общества, и говорила лишь за дверьми своих покоев, где противоречивые высказывания могут слышать лишь служанки да любовники.
Сдержанность не была ни моим достоинством, ни моим пороком.
Я взглянула на левое запястье. Тяжесть брачного браслета больше не тянула его вниз, беспрестанно напоминая об обещании, что я сдерживать не собиралась. Мне казалось, что Богиня простит меня за эту вольность, что данные на свадьбе клятвы – лишь слова, выброшенные в воздух, но испытывала толику стыда за то, что преднамеренно лгала Матери и тому, кто вверил мне свое сердце. Когда его бесстыжее, самоуверенное лицо постоянно мелькало перед глазами, я ни на мгновение не сомневалась в своей ненависти. Но в день битвы, когда он помрачнел, заметив отсутствие браслета, я ощутила, будто воткнула в его спину нож. Мои чувства скорее всего были обусловлены сожалениями о его смерти – я бы предпочла, чтобы он ходил по земле и мучился каждый день своей жалкой жизни, – и все же теперь он не казался мне таким подлым, как казался прежде.
Собравшись с силами, я все же дописала письмо и позвала Мию, чтобы она организовала его отправку. Служанка послушно выслушала поручение, положила свернутый лист бумаги в карман передника и в ответ протянула мне утепленную накидку с капюшоном, что я надевала лишь зимой.
– В саду по ночам прохладно, – невозмутимо ответила она на мой вопросительный взгляд.
Недоумение провисело в воздухе еще несколько секунд, пока со стороны балкона не раздались странные звуки. Я прислушалась: скрипяще-стонущий голос выдавливал слова, словно те давались ему с большим трудом, издавая нечто вроде воя между ними. Поначалу услышанное насторожило меня, но, осознав, что несчастные потуги были словами известной при дворе песни, выбежала на балкон. Я знала лишь одного мужчину, чье пение было настолько неумелым.
Если кто-то из придворных спал, что вполне вероятно, и до сих пор не проснулся от столь чудного представления, Териат продолжал безжалостно и бесцеремонно отгонять сон от их спален. Бедняга скрипач, явно выдернутый из объятий забвения, лениво подыгрывал эльфу, делая получавшуюся песню еще более невыносимой для ушей. Я умоляла их прекратить, едва ли не задыхаясь от смеха.
– Только если ты сейчас же спустишься!
Издеваться над подданными не входило ни в обычаи жизни принцессы, ни в обязанности советника, коим я надеялась стать, и я бегом отправилась вниз по лестнице. Предложенный служанкой плащ я, разумеется, забыла, и несчастной Мие пришлось гнаться за мной два этажа, путаясь в юбках, чтобы накинуть его на мои плечи.
У дверей, ведущих к саду, я чуть не столкнулась со скрипачом, сонно бредущим в свою обитель.
Эзара ждал меня с блаженной улыбкой на губах, отчего шрам на его щеке чуть искривился, сделавшись похожим на молнию. Галантно протянув руку, он ждал меня в конце лестницы, и, стоило мне вложить свою ладонь в его, чинно повел меня вглубь сада. Мы молчали. Красоты природы в объятиях осени померкли, но не погибли, и, укутанные полотном ночи, были малоразличимы, но по-прежнему прекрасны.
Мы подошли к небольшому свободному участку, окруженном осыпавшимися кустами шиповника, и я увидела расстеленное на земле покрывало и стоящую на нем плетеную корзину. Из-под бежевого полотенца поднимался пар, разнося по саду запах свежей выпечки.
– С вишней?
– Разумеется.
Живот заурчал, воспевая эльфу благодарности, и я тут же упала на предложенное ложе, запуская руку в корзину. Ягодный сок вырывался из-под ржаного теста, обжигая губы, но остановиться было невозможно. Териат лишь налил в кубок вина и лениво смаковал его, бросая взгляды то на меня, то на усыпанное звездами небо. Утолив голод, я потянулась к кубку, но эльф с сожалением поджал губы и сделал крупный глоток, после чего перевернул сосуд, демонстрируя его пустоту.
Я с тяжелым вздохом опустилась на покрывало, и Тер тут же положил голову на мой живот. Я гладила его по волосам, словно огромного рыжего кота, которого всегда хотела, а он изредка вытягивал губы, чтобы сквозь ткань рубашки оставить на моей коже теплый след.
– Слышал, Кидо согласился, – наконец произнес Эзара. Тишина ничуть не смущала меня, но звук его голоса приятно коснулся слуха. – И на трон, и на родовое имя.
– Насчет последнего он еще колеблется. Несколько раз произнес: “Кидо Уондермир”, – и сказал, что это звучит, будто имя для странствующего поэта.
– Его душа полна противоречий, как и подобает мастеру слова и рифмы.
Я улыбнулась, вспомнив, как однажды Териат и сам попробовал себя в изящном ремесле, но ничего не ответила.
– Он уже решил, что делать с Лэндоном?
– Паршивец не признает, что был под чарами, – пожала плечами я. – Значит, за содеянное его нужно судить по всей строгости закона. Измена, преднамеренное убийство и прочие очаровательные аспекты жизни советника должны были обеспечить ему место под солнцем, однако лишь обрекли его на тьму.
– Казнь, – констатировал Териат.
– Пожалуй, это было бы слишком просто. У Кидо на него другие планы.
Эльф хмыкнул, и этот звук будто бы эхом отдался у меня в животе.
– Пожизненное заточение?
– Гнить в тюрьме – испытание для ума и тела, но там лишь он один сможет корить себя за содеянное и то, что сделать не сумел. Наш будущий король придумал куда более изощренную пытку. Он лишит его титула, денег и заслуг перед королевством, и позволит жителям Греи и окрестностей использовать его для самой тяжелой и неприятной работы. Каждые два-три месяца Лэндон будет обязан менять место работы, и, следовательно, получать новую порцию презрения от все большего количества горожан. Кидо уверен, что это сломит его куда сильнее, чем самокопание в темнице, и никто не посмел поспорить. Никто кроме него в этом замке не бывал близко знаком с внутренним миром бывшего советника.
Териат поднялся, обрекая нагретый теплом его щеки живот на ужасающий холод, но спустя пару мгновений вернулся, накрывая мои ноги свободной от наших тел частью покрывала.
Я всматривалась в небо, отыскивая знакомые созвездия, и, завидев какое-нибудь из них, непременно указывала на них пальцем. Тер хвалил меня за наблюдательность, но уговаривал продолжать поиски, ведь бессчетное множество звезд таило в себе куда больше, чем можно было увидеть с первого взгляда. Мое внимание привлекло тусклое мерцание множества крошечных песчинок, разделявшее два стройных ряда из крупных, почти ослепительных звезд.
– Маэт! – воскликнула я.
– Все еще мерцают, – мрачно заметил Териат.
– Ты правда думаешь, что люди когда-либо перестанут воевать?
– И даже надеюсь увидеть это своими глазами.
– Что ж, за века твоей жизни может случиться всякое.
Эльф набрал полную грудь воздуха, а затем шумно выдохнул, будто бы подбирая слова. Его пальцы забрались ко мне под рубашку, холодом пощекотав низ живота, отчего внутри все сжалось и затрепетало.
– Хотел бы я быть как ты. Девушкой? – уточнила я. – Принцессой? Сестроубийцей?
– Человеком.
– Почему? Даже создавшая людей Богиня не слишком к нам любезна. Если бы у нее стоял выбор, какому народу сохранить жизнь, а какой стереть из памяти, последним бы точно оказались люди.
– Возможно, именно поэтому, – пробормотал эльф. – Длинная жизнь с одинаковой вероятностью может стать как благодатью, так и проклятием, лисица. Людям же не приходится оглядываться на столетия опыта и учитывать будущие столетия жизни, они живут ярко, зная, что увянут так же быстро, как расцвели. Наслаждаются, не дожидаясь, когда станут того достойны.
– Именно поэтому среди нас столько подлецов.
– И столько сложенных о вас песен.
Я задумалась. Мне хотелось поспорить с ним, ведь я всегда читала, что жизнь эльфа куда чище и прекраснее, чем жизнь любого человека, и именно их единение с природой делало их полноправными детьми Богини. Впрочем, свое пьянство и слетающие с губ ругательства я только и могла оправдывать тем, что юность человека коротка, и скука зрелости рано или поздно настигнет меня, куда бы я не бежала.
– Люди цепляются за убегающую от них молодость и потому творят бесчинства, – продолжила я свою мысль вслух. – В то время, как ни один человек в мире не дожил и до ста лет, вы и спустя полтора века после рождения можете быть детьми.
– По-твоему это хорошо?
– Не знаю, – честно ответила я. – Но у вас есть выбор, а наша жизнь распланирована и предрешена. Девочки из незнатных родов выходят замуж в 12, чтобы получить деньги от семьи жениха и не позволить родным погибнуть от голода. К моменту моей помолвки мне было 22, – я замялась, невольно подумав, каким далеким и ненастоящим казался тот праздник осеннего равноденствия. – Незамужнюю девушку такого возраста в обществе считают больной либо умственно, либо физически, даже если для того нет никаких предпосылок. Минерву никто не порицал, но полагаю лишь потому, что она контролировала большинство речей, в которых звучало ее имя. В вашем же обществе подобного нет.
– Нет, – подтвердил Териат. – Но и в людском невежестве есть плюсы. В конкретных случаях это ужасно, но в целом… Согласись, жизнь была бы скучна, если бы все были одинаковы и жили в мире, при встрече обмениваясь цветами и комплиментами.
– Сам ты невежда.
Эзара тихо засмеялся, и я кончиками пальцем коснулась волн, что его улыбка оставила на щеке. Его эмоции так живо отражались на лице, меняя его до неузнаваемости, что тоска по нему была неиссякаема даже в моменты, когда он находился совсем рядом. Я сознательно решила не рассматривать спрятанные за рыжими локонами черты. Отныне нам даровано все время на свете. У меня будет возможность заучить каждую родинку, каждую морщинку, каждый шрам из тех, что уже есть и еще появятся.
– Тери…
– М-м-м?
– Как… – вопрос с трудом сходил с губ, которыми сонное тело едва находило силы управлять. – Что означает “melitae”?
– Поражен, что любопытство лишь сейчас взяло над тобой верх, – протянул он. – Это старая эльфийская сказка, которую азаани рассказывала нам с Индисом в детстве. Она о мужчине, чью возлюбленную колдунья обратила в лису. Мужчина сбежал из родного поселения и скитался, нигде не задерживаясь, а потому пропитание часто добывал самостоятельно. Однажды, почти обезумев от голода, он сумел подстрелить дикую утку, но, добежав до добычи, встретился с такой же голодной лисой, жадно вцепившейся в шею дичи. Мужчина узнал в грациозном животном любовь своей юности и не смог отобрать у него последний шанс на выживание, тем самым лишив такого шанса себя. Сказка так и называется: “Лиса, очаровавшая мое сердце”. По-эльфийски звучит, конечно, короче, но…
– Знаешь, – еле слышно перебила его я. – Тебе пора бы перестать имитировать северный акцент.
Териат продолжал говорить, но я не слышала слов; лишь теплое течение его голоса, что убаюкивало меня на своих волнах. Его любовь была проста и естественна, как встающее по утрам солнце. Пара метких фраз – и стрела его чувств прочно вонзалась в мое сердце, вместо яда наполняя его необъяснимой силой, крепнущей с каждым новым взглядом в глаза.
Териат
Лисица, как это часто бывало, уснула посреди разговора. Я перестал удивляться или считать себя скучным собеседником, приняв это, как очаровательную черту ее противоречивого характера, и все же был поражен, как посреди ночной осенней прохлады можно было провалиться в столь сладкий и беззаботный сон. Я бы провел вечность, наблюдая за спокойствием, поселившемся на ее лице, но кулон на груди нагрелся так, что я почти чувствовал, как кожа плавится под его теплом.
Закутав Ариадну в плед, я поднял ее на руки. В ночном замке можно было встретить лишь не имевшую голоса стражу да не имевших памяти пьяниц, но мысли об этом возникли в голове скорее по привычке, чем из необходимости; о нашей связи знал каждый, когда-либо слышавший имя принцессы, и прятаться не было смысла. Я с гордостью делал каждый шаг, отделявший сад от покоев лисицы, и наслаждался им, пытаясь запомнить всеобъемлющее, известное своей скоротечностью чувство. Казалось, я впервые ощутил то, что зовут счастьем, настолько явно.
Как только тело Ариадны опустилось на перину, она недовольно замычала, и я замер, страшась ее разбудить.
На столе в кабинете ее покоев, по удачному стечению обстоятельств, оказались листы и свежие чернила. Я оставил записку прямо там, не сворачивая и не пряча, чтобы буквы не растеклись, испортив столь важные слова; такой ошибки лисица бы мне не простила. Я с ужасом представлял, как она рвет это письмо на крошечные кусочки, кидает их в камин и проклинает Богиню за встречу со мной, но знал, что иначе она возненавидит меня с еще большей горечью. Всем своим огромным, полным жизни сердца.
Улицы Греи встретили меня необычным, контрастирующим с тишиной замка оживлением. Раненные воины выходили от многочисленных лекарей, укутанные в бинты и сильно пахнущие обеззараживающими мазями, и родные подхватывали их, помогая дойти до дома. Горожане все еще праздновали окончание войны, никак не задевшей их жизни, но, судя по всему, серьезно подорвавшей моральный дух, а потому сновали по дорожкам с песнями и убегающим из пинт элем. Их воодушевление оказалось заразительным, и я едва не свернул в ближайшую таверну, но застыл в дверях, завидев ее посетителей. Гвардейцы сидели за ломившимся от блюд столом в компании капитана и одного очень знакомого и дорогого мне рыжеволосого существа. Висящий на его груди кулон мелькнул в свете свечей, и я – впервые с нашего разговора о произошедшем в детстве – осознал его суть.
– За Кидо! – воскликнул Индис, вскакивая с табурета. – Да здравствует король!
Гости заведения дружно взревели, поднимаясь с мест.
– Да здравствует король!
Капитан смущенно поднял пинту, сталкивая ее с себе подобными, и ничего не произнес в ответ. Оглядывая поддержавших его подданых, его взгляд скользнул к входной двери, но я успел избежать встречи наших глаз.
Индис вписывался в эту атмосферу, как никто другой. Умеющий поддержать и вдохновить, он был идеальным вариантом для приближенного к правителю круга. Возможно, чересчур взрывным для той роли, которую прежде играл я, но совершенно незаменимый для другой, отныне куда более важной. Чистокровный эльф, занимающий законное место в совете людского королевства. Разве это не достойное продолжение дела азаани?
Аарону эта идея пришлась бы по душе.
Я поспешил уйти, пока не растерял остатки храбрости, и направился к городской стене. Начальник постовой стражи встретил меня, как старого друга, чудом вернувшегося из далекого путешествия.
– Сэр Эрланд, рад вас видеть! – гремел он, похлопывая меня по спине.
Решив не напоминать о нелюбви к обращению по фамилии – которая, к тому же, даже не была моей, – я ответил сэру Бентону тем же.
– Отправляетесь в Аррум? – поинтересовался мужчина, заглядывая мне за спину. – Вам предоставить лошадь?
– Нет нужды. Хочу пройтись пешком.
– Но ведь ночь на дворе!
– Знаете, Бентон, – вздохнул я, намеренно опустив титул, и положил руку на плечо стражника. – Порой бывает, что все наваливается, мысли в голове мечутся, как разъяренные осы, и…
– Надо подумать, понял. Что ж, хорошей дороги!
Я кивнул. Бентон, хоть и хорош в своем деле, но прост как телом, так и душой, и потому разговоры о необъятном и невидимом мгновенно его утомляли. Казалось, в его жизни ничего не поменялось; да, он стал свидетелем произошедших событий, но они ничуть не повлияли на его мировоззрение. Как и многим в этом городе, ему было все равно, кто сидел на троне. По крайней мере до тех пор, пока правитель обеспечивал его едой и кровом.
Бентон махнул рукой ребятам у ворот, и те сразу же приоткрылись ровно настолько, чтобы пропустить одного необремененного доспехами эльфа.
Признаться честно, даже если мысли и правда роились в моей голове, я не подпустил к своему сознанию ни одну из них. Тишина, пришедшая на смену бесконечным образам и словам, странным образом очищала душу. Я наблюдал за пустующим трактом, на котором когда-то погиб отец, за сгоревшей частью Аррума, и сердце сжималось от боли, но я знал: это были лишь грязные пятна на полотне цветущего мироздания. Вокруг по-прежнему существовали добрые души, живущие в людских и эльфийских телах, вкусные блюда, интересные истории. Невероятно высокие, многовековые деревья все еще скрывали Дворец Жизни от глаз чужаков, и где-то там, в глубине, шуршали его незамерзающие водопады. Жизнь лилась непрерывным потоком. Как и должна.
