Текст книги "Эльфийская погибель (СИ)"
Автор книги: Александра Рау
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 35 страниц)
– Сомневаюсь, что это возможно, – разочарованно пробормотала она, опуская глаза.
После первой встречи в башне я больше ни разу к ней не прикасался. Я не знал, каким было чувство, охватившее её существо и забравшее силы дышать – будоражащим или тревожащим, – но оно было ещё слишком свежо в моей памяти, чтобы я решился вновь заставить её почувствовать подобное. Желание дотронуться подходило к краям вновь и вновь, пытаясь выплеснуться из меня, как вино из кубка на самом богатом из пиров, но я четко осознавал размер пропасти между нами, хоть мы и старательно пытались её не замечать. Заглядываться на еле видные морщинки в уголках глаз, когда она смеется, на одинокую ямочку на правой щеке, слушать, как она препирается со стражниками за дверьми башни, уверяя, что не нуждается в помощи – пожалуй, довольствоваться этим не так уж плохо.
Я предпочитал, чтобы о моих походах в Грею знало как можно меньше и людей, и эльфов, потому Индис дежурил на западном выходе из леса в разы чаще, чем прежде. Его упорство и самоотверженность восторгала прочих постовых, и, однажды вкусив искреннюю похвалу, он больше не сумел отказать мне в услуге. Взамен он требовал лишь одного: развернутых ответов на все его – крайне многочисленные – вопросы. Впрочем, вскоре область его интересов сузилась до двух, касавшихся буйствующих в моей душе чувств. Бэтиель, периодически ожидавшая моего возвращения в компании друга, презрительно фыркала, стоило Индису завести разговор.
– И что вы находите в этих людях? Живут, как букашки, жадные, глупые…
– Сколько трудов из библиотеки ты прочитала на этой неделе, свет жизни моей? – в том же тоне ответил ей Индис.
Оскорбленная эльфийка кинула в него первую ветку, до которой смогла дотянуться.
Осень постепенно вступала в свои права. Бездумно прогуливаясь по извилистым тропам, я набрел на усыпанную ромашками поляну. Так долго они цвели лишь в этом месте; порой их можно было увидеть даже скромно выглядывающими из-под толщи снега. Я часто приходил туда с отцом, когда перед отъездом в замок тот собирал букет для очередной знатной дамы.
Поддавшись мимолетному порыву, я принялся выбирать цветы для венка. Чтобы развлечь меня и скоротать время, отец всегда напевал что-то незамысловатое, и я неосознанно поступил так же. Звуки леса подыгрывали в такт. Музыка всегда завораживала меня, а процесс её создания и вовсе казался мне чем-то невероятным и божественным, подвластным разве что самым талантливым из живущих. Однако все попытки научиться петь – и уж тем более играть на инструментах, – оборачивались крахом, потому пел я редко, стараясь избегать наличия зрителей.
Плетение венков, как оказалось, тоже требовало определенного опыта, но я точно знал, у кого его было в избытке. Сестер ничуть не расстроило, что предназначенные им венки пришлось плести собственноручно; они самоотверженно учили меня создавать прекрасное. Талани сообщила, что у меня “неповоротливые пальцы”, и вложила во вздох всю тяжесть нелегкой девичьей жизни, когда я не сумел завязать стебли в последний узелок. Шаэль и Файлин не разделяли негодования сестры и, водрузив на голову венки, полдня хвастались, что братец сам соорудил для них подарок.
Вечером того дня я собирался наведаться в башню за новой порцией светских бесед и, возможно, изучением пары букв из людского алфавита. Однако, увидев у поста Индиса гонца-полукровку, тут же почуял неладное. Богиня одаряла магией не всех, и потому не каждое дитя смешанной крови становилось друидом, как мой отец или мать Бэт; таким полукровкам оставалось лишь выбрать народ, с которым им хотелось бы прожить жизнь. Некоторые, как Эландор, жили среди людей, но сердцем оставались верны лесу. Я видел его лишь несколько раз, и прежде он редко приносил дурные вести. Однако, судя по раскрасневшемуся лицу и стекающей по лбу капле пота, сообщение было срочным.
– Войска вернулись с востока, – крикнул полукровка, уже запрыгивая на лошадь. Он повторил это для меня, ведь не стал бы уезжать, не рассказав постовому обо всём подробно. – Я вернусь, как только станет известно что-то ещё.
Индис хлопнул лощадь по крупу, и та, взвизгнув, ринулась на тракт, в то время как наездник отчаянно пытался не слететь с её спины. Эльф повернулся ко мне, и я отметил, что впервые видел его лицо таким: серым, поникшим, с напряженными до скрипа челюстями, отчего скулы его делались острыми, как клинок. Он поднял на меня глаза, и плещущаяся в них тревога тут же захлестнула и меня.
– Они вернулись, – повторил Индис, скорбно оглядываясь на силуэт Греи. – Зашли в город через западные ворота, чтобы не попасться нам на глаза. Амаунет пал. Перебили всех.
Войску понадобилось поразительно мало времени, чтобы не просто добраться до восточного государства, но и одолеть его. Король Аббад славился тем, что был для своего народа почти божеством; его почитали, беспрекословно выполняя приказы. Мне не верилось, что его подданные могли так легко сдать крепость чужакам.
– О, ты еще не слышал про трофеи, – горько усмехнулся Индис, заметив страх и непонимание на моем лице. – Островной принц казнил всю королевскую семью и вернулся в Грею с их головами на седле. Дикарь.
Всё моё существо содрогнулось. Король Амаунета был на редкость плодовитым мужчиной – впрочем, как я слышал, на востоке это было в порядке вещей, – и количество его детей исчислялось десятками. Островитяне не внушали мне доверия, но я сомневался, что их принц настолько бесчеловечен.
Отвечая на мой немой вопрос в моих глазах, Индис добавил:
– Да. Всех детей – тоже.
Глава 6
Как только наступило утро, я, игнорируя просьбы и предупреждения Индиса, направился прямо к азаани. Мне было плевать, как с ней говорить – как с главой народа или как с матерью близкого друга, как со старшим товарищем или как с равной себе, – я чувствовал, что должен был донести до нее все, что знал, и как можно быстрее. Я хотел защитить свой народ.
Азаани сидела на плетёном троне в главном зале Дворца Жизни. Хоть горные эльфы и даровали лесному народу камень, природа внесла свои коррективы в архитектуру дворца. Стены и пол зала – как и многих других комнат, – были покрыты вечнозелеными травой, мхом и плющом; они питали строение силой, в то же время подпитываясь его неизменностью и непоколебимостью. Симбиоз, которого могли бы достигнуть и эльфы, если бы пути братских народов не разошлись.
Эвлон, из раза в раз поражающий меня своими размерами, уткнулся носом в плечо Маэрэльд, божественным светом освещая ее лицо. Она медленно гладила оленя по голове, что-то ласково шепча, и тот едва слышно фыркал ей в ответ, недовольный её словами. Эвлон затряс головой, будто выгоняя из нее всё, что ему поведала королева, а затем возмущенно отвернулся и отошёл на несколько метров, чтобы устроиться на траве неподалеку от трона. В расслабленной позе, устремив взгляд вдаль, он скорее был похоже на статую, окутанную неземным свечением, нежели на животное, и от этого его могущество изумляло лишь больше.
Обратив внимание на гостя, пришедшего в столь ранний час на несогласованную аудиенцию, Маэрэльд встала, сложила руки в районе живота и поприветствовала меня медленным кивком.
– Здравствуй, Териат, сын Айреда, – произнесла она тихо, не проявляя особенного интереса. – Чем я могу помочь тебе в это чудное утро?
– Жаль сообщать, моя королева, но солнечный свет не избавляет нас от тени опасности, нависшей над лесом, – ответил я серьезным тоном, повышая громкость с каждым словом. Если мои слова услышит кто-то ещё, азаани будет сложнее от них откреститься. – Я знаю, мы живём в мире с людьми, и я всегда ценил это. Однако вы помните, как наши братья и сестры из северных земель сообщали о тревожащих их нападениях?
Вопрос был риторическим, потому в ответ азаани лишь кивнула.
– В Грею прибыло войско с острова Куориан, но их целью оказался вовсе не гиблые земли Эдронема, – продолжил я, замечая, как глаза эльфийки сужаются, а подбородок взлетает вверх, открывая вид на напряженную шею. – Они были на востоке, в Амаунете, и вернулись оттуда не бойцами, а завоевателями. Семья короля Аббада казнена, как стадо скота, жестоко и бездумно, и неизвестно, сколько невинных полегло на пути войска к замку.
Маэрэльд медленно осмотрела меня, а затем оглянулась на Эвлона. Тот, в свою очередь, тут же отвернул морду, дав понять, что не собирается давать советов. Несколько разочарованно, эльфийка вернула взгляд ко мне, и на несколько мгновений лес погрузился в звенящую тишину.
Я понимал, что едва ли являюсь первым, кто доносит до королевы подобную информацию, но, казалось, был первым, кто пытался побудить ее к действиям.
– Ты предлагаешь нарушить мир с людьми? – резко спросила азаани.
– Нет, – закашлявшись от неожиданности вопроса, ответил я. – Напротив. Полагаю, они нуждаются в нас, как никогда. Король совершает безумства не просто так. Он правит Греей давно, и, оглядываясь на прошедшие года, кажется, что подобное – не в его характере. Прежде он прислушивался к вам. Быть может, необходимо привести его в чувства, напомнить, что жестокость не приводит к добру – лишь к войне. Оскорбленные вернутся мстить, и…
– Ты не знаешь людей, – перебив меня, закачала головой Маэрэльд. Сойдя с пьедестала, позволявшего ей возвышаться над подданными, она взяла мою ладонь и накрыла её своей. Зелёный океан ее глаз накрыл меня с головой, волнами пытаясь утопить мои стремления, и я опустил взгляд, стараясь сфокусироваться на словах. – На месте Греи рождались и погибали королевства, еще чаще – сменялись короли. Ты несправедлив к Эвеарду. Уверяю тебя, люди обожают безумства. Он завоевывает чужие королевства сейчас, чтобы свергнутые короли затем пришли за его землями, и этот круг не прерывается тысячелетиями. Полагаю, людям он просто нравится.
– Я уверен, что все не так однозначно, – продолжал твердить я. – У меня… знакомый в замке, и он считает, что старшая дочь короля с недавних пор сильно влияет на решения совета. Быть может, это связано? Прошло не так много времени с тех пор, как вы сами собирали нас на поляне, и мы обсуждали, что…
– С тех пор многое изменилось. Стычка в Эдронеме была проверкой на внимательность. Или же тренировкой перед походом на восток. Впрочем, всё это более не имеет значения, ведь цель их известна и, более того, достигнута. Нашего народа она не касается, – равнодущно ответила азаани. – Больше ни один эльф не доносил мне о подозрительных действиях. Кроме тебя. Задумайся. Вероятно, твой источник не так надежен, как тебе кажется.
– Уверяю вас, он близок к королю, и…
– Ты – не дипломат, Териат, – бросила Маэрэльд, и я наконец осмелился поднять взгляд. Её лицо стало серьезным и твердым, согнав привычную материнскую снисходительность. Ни сочувствия, ни злости, ни замешательства; лишь легкое раздражение, что ей приходится разбираться с фантазиями местного дурачка. – Ты – не твой отец. Не думаю, что лезть в дворцовые интриги – хорошая идея.
Сравнение с отцом, как и всегда, сыграло на самых тонких струнах моей души. Я прекрасно знал, что и в подметки ему не гожусь, но то, что при этом он был эльфом лишь наполовину, даже несколько оскорбляло меня. В моём распоряжении была целая вечность, которую я мог наполнить чем угодно, ведь в мире обязательно существовало место и дело, которые уготованы именно мне. Однако, по неизвестной мне причине, каждый в лесу считал своим долгом указать на то, что планки отца мне никогда не достичь, а охотиться на кабанов и, видимо, однажды быть ими затоптанным – предел мечтаний, на который я мог рассчитывать.
Ярость обожгла все мое существо. Почему желание помочь не встречает на пути ничего, кроме пренебрежения матери народа? Да, порой матери произносят слова, которые ранят, желая оградить чадо от ошибок и трудностей, но впервые я чувствовал в себе силы воспротивиться навязчивой заботе.
Я попытался взглянуть на свою жизнь со стороны, и она неожиданно предстала передо мной гладким белым полотном. Сотня лет, а я не совершил ничего, о чем хотелось бы вспомнить. Люди едва дотягивали до 70, но история жизни любого пекаря или кузнеца была в сотни раз любопытнее моей, и осознание этого факта разжигало во мне огонь, способный превратить в пепелище все на своем пути.
– Тогда я сам разузнаю, в чём дело.
Всё еще не отойдя от внутреннего пожара, я вытащил руку из капкана азаани и двинулся вглубь леса.
– Ты волен делать всё, что хочешь, – сказала она мне вслед. – Но больше не смей мне указывать.
Глава 7
Тем же вечером я, вместе с отрядом желающих сменить обстановку, отправился в Грею. Праздник осеннего равноденствия проводился каждый год, так же, как и весенний его вариант, и на ярмарках всегда были рады присутствию гостей из Аррума. Юные и любопытные эльфы, в свою очередь, никогда не упускали возможности посмотреть на мир за пределами леса. Да, посещать близлежащие королевства не запрещено, и всё же набраться смелости и объяснить желание побывать среди людей без видимой на то причины мог не каждый из нас. С тех пор же, как люди стали отмечать праздники, что столетиями прививал им наш народ, такая причина возникла сама собой.
Праздник преображал город до неузнаваемости. Если раньше лишь рынок мог порадовать буйством красок и запахов, то теперь даже серые переулки пестрили и благоухали. Бесчисленные лавочки с украшениями из дерева и вырезанными на них рунами, поддоны с сочными овощами и фруктами, мешочки с душистыми травами для приготовления пищи и аромата в доме, дорожки, усыпанные опавшими листьями в красных и золотых оттенках – всё это превращало обычно серый город в тот, о каких детям рассказывают в сказках.
Девушки, традиционно носящие в этот день венки из золотистых колосков, кокетливо хихикали, встречая нашу повозку по дороге к рынку. Как представители леса, мы привезли на праздник его щедрые дары, а потому скрываться не было смысла; напротив, наше появление заметно порадовало жителей Греи. Отросшие до середины шеи волосы и их медный цвет помогали мне затеряться в толпе, но россыпь веснушек и огонь волос некоторых эльфов не позволял им скрыть свое происхождение. Детей в чужаках больше всего забавляли уши; они часто подбегали, застенчиво спрашивая разрешения их потрогать, и, лишь кончиком пальца коснувшись самой верхушки, дергались, словно дотрагивались до веретена, а затем убегали, заливисто смеясь. Их чистое детское любопытство всегда трогало моё сердце, но умиление быстро проходило, стоило завидеть напряженные лица их родителей.
Телега шла медленно, позволяя народу восторженно приветствовать нашу делегацию, а нам – вдоволь насмотреться на богатое праздничное убранство. Все лавки украсили бахромой и красной и желтой тканью, кажется, бархатом. Вспомнив, что основным поставщиком бархата всегда был Амаунет, я ощутил бегущий по спине холодок, игнорирующий палящее солнце. Тряхнув головой, прямо как Эвлон этим утром, я выгнал из головы неприятные мысли и вновь обратил внимание на город. Проехав сквозь рынок и вдохнув пьянящий аромат всевозможных специй, мы остановились у подножия холма – двое стражников преградили нам путь. На их груди висели амулеты с рунами, но не такими, как те, что продаются на улицах – эти были сделаны с большей скрупулёзностью и украшены множеством деталей. Вероятно, в столь светлый праздник королевской страже полагаются особые украшения.
– Вам выделена лавка на рынке, – мягко сообщил один из стражников, указывая рукой влево за наши спины. По его загорелому, вероятно, после похода на восток, лицу, скользнула легкая улыбка. Второй гвардеец стоял неподвижно, подобно статуе. – В этом году решено не устраивать празднование в замке. Король и его семья предпочли провести день с народом.
Я обернулся, словно надеясь тут же отыскать представителей власти в толпе. Их серые мантии с золотистым узором заметно выделялись бы на фоне простого люда, конечно, только если они не преследовали цели с ним слиться. Спрыгнув с повозки, я оглянулся на товарищей, и те отмахнулись, давая понять, что моя помощь им не требовалась. Взбодрившись, я проверил наличие мешочка с монетами на поясе, невольно задев еще и кинжал, и вошёл в гущу празднующего народа.
Солнце начало спускаться с середины неба; у людей было ещё примерно шесть часов, чтобы воздать ему свои дары.
С каждой улицы лилась музыка. Где-то воины играли на самодельных барабанах, а возможно и вовсе просто били по кастрюлям и бочкам, басом вторя примитивным мотивам. Где-то звучали струнные инструменты, и лился сочный голос барда. Меня же привлек самый дальний от меня угол рынка, за которым скрывался поворот к местному храму с небольшим садом и скромным фонтаном. Оттуда слышался удивительно гармоничный женский хор: голоса в нём присутствовали самые разные, но все они складывались в ласкающее слух звучание.
Благослови нас, Природа, Мать урожая!
И мы восславим тебя, провожая!
Приготовим пирог, зажарим гуся,
Накормим яблоками, прося,
Чтоб зимой урожай не погиб,
Чтоб вкусны были свёкла и гриб,
Чтоб Мать Природа не обижалась,
А жатва из года в год продолжалась!
На душе чуть потеплело. Порой казалось, что люди совсем забывали о Богине; любое божество гибнет без любви почитателей. Однако каждые три месяца они восхваляли созданный ею мир, пусть и делали это лишь из-за отсутствия других поводов для веселья.
Как только песня подошла к концу, а исполнявших ее дам одарили громкими аплодисментами, самых младших участниц хора наградили нарядными венками. В их украшения вплели васильки; цветы, указывающие на путь жриц, что предстояло пройти юным греианкам. Спустя мгновение девочки исчезли в праздничном пейзаже, а старшие жрицы сложили руки на животе, смотря им вслед со снисходительной улыбкой на лице.
Я продолжил дальше исследовать город, напевая услышанную у храма песню, несмотря на множество прочих – она удивительным образом въелась мне в память. Из домов слышались смех и запахи свежеиспеченного хлеба и зажаренного мяса: женщины готовили к вечеру ломящиеся от угощений столы, чтобы провести этот теплый праздник вместе с семьей, уставшей после песен и плясок на улицах. Однако и улицы оказались не лишены аппетитных запахов – лавки полнились свежей и вкусной пищей, которую, уверен, не стыдно было бы подать и королю. Не удержавшись, я вытащил тяжелую монетку из мешочка на поясе и отдал юной деве, продававшей свежий хлеб, взяв взамен одну большую, удлинённую буханку. Она подняла взгляд и едва успела открыть рот, вероятно, собираясь сказать, что целой монеты её товар не стоил, но я махнул рукой, отказываясь от сдачи, и быстро скрылся в толпе. Мои зубы врезались в хрустящую корочку, пропитанную ароматным маслом с чесноком и травами, и жадно впились во влажный мякиш, ударяющий в нос облачком пара.
Мимолетная потеря ощущения времени и пространства привела к испугу от толкающейся толпы. Неожиданно все ринулись в одну сторону – к главной площади, – и поток едва не сбил меня с ног. Поддавшись всеобщему безумию, я позволил течению вести меня, куда бы тот ни стремился.
– Дорогие жители Греи! – раздался крик вдалеке. Голос низкий, величественный, но звучный и мягкий; в нём легко угадывался король. Я приложил немного усилий, чтобы добраться до площади чуть быстрее. – Солнце движется к горизонту, а, значит, скоро наступит время Танца Рогов!
Толпа довольно засвистела; кто-то рядом даже запрыгал от чрезмерного возбуждения. Мне впервые доводилось присутствовать при проведении этого ритуала; несмотря на то, что праздник проводился каждый год, я приехал на него лишь в четвертый раз, и в первый – остался так надолго.
Наконец добравшись до передней части площади, я увидел короля Эвеарда, возвышавшегося над всеми благодаря своему положению на холме. Он, как я и ожидал, не надел фамильной мантии; коричневая ткань его одеяния была подобна той, что носили горожане. Корону правителю поднесли лишь во время речи.
– Для Танца необходимо двенадцать мужчин, – продолжил король. – Шестеро представителей двора уже готовы к ритуалу. Еще шестерых должны выбрать вы. Поднимите руки, кто желает участвовать!
Настоящее сумасшествие захлестнуло толпу, и я сделал несколько шагов к краю площади, чтобы меня не затоптали. Помощники короля – два стражника, что остановили нашу телегу несколько часов назад, – спустились к толпе. Они выбирали, казалось, обращая внимание не на желание горожан, а на их возраст и физическую подготовку. Один из них, тот, что не был воодушевлен приездом эльфов, схватил меня за локоть, вероятно, со спины сочтя мое телосложение приемлемым; однако, стоило мне обернуться, с явным пренебрежением отпустил. Когда набралось необходимое количество участников, их забрали в замок для переодеваний, а король приказал разжечь костер в центре площади и пообещал начало представления ровно через час.
Как это было и в начале его речи, после неё я вновь поймал себя на том, что внимательно рассматриваю замок за спиной короля. Я внимательно следил за движением скрипучих доспехов и шуршащих платьев в открытых дверях и не зашторенных окнах, но так и не увидел ни одного смоляного локона. Островитяне, особенно многочисленные в окрестностях дворца, расхаживали в местной броне и символике, словно принц подарил своих подданных для службы короне. Это вызывало ощутимое беспокойство.
Когда от солнца на горизонте остался лишь красно-оранжевый отблеск, а половина неба погрузилась во тьму, к площади в ожидании зрелища стянулся весь город. Огромный костер был готов к празднеству; языки его пламени едва не доставали до небосвода, в и без того теплый осенний вечер обдавая жаром несколько первых рядов зевак.
Когда толпу сотрясла новая волна свиста, я понял, что герои вечера появились в поле зрения, и обернулся к холму. Как и сказал король, это были 12 мужчин. Шестерым из них на плечи надели оленьи шкуры, а к головам прицепили рога, и от увиденного я невольно содрогнулся. К счастью, по шкурам было видно, что они повидали множество подобных танцев; около тридцати лет назад был официально подписан запрет для Греи на охоту на оленей. Хоть негласный запрет существовал и раньше, переговоры проходили долго и мучительно. В итоге Маэрэльд пришлось отдать людям часть Аррума под вырубку и земледелие, но это было малой ценой за то, чтобы более не терпеть истребление священных животных.
Следом вышли мужчины в костюмах шута и музыканта, один – переодетый в девушку с преувеличенно румяными щеками и накрашенными губами, еще двое в костюмах лучников, и последний – в королевских доспехах. Добравшись до самой высокой точки перед спуском к толпе, всадник театрально наклонился, снял шлем и выпрямился.
– Это же принц! – послышалось в толпе.
– Принц Хант!
– Принц из Куориана!
Я неосознанно стиснул зубы. Не слишком ли много почестей для чужеземца? Бронзовая кожа принца светилась на солнце, так же, как и лоснящиеся черные волосы, которые он без конца поправлял свободной от шлема рукой. Он одарил зрителей самодовольной улыбкой, и девушки в ближайших к нему рядах восторженно вздохнули, чем, несомненно, ещё больше потешили его раздутое эго. Получив необходимую долю восхищений, принц вернул шлем туда, где ему и место, и я облегченно выдохнул, обрадовавшись возможности быть избавленным от его лица ещё на какое-то время.
Пока все действующие лица ритуала спускались к костру, зрители отошли на несколько шагов, освобождая место под импровизированную сцену. Суть ритуала проста: это – театральное представление, имитирующее охоту на оленей. Музыкант, что логично, создавал музыкальное сопровождение, потому, чтобы не испортить представление некачественным исполнением, его роль всегда отводилась лучшему королевскому барду. И это действительно было великолепно. По ходу того, как охотники приближались, а противостояние набирало обороты, музыка усиливалась, становилась более резкой и хлёсткой, словно струны рвались под каждым движением пальцев, резонируя с пустым каменным залом, а не отправляя звуки в открытый воздух на заполненной площади. Шут, в свою очередь, комментировал все происходящее на «сцене» в своей особенной манере – не слишком вульгарной, но не без доли юмора, чтобы королевская семья могла не скрывать неловкие смешки, пока толпа гогочет до изнеможения. Дева же, стараясь не слишком перетягивать внимание на себя, ходила вдоль зрителей с большой корзиной в руках, принимая дары от имени Матери Природы. Подношения были самыми разными: фрукты, овощи, сухоцветы, пироги, мясо. Кто-то их глубины толпы непочтительно бросал в корзину камни и прочие твердые предметы, иногда попадая в голову исполнителю роли. Лично я бросил в корзину несколько монет из искреннего сочувствия к мужчине, бывшему явно не в восторге от своего театрального дебюта.
Принц Куориана, одержав победу над оленями, поставил их на колени, “отрубил” им рога и поднял трофей в воздух, сообщая о своем триумфе. Триумфе человека над природой. Его жест вызвал во мне новую волну отвращения, но от смакования этого чувства меня отвлекло легкое касание в районе пояса. На мгновение я подумал, что какой-нибудь предприимчивый малец решил обокрасть эльфа-неумёху, срезав с пояса мешок с монетами, но, опустив глаза, я обнаружил, что мешок находился там, куда я его и повесил, и из него торчало что-то белое. Свернутый кусок бумаги. Он был оторван от большого листа наспех, что видно по неровному краю, а чернила растеклись, делая посланием сложным для прочтения. Учитывая, что мои уроки по людской письменности начались лишь недавно, прочесть записку было ещё сложнее.
«В…е…им… в ба. е».
От напряжения я по привычке сдвинул брови. Каким образом я должен был понять это? Что это вообще могло значить? Я знал слишком мало букв, чтобы даже попытаться это прочесть. Я не имел представления даже о том, как писалось моё собственное имя.
– Благодарю вас, благородный народ Греи, за участие в празднике осеннего равноденствия! – произнес король в полнейшей тишине, и я заметил, что, отвлекшись, пропустил момент самого Танца, когда всадник вовлекает других артистов и желающих подданных в ритуальный танец. – И так как этот праздник восхваляет Природу и её женское начало, я хочу, чтобы вас также поздравила и прекрасная часть моей семьи.
Эвеард сделал три шага назад, а из-за его спины возникли три статных фигуры. Его жена, королева Ровена, шла посередине; её оливковая кожа и миндалевидные глаза выдавали южные корни, а темные волосы тугой косой лежали на левом плече. Слева от неё гордо вышагивала высокая девушка – вероятно, одного роста с королем, хоть я и не имел возможности сравнить, – и её пшеничные волосы в свете костра словно служили ещё одним источником света. Лисица же, стоящая по правую руку от матери, была напряжена; грудь её часто вздымалась, словно она вбежала к своей позиции за секунду до выхода к народу.
Записка.
«Встретимся вбашне».
Я, до того держащий записку в руках, торопливо засунул её туда, куда её пыталась спрятать Ариадна. Сердце на мгновение сжалось; она хотела меня видеть. Я приходил к ней по первому зову, но никогда не решался спросить, так ли сильно она ждет нашей встречи, как я, или вежливость не позволяла ей нарушить данное обещание. В ее полномочиях было не просто отказать мне; она могла приказать никогда не поднимать на нее взгляда, и я бы беспрекословно повиновался. И все же она продолжала зажигать огонь в башне Восхода, а я продолжал откликаться на зов, на время отметая тревожные мысли.
Сейчас же принцесса нарочно не смотрела в мою сторону, не желая встретиться глазами. Корсет ее платья выглядел таким тугим, что на мгновение у меня сочувственно заныли рёбра. Прямая юбка с небольшим шлейфом удачно оттеняли её мягкую фигуру, а треугольный вырез на груди соблазнительно оголял острые ключицы. Темно-зеленый цвет платья, подобный цвету хвои в разгар зимы, в темноте сливался с распущенными волосами, мелькая лишь, когда движимые ветром языки пламени освещали ее лицо.
– Мы желаем, чтобы ваши запасы пережили зиму. Говорят, она будет морозной, – нарушила тишину королева. Её бархатистый голос прокатился по толпе, окутывая материнским теплом, как одеялом.
– Желаем, чтобы весна наступила как можно скорее, – продолжила Минерва, и её голос оказался самым высоким и колким среди всех. Я бы назвал его холодным, в противовес королеве, хотя лицо её озаряла невинная улыбка, не позволяющая усомниться в искренности слов.
– А лето принесло свои плоды, – лениво закончила Ариадна. Я сдавлено усмехнулся, не в силах наблюдать её скучающее выражение лица; оно должно бы было оскорбить меня, но её упорное безразличие лишь позабавило.
Толпа не обратила внимания на выходку принцессы и довольно зааплодировала, благодаря правителей за праздник. Принц Куориана, стоявший всё это время у костра с шлемом в руке, поклонился королю, вновь вышедшему вперед. Ариадна сопровождала отца; он подхватил ее под руку, утягивая за собой и показательно игнорируя скромные попытки сопротивляться.
– Принц Хант, – произнес король, и народ вновь заинтересованно затих. – Вы показали себя сильным воином и умным мужчиной как в вымышленном бою, – Эвеард рукой указал на кострище и людей в оленьих шкурах, – так и в самом настоящем. Я бы хотел, чтобы такой человек был подле меня и впредь.
Появилось ощущение, что воздух стал гуще или вовсе закончился, заключив меня в пузырь. Напряжение витало вокруг. Казалось, если я найду силы достать кинжал и взмахнуть им, то смогу его разрезать.
– Я предлагаю вам руку своей младшей дочери, Ариадны, – продолжил король после долгой паузы. – Но её сердце вам придется завоевать самостоятельно.
– Я приложу к этому все усилия, – кивнув, ответил принц, совершенно не удивленный предложению монарха.
Вероятно, именно с этой целью он и прибыл в Грею; участие в походе на восток оказалось лишь удачным способом показать свои лучшие стороны перед будущим свекром. Однако если принц был в курсе планов короля, то принцесса, похоже, отказывалась в них верить. Её глаза наполнил животный ужас, а тело оцепенело, и это было видно даже в слабом свете костра на расстоянии в сорок шагов; она крепко схватила руку отца, и тот на миг сощурился, будто ее ногти больно впились в его ладонь.
Народ взорвался ликованием. Союз с Куорианом – удачная идея для страны без выхода к морю и, следовательно, флота. Расширение торговых возможностей, разнообразия в еде, тканях, драгоценностях, и список можно было продолжать до бесконечности. Однако сложно представить, что Грея могла предложить в ответ. Чем хотела отплатить островитянам? Чем собиралась снабжать их плодородные земли? Смешение королевских династий всегда представляло собой взаимовыгодный союз, а значит, если Грея не могла предложить нечто равноценное сразу, целью был возрастающий с каждым годом долг.
