Текст книги "Дети, играющие в прятки на траве"

Автор книги: Александр Силецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

Тропинка, по которой я спускался, отходила вбок от основной дороги, что вела в ближайший город, – я его отсюда видел хорошо: диковинные, непривычные дома с покатыми раскрашенными крышами, высокие соборы (в них Яршая часто выступал с концертами, уж больно там хорошая акустика, хотя я в этом деле ничего не смыслю), целые кварталы поновей – в двадцатом или в двадцать первом веке возвели еще, чего их сохранили, полная загадка для меня, какие-то безликие, бездарные, пустые; ну, а на окраинах – недавние постройки, башни с разными отростками, как ветви сказочных деревьев, шарокубы для публичного балденья, визуарии из пенопленок, силовые станции; похожие на разноцветные грибы, заводы-автоматы – серебристые такие пирамиды; в общем, город – ничего особенного, средний, на Земле таких полно, я был-то в нем всего раз пять, и, правду говоря, совсем туда не тянет, даже удивительно, как могут люди в этой теснотище, вони и пылище жить всю жизнь. А вот отсюда, издали, глядится город хорошо. Кругом холмы, покрытые лесами, дело – к осени, поэтому все стало пламенеть, желтеть сквозь зелень, а в долинах – голубая дымка, с серебристым переливом, глаз не оторвешь, и в этой дымке, точно в воздухе плывет, – далекий город… Солнце заходящее играет в окнах, бликами скользит по пластиковым стенам, так что кажется, будто горит иллюминация, какой-то праздник наступил, и на душе от этого легко и весело. Я несколько минут, расслабясь, постоял, полюбовался, а потом прибавил шагу и нырнул в уже изрядно потемневший лес. Шуршали листья под ногами, изредка вдруг налетал несильный ветер и шумел в ветвях – тогда мерещилось, что кто-то рядом ходит, незаметно прячась – слева, справа, сзади, впереди, я замирал испуганно и озирался. Ерунда! Конечно, никого здесь не было, и редко кто сюда без надобности забредал, пустынный, неуютный лес – я даже пенья птиц не слышал… Тропка то петляла, то спускалась прямо, иногда почти совсем терялась под опавшею листвой. В конце концов я увидал между деревьями просвет, блеснула близкая река, на самом берегу тропа свернула вправо и, как будто бы нарочно скрытая стеной кустов, которые тянулись в этом месте вдоль воды, довольно скоро вывела меня к поляне – здесь-то в обрамленье нескольких громадных вязов и стояла древняя часовня, даже не сама часовня, а ее развалины, остов. С реки ее увидеть было невозможно – заслоняли заросли кустов, из лесу – тоже: рядом проходил глухой овраг, и склон его надежно защищал часовню от непрошенного взгляда. Так что кто не знает и не ищет специально – не заметит ничего. И с противоположной стороны, из-за реки, смотри хоть год – все без толку. А как раз там, против часовни, был пустынный остров – мы туда с ребятами на лодках добирались, вплавь-то тяжело, теченье в этом месте сильное… И с острова частенько наблюдали за соседним берегом, где – в общем, далеко – лежал заброшенный и страшный мертвый город… Его так и называли: «город за рекой». Когда-то, говорят, в нем жили биксы, это их земля была, но после Декларации они ушли, и город стал необитаемым, развал и запустение… Еще, я слышал, говорили, что гораздо дальше, за каким-то третьим поворотом, где теченье у реки потише, а сама она становится совсем широкой, разбиваясь на протоки между заболоченными островками, вроде бы стояла биксова кумирня, наподобие вот этой развалившейся часовни, и они там собирались и людских младенцев поедали. Я-то в эти россказни, естественно, не верю, не такие биксы уж и дикари, чтобы младенцев поедать и кровью их вымазывать себе все половые органы и лица – с целью после обрести способность по-людски рожать детей, но не бывает дыма без огня, и биксы ведь действительно рожать не могут, хотя женщины у них, я знаю, существуют. Правда, для чего они – загадка для меня. Наверное, для шарокубов или для шикарных визуариев – теперь там исключительно землянки развлекают, настоящие, а было, вероятно, время, когда специально, для потехи, этим делом занимались биксовые тетечки, ну, были вроде автоматов игровых… Я как-то слышал, О’Макарий все переживал: мол, бабы были – высший класс, любую из землянок переплюнут, вытворяли невесть что, аж наизнанку выворачивались, если попросить, и никакого, главное, разврата, никакой опасности болячку подцепить – уж как ни относись к ним, а стерильны тетки стопроцентно, так что о разврате или непотребстве даже речь не шла – ведь человеческого нет в них ни на грош, по сути – полувещи, мягкие игрушки, к ним мораль обыкновенную прикладывать нельзя, и «гомо» чувствуешь себя, прекрасным настоящим «гомо», когда всласть накувыркаешься вот с эдакой-то дурою и честно возвращаешься домой, в семью, и уважение к себе растет, и нет ни ревности, ни ссор, короче – хорошо! Это теперь блуд у людей за правило считают, потому как мало нас и лучше что-то хоть таким манером делать, а тогда… По мне так натуральная девчонка в самый раз, ее прихватишь – то, что надо, но, не скрою, подвернись мне вдруг смазливая биксиха – черт, ей-богу, трахнул бы ее, из любопытства!.. Да, пожалуй, времечко прошло, перебесились – и довольно. Жаль… Ну вот, до той кумирни мы, естественно, не добирались – больно далеко. И – страшно, если уж по правде. А на город за рекой глядели часто: и в бинокль, и в подзорную трубу, и просто так. Смотреть, конечно, интересно, всю прибрежную часть города мы знали назубок – дома и палисадники, и улица вдоль берега отлично сохранились, но хотелось ведь и дальше, в глубь проникнуть. Уж, казалось, чего проще – в ту же лодку сел да переплыл!.. Нет, этого мы никогда не делали и даже не пытались. Кто-то, может быть, другой и плавал, только я таких ни разу не встречал. Во всяком случае среди моих знакомых не было ни одного. А почему не плавали? Да очень просто! Ну, во-первых, боязно: хоть вроде и недалеко, но все равно не по себе – местечко-то с неважной репутацией; а во-вторых, родители категорически нам запрещали, и, узнай они о нашем своеволии, – не знаю, что и было бы тогда!.. По крайней мере папочка устроил бы мне взбучку – будь здоров! Оно и верно: тайна тайной, а порядок нарушать нельзя. Годочков нам хватало, чтобы это понимать не обижаясь. Но сегодня, после чаепития, Харрах вдруг предложил мне: а давай на остров поплывем! Я говорю: зачем? А он: ужасно интересно. Потому что мы там ночью не были ни разу, а Яршая мне, когда я был совсем ребенком, говорил, и я запомнил: чуть стемнеет, город за рекой туманом покрывается, и сквозь туман огни горят, как светляки, и музыка играет – тихо-тихо, и тепло идет оттуда, и таким становишься спокойным, добрым… Я ответил: врет Яршая, там же никого нет – мертвый город! А Харрах: и пусть, но я хочу проверить, только ночь у нас и есть в запасе, ночь и день. А после, я же знаю, нас посадят под замок, чтоб зря не шлялись и не рисковали, завтра вечером, поди, начнут приготовления, а утром – вмажут биксам хорошенечко, по всей округе. И в других местах, скорей всего. А тут уж и подавно нос не высунешь наружу. Чем все это кончится, никто не знает, даже мой папа не берется предсказать. Рейд завершится, все останется, как было, – очень хорошо. Но может так случиться, что планета в результате вообще вверх дном перевернется и начнется настоящаявойна. Тогда-то точно мы не поплывем ни на какие острова, и разговоров нет. Быть может, вовсе нам придется уезжать отсюда – навсегда, куда-нибудь подальше… Так что выбора у нас с тобой не остается, а ведь хочется взглянуть, хоть краем глаза… Не то слово! Я подумал и сказал: идет. Но только что мы будем дома говорить? Харрах от радости аж засиял: соврем! Когда вернешься из информатеки, сообщишь: мол, так и так, иду к Харраху, есть к нему дела, скорей всего придется там заночевать, а завтра днем, к обеду, возвращусь. И никаких вопросов! Будто раньше ты не оставался у меня! И я у вас, бывало, ночевал… Не заподозрят даже… Я своим домашним тоже наплету, найду причину, тут не беспокойся. Если что, мой папа подтвердит твои слова. Я усомнился: ой ли? Но Харрах заверил: точно, у меня с отцом контакт – что надо. Он мне многое такое позволяет… Знает – игры играми, а глупостей я не наделаю. Он верит мне. Не то что твой… Я ж слышал: то нельзя, того не смей. Как будто нам по десять лет! Да просто глупость! С Минкой, значит, можно шуры-муры, а на плевый ближний остров – еще дети?! В древности героями совсем мальчишки становились! Я вздохнул: так то ведь в древности… Но все же согласился. В самом деле, может быть, в последний – и единственный, что важно! – раз и сплаваем на остров, а потом уж – никогда… Короче, мы уговорились встретиться, когда совсем стемнеет, у реки, неподалеку от часовни – здесь, в кустах, мы лодку прятали и весла. А пока что я шагал к часовне по заданию Харраха, зажимая небольшой пакет под мышкой, и тревожно озирался – не следит ли кто за мной. Но вроде было тихо. Я добрался до часовни и уселся на большой шершавый камень возле входа. Появиться мне тут полагалось в шесть. Я опоздал – почти на полчаса, однако не особенно переживал: Харрах предупредил, что человек меня дождется все равно – они фанатики, все эти коллекционеры, землю будут носом рыть, лишь бы добыть желанный экземпляр. Так объяснил Харрах. Какой мне был резон ему не верить? Я еще немного посидел на камне, вслушиваясь в окружающую тишину – не раздадутся ли шаги, до чертиков в глазах таращась на тропинку, на кусты, на дальний склон оврага, где деревья росли редко, так что, если б кто решил спускаться там, его бы я заметил сразу, но все было, как и прежде, – ни души. Мне надоело без толку сидеть, и я пошел бродить вокруг часовни. Вспомнилось: в старинных зданиях находят клады – до сих пор. А если здесь такой же клад зарыт и я его найду – что буду делать с ним? Ведь пользы от всех этих побрякушек, допотопных денег и посуды – никакой. Ну, разве что в какой-нибудь музей отдать или оставить у себя пылиться, с важностью воображая: вот я – собиратель древностей, я – крупный коллекционер. И детям буду завещать: храните. Для чего? А чтобы память оставалась о былом, чтоб не порвалась цепь времен. Смешно! Вон Клярус полагает, и я полностью согласен с ним: что было, пока биксы не пришли, – теперь нас не касается. История как будто разделилась на две части – предИсторию, далекие счастливые века, и наше время, со своим набором специфических проблем, которых и не знали прежде, отчего одна эпоха по большому счету и не связана с другой: тогда свои, уже отжившие, задачи перед обществом стояли и влиять на цели современные – не могут. Мы – продукт иной эпохи, с собственной Историей – ее-то ценности и надо сохранять и умножать. И потому все эти клады…Даже и выкапывать не стоит – только время тратить зря. И силы. Но куда пропал мой коллекционер? Уж он-то, как я понимаю, занят делом благородным и полезным – собирает рукописи тех великих, кто живет сейчас, когда все так стремительно меняется, то делается модным, то ненужным, то теряется в конце концов, а ведь не всякое достойно умереть, хотя бы как предметная основа… Мне Харрах на этот счет немало толковал, да я и сам не дурень распоследний – понимаю. Оттого и согласился по пути в информатеку завернуть к часовне – ноты передать. Яршая странный человек, почти что контра, но – великий, это все-таки не хрен собачий, может, я потом до самой смерти буду горделиво вспоминать и всем рассказывать: мол, вон с кем я когда-то был знаком, дружил, доверие оказывали мне – для новых поколений ноты сохранять!.. Эх, кабы знать приметы коллекционера! Харрах, правда, говорил: он сам тебя узнает. Что за идиотские секреты?! То из себя корчим взрослых, самых умных и отважных, а то словно дети: в голову взбрело – и мигом позабыто все, затеяли друг с другом игру в прятки, а кругом – ни кустика, одна трава… Так получается… Хотя, если подумать, для чего мне знать приметы? Кабы их тут было несколько, ну, этих коллекционеров, и необходимо было выбрать одного… Конечно, сам найдет! Харрах сказал: дождется, пусть ты даже опоздаешь на все три часа, он жуть какой настырный. Может быть…Тогда, выходит, он давно уже сидит здесь?! Что-то я не замечаю…

Рассуждая эдаким манером, я свернул неторопливо за угол часовни – и остолбенел. Чуть впереди, буквально в трех шагах, я вдруг увидел пропедевта Фоку, того самого, который иногда бывал у нас в гостях, еще я думал поначалу, что он импотент, откуда, собственно, и прозвище такое – «пропедевт». Он мне всегда казался человеком недалеким и трусливым, и из-за трусливой осторожности – манерно-въедливым, педантом даже там, где можно было малость пошутить, раскрепоститься. Не любил я Фоку, да и мать его не жаловала за глаза. Что до отца – не знаю, были у них общие какие-то дела, а гнида О’Макарий даже как-то раз сказал: «Труха гнилая этот Фока». В общем, все они друг друга стоили, все гости, посещавшие веранду в нашем доме. Как же, патриоты! Благодетели людской Истории! Яршая разве только… Так его и не любили, не считали до конца за своего, подозревали!.. Вот еще забота! Фока, боком прислонясь к стене, сидел на корточках, как будто его вдруг с желудком прихватило, и, открывши от натуги рот, таращил на меня свои печальные и круглые, как пуговицы, глазки. Этот-то еще зачем здесь оказался?! Неужели за мной следом шел, а тут – случилась неувязка? Вот ведь анекдот!.. Я уж собрался было повернуться, чтоб немедленно пуститься наутек, – в таком-то положении попробуй догони! – и совершенно наплевать, явился коллекционер сюда или в дороге задержался, будут нынче ноты у него или красивый кукиш с маслом, но в последнюю секунду что-то словно дрогнуло внутри меня, и я остановился. Кинул исподлобья взгляд на Фоку, чуть заметно, вежливо кивнул: мол, здрасьте, я ужасно тороплюсь, вы извините… И тогда внезапно понял – не увидел, а вот именно нутром всем осознал, что Фока – не шевелится, не дышит, и глаза его уж слишком широко раскрыты, не мигают, и штаны (вот-вот!) не спущены нисколько, да и голова сидит немного косо, правым ухом налегая на плечо, ужасно неудобно долго так ее держать… Я машинально подошел к нему вплотную, все еще не веря до конца… Но взгляд его, бессмысленный, остекленелый, устремлен был в ту же точку, что и раньше. Он меня не замечал… Он ничего не замечал! Да, совершенно точно, Фока сидел мертвый и, наверное, давно. По крайней мере этос ним случилось до того, как я пришел к часовне. Будь иначе, я бы слышал… Кто-то, вероятно, спрыгнул на него, с развалин или с дерева, вот эдак привалил к земле и задушил. Или свернул башку… А после, явно издеваясь, посадил в дурацкой позе. Надо думать, так… Я как-то видел в старом фильме – был там очень страшный и похожий эпизод… Но то хоть на экране, здесь же – наяву! Эх, Фока, все-то приговаривать любил: «Придут и спросят…» А теперь и впрямь пришли и даже спрашивать не стали – просто голову свернули набок, да и все дела, еще вопросы задавать!.. Конечно, я перепугался насмерть. Я еще успел поднять глаза – и точно: метрах в трех над нами, как пролом в стене, чернело круглое окно. Тогда я молча, не издав ни звука, отскочил от мертвеца и полетел, помчался по тропе прочь от часовни, и все время мне казался сзади чей-то топот, чье-то хриплое дыханье… Только отбежав довольно далеко, так что часовня скрылась из виду совсем, я несколько убавил прыть и перешел на осторожный шаг. Я никогда еще не видел мертвецов, что называется, живьем, и жуткий Фока все стоял перед глазами. Понемногу чувство инстинктивного, нерассуждающего ужаса угасло, я совсем замедлил ход и начал кое-как соображать. Вне всякого сомненья, Фоку удавили. Кто? Неужто биксы? Нет, они обычно на людей не нападают, то есть нападают, если верить слухам, даже издеваются, мужчин кастрируют, насилуют землянок, но не убивают – никогда. Так что ж, собачники, выходит? Эти могут, эти – просто звери. Но на Фоку покушаться, личность всем известную и в общем безобидную… Не понимаю. Мне Яршая говорил: ты, Питирим, собачников не знаешь, вообще все преступления в округе – исключительно их грязные делишки. А потом все валят на несчастных биксов, чтобы люди этих бедолаг вконец возненавидели (он часто называл их «бедолагами», «несчастными» – и не боялся, главное!..). Подстраивают так, что жертва сразу же на биксов и показывает. А попробуй-ка определи, когда тебя кастрируют, бикс это или человек!.. Ведь так и черта назовешь, если прикажут, – все одно. Мне, получается, невероятно повезло. Приди я, как уговорились, ровно в шесть – и крышка. Карачун бы наступил тебе, мальчонка, и никто бы не помог. Бывает же везенье!.. Да, но, кроме Фоки, больше на глаза никто мне не попался. Он один сидел здесь и чего-то ждал. Или кого-то… Стало быть, тот самый коллекционер и есть несчастный Фока! Ну, дела, вот где секреты узнаешь!.. А я-то презирал его, смеялся, в грош не ставил, дурачком считал, тогда как сам Яршая дружбу с ним водил и ноты отдавал, чтоб сохранились. Жаль. Поздненько открываешь в человеке главное… Но что же Фока с этими собачниками вдруг не поделил? Или на этот раз и вправду биксы порешили взять грех надушу? Хотя… какая может быть у них душа, совсем я зарапортовался!.. Тем не менее… Возможно, не хотели, чтобы Фока встретился со мной? Но что особенного в нотах? Да и помешать нетрудно было как-нибудь иначе. Тут другое… Вероятно, просто обознались, за кого-то приняли. Ну, скажем, думали, что первым я пришел и вот со мной-то и пытались свести счеты? Интересно, чем я им не угодил? Тем более что многие меня в округе знают, да и папеньку боятся… Фоку тоже знают, но он – сошка невеликая, тихоня, пропедевт трусливый, как все трусы – очень злобный, скрытный. Так не я один его воспринимал. Теперь-то ясно, что несправедливо… Нет уж, эту тайну мне не разгадать сейчас. И дома не расскажешь никому: начнутся мигом разговоры – да зачем ходил к часовне, да какие еще ноты, вечно этот твой Харрах придумает, сам рисковать не захотел, весь в папочку… Конечно, если и делиться с кем, так именно с Харрахом или же с Яршаей, на худой конец с Айдорой тоже можно – тетка добрая и не продаст. С Харрахом я увижусь вечером, теперь-то скоро, а пока необходимо мчать в информатеку – в восемь закрывают, а сейчас почти что семь. Однако, прежде чем направиться туда, я неожиданно подумал: ну, а загляну-ка я в пакет, быть может, там не только ноты, но какая-нибудь важная записка – с просьбой, наставлением… Ведь Фоки больше нет и обращенные к нему слова прочесть теперь не так уж неприлично… Более того, не станут же, в конце концов, из-за каких-то, пусть и расчудесных, нот идти на преступленье! От собачников, конечно, всего можно ожидать, и тем не менее… Похоже, они знали о пакете, что-то в нем их не устраивало – не хотели, чтобы Фока получил послание… Тогда к чему же его было убивать? Напали б на меня, и все дела!.. А может, промелькнула мысль, они не знали, кто конкретно понесет пакет? Обычно с Фокою общается Харрах, но он на этот раз остался дома. Значит, выгоднее все-таки прикончить пропедевта – тут уж точно содержимое пакета не достанется ему. Ас тем, кто принесет, легко разделаться и после… Хотя, собственно, зачем? Коль адресата больше нет, то и послание как бы теряет смысл. Гонцу-то все равно, что там, внутри. Подумаешь, листочки с нотами!.. А вдруг не только ноты? И от этого теперь зависит, жить мне или нет? Конечно, если мне удастся разобрать… М-да… Кто на Фоку настучал, сейчас и не определишь наверняка, да я и не сумею, как бы ни хотел, а вот ответить на другой, вполне естественный вопрос… Короче, воровато озираясь, я раскрыл пакет и вынул содержимое. Однако!.. Музыке меня учили, так что ноты от китайской грамоты я как-нибудь уж отличу. В пакете партитуры не было! Вместо нее там оказалась тонкая пластинка с непонятным чертежом, завернутая в плотную непромокаемую ткань, и еще всунута была записка – небольшая, сложенная вдвое. В жизни не видал таких каракулей! Возможно, что-то в ней и сообщалось, что-то важное, но прочитать все это… Шифр, сообразил я, тайное послание. Неужто Фока – адресат? Или он только, наподобие меня, простой курьер: забрал – и дальше переправил? Но кому? Зачем такая длинная цепочка? Неспроста ведь… Что же за дурацкая игра такая?! Мало им своих людей – еще меня втянули, пользуясь моим незнанием!.. Теперь убийство Фоки вовсе не казалось слишком странным. Видимо, и впрямь за ним следили. Или же за мной, а то и за обоими – одновременно. Я представил всю дальнейшую картину. Ничего себе!.. Ну нет, я умирать пока не собираюсь, мне начхать на эти все делишки, что пытаются Яршая и его семейка провернуть! Они чаи там распивают, петушатся, говорят о гуманизме, о спасении народов, а я тут валяйся чуркой бездыханной. Дудки, дурачка себе нашли! Сегодня вечером я все Харраху выложу – и пусть-ка объяснится, да по существу! И я еще собрался с ним на остров плыть!.. Пакетя вместе с содержимым (а пластинка оказалась хлипкой и податливой) порвал на части и понес к реке. Здесь, под кустами, вырыл ямку, сунул туда клочья, сверху забросал землей и плотно притоптал. Еще и веток накидал, чтоб было незаметней. И уж после этого помчался прямиком в информатеку. До закрытия совсем немного оставалось. Впрочем, долго там рассиживаться я не собирался. Хватит за глаза и десяти минут – не опоздать бы только! Здешние места я знал прекрасно, так что тропками лесными да оврагами пробрался напрямик, не поднимаясь на дорогу. Удивительное дело, лишь еще недавно угнетавшее меня предчувствие опасности вдруг испарилось. Закопав пакет, я словно сделался неуязвим. Теперья никому не нужен, догадался я, ониже понимают: прочитать записку я не мог и в чертеже не разобрался бы и за сто лет. А как посредник – без пакета – я покуда не опасен. Для чего я закопал? Ведь мог и в реку выбросить – пускай себе плывет. Не знаю… Просто показалось: так надежней.Если спрятал, то легко когда-нибудь и вытащить назад… Все изменяется… Признаться, я был даже горд своим поступком. И к информатеке подошел, уже нисколько не волнуясь. Вообше-то я любил сюда заглядывать. Пускай и небольшое здание – всего два этажа, но, батюшки, чего там только не было! И голотеки, и свой маленький театр, и бассейн, и зимний сад, и разные подземные игральные площадки, а уж информацию любую можно было получить – ведь все такие заведения подключены к ближайшим городам, а те всегда задействованы на общеземную сеть. Конечно, самое простое было – заказать из дому копию и получить, как говорится, в ручки текст учебника со всеми визионными добавками: наш Джофаддей на них особо напирал. Но папочка мой чутко контролирует информканал, и если вдруг узнает, что сынок его лишь за день до занятий раздобыл учебник, о котором речь велась еще в начале лета (Джофаддей с папашею на «ты» и в доме очень чтим), то, разумеется, скандальчик выйдет – будь здоров! Атак я преспокойненько соврал: мол, мы один блок на двоих с Харрахом взяли, вместе веселее заниматься – и потом все лето в ус себе не дул, даже забыл, что есть такой предмет на свете. Впрочем, и Харрах не вспоминал, пока я не намылился в информатеку. Уж теперь-то точно будем вместе заниматься – хоть один денек… Короче, я успел – и в самый раз: каких-нибудь минут пятнадцать оставалось у меня в запасе. Быстро заказал кристалл-кассету с причиндалами и начал ждать. Информатекарь, толстый добродушный дядька, копошился у себя в углу, всем видом демонстрируя, что у него своих забот полно и не до разговоров с припозднившимся мальчишкой, а, кроме меня, никто в тот час заказов не давал. Мне стало скучно, и, чтоб не сидеть без дела, пялясь в пустоту большого зала, в ожидании, когда информатекарь наконец доложит, что заказ получен, я отправился гулять по этажу. Заказы выдавали в малом зале – до сих пор не понимаю, для чего такое разделение?! – и помещался он внизу, где и бассейн. Я погулял по галерее, постоял нарочно у окна, растягивая время, но потом решил, что хватит – должен же когда-нибудь информатекарь выполнить заказ! По ближней лестнице я не спеша спустился, оказавшись прямо перед душевой. Дверь в душ была полуоткрыта, и я машинально заглянул туда, поскольку сквозь плескание воды услышал тихие мужские голоса. И вправду, в душевых кабинках краны были все открыты, водяные струи с силой били в мокрый пол, но мыться здесь никто, похоже, и не собирался. Человек шесть-семь сидели в креслах, тесно сдвинутых в кружок, – до жути неподвижные, прямые, точно манекены, полностью одетые – и, не разжимая, как мне показалось, губ, невероятно быстро что-то говорили – сразу все, не обращаясь специально ни к кому. Но что меня особо поразило – это их глаза: остекленелые, невидящие, широко раскрытые, пустые. Как у Фоки возле развалившейся часовни, вдруг мелькнула мысль! Я отпрянул и прижался к стенке. В голове и во всем теле разом запульсировал какой-то ватный пакостный озноб… Нет, кажется, меня здесь не заметили… Но кто они? Волна животного ужаса, даже не ужаса, а омерзения, слепого отвращения внезапно захлестнула мой рассудок. Я оцепенел. Хотелось закричать, позвать на помощь, но – я знал: необходимо лишь молчать, тогда, быть может, обойдется. Что случилось, что мне угрожает? Почему? Ведь я же дома у себя, я на Земле, не где-то там еще, я человек'.Вот именно поэтому, проплыла и исчезла мысль. Посторонняя, до головокруженья не моя. Затем я ощутил позывы на рвоту, но сдержался. Тело обливалось потом, и при этом было чувство, будто я отчаянно замерз… Здесь делать нечего, подумал я, опять же словно сам себе внушая эту мысль со стороны. Был как бы я и рядом – я другой, враждебный, но терпимый до поры до времени… Не знаю, сколько я стоял буквально в шаге от кошмарной душевой – весь на виду! – но только наконец почувствовал себя свободней, точно там, внутри меня, ослабли непонятные ремни, которыми я был опутан. М-да… Я глубоко вздохнул и, не оглядываясь, крадущимся шагом двинулся по коридору. Сзади стало тихо: вода больше не лилась, и голоса замолкли. Сердце дико колотилось. Я краем глаза посмотрел на циферблат наручного хронометра: без двадцати девять… Что же это происходит, господи ты боже мой?! Ведь я ж совсем недавно, только что!.. И все-таки меня стошнило. Ну и ладно, зло и с облегчением подумал я, вот вам,любуйтесь! Я невольно обернулся. В конце коридора, там, где был проход в шикарный визуарий, я увидел человека в темном одеянии, похожем на накинутый на плечи плащ или халат. Высокий незнакомец молча и не шевелясь стоял, сложивши руки за спиной, и равнодушно, будто бы совсем не замечая, смотрел прямо на меня. Тогда я побежал по коридору к заказному залу, где еще, наверное, сидел информатекарь – ведь он должен был давно уже спуститься, чтоб отдать мне чертову кристалл-кассету. Голова шла кругом. Я не понимал, с чем именно столкнулся здесь, на этаже, сейчас хотелось только одного – немедленно предупредить его: в информатеке есть чужие, очень, очень странные, буквально как нелюди,и поэтому необходимо срочно вызывать охрану, никогда в округе не встречались мне такие,ну, а если не получится с охраной, пусть собачники сюда, в конце концов, приедут, делом надо заниматься, а не строить из себя героев, я вам дам сигнальный индекс Джофаддея, этот точно прибежит и всех своих поднимет, бог с ней, с конспирацией, не до нее теперь!.. Дверь в зал была прикрыта, но не заперта. Я распахнул ее рывком – и замер на пороге. Среди зала высился большой красивый стол, как говорил информатекарь, сколок старой и достойной жизни – посетители за ним частенько занимались, проводили время в тихих разговорах. И теперь почти все кресла за столом были привычно заняты. Но!.. Те же странные и незнакомые мне люди заполняли зал. В такое время, когда все закрыто!.. Одинаково одетые, неуловимо чем-то схожие – манерой ли держаться, или очертаниями выпрямленных фигур, или холодной отрешенностью во взглядах – они сидели, напряженно повернувшись к дальнему концу стола, а там… Вот уж кого я не рассчитывал увидеть! Доктор Грах, недавний гость Яршаи, собственной персоной! Мне почудилось, что я схожу с ума…

– Приходится признать: трагические нападения в последние дни участились, – говорил он тихо, но отчетливо, и по тому, как все внимательно прислушивались, я сообразил, что он здесь – самый главный. – Послезавтра будут повсеместно проводиться рейды. Надобно исчезнуть, удалиться. Мы не можем допустить возникновения кровавой смуты, мы не можем допустить, чтоб началась война и в мире воцарился хаос… Впрочем, уходя, мы будем появляться вновь и вновь…

А рядом с доктором сидел информатекарь с очень грустным выражением лица. Еще бы бедолаге веселиться!.. Он меня и заприметил. Предостерегающий, короткий взмах руки – не слишком-то понятно, для кого предназначавшийся, – и доктор Грах умолк. Все разом посмотрели на меня. Ох, до чего же гнусно стало мне в тот миг!..

– Кассету… – выдавил я из последних сил – не мог же я, как пень, торчать в дверях!..

– Ах, ну, конечно, мальчик, да! – внезапно улыбнулся доктор Грах, но лишь одними уголками губ, а круглые глаза смотрели жестко, точно два убойлера на взводе. – Вот твоя кассета. Ты забыл. Беги домой, учись.

Он протянул мне злополучный информблок, лежавший почему-то перед ним, на краешке стола, как будто он и вправду дожидался моего прихода, я послушно сделал несколько шагов навстречу, взял заказ и тем же деревянным шагом, пятясь к двери задом, выбрался в пустынный коридор. Теперь здесь свет горел лишь в двух местах – в начале и в конце. Я тихо притворил дверь в зал, ссутулился и, точно в полусне каком-то, кинулся на выход. Там, где начиналась лестница, ведущая наверх, в просторный вестибюль, недвижно-одиноко маялся на стуле человек – дозорный, что ли, часовой? Я в ужасе остановился. Что же, и не выйти мне теперь, ловушка, западня?! Но человек вдруг обернулся, и вот тут уж я непроизвольно вскрикнул. Я увидел Фоку – совершенно невредимого, живого! Только взгляд остался прежним, как тогда, у позаброшенной часовни. Видно, он меня узнал, по крайней мере слабая улыбка тронула его лицо, и он глазами показал мне вбок, на дверь, и покачал легонько головою, как-то укоризненно нахмурив брови. Даже мысли не возникло у меня приблизиться, спросить… Я моментально, не раздумывая, шмыгнул мимо Фоки, в три прыжка одолел лестничный пролети пробкой вылетел из здания. И только в глубине души плясала неотвязная идея: «Ну, Харрах, теперь я знаю. Я теб е такоерасскажу!..» Но почти тотчас понял: ведь не столько сам я расскажу, захлебываясь от деталей, сколько буду спрашивать. Вопросов накопилось – уйма. Даже непонятно, с чего лучше начинать…