Текст книги "Дети, играющие в прятки на траве"

Автор книги: Александр Силецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)

Бывали и другие: Фока, по прозванью «пропедевт» (я долго полагал, что он обычный импотент, – отсюда, стало быть, и кличка), а он и вправду пропедевтом был, трусливым буквоедом, и любимыми его словами были: «Вот придут и спросят…» (я не удержался как-то и полюбопытствовал: «А кто придет и о чем спросят?», на что он, строго поглядев на меня, глумливо отчеканил: «Маленький такой, а демагог… Придут – и спросят!»); проповедник Клярус (он без устали клеймил поганых биксов и повсюду проповедовал борьбу до самого конца, его потом зарезал кто-то); окружной глава охраны силовых подстанций Сидор-шах (оригинал – они с женою вырастили дочку в колбе, чтобы точно знать: их чадо – стопроцентный человек, с большой, как говорится, буквы); и еще какие-то знакомые к нам приезжали, я уже не помню – кто. И даже лица их забыл. Так, в памяти осталось: почти каждый день, иной раз чуть ли не с утра до вечера, а то и до глубокой ночи, собирались все, пока погода позволяла, на веранде за столом, вокруг шумели ветви, пели птицы и текли неспешно разговоры. Очень важные и нужные, наверное, и даже точно: время было неспокойное, и следовало постоянно находиться начеку.

В тот раз, еще до появления гостей, я пообедал в заведенный час и по тому, что к общему столу меня не пригласили, догадался: будут говорить о чем-то неприятном и значительном, совсем не предназначенном для детских непонятливых ушей. Я, правда, представлял – о чем: естественно, о биксах, о сочувствующих, о тревожной обстановке в мире, но, судя по всему, какие-то детали я не должен был услышать – воспитание, конечно, воспитанием, а, неровен час, болтну, сам не заметив, и пиши пропало. Так что я не обижался. Да к тому же Минку, дочку Сидор-шаха, тоже выставили вон с веранды. Минка мне ровесница, но если я и ростом, и сложеньем как-то все еще не вышел, то она девица – ого-го. Мы с ней однажды раздевались – за кустами у реки, и тут она мне показала все да научила целовать в хорошие места – ой, я аж чуть совсем не спятил, и озноб меня бил целый день потом, как будто заболел я или перегрелся. После мы опять ходили к речке, тоже было все отлично, но уже не так, как в первый раз, – привычней стало, что ли. В город летом мы не ездили, болтались по своим коттеджам, на природе, воздух чистый, жаркая пора, народу в общем-то немного – времечко такое, все напуганные были, по домам сидеть старались, выбирались только по делам, поэтому себя мы не стесняли – ни в поступках, ни в одежде, ни в своих ребячьих играх. До того наглели, что по полдня вообще носились всюду голышом. Компания была невелика: мы с Минкой, девочка Праксюша и еще мальчишки – Рамбик и Харрах. Вот так все голые и кувыркались у реки. Ну, Минка-то тем летом трусов вовсе не носила, и Праксюша тоже – мода, говорят, пришла такая, чтобы без трусов (оно полезно: ничего не преет, свежий воздух овевает, и застоя кровяного нет), а сверху только маечка не бог весть какая и длинная, туникой вроде называлась. Я в эдаких нарядах видел даже тетечек по тридцать лет. И эту моду прививали, потому что, слышал, стимулирует она рождение детей, а дети исключительно нужны, их мало, слишком мало, а ведь им, как повзрослеют, с биксами бороться. И не просто – побеждать. Необходимо поголовье воинов. Конечно, можно и в пробирках или как еще там, но не все родители хотят (по слухам, в колбах-то друг друга биксы и растят, а им уподобляться – срам!), да и учитель на уроке про какую-то евгенику нам долго толковал. Короче, если я все верно понял, в колбе – хорошо, но, чтобы вид мог сохранить способность к положительным мутациям, привычно, по старинке – все же лучше. «Человеку – человеческое!» – видел я такие лозунги не раз. Мол, биксам даже скотство распоследнее дозволено, пускай их, а вот людям – не к лицу совсем, им надобно беречься и ценить в себе все человеческое, от природы данное. Иначе долго не протянем. Вот почему на наши с Минкой глупости никто не обращал внимания, а ежели и наблюдали втихаря, то делали, похоже, вид, что ничего не замечают – ну, не вообще, а только, так сказать, предосудительного. Мама как-то говорила: «Нравы изменились… Стали человечней». Может быть, ей лучше знать… Короче, вытурили нас из-за стола, и мы тогда – вот умники! – взобрались с Минкой высоко, на крышу над верандой, и затихли, обжимаясь так и сяк, на самом солнцепеке – хоть и предпоследний летний день, но жаркий выдался, на славу. А чтоб лапаться да целоваться в разные места – ей-богу, много шума создавать не надо… Мы ж не бегали по крыше, как котята! Папа, если б вдруг узнал про наши игры, непременно бы сказал: «Кретински развлекались. Правильно. Вы – дети, вся надежда наша. Эта рвань так не умеет. Банан, басурман, барабан!» И был бы, несомненно, прав. Нас-то вряд ли кто оттуда, снизу, замечал, зато мы с крыши слышали все очень хорошо. Ни чуточки не напрягались специально, чтобы разобрать какой-нибудь особенный секрет (да нам и в голову не приходило, что беседа-то и впрямь секретная!), нет, разговоры говорились, мы на крыше занимались своим делом, но ведь, хочешь или нет, слова чужие все равно невольно западали в память.

– Так и будут нами помыкать? Так мы и будем жаться по углам?! Законы законами, да ведь терпению тоже приходит конец. Хватит сидеть сложа руки! – долетел до меня тонкий, почему-то всегда очень веселый голос Чжан Микиты. – Пора уже что-то решать. Ставить точки над «i»! Или мы, или нас. И нечего сусальничать. Довольно!

– Интересно, интересно… На нынешнем братоубийственном этапе всеобщей борьбы за мир историку войны захотелось порядка, – насмешливо пробасил Эллерий. – По-моему, давно уж все предрешено. Бесповоротно. И, заметьте, не мы начинали. Нас вынудили защищаться.

– Эх, паскудное это словечко – «война»! – пафосно заметил Сидор-шах. – Нелепое, по правде говоря. Долгонько же мы жили без нее. Века, поди, а?

– Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути, – невпопад заголосил Клярус.

– А что такое «бронепоезд», позвольте вас спросить? – язвительно встрял О’Макарий.

– Это… это… ну… – смешался на секунду Клярус, – очень древнее понятие. Из категорий мироздания… скорее всего, так. Короче, агрегат. Как дедник у тебя на чердаке, но только у него пульсатор в десять раз мощнее.

И дальше – это можно было и заранее предполагать – с веранды полилось громкое ритуальное пение. Слов, а то и целых фраз, наверное, никто порядком и не понимал, по крайней мере их начальный, сокровенный, как любили уточнять гости, смысл, однако ж – пели. И я знал, что вырасту – и тоже буду петь вот так. Чтобы ничем среди людей не выделяться, чтобы каждый рядом чувствовал: я – свой. Хотя и ни хрена в словах не понимаю. Где они только эту песню раскопали?! Не иначе как блаженный Клярус выискал в архивах – он в таких делах изрядный дока, вечно что-нибудь отыщет и давай мозги всем подряд полоскать. А насчет большого дедника на чердаке у О’Макария он все-таки загнул: я туда лазил пару дней назад – стоит, конечно, но ужасно неказистый, устарелая модель (в «Полезном словаре вооружения» картинка есть), десяток человек прихлопнуть можно, это уж от силы. А вот у самого Кляруса в кустах недалеко от дома припрятана такая штучка – будь здоров! Я думаю, он этим ледником один за всю округу отбиваться может. Да у всех, если копнуть, чего-нибудь припасено! Порядки это запрещают, так что, обнаружь вдруг биксы у кого-нибудь из наших дедники или убойлеры поменьше (пусть хоть самые паршивые, карманные, неважно), криков и скандалов будет – на всю Землю. Да ведь каждому известно: надо биксу совершенно чокнуться – соваться к нам. Я за все мои неполные пятнадцать лет не помню случая, когда бы биксы здесь свободно появлялись, и не только здесь. Запрета нет, мы в школе проходили – даже Уния (а по-другому – Декларация) какая-то была: мол, все вопросы решать мирно, полюбовно. Но какая, к черту, Уния – я слышал, биксы сами первые плевать хотели на нее. Отец мне говорил: вооружились до зубов, засели где-то у себя и выжидают. Что же, нам – чуть что – и лапки кверху? Нет, мы за себя сумеем постоять, пусть не надеются… А то, что катавасия вот-вот начнется – это каждому известно. Тоже мне, секрет Полишинеля!..

– Мы тянули, как могли, – раздался хриплый голос Сидор-шаха. – Пытались так и сяк… А толку? Надо было – сразу. Когда только начиналось. Много лет назад.

– Все мы умные задним числом, – хмыкнул отец. – Красивая была затея, никого не возмущала. М-да… Ведь создавали их для дела. Помощников в них видели.

– Помощников!.. – презрительно заметил О’Макарий. – Это как взглянуть. Иные умники придумали совсем уж славно: не помощников – рабов. Нет, как вам это нравится?! Единая Земля, оплот культуры – и пожалуйста.

– Вот я бы этих умников… – свирепо прорычал Эллерий. – Всех! И вообще… Вот этими руками, не чинясь, башку бы раскроил тому, кто это выдумал. Неужто все такие были идиоты, что кивали и поддакивали: дескать, ой, как хорошо!.. Чуть-чуть вперед бы заглянуть – поди, и недосуг, мерзавцам, было! Им – потеха, а расхлебывать-то – нам!..

– Известно: о потомках только на словах пекутся, – поддержал коллегу Сидор-шах. – А после это обзывают эстафетой поколений… Срам!

– И обратите-ка внимание, – промолвил Клярус, добавляя в голос вкрадчивые нотки, – многие еще в какой-то сонной дреме пребывают. Уповают… Оптимисты чертовы! Надеются: все будет хорошо, все образуется… А как же! С неба свалится – само собою… Вот когда поставят всех нас в стойла, кинут жвачку, чтобы не подохли, да позакрывают двери – чтоб не лезли со своим людским убожеством куда не след, – тогда совсем иначе запоют. Орать начнут от горя и бессилия. Да будет поздно… Мы ж своей Истории лишаемся, нас всех постыдно отлучают от прогресса! Именно! Мы – пережиток, а они – великая космическая раса. Ничего себе! Они – созданья наши, существа утилитарные, бездарные по сути, даже к детородству не способные!..

– Ну, ты немножечко хватил, дружище, – возразил отец. – Утилитарные – да, но бездарными я их не стал бы называть. Нет. Они… попросту другие. Так задуманы, такими созданы… Поэтому умеют то, что мы не можем. А что можем мы – ихне интересует. Изначально. Разные у нас задачи. Для того-то биксов и внедрили в этот мир…

– Да ты, никак, их защищаешь, а, Прокоп? – невольно встрепенулся О’Макарий. – Кесарю – кесарево, да? Они нам не помеха, и у них – свой путь? Однако вспомни Декларацию: они нас там растерли в порошок. Ну, хорошо, не в порошок, но ножки вытерли об нас изрядно. Оставайтесь, значит, со своей Историей, живите дружно, а в прогресс, голубчики, не лезьте – вам в дальнейшем он не по зубам. Закон развития таков, что мы приходим вам на смену. Чей, прошу прощения, закон? Их собственный? А мы при чем тут?! Изумительно! Все пляшут и поют! И ты, Прокоп, их защищаешь? Это, знаешь ли…

– Давненько я тебе, по-моему, мордасы не массировал, а, дорогуша? – заревел отец. – Не подправлял чеканный профиль?! Ну, так я…

Когда отец мой злился, говорить он начинал до ужаса бездарно. Мама сокрушалась: лезет из него дурное чтиво. А мой папочка и вправду книг хороших не читал – не принимал душой, и все тут. И меня сопливцем обзывал, когда я что-нибудь серьезное в библиотеке брал. Ты, говорит, как эти – умные, которые жалеют биксов; слушай, а ты сам, неровен час, не бикс? И хитро так посмотрит на меня: мол, что молчишь, козявка? Я от этих его слов пугался, плакал, а он только хохотал. Конечно, в наше время, в этой трудной обстановке, ему нужно было что-нибудь попроще, поспокойней, чтоб от дел не отвлекало. Он руководил – вожак людей, не шутка! – и рефлексии слюнить (его же выражение) не мог себе позволить: нужен был прямой характер, цельная натура и стальная воля. Я его за это уважал. И тоже изучал, бывало, дребедень, которую он мне подсовывал. А что же делать – приходилось, незачем сердить любимого отца!.. Хотя на самом деле я любил читать другое. Но это мне уже советовал Харрах, приятель мой. Его родители так завели: и сам умей, и научи другого. Люди очень добрые, однако – странноватые, не без того. Себя они мудрено величали: воодушевленные. Чем – или кем? И на какие подвиги? Не знаю… Я у них частенько сиживал, и папочка Яршая, да и матушка Айдора все меня выспрашивали, как у нас и почему, и сокрушались: бедненькие, дескать, а кто именно, я так понять и не сумел. И в школе тоже глупости какие-то читать велели, очень нудные, и все – до ужаса похожие. Я даже думаю: а может, их один-единственный трепач и сочинил? Об этом в школе я не говорил, само собою, но с Харрахом мыслью поделился. Нет, сказал он, люди сочиняли разные, а то, что все похоже, – это специально, чтоб, читая, ты не отвлекался. Ну и ну!.. А как тут не отвлечься, я не представляю, когда вставишь блок-кассету, глянешь на голографический пример – и прямо зубы от скучищи начинают ныть. Нет, я не возражаю, были и должны быть главные, особенно полезные предметы, время сложное, и надо думать просто, без заскоков, надо точно представлять, что тебя ждет, в какие игры предстоит играть и как добиться полноценного успеха в скорой битве за святую человечность (это не мои слова – из книги). Но одни названия, мне кажется, любого отпугнут: «Будь стойким и смелым», «Дело каждого», «Шагаем все вместе», «Сильные и ловкие – наша достойная смена», «Всегда начеку», «Расти бойцом» —и многое другое, в том же духе. И нигде, ни разу – что-нибудь про ум, про знания, про доброту, любовь к родителям, в конце концов! Нет, только ловкий, сильный, непреклонный – только это. Я не знаю, может, просто возраст у меня такой – романтики и благородства не хватает, хочется возвышенных идей, красот дурацких. Вероятно, подрасту, умнее стану – и пройдет. Должно пройти. Поскольку не до этого сейчас, не время. Нам бы выжить на Земле, всем людям, победитьбы эту нечисть. А ведь тоже – от людей не отличишь, похожи как две капли, нужно очень долго вглядываться, подмечать детали, всякие нюансы в поведении, манере говорить и думать, а потом анализировать, сопоставлять, да просто иной раз толково интуичить, чтобы разобрать в итоге. Это очень сложно. И – необходимо. Потому что, если мы не сможем одолеть их, нам придет конец. Похоже, Клярус правду говорит: поставят всех нас в стойла, кинут жвачку, и будем доживать мы свой печальный век, отменно сытые и навсегда дурные. Конечно, что-то будет все равно происходить у нас здесь, на Земле, но на дорогу полноценного прогресса нас уже не пустят. Даже возмутительно такое слышать: мол, свои возможности мы исчерпали. Дудки! Человек – велик! И мало ли что биксы там болтают. Им-то выгодно, чтоб каждый так считал. Я уж молчу пока, ни с кем из взрослых не делюсь, но, кажется, Яршая, папочка Харраха, на эту удочку чуть-чуть попался. Иначе стал бы он мне говорить: а вот не кажется ли, Питирим, тебе, что этих биксов сотворили не случайно? И не как помощников на каждый день, на данную минуту, а с прицелом в завтра, ибо ведь не все-то человек сумеет сделать так же хорошо, как биксы? Это важно понимать: без них уже не обойтись, а дальше будет хуже – биксам так или иначе разные задачи, становящиеся все сложней, придется взваливать себе на плечи. Плохо это или хорошо, но наконец-то человек почувствовал в своей природе ту слабинку, при наличии которой далеко не убежишь. Открылась брешь – и ее надо закрывать. В исконно человеческих пределах развиваться нам теперь куда труднее. Раньше было проще, мы об этом даже и не думали, а нынче времена переменились… Вот такие разговоры. Я, как помню, рассердился: мол, вранье, бороться надо, человек себя еще покажет! А Яршая грустно поглядел так на меня и ответил: «Жаль, что вы растете неучами, дети. Вас учат смотреть в завтра, драться за него сегодня, а тому не учат, что еще есть целая культура позади, которая как раз определяет – будет это завтра или нет, хоть ты до посинения борись. И вся проблема в том сейчас, чтоб выяснить: то, чем живем мы, ценно абсолютно либо в этом есть много такого, что не нужно, что в дальнейшем только помешает нам в развитии – не просто, а как вида человеческого, помешает быть действительно людьми. Настало время непредвзято проанализировать доставшуюся нам культуру и осмыслить все ее детали – очень тщательно, любовно, шаг за шагом… Скоро придется доказывать свою человечность, и не с оружием в руках – стрелять и обезьяна может, – а с тем славным багажом, название которого – Культура. А всего в багаж не запихнешь. Только главное, самое ценное. Без чего мы и вправду не люди. Хлама-то набралось – ой-ой-ой, но отчего-то многие считают, будто он и есть основа нашей жизни. Вздорная, порочная идея! Шелуха – плохое наполнение чего угодно, в ней погрязнуть – и в итоге сгинуть – легче легкого. Ведь биксы, ежели взглянуть со стороны, весьма напоминают нас, и тем не менее они – другие, жизненные ценности их очень близки нашим, но при всем при том – не наши, и хотя их цели – как бы продолжение людских, шагают биксы по другому, своему, пути. Вот тут бы нам не потеряться и не сбиться на чужую колею. Конечно, биксы по своим параметрам – мыслительным, физическим – во многом превосходят нас, и ничего тут не попишешь, но и путь людской отнюдь не завершен. Представь себе: у человека – две руки, а этого ему для дела маю. И он отращивает третью – с двадцатью, к примеру, пальцами и восемью суставами. Недурственная штука, согласись. Сама по себе она проворней и сильнее каждой прежней руки. Но что, те две старые от этого сделались хуже? Ничуть. Они тоже могут развиваться и совершенствоваться. Просто они не будут и не должны выполнять работу, предназначенную для третьей, новой руки, только и всего. Не бороться надо, а понять. Когда нет воли к пониманию, всегда ступают на тропу войны. А это – явный признак слабости. Того, кто жаждет конфронтации, всегда легко взять голыми руками – он и не заметит… Система «либо – либо», столь поощряемая горе-теоретиками, ни к чему хорошему не приведет. Это путь к катастрофе. И в результате мы получим общий разоренный дом – один на всех, а если говорить точнее, то один – ни для кого». Я мало что из этих рассуждений понял, хотя все запомнил. Ну, запоми-нать-то меня в школе приучили – будь здоров! Я лишь сообразил, что говорит Яршая малость ересь, непотребство, от которого до трибунала – только шаг. Поэтому с ним спорить я не стал. И за себя, по правде, испугался, и не очень-то хотелось подводить под монастырь хорошего и доброго соседа. Я ведь чувствовал: начни я спорить – сгоряча он мне такого тут наговорит!.. Я даже не спросил его (а сильно подмывало): ну, не все же дурачки, которые не видят дальше собственного носа, почему тогда считают по-другому? Даже, ходят слухи, сколько-то там лет назад один громадный шильник (или целая флотилия, не знаю) с тысячью людей бежал из Солнечной системы навсегда – а просто так бежать не станут! Да и было время, как опять же говорят, когда всех биксов вытурили вон с Земли на разные планеты, и не очень-то голубчики артачились, и вроде все потом спокойно было, это вот теперь – по-новой… Вероятно, неспроста? Однако ничего не стал я спрашивать, ушел. И только думал: ну, а встреться мне живой бикс, настоящий, что б я сделал? Испугался бы до смерти? Побежал бы сообщать? Попробовал бы с ним заговорить? А он? Как он бы поступил со мною? Я ж ему плохого ничего еще не сделал… И не смог я для себя решить. Харрах – тот, видимо, сумел бы, даром у него папаша вон что говорит!..

– А, кстати, где твои веселые соседи? Что-то их давно не видно, – подал голос Сидор-шах. – Твой этот… очень умный физик-теоретик, ну, Яршая. И жена его, и чадо. Раньше они вроде часто здесь бывали…

– Да, бывали, – сухо и как-то зловеще произнес отец. – Но только он не физик – музыкант.

– А так мудрено говорил, – заметил О’Макарий. – Разные дипольные структуры, испарения пустот…

– Да это он все музыку свою пытается растолковать, – со смехом заключил Эллерий. – Сокровенную изнанку, так сказать, явить народам!.. Меня сызмальства учили на треньбреньдере играть. Конечно, толку было мало, но азы какие-то остались в голове. Чего-то смыслю… У него теория такая: музыка – это вырождающаяся информация, все, значит, норовит скорее схлопнуться. А черные дыры, которые испаряются, виртуальные частицы, которые дают бессчетное количество активных полувиртуальных отражений, – эти, стало быть, наоборот, являют образец информации раскрытой. Вот он и хочет, уловив структуры микромира да соотнеся их с сингулярностью, родившей Большой взрыв, создать симфонию, как он сказал, распахнутую в мир. Бредятина, и только. И с такими носятся, считают крупными творцами… Просто смех! На деле – безобидный сдвинутый. Лечиться разве что не хочет… Его биксам бы подсунуть – в самый раз, пускай у них поедет крыша от его теорий!.. Впрочем, вынужден отметить: первые минут пятнадцать, даже двадцать с ним занятно потрепаться. Он умеет заинтриговать…

– Так почему он не пришел? – не унимался Сидор-шах. – Порядочное общество, толковые беседы… Да и нас бы, как бывало, поразвлек…

– Горазд. Но, думаю, ему теперь не место здесь, – жестко ответил отец. – Раньше – бывал, а теперь – не будет. Я нарочно не позвал.

Эти слова заставили меня насторожиться. Я даже Минку бросил тискать.

– Ого, Прокоп суров, но справедлив. Что, музыкантик наш уже успел-таки какую-нибудь глупость сотворить? – спросил ехидно Чжан Микита.

– Нет покуда. У него же планы грандиозные – куда ему успеть?!. Просто болтает очень. Мы тут бабочек-стрекоз в округе много запустили – тонкий слух у них, хороший. Музыкальный в некотором роде…

– Ну, Прокоп, болтают знаешь сколько! – возразил строптиво Клярус. – Это далеко не повод, аргумент не очень… Да в любого пальцем ткни! Ты первый, между прочим, сказанешь порой такое… Уши вянут!

– И то верно, – вставил О’Макарий.

– Мне-то – не запрещено. Моя позиция давно известна. А ко-го-нибудь подначить, спровоцировать – какая же беда?! Стратегия, брат, – громко хохотнул отец.

– Оно, конечно, – осторожно согласился Клярус. – Нам рассказывать не надо. В курсе, так сказать… Да только ведь не все твою методу понимают. Думают, и вправду нынче можно… И гундятна всех углах. Асам прекрасно знаешь: ежели почти что каждый начинает… Слово за слово…

– Естественно, – со вздохом произнес отец, – всех в изолятор не отправишь. Кстати, изолятор… «изо»… может быть, порадуем трудящихся и переименуем в «изостудию»? Шучу, шучу! Ты, безусловно, прав. Но разговоры разговорам – рознь. Кто-то попросту бездарно паникует день-деньской – таким, чтобы заткнулись, окрика довольно. А другие наловчились так беседу строить, что, болтая будто ни о чем, нет-нет, да и подпустят кой-какие сведения, о которых всякий посторонний знать не должен – не имеет права.

– Что ж, выходит, наш Яршая подстрекает? – встрепенулся О’Макарий.

– Ну, до этого покуда далеко… Уж слишком занятой собой. Не подстрекает, разумеется. Другое… И я, право, озабочен. В разговорах у него проскальзывают мелкие детали – то о биксах, то о засекреченных событиях, имевших место в прошлом, из чего становится довольно ясно, что осведомлен он больше, чем дозволено… Откуда эта информация? И для какого дела? Я никак не разберу…

– Да ты, Прокоп, совсем ретивым стал! – бесцеремонно гоготнул Эллерий. – Что же он, дурак, по-твоему? Совсем слепой? Глухой? Да Питирим твой, если поднатужится, и то смекнет, что в нашем королевстве не все гладко! Неувязки разные мгновенно вычислит – и станет задавать вопросы, строить версии… Аты на музыканта тянешь – человека с эдаким запасом знаний! У него аппаратура дома – нам с тобой не снилось! И к тому же разрешение гонять по всей Земле с концертами. Как штучку новую создаст – так и летит играть налево и направо. Его всюду ждут. Еще бы – знаменитость! Нет, не на того ты замахнулся, дорогой, не на того.

– Да, да, – сквозь зубы процедил отец, – спасибо, что раскрыл глаза. Совсем бы без тебя пропал… Вожак народа, старый солдафон – куда мне до него! А защищать людей кто будет – я или Яршая?!

– Ты не кипятись, – сказал Эллерий. – Лучше объясни, что ты надумал.

– Я еще не знаю. Правда. Столько навалилось дел!.. Но со своим соседом я общаться больше не хочу. Чутье подсказывает: хватит! Правильно, аппаратура у него – на зависть всем. (Ха-ха, на зависть, вдруг подумал я, валяясь с Минкою на крыше, да любой такую может в дом себе поставить, было б разрешение, – она энергии-то вон какую прорву жрет!.. И вслед за тем подумал: а зачем, зачем – любому?! Но ведь как бывает: самому не надо – у другого зато есть, тут и завидки, очень даже глупо.) Ускоритель, музыкальные компьютеры, новейший персональный спутник – для мгновенной ретрансляции концертов на Луну. И много всякого в таком же духе. Как сыр в масле катается – со своей техникой. Да только, сдается мне, не вся она на дело-то идет. Не только для симфоний и концертов. Мне тут Фока говорил, что эта «музыка» и для военных действий тоже хороша. Чуть-чуть переналадить, кое-что пустить в другом режиме…

– Господи, опять!.. Да что он понимает, этот Фока, пропедевт! – с немалым возмущением воскликнул Чжан Микита. – Мы тут как-то на симпозиуме с ним столкнулись… Идиот он, больше ничего!

– Да, пропедевт, – согласно покивал отец. – Но не простой. А по закрытым биксовым системам обучения. Могучий аналитик тактики врага. Таких у нас немного.

– А он видел их живьем, врагов своих? Общался с ними?! Представляет, что они такое,а? – не унимался Чжан Микита.

– Уверяет, будто мертвых видел, и не раз, – немножечко конфузясь, подтвердил отец. – Как говорит, работал с ними… Я бы тоже предпочел встречать их исключительно в покойном виде. Ненавижу!

– Все мы – ненавидим! – радостно заверил Клярус. – И на том стоим.

– На том стоим… – эхом откликнулся отец. – У каждого – своя, высокая причина. Очень веский и идейный аргумент… А у меня они когда-то мать живьем сожгли! И я все видел, только ничего не мог поделать…

На веранде сталотихо. Я сидел на крыше совершенно обалделый. Ничего подобного я от отца не слышал. Значит, вон какие пироги… И даже Минка – ну, а ей бы все одно! – и та от страха присмирела. Да, такую новость и не переваришь сразу… Ни отец, ни мать при мне об этом и не заикались, что ж до посторонних, так тем более со мной не стали б говорить – травмировать ребенка!.. Может, и не знал никто на самом деле, дай выяснять теперь – какой резон? «А представляешь: так, живьем – и твою маму?..» – прошептала Минка еле слышно. Я зажмурился невольно, словно мне по морде съездили здоровой суковатой палкой. И тогда мне стало до того тоскливо – жуть, и передать нельзя. Ведь точно – может, и у нас такое может в любой день случиться. Что там день – в любой момент! И даже знать не будешь, что они ужепришли. Вот так сидишь на крыше, слышишь разговоры, и вдруг – бац! – а это вовсе не друзья отца, не сослуживцы, а живые биксы за столом сидят, резину тянут, потешаются, а сами-то все-все продумали, все подготовили… И знать никто не знает, вроде бы порядок полный… До чего ж мне захотелось крикнуть, что-то сделать – мать предупредить, отца – немедленно спуститься на веранду, прихвативши в доме новенький отцовский дедник (видел: в кабинете у него лежит), и открыть огонь по чертовым врагам, как настоящий боевик, который не боится ничего, и пусть меня убьют, но просто так я им не дамся, нет уж, не дождутся, и погибну, как герой, я покажу им – всем, всей этой нечисти и рвани, – чего стоит человек! Естественно, я даже не пошевельнулся и ни звука не издал. Все эти глупые фантазии… И Минка тут еще!.. Балда! Я лишь прижал ей к носу свой кулак и сделал страшные глаза. Она меня в ответ легонечко куснула. Просто дура!..

А внизу возобновились разговоры, и мы с Минкой вновь прислушались.

– Короче, к делу! – пробасил Эллерий. – Где они сейчас находятся – известно?

– Точно – нет, – ответил Клярус. – Выясняем. Но на подступах кок-руге их недавно видели. Двоих или троих. По некоторым скрытым признакам – типичнейшие биксы. Может, вы их даже помните – была еще стихийная облава, жители пытались их загнать!.. Отличная потеха!

– Идиотское самоуправство, – процедил сквозь зубы Сидор-шах. – Совсем уже взбесились. Все до одного! Им подавай судЛинча!.. Каждую субботу. И по воскресеньям. Толку-то от этого?! Они же вспугивают биксов и мешают их выслеживать. Герои!.. Как я понимаю, та облава, кроме шума, ничего не принесла? Под каждой кочкою мерещится биксенок!..

– Вот неверно, – возразил отец. – На этот раз был результат.Вы просто не следите за еженедельным бюллетенем оборонных служб!.. Один бикс – сразу наповал. Я был потом на экспертизе: мозг – нечеловека, абсолютно точно. Так что шум возник не зря. Другого бикса, правда, упустили… Но где двое – там и двадцать. Затаились, это ясно. Может быть, надолго… Они, черти, осторожные! И вот проблема: как бы подловить их да и выкурить – всех разом? Нужен планомерный рейд, большими силами. Округу прочесать и вдоль и поперек. Устроить с воздуха сплошной надзор. И запустить везде сигнал-кротов.

– Х-м, да… Но биксы, знаете, способны защищаться, – усомнился О’Макарий. – Сколько раз уже случалось!.. Наведут помехи, исказят сигналы, выпустят фантомов. Они могут…

– Могут, – согласился Сидор-шах. – Не сомневаюсь. Говорят, у них выходит это лихо. Могут, но, наверное, не станут. Чтоб не подставляться скопом, чтобы численность отряда скрыть. Так, помнится, уже бывало.

– Именно! – вздохнул отец. – Их тактика непредсказуема. Меняют, черти, алгоритм! Для них же хуже. Партизаны выискались! Если будут жертвы… С нашей стороны… Тогда – не знаю… Напряжение в округе – на пределе. Рейд необходим. По всем законам нового военного искусства. Дожили! И кто бы мог подумать!.. Столько лет спокойной мирной жизни – целая эпоха… Что ты скажешь, Чжан Микита?

– Я ведь в воинских делах – не больно-то мастак! Но коль они вот эдак, наотрез, отказываются улетать с Земли – а было время, улетали, кстати, добровольно, большинство же улетело, кто на Марс, кто на Венеру! – да, тогда их надобно загнать всех в гетто! И чтоб под надзором…

– Ох ты, – крякнул вдруг Эллерий, – слово-то какое! Ну, сказанул!.. Гетто! Это, брат, в тебе история говорит, материальный ты наш эрудит. Зачем уж так? Мы выделили им большую территорию – по их же просьбе, между прочим. Очень теплое местечко – всю Аляску. Поселяйся – не хочу. Но не можем мы их запереть там навсегда!

– Ну навсегда – не знаю, я не предсказатель, – возразил упрямо Чжан Микита, – но покуда запереть – необходимо. И надолго, чтоб не рыпались, что были на виду. Ты, вспомни-ка, они и Кукунор просили им отдать. И земли к югу от него. И если так пойдет и дальше… Рейд – это хорошо. Но нужно, чтобы сразу, всюду и без колебаний!..