Текст книги "Дети, играющие в прятки на траве"

Автор книги: Александр Силецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)

– Кстати, если утром дождь утихнет, – заявил Харрах, укладываясь на скамью, – ничто нам не мешает город посмотреть. Такое, знаешь ли, раз в жизни выпадает. Повезло, чего там говорить! Другие и мечтать не смеют… Да и дождь – какая нам помеха?! Черте ним. Было бы светло…

– Угу, – ответил я, ворочаясь на жестких досках (прямо первобытная житуха, вдруг подумал я), – конечно, поглядим! Но только жрать охота…

– Думаешь, я не хочу? – угрюмо возразил Харрах. – Нет, что-то я такое прихватил с собой, какие-то пакетики в карманы сунул… Да ведь только…Ладно, если уж совсем невмоготу – возьми, перекуси. Но лучше до утра оставить. Утром есть сильнее хочется. А нам еще обратно плыть… Спокойной ночи.

Ночь и впрямь прошла спокойно. Против ожидания, заснул я очень быстро – даже мыслей о собачниках не возникало больше, а когда раскрыл глаза – светило солнце, со всех крыш и веток звонко капало, и где-то в вышине, не видные отсюда, из беседки, громко и многоголосо пересвистывались разные пичуги, остающиеся зимовать в наших краях. И перелетные поют, конечно, им соскакивать покуда рановато, но особенно наяривают в это время домоседы, словно торжествуют: вот теперь-то и начнется жизнь, без конкурентов – самое раздолье!.. Да ведь и у нас сейчас нет конкурентов, неожиданно подумал я, одни – на целом берегу… Харрах уже проснулся и сидел на лавочке, поджавши ноги, с явным омерзением уставясь в пол беседки, – там действительно дерьма и мусора скопилось чуть не по колено. Как мы в темноте не вляпались – уму непостижимо!.. За ночь наши вшитые в костюмы слабосильненькие микрогрелки все-таки сумели высушить одежду, так что ощущение тепла и сухости теперь было особенно приятно. Ноги, к счастью, не промокли совершенно – мы с Харрахом, точно сговорившись, натянули на себя осенние, еще не по сезону, мокроступы. Ну, хоть тут сообразили…

– Что, позавтракаем? – предложил Харрах. – Я будто чувствовал, что нам придется здесь застрять, и прихватил немного. Помнишь, говорил тебе? Нарочно до утра хранил. Теперь вот – пригодилось… Все целехонькое. Поделиться?

– Да уж можешь сам все съесть! – пренебрежительно ответил я и пальцем ткнул в свою напоясную сумку. – Тоже, видишь, не пустой.

– И ты вчера молчал? – обиделся Харрах. – Нам этого хватило б и поужинать, и…

– Сам же не велел. Я думал, что и вправду…

– А, жадюга! Я тебе еще когда-нибудь припомню!.. – в шутку пригрозил Харрах. – Ну ладно. Хоть позавтракаем сытно. И тогда – вперед!

– Здесь есть не буду. Больно уж противно! – покривился я. – Смердит, и вообще… Дерьма лохань.

Харрах кивнул. Мы вышли из беседки и, заметив рядом длинное поваленное дерево, уселись на него.

– Вот, – разглагольствовал Харрах, усердно уминая бутерброд с курятиной и из карманной термофляги запивая его сладким и горячим чаем с молоком (на редкость гадостное пойло, я считаю), – вот: кому-нибудь расскажешь – не поверят. Или столько шуму разведут, что лучше б и молчал…

– Ну, это точно, – согласился я, жуя свой бутерброд с отборной лягушачьей белою икрой (деликатес по нынешним-то временам!). – А объяснять придется все равно. Не избежать… Теперь, – я покосился на хронометр, – десятый час… Поди, уж вся округа на ногах – нас ищут, паника…

– И папа твой от горя рвет на всем себе густой волосяной покров!.. – в тон мне добавил со смешком Харрах. – Не обижайся – это занесло меня чуть-чуть, бывает… Ну, конечно, ищут!

– Да чего уж!.. – я махнул рукою. – Мой папаня что угодно оборвет и на себе, и на других, когда взъярится. Он умеет… А собачники-то, верно, по домам сидят, помалкивают, им сейчас высовываться – грех!

– Они зато вчера – работали…

– Вот я отцу-то все и расскажу, – заметил я.

– Тогда придется и про этот город рассказать, и про информатеку, и про случай у часовни, и про все-все-все… – Харрах серьезно и с тревогой глянул на меня. – Большой процесс начаться может… – Он вздохнул. – Что там собачники! Так, мелюзга… Тебяв герои возведут. Верняк! – он подмигнул мне, и я вдруг почувствовал какой-то нехороший холодок в груди.

– Нуты, Харрах, даешь! – Я сокрушенно сплюнул. – Ну и шуточки же у тебя! Смотри, накаркаешь.

– А мы все ходим как по ножичку. – Харрах пожал плечами. – Да. И я, и ты, и твой отец. И мой… Мы все! Ну ладно, двинулись? Посмотрим город?

Разговор мне этот очень не понравился, но продолжать его я не решился, сам не знаю почему. Уж слишком озабоченный, серьезный вид, наверное, был у Харраха. А сейчас такое утро окружало нас, и мы так славно выспались, что там ни говори!.. Мы уж собрались со двора идти на улицу, но тут Харрах со странным выраженьем на лице взял меня за руку.

– Гляди-ка, где мы ночевали! – произнес он тихо.

Я поспешно обернулся. М-да… Двор и в самом деле был большим подарочком, как, впрочем, и беседка – тоже. Лишь теперь мне стало ясно: под дождем, впотьмах, мы забрели на кладбище, не слишком знатное, но – настоящее: с дорожками, с могилками и каменными плитами, поставленными на попа. А местом нашего ночлега, судя по всему, был старый склеп или часовня, или я уж и не знаю что, но только все равно – заведомо кладбищенского типа. Я на кладбище был всего раз, когда мы хоронили бабушку в пакете (на семейный крематорий она, хоть убей, не соглашалась), и, по сей день помню, меня зверская тоска тогда взяла. И вот – теперь… Опять… Внезапно захотелось убежать отсюда, прочь, чтобы не видеть ничего и эту дьявольскую ночь забыть навек… И утро сразу перестало радовать, и странной пустотой повеяло в желудке, точно и не завтракал совсем…

– Ну, если уж мы тут, давай посмотрим, – неожиданно сказал Харрах. – Не слышал я, чтоб биксы так-то хоронили… Интересненько!.. Что, испугался? И дурак! Заброшенный и мертвый город… Получается что это место – самое живое в нем!.. Здесь сразу двое ночевали! Каково?!

Да, юморочек у него бывает – еще тот…

– Что ж, поглядим, – кивнул я скрепя сердце.

Мы пошли по гаревым дорожкам, останавливаясь возле плит, чтоб прочитать полуистершиеся надписи на них. Но прочитать мы не сумели ни одной – язык был совершенно непонятный, буквы диковатых очертаний покрывали твердое шершавое пространство, и весь облик их мне вдруг напомнил выражение лица, с каким вчера сидел на корточках подле часовни мертвый Фока. Я, против воли, судорожно дернулся, случайно зацепил рукой плиту, и тут она на удивление легко, как на шарнире, повалилась, опрокинулась с могилой вместе, а вернее – с надмогильным холмиком. Атам, под ним… От неожиданности меня пот прошиб и подкосились ноги. Под надгробьем было – пусто, ничего! Был хорошо укатанный, отлично сохранившийся асфальт, каким когда-то покрывали площади, и улицы, и разные дворы… Пустоекладбище, обыкновенный камуфляж! Зачем? Кому понадобился этот бред?! Какой-то бес проник в меня, и – началось… С разбегу я толкнул еще одну плиту, другую, третью – плиты падали с пугающим звенящим звуком, как игрушечные, открывая глазу прежнюю, залитую асфальтом землю. Дикость, чушь!.. Мне показалось, что я сплю – по-прежнему на лавке, в грязном склепе, что мне снится идиотский сон… Но нет, Харрах был рядом и он тоже видел это.

– Почему они такие? – шепотом спросил я. – Для чего-то это было нужно? Кто здесь жил? На самом деле?!

– Если бы я знал… – развел Харрах руками, сам напуганный не меньше моего. – Преданье говорит – я только за Яршаей повторяю, ты учти, – преданье говорит, что этот город биксы выстроили для себя, чтоб, значит, было все, как у людей. А после вот – ушли, все бросили… Давно… А почему такое кладбище и надписи на плитах – я не знаю.

– Мертвый город… – произнеся. – Город за рекой… Чужой совсем… Сюда ходить нельзя, даже собачники боятся… А мы взяли и пришли… Что будет, а, Харрах? Ведь что-то будет, да?

– Надеюсь – ничего, – ответил тот, слегка поеживаясь. – Знаешь, надоело мне тут что-то… Пошли в город, поглядим немного – и домой.

– А может, ну его, и сразу поплывем?

– Пожалуй, – закивал Харрах. – Но только все равно на улицу нам надо, чтоб до берега дойти. И, будем думать, с лодкой ничего такого не случилось…

– А вот камушки-то надо все на место. Чтобы – без кощунства, – вдруг раздался позади скрипучий тихий голос. – Некрасиво это.

Мы с Харрахом разом оглянулись, ожидая… ну – чего угодно, самой жути…

Там, где некогда был вход на кладбище, а нынче только громоздились кучи битых кирпичей, стоял и, подбоченясь, улыбался, и неодобрительно покачивал своею лопоухой головой старинный наш знакомец Фока.

– А? Ну как же так? – почти что ласково сказал он. – Я иду – и вижу… До чего нехорошо!.. А убегать и не пытайтесь – все оцеплено.

– Но… Фока?! – произнес я с ужасом. – Откуда?! Фока, вы меня не узнаете? Я же – Питирим! Брион!

– А это не имеет ни малейшего значения, – ответил Фока. – Я узнал вас. Ну и что? Давайте-ка, поставьте все на место – и пошли. Мы ждать не можем.

– Да, но к нам-то это все какое отношение имеет? – вскинулся Харрах. Он, судя по всему, уже опомнился от страха и теперь почувствовал, какаяновая опасность нас подстерегает с появленьем Фоки. Он – уже почувствовал, а я еще как будто спал и только пробовал проснуться, вяло открывая то один, то другой глаз… И, наконец, желанный перелом наметился. Все происшедшее внезапно обрело особую, невероятную конкретность, даже и не выпуклость, отнюдь, а просто – процарапан-ность, с нажимом, в как бы затвердевшем окружающем пространстве, и ускорилось, помимо воли. Может, моя психика, мой страх тому виною… Плавное течение событий прекратилось, я воспринимал события скачками, вычленяя лишь, как мне казалось, самые значительные, важные из них. Харрах-то все совсем иначе видел, я не сомневался. Он сейчас был – или мне так только померещилось? – в своей стихии: знал, чтоделать, понимал, какнадо говорить. Конечно, это было неразумно и несправедливо – так считать в возникшей ситуации, но я особо в те минуты не раздумывал, я просто – интуиция, инстинкт заставили? – права вести переговоры от лиц обоих, действовать за нас двоих безропотно и сразу предоставил своему приятелю, Харраху. – Мы здесь в общем-то – случайно, – продолжал он. – Вот – обсохли, переждали дождь и поплывем теперь назад. Тут, кстати, ночью на реке кого-то, кажется, топили… Или, словом… Ну, собачники резвились, как хотели. Так?

– Так, – согласился моментально Фока. – Это нам известно. Это скверно. Больше так не будут. Потому и надо торопиться… Хватит. Ну?! Ведь я же приказал!

Мы молча и быстро поставили плиты на место, тем более что обвали-ли-то всего штук восемь или семь. Вот тут мы и заметили, что за кладбищенской границей по всему периметру стоят и зорко наблюдают люди… Поначалу я так было и решил и только после догадался: и не люди это вовсе, а сплошь – биксы. Внешне-то они от нас ничем не отличались, ежели не знаешь – ни за что не разберешься, но, во-первых, кой-кого я по информаторию запомнил, ну, а во-вторых, здесь людям делать было нечего, вот разве мы с Харрахом, два придурка, ночью сунулись сюда, а, как я уже выяснил, собачники тут появляться не решались. Значит, биксы… Вновь, как и вчера, у душевой, в груди вдруг потянуло холодком и к горлу подступил комок, и мерзкий привкус обозначился во рту. Я, что же, таквот реагирую на них?'.До головокружения, до рвоты? Нет, конечно, чушь! Ведь у Яршаи с доктором-то Грахом я сидел почти бок о бок за столом, и с Фокою общался сколько раз, когда он приходил к нам в гости, и с информатекарем – и никаких поганых ощущений… Просто, вероятно, когда много их,мне делается страшно и от страха – тошно,жуть берет нечеловечья… Как это, ума не приложу, Харрах спокойно умудряется держаться с ними?! Будто свой… А что, наверное, и впрямь – привык. Я полагаю, биксы в дом к ним косяками ходят. Сердобольный музыкант Яршая – человек широких взглядов. У него – приюти понимание, всегда… Предатель он – вот кто на самом деле! И не нужно доказательств – все в открытую! И как он не боится, что его в любой момент за жабры могут взять?!. Понятно, знаменитый человек, такого – тронь, и все же… Есть какие-то пределы! Непатриотичность нынче – тяжкий грех… Я снова огляделся. Странно, к нам на территорию, на кладбище, никто из них, из этих,не заходит. Точно здесь у них святое место и без крайней надобности – или приглашения? – и ножкою ступать нельзя… А как же склеп-беседка? Там дерьма навалом. Значит, все-таки приходит кто-то? Правда, весь вопрос: кто именно? Ведь говорил Харрах: и биксы – тоже разные… Нет, ничего у них не разберешь, чумной народ. Я почему-то снова вспомнил россказни о тайных оргиях и ритуалах, об убитых самым зверским образом детишках и о том, как биксы ловят мальчиков и портят их в укромных уголках… Яршая говорит: все это дикие наветы, сущий вздор, но черт ведь его знает, так ли уж нелепы слухи!.. Не бывает дыма без огня. Мы как-то тут с Харрахом, ну, из любопытства, только и всего, попробовали разик педернуть друг друга – ничего хорошего, чтоб снова захотеть, а я к тому же и обкакался на месте, нет, ей-богу, с девочками проще и намного эстетичней, девочки действительно волнуют, у них прелесть что такое между ножек, волшебство, а тут – ну, я не знаю… Впрочем, каждому – свое, быть может, поголовно у всех биксов, уж каких ты ни возьми, и это —набекрень… Короче, полный самых идиотских мыслей, я готов был к худшему.

– Ну, а теперь – куда? – спросил Харрах, когда мы наконец-то навели на кладбище порядок.

– Вон туда – на улицу, через ворота, – Фока выразительно потыкал пальцем. – Надобно на площадь. Место сбора – там. На набережной делать нечего. И, повторяю, все оцеплено, бежать и не пытайтесь.

– Значит, нам домой никак нельзя? – осведомился я уныло, все еще надеясь, сам не знаю, на какое чудо.

– Ишь, домой! – насмешливо присвистнул Фока. – Нет уж, братец. Может быть, когда-нибудь, потом… Да что вы препираетесь, в конце концов?! – внезапно рассердился он. – Идите, и без разговоров!

Оставалось лишь повиноваться. Мы с Харрахом миновали наше кладбище и выбрались на городскую улицу, которая направо шла полого вверх, пока не утыкалась в высоченный каменный обрыв (весь этот берег был холмисто-каменистый, я еще давно заметил), а налево метров через тридцать-сорок, круто изогнувшись, выводила на мощенную брусчаткой небольшую, исключительно уютную, в старинном стиле, площадь с высохшим фонтаном посредине. Во все стороны от площади, как нити паутины, разбегались улочки и узкие проулки. Здания все были в основном двух-, трехэтажные, с нарядными фасадами, как будто подновленными совсем недавно, и опять же в духе эдакой музейной старины – с балкончиками, с эркерами, с островерхими крутыми крышами, с колоннами и даже мелкою лепниной (надо думать, накладной, из стеклопласта). Городок был явно небольшой, какой-то невсамделишный, игрушечный («Тут и помойки все игрушечные», – мрачно заявил Харрах, похоже, напрочь позабыв беседку, где мы ночевали), его словно тщательно скопировали сразу с множества земных различных городов, при этом не особенно заботясь о единстве стиля; может, в нем когда-то и неплохо было жить и даже интересно, но теперь, хотя цвета и сохранились в основном, во всем сквозили жуткая заброшенность и запустенье: и в унылых палисадниках, и в мутных запыленных окнах (даже удивительно, что стекла уцелели!), и в закрытых наглухо дверях подъездов, и в поваленных кой-где оградах, и в дикарски-неухоженных стареющих деревьях, вымахавших во дворах чуть ли не вдвое выше самых представительных домов. Конечно, и на тротуарах, и на мостовых валялось много мусора, опавшей с прошлой осени листвы (и, я так думаю, не только с прошлой осени), и все-таки здесь было как-то чище, чем должнобыть в городе, покинутом давным-давно. Эта деталь меня изрядно удивила, да и не она одна, но лезть с вопросами я ни к кому не стал. Я просто шел по улице и молча озирался. А чуть позади, перекрывая нам путь к отступленью, с равнодушным видом, словно бы гуляя после завтрака, вышагивали пять здоровенных биксов с туповато-сонными глазами. Если уж по совести, мне этот город не понравился нисколько. Не исключено, что многое напортил яркий солнечный осенний свет – он как бы лишний раз подчеркивал пустынность и забытость городских строений, открывая глазу те места, которые при пасмурной погоде, надо полагать, смотрелись бы иными, не такими нежилыми, безнадежно вымершими и не оставляли бы щемящее – вот точное-то слово! – чувство от своей ненужности – сейчас и после… У фонтана мы увидели довольно много биксов: полагаю, что не меньше сотни. Поразительно: откуда сразу столько?! Ну, не может быть, чтоб все они здесь где-то жили – чересчур уж много для одной округи! Впрочем, не исключено, что биксы собрались из разных мест… Но и тогда их непомерно больше, чем положено считать официально! Значит, врали взрослые? И вовсе не случайно опасались биксов? Те ведь запросто могли жить, затерявшись, среди нас, ничем таким особенным не выделяясь – до поры до времени. Простой-то человек и впрямь не различит… Да тот же доктор Грах, к примеру, – врач и врач, как тысячи других, и даже неплохой, насколько мне известно. Или Фока… Сколько их на самом деле – выясни-ка точно! И совсем не факт, что всеони здесь собрались… Скорее, так оно и есть. Вот жуть: такие нелюди бок о бок просидят с тобой всю жизнь – и даже подозрений не возникнет!.. Но одна деталь сейчас в глаза бросалась четко: среди биксов не было ни женщин, ни детей. И ладно бы детей или подростков вроде нас с Харрахом – просто молодых! Всем – лет под тридцать, уж никак не меньше. А случались вовсе пожилые или старые на вид… И что особо удивительно: все – крепкие, подвижные, здоровые, как на подбор. Детей нет, но и немощных, убогих стариков – в людском, обычном понимании – тут тоже не было. Седые добры молодцы… Чудно! Одни стояли небольшими группками, ведя вполголоса неспешный разговор, другие парами или в спокойном одиночестве прогуливались взад-вперед, а кто-то сел передохнуть на парапет… Со стороны – ну, в точности как люди: если бы не здесь, а где-нибудь еще – прошел бы мимо и внимания не обратил. Среди запомнившихся со вчерашнего дня лиц я сразу же приметил доктора – такой же мрачный, властный, он негромко что-то говорил столпившимся подле него биксам, слушавшим внимательно, но – вот что любопытно! – без малейшего почтения или, уж тем паче, обожания. А ведь, казалось бы, – вожак!.. При нашем появлении он мигом замолчал; все с выжиданием, нахмурясь, повернулись в нашу сторону. Гнетущее, мучительное чувство снова овладело мной. Ни одного приветливого взгляда, ни одной улыбки… Тишина и напряжение… Нет, плохо дело!

– Ну? – посмотрел на нас пытливо доктор Грах.

Ни «здрасьте» вам, ни «как здесь очутились»! Будто и не расставались вовсе. Странный, право… Впрочем, я еще вчера заметил, что он как бы малость не в себе…

– Полюбуйтесь на красавцев – живы и здоровы! – выскочил вдруг сбоку, из проулка, нам наперерез, усердный Фока (и когда успел он обогнать нас – ведь совсем недавно рядом был!..). – Они на кладбище могилы ворошили! Там их и нашел. Так что в округе пусть не паникуют.

– Слышал? – ткнул я в бок Харраха. – Нас хватились. А мы – с этими]..Теперь я и не знаю…

– Это хорошо, что ты нашел их, очень кстати. Я уж думал, надо будет все окрестности прочесывать. Собачники сейчас лютуют… Очень кстати получилось, – с одобрением отметил доктор Грах. Нет, право же, никак он не вязался с обликом того Барнаха, о котором столько говорили и которого я представлял себе иным: благообразно-стареньким, язвительным, но добрым, малость немощным и почему-то непременно низенького роста (где-то я однажды вычитал: мол, все бедовые вожди – в натуре низенького роста, отчего у них ущербный комплекс, и они его стремятся властью возместить; по крайней мере мой отец – и вправду невысок). А тут стоял детина двухметрового росточка, с хриплым гулким басом, с жестким – да чего уж там, жестоким! – леденящим взглядом, точно черный ворон, превратившийся на время в человека. Или – в бикса? А вот этого никто, по-моему, не знал… – Придется несколько менять план действий. Коли дети сами к нам пожаловали, будем их держать в заложниках. Так, думаю, верней всего… Идите-ка сюда! – Он поманил Харраха и меня огромным узловатым пальцем. Мы повиновались. А что оставалось?! Никуда теперь не деться… – Здесь, со мной, вы будете все время. Фока, головою отвечаешь, чтобы с ними – ничего!.. – Черты лица его вдруг несколько смягчились, словно чуть помолодели, когда он мощной волосатой пятерней легонько потрепал Харраха по плечу. Тот аж присел на месте… – Как ты себя чувствуешь?

– Неплохо, Даже хорошо! – Харрах выпрямился и с достоинством и без малейшего испуга посмотрел на доктора. Эх, мне бы его выдержку, подумал я, завидуя, уж я б тогда всем показал, чего они на деле стоят! Да, Харрах… Ну, молодец! А ведь в такой, казалось бы, тепличной атмосфере вырос!.. Я же помню, как Яршая с ним носился: то Харрах, да се Харрах, да не продуло бы тебя, да что-то бледный ты, Харрах, да ты уж погоди, не утруждай себя, а мамочка нам вон какой кисель сварила – тьфу!.. И надо же, как ровня держится. Сумел-таки Яршая воспитать… А все так незаметно, полегоньку – чудеса!

– Я, право же, не зря просил тебя зайти ко мне в больницу – видишь, как случилось… – то ли извиняясь (вот уж не подумал бы, что он способен на такое!), то ли уговаривая, тихо сказал доктор. – Но, я думаю, еще успеем, все-все образуется, как надо будет – в новом месте. («Интересно – где?» – невольно подивился я, однако скромно промолчал.) Запомни: главное – добраться. Здесь-то совершенно невозможно оставаться – все накалено. Своим присутствием мы только провоцируем злодейства. Все это до крайности обидно… Да и незаслуженно, в конечном счете!

На меня внимания он вообще не обратил, как будто я был пень или булыжник с мостовой. А я так не люблю, когда меня нарочноигнорируют, я почти взрослый, а не пятилетний недоумок, чтоб меня совсем уж не держать за человека!.. И замашки, я скажу, у этих старичков!.. Ну, хорошо, с Харрахом он знаком, но я-то тоже не пустое место!

– Извините, – начал я, стараясь выглядеть солидно, – вы и в самом деле – тотБарнах?

– А что, Барнахов много? – усмехнулся доктор Грах. – Тех, этих… Как тебя понять?

– Ну, как… Да очень просто! – ощутивши на себе десятки пристальных и удивленных взглядов, я на несколько мгновений стушевался. – Вы и есть Барнах? Я прав?

– Вопрос, однако! Не для слабонервных! – на секунду в глазах доктора мелькнули искорки веселья. – А какая разница, приятель, если так уж, честно? Да, друзья зовут меня Барнахом – видно, заслужил. А как и что в действительности… Не в названии, не в имени ведь дело! Ты вот, например, – Брон Питирим Брион. А почему? У всех по имени, а у тебя их – целых три. А у кого-то, может быть, и десять…

– Н-ну… родители так захотели… – я пожал плечами, сбитый с толку. – У меня отец – Прокоп Брион. Два имени. Не знаю, почему так. Случай, вероятно.

– Нет, не случай, – отозвался доктор Грах. – Совсем не случай. Потому что твой отец второе имя сам себе присвоил. И собрался предложить реформу: чтобы было у людей не меньше двух имен, а еще лучше – три. А вот у биксов пусть по-прежнему останется одно. Как кличка у собаки… Ясно?

– Я не знал, – сказал я совершенно искренне. – Ужасно интересно!.. Да, но если вы Барнах ненастоящий, то, наверное, и доктор Грах…

– Смотри-ка! – хмыкнул доктор. – Непременно надо ко всему подклеить ярлычок… Вот страсть! Ну, предположим, я и есть, как ты изволил выразиться, тотБарнах. На свете что-нибудь от этого переменилось, ты стал в двадцать раз умнее, на Земле утихла всякая вражда? Ну, а скажи: отнюдь, я только доктор Грах или какой-то там Пафнутий Послезванный – что тогда? Мои друзья останутся со мною все равно, пусть я и вовсе буду безымянный. Имя нужно только после смерти – чтоб не путались потомки. А пока ты жив… Общаются с тобойведь, а не с прозвищем. Вот так, мой милый Питирим. Я правильно назвал?

– Да, – тихо произнес я, опуская голову и чувствуя себя последним идиотом, на которого – и по заслугам! – наплевали. – Просто Питирим, естественно… У вас, я думаю, на свете множество друзей?

– Еще бы! Преданных друзей и преданных врагов. Всех – поровну. Людей и биксов… Кто-то будет предавать, пока не поздно, кто-то – торопиться, чтоб помочь… Никто не знает, что ему готовит завтра. Потому я и не разделяю: здесь – друзья, а там – враги… Не огорчайся, Питирим, когда-нибудь и у тебя их станет много – среди всех.Конечно, если ты того заслужишь, будешь что-то из себя являть. Ты понял? – он внимательно и жестко глянул на меня, будто ножом провел по сердцу. Я кивнул. Опять в груди возник знакомый холодок… – Ну, а теперь, – скомандовал, расправив плечи, доктор, – нам пора! Идем вдоль берега, тропой, до маяка – там рядом брошенные фермы, хутора, есть где укрыться… И до вечера сидим, как мышки, – очень тихо. До тех пор, пока не прилетит за нами самофлай. А уж тогда – в Австралию, к друзьям!.. Учтите: никаких прощальных акций, никакого фейерверка. Главное – исчезнуть незаметно. Пусть в округе будет мир.

Биксы – общей численностью сотни полторы, никак не меньше – без поклажи, безоружные (во всяком случае я ничего не углядел), не проронив ни звука, выстроились в ряд и длинною цепочкой зашагали прочь с уютной площади – в проулок, а оттуда – через узкий, весь заросший лопухами двор и мостик над стремительным ручьем – вошли в густой, почти уже осенний лес и, мерно приминая башмаками палую пахучую листву, по каменистой, еле видимой тропинке двинулись вперед, вдоль склона круто обрывавшегося в сторону реки холма. Но ни самой реки, ни города отсюда разглядеть было нельзя. Лес укрывал надежно беглецов, а также пленников, заложников, какими мы с Харрахом стали в эти окаянные часы. Какая выгода была держать нас при себе, на что рассчитывали биксы, я так и не понял. А спросить – боялся. Да и вряд ли захотели бы со мною говорить на эту тему. Кто я, собственно, для них? Обычный человек. А здесь это, похоже, не в чести… Усердный Фока чуть вразвалку семенил все время рядом, не спуская с нас настороженно-подозрительного взгляда. Доктор Грах, как опытный, уверенный в себе вожак, встал во главе колонны.

– Интересно, почему они вот так – пешком? – спросил я тихо у Харраха. – Разве трудно было сразу улететь? Да хоть бы с той же площади!

– Конечно, трудно, – шепотом откликнулся Харрах. – На площади их засекли бы моментально.

– А сейчас – нельзя?

– Наверное, непросто. Можешь быть уверен, доктор Грах обдумал кучу вариантов, прежде чем одобрил этот. Вероятно, такнадежнее… Учти: сейчас у нас законы поменялись. Так что выезд из округи без согласия властей, даже попытка выезда… Нет, лучше и не связываться. А маяк – почти что на границе, дальше – новая округа. Мне Яршая говорил: порядки там помягче. Да и место интересное: река широкая-широкая – не то что здесь, и куча разных бухточек и островов…

– А люди?

– Все давно уехали. Глухое место. Мне Яршая говорил: тоскливое, у людей нервы не выдерживали. Но зато там можно затаиться, отсидеться, если надо… Сразу не найдут. И еще нужно догадаться, где искать!.. Нет, там как раз удобней. Доктор Грах уже наведывался в те места, дорогу знает…

– Хорошо, – не унимался я, – но эти новые законы… Что-то я их не почувствовал…. Ведь мы же с тобой можем – и ходить, и ездить, где угодно и когда угодно! Без проблем. И нам никто не запрещает!

– Ты сравнил! – Харрах с презреньем усмехнулся. – Биксы – это, брат, особая статья. Их или ненадолго отпускают – после миллиона заверений, процедур и проволочек, или выдворяют – сразу, навсегда. А если выдворяют, то маршрут известен – на Аляску, в гетто. Больше никуда им в этом случае не полагается лететь. Земля для них, по существу, закрыта. А теперь и по округе им запрещено перемещаться.

– Да ведь у каждого на лбу-то не написано: бикс это или человек! Как отличить?

– Есть способы, – с неудовольствием сказал Харрах. – Специалисты отличат. К тому же многие из биксов по наивности своей недавно перерегистрировались – у них карты индивидуальных данных сильно отличаются от наших. Далеко с такими не уедешь. Так что мы и биксы – в очень разном положении…

– И правильно, – сказал я, с удивлением заметив, что мой друг внезапно начал нервничать и раздражаться. – Нечего пугать людей и головы мутить им разным вздором. Столько биксов на одну округу – это много или мало? Как, по-твоему?

– Нормально, – всматриваясь под ноги, сказал Харрах. – Когда-то было больше.

– И откуда ты все знаешь, слушай!?

– Знаю, – неопределенно произнес Харрах. – Яршая говорил. И вообще… Неважно!

– Ну и ладно, – буркнул я. – И что, везде такие правила? Ну, с биксами? Во всех округах, да?

– Естественно, везде! Как будто сам не слышал, – огрызнулся громким шепотом Харрах.

– Не слышал, – искренне признался я. – Ведь в школе нам не говорят об этом, да и дома обсуждать такие вещи не положено… По крайней мере у меня! Сам знаешь… Мой папаша спуску не дает. Ни мне, ни маме.

– Знаю, – подтвердил Харрах. – Я от такой житухи взвыл бы через день! Но вы о чем-то все же говорите, правда? Ну, о чем-нибудь нормальном?!

– Больше все ругня по адресу врагов. С утра до вечера. (Харрах чуть слышно фыркнул.) Я уже привык, внимания совсем не обращаю, разве только иногда поддакиваю… Так что неоткуда знаний набираться! Я согласен: глупо быть неинформированным пнем. Но… что поделаешь?! Мы слишком разные…

– Ты мало спрашиваешь – сам. – Харрах пожал плечами. – Ведь не буду ж я тянуть клещами за язык! Откуда мне известно, что тебе необходимо?! Ты какой-то странный… Мне Яршая с детства вдалбливал: пока не задают вопросов – не трепись впустую. Может, никому не интересно…

– Ладно, ты не заводись. Я просто… думал вслух, – стараясь придать весу собственным словам, добавил я. – Но ты мне объясни: когда сегодня вечером к ним на маяк прибудет самофлай, неужто сложно тамего засечь?

– Во всяком случае сложней, чем здесь, – сказал Харрах. – И место более пустынное – болота, разные протоки, острова… И, не забудь, граница округов как раз проходит в тех местах. Еще придется выяснять и согласовывать, кому ловить… На это тоже нужно время. Сцепятся, как пить дать. Каждый хочет сам все провернуть. В какой округе биксов загребут – той и почет, и уважение. Всегда так было. Вожаки народа очень любят почести, возьми, к примеру, своего папашу! Вождюки!.. К тому же, – он замялся, – это… не обычный самофлай, насколько я могу судить.

– Огромный, что ли? – удивился я. – А что в нем необычного? Такой я сам однажды видел… Впечатляет, кто же спорит! Но зачем нужна эта махина, если всего – столько пассажиров? Или там, на маяке, за третьим поворотом, на каком-нибудь болоте – целый сборный пункт? И там ихуже много?