Текст книги "Дети, играющие в прятки на траве"

Автор книги: Александр Силецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)

– Нет, – ответил я со вздохом. – Разговаривали взрослые, а я… подслушал.

– Умный мальчик, – то ли насмехаясь, то ли одобряя, молвил Грах. – Услышал – и помчался сообщать. Ты далеко пойдешь, дружище.

– В другой раз промолчу, – угрюмо огрызнулся я.

– Другого раза может и не быть, – с неясною печалью возразил мне Грах. – Нет, ты все верно сделал. Уж по крайней мере не ошибся адресом… Насколько я могу судить, отец твой совещался с кем-то? Так?

– Н-ну…да. Наверное.

Ужасно не люблю быть в глупом положении! И вечно вляпываюсь – как последний раздолбай…

– С кем шли переговоры – вычислить нетрудно, – Покивал с бесстрастным видом Грах.

– Я потому стал уточнять, мой милый Питирим, – проникновенно, будто извиняясь, вновь заговорил Яршая, – что… ну, словом, ежели везде, то мне последует немедленный заказ на траурную музыку, а доктору придется срочно подготовиться к приему новых пациентов. Впрочем, в любом случае ему работа, к сожаленью, будет…

Вот не знаю, как насчет печальной музыки – скорей всего Яршая все-таки приврал, чтоб как-то оправдать свой интерес, но что касается прибавки дел у Граха, тут я ни секундочки не сомневался. Истинный масштаб предполагаемых событий волновал их по другим причинам, это было ясно. Но я понимал: сейчас уже начнутся игры взрослых, и мне в них лучше не встревать. По крайней мере на таком вот, взрослом, уровне, когда, неровен час, придавят ни за грош.

– Ну что же, ладно, – произнес Яршая буднично-хозяйским тоном, – собирайтесь все и – милости прошу – пить чай! Сегодня мама спрограммировала редкостный пирог. Во всяком случае она так обещала.

– Да, пап, мы недолго. Нам с Питиримом надо кое-что еще обговорить… Ну, разные дела! – Харрах многозначительно мигнул мне, чтобы я остался.

– Дело ваше, – согласился Яршая. – Только не тяните. Вечные вселенские секреты!.. – со смехом повернулся он к доктору, взял гостя под локоток, и они оба чинно и неторопливо удалились к дому.

– Так, – сказал Харрах, когда мы остались одни, – чем ты сегодня занят?

– Вот – к тебе пришел. Пока что… Чай скоро будем пить. А что-нибудь случилось?

– Уж послезавтра-то случится точно, – дернул плечом Харрах. – Тут одно дельце есть.

– Срочное?

– Ну, как тебе сказать…

– Я вообще-то собирался заглянуть в информатеку, – возразил я. – Надо кое-что для школы приготовить. Так и не наведался туда за лето…

– Можешь и к закрытию прийти, – махнул рукой Харрах. – Ведь это же недолго, полагаю?

– Я надеюсь. Не люблю сидеть там. Неуютно, пусто… Каквказарме.

– А ты был в ней? – с удивлением спросил Харрах.

– Нет. Но примерно представляю.

– Ладно. Значит, мы договорились. Для начала ты исполнишь мою просьбу, а потом… Короче, нужно встретиться с одним человеком и передать ему пакет.

– А что в пакете? И что за человек?

– Да тут в округе есть один чудак, безумный коллекционер. Собирает подлинные рукописи. Представляешь?! Вот отец и печатает для него партитуры. Обычно-то это ни к чему, сам знаешь – заложил в блок памяти, и никаких проблем… Отец уже подготовил новую порцию, все собрал, и теперь желательно из рук в руки передать пакет. Почте, как она сейчас работает, отец не слишком доверяет, ну, и наш любитель нот – туда же… С ним обо всем условлено, он будет ждать…

– А сам ты что, не можешь? Слишком занят?

– В принципе я мог бы, разумеется, и сам сходить… Но у отца сегодня гость, я обещал установить прибор… Боюсь и не успеть. Ты выручи, а?

Взгляд у Харраха был такой доверчивый и честный, что я невольно растерялся, неспособный в этот миг определить: врет он бесстыдно, пользуясь моим неведением, или все правда – партитура, коллекционер…

– Ну, хорошо, – сказал я, – предположим. Ну, а если б я к тебе не заглянул – тогда как?

– Как тогда? – Харрах задумчиво провел пальцем по панели аппарата. – Я бы позвонил тебе и попросил прийти. Сегодня у вас были гости, и ты оставался дома. Ведь у вас так принято, насколько мне известно…

– Иногда меня, наоборот, из дома усылают погулять, – ответил я. – Так было и на этот раз. Про послезавтрашнюю заварушку я узнал случайно.

– Специально не ушел и слушал? – заговорщически подмигнул Харрах. – Ну, ты даешь! А если бы тебя застукали? Такие вещи не прощают.

– Надо знать места, где не застукают, – довольный, отозвался я. – Да и чего теперь переживать?! Ведь главное – нам все известно. А кругом – и не подозревают…

– Это хорошо. Мы выиграли темп.

– Зачем он нам?

– Не знаю. Но, наверное, зачем-то нужен. Видел, как отец и гость засуетились?

– Да уж не слепой! И вправду удивительно… Ну ладно. Где мы встречаемся с твоим коллекционером? Кстати, как он выглядит? Обидно будет промахнуться… Может, лучше – прямиком к нему домой?

– Нет, дома он не любит. Опасается чего-то, как я полагаю. Я еще ни разу…

– А чего же сам к вам не зайдет? Уж если так ему приспичило…

– Стесняется, наверное. Не знаю…

– Хорош фрукт! То вдруг стесняется, то вдруг всего вокруг боится…

– Говорю тебе: он малость чокнутый, и спорить с ним… Они с отцом когда-то столковались, так с тех пор и повелось – чтоб без свидетелей и на нейтральной почве… Мало ли на свете чудаков!

– Оно конечно, – согласился я без всякого энтузиазма. – Ну и как его узнать?

Ох, что-то мне не нравилась вся эта кутерьма, но виду я не показал. Мне даже стало интересно.

Харрах махнул рукой:

– Он сам тебя узнает – по пакету с нотами. Большой получился пакет – заметно сразу. И идти близко. Под горой часовню видел? Старая такая…

Я с важным видом покивал.

– Вот там и будет ждать. Место безлюдное, не разминетесь. Получается – как раз на полпути к информаторию. Ну, чуть-чуть в сторону. Ты, главное, не бойся.

– А с чего ты взял, что я боюсь? – пренебрежительно сказал я. – Ведь не к биксам в гости! Только место… странное какое-то… Часовня!..

– Да уж так договорились, я не знаю. Он всегда встречает там. – Харрах пожал плечами.

– Разве сложно – передать ему на комп, и все дела? Я б так и поступил. – По правде, мне не очень-то хотелось отправляться к той часовне. Я же слышал, как ребята говорили: место гиблое, глухое, и покойники из-под земли встают, чтоб из реки напиться, пить им хочется в своих могилах, оттого и стонут, и страдают, и выходят на поверхность. Если попадешься, то пиши пропал… – Конечно, – повторил я, – передать на комп, он все скопирует, как надо, в лучшем виде, и проблем нет.

– Чудак-человек! – засмеялся Харрах. – Что – копия?! Их можно миллион наделать. Ему не копия – оригиналнеобходим!.. Чтобы один-единственный был экземпляр. Во всей Вселенной. В этом ценность! Понимаешь? Чтобы только у него у одного. Как бы сокровище…

– Вот ведь заладил! Передам. И вправду – по пути. Только, сдается мне, мудришь ты что-то. Ладно. А когда?

– Не бойся, не сию секунду, – успокоил весело Харрах. – Не на пожар бежишь. Я полагаю, никакой не будет катастрофы, если он немножко подождет. Уже бывало, и не раз… Вот чай сейчас попьем… Здесь добираться-то всего минут пятнадцать. Прямо через лес. Там есть удобная тропа…

Да, в доме у Яршаи чай любили пить всегда. Что называется, в любое время дня. Своеобразный ритуал. И отказаться было ну никак нельзя!

– А этот доктор Грах какой-то жутко мрачный. Дядечка, по-моему, с большим приветом, – поделился я с Харрахом по дороге к дому. – Так и хочется назвать его не Грах, а Трах. Великий и ужасный доктор Трах!.. Любитель завтракать младенцами и птичками колибри.

– Доктор Трах! – со смехом подхватил Харрах. – Неведомый пришелец из неведомого мира. Спит, стоя исключительно на голове, в углу. И иногда вдруг падает. И грохоту – на всю округу!.. Я его сегодня тоже вижу в первый раз. Отец сказал: известный очень врач.

– Тогда – зачем сюда? – невольно подивился я. – Сидел бы себе в городе. Там пациентов-то, небось, побольше, есть где развернуться. Разве нет?

– Так и врачей там всяких – пруд пруди! – резонно возразил Харрах. – Такая конкуренция, что и не каждый может проявить себя. А в общем, я не знаю… Что-то, вероятно, у него стряслось… Отец мне ничего не объяснял. Вот – познакомься, говорит. И все… И сразу же гулять ушли.

– Я дома постараюсь хорошенько разузнать, – пообещал я. – Уж отец-то мой определенно в курсе.

Стол, где пили чай, стоял не на веранде, как у нас, а в доме, посреди большой красивой комнаты с окном во всю стену. Яршая, хоть и занимался днями напролет со всяческой сложнейшей электроникой, любил все старое: и вещи, и убранство, и стиль жизни, даже вдоль стены расставил полки с настоящими, теперь уж редкостными книгами – в других домах обычно я встречал миниатюрные бюро с ячейками, где на кристаллах сохранялось все, что только пожелаешь, ну, и по углам, конечно, раздвижные разные экраны, пульты… Я подозреваю, у себя в рабочей комнате Яршая вдоволь пользовался самыми новейшими комп-голофонами, но для души – не для гостей же, для фасона, не такой он человек! – держал на полках книги в старых переплетах, с интересными картинками – мы изредка с Харрахом перелистывали их, забавно, спору нет, но чтобы этим захламлять весь дом!.. Другое дело – мой папаша: он по долгу службы это все хранил, и то – в чуланах и на чердаке, поскольку понимал, что на него начнут коситься, ежели увидят, или даже посчитают малость ненормальным. А Яршая вот плевать хотел на мнение других, жил, как считает нужным, не навязывая ничего другим, и был вполне доволен. Удивительная личность! Сам-тоя предпочитал внедрекс-подсказки, там эффект присутствия – сума сойти, и, главное, запоминается все сразу, навсегда. И все-таки мне в этом доме нравилось. Не потому, что был он уж какой-то сверхшикарный, супермодерновый, с уймой разных, самых современных безделушек, с удивительной псевдочетырехмерной планировкой, как сейчас особо модно, – просто было здесь уютно, тихо, я сказал бы, очень непосредственно и не кричало на весь свет, насколько знаменит хозяин дома. Люди жили тут, чтобы работать, и работали, чтоб жить, и это делалось легко и без натуги. И теперь мы все уселись за большой овальный стол, в распахнутые настежь створки грандиозного окна вместе с пушистыми снопами солнечного света, словно бы скользя по ним, как по прямым бессчетным рельсам, залетал веселый летний ветерок, а на столе дымились чашки с ароматным, обалденно вкусным чаем, возвышались блюда с пирогами, вазы с фруктами из сада, расписные и узорчатые – и не разберешь, из глины или из особого стекла, но никакой синтетики, здесь ширпотреб не уважали! – да, ужасно милые корзиночки со сластями и всевозможными сортами нежного пахучего варенья, и казалось: на Земле – повсюду так, ни страха нет, ни злобы, ни мучительного ожиданья… Добрая Айдора, мать Харраха, кстати, рисовальщица что надо (даже мой отец позировал ей, а потом забрал портрет и вывесил в передней против двери, чтобы сразу было видно), каждому подталкивала то пирог, то сласти, улыбалась и почти шептала: «Ну, возьмите, это вкусно, я ведь так старалась». Доктор Грах с отменно строгим видом, чуть склонивши набок голову, сидел напротив нас с Харрахом – на меня он вовсе не смотрел, а вот на друга моего кидал время от времени тяжелые пронзительные взгляды. Наконец он поманил Харраха пальцем и, потянувшись через стол, чуть слышно произнес: «Зайди ко мне в лечебницу на днях. Покажешься и… вообще». Вот это да! А я-то думал, что Харраху все болячки нипочем! Но, к удивленью моему, Харрах лишь кротко, понимающе кивнул. Асам Яршая между тем повел излюбленный застольный разговор. Обычно говорил он об одном и том же, правда, каждый раз затрагивая новые детали, о которых прежде не упоминал, но общая канва беседы – а точнее монолога – мне была известна хорошо: идиотизация учебного процесса, идиотизация морали, идиотизация науки в целом, идиотизация искусства, идиотизация сложившихся повсюду отношений, идиотизация системы власти, в том числе и тех, кто управляет, – и в таком же духе, обо всем и без конца… И вот что любопытно: многое в его словах мне представлялось верным, но, едва я приходил домой и видел мать с отцом, услышанное быстро улетучивалось и переставало волновать – настолько, что и обсуждать с родителями это все казалось странным и смешным… Грах слушал поначалу невнимательно, вполуха, занятый какими-то своими, невеселыми, как пить дать, мыслями, но понемногу он расшевелился, даже стал поддакивать, смешно подергивать лицом, когда был с чем-то не согласен, поводить плечами якобы в недоуменье, а Яршаю это только распаляло – обожал, чтоб слушатели в рот ему глядели, не сидели просто так.

– Вот я и говорю, – со смаком рассуждал он, – что мы знаем из Истории – в реальности? Да ничего! Разрозненные факты, так сказать, этапы, тонкие, порой сомнительного свойства, ломкие цепочки следствий, а все остальное – темный лес. Не чувствуем мы прошлого, не понимаем. Не желаем понимать. И вечно только так и получается: причина – следствие, приход – расход… Утилитарный взгляд, рассудочный. Беспомощный, да-да! Чему нас учат, скажем, в школах, в университетах? Ни-че-му! Нас обучают, как быть однозначно-трезвомыслящим, бездумно верящим в прогресс, изобретательным в деталях хамом. Хам на марше. Знающий, какое ему нужно Завтра. Ради этого готовый на любое преступление. И это называют воспитанием достойного, дерзающего Человека. С большой буквы. Эдакая вошь, пытливо изучающая место, где особенно приятно укусить… А вот культуры знаний, взгляда на познание как на великое и гармоничное искусство – нет, не прививают! И понятно почему. Во-первых, это сложно: вся культура человека – не дискретна, как хотелось бы, попробуй охвати-ка целиком! Не получается обычно, только редко-редко… Во-вторых, прогрессу человечность не нужна, поскольку он – продукт цивилизации, а для нее культура – этика, духовное начало, нравственность, чувство прекрасного – досадная помеха. В-третьих, человек, проникшийся культурой, прекращает оперировать причинно-следственными частностями как эквивалентом целого, он видитэто целое и понимает, что в такой безбрежности все равноценно, напрямую не зависит друг от друга и нельзя поэтому, не умаляя истины, что-либо ставить во главу угла.

– А вы считаете, что в мире есть прогресс? – вдруг усмехнулся доктор Грах.

– Конечно! – тут Яршая подбоченился и важно оглядел сидящих рядом. – Безусловно! Внекультуры – просто неизбежен! И, к примеру, мы тут все – итог такого вот прогресса. Из того, что было, мы усердно признаем и помним лишь необходимое, чтоб оправдать сегодняшнее состоянье наших взглядов и поступков, и однозначно прозреваем наше будущее, исходя из тех же взглядов и поступков. Будущее, каковое не наступит никогда в том виде, как бы нам хотелось, мнилось, ибо все оно слагается не из бесчисленных структур Истории – и прошлой, и сиюминутной, а из наугад удачно выхваченных и подогнанных между собой фрагментов, отражающих лишь наше примитивное желание красиво соответствовать своим эгоцентрическим мечтам. Не более того. Для нас грядущее – не то, что случится в реальной действительности, где нас может, кстати, и не быть, но только то особенное состояние, которое позволит нам на прежний лад бездумно перекраивать и после удивленно осмыслять эту действительность. Вне нас – нет ничего. Хотя мы на словах и признаем законы мира. Ежели они способствуют приоритету «хомо» над всем остальным… Такой пикантненький нюанс… Реализация желаний– это, в сущности, и есть прогресс. И, соответственно, их проявившаяся не-реализация – застой. Но с каких пор желания – аналог культуры? Они могут совпадать с ней, а могут идти и вразрез. Они передаются в знаниях, чтоб полновесно себя выражать. И чем утилитарней знания, тем четче контуры прогресса. А утилитарности культура не нужна. В культуре нет прогресса. Расширение – да, есть. И только. Потому и говорю я: человек, осознавший себя венцом всего, становится вне культуры. Что мы и имеем, между прочим. Удовлетворив очередное, по необходимости, желание, мы сотворили биксов, а когда они внезапно сделались частью планетной культуры, мы немедленно отвергли их, отвергли напрочь, ибо за пределами культуры, там, где начинается наш человеческийпрогресс, они – помеха нам, реальный и жестокий конкурент.

Тут я не выдержал, хотя и знал прекрасно, что воспитанные мальчики всегда молчат, покуда взрослые усердно разглагольствуют – не важно, на какую тему и зачем. Но упустить такой момент я попросту не мог!

– Прошу прощения! – воскликнул я. – Но я давно хотел спросить…

– Конечно! С радостью тебе отвечу, мой дружок, – сказал Яршая, будто бы и вправду дожидался моего вопроса. Вот уж деликатный человек! Другой бы непременно начал: как тебе не стыдно, подожди, когда другие говорят, и вообще, что за манера – прерывать!.. – Я слушаю тебя.

– Н-ну, в общем… – произнес я, запинаясь, – не возьму в толк: кто же эти биксы? Роботы?

– Господь с тобой!

– Пускай не роботы, но все равно… какие-то особые машины, да?

– Опять не так. И вообще – откуда эти сведения?

– Из учебников, – слегка сконфузясь, отозвался я. – Там пишут: люди много лет назад себе в помощники создали биксов, а те взбунтовались.

– Чушь! Я постоянно требую: необходимо гнать взашей таких писак! Своей безграмотностью они портят молодежь. Но надо мной смеются… Чертов Общеобр! – Яршая грустно и беспомощно взглянул на Граха, словно тот мог посодействовать ему сию минуту. – Нет, мой милый Питирим, неверно это. Биксов не создали наподобие машины – их взрастили. Как Харраха, как тебя, как множество других…

– А что ж тогда… – вновь встрял я.

– Почему у них такие непонятные, невероятные способности, так? Что ж, действительно, способности закладывали в них с избытком… Это было нужно, чтобы люди доверяли биксам. Но не так, как доверяются машинам! Друг, советчик, скрупулезный исполнитель, поставщик оригинальных, своевременных идей – вот кто на самом деле бикс. Где человек пасует, там он многое способен сделать сам. А внешне биксы в сущности не отличаются от нас. И так же могут горевать, и веселиться, и мечтать… Это не роботы, это – особенные существа.

– Но ведь их вывели искусственно! – упрямо возразил я. – Люди не рождаются такими.

– Ну и что из этого? – Яршая был, похоже, удручен моим непониманием. – Мы тоже не такие, как, положим, воробьи или кроты. И что же? Объявить нас низшей расой? Непохожесть – далеко не аргумент… Да, биксы не рождаются, подобно людям. Но им это и не нужно! Так что успокойся, мой дружочек, биксы – это не машины. И не затевались таковыми.

– Странно, – покачал я головой, – в учебнике написано иначе. Сам учил недавно: биксов сотворил какой-то Люцифер – во вред и наказанье человечеству.

Яршая чуть не поперхнулся от негодования, мгновенно покраснел и шумно замахал руками.

– Слышали? – истошно завопил он. – Нет, вы слышали? Уму непостижимо… Чемуучат?!. Выкинь этот вздор из головы. И раз и навсегда запомни: изначальную идею биксов разработал гениальный человек – Хуан-Мардук-бен-Шварц. Был очень маленького роста, отчего и получил прозвание «мальчонка Белиал». Но уж никак не Люцифер… Ведь Люцифер – несущий свет. Так, по преданью, сам себя именовал Христос, фигура яркая, но малодостоверная. А вот Хуан-Мардук…

– С ним, между прочим, тоже не все ясно, – неожиданно заметил доктор Грах.

– Про-остите?! – повернулся к нему с вызовом хозяин дома. – И в каком же это смысле?

– В самом приземленном, так сказать. – И доктор хитро подмигнул Яршае, точно продолжал давнишний, но отложенный на время спор. – Уж слишком наворочено вокруг него. И супергений был какой-то, да и жил невероятно долго – чуть ли не под триста лет. Не верится…

– А я вот этим сведениям – верю! – убежденно заявил Яршая.

– Ваше право. Подходящий аргумент, чтоб прекратить дискуссию. Но не исключено, что и в помине не было такого человека. В смысле – одного-единственного. А был целый коллектив, в котором этот человек работал. Может быть, руководил, не знаю… А в итоге получилось имя собирательное. Это уж старинная традиция: чтоб был учитель и вокруг него – ученики. Почетно состоять при гении и продолжать его дела… Пусть даже этот гений не существовал… Ведь все произошло давным-давно, и документы многие утеряны – пойди-ка разберись, что правда, а что вымысел. Как говорится, улучшение имевших место фактов… Нужно очень осторожно подходить к деталям…

– Все равно я верю! – повторил Яршая.

– Люди верят и в Христа, – пожал плечами доктор Грах. – Вернее, в чудеса, которые он якобы творил. Уж сколько лет прошло!.. Чем ваша вера лучше? А?

– Надежней, – прошептал Яршая.

– Ну, для веры это не критерий. Достоверность и научность, к сожалению, как раз и не дают нам оснований безоглядно принимать все, что записано в предании.

– Вот тут я никогда не соглашусь! Ведь вся наука держится на вере, что полученные результаты – истинны. Поставь однажды под сомнение такую убежденность – многое разрушится в момент. И вряд ли это будет человечеству на пользу…

– Человечеству – пожалуй, – отозвался доктор Грах. – Но есть уже и новые носители, так сказать, разума…

– Рассудка! – пылко уточнил Яршая.

– Нет, разума. Не надо принижать способность мыслить, созидать!.. В конце концов огромное количество деяний в человеческой Истории довольно трудно обозвать рассудочными. Но они – разумны. Ибо часто – нелогичны, вздорны, попросту нелепы. А уж это – неотъемлемое свойство разума.Рассудок никогда подобного не допустил бы.

– Понимаю, – с тихой горечью сказал Яршая, – вы пытаетесь меня уверить, что и биксы тоже склонны быть непредсказуемыми и порой теряются, когда из многих надо отобрать единственное, верное решение.

– А разве нет? – чуть улыбнулся доктор Грах. – И сами вы не замечали? Да не надо далеко ходить. Одно стремление их не вступать с людьми в конфликт – наверное, чего-то стоит! С точки зрения рассудка– это далеко небезопасно. Но с позиций разума,элементарной человечности…

– Довольно скверный комплимент для нынешних властей, – с сарказмом произнес Яршая. – Они-то чувствуют себя всесильными и правыми – во всем. А тут – такое унижение!.. Нас, стало быть, жалеют, не хотят, как малых деток, обижать… Но получается, что биксы, если им приспичит…

– Не приспичит, – успокоил доктор Грах.

– Откуда вам известно?

– Полагаю, это знают все. Лишь строят из себя наивных простачков. Конечно, так удобнее, когда стремишься удовлетворить свое тщеславие. Когда пытаешься всех убедить в своем величии и подлинной необходимости, которые на самом деле – ничего не стоят. Нет, конфликта ищут только люди, дабы самоутвердиться. Биксам конфронтация нисколько не нужна.

– А нам вот в школе по-другому говорили, – не сдержался я, украдкой глянув на Харраха. Тот сидел с невозмутимой, постной рожей и сосредоточенно жевал пироге орехами, всем своим видом словно говоря: меня не трогай, мое дело – сторона, давным-давно неинтересно.

– Господи, нашел что помянуть! – Яршая с возмущением всплеснул руками. – Школа!. Да тебе тамвпять минут докажут, что и солнце поднимается на западе! Или еще какую-нибудь дурь прикажут вызубрить. А ты и будешь верить, да?

– Ну, знания-то дети все же получают… – мягко возразила добрая Айдора.

– Знания!.. Ты это называешь знаниями?! Выпускают ни на что не годных идиотов. Я же наблюдаю, как Харрах наш занимается, какую дребедень им впихивают в головы!.. Иной раз даже начинаешь думать: господи, за что их так, неужто можно день за днем, всерьез?.. Как будто специально… кто-то дал учителям такую установку: воспитать болванов, не знакомых толком ни с историей, ни с мировой культурой, ни с наукой, не способных творчески решить простейшую проблему. Вместо знаний – суррогат, бессмыслица, подмена ценностей!.. И это выдают за достижение учебной мысли! Поколение тупиц, исправных исполнителей, и только… Поневоле задаешь себе вопрос: зачем все это, может, именно в том цель и состоит – не дать развиться ребятишкам, чтоб в дальнейшем не мешали? Но кому?

– Похоже, ваш вопрос содержит и ответ, – печально хмыкнул доктор Грах. – Все это выгодно лишь тем, с кем человечество пытается бороться. Только ведь… неужто вы и впрямь считаете, что биксы обрели такую силу?

– Насчет силы не могу сказать с уверенностью, – тихо произнес Яршая. – Она есть, конечно, но ее масштабы… Думаю, в действительности биксы ни при чем. Не до того им. Если кто и гадит, то скорей – свои…

– А им-то что за радость? – удивился доктор Грах.

– Во-первых, тайных лизоблюдов, норовящих выслужиться перед биксами любой ценой, хватает. Для них биксы – венец разума, которому грядущее-то и принадлежит. Мы, люди, – пройденный этап, и надобно успеть примкнуть, пока не поздно, к тем, что явно прогрессивней. Нынче многие готовы верить в это… М-да… Вскочить в отходящий поезд… На мой взгляд – порочная идея… Ну, а во-вторых, есть давняя и очень подлая, по сути, провокаторская тактика: нарочно делать хуже, хуже, чтоб в какую-то минуту людям сделалось невмоготу и они с радостью пошли громить направо и налево, повинуясь приказаниям вождей. А что вожди в итоге обретут – достаточно понятно. И какая установится повсюду жизнь – понятно тоже… Чем дальше в пещеры, тем выше у вождей авторитет.

– То есть вождизм – понятие пещерное? – заметил доктор Грах.

– Вне всякого сомнения!

– Боюсь, такие мысли одобрения не встретят. Ни у тех, кто пыжится не опоздать на поезд, ни у тех, кто сам себя считает выразителем прогресса. Впрочем, кто сказал, что возвращение в пещеры вещь ужасная и противоестественная? В человеческой истории такое было много раз. И, как ни странно, в результате это шло на пользу… Люди начинали прозревать и делали большой скачок вперед.

– По-вашему, и войны, подводившие народы к пропасти, а иногда и истреблявшие их подчистую, – тоже благо? – вскинулся Яршая.

– Как взглянуть, – невозмутимо отозвался доктор Грах.

– Вы это называете прогрессом?

– Все – прогресс. Уж коли мы хотим употреблять такое слово. И Вселенная когда-нибудь окончит свои дни и обратится в прах, в ничто, с которого когда-то началась… Движение по кругу – это, вероятно, и является прогрессом. Мы же – только маленькая часть всеобщего процесса, именуемого Бытием. Такой невзрачный, крошечный вагончик, то бегущий равномерно, то с немалым ускорением, то резко тормозящий, полагающий, что он свободен в выборе пути и времени, какое собирается затратить на дорогу… А на деле – трасса несменяема, и времени в обрез, и все подчинено вселенскому закону обращения в ничто… Хотим мы или нет.

– Тогда – к чему потуги? И к чему весь этот разговор? – воскликнул горестно Яршая.

– Чтоб успеть пройти весьпуть, а не застрять на половине. Было бы весьма обидно…

– Что ж, – признал Яршая, – тут вы правы. Было бы и впрямь обидно: толком не начавши ничего, вдруг взять – и оборвать. А мы как раз и пробуем сейчас единым махом все разрушить. Эдакий очередной эксперимент…

– Не понимаю…

– Да все очень просто! И у вас это сидит в мозгах – вы только не прикидывайтесь, ради бога! – и в мозгах теперешних детей. И новым поколеньям сладко не покажется. Я повторял и буду это повторять – всегда. Ну, не способны мы иначе жить!.. Какие бы слова ни говорили – ласковые, умные, проникновенные… Ура, нашелся новый повод для борьбы! Ведь истинный, обыденный прогресс не существует,как культура, – он всегда и всюду борется, воюет со своими составляющими и усматривает в том спасение и смысл. Бедные-бедные дети, которых сейчас учат! С чем они вступают в жизнь, да и какую жизнь построят!.. Хотя… по правде, все мы бедные, ничуть не лучше. А искусство, господи!.. К чему свелось?! Коль помогает лупить биксов и при этом возвеличивает «гомо» – оно подлинное. Ну, а ежели не так утилитарно выступает, в сторону чуть-чуть идет и видит себя прежде всего частью, ценностью культуры, то – долой, не надо. Говорят, искусство ангажировано человеческим прогрессом. Производное прогресса. Вот дела! А я-то до сих пор, дурак, считал, что оно просто-напросто – извечный факт культуры. Эх!.. Наука стала самоценной – так, по крайней мере, заявляют все ее апологеты. И резонно получается: злокозненные биксы – всего-навсего продукт большой науки. Нечто, выпавшее вдруг в осадок, – будем выражаться по-солидному – при проведении не слишком убедительного, чистого эксперимента. Что ж, поставим новый? А вот – дудки! Поздно.

– Да, – поспешно согласился доктор Грах, все это время тщетно порывавшийся встрять в бесконечно-бурный монолог Яршаи (из которого я, честно говоря, и половины не уразумел), но каждый раз, из деликатности, сникавший. А Харрах – так тот сидел, напыжась от восторга, будто сам отцу готовил эту речь. – Да-да, вы правы. Будет трудная борьба. И чем закончится – еще большой вопрос.

Что с ним? Неужто принял сторону Яршаи? Или это он нарочно, чтоб уйти от спора? Вообще-то разговор довольно скользкий получался… Даже я почувствовал. А может быть, они так и хотели: дескать, пусть детишки тоже слушают да набираются, покуда позволяют, ума-разума… В другое время и в других местах – никто ведь эти темы поднимать не станет. Побоятся. Либо не сумеют – должным образом. Сейчас и впрямь косноязычных и придурочных – полным-полно…

– Ага… Вы, значит, полагаете, они способны применить любые средства? – помрачнев, спросил Яршая. – Вплоть до тотального уничтожения людей? Не забывайте, что у нас оружие не хуже. Разработчики на славу постарались. Просто было бы безумием его использовать!

– Не в этом дело, – с расстановкой отозвался Грах, словно хозяин дома совершил вдруг перед ним невероятное открытие, которое не так-то просто осознать. – И не только в этом, – повторил он, наливая себе в чашку до краев одной заварки – терпкой, крепкой и горячей. – Право же, никто не хочет конца света. Тут, как говорится, цель немножко не оправдывает средства… Но людей осталось мало, вот ведь что. Не больно густо для такой планеты – да и по сравненью с тем, что было… Эпидемии, экологические смерти. Словно шквал прошел…

– Не забывайте, дорогой, что и процесс людского размножения затормозился. Еще до напастей, – возразил Яршая. – Это в общем-то закономерно. Был момент, когда на матушке-Земле все наконец стабилизировалось. Полное материальное насыщение. Гарантия выживаемости каждого индивида. Снятие глобальных социальных стрессов… И – как следствие – все стали жить намного дольше. Видимо, тогда-то и сработал биологический регулятор. Сначала размножение приостановилось, затем вдогонку – точно отголосок давних, позабытых дней – все эти эпидемии и массовое вымирание народов…

– Вы мне курсистории читаете? – осведомился ядовито доктор Грах, единым махом осушая чашку с раскаленною заваркой. Дикость, как я понимаю… А еще из города, где всем хорошие манеры с детства прививают!..

– Нет, я просто размышляю вслух, – сердито дернулся Яршая. – Вам не нравится?