Текст книги "Дети, играющие в прятки на траве"

Автор книги: Александр Силецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)

– Его всегда недоставало, – с важным видом, лишь бы подыграть коллеге и тем самым поубавить его спесь, изрек я очевидную банальность.

Левер вздрогнул и с немалым удивленьем глянул на меня:

– Но это… в общем-то… смешно!

– Возможно. Очень многое смешно. И то, что ты наговорил здесь, да и то, что я могу сказать в ответ. По сути, все легко свести к неумной или неуместной шутке. Выставить в дурацком и обидном свете.

– Как я понимаю, это ты и пробуешь сейчас проделать. Верно? – сокрушенно закачал он головой.

– Помилуй, у тебя какая-то болезненная мнительность! Смысл всяких возражений непременно примеряешь на себя. Так можно далеко зайти.

– Нет, просто я тебе не слишком доверяю.

– Ради бога! Только почему же, в свой черед, обязан верить я? Какие основания? Вот ты наговорил…

– Ну, положим, ты-то знаешь хорошо, что я не вру! – запальчиво воскликнул Левер.

– Вот не факт. Тебе ужасно хочется,чтоб было так. А как на самом деле…

Левер растерянно заерзал ладонями по своим острым, худым коленям. Выдержав длинную, тяжелую паузу, он неожиданно сказал:

– Конечно, хочется! И ты… не надо строить из себя какого-то сверхпатриота! Это неразумно. В наше время – неразумно. Я, по крайней мере, контролирую свои слова и абы что не говорю. Ты можешь в чем-либо со мной не соглашаться, заподозрить меня в ереси, но упрекнуть… Нет! Сто раз нет! Вот если б я пытался доказать, что биксов, предположим, никогда никто не создавал…

– Естественно, – скривился я. – До эдакой нелепости додуматься нельзя!

– А почему? – глаза у Левера внезапно загорелись. – Очень даже можно. И легко обосновать.

– Ну-ну… – с усмешкой произнес я, сам не замечая, что – уже в который раз! – попался на крючок. – Ведь есть огромное количество источников…

– Прекрасно! А нам в точности известно, ктоих составлял? И по какой причине? И зачем? Когда? И для кого? Случилось-то давным-давно… Ты в состоянии всем этим документам стопроцентно верить?

– До сих пор я худо-бедно доверял. И тысячи других людей, не самых глупых на Земле… По-моему, есть все-таки пределы, за которыми сомнение становится обычной глупостью, а то и хуже – безнадежным бредом.

– Значит, есть в Истории святыни, о которых – как о мертвых: или ничего в буквальном смысле слова, или только в самой превосходной степени, при этом сочиняя бездну привлекательных деталей?

– Может быть, – упрямо согласился я. – Хоть что-то ведь должнобыть истинным!

– Быть или попросту казаться?

– Иногда это одно и то же. Если есть долженствование, императив. – Я чувствовал, что говорю не то, что нужно, но других, не выученных с детства, слов сейчас не находил. Да и особо размышлять на эти темы не пытался никогда…

– Вот то-то и оно, – сказал со вздохом Левер. – Так случается со многими, почти со всеми… Я стараюсь этому не удивляться. Видишь, тебе страшно хочется, чтоб то, чему ты склонен доверять, чему тебя когда-то приучилидоверять, в итоге оказалось правдой. Сегодня одно не должно вызывать сомнений, завтра – другое. Смотря по ситуации…

– Ты, Левер, чудовищный скептик. И не просто скептик, но и циник. Для тебя нет ничего святого!..

– Не согласен, – весело ответил Левер. – Кое-что все-таки есть. Я, правда, не люблю болтать об этом с каждым встречным, не привык…

– А встречный – это я? Спасибо.

– Каждый благодарен в меру своих притязаний, – с улыбкой парировал Левер. – Ну, так вот… И самое, наверное, поганое: тебя подспудно приучили верить, но не доверять. Людишкам доверять нельзя, бумажке – можно. А в особенности той, какую назовут нетленным, эпохальным документом.Но не мне же объяснять тут, что любой источник, даже внешне полностью правдоподобный, в принципе несложно скомпилировать, подтасовать, подделать – появись вдруг в этом крайняя нужда. К примеру, очень славно заполняется какой-либо пробел в Истории, необходимый для последующих связных изложений, или же, напротив, прекращают вовсе поминать не слишком-то удачно освещенные события, поступки, упования, которые никак нельзя оставить в прежнем виде без ущерба для все тех же замечательных последующих связных изложений… Существует множество причин… И все их надобно учесть, а вновь открывшиеся факты – подтвердить документально. И всегда найдется прорва столь же завиральных документов, безусловно подтверждающих ошеломительную истинность первичного и как бы основного… Может быть, уже утерянного или все еще хранящегося где-то… Главное, не сомневаться. Да-да, вовремя поверить, а потом – не сомневаться! Многое на свете сразу станет проще, и понятней, и нужнее…

– Когда фактов много и они увязаны между собой… Уже не отмахнешься.

– Господи, да пусть их будет хоть сто тысяч! – встрепенулся Левер. – Разве это что-нибудь меняет? Факт однозначен по своей природе и не будоражит мысль, как миф. В том-то и дело! Миф убедительней реальных фактов, потому что он содержит тайну,а наука, собственно, и занимается раскрытием великих тайн. Нет мифа – нет Истории. Вот мы и создадим – традиции на этом поприще богаты. Сколько поколений умников из кожи лезло вон, чтоб их привить! А уж ученые в момент сумеют все растолковать с позиций правильнойнауки. Изловчатся доказать… И благодарные народы будут верить.

– Х-м… а ведь кто-то может попытаться и такдело повернуть! – пробормотал я, вдруг испытывая странное, необъяснимое волнение. Последние сентенции я пропустил мимо ушей – пустая демагогия, однако суть услышанного неприятно поразила. Ведь и впрямь, неровен час, отыщется какой-нибудь мудрила, у которого сверкнет в башке: все биксы появились вместе с человеком, и никто их никогда не создавал! Ну, как гориллы или шимпанзе… В какой-то миг мы обогнали обезьян, а биксы нынче – обогнали нас… И нет проблем: естественная эволюция! Какие, скажем, могут быть претензии у мамонтов к слонам? Одни, развившись, уцелели, а другие… Что делить нам с биксами? Вчерашний день, сегодня, завтра? Как и для чего делить планету, если мы обречены? Вот черт! Идейка – первый сорт. Хотя за километр от нее разит таким щемящим бредом!.. Но зато как ловко может умный человек воспользоваться ею! Или целое сообщество людей… А там и документы вмиг появятся, и подходящие свидетельства историков, и разные вещественные доказательства, и еще черт-те что!.. И будет – новый ФАКТ. Со всеми вытекающими, так сказать. А против факта – никуда… Неужто Левер это сам придумал – только что, по ходу разговора? В принципе он может, у него мозги шальные… Но, единожды придумав, станет ли молчать? Ведь до того приятная находка! Неожиданная, дикая, способная весь мир поставить на уши. Такая дорогого стоит. Разве Левер, человек до крайности тщеславный и самовлюбленный, этого не понимает и, швырнув алмаз на землю, не поднимет его тотчас, чтобы огранить достойным образом? Вполне логично так предполагать… И вся высокая идея нашей праведной борьбы мгновенно обесценится, по крайней мере будет вызывать изрядные сомнения. Мобилизовывать людей, воспитывать в них ненависть к поганым биксам станет очень трудно. Одно дело, если это враг, пришедший захватить твой дом, твое имущество, поработить тебя и твоих близких, и совсем другое – если он такой же, как и ты, и далеко не ясно, кто на самом деле жертвенная сторона. Ужасно неудобная и вредная мыслишка! Даже самую возможность, что она вдруг долетит до чьих-то там ушей, необходимо истребить в зародыше. Иначе – грош цена всем поколениям борцов. Да и твои успехи в жизни тоже сделаются малозначимыми, просто – нулевыми. Все – коту под хвост. И уже вряд ли будут шансы вновь поймать удачу. А всего-то навсего – одно глупейшее предположение!.. – Послушай-ка, тебе не приходило в голову, что кто-то может захотеть нагреть на этом руки? – повторил я.

– Нет. Все это – исключительно твоя фантазии! – расхохотался Левер. – С твоей вечной подозрительностью и патриотичным отношением к любой проблеме… Да помилуй бог, о чем ты?! Я же только для примера… Неужели ты считаешь, будто кто-нибудь всерьез…

– Считаю, – резко отозвался я. – Ты – первый. Вот с тебя и надо начинать.

– Ах, вон ты как… – Мой собеседник, крякнув, почесал затылок. – Надо же, а я такого за собой не замечал… И за другими, честно говоря… Ну, ладно. Если очень хочется… Тебе, наверное, виднее. Хотя всем известно: сказка – ложь, да в ней намек… – самодовольно произнес он.

– Для кого-то, может, и намек. И даже представляю – для кого…

– Опять – враги? Опять пугать начнешь? – скроил противную гримасу Левер.

– Ну, зачем пугать!.. И без того все – пуганые. А враги… Действительно. Ты даже не подозреваешь, сколько в них сидит коварства! Сами – люди, а своих же ненавидят! И вот это я не в состоянии понять. Откуда эта пакость в головах?!

– От бога, надо полагать, – глумливо хмыкнул Левер. – Умных да при том порядочных людей – всегда немного… До обидного иной раз! Нам бы не полемизировать, а дружно взяться за переустройство…

– Чего именно?

– Того, что в головах сидит. Того, что вбито в эти головы! Еще не поздно…

– Полагаешь, что твои… идейки более для этого подходят? Да кто станет слушать?!

– Будут, будут, уважаемый Брион! Не сразу, разумеется, но… И один нюанс поэтому хотелось бы отметить. Помнишь ли, совсем недавно ты сказал: мол, так и так, я все болтаю, ветер – носит, и мои слова для твоей веры – что блоха для желудя в лесу. Короче, ничему-то ты не веришь. А вот, глянь-ка, вдруг поверил! И заволновался!

– И совсем не оттого, что сказанное – правда, – вяло возразил я, понимая, что в действительности Левер подловил меня. – Проблема несколько в ином…

– Ого, уже – проблема! – Левер с деланным восторгом округлил глаза. – Какой пытливый ум!..

– Не ерничай. Сам знаешь: даже откровенный вздор иной раз может указать… ну, скажем так, на некоторые сферы, где толковый человек увидит, если пожелает, и рациональное зерно. А увидав, попробует взрастить…

– И что тогда?

– Не знаю. Но идея – скверная.

– Выходит, и все то, что я тут прежде говорил, – не так уж бесполезно! – торжествуя, подытожил Левер. – И теперь ты либо прекратишь упрямо доверятьвсему, что, кроме веры, ничего не требует взамен – всегда и всюду, либо станешь повнимательней выслушивать мои слова. Какими бы нелепыми они порою ни казались. Разве я не прав?

– Ну, Левер, браво, молодец! – я хлопнул пару раз в ладоши. – Вот уж, честно, и не ожидал такого бесподобного спектакля! Да… Не ожидал. Ты что же, полагаешь, будто бы кругом – дурак на дураке, а истина открылась лишь тебе? Уверовал в свою непогрешимость, исключительность? Хотя чего уж, на Земле всегда пророков было пруд пруди. А обвинителей – так и подавно. Надо думать, именно они, если принять твою позицию, и задавали тон в культуре… Мне смешно такое слушать, Левер. Даже страшновато. Не за то, что могут понаделать твои речи, а конкретно – за тебя. Ну ладно, я уж как-нибудь стерплю, но ведь другие-то окажутся покруче и найдут управу на тебя. Со всеми грустными последствиями. Я особенно жалеть не стану, правду говорю, но лучше все-таки уймись. И – приступай к своим делам. Давно приспело время вводить данные проверки в комп.

– Чтоб он их в своих недрах и похоронил? – язвительно заметил Левер. Нет, он был неисправим! Вот ведь сотрудничка мне подарила глупая судьба!..

– С чего ты взял? – с неудовольствием осведомился я.

– Да я прекрасно знаю алгоритм! Все со знаком минус – в циркуляцию по кругу, с постепенным затуханием. А уж на выход – только положительный отчет. И цифры – соответственно, от одного лишь взгляда на которые прохватывает радостный озноб. Кого ты обмануть стремишься, Питирим? Всех бедных обитателей Земли? Они и так, по существу, не знают ничего. Себя? Но ты же понимаешь: результаты компанализа тебе – по барабану. Как захочешь, так и будет. В первый, что ли, раз?! И эта, с позволения сказать, твоя инспекция – сплошная липа. Славная, обычная формальность, ничего в действительности не дающая и не обязывающая ровным счетом ни к чему.

– Левер, – произнес я, еле сдерживаясь, чтоб не раскричаться, – ты хоть и случайный человек здесь и не понимаешь многого, но все-таки – не забывайся. Думай поначалу. Незачем плевать в колодец, еще может пригодиться… Не тебе решать, что буду делать я потом! Твоя задача – исполнять, сию минуту и не рассуждая.

– Вон как ты заговорил!.. Что ж, можно было и предвидеть… Эдак ты, небось, командуешь и остальными, ловко прикрываясь громкими словами о тотальном благе, – с горечью ответил Левер. – Я, конечно, сделаю – нетрудно. Только до чего же все переменилось с того дня, как я покинул Землю!.. И тогда-то обстановочка была – не сахар… Сколько, мягко выражаясь, странных человечков выплыло тогда наверх вслед за смердящей, мутною волной!.. Вот твой отец, к примеру. Ты не обижайся, Питирим, но все-таки культуры ему малость не хватало. Впрочем, истинно культурных среди вожаков практически и не было. Культурный может быть советником по случаю, но чтобы в вожаки пролезть… И сам не захотел бы, да никто бы и не допустил подобной прыти. Никогда. Стать вожаком – большая привилегия для хама. Это место предназначено ему. Так повелось. Ну, а в какие хам обрядится одежки – это, право, несущественно. Еще раз повторю: уж ты не обижайся, Питирим. Не принимай все близко к сердцу. Что поделаешь, реальность – такова!.. Как говорят, Платон мне друг…

Подобный поворот беседы меня несколько обескуражил. Я к папаше относился всегда двойственно. Со всей безусловностью питал к нему сыновнюю привязанность (любовью, впрочем, это вряд ли назовешь) и столь же безусловно презирал его за многие поступки и замашки. Он был яркий (или, как частенько говорят, типичный) продукт школы того времени, обремененной дикими регламентациями, бесконечными реформами учебного процесса и от этого усиленно-тупой. И что начальная, что средняя, что высшая – без разницы, везде структура сохранялась одинаковой. Амой отец еще кончал и специфическую школу – в некотором роде славную надстройку, чердачок на здании образовательного идиотства. Это заведение порой именовали без особого почтенья: «школа вождюков». Отец всегда зверел, когда при нем так называли, прямо голову терял. Его беда, что в жизни он не повстречал такого любознательного и доброжелательно настроенного человека, каковой сумел бы плац-парадность его знаний хоть немного скрасить элементами культуры, общей человечности. Об этом можно только сожалеть, и я жалел его, бывало, ставши взрослым. Мне-то больше повезло. Все детство у меня прошло под знаком доброго Яршаи (где теперь он, да и жив ли вообще?), чуть тронутого странного философа и музыканта, от которого я много почерпнул такого, что, пожалуй, никогда бы впредь и не узнал. Но тоже: вроде был Яршая, а с другой-то стороны – существовали дом и школа, обновленная, осовремененная, вольная, с определенных пор смотревшая сквозь пальцы на грызню и потасовки между лучшими учениками (худшим, впрочем, тоже делались поблажки), школа, где к обычным тупости и плац-регламентациям еще добавили блицфанатизм, где, как и прежде, знаний не давали (в истинном, системном смысле), но зато толково приплюсовывали к их отсутствию формирование зачатков веры. Нет, религиозностью во всем этом не пахло (глупо делаться приверженцем единственного направления, когда другие в общем-то не хуже, и начальство школы это понимало), но догматы веры были, и нам следовало знать их назубок. Догматы веры в человека, в его славность и великое предназначение, в его неистребимость и всесильность; веры, что на свете только человекдостоин уважения, а вот все остальные – нелюди и мразь. Историю мы знали понаслышке, точно так же, как и географию с литературой; математику и физику – в пределах, чтоб продиктовать задачку компу; музыку и живопись не знали вообще, зато подробно изучали действие убойлеров, умели ловко пользоваться всеми разновидностями дедников, отлично разбирались в анатомии (и сексуальной, и военной), в технике – особенно универсально-прикладной; по пять часов на дню торчали в плац-спортзалах и, конечно, главное, до выпускного класса истово штудировали курс «Канонической истории» – по сути, он нам заменял три четверти образования вообще. Тем более что каждые два года этот курс в полном объеме подвергался пересмотру – ради углубления и уточнения забытых «доминантных» фактов. И спасибо, разумеется, Яршае – лишь благодаря ему я кое-что узнал сверх обучающей программы, хоть и был он, что греха таить, не наш, не верныйчеловек, за что в конце концов и поплатился. Это было неизбежно, он самк этому пришел. А мой отец – что ж, в обществе он сделался фигурою заметной, чтимой, правда, был в натуре бешеный, а дома – так и с придурью совсем. Но он всегда знал, чтонеобходимо сделать, и поступки его (пусть кому-то и претили прямотой своей и даже нелогичностью) на самом деле были правильныеи всегда имели четко обозначенную цель: во благо человечеству, а биксам и их прихвостням – во вред. Как еще много сотен лет назад указывал один известный полководец по прозванию Суворов: «Врагу – карачун, слава солдату!». Мой отец жил именно по этому завету. Ну и что, что был не очень-то культурный, зато биксам пакостил – сплошной восторг! Да. Подобрал соратников под стать себе. А как прикажете иначе? Они были все, как молот, бьющий в наковальню. Я не знаю, может быть, особая культурность их и размагнитила бы, разобщила. А в такое времечко, как наше, только лютая сплоченность и спасет. И прежде не однажды вывозила. Это лишь слюнтяи да потенциальные враги твердят: мол, биксы дали повод людям ощутить себя сполна людьми, задуматься о собственной культуре и путях развития, а вот закончится вдруг противостоянье, истребим всех биксов – и перед несчастным человечеством разверзнется такая пустота!.. Все – чушь. Как раз тогда-то и начнется подлинная жизнь, дурные биксы только застят перспективу, и мириться с этим – невозможно. Безусловно, время трудное и в чем-то даже смутное, однако это лишь этап, пускай мучительный, пусть неизбежный, как я понимаю, но короткий на шкале Истории и даже незначительный, по меркам общего прогресса, и когда-нибудь – пройдут века – о нем, быть может, и не вспомнят вовсе, ну, а если и припомнят, то в одном малюсеньком абзаце или даже в сноске, или просто фразой обойдутся: было, значит, но благополучно миновало. Сколько ведь таких уже случалось, в Лету канувших!.. Тогда кричали тоже: конец света, жить нельзя!.. А ничего, текли десятилетия, века, и все прекрасно жили, забывая о своих страданиях и мелочных испугах. И теперь, я полагаю, никакой не поворот в Истории, а только – рядовая вешка, галочка в хронограф типовой, из-за которой, право слово, так беситься и паниковать – смешно. Историю ведь все равно не повернешь и не переиначишь, что б там ни болтали скудоумные ученые старперы, она – есть, единственная и неповторимая, и каждое событие, уж если вдруг произошло, становится естественным и обязательнымзвеном Истории, как ты к нему ни относись. Все, что ни делается в мире, только в этом виде навсегда и остается. Ну, а захотел чего-то изменить и, паче чаяния, получилось, – радоваться рано, то есть даже повода, по сути, нет, поскольку не угодное Истории с порога отметается и распыляется само собой. Чтоб управлять Историей, необходимо встать наднею. Это всем живущим не дано. Мы можем только принимать события как данность. Если зло возникло, стало быть – его черед. Добро случайно тоже не приходит. Наша воля может лишь немного подправлять уже случившееся – с тем, чтобы носители такой вот воли, не исчезнув вовсе, смели проявлять ее и дальше. Революции, перевороты – это ерунда, они в Истории не изменяют и не отменяют ничего, они и есть сама История. Она же – не имеет ни конца, ни цели, как и все в природе. Мы наделены целенаправленностью действий, но целенаправленность-то эта и определяется течением Истории: реализуется лишь то, что не противоречит выживанию людского вида. Отклонения бывают, но они – локальны; в целом – тишь да гладь, одно поспешно компенсирует другое. Ведь в Истории, как и в Культуре, нет прогресса. Есть изменения во взглядах, в технологии, в науке, в методах, какими оперирует искусство, но все это ясно и наглядно характеризует уровень цивилизации,ее утилитарно-комфортабельное оснащение, не более того. История, а вместе с ней культура никогда с цивилизацией не совпадают, ибо они – шире, они как бы обнимают весь прогресс, баюкают его, одновременно оставаясь в стороне. Законы человеческой цивилизации и способы ее развития здесь в общем-то неприменимы. Можно так сказать: культура – суть запечатленная История; История – деяния во времени; а времени прогресс неведом. Оно есть – и все тут… Этому меня давным-давно учил Яршая. Думаю, он сам откуда-то все это почерпнул. И даже, думаю, не слишком ошибусь, назвав источник: сочинения Барнаха. Мне так кажется… Со многим я, конечно, не согласен, тем не менее есть мысли, и вполне приемлемые для меня. К примеру, то, что наше время – никакой не поворот в Истории, а просто – рядовая вешка. И сходить с ума, как некоторые поступают, – право же, смешно. Затянем пояса потуже и – переживем! Я – оптимист. Да, я готов и убивать от оптимизма, но, замечу, это – светлое начало, нужное прогрессу. Есть прогресс! И пусть Яршая не свистит. Так что папаша мой, естественно, не ангел, не подарок кое для кого, но так огульно перечеркивать его значение в подспудном росте благоденствия людей – нельзя. Внеисторично просто. Все-таки и школа тоже хоть какую-то, но пользу принесла. Не только навредила. Джофаддей, услышь такое, тотчас бы схватился за свой дедник. И, пожалуй, был бы совершенно прав. Но я с собою дедника сейчас не взял, да и натура у меня другая: ни характером в папашу я не вышел, ни утробно-злобной убежденностью – в учителя из школы. Тут Яршая свою роль, наверное, сыграл, какой-то все-таки надлом во мне оставил – и не знаю, плохо это или хорошо… Во всяком случае пока мне это не мешало. Ни на службе, ни в домашней обстановке. У меня нет ни жены, ни братьев, ни сестер – одни родители, живые и здоровые. И этого довольно. Да, пока довольно…

– Вот ты берешься осуждать кого-то, – произнес я тихо и нисколько не сердясь, – но ты подумай хорошенько: по большому счету ты и сам – продукт того же воспитания, какое получил и я. И это намертво засело. Разве нет?

– В каком-то отвлеченном смысле – да, – ответил неохотно Левер. – Все под богом ходим… Впрочем, я изрядно долго прожил вне Земли, а это, знаешь ли, людей меняет. И их психику, и образ мыслей…

До сих пор не понимаю, почему я так и не спросил: а где же именно он жил все эти годы? С кем? Мне, вероятно, было просто наплевать, уж если честно. Он – молчал, а снизойти и самому спросить – зачем?! В том-то и дело – снизойти… Я был хозяин здесь, на станции, а он – случайный человек, по сути – пешка, мелкота. Я даже был уверен точно, что уже его не встречу – никогда. Пройдет немного времени, он отсидит на станции положенный по договору срок – и все, опять куда-нибудь подастся, прочь с Земли. Перекати-поле – так когда-то говорили… То ли с сожалением, то ли с презрением… И я еще тогда подумал: этот– не жилец. С такими мыслями, с такими настроениями, с эдаким сумбуром в голове сейчас не тянут долго, быстро выпускают пар, скисают, где-нибудь срываются и – точка. Как велеречивый собеседник мне он был забавен, а как человек – не занимал совсем. Таких я иногда уже встречал – они кончали плохо. Я тому нисколько не способствовал – возиться с разной мелкотой! – но и, конечно, не мешал. Да, разговоры разговорами, однако я был боевик, борец, и переубедить меня – не знаю, кто бы смог. Хотя я видел не одни успехи – теневые стороны прекрасно замечал. И даже реагировал на них, как и любой нормальный человек. Но я был диалектик нового закваса: признавая у медали обе стороны, я говорил себе, что вижу только лицевую, и был честен, ибо тыльной стороной медаль не носят…

– Кстати, Питирим, – не без ехидства молвил Левер, – это нынешнее противостояние… Я слышал, среди биксов есть ведь и такие, что порой идут служить к нам, людям.

– Есть, ты прав. И в общем-то немало. Я об этом тоже слышал, – согласился я. – И что же?

– Но бывают и такие, что бегут, наоборот, к биксам, предлагают имсвои услуги…

– Злобные предатели, – с презрением пробормотал я. – Настоящие враги!

– Ну почему же? – Левер тихо засмеялся. – Я не вижу логики. Да! Почему же так-то: если к нам, то это непременно хорошо, а вот от нас – позорно, плохо? Вообще: а допустимо ли кому-либоприслуживать?

– Враг, признающий наше превосходство, – более не враг, – ответил я. – Он вынужденслужить, чтоб искупить свою вину. По-моему, нормально.

– «Превосходство», «враг», «вина» – слова-то, черт возьми, какие! Из какого лексикона?!. Нет уж, все наоборот, мой милый Питирим…

– Да прекрати ты называть меня так! – неожиданно взорвался я. – Любая фамильярность тоже, знаешь ли, имеет свой предел! Как будто мы друзья со школы, вместе выросли, играли!.. Или я любовник твой…

– Х-м… – удивился Левер. – Ладно. Я прошу прощения, Брион, и впредь не буду… Но продолжу свою мысль. Так вот: признавший ваше превосходство – враг вдвойне. Поскольку чье-то превосходство просто так, по собственному внутреннему зову – не признают никогда. Такое противоестественно. Всегда – по принуждению. Хотя, конечно, зачастую прибегают к выражению, которое как будто бы оправдывает все: «Ах, обстоятельства сильнее нас!..» Или иначе: «обстоятельства диктуют»… Вот тот самый случай! Вроде – против воли, но необходимо. По соображениям высокого порядка… Ну, а что касается вины… А почему враг непременно виноват? Лишь потому, что он – ваш враг? Но ведь и вы не друг ему… Зачем же все примеривать так однобоко, только на себя? Где ж логика? Пока он не продался вам, вы не посмеете и намекнуть ему, что он-де виноват. Вина становится товаром, ежели теряется свобода. Можно даже откупиться, в чем-либо покаявшись особенно усердно. Степень несвободности – эквивалент вины.

– Но людям свойственно испытывать и искренние угрызенья совести! – запальчиво воскликнул я.

– Конечно! Кто же спорит? Но заметь при этом – людям! Маленький такой нюанс… Однако очень показательный! Ты можешь заявить, что в этот миг они свободны внутренне и не привязаны ни в мыслях, ни в желаниях. Увы, Брион! Они находятся в ужасной кабале – у собственного «Я». И, более того, я даже смею утверждать: открыто, гласно признающий ваше превосходство – враг втройне. Ведь он же видит: вам приятноунижение его, вам хочется стоять над ним, ничем не поступаясь ни на йоту. И такая тяга к превосходству, жажда, чтоб другие, ползая на брюхе, пресмыкались, хоть по пустякам, – от вашей изначальной слабости, от неуверенности в правоте своей. Вот и стремитесь за чужой счет утвердиться. И разумный враг, попавший в западню к вам, это чувствует прекрасно. В сущности, вы оба на цепи. И служат вам не потому, что продались, а потому, что вас– купили. В слабости вы – слепы. Ну, а в силе – и подавно.

– Чушь какая-то! – сказал я раздраженно. – Это твое вечное позерство… Ты еще скажи, что убегать от нас и обниматься с биксами – не преступление!

– Естественно, скажу, – спокойно согласился Левер. – Перебежчик на войне – предатель. Но войны покуда нет. По крайней мере вожаки людей такое положение войной не называют, осторожничают, выжидают… И понять их можно. То, что происходит на Земле, и вправду подлинной войной считать никак нельзя. Сражений – настоящих, страшных – до сих пор ни разу не случалось. Только мелкие локальные конфликты, незначительные стычки, рейды местного значения… А собственно войны-то – нет! Есть конфронтация, и в общем – полюбовная, да-да! И ненавидим прежде всего – мы. От нас как бы исходит инициатива. Биксы, если вдуматься, настроены куда миролюбивей.

– Вон на что ты замахнулся! Тоже мне!.. – Я глянул на него с немалым любопытством, даже изумлением. Еще один военный теоретик объявился!..

– Уж по крайней мере они всюду и всегда стремились уклоняться от возможных стычек.

– Уклоняться… Эти слухи сами биксы и разносят! А ты веришь… Впрочем, и понятно: ты совсем недавно здесь, еще не вник… Да им дай только повод!..

– Ну так надо быть поосторожней!

– Боже мой, какие нынче все вдруг стали умные и дальновидные!.. Прямо тошнит. Запомни раз и навсегда: не мы, а биксы лезут. Именно они! Но все творят тайком, исподтишка, захочешь – не докажешь ничего… А после валят на людей: мол, вон кто виноват. Невероятно подлые натуры! И, случись момент, они бы уж давным-давно… По счастью, у них нет в достаточном количестве оружия. Покуда – нет… К тому же они все разобщены. Уж тут мы приложили максимум стараний.

– Может быть, играет роль и это, хотя я не убежден… У них другие цели. По большому счету мы им не нужны, Брион. Они нас терпят – из признательности, что ли… – Левер как-то виновато, будто он-то и подстроил все, развел руками. – Это – как известная несостыковка поколений… Разумеется, во многом все иначе, но и этот механизм не надо сбрасывать со счета. Мы ж самих себя почти еще не знаем! Столько существуем, столько изучаем, столько пламенных и гордых слов произнесли, себя любя, а воз-то, в принципе, и ныне там… Теперь вот сотворили – как иные полагают, себе на голову – биксов. На беду себе, во вред… Понятно, это ерунда: не на беду, а – по необходимости. Хотя, конечно, всякая такая жгучая необходимость – не от тихой и хорошей жизни. Мы себя загнали в тупичок и – нет, чтобы самим оттуда выбираться! – подарили миру удивительных существ, которым недвусмысленно и предложили искать выход. Мы теперь готовы это отвергать с порога: мол, нарочно ничего не затевали, так уж получилось… Но, похоже, по-другому быть и не могло, и нам самим теперь из тупика не выйти никогда. Людская старая привычка: после драки яростно махать слабеющими кулаками… Как же – за себя обидно, за свою породу! А вот биксы всячески уходят от конфликта, потому что наши представления об истинном прогрессе, наши исторические ценности не то чтобы нелепы – просто чужды им. У них отныне все – свое, свой путьвперед, и он не совпадает с нашим. Сотворивши идолов, мы тотчас норовим их сбросить. Очень по-людски… Стараемся судить их с человеческих позиций, пробуем навязывать людскую этику и требуем такого же взамен. Я понимаю: мы иначе не умеем. Но, наверное, пора…

– Что ж, например? – спросил я, в общем зная наперед, какой последует ответ: сторонники тотальных компромиссов в собственной аргументации не любят изощренных форм. Для них все просто, все предельно очевидно и давным-давно природой решено. За нас за всех… По-детски как-то, несерьезно. Мирное течение процесса, я считаю, вовсе не снимает существа конфликта, только загоняет его вглубь. Тут либо надо устранять саму причину, породившую разброд в идеях, либо, мужества набравшись, довести разброд до завершения, до точки и потом все начинать сначала, помня, разумеется, о тех руинах, на которых будешь новые хоромы возводить.