Текст книги "Казна Кальвадоса (СИ)"

Автор книги: Александр Сорокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

         Заметив Степанова, бортпроводники отпустили Витю. Не оглядываясь, быстрым шагом пошли в салон первого класса.

– В чём дело? – спросил подоспевший Степанов.

– Дискету с сообщением Кальвадоса вырвали. Им тоже досталось. Я им руки покусал, – ответил побагровевший от борьбы Витя.

– Я узнала: Родригес, Эстер, Капитан и Боцман. Все здесь, – пояснила Полли.– В стюардесскую форму переоделись.

         Степанов, покинув детей  на начальников, живо направился в первый класс.  Путь преградил рослый стюард.

– Дальше нельзя.

– Мне надо.

– Ваш билет?

         Степанов показал.

– Вам следует лететь своим классом, – вежливо, как робот, рекомендовал стюард. Услужливая полуулыбка не оставляла его губ.

– Что вы!! – Степанов пытался прорваться силой. Стюард закрыл проход грудью.

– У вас первым классом летят родственники?

– Конечно, родственники, – обрадовался подсказке Степанов.

         Стюард уступил. Степанов вбежал в первый класс. Среди десятка пустых мест, накрывшись пледами до носа, мирно дремали четыре пассажира. На крайнем кресле комком лежала брошенная бортпроводницкая форма.

         Степанов намеривался стянуть пледы со спавших. Он не сомневался, там Родригес с сообщниками. Один плед он успел приоткрыть. Под ним спал благообразный пожилой мужчина,  щуривший со сна глаза.

         Стюард взял Степанов под руку:

– Наши пассажиры отдыхают. Нельзя тревожить.

         Степанову ничего не оставалось, как вернуться к начальникам. Данила Евгеньевич выговаривал Вите:

– Тебя Бог покарал, что не отдал нам диска. Надеюсь, там не было второго сообщения?

– Не было, – неуверенно отрицал Витя.

– А вот Полли – умная девочка. Вовремя дала знать, – заигрывал с Полли Скакунов.

         Степанов и начальники возвратились на места. Свои вещи они нашли перерытыми. « Люфтганза» кишела сообщниками Родригеса. Когда случился переполох, Павел тоже отправился к детям. Отсутствием сыщиков воспользовались неизвестные.

         Короткие переклики и суета в салоне объявили о новом происшествии. В проходе между рядами корчился объёмный подросток, жертва бигмаков, сэндвичей,  картошки фри, сладкой газированной воды и прочих коллориисодержащих составляющих ресторанов быстрого питания. Не успевшие усесться милиционеры, заинтересовано приблизились. Подросток катался по полу, сжимая живот. Стюардессы подсовывали ему таблетки.

         Степанов с нарастающим ужасом смотрел не на страдавшего животом мальчика, а на столик перед его креслом. На столике стояло два обеда. В одном из них, по раскрытой упаковке зубочистки, Степанов узнал тот, от которого четверть часа назад он отказался, отложив в подсобку. Сжигаемый неумеренным аппетитом переросток заглянул туда и присвоил отставленный степановский обед. Яд, предназначавшийся Степанову, достался подростку.

         Степанов нагнулся нал акселератом. По расширенным зрачкам он определил: нейрояд.

– Если выживет, останется дураком на всю жизнь, – тихо заметил Степанов.

– А он был умён? – услышал Данила Евгеньевич, ощупывая влажные ладони подростка.

– Начинается, как прошлый раз, – вздохнул Степанов.

         Его и Данилу Евгеньевича попросили отойти, не мешать оказанию медицинской помощи. Подростка отвели делать промывание.

         Степанов рассказал о предполагаемой попытке его отравления начальникам. Данила Евгеньевич прореагировал вяло.

– Догадки! – хмыкнул он.– Совпадение.

         Скакунова задело за живое:

– Если так, Родригес – просто глупый человек. Мы его без труда переиграем. Зачем он взялся устранять тебя, Степанов? Кому ты нужен? Тоже мне – ферзь! Я бы понял, если б хотели убить меня, на худой конец Данилу Евгеньевича . В подобных случаях нужно обезглавливать, а не рубить хвосты. Разрушать мозговые центры операции, а не гоняться за валетами.

         Степанов улыбался, показывая, что не сердится. Обиженный Скакунов ещё час возмущался, что его не убили. IQ Родригеса он определил в 75%.

         Во франкфуртском аэропорту Витя с Полли нашли  занятие наблюдать в окно за взлетавшими и приземлявшимися самолётами.

– Мой отец! – закричал Витя, указывая на лысоватого средних лет мужчину, потерянно бродящего по полю меж разъезжавших электрокаров с багажом.

– Действительно, Борис, – согласился Степанов.– И ходит как Кальвадос в Шереметьево!

– Поражены мозговые центры, – покосился на Скакунова Данила Евгеньевич.

– Водка, – заключил Витя.

– Дядя Боря! – застучала в стекло Полли.

         Борис не слышал. Полицейский вёл его в здание аэропорта.

– Придётся отца выручать, – попросил Витя.

         Скакунов уже звонил по телефону в Москву, Берлин, Мюнхен, Франкфурт. Консульской помощи не потребовалось. Взяв инициативу, Скакунов разыскал полицейского с Борисом. Он уверил стража порядка, что Борис из их компании. Его документы у Скакунова. В доказательство подполковник показал немцу собственный паспорт. Тот изучил фотографию Скакунова, сравнил с Борисом, и  нехотя отпустил его. Тут подошёл второй полицейский, потребовавший предъявить документы остальной компании. У остальных царствовал полный порядок. Полли – дочь Скакунов, Витя– сын Данилы Евгеньевича. Степанов разыграл «опоздание». Подобно нервной матушке он напоминал, что они опаздывают, давно пора переоформить билеты, самолёт не ждёт. Полицейским вперемежку совали паспорта. Они запутались и отпустили цыганистую публику.

         Пришла очередь Бориса. Его больше поражало не собственное чудесное путешествие в багажном отсеке, а то что он не имеет права при представителях иностранных властей, называть Витю сыном. Данила Евгеньевич же имеет.  Чепуха,  с которой предстояло жить. Витя заявил, до лучших времён Борис лишён отцовства за пьянство. Впрочем, Борис на дух не переносил спиртного,  обстоятельство, вселявшее оптимизм.

         Витя требовал отправить отца в Москву на долечение.  Борис настаивал, лечение почти закончено, он в стойкой ремиссии.  Сына он никуда не отпустит, если его не возьмут с собой. Альтернатива – в аэропорту он закатит скандал, провалит операцию, погубит всех. Полицейские наблюдали за сборищем весьма подозрительно. Требование вымогателя пришлось, скрепя сердце, принять.

         Скакунову не терпелось, чтобы Витя выложил второе послание Кальвадоса. Мальчик послушался. Нужно срочно ехать в Церматт.  Поселиться в отеле «Плата Роза» в номере 15. На закате лечь на дальнюю от окна кровать головой к Маттерхорну. Дождаться розовых сумерек, у пояса горы  непременно должен собраться шлейф тумана. Поднять глаза. На потолке появится возможность разглядеть код сейфовой ячейки банка UBS в Женеве. В ячейке карты,  легенды, поясняющие, как разыскать сокровища…

– Опять сокровища! – вырвалось у Степанова.

– Пресытился! – шикнул Скакунов.– Богато живёшь! Знаешь, в каких объёмах финансируются террористы у нас на родине?..

         Степанов прикусил язык. Скакунов был знаменит витиеватой логикой, но начальник всегда прав.

         Компания купила билеты до Церматта. В поезде Данила Евгеньевич попросил Степанова выйти в тамбур.

– Подумываю устранить Скакунова физически, – сказал он без тени улыбки.– Пусть парень оскользнётся, упадёт в кратер. Терпеть заносчивый бред становится невыносимо. И мы вынуждены подчиняться. Ты знаком с   моей либеральной формой командования. Я руководил бы операцией по-другому.

         Степанов молчал, глядя как за стеклом аккуратные немецкие домики сменили аккуратные швейцарские. Когда переехали границу не заметили.

– Скакунов сам стремится к смерти. Вспомни, как он расстраивался, что его не отравили в самолёте. Осуществлять мечту людям требуется, по-возможности,  помогать.

– Данила Евгеньевич, – оборвал Степанов. – Ты полагаешь в другое место ехать, нежели Церматт?

         Данила Евгеньевич поёжился:

– В Церматт едем. В Церматт.

         Степанов прочитал:

– Моя глупая далёкая родина, почему плохо живёшь ты? Отчего иноземцы устроены лучше? Материальное у них определено, остаётся думать о духовном. Да не думается им. Наша же бедность парит на крыльях сердца…

– Понесло!

         Данила Евгеньевич вернулся в вагон. Степанов – совершенно не серьёзный человек, его не возьмёшь в союзники. Как в Органах служит! Требуется искать помощника в ином месте. Или Данила Евгеньевич одинок?

         Данила Евгеньевич наблюдал, как Степанов продолжает ходить по тамбуру, размахивая руками, провозглашая в пустоту слова.  Взор Данилы Евгеньевича чаще обращался к тихому, послушному, забившемуся в угол с брошюрой Павлу, жертве жизни.

– Данила Евгеньевич, вам не кажется, что Павел изменился, – заметил приемному отцу Витя.– Усох, будто и ростом меньше стал. Полчаса его глаза на одной странице. Читать, что ли разучился?

– Болезнь меняет, Витюша, – потрепал вихры мальчика Данила Евгеньевич.– Черви из него соки высосали. Боюсь, пробрались в мозг.

         Витя подумал, надо с Павлом быть поласковее. Никто с ним не общается. Сидит изгоем. Жалко.

                                                             4

         В Бриг приехали ночью. Взяли такси. В Таше пересели в электромобиль. Чтобы поддерживать воздух чистым, автомобили в Церматте запрещены.

         Команду разместили в разных комнатах. Но никого в номер 15. Идя в комнаты, перешагивали через шланги, обходили канистры с известью. В отеле шёл ремонт. Данила Евгеньевич и Скакунов  молили Всевышнего, чтобы в номере 15 не забелили потолок.

         Наутро познакомились с хозяйкой «Плата Роза». Миловидная не без строгости женщина разрешила переехать в номер 15. Он пустовал, но не сдавался. Там вчера начали ремонт.

         «Никакого ремонта!» – топнул ногой Скакунов, сейчас же куртуазно осклабился и зашептал Степанову, поблёскивая глазами: « Ты ей переведи. Номер дорог. Друзья нам рекомендовали. Прекрасный вид. View! » – вращал орбитами Скакунов, стараясь понравиться андрогинной владелице.– « Уедем, потом отремонтирует».

         Желание постояльцев – закон. Хозяйка протянула ключи от номера 15. Вскочив в номер, Скакунов затанцевал. В танце лицо его постепенно вытягивалось, движения замедлялись. Половину потолка успели забелить. Повезло, не ту, что к двери.

         Данила Евгеньевич и Скакунов бросились на крайнюю постель головой к красавцу Маттерхорну. До вечера было далеко, никакие цифры не проявлялись. Напрасно Скакунов становился на стул и изучал потолок в лупу. Никаких цифр.  В глубине мелкой души Скакунов, верно, положил, Небеса требуют человеческих жертв, по-крайней мере, мучений.  Он заставлял поочерёдно Степанова, Бориса, Павла и Данилу Евгеньевича подставлять ему плечи. Взбирался верхом и пристально выглядывал каждый пупырышек штукатурки. Скакунов провёл по потолку ладонью и покраснел с досады: не затер ли он заветные цифры?

         Скакунов злился на Витю. Не напутал тот со вторым сообщением, тем более что, кроме голословных утверждений мальчика, никаких доказательств не существовало. Витя слово в слово ежечасно повторял Послание.

         От перенапряжения Скакунов стал различать цифры на потолке, но всякий раз разные. Как назло, третьи сутки отсутствовали то розовые сумерки при закате, то шлейф тумана не собирался у пояса горы. Бушевавшая пурга заволокла гору так, что она едва проступала контуром.

         Все понимали: требуется солнечный день. Свет должен лечь определённым образом.

         Как-то ночью Степанову не спалось. Ему почудились шаги, голоса в коридоре. Степанов надел шлёпанцы и выглянул. Дошёл до входной двери. Отель стоял открытым, на ночь входная дверь  не запиралась.

         Степанов доложил начальству. Те были потрясены. Они не понимают? Надо переговорить с хозяйкой. Если Родригес их выследил, жди беды.

         На претензии русских хозяйка улыбалась. Таков порядок. На ночь отель не закрывается, мало ли кто когда придёт.

         «Тупые немцы !» Скакунов приказал на ночь втыкать ножки стульев в ручки дверей, придвигать тяжёлые предметы. Чтобы не взяли в заложники детей, за ними приглядывал Борис. Ночевали они в одной комнате. Полли  и Борис на кроватях, Витя – на полу.

          Ночами по коридору всё чаще кто-то ходил, прислушивался к происходящему в номере 15. Скакунов отдал приказ: номер не покидать ни на минуту. Установить дежурство. Обедать поочерёдно. До буржуазных развлечений, катания на лыжах, досках и санках, не опускаться. При уборке  комнат выходить в коридор. Не отлучаться, через раскрытую дверь следить за уборщицей.

         Скакунов и Данила Евгеньевич, спавшие на соседних кроватях, стоявших впритык, и иногда во сне придавливавшие друг друга, не разлучались и днём. Они проводили часы, изучая фотографии потолка, сделанные подполковником. Проявлять негативы ходил Степанов. Подполковники искали цифры.

         День выдался ясный  прозрачный. Он намекнул ровным синим покрывалом, натянутым над землёю шатром, когда в предутренней голубой неясности пронеслись у отеля обычные ранние пташки – санники с фонариками на лбах, высвечивающими дорогу. Синева выцвела. В жёлтом восходе проступил Маттерхорн, угловатый наклоненный переменчивый юноша, которому предстоит  пережить ежегодно наблюдающих и восторгающихся им.

         Данила Евгеньевич и Скакунов с рассвета остались лежать  ждать сумерек. Павлу нездоровилось, и он тоже остался в номере. Степанову, Борису и Полли с Витей удалось отпроситься кататься на санях.

         Степанов, Борис и дети долго поднимались в горы. Перед ними раскрывались новые ракурсы знакомых мест. Солнце заискрит снег, и окружающее растворяется в молоке, как в недодержанном негативе. Спрячется светило за ёлку, выставит её неловкой смущающейся красавицей, разлапистыми ветвями опустившей в наст платье кроны. Древняя церквушка выступит в опустелом селенье, и запахнет средневековьем. В низких крошечных домишках жили люди, где и не выпрямишься. Верили в наступившее, желали кладов… Степанов пробовал заговорить с Борисом о Кальвадосе, но встретил недвусмысленный отпор. После лечения «спиртное» имя бывшего миллиардера вызывало у Бориса оскомину. Он просил называть старика иным именем,  и непрерывно интересовался,  когда они с Витей уедут домой. Борис тосковал по родным пенатам. Витя проявлял солидарность с отцом. Заграницей он не находил ничего, чего не встретишь в Москве. Кататься в Подмосковье или на Домбае не хуже.

         Полли и Витя в восторге спускались с гор. Борис и Степанов, огромные на одних санях, чегардили ногами,  неловко подтягивая колени до ушей.  Где дети катились смело, взрослые усматривали скрытые опасности. От страха направляли сани к вздымавшейся холмом боковине,– трассы  лежали в долинах,–  въезжали на подъём и заваливались через голову. Идя на риск, сани взрослых летели болидом, переворачивались на изгибе дорог. Борис и Степанов бились, получая синяки. Они примерили удовольствие не по возрасту. Дети же переживали экстаз.

         Случайно наткнулись на хижину в пересечённом ущелье. В доме под потолком висели широкие доисторические лыжи с ремнями для стоп, деревянные древние санки. Бревенчатые стены излучали уют. Прислуживающая семья предложила омаров  в кляре и поджаристую золотистую картошку. Изумлению Полли, Вити и взрослых не виделось предела. Экзотика в альпийских горах – по уши в сказке!

         Розовые сумерки легли на городок, юноша Маттерхорн кокетливо затянулся пояском. Данила Евгеньевич со Скакуновым одновременно увидели цифры.

– Нашли? – раздался за дверь вкрадчивый голос Павла.

– Ещё бы, больной чёрт! – беззлобно сказал ему Данила Евгеньевич, впуская в комнату.

         Подобно закату, поры кожи Данилы Евгеньевича сияли розовым, лицо расправилось, разрыхлилось, как у ребёнка.

         Войдя в отель, Степанов и Борис ещё в холле различили шум в пятнадцатом номере. Скакунов и Данила Евгеньевич пустились в присядку.

         Мужчины сидели в номере допоздна, рассуждая, что делать дальше. Точно ли ячейка в банке на предъявителя, на любого, знающего код? Наверняка потребуются  дополнительно документы. Кто пойдёт в банк? Возможна ли консульская поддержка, если человека, обратившегося в банк, задержат? Предположим, мы получили секретные бумаги, как действовать потом? Немедленно лететь к Кальвадосу или, предварительно изучив материалы, отправиться в самостоятельное плавание? В любом случае, в интересах родины Скакунов требовал перефотографировать  документы из банка.

         Полли и Вите страстно желалось узнать, как выглядят цифры, которые усмотрели в номере. Расположение цифр запомнили и теперь смогут показать при любом свете, а не исключительно на закате. Детей не пускали. Они маленькие. Нечего и по отелю шляться, идите спать. Сидите в номере, никому не открывайте.

         Около полуночи, наказав Полли  затаиться мышью в комнате, Витя выскользнул в коридор. Ему не терпелось подслушать разговоры взрослых. Он спустился со второго этажа, собирался повернуть к 15 номеру, когда различил шорох в вестибюле.

         Витя пошёл на синий свет, лившийся из окон холла. Повернув за угол, у регистрационной стойки Витя почти воткнулся лбом в спину человека в тирольской шляпе, потайным фонариком высвечивавшего страницы журнала, где отмечались постояльцы.  Родригес, ищущий номера комнат! Витя повернулся бежать, предупредить взрослых. Неловко он зашумел. Родригес побежал за ним.

         Нащупывая на стенах выключатели Родригес зажигал свет. До пятнадцатого было недалеко. Витя схватил у стены пульверизатор для побелки. Родригес споткнулся о шланги. Нажав на ручку, Витя направил струю извести в лицо преследователю. Ногой и днищем пульверизатора Витя активно застучал в дверь пятнадцатого номера. Родригес протирал глаза, силясь восстановить зрение. Секунды открывания двери Витя посчитал вечностью.  Щёлкнул замок.  Степанов пустил мальчика внутрь. Вбежавший Витя моментально направил густую струю извести из пульверизатора в потолок. Он не знал, где цифры, лишь предполагал, поэтому затирал с запасом, пачкая стены и мебель, обдавая вскочивших взрослых липкими брызгами с носков до макушек.

– Родригес! – объяснил Витя.

         Родригес заглянул в комнату, мигом оценил забелённый потолок и умчался прочь.

                                                              5

          Команда Скакунова собралась тут же. Вещи побросали в баулы, и вышли в холл. Родригеса и его сообщников, если они сопутствовали, след простыл. Отел стоял тёмный. Ни регистратора, ни прислуги, ни швейцара.

         Степанов вызвонил такси. Электрокар мучительно долго не появлялся. Данила Евгеньевич со Скакуновым прижались спиной к спине, ожидая нападения. Фотоплёнку Скакунов спрятал в пах.

         Не дождавшись электрокара, покинули отель. Деликатный Павел страдал, что не уплатил за сауну, где дважды выпаривал червей. Его не слушали.

         Горы, помнившие Ганнибала и Суворова, насупились, не снимая снежных шапок. Или они спали.

         Послышалось характерное позвякивание. Мглу раздвинули фары электрокара « Болеро». В кар набились куча мала. Велели ехать на вокзал. Скакунов ощупывал низ живота – как бы плёнку не потерять.

         Витя, Полли и Борис не умещались. Они предложили ждать следующий кар. Их обозвали предателями. Детей усадили на колени. Они держались за стойки, чтобы не упасть.  Борис опасно притулился половиной стопы на подножке.

         Словоохотливый водитель неторопливо гнал кар, повествуя: он рад русским, сам словак, и вот как попал в Цермат. До отхода поезда оставалось две минуты.

         Не опоздали. Полли попросила Скакунова сфотографировать её на ночном перроне. Она не хотела уехать из Цермата без фотографии. Закупорив бурлившее бешенство, подполковник произвёл несколько снимков. Он уверил торопившего Данилу Евгеньевича, времени более чем достаточно. Скакунов даже посоветовал запечатлеться у освещённой витрины, снимок получится качественнее. В результате, Полли и Скакунов бежали за поездом, впрыгнув в последний вагон. Скакунов подсадил Поли под локоть.

– Славная парочка! – заметил Павел. День ото дня он становился злее. Несвобода, милиционеры вокруг раздражали его.

         Перепутали вагон. Сели в первый класс. Пришлось доплатить.

         Вагон мерно покачивался. Все расслабились.  Витя снял кроссовки.

– Витя, надень кроссовки! – попросила Полли.

– Я не твои снял! – отрезал владелец кроссовок.

– Пожалуйста…

         Усатый кондуктор проверил билеты. Наступила тишина. Борис и Павел готовились спать.

– Дядя, Скакунов, – обратилась Поли к Скакунову. Для неё оказались не скрыты его реверансы. По-женски  она принялась эксплуатировать поклонника.– Вы ничего не чувствуете?

– Нет. А в чём дело? – апатично отвечал Скакунов, утомлённый событиями ночи.

– Витя кроссовки снял.

– Да?

– Дядя Степанов, скажите ему.

         Степанов не ответил. Он уже спал , накрывшись надушенным платком.

– Данила Евгеньевич, а вы ничего не чувствуете?

         Данила Евгеньевич передёрнулся в непонимающей гримасе.

– Дядя Павел?

– Оставьте в покое больного человека. У меня нос поражён.

         Борис открыл глаза:

– Мой нюх обострён. Обуйся, сынок…

         Витя нехотя втягивал просаленные носки в кроссовки.

– Не культурный, грубый, отвратительный… – сказала Полли.

         Скакунова вдруг прорвало:

– Что вы из кроссовок проблему сделали? Не заметили, кондуктор похож на Боцмана?!

         Напугав криком Полли, Скакунов осознал ошибку и попытался улыбнуться по-доброму. Лицевые мускулы не слушались. Эмоции подвели разведчика.

         Все проснулись и смотрели на Скакунова.

– На Родригеса кондуктор не похож? – спросил Павел.

         Между Скакуновым и Павлом прошла дуэль взглядами. Глаза подполковника сузились в презрении.

– От Кальвадоса приходило третье сообщение,– подлил масла в огонь Витя.

– В следующий раз я поеду один!! – скрипнул зубами Скакунов.

– Следующего раза не будет. Я мальчика не отпущу, – заметил Борис.

         Степанов вышел проветриться в тамбур. Он держался за кондуктором, и ему не пришлось открывать дверь, обстоятельство вскоре оказавшееся важным.

         Кондуктор прошёл в соседний вагон. Степанову  не удалось разглядеть, прав ли  Скакунов, похож ли кондуктор на Боцмана.

         Степанов наблюдал в окно за пейзажем. Дверь тамбура раскрылась. Оттуда вышли трое: Боцман, Капитан и Родригес, переодетые в форму кондукторов. Скакунов не ошибся. Проверявший билеты человек, с удлиненными баками, наклеенной эспаньолкой, нафабренными усами,  был замаскировавшийся Боцман.

            Троица, не говоря ни слова, набросилась на Степанова. Капитан раскрыл наружную дверь. Боцман выхватил нож. Нажим на кнопку, выскочило лезвие. Степанов перехватил занесённую руку. Зашедший сзади Родригес, толкал его в спину, направляя к наружным дверям. Капитан бил спереди ногами по коленям, заставляя споткнуться.

         Степанов защищался приемами самообороны, изученными в милицейской школе.  Силы были слишком неравны. Степанов закричал. Поезд катился по рельсам почти бесшумно, но звукоизоляция оказалась настолько хороша, что его в вагоне не услышали. Родригес и Боцман, выронивший нож,  заламывали Степанову руки. Капитан сильным ударом попал Степанову в подбородок. Валерий оттолкнул Капитана ногой. Тот едва не вылетел в открытую дверь. Ослеплённый яростью Капитан рванулся к Степанову. Валерий встретил его ударом лба в переносицу. Капитан взвыл. Степанову удалось высвободить руку, которую держал Родригес, наиболее тщедушный из нападавших. Валерий надавил на двери в вагон. Она не подавалась.

    В вагоне все спали. Витя уронил голову на плечо отца. Полли приткнулась к подоконнику. Данила Евгеньевич и Скакунов склонили затылки друг к другу. Не спал Павел. Он смотрел на дверь в тамбур сонными хлопающими глазами. Но матовое стекло не позволяло видеть.

       Степанов сжал ручку. Сработал фотоэлемент. Кто мог подумать, что дверь так открывается? Дверь приоткрылась, но Степанов не успел, ни позвать на помощь, ни заглянуть в салон.

        В секунду его отодрали от двери, и он ощутил себя висящим над путями. На скорости шпалы соединялись в единую плоскость, рельсы сгибались змеями.

         Родригес с ожесточением бил по пяткам расставленных в распорку ног Степанова, старавшегося зацепиться за перила коленями и стопами. Мгновение – Степанов держится единственно на руках, перевернувшись вниз головой. Рельсы бегут в ярде от него. Наэлектризованные волосы задевают за рельсы, высекают искры. Искусственное волокно ткани свитера, за которое хватают Капитан и Боцман, тоже искрится. В порыве отчаяния Степанов оттолкнул ногой Родригеса. Развернув по инерции сообщников, тот отлетел к противоположной стене тамбура. Степанов повис на одной руке. Рука соскользнула. Степанов исчез под вагоном.

– Покончено! – сказал Родригес, заглядывая под вагон и потирая ушибленное ухо.

                                                               6

          Голубизна рассвета витала над Женевским озером. Надрывались чайки. Отфыркиваясь, поезд снижал скорость. Боцман поправил саквояжи и лыжи, стоявшие в тамбуре и разбросанные в борьбе. Капитан выкатил тележку со снеками, водой, шоколадом и газетами; поправив форму железнодорожника, отправился в вагон торговать.

         Полли быстро проснулась. Её одолевали смутные предчувствия.  Отвернувшись от окна, она перехватила взгляд Данилы Евгеньевича, наблюдавшего за ней.

– Шоколада не хочешь? – Данила Евгеньевич жестом остановил торговца с тележкой.

         Полли отрицательно покачала головой.

– Воды?

         Полли кивнула. Данила Евгеньевич взял ей «спрайт».

– Где твой сотрудник? – строго спросил Скакунов, озираясь.

– Минуту назад в тамбуре был,– ответил за Данилу Евгеньевича Павел.

– Витёк, смотай –погляди, где дядя Стёпа,– осторожно, как у ядовитого зверька, перебрал шевелюру Вити Данила Евгеньевич.

– Па, пойдём! – растолкал отца Витя.

         Борис и Витя скоро вернулись из тамбура, доложив: Степанова нигде нет. Скакунов встревожился. Взяв для безопасности Павла, он  пошёл посмотреть лично. Витю и Бориса отправил в другой конец.

– Напрягает меня отсутствие Степанова. Ой, напрягает, – бормотал Скакунов. Предрассветные сумерки превращали его невыспавшееся бледное лицо в мертвецкое. Локтём Скакунов прощупывал живот, не выронил ли заветные плёнки.

         Оставшись с Полли, пившей воду, Данила Евгеньевич с волнением спросил:

– Полли, тебе кто больше нравится, Данила Евгеньевич или Скакунов?

– Кто такой Данила Евгеньевич?– спросила Полли, отхлёбывая «спрайт».

– Я, – Данила Евгеньевич покраснел.

         Полли смерила Данилу Евгеньевича продолжительным взглядом.

– Не знаю, – протянула девочка.

– Но Скакунов – противный. Он – альбинос, как собака Родригеса,– настаивал Данила Евгеньевич, следя, чтобы подполковник не оказался поблизости.

– Есть милые альбиносы, – не согласилась Полли.– Даже Пират – жертва обстоятельств. Окажись он у меня, я выдрессировала бы из него человека…

         Вернувшиеся с розысков разводили руками. Степанов бесследно исчез.

         Данила Евгеньевич продолжал вопросительно смотреть  на Полли.

– Вы и Скакунов мне нравитесь одинаково.

– Так не бывает. Полли. Кто-то должен нравиться больше, – деликатно заметил Данила Евгеньевич.

– Ну и ну! – изумился Скакунов, услышав последние слова.– Вот вы чем занимаетесь.

         Скакунов алчно пожирал глазами Полли и готов был стреляться с Данилой Евгеньевичем.

          Соскользнувший под вагон Степанов удержался  за подвеску. Несколько мучительных усилий потребовалось ему, чтобы подтянуться на кронштейне, лечь животом на ледяной стальной кожух . Лёжа на спасительном креплении Степанов долго ничего не видел, кроме мельтешивших шпал, рельсов, жухлой придорожной травы и гравия. Напрягая шею, он выглядывал, чтобы убедиться в красотах Женевского озера, появившегося слева по ходу движения.

            Через полчаса поезд   замедлил ход и остановился. Степанов неловко опустился на железнодорожное полотно. Он дул на обмороженные руки, растирал щёки и нос, поправлял вставшие дыбом жёсткие налаченные волосы,    пытался затереть грязь на брюках и джемпере. Первой мыслью Степанова было вернуться к начальству. Он посмотрел вдоль вагона, чтобы разыскать окна, около которых сидела команда Скакунова, но тут взгляд его, опасавшийся Родригеса и его сообщников, упал на двухэтажный поезд, остановившийся на соседнем пути. Степанов обомлел. У окна спального вагона сидела Хуанита и такое ощущение – разглядывала его. Степанов подумал, не спятил ли он от пережитого. Чересчур нереальным казалось перенесение вдовы из особняка в Асунсьоне и парагвайских топей, где Степанов привык её видеть, в чистоту, порядок, игрушечные пейзажи Швейцарских Альп. Тем не менее, Степанов увидел уже и Педро, подбежавшего к матери и указывавшего на Степанова. Возможно, они ещё не узнали его, а удивились появлению из-под защитного кожуха вагона.

         Оглядываясь, Степанов перебежал пути. Он не заметил, смотрят ли на него подполковники, дети и Борис с Павлом.  Поверх обтекаемого, цвета алебастра спального вагона сверкали буквы названия станции – Лозанна.

         Степанов вошёл в купе Хуаниты и замер. Она смотрела на него ясными карими глазами и обрывала душу. Губы Хуаниты были ярко пунцово накрашены, шею облегало широкое колье речного жемчуга, синяя блузка играла вкраплённой серебряной нитью, молочная юбка в складку разложена поверх колен и бёдер. За спиной Хуаниты на плечиках аккуратно расправленное висело подвенечное платье. Педро одет был попроще: в слаксы и майку со скалящимся ревуном. Трудно представить, что Хуанита ждала Степанова, но она явно приготовилась к какой-то встрече.

         Педро открыл рот, но мать одёрнула его, начав речь:

– Улыбка ли звёзд, завистливая ли гримаса судьбы соединила кванты случайности в круг, не позволяющий  нам расстаться. Астролог рёк: суждено встретиться с возлюбленным в час предроковой. Лозанну установили боги метой…

         Степанов, чья барочная витиеватость речи усиливалась в присутствии противополого аналога , ответил.

– Сугубый материалист, каковым полагаю себя в минуту отчаяния, не мог и во сне надеяться, поставив фишки на чёрное, сорвать банк. Лелеянное втуне разрешилось. Синьора, я у ваших ног… Ни перед одной женщиной я не преклонял колена, особливо перед бывшей женой…

         Уголки глаз Хуаниты набухли весенними почками. Склонившись в порыве страсти, она с усилием подняла Степанова с коврика у стола:

– Не будем о грустном.  Я же не вспоминаю покойного…

– Почему вы такой грязный?– интересовался плохо воспитанный Педро, беззастенчиво рассматривая по локоть выпачканные в мазуте руки, пятна на расхристанном свитере, медленно проступавшие синяки под обоими глазами Степанова.