Текст книги "Казна Кальвадоса (СИ)"

Автор книги: Александр Сорокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

– Вы вскроете мне череп, – тихо сказал Кальвадос.

– Но здесь нет инструментов!

– Извините, что есть, то есть, – развёл руками Кальвадос.

         Кальвадос лёг на рабочий стол, объясняя:

– В Санкт-Морице у меня живёт брат, страстный фанат кладоискательства. Когда в последний раз я приезжал к нему, спасаясь от преследования Родригеса, в швейцарской клинике, принадлежащей баронессе, брат вставил мне в мозг чипы с картами. Их надо извлечь , чтобы найти сокровища. Простите, что я вас шантажирую. Но вы, дети, ещё слишком малы, чтобы понять, колоссальное количество денег стоит дороже нескольких человеческих жизней… Виктор, бери пилу! А ты, девочка, оставь клетку с птицей, возьми наручники и прикуй меня к ножкам стола, чтобы я не вырвался от боли. Принесите сверху простыни, накрепко привяжите к столу мои ноги и грудь. Там же наверху разыщите иголку с нитками. Они потребуются, чтобы наложить послеоперационные швы…

         Со слесарной пилой в руке Витя замер над черепом Кальвадоса.

– Пили!! Чтоб тебе пусто было! – заорал Кальвадос, закрывая глаза.

         Полли ушла за иголкой с ниткой. Оставленная колибри металась в клетке.

         Витя сделал осторожный надрез. Кальвадос взвыл от боли.

– Нет. Не могу. Дай сюда зеркало…

         Витя послушно подвинул от стены  круглое с полкой зеркало. Кальвадос привстал, насколько позволяли простыни, которыми его привязали, взглянул в зеркало. Кровь почти не выступила. Лишённая подкожно-жировой клетчатки кожа плотно прилегала к черепу.

– Нужна анестезия, – пробормотал Кальвадос. – Поищи чего-нибудь выпить.

         Витя отложил пилу, вышел  на кухню. В покрытом пылью и паутиной холодильнике прилипли к решётке корочка засохшего хлеба и плесневелая глазунья. По злой иронии, стояла непочатая бутылка яблочной водки.

         Увидев принесённый кальвадос, Кальвадос простонал:

– Спиртное с моим именем… Ну что ж….

         Он заставил Витю открыть бутылку и влить ему в рот содержимое, которое поглощал тяжёлыми глотками. Водка текла по щекам и шее.

– Теперь пили!! И не обращай на меня внимания, – приказал Кальвадос.

         Витя обречённо быстро заработал пилой. Кальвадос вопил и корчился от боли. Витя, как было приказано, не реагировал на крики, стоны и вопли, требовавшие немедленно прекратить страдания. Принесшая иголку с ниткой Полли в ужасе застыла в дверях.

         Летела костная крошка. Выступавшая необильная кровь мешала оценить глубину разреза. Кальвадос глухо застонал и потерял сознание.

         Отступать было поздно. Подбежавшая Полли помогла снять полукругом разрезанную крышку черепа. Дети видели глубокие извилины белого мозга, розовую сетку кровеносных сосудов, пульсировавшую в такт биению сердца. Мозг поднимался и опускался, будто дыша. Полли затошнило, она перевала взгляд на покусанные от боли губы Кальвадоса, предпочитая смотреть на них, нежели на манипуляции производимые Витей. Тому ничего не оставалась, как завершать начатое.

         Как опытный хирург, Витя отодвинул большие полушария головного мозга, запустил пальцы между мозжечком и стволом мозга и от крепких стенок желудочков отсоединил вклинившиеся туда микрочипы с информацией о сокровищах. Витя тщательно ощупал мозг Кальвадоса.  Повторная операция погубила бы его.

         Витя поставил крышку черепа на место. Витя не умел шить, в операцию следовало включиться Полли.  Но она отворачивалась, стараясь не поднимать глаз выше переносицы Кальвадоса, где засохла капелька крови.

         Витя подтолкнул Полли. Она попыталась шить, но проткнуть иглой костную ткань не представлялось возможным. Витя послал Полли разыскать клей.  Он чувствовал себя мастером, отдавая Полли место ассистента. Витю прошиб пот, руки дрожали, нестерпимо хотелось пить, в глазах помутнело. От волнения, напряжения, нервного истощения Витя приобрёл бесстрастное сердце. Он обращался с Кальвадосом, как с куклой с оторванной головой. Если б Кальвадос умер, Витя не дрогнул. Не получилось, так не получилось. Если б он пожалел, то много позже. Сейчас нужно было просто делать дело.

         Полли разыскала в слесарном ящике тюбик универсального клея. В горловине клей засох и не выливался. Витя разломал корпус и выдавил клей из неровной дыры на окружность черепной коробки. Дрожавшие руки не позволяли лить аккуратно. Полли носовым платком убирала лишний клей, заливавшийся на стенки внутрь. Витя впервые сначала операции задался вопросом об асептичности. Пожалуй, они  восстановят черепную коробку, но последующее нагноение, заражение крови, приведёт к неминуемой смерти оперируемого.  Полли гарантировала – платок чистый. Витя с сомнением покачал головой.

         Половинки черепа удалось склеить не сразу. Клею требовалось подсохнуть. Четверть часа дети смотрели на пульсировавший мозг, опустошённую бутылку кальвадоса, выпачканные в крови чипы, лежавшие на краю стола.  Зубчики черепа вошли друг в друга. Полли ниткой сшила кожу. Оставалось привести Кальвадоса в чувство. Он лежал без движения, поверхностно дыша. Как вывести его из болевого шока никто не знал.

         Дети сняли наручники, распутали простыни. Кальвадос пошевелил ногой, просыпаясь. Губы его тронула счастливая, безмятежная улыбка. Он знал, цель всей жизни близка.

         Ослабевшего Кальвадоса дети вывели на порог дома. Он глубоко вздыхал полной грудью, улыбался солнечному дню, наблюдал стаи пёстрых птиц, носившихся над сельвой. Краснопопые макаки, облюбовавшие крышу особняка, вызвали у него умиление.  Зелёные какаду и малиновые неразлучники, перекликавшие дурными голосами, забавляли, как ребёнка. Бывший хирург Витя, а теперь оруженосец, нёс за Кальвадосом зажатые в кулак чипы.

         На короткое время Витя оставил Кальвадоса, поднялся наверх посмотреть, не стоит ли компьютер на прежнем месте, нельзя ли немедленно считать информацию. Зал второго этажа открывал картину разрушения. Люди Родригеса не только вынесли всё ценное, но и поломали столы, стулья, выбили стёкла. Причиной скорее была не плановая операция, а перепитая кашаса.

         Витя сбежал вниз. Кальвадос сидел в середине лесопилки.  Рядом кудахтала Полли, не зная, что с ним делать. Кальвадос нуждался в уходе. Надеяться на его помощь в освобождении взрослых казалось бессмысленным.

         За стеной послышался шум подъезжающей машины. Дети схватили Кальвадоса, потащили в дом. Калитка щёлкнула, и забытый голос позвал Витю по-русски:

– Витя, вы здесь?

         Витя подпрыгнул:

– Дядя Валера!

         Тени  скользнули за забором . Во двор входили Данила Евгеньевич, Скакунов и переодевшиеся в цивильное клоуны. Одинаково одетые в серые с крупной клеткой костюмы, мужчины  смахивали на похоронную команду. Мальвина и Рита в белых блузках и оранжевых юбках – на двух плакальщиц.  Ничто не говорило о прежней работе клоунов, разве что периодически  непроизвольно принимаемое дурацкое выражение лица и чересчур живая мимика. Заметив детей, клоуны, как по команде, надели красные круглые носы на резинках, готовые смешить.  Инстинкт чудачества не оставлял профессионалов.

– Вот мы и встретились! –  сказал Степанов, обнимая Витю.

– Вы так долго…– теребила Степанова за штанину и плакала Полли.

– Кто такие? – спросил Витя про сурово стоящих Скакунова и Данилу Евгеньевича.

         У Скакунова на темечке громоздилось блеклое сомбреро. Грудь облекала индейская хламида в бусах, задешево приобретённая на асунсьонской барахолке. Данила Евгеньевич потел в джинсовой паре.

– Это мои начальники,– представил Степанов.– Сотрудники милиции. А вот,  цюрихские клоуны, они случайно в джунглях. Их ваш брат прислал, – Степанов обратился к Кальвадосу.

         Тот безучастно молчал, впав в известное Степанову по Москве каталептическое состояние.

– Что с ним?

– Мы ему только что операцию сделали, – пояснила Полли.

– Вот чипы,– показал Витя.– Они у него  в голове были. Теперь мы точно знаем, где сокровища.

– Как же я сразу не догадался!– хлопнул себя по лбу Степанов.– Чтобы не достались Родригесу, брат Кальвадоса запихнул ему чипы в голову. Потом            отправил в Москву. Остальное придумал.

– О каких сокровищах тут идёт речь? – серьёзно спросил Скакунов, от которого хранили тайну. Данила Евгеньевич грыз ногти,  подсчитывая увеличенное количество дольщиков. Клоуны тоже прислушались.

         За воротами загудел автомобильный клаксон.

– Кто там? – спросила Полли.

– Это Педро… Педро! Педро! Иди сюда! – позвал Степанов.

         Во двор с важной физиономией вошёл Педро. На его похудевших бёдрах топорщились бежевые шорты, поддерживаемые подтяжкой с крупной пуговицей  на животе. На груди вздувалась голубая сорочка.

– Где ты пропадал, старик? – хлопнул его Витя по животу.

         Педро посторонился:

– Глупый вопрос. Как будто ты не знаешь! На твоих глазах меня похитили обезьяны. Я провёл у ревунов два месяца.

– Педро, хватит хвастаться! – остановила Полли.

– Рассказывай, что у вас произошло, – попросил Витю Степанов.

         Педро подошёл к утомлённому Кальвадосу, дёрнул его за рукав.

– Дед! Дед!

         Кальвадос молчал.

         Клоуны уселись в опилки кружком. Витя встал по-центру, готовясь повествовать.

         Выходило так: после отъезда Степанова баронесса выдала команде металлоискатели и велела прочёсывать местность в поисках золота. Однако окружающая местность оказалась настолько переполненной посторонним металлом, что звенел каждый камень. Потом появились люди Родригеса. Родригес объявил, что его терпение лопнуло, баронессу он больше не боится, у него появилась надёжная поддержка в правительстве. Чтобы не мешали работать, дословные слова Родригеса, он вынужден посторонних золотоискателей интернировать. Мужчины пытались организовать сопротивление. Силы оказались неравными.  Охранники Родригеса скрутили путешественников, поместили в барак, в лагере тут недалеко.  Недавно Родригес получил новые сведения от приехавших, женщины и двух мужчин…

– Боцман, Капитан и злючка Эстер, мучавшая меня на корабле, – подсказала Полли.

         Степанов и так понял.

– … поиски сместились, но опять проходят рядом. Поэтому лучше не шуметь, иначе можно оказаться в бараке вместе с остальными.

– Будем освобождать! – решительно заявил Степанов.

         Скакунов и Данила Евгеньевич одобрительно промолчали.

         Скакунов умело перевязал Кальвадосу голову бинтами из автомобильной аптечки. Из-за предупреждения Вити микроавтобус, на котором прибыла компания, загнали на лесопилку. Дальше отправились пешком.

                                                           17

         У входа в лес дорогу отряду пересекло стадо лам, сопровождаемое пастухом верхом на рыжей низкорослой лошади. Полли побежала к ламам. Она трепала, гладила ворсистую, спадающую до колен шерсть животных. Ламы тыкались холодными носами в ладони девочки, фыркали, тихо блеяли. Полли уже приходилось путешествовать в обществе  нежных животных. Полли спросила про известного ей погонщика из Анд. Пастух ничего про него не знал. Путешественники двинулись дальше, а седой латиноамериканский дед поднял в  знак почтения шляпу.

         Добравшись до высокого расщеплённого дерева, путешественники остановились. Теперь требовалась особая осторожность, легко было нарваться на засаду. Тогда новая группа составила бы сообщество старой, пополнив ряды пленников.  Люди Родригеса обладали хладнокровием и выдержкой. За любым кустом мог таиться лазутчик или случайный свидетель.

         Степанов, Данила Евгеньевич и Скакунов залезли на дерево, с которого открывался вид на лагерь. Охранники мирно дремали в плетёных креслах , потягивая вино и куря сигары. Бультерьер Родригеса, скаля зубы, прыгал перед клеткой с дикой кошкой, спускаемой ночью на цепи.

         Долговязый охранник прошёл к вагончику, вошёл внутрь. Вскоре он появился с автоматической винтовкой в руках.  Два его товарища подошли ближе, рассматривая игравшее на солнце оружие. Наши наблюдатели догадались, в вагончике – арсенал.

         Кальвадос сидел внизу в развилке корней. Надоедливые москиты липли к его лицу. Кальвадос отгонял насекомых веткой. Заметив, что ему лучше, Степанов не утерпел, спросил:

– Господин Кальвадос, не обессудьте, раскройте  секрет, когда были вы, а когда ваш двойник.

         Кальвадос вздохнул:

– Брат мне доверил тайну, оперативным путём  в лейкербадской клинике запрятав чипы глубоко в мозг. Люди Родригеса, охотившиеся за сокровищами, догадывались, что я  храню тайну, но не знали, в какой форме. Они надеялись заполучить чипы, спрятанные в мексиканских сентаво. Но там содержалась отвлекающая часть информации. Как живой очевидец, посвящённый в тёмные замыслы Родригеса, я был не нужен, поэтому меня неоднократно пытались устранить. Гибли невинные, похожие на меня люди, как помните, в самолёте. В дальнейшем Родригес изменил приказ. Он распорядился похитить меня для пыток. На пляже Рио меня похитили, увезя на лодке. Меня пытали. Богу  известно , как мне удалось бежать от похитителей. Когда вас допрашивали в полицейском участке, в кустах вы видели меня с дуэньей, помощницей баронессы Галль. Я предлагал раскрыться, взять вас в сообщники. Дуэнья выступала против, руководствуясь соображениями  баронессы, нашей давней сторонницы. Вы видели спор… За обладание мною боролась ещё одна преступная группировка. После её кровавой перестрелки с людьми Родригеса на меня случайно набрёл ваш товарищ Володя, возвращавшийся с Огненной Земли. А вот после падения с водопада меня подменили. В мой дом вошёл двойник. Славный мальчик Витя предположил подмену, заметив срезанные лейблы.  Родригес смог найти похожего человека и нарядить в похожую одежду. Не составляло труда изготовить лейкербадские этикетки, но никто не помнил точно, как они выглядят. Свою одежду я сбросил в водах Игуасу , выбираясь на берег. Полковник спешил. Полагаясь на вашу невнимательность, Родригес велел не подделывать лейблы. Надо отдать должное чутью московской ищейки и острому глазу русского мальчика. Вы обнаружили срезанные ярлыки, заподозрив неладное… Ночью я вернулся в свой дом. Произошла схватка между мной и напавшим на меня двойником . В ту ночь бушевала буря. Шум схватки вы приняли за шум непогоды. Я победил. Жертвой стал ротвейлер Хуаниты, задушенный людьми Родригеса,  стремившимися проникнуть в дом и завладеть сентаво  с чипом, хранившимся у вас в тумбочке.  Понимая, что мне опасно находиться дома, я изменил план. Переодевшись в костюм двойника,  изгнанного мною голым пинками в дождь, я ввёл себе специальный препарат,  симулирующий летаргический сон, который вы приняли за смерть. Меня похоронили. Ночью на кладбище я выбил ногами крышку гроба, едва не скончавшись по-настоящему от удушья. Спасла меня не исключительно решимость. Враги рыли мне навстречу. Горько признать, но без них я бы не выбрался. Меня ждали новые пытки и новый побег…

          Кальвадос считал небезопасным проникать в лагерь при свете дня. Ждали вечера.

         Среди строений гулял лже-Кальвадос. Он не поехал со старателями, оставленный в лагере в их отсутствие за старшего. Развлекаясь, лже-Кальвадос бросал Пирату палку, за которой тот носился с визгливым лаем. Охранники швыряли ножи в ворота, не обращая внимания на  замечания дежурного.

– Я понимаю, он – актёр и выполняет  профессиональный долг. Но моя душа, против сознания отторгает этого человека. Он мне неприятен,– сказал Кальвадос про двойника, вопреки семи отличиям, похожего на него как сиамский близнец.

         Солнце клонилось к закату. Багровые тени протянулись от мангровых деревьев и восковых пальм-карнауб.  Послышался рокот тяжёлых джипов. Ворота лагеря раскрылись, впуская золотоискателей. Из машины выпрыгнул Родригес. Он был не в духе. Размахивал руками; играя мимикой, делал внушения Капитану, Боцману и Эстер. Пнул ногой ласкавшуюся собаку. Другие старатели тоже не проявляли воодушевления. Устало таща ноги, они поплелись к постройкам, чтобы  вымыться к ужину.

         Стемнело. Свет ложился из окон главного здания, где продолжали пить и есть золотоискатели. К изгороди лагеря вышли часовые, зашагали по кругу.

– Пора! – позвал Кальвадос.  Его охватило возбуждение , заставившее забыть о постоперационной боли.

         Осторожно ступая Степанов и другие направились к лагерю. Надоедливые летучие лисы  густо вились в воздухе. Их разгоняли руками, сдерживаясь, чтобы не перейти на раздражённый крик. Переполох чуть не наделала Полли, у  неё гоацин попытался вырвать клетку с колибри. Полли открыла рот, Витя грозно цыкнул. Педро отогнал гоацина взмахом палки и суровым воплем ревуна. Оцарапав кисть Полли когтями, гоацин упорхнул в чащу. Скакунов беззвучно матерился, наступив на кучку свинячьего дерьма. Он обвинял Данилу Евгеньевича в отсутствии приборов ночного видения, не захваченных из Москвы. Данила Евгеньевич навязчиво пытался соединить количество освободителей с количеством узников и разделить на полученное число предполагаемую массу сокровищ. Степанов поддерживал под локоть Кальвадоса, следя, чтобы тот не свалился от слабости. На него возлагали надежды. Беззаботными оставались клоуны, исподтишка обменивавшиеся в темноте пинками.

         Из серых облаков показалась полная луна. Кальвадос, сделав знак товарищам сидеть в засаде, пошёл к воротам лагеря. Хрустнула ветка. Синий свет луны играл на лысом черепе Кальвадоса, рисуя фигуру одновременно обречённой и зловещей.

– Поздно гуляешь, приятель,– раздался голос часового.

– Да вот вышел кости размять, – спокойно отвечал Кальвадос.

– Странно ты вышел. Я даже не заметил.

– Я вышел через задние ворота.

– А я вот сейчас позвоню, – охранник нажал кнопку на рации. – Хосе? .. Слышишь меня, Хосе?..

         Хосе не отвечал. Противный зуммер рации влезал в какофонию ночной сельвы. Трудно предполагать, чем мог бы закончиться разговор, и как хотел обезоружить охранника Кальвадос. Степанов крадущейся кошкой пробирался к разговаривающим. По дороге он подобрал крепкую сучковатую палку. В любую минуту мог появиться двойник Кальвадоса, или Хосе по рации подтвердит, что через его ворота Кальвадос гулять в сельву не выходил.

         Компания затаилась. Данила Евгеньевич объедал заусеницы. Скакунов от напряжения сломал зуб.

– Что делают остальные?

– Пьют пальмовую водку. Чем ещё заняться в чудесную ночь?!

– Эх, если б не служба…

         Сильный внезапный удар по голове сокрушил охранника. Со стоном он свалился в траву. Забрав у охранника карабин, Степанов посмотрел на Кальвадоса. Кальвадос, махнув рукой, подозвал отряд освободителей. Он держался так, словно задумал заболтать охранника, а Степанов должен был, как и случилось, напасть сзади. На самом деле ситуацию спасла импровизация Степанова. Степанов поглядывал на Кальвадоса и думал: « Э-э, друг, а у тебя точно не все шарики в голове  на месте, или уже нагноение в мозгу началось после кустарной операции.» Степанов решил не полагаться на Кальвадоса. В присутствии Данилы Евгеньевич и Скакунова он не мог принять командование операцией на себя. Его бы не поняли.

         В потоке лунного света четырнадцать теней через раскрытые ворота вошли в лагерь. Барак с пленниками охранял другой часовой. Витя подтвердил, ключи у часового.  Витя видел, как охранник снимал ключи с пояса, открывая маленькое окошко, через которое пленникам подавали еду.

         Действовать следовало  крайне осторожно. В большинстве строений лагеря горел свет. В открытых окнах мельтешили человеческие фигуры. Часть старателей рассеялась по двору. Где-то бегал не привязанный Пират.

         Чтобы обезоружить охранника у барака, придумали следующее. Мужчины сняли ремни, сцепили между собой, сделав на конце затягивающуюся петлю. Петлю удалось незаметно разложить у угла барака. Но как зазвать сюда охранника? Выход предложил Педро, в обезьяньей стае он научился подражать голосам животных. Спрятавшись в кустах у барака, по благословению Скакунова, формально руководившего операцией, Педро принялся по-звериному покрикивать и постанывать, изображая то ли раненого пекаря, то ли рожающую самку ревуна. Охранник приблизился. На беду нога его никак не хотела наступать в петлю. Дюжий латиноамериканец, сняв с плеча карабин, уже собирался выудить из кустов очаг раздражавших его звуков, если не уничтожить выстрелом, когда наконец стал в петлю. Данила Евгеньевич со Скакуновым дёрнули, охранник упал. Борнео насел на него сверху. Ганс и Фриц засунули  ему в рот, поданный Ритой надушенный платок. Эрих и Степанов связали охранника поясными ремнями по рукам и ногам. Витя поторопился сорвать ключи, полетев к дверям.

         Замок открыли. Засов отодвинули. Но внутри освободителей ожидала тишина. Радостных криков не последовало. Степанов щёлкнул выключателем. Перед освободителями предстала общая комната с двухъярусными кроватями, откуда свесились головы заспанных пленников. Скудная обстановка комнаты напомнила Степанову цюрихский хостес.

– Рич!! – закричала Полли, увидав моряка.

         Рич, совсем не изменившийся, кинулся к Полли, поднял сильной рукой.

– Теперь вы свободны,– обратился Данила Евгеньевич к пленникам тем официальным тоном, каким он обычно говорил в Москве жертвам киднепинга.

– Вот здорово, – вяло сказал Володя, почесал красную лысину, спрыгнул с верхней полки и ушёл писать.

– А где женщины? – спросил Степанов.

– Они в соседней комнате, – отвечал Борис.

         Он зарос бородой, походя на кавказского повстанца. Борис горячо обнял прильнувшего к нему Витю и, помимо Рича, выглядел единственным, кто ликовал освобождению. Данила Евгеньевич смотрел на непочтительно прошедшего мимо Володю:

– Вижу, парень не хочет больше работать в Органах.

– Читаю желание разатестоваться,– подтвердил Скакунов.

         В комнате, помимо Рича, Бориса и Володи находились: одинокий путешественник Павел, что-то случилось с его ногой, он спустился с кровати, прихрамывая; охранник баронессы по кличке Слепой и ещё два человека. Степанов узнал профессора, отца знакомой Бориса  Светланы, и брата той же Светланы, спортсмена на реабилитации – Игоря. Последних Степанов встречал то в полёте, то в аэропорту, то в Асунсьоне.

– Не вижу благодарности за освобождение, – с обиженной усмешкой заметил Степанов. Он чувствовал неловкость, он всё организовал, а теперь ничто никому не надо. Как только освободители замолкали, в бараке повисала гнетущая тишина.

– А кто вас просил?– спросил возвратившийся Володя. Он держался лидером маленького сообщества.

– Ты не хотел свободы? – удивился Степанов.

– Я и не чувствовал себя угнетённым. Как можно называть угнетёнными людей, которых удовлетворяет их форма жизни? Я, например, был удовлетворён. Мне нужен кайф, а не свобода. Ты, Степанов, нагло навязываешь, что тебе приятно. Свобода без кайфа, мне по барабану.

– Но Родригес?..

– Мы с ним договорились. Дайте время, полковник найдёт сокровища и нас выпустит. Нас держали, чтобы мы не бужировали окружающих. Не мешали полковнику. Не вызывали в сельву таких…как некоторые.

– Но вы сидели в заточении!– вырвалось у Вити.

– Малыш, мы гуляли, – спокойно отвечал Володя.

– Где же вы гуляли?

– На заднем дворе, который плохо виден с того дерева, где ты сидел с девочкой. Я много раз тебя видел, но учти, не сказал полковнику. Мы гуляли по четыре часа ежедневно, имели возможность играть в два тенниса и волейбол. Я выучился – в большой теннис. Кормили нас так, как я редко едал  на Украине у тёщи. Правда, борщ не подавали…

– Вина Родригес не давал, – буркнул Борис.– Что может быть мучительнее для русского человека!

– Ну, уж извини.

– Володя, ты в своём репертуаре, – вздохнул Борис.– Меня замучила абстиненция. Вы пива с собой не привезли?

– Не будем ссориться, – вступил в разговор профессор.– Здесь, действительно, было не так плохо. И еда не как в университетской столовой. Полковник Родригес – образованный человек. Мы с ним беседовали о путях развития цивилизации… Но, как говорится, освободили –так освободили, – профессор протёр платком очки.

– Нужно скорей к баронессе! – высказал здравое суждение Слепой.

         Освободители поспешили на женскую половину, надеясь, что там их примут лучше. Из-за двери комнаты женщин доносились приглушённые крики и тупые долгие удары в дверь. Замок заело. Чувствовалось, как женские тела налегают изнутри, чтобы помочь открыть.

         Степанов отвалился с ключом к стене. Мимо выскочили знакомая Бориса Света и её мать, Марина. Обе энергично заметались по коридору в поисках выхода. Они  походили на засидевшихся без прогулки собачонок.

– Мама, никогда! Уверяю тебя, никогда! – кричала Света.– Никогда больше никакой заграницы. Лучше дома за русского выйти, за пьяницу, за уголовника, чем сидеть в тюрьме в чумовых парагвайских прериях!..

– Сельве…– поправил Витя и тут же получил подзатыльник от Марины.

– Молчи, малыш, когда взрослые разговаривают!

– Неистовствуют, – вступился Степанов.

         Он стыдился поведения соотечественницы в присутствии иностранцев, прежде всего – Полли и цюрихских клоунов.

         Марина смерила Степанова презрительным взглядом:

– Молодой человек, вам известна наша история?.. Мы познакомились по Интернету. Он вывез её в джунгли. Увидев без косметики, заточил. Ну какая тут косметика? В нашем номере воды нет! Выяснилось, мерзавец – коллекционер женщин. В соседнем бараке у него гарем. Понимаете, как мы  жестоко обмануты?!

         Света рыдала на плече отца. Из-за спины отца она тянула руку к Борису, делавшему вид, что не замечает порывов Светы.

         Сверкнув глазами газели, Хуанита обняла сына.

– Мама, я жил среди обезьян!

– Теперь мы свободны, мой мальчик.  Я и ты. Пришли освободители. Мрак узилища разорван. Монстры загнаны в тьму.

         Типичный высокопарный стиль Хуаниты ласкал Степанову сердце.

– С нами воскресший дед.

         Кальвадос поздоровался с Хуанитой достаточно сдержано, что Степанов объяснил послеоперационной слабостью. После недавнего напряжения Кальвадосу следовало набраться сил.

         Сквозь открытую дверь просматривалась большая комната с двухъярусными постелями, явный двухзвёздочный хостес.  К дверям подкатилась коляска с баронессой. За ней шла улыбающаяся дуэнья.

– Идите ко мне, внуки мои! – позвала баронессы детей.– У меня остались конфеты.

         Баронесса обнимала детей, трепала по головам, совала леденцы. Возвратив бразды правления, старуха поставила следующую задачу:

– Обезоружить Родригеса и вперёд к сокровищам!

         Баронесса покатилась впереди колонны. Все переживали, не заметили ли охранники света, зажжённого в бараке. К счастью, беспечные люди Родригеса, если и заметили, то не придали значения. Они привыкли, что пленники рано ложатся спать. Включать или выключать свет оставили в их прерогативе.

         Подкравшись, клоуны дружно набросились на обходчика, охранявшего арсенал. У него быстро отобрали винтовку, он получил по голове головой Борнео. Вожак клоунов умело боксировал собственным мыслительным органом. Тем не менее другой охранник успел выстрелить. В лагере поднялся переполох. Везде зажигались огни. Слышался лай собак, топот десятков ног. Проносились тени. Перекликались возбуждённые голоса, из сельвы отзывались встревоженные животные и птицы.  Лагерь озарился светом. Передвижение атакующих стало затруднительным. Рич, Данила Евгеньевич и Скакунов повели в обход вооружённых клоунов. Степанов и Борис, выдававшие винтовки из арсенала, укрылись за колёсами вагончика. Павел, Витя и Полли составили команду их форта. Дуэнья и Света поспешно катили в кусты кресло с баронессой, пытавшейся отдавать противоречивые указания.  Сзади бежали клоунессы, Хуанита и Педро. Издалека слышалось громкое чертыханье Марины, проклинавшей Парагвай. Впереди по направлению к командному зданию Родригеса по-пластунски полз Слепой. Степанов почти не различал в траве его спину. Вызвавшийся помогать Слепому профессор, полз дальше всех, таща неподъемную  базуку. Ремень соскочил с плеча, базука запуталась в ногах, и профессор, опрокинувшись на спину, производил лягающие движения, чтобы освободиться от стреножившего ремня.

         Обратясь к Павлу, Степанов задал давно терзавший его вопрос:

– Павел, я долго отсутствовал. Ваши отношения с Хуанитой…развивались?

– Куда там?! Она вас ждала.

         Степанов недоверчиво смотрел на Павла :

– Сердце женщины переменчиво. За два месяца много воды утекло.

– Я вам, Степанов, не соперник. Глядите, что с моей ногой.

         Павел закатал штанину, и Степанов увидел белую вспухшую голень и икру.

– Что случилось?

– Мы переходили  мелководье. Шли искать проклятые сокровища. Вела нас, как всегда, выжавшая из ума бабка. Все прошли брод успешно , а мне в ногу впились неизвестные  твари. Сначала ничего, потом нога стала зверски болеть. По ночам при луне или электрическом свете из пор выглядывают непонятные  глисты или черви.

         Павел внезапно вскрикнул, словно раненый пулей. Он свалился  на бок, вытянул из распотрошённого края сорочки хлопковую нить. Степанов отчётливо разглядел, икра Павла испещрена дырочками, размером с вязальную спицу. Из дырочек высунулись бледные гельминты, вращавшие заостренными концами морд. Изловчившись, Павел ловко накидывал на головки хлопковую нить, затягивал петлёй и вытаскивал червей с протяжным стоном, отшвыривая прочь или давя каблуком.

– Твари! Твари!– восклицал Павел.

         Степанов смотрел на Павла с сожалением и подсознательным отвращением.

– Хуанита обладает тонким эстетическим чувством. Когда она увидела мою ногу, её стошнило. Из вежливости Хуанита не отказала мне совсем. Но шансов у меня нет. Степанов, женщина  ваша… И какая женщина! За ней –  мясоконсервные заводы, каучуковые и кофейные плантации, кобальтовые рудники. Я узнал! Полный список у меня на бумажке в кармане. Залезьте!

         Павел вытягивал ниткой белых червей, извивавшихся в электрическом свете.

– Мне нужна не женщина, а специалист тропической медицины. В сельве врачей не найти.

         У домиков оглушительно захлопали выстрелы. То ли пошёл в нападение отряд Данилы Евгеньевича, то ли контратаковали люди Родригеса. Холмики пулевых попаданий вскипели около Степанова и детей. Борис пригнул Витю и Полли к земле. Витя поперхнулся конфетой баронессы, которую интенсивно сосал.

         Выстрелы оборвались столь же внезапно, как начались.  Раздалось отдалённо нарастающее повизгивание и чавканье. Двор наполнили серые пятна бультерьеров. О существовании  псарни Родригеса Витя и Полли совершенно не подозревали. Задний прогулочный двор родригесовой тюрьмы, где Володя Записанько благополучно учился играть в теннис, и выводок агрессивных собак, свору выводили гулять в сельву, примыкавшую к тылу дальней стены, явились для Вити  и Полли равными открытиями.   Степанов и Борис тоже растерялись. Жалко было расстреливать глупых, пусть лютых животных, выполнявших вероломный приказ. Не замечал нападения Павел. Он катался под вагончиком, извлекая ниткой проказливых червячков.