Текст книги "Казна Кальвадоса (СИ)"

Автор книги: Александр Сорокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

– За два месяца ты сильно опустился, – честно признал Степанов.

– Ладно. Я пойду. Стая возвращается. Слышите?

         Шум ломаемых побегов нарастал.

– Жалко, крестьянское поле поломали, – вздохнул Педро.

– Педро, ты пойдёшь не с обезьянами, а с нами, – железно сказал Степанов.

– Вы думаете с вами лучше?.. Мамы всё равно нигде нет.

         Педро доел кукурузу:

– Так и быть, пойдёмте. Дайте обезьянам ещё печенья, если есть. Это их отвлечёт.

– Два месяца среди обезьян!! – всплеснула руками Рита.

– А чего вы так разрисованы? – разглядывал клоунов Педро. – Сначала я вас за индейцев принял. Они тоже лицо красят и одевают  чёрт знает что.

         Клоуны возобновили движение через поле к деревне. Педро подсказывал, где лучше обходить болотца с гребнистыми крокодилами, делился ужасными историями о гибели знакомых приматов в зубах хищников. В гуще поля тяжёлый треск стеблей снова усилился. Ревуны окружили клоунов и высокими с хрипотцой голосами выставляли непонятные требования,  отчаянно жестикулируя. Педро расшифровал язык недавних соплеменников:

– Требуют моего возвращения в стадо… Странные животные, когда я среди них жил, они меня часто отгоняли, как чужака, не кормили. А теперь нужен стал.

– Всё как у людей, – подтвердил Степанов. – Имея не ценим, потерявши плачем.

– А по-моему, ревуны хотят спекульнуть на нашей необходимости в Педро, – сказал Борнео.

         Печенья не осталось, а наглые обезьяны наседали. Они подлетали стремительными прыжками и дёргали женщин за ноги. Рита и Мальвина зверски вопили, их крики мешались с визгами ревунов. Голос Риты даже Педро принял за обезьяний. Он обернулся, чтобы отомстить за два месяца несчастной жизни в стае, съездив подвернувшегося обидчика по лбу, и замер с агрессивно занесённым початком перед идиотически разрисованным лицом Риты.

         Люди отмахивались от обезьян вырванными с корнем побегами кукурузы, бросались початками. Отношения между высшими и низшими приматами обострились, разразившись вблизи деревни настоящей войной. Обезьяны не остались в долгу. Они усиленно требовали внезапно оказавшегося дорогим Педро. Из сражавшихся вражеских станов летели початки, стебли, комья земли. Раненых, оступившихся, упавших в болотца, с чавканьем разрывали крокодилы. На Мальвине и Гансе обезьяны изодрали одежду. Мальвина старательно прижимала лохмотья с предполагаемыми драгоценными камнями в кармане.  Самка номер четыре вскочила на спину Рите, вызвав бурю эмоций. Самка тянула шиньон, Рита в ответ выламывала обезьяне лапы. Педро, как спортивный комментатор, называл установленные им номера нападавших. Степанова коробил цинизм мальчика. За два месяца Педро столь свыкся с  жизнью в прайде, что  победа обезьян над людьми вряд ли бы вызвала у него сильное разочарование.

         Из деревни выбежали крестьяне, скорее услыхавшие, чем увидавшие битву в кукурузном поле. Лица и морды сражавшихся то вспыхивали, то гасли в свете полной луны.  Конечности, скрытые клоунской одеждой, и волосатые загривки мелькали над полем, как ножки или щупальца неведомого зверя.

         Крестьяне палками, криками и ружейной пальбой отогнали обезьян. Борнео с Гансом и Пьером Пьеро  сорвали с плечей Риты , впившуюся ей в волосы самку номер четыре. Самка убежала, прихрамывая и квохча, унося пучок фальшивых волос, на ходу прикладывая к короткошерстной рыжей башке.

– Женщина остаётся женщиной, – заметил Борнео, но его сентенций не слушали, торопясь к хижинам.

         Педро аплодировал победе людей, но глаза мальчика оставались равнодушно покорными. Жизнь в прайде, сломала волю малыша.

         Все опасались за Фрица, удастся ли ему преодолеть поле, кишащее враждебными ревунами. Через три четверти часа Фриц появился невредимым. Он слышал шум сражения. Не зная что происходит, из осторожности Фриц обошёл дравшихся стороной. Крокодилам он не попался. Карманы и пазуха Фрица топорщились от  набранных камней:

– Снесу камни ювелиру, пусть разберётся. Если не драгоценные, будет обидно.

         Крестьяне указали клоунам путь в таверну. В ожидании ужина труппа расселась за дощатым столом. Степанов побежал к телефону.

         После того, как подчистую съели каруру и фейжоаду, Ганс подмигнул Фрицу:

– Ну что камнями платить будем?

         Фриц неопределённо поёжился.

– У меня кредитная карта есть, – великодушно сказал Эрих, сидевший на одной половине израненной попы.

– Осталось узнать, есть ли у аборигенов машинка, которая кредитки считывает.

         Степанову удалось дозвониться до российского консульства. Как всегда, он общался с знакомым человеком. Голос сотрудника не дрогнул, когда он узнал Степанова. В обычной спокойной манере он дал Степнову телефон номера в гостинице Асунсьона, где квартировались Данила Евгеньевич и Скакунов.

         Степанов тут же позвонил. Данила Евгеньевич, видимо, дежуривший на телефоне, резво схватил трубку, разразившись рыком на подчинённого:

– Ты куда пропал?! Мы  тут в отеле государственные деньги проедаем!!

– Скоро приеду.

– Где ты?

– Здесь в деревне.

– Надеюсь, в Парагвае?

– В Парагвае.

– Славненько!.. Один?

– Нет,  с труппой цюрихских клоунов.

– Запил?

– Что вы , Данила Евгеньевич?!

– Приедешь, я тебя в милицейскую трубку заставлю дыхнуть. На всякий случай я прихватил.

– Слушаюсь.

– И ты свои штучки, Степанов, брось!

– Какие?

– Неправдоподобие! Сперва про мальчика Педро нам уши прожужжал, которого похитили  обезьяны…

– Мальчик нашёлся… Я его везу с собой.

– Куда с собой? Усыновить, что ли хочешь? Я по утрам твоему мальчику кашу варить не буду.

– Ему ещё надо привыкнуть к каше, – хмыкнул Степанов.– Педро серьёзно одичал среди обезьян.

– Теперь ещё клоуны!

– Приеду – расскажу, как я среди них оказался.

– Давай, пулей! Одна нога там , другая здесь… Погоди, с тобой ещё товарищ Скакунов хочет пообщаться.

         Степанов услышал вкрадчивый голос Скакунова:

– Степанов, вы в деревне?

– Да.

– Сколько километров от столицы?

– Не знаю.

– Ну ладно. Когда поедете, будьте повнимательнее. Фотоаппарат у вас есть?

– Нет.

–  Какая непродуманность! Хорошо, тогда просто, смотрите внимательнее. Всё интересное…запоминайте.

– Понятно, – Степанов положил трубку.

         В большой комнате клоуны пили чай. Степанов попросил их умыться. Крестьяне шарахались от набелённых лиц. Тарахтящий грузовичок, с кузовом накрытый сеткой для перевозки кур, глубокой ночью повёз Степанова, Педро и клоунов в Асунсьон.

                                                            15

         Степанов с Педро и клоунами переночевал в Красном Кресте. Утром он разыскал Данилу Евгеньевича и Скакунова.  Они жили в отеле «две звезды».  Данила Евгеньевич рвал и метал, тряся перед Степановым командировочным удостоверением:

– Меня министерство сюда направило Володю Записанько искать и разрешить ситуацию с Кальвадосом. А ты, Степанов, своего непосредственного начальника в туриста превратил. Заставил с подполковником Скакуновым сутками слоняться по парагвайским улицам.

– С Данилы Евгеньевича мальчишки часы сорвали, – объяснил Скакунов внутреннее недовольство шефа Степановым. Подполковник тоже был разочарован: сколько он ни ходил по берегу, не увидел в Паране ни единой подводной лодки или хотя бы торпедного катера. Впрочем, Скакунов не страдал отсутствием оптимизма.

– Соскочил в Швейцарии?! Поближе к банкам? – не унимался Данила Евгеньевич. – А это ещё что за люди? – без паузы, начальственным тоном, Данила Евгеньевич перешёл к Педро и клоунам появившимся в дверях.

–  Во-первых, мальчик Педро, сын Хуаниты. О нём я докладывал. Он два месяца прожил среди обезьян… Это – цюрихские клоуны. О них я тоже сообщал по телефону… Эрих нуждается в помощи. Его ранили в ягодицу двенадцатым калибром...

         Данила Евгеньевич прервал Степанова. Вытащил подмышку в коридор, горячо зашептал в ухо:

– Ты понимаешь, что это человеческий балласт?  Ты что собрался  по сельве их за собой таскать? Избавься от клоунов немедленно!!.. Степанов, мы с тобой как договорились?  Записанько – прикрытие, вчистую – идем за сокровищами. Скакунов – не в теме. Гляди, не проболтайся! А ты ещё семерых дольщиков, не считая пацана, набрал. Примитивная душа! Пошли к чёрту цюрихский обезьянник.  Посмотри в  зеркало, во что тебя общение с ними превратило.

– Клоуны мне очень помогли. Они – легенда. С ними мне удалось  вырваться из Швейцарии.

– Тебе там досталось?

         Степанов вкратце пересказал альпийские похождения и историю с самолётом.

–Инициатива наказуема! – почесал голову Данила Евгеньевич. –  Нечего тебе было, без моего ведома, соваться к сумасшедшему миллиардеру. Так ты говоришь он руководит операцией?... Так-так-так. Круг расширяется.

         Данила Евгеньевич нервно зашагал по коридору. От возбуждения сломал стебель кактуса, пожевал, скривился и сплюнул в горшок.

– Я понял. Твой алгоритм: А– немедленно открываешь счёт в ближайшем банке, Б – звонишь Кальвадосу, пусть сбросит денег на экспедицию. Проси с запасом. С – клоуны сюда на гастроли приехали? Вот пусть и выступают.

         Опустив плечи, Степанов поплёлся к клоунам. Он вывел в коридор Борнео, переговорил с ним. Борнео уверил, ни о каких гастролях в Латинской Америке у клоунов с Кальвадосом и речи не шло. Они выполняли роль прикрытия для Степанова. Залы и цирки в Асунсьоне клоунов не ждут. Если выступать, то только на улицах.

         Рассадив клоунов на всей имеющейся мебели, Данила Евгеньевич разыгрывал смягчившегося хозяина. Короткие взгляды, испускаемые им в коридор, открывали – он готов к худшему. Сколько денег уйдёт на то, чтобы переодеть клоунов в людей, купить нормальную одежду одичавшему мальчику, по-прежнему голому под рваным крестьянским одеялом!

         Наступивший день клоуны посвятили выступлению перед асунсьонским Конгресс-Холлом, чтобы собрать денег на оплату ночлега. Посреди площади поставили цилиндр Пьера Пьеро, а вокруг бесилась труппа. Мальвина и Рита пели. Ганс смешил необъятными мыльными пузырями. Борнео прыгал через верёвочку. Фриц ходил колесом, а Эрих демонстрировал простреленную пулей попу. Восторг парагвайских детей не знал предела. Множество родительских денег, предназначенных на игрушки, школьные завтраки, зоопарк и аттракционы упали в тот день в цилиндр Пьера Пьеро, с непередаваемыми ужимками перешагивавшего через собственную шляпу. Иногда Пьер Пьеро замирал трупом, и веселье детворы волнами подкатывалось к его ногам. Скаканью через верёвочку с Борнео, пусканию пузырей с Гансом, бросанию мячей в разноцветные вёдра с Мальвиной и Ритой, и даже лицезрению пурпурного пластыря на щетинистой заднице Эриха, дети предпочитали подкрасться к замершему столбом долговязому дяде, ущипнуть  или толкнуть его, а потом умчаться прочь.

         Вечером Борнео повёл труппу в гранд-отель. Клоуны исповедовали кредо: когда есть деньги – гуляем, когда нет – голодаем. Последних малышей мамаши оторвали от их любимцев на лестнице пышного, сияющего многоцветием огней ресторана.

         Клоуны в полной мере насладились изысками парагвайской кухни. Черепаший суп и мозги крокодила в икре угря стали самым дешёвым, что украсило пиршество.

         После обильного ужина все заспешили в номера и джакузи. Мальвина и Фриц, спешно смыв грим и напялив приобретённые в гостиничном магазинчике шорты и майки, заторопились на поиски местного ювелира, способного оценить найденные в горах камни.

         Кальвадос прислал деньги без задержки. Назавтра зафрахтовали вертолёт. А ещё через день вся компания болталась в воздухе. В очередной раз Степанов рассматривал красную пампу и ядовито-зелёную сельву. Кальвадос велел взять клоунов с собой, и теперь после серии обильных ужинов они угрюмо страдали от воздушной болезни в хвосте геликоптера.  Данила Евгеньевич недовольно косился на клоунов, то и дело напоминая Степанову: « клоуны – не дольщики, нет–нет – не дольщики» , а потом следовал свистящий шёпот: « не забывай, и Скакунов не в теме». Подполковник Скакунов попросил пилотов приоткрыть люк и , под поводом поисков красивых пейзажей, активно щёлкал шпионским фотоаппаратом, замаскированным под рядовую «мыльницу».Его интересовали объекты, казавшиеся похожими на военные. Педро,  тоже не отрываясь, разглядывал сельву. Если ему попадались обезьяны, он делал гримасу, словно у него болел зуб.  Когда полёт продолжался два часа, Данила Евгеньевич обратился к Степанову:

– Ну и где обещанная карта?

–Ёлки! У меня же четыре дня запор, – воскликнул Степанов.

– А это как-то связано?

– Ещё как! Я проглотил карту, чтобы она не досталась террористам…

– …надеюсь, карта не растворилась?– обеспокоился Данила Евгеньевич. Крупные капли пота выступили на его мясистом лбу.

– Карта  – в чипе, чип внутри монеты. Монета не растворится, – заверил Степанов.

– Тогда иди в туалет.

– Не хочу.

– Через не хочу. Или прикажешь тебе в вертолёте клизму ставить?! .. Иди, потужся.

– Я уже тужился.

– Ну пойди, выковырни что ли…

– Основное направление полёта я и так помню. Кальвадос на словах передал.

– Всё дело в нюансах!

– Вы правы, Данила Евгеньевич.

         Данила Евгеньевич нахмурился:

– Вот ещё незадача… Когда чип извлечёшь, как мы его считаем? Где в джунглях компьютер достать?

         Степанов виновато поплёлся в туалет. Остаток полёта он провёл сидя на унитазе.

         Внутри салона витала загадка. Мальвина и Фриц никому не говорили, чем закончился визит к ювелиру. Фриц отнекивался, а Мальвина призналась, они с Фрицем договорились хранить диагноз в секрете. Вот и оставалось  догадываться, нашли ли они топазы или простые стекляшки. Доподлинно было известно другое, Фриц и Мальвина камни не выбросили, бережно везли с собой.

         У горизонта проявлялись красные горы, сахарные шапки ледников, охряные прожилки рек и водопадов, изумрудные стёклышки озёр.  Вороными точками андские кондоры кропили диск солнца, служа стражами той сказочной страны, что таилась в дебрях парагвайских лесов,  в топях болот Параны. Что ожидало впереди, сокровища, встреча с друзьями, лихая встряска нервов, секретные базы или смерть, никто из сидящих в вертолёте предположить не мог.

                                                               16

         Два чёрных вертолёта с латинским «R», мерно урча, приземлились в лагере.

         Витя и Полли ползли вдоль высокого грубо сколоченного забора. Побеги лиан лезли Вите в глаза, и он сердито отбрасывал их.

– Ты что-нибудь видишь?

– Пока ничего.

– И я ничего.

         Крупный кузнечик прыгнул Полли на поясницу и, согнув ноги, затаился, ощупывая усами майку. Витя прихлопнул кузнеца ладонью. Полли вскрикнула.

– Не кричи! Всех выдашь.

– А чего ты?

– Ничего. Покорми птицу.

         Полли, несшая клетку в руке, поставила её в траву. Увидав кузнеца, колибри возбуждённо заверещала.

– Твоя птица нас и выдаст, – мрачно заметил Витя, наблюдая, как колибри трясётся от воодушевления, узрев кузнеца. Тот едва не превосходил размером птицу.

         Колибри схватила кузнеца и различными способами перекладывала его в клюве, не умея справиться.

– Как бы моя малышка не поперхнулась!– заботливо вздохнула Полли.

– Тише! – зашипел Витя.

         По другую сторону забора послышались шлёпающие шаги. Тяжёлое вихляющее тело шумно раздвигало кусты. Слышалось сопящее  дыхание, разрывы выпускаемых газов. Витя и Полли застыли фигурами живой картины « Не ждали».

         Шум приблизился. Из-за забора в щель частокола высунулся черный подвижный нос, поверх которого блестели два глупых вороных глаза.

– Собака Родригеса! – прошептал помертвевшими  от страха губами Витя.

         Бультерьер поводил носом справа налево, вверх-вниз, пасмурно молча. Он не угадывал опасности в детях. Враги ли они, друзья, псу было не ясно, поэтому он не издавал ни враждебного, ни радостного лая.  На лай могли сбежаться охранники Родригеса. Пёс уставился глаза в глаза Вите, словно гипнотизируя. Витя не понимал поведения собаки, а пёс считывал, следует ли объявить о появлении у лагеря посторонних уже сейчас или чуть позже. Витя напряг волю, чтобы глядеть на собаку как можно доброжелательнее. Истинное отношение к псу, особенно к его хозяину, он старался спрятать поглубже. Но пёс что-то почувствовал. Кожа на его гладкой спине дрогнула, волна судороги прокатилась от шеи к хвосту. Посапывание превратилось в капризное урчание. Витя поймал отчаянный взгляд Полли. Надежду на спасение девочка перелагала на друга. Не сводя глаз с Пирата, Витя принял смелое решение. Медленно, страшно медленно он протянул руку к клетке с колибри, запустил через решётку пальцы, отобрал у птицы кузнеца, получив клювом в ноготь. И столь же медленно, как в киношном рапиде, передал насекомое Пирату. Пират разглядывал кузнеца тупыми пресыщенными глазами. Ленивым движением слюнявого языка слизнул его. Полумёртвый кузнец, собиравшийся покорно отдаться птице, посчитал ниже достоинства сдаться без боя млекопитающему. Между ног кузнеца выступила серо-жёлтая струя лимфы. Пират затрясся, сморщился, выплюнул насекомое и, многократно облизываясь, чтобы смыть дурной вкус, без  лая поплёлся в кусты. Белая спина и крысиный хвост мелькали в траве.

– А ты – герой! – восхищённо сказала Полли Вите, не обмолвившись, что знала собаку ещё по яхте Фрезера ( Родригеса).

         Витя впервые почувствовал удовольствие от симпатии, выраженной девочкой. Чтобы закрепить успех, он поднял облизанного Пиратом кузнеца и возвратил в клетку к колибри.  Птица брезгливо отодвинулась в угол, чуя непривычные ароматы.

– Ты с ума сошёл, Витя!! – отстранила мальчика от клетки Полли. – Малышка может отравиться. Ты не знаешь, какая у Пирата слюна. Она возможно вредна для птицы.

– Не сдохнет! – охладил Витя. К девчонкам только всей душой, как они наплюют.

– Пират абсолютно здоровая собака, – добавил Витя смягчившись.

         Как бы в подтверждении его слов, колибри клюнула кузнечика, раз-другой, и скоро принялась жадно поглощать его.

         Витя подсадил Полли. Они забрались на широкую ветвь дерева с воздушными корнями, давно служившую основным пунктом наблюдения. Отсюда великолепно просматривался лагерь с соломенными крышами бараков, где томился отец Вити и друзья Полли.

         На плацу Родригес выстроил людей. Они стояли вытянувшись рядами. Одетые в хаки люди походили на палочки солнечных часов, отмеряющих время. Родригес и Эстер выпрямились  у флагштока. Быстрыми цепкими движениями Капитан поднимал чёрный стяг– буква «R» в белом круге, скрещённые кости. Все пели гимн, вскинув руку к солнцу.  Многие плакали. Боцман вытирал платком обильно струившийся по лицу пот.

– Фанатики, – сказала Полли.

– Они готовы на всё, – подтвердил Витя.

         Дети не удивлялись церемонии. Она повторялась ежедневно. Послушные команде люди Родригеса развернулись и, вскинув на плечи металлоискатели, строем пошли из лагеря. Обзаведшись дополнительной информацией из Швейцарии, Родригес сместил поиски сокровищ.  Расположенный поблизости заброшенный посёлок  геологоразведочной партии он превратил в свой лагерь.

– Смотри, Кальвадос! – Витя указал на лысого человека в спецовке, вышедшего из лагеря и направившегося в сельву. Человек оглянулся. Заметно, он не хотел, чтобы его видели. За плечами его болтался рюкзак.

         Войдя в сельву, человек надел соломенную шляпу и осторожными лисьими шагами стал пробираться, по-видимому, в отлично известном направлении.

         Витя  заскользил на животе по стволу дерева, распугивая рыжих муравьёв. Термит-камикадзе заполз ему в пупок и больно отомстил за непочтение к виду. Полли собиралась спрыгнуть следом, когда заметила выходившего из лагеря ещё одного Кальвадоса. Этот походил на предыдущего, как две капли воды.  Тот же рюкзачок за плечами, шляпа, металлоискатель. Единственно, этот Кальвадос нервничал больше. Он чаще воровато оглядывался, напряжение сквозило в его движениях, хотя у выхода из лагеря он и задержался, довольно непринуждённо переговорив с охранником и приподняв в знак приветствия шляпу.

– Второй Кальвадос! – прошептала Полли, и чтобы привлечь внимание Вити, стукнула его пяткой по голове.

– Чего дерешься?!! – Витя остановил слалом по дереву, впился взглядом в  выходившего из лагеря человека.

– Какой из них настоящий, если бы знать! – дети спрыгнули с дерева и осторожно покрались за первым Кальвадосом.

         Требовалась двойная конспирация.  Впереди шёл один Кальвадос, сзади – другой. Дети мягко раздвигали ветви с толстыми мясистыми листьями вечнозелёных деревьев и подлеска. Влажная паутина полосатых толстых пауков попадала на лицо. С шипением из-под ног убегали змеи. Треск цикад  нарастал, выдавая преследователей.

         Юная анаконда свалилась с лианы на плечи Вити, инстинктивно сжав ему шею.   Витя коротко вскрикнул, захрипел, выпучил глаза. Полли , оставив клетку с птицей,    поспешила к мальчику,  пытаясь отодрать змею руками. Безуспешно. Кольца анаконды тугими резиновыми трубками сжимали витино горло. Сонные артерии передавились, кровь не поступала к голове, лицо Вити посинело. Полли впилась в змею зубами. Она ощущала аммиачно-мускусный запах слизи рептилии, чешуйки, напоминающие рыбные, щетинились и застревали между зубов. Змея извивалась, стремясь уберечься от боли, выскользнуть, оставив в зубах у Полли прошлогоднюю кожу. Новая кожа пахла селитрой. Старая, слезая чулком, наполняла рот Полли, затыкая кляпом, мешая дышать. Полли неловко взмахнула руками. Змея сделала резкое движение, ослабив хватку Вити, чтобы перепрыгнуть с его горла на Поллино, но промахнулась, упала в высокую траву и с грозным шипением исчезла. Полли брезгливо выплюнула оставшуюся во рту кожу. Несколько чешуек прилипло меж зубов. От них можно было избавится лишь используя зубочистку, которой в джунглях не достать. Полли сломала тонкую, сухую веточку, принялась чистить зубы.

         Витя потёр опухшее горло:

– Сударыня, вы спасли мне жизнь, – высокопарно поблагодарил он. Витя испытывал стыд, что его бренное существование на миг оказалось в зависимости от решимости хрупкой иностранной девочки.

– А ладно!

         Новой заботой Полли стало непредсказуемое поведение колибри. Птица хватала клювом со дна клетки занесённые порывом борьбы чешуйки змеи и жадно поглощала.

– Дурочка, желудок засоришь! – встряхивала клетку Полли. – Неужели я не кормила тебя утром червяками, чтобы есть всякую гадость?!

– Тихо! – Витя повалил Полли в траву.

         Совсем рядом хрустнула ветка. Мимо прошёл один из Кальвадосов. Дети затаились. Когда Кальвадос почти скрылся, дети видели его спину и накрытый шляпой лысый затылок, сверкавший среди ветвей. Витя , а потом и Полли выпрямились. Витя сделал шаг, чтобы последовать за Кальвадосом, но чья-то широкая отдающая табаком и дорогим одеколоном, ладонь,  остановила его, зажав рот. Витя заметил серую драпированную ветровкой грудь, а ещё дальше – просторно раскрытые глаза Полли, рот которой зажимала другая ладонь незнакомца. Витя попытался вырваться, применив приём: топнув ногой по стопе нападавшего и одновременно укусив его за ладонь. Ничего не вышло. Стопа в бутсе от удара не дрогнула. А укусить ладонь, предусмотрительно выгнутую ковшом, мог лишь фокусник.

         Незнакомец присел, заставляя присесть и детей снова в траву.

– Кальвадос!– свистяще выдохнул Витя.

         Да, это был один из Кальвадосов, но какой, подлинный или двойник, предстояло выяснить.

– Я – настоящий, – сообщил Кальвадос.

         Он отпустил детей. Витя и Полли тяжело дышали, сверля его глазами.

– Чем докажите? – деловито осведомилась Полли.

– Я верю, любой, приглядевшись, способен отыскать во мне и лже-Кальвадосе, как минимум, семь отличий…

         Витя и Полли обменялись недоверчивыми взглядами.  Кальвадос продолжал:

– Во-первых. Тёмное пятно на правой щеке. У меня его нет, а у актёра , нанятого полковником Родригесом и который изображает меня,  оно отчётливо заметно. Если внимательно присмотреться, конечно. Актёр припудривает пятно, но в жару пудра смывается потом. Второе, приглядитесь – мой двойник чуть прихрамывает на левую ногу, итог неудачного падения с театральных лесов. Он не лыс, а брит. Кожа его головы легко багровеет в полдень, след аллергической реакции на бритву. Он редко снимает шляпу, чтобы не открывать вырастающей щетины. Двойник жуёт жвачку, держа её под верхний губой, чтобы скрыть выбитый Родригесом за непослушание передний зуб.  Волнуясь, двойник моментально потеет. Пот его пахнет ослиной мочой, следствие работы пастухом в детстве, до поступления в театральное училище. Двойник пытается забить неприятный запах. Но мы пользуемся разными одеколонами, – Кальвадос понюхал ладонь. – Двойник нюхает табак, а я, когда волнуюсь,  жую…

– Ну и ну ! – протянул Витя, почесав переносицу.

         Сомнения оставались.

– И чего вы от нас хотите? – сухо поинтересовалась Полли.

– Вы должны мне помочь.

         Витя и Полли уставились друг на друга. Взрослых вокруг не было. Предстояло принять решение самостоятельно. Колибри – не в счёт.

– Идёмте, – сказала Полли.

– Но подождите, а куда направился тот Кальвадос? – остановил Витя.

– Этот третьеразрядный артист на самом деле очень похож на меня. Он призван Родригесом окончательно внести путаницу в ситуацию. Появляться в доме моей дочери Хуаниты , среди ваших друзей, выведывать ваши планы и передавать полковнику. Актёр – необычайно жадный человек. Он договорился с полковником, чтобы тот платил ему ежедневно, как принято в некоторых антрепризах. Полученные деньги актёр стремится тут же зарыть в тайник, не доверяя Родригесу, справедливо полагая, что  неблагородный человек в любой момент может отобрать их, выведенный из себя собственным переменчивым характером или капризами тщеславного артиста, постоянно требующего повышения актёрской ставки. Сейчас мой двойник направляется, чтобы зарыть зарплату. Пойдёмте, увидите сами… Может быть, вы поверите мне больше, увидев, что я не вру.

         Дети вместе с Кальвадосом, перешагнув через десяток топей, вышли на опушку, где услышали писк металлоискателя. Лже-Кальвадос  разыскал схорон и чего-то туда спрятал. Возвращался актёр, уже не таясь и весело насвистывая.

         Кальвадос и дети вышли из укрытия. Кальвадос вырыл жестяную шкатулку. Там оказались парагвайские ассигнации.

– Вот видите, – сказал Кальвадос.

– Мы можем забрать деньги, – неуверенно проговорила Полли.

– Нельзя, – жёстко возразил Витя.– Актёр деньги заработал.

         Кальвадос и дети шли через непролазную сельву. С деревьев свешивались лемуры.  В кронах резвились обезьяны, наполняя лес диким  гамом. В ногах кишели термиты. Они забирались на одежду, за шиворот, лезли в лицо. То и дело приходилось сбрасывать муравьёв на землю. Когда термиты заползали подмышки или на живот, Полли тонко верещала. Ощупывая себя под майкой, она находила насекомых,  брезгливыми щелчками отбрасывала в траву. Пиликали кузнечики. Воздух наполнялся бесчисленными пёстрыми бабочками и крошечными юркими разноцветными птичками. Усердные дикобразы шуршали в подлеске.  В болотцах вульгарно отрыгивали гребнистые крокодилы.

–Куда мы идём? – подозрительно спросил Витя.

– Мы удаляемся от лагеря, – подтвердила Полли, убивая на лбу длинноногого зелёного москита.

– Вы должны мне помочь в важном деле. Мне не справиться одному, – сказал Кальвадос.

– Какое другое важное дело может быть, как не выручить из плена моего родителя , баронессу, вашу дочь Хуаниту и русских туристов? – с вызовом спросил Витя.

– И Рича… – добавила Полли.

         Борясь с москитами, она передала клетку с колибри Вите. Тот изучал птицу. Чем могла полюбиться Полли жалкая крошка?

– Нет, сначала мы сделаем важное дело, – настаивал Кальвадос.

– Можно мы сделаем ваше дело после? – хитро предложила Полли. – А сперва освободим пленников?

– Позже моё дело вы можете не захотеть делать, – сказал Кальвадос.

– Шантаж? – вздохнул Витя.

– А какие гарантии, что сделав ваше дело, вы поможете нам в нашем? – сощурилась Полли.

         Кальвадос и дети постепенно выбирались из леса. Впереди открывались горы. Перед ними – холм с брошенным домом, где Витя успел побывать с Полли и Педро раньше.

          Кальвадос вёл детей  иной дорогой, нежели они шли прежде. Перепрыгивая через осыпи  камней, раздвигая ветви колючего кустарника, вспугивая разнопёрых птиц, компания подошла к дому с тылу. Здесь шёл каменный забор. Кальвадос просунул кисть в одному ему известную щель, отодвинул засов, с лязгом откинул дверь.

         Перед детьми предстал внутренний двор. Лёгкий ветерок поднимал завитки стружки.  Древесные опилки на пять дюймов усыпали землю. Сбоку торчала пилорама. Небрежно лежала груда досок… Очевидно готовились строить, да так и бросили. Обвалившийся фундамент подсобки разрешал загадку. Из обломков штукатурки  выглядывал иссохший скелет собаки, околевшей на цепи от голода. Изгрызенная миска повествовала о последней трапезе.

         Кальвадос пошарил под порогом, извлёк ржавый ключ, раскрыл дом и ввёл детей внутрь. Особняк, как и прежде, носил следы запустения. Глухо отдавались шаги. В пыли отпечатывались подошвы: большие и широкие Кальвадоса, мелкие семенящие Вити и Полли.

         Кальвадос прошёл по нижнему этажу, вошёл в помещение, похожее  на столярную мастерскую. Центр занимал стол с токарным станком, у стены – высокие шкафы с выдвижными ящиками, которые Кальвадос принялся поочерёдно дёргать. Дети, неуютно оглядываясь, наблюдали  за поисками Кальвадоса.

– Есть! – довольно воскликнул Кальвадос, швыряя на рабочий стол пилу и пару круглых  железок. Железки оказались наручниками. – Сейчас будет операция.

– Какая? – спросила Полли.

– Аппендицит? – пошутил Витя.

– Черепно-мозговая , – объяснил Кальвадос.

– Кому вы её станете делать? – настороженно спросила Полли, зная, что в комнате только трое.

– Не я, а вы – мне.

         Витя и Полли покосились на Кальвадоса как на опасного сумасшедшего.

– А если мы откажемся делать вам операцию? – спросил Витя.

– Значит, я не помогу вызволить из плена ваших родителей.

          Полли потянула Витю за дверь на совещание. Громкий шепот свидетельствовал, Кальвадосу нужно пойти навстречу. Потрясающее сходство с двойником позволяло ему беспрепятственно войти в лагерь и способствовать побегу.

         Кальвадос, словно боясь, что дети способны сбежать, приблизился к проёму двери:

– Как вы не поймёте,  тайна сокровищ здесь! – закричал он, звонко стуча себя по гладкому черепу.

– Ну что же мы можем?!!– закричал в ответ Витя. Подобным криком он одёргивал отца, когда у того начинались пьяные истерики.