Текст книги "Казна Кальвадоса (СИ)"

Автор книги: Александр Сорокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

          Кальвадос пригласил Степанова к столу. Ему предложили луковый суп, франкфуртские колбаски с картофелем, жареную форель. Выбирая между пивом и вином, Степанов предпочёл пиво, и тем угодил хозяину. Кальвадос подождал, пока проголодавшийся Степанов поест и похвалит повара. После он заявил, что считает  употребление мяса и рыбы трупоядением. Кальвадос  ел проросшую пшеницу с морской капустой. Цвет красного вина напоминал ему кровь. Он от него воздерживался. В заключение ужина Кальвадос предложил Степанову пройти в кабинет. Он достал ключи на длинной ручке. Степанов узнал в них точный сколок тех, что обнаружили у его брата в Шереметьево. Щёлкнула дверца несгораемого шкафа. Кальвадос бросил на стол кипу географических и топографических карт.

         Кальвадос увлечённо заговорил о сокровищах, которые до сих пор хранят недра планеты. О золоте Мексики, об Эльдорадо, копях царя Соломона, богатствах Аравии  и Древнего Китая. Нынешняя мера людей, деньги – воплощённое в бумажках, цифрах чеков и кредитных карт, золото. Если найти много, колоссально много золота, а возможности при усердии к тому есть, можно буквально завалить им человечество. Избыток приведёт к обесцениванию, не станете же вы платить за то,  в чём не испытываете  недостатка. Повседневная жизнь коренным образом изменится. Исчезнет голод,  который до сих пор свирепствует в Азии и Африке, люди получат полноценное питание, крышу над головой, красивую опрятную одежду. Матери перестанут рыдать над трупами младенцев, скончавшихся от кахексии. Подростки пойдут в школы и университеты. Не нужно будет служить в армии с её ранними подъёмами, скверной пищей, изнуряющими марш-бросками, высокомерием офицеров и издевательствами старослужащих, избыток денег уничтожит угрозу войн. Незачем воевать, когда всего в изобилии. Пропадёт основная причина конфликтов. Люди, без исключения, станут жить во дворцах, сравнимых по комфорту с пятизвёздочными отелями. Прислуга возьмется работать не за деньги, которых у неё и без того полно, а из удовольствия, любви к делу. Здесь найдут себе применение мазохисты и пассивные гомосексуалисты, облегчится бремя психиатрии. Первым снегом растает воровство. К чему воровать, если у тебя есть всё.  На низком поприще останутся исключительно клептоманы и любители острых ощущений. Не  будет семейных ссор, связанных с разводом, потому что не станет  браков.  Брак – договор о собственности. Когда каждый богат, как Крез, то нечего и делить. Представьте , вы наелись до отвала , а вас пытаются ещё кормить. Результат – рвота. Незачем делить пианино, когда вы можете купить  два, но разве что вам дорога трещинка на басовой клавише. Браки заменят свободные союзы людей. Прежде отпадут браки по расчёту, в них нет нужды богатым. Никто не будет ждать смерти мужа, раз не станет ни мужей, ни жён, а только любимый и любимая. Вдовы утешатся роскошью, дальними путешествиями и редкими экземплярами домашних животных. Аннигилируется  давнее зло – проституция. Незачем продавать себя, когда денег чересчур, вернее их совсем нет, потому что не нужны. Некоторые обретут  тут спортивный интерес, но не больше. Исчезнут продажные политики, они не найдут спроса. Рассыпятся политические партии. К чему призывать и за что бороться, когда любые интересы удовлетворены! В общем, при избытке золота, воплощённого в деньгах, оно совершит ценовое самоубийство. И на этом трупе или, если хотите, благодатной почве изобилия возникнет новое, свободное, главное, удовлетворённое общество, где школы, здравоохранение, наука и культура возьмут приоритет.  Ряды учёных и преподавателей пополнят ставшие безработными полицейские, судьи, адвокаты, военные, работники плотских сфер услуг. Я ярко сейчас представляю какую-нибудь бывшую массажистку, прильнувшую к монитору радиотелескопа в поисках новых галактик.

         Кальвадос на минуту остановился, чтобы отхлебнуть воды без газа. Степанов смотрел на него во все глаза. Впервые он столкнулся со столь утончённым спекулятивным разумом, обнимавшим человеческое бытие снизу доверху, по диагонали и в глубину. Кальвадос находился в крайней степени ажитации.  Глаза его блистали, руки тряслись. Речь лилась торопливо, порой до бессвязности, не поспевая за мыслью.

         Степанов надеялся, что Кальвадос уже перейдёт к картам, но тот заговорил о чрезмерности. Не исключительно богатство меняет жизнь к лучшему, но изобилие существенного, определяющего человеческую экзистенцию, ведёт к тому же. Изобилие еды способно заменить изобилие денег. Пресыщенность в чувственных утехах уничтожает продажную любовь, воспитывая из индивидуума праведника. Чрезмерное накопительство вкупе с роскошью превращает  проповедующего воздержание в аскета. Море водки, в которое бросили пьяницу, с арифметической точностью производит трезвенника. Изнурительная с миллионными жертвами война неизбежно приводит к наиболее продолжительному миру. Кровавая революция надолго отбивает охоту к переменам. Чрезмерный голод убивает слабейших, принося достаток уцелевшим. Деление на положительное и отрицательное, чёрное и белое, я не признаю, признался Кальвадос. Но если с ним смириться,  крайнее уклонение в ту или иную сторону всегда принесёт наилучший материальный результат. Духовное в наше время настолько осмеяно, что я о нём молчу.  Как радикальная операция хирурга способна принести спасение, так и чрезмерность, добытая через недостаток, страдание, боль и даже смерть, беременна перспективой счастливой жизни.   Скука и усреднённость парализует её.

          Кальвадос развернул карту  мира.  Миниуказкой он открыл места, где спрятаны миллиарды. Если деньги налогоплательщиков тратить не на военные бюджеты, а на розыск сокровищ, изобилие и процветание человечеству гарантированы. На дне Карибского моря лежат тысячи галеонов с золотом инков и майя. Галеоны ждут подъема, но не хватает ни средств, ни энтузиастов, чтобы заняться этим. Под правой  стеной китайского монастыря Шаолинь, ориентир – лицом к восходящему солнцу, схоронены сокровища империи Цинь…

         Кальвадос отбросил карту, положил сверху схему китайского монастыря:

– Нужный кирпич я отметил крестиком. Искать надо в первую луну весны, когда солнце в Инши, восточные ветры растапливают лёд, а твари пробуждаются от зимней спячки. Выдры приносят в жертву рыбу, дикие гуси тянутся к северу, Сын Неба поселяется в левых покоях Циньяна, выезжает в колеснице луань…

– Постойте, но…

– Вы полагаете, что там захоронены сокровища династии Сун или Мин? Э-ге-ге, молодой человек, не будьте наивны, хотя вопрос ваш проявляет живой интерес. Старик Кальвадос знает, где спрятаны сокровища Сун и Мин . Они в другом надёжном месте.

         Указка побежала по карте, но нигде не остановилась. То ли Кальвадос твёрдо не знал, где таятся сокровища Сун и Мин, то ли полагал, что показывать их местоположение рано человеку , с которым знаком двенадцать часов.

         Степанов гадал, как бы направить откровения старика в нужное русло. Он ненароком бросил взгляд на неприкрытую дверь. Ему показалось, кто-то отшатнулся от неё или прошёл мимо. Тень, ища идентификации, пробежала в сознании. Мелькнувший человек не походил ни на дворецкого Кальвадоса, ни на его повара, ни на водителя. Степанов не стал напрягаться. Возможно, это ещё  человек, принадлежащий большому дому.

– Читаю изумление на молодом лице, господин Степанов. Вы сомневаетесь, что сокровища Цинь под правой стеной монастыря Шаолинь?

– Нет, отчего же…

– Полагаете, под левой?

– Простите, у меня нет мнения.

– А в ваши годы мнение пора иметь. Наверное, хотите спросить, откуда я всё знаю?

– Да-да. Откуда вы знаете?

– Десятилетия исследований, молодой человек, – самодовольно заключил Кальвадос. – Труды, на которые положена жизнь.

– Погодите, но мои друзья, ваш брат, трагические события, развернувшиеся в парагвайской сельве?..

         Кальвадос перевернул ворох карт, нашёл подробную карту предгорий Анд, Северного массива и парагвайских болот.

– Судьба ваших друзей и моего брата, если он жив, не определена.

– Как вы можете судить ?!!

– Я предполагаю.

– Нашли они золото?

– Думаю, нет.

– Они погибли?

– Ни да – ни нет, – Кальвадос словно пронзал взглядом карты, видел за океан, за пределы непроходимой Амазонки. – Ваши друзья, столь необдуманно, неподготовлено отправившиеся на поиски сокровищ, пребывают в безвестности.

– Что вы хотите сказать?

– А то, что розыск сокровищ Рейха, восьмой части мировых запасов, не мог пройти незамеченным в СМИ. Но ни одна газета, ни один уважаемый журнал или оперативный новостийный телеканал не сообщил  о найденных богатствах. Перед вами  мною утром полученный «Нейшнл джиографик», – Кальвадос кивнул. – Молчок. Ни слова о гигантской борьбе между добром и злом, развернувшийся в болотах Парагвая.

–  Между добром и злом? Я думал, лишь сребролюбие толкает людей на поиск золота.

–А стремление пощекотать нервы? Желание разорвать путы скуки?.. Что же касается борьбы между добром и злом, то полковник Родригес воплощённый дьявол.

– Но у моих друзей была карта. Татуировка на теле моряка Рича, выполненная рукой риттера фон Шоберта, непосредственного участника экспедиции по захоронению сокровищ?

– Татуировка, сделанная рукой выжившего из ума старика, имеет мало цены. Как известно, риттер фон Шоберт больше занимался популяризацией интереса к сокровищам, чем реально желал указать место. Возьмите марки с картами местности,  что он выпускал, – Кальвадос вынул из сейфа и показал Степанову почтовые марки, о которых  тот знал из рассказа баронессы Галль. – Существуют ещё памятные монеты и значки.

          Монеты были те самые, что некогда находились в кармане у брата Кальвадоса. Последнюю из них похитили в доме Хуаниты.

– Карта на теле Рича изначально была неточна. Фон Шоберт рисовал её на теле юнца. С годами в процессе роста  кожа растягивалась, и топография  сильно менялась. Масштаб 1: 1000000  при ошибке в один сантиметр даёт неточность в десять километров.

– Вы так уверенно говорите?

– Что же мне сомневаться, когда я и мой брат – внучатые племянники риттера фон Шоберта. Вспомните, баронесса вам не говорила?

– Она говорила об одном племяннике, который таинственно исчез из Асунсьона год назад.

– Это мой брат.

– И ему была доверена более точная информация?

– Ему. А затем им – мне… Вот вы раньше спросили, удачна ли экспедиция баронессы, а не знаете, что в сельву Парагвая отправлялось уже изрядно экспедиций.

         И Кальвадос поведал Степанову о походах за сокровищами терапевта Курта Клятта, искателя приключений Сэмюеля Джонса, отставного генерала риттера фон Шоберта и даже штурмбанфюрера Отто Герра, чудом выжившего после схватки с Шобертом, не говоря о попытках баронессы Иммы Галль.  Несколько уцелевших офицеров, участвовавших в захоронения сокровищ и сумевших найти выход из джунглей, пробовали организовать экспедиции, но им недоставало финансов, и  походы заканчивались, ещё не начавшись, ограничиваясь заявлениями о намерениях. Перед Степановым представали картины человеческой алчности и чести, верности товарищам и долгу, и тёмного предательства, осквернения искренней дружбы. Кальвадос торопливо говорил, а Степанов  как вживую видел людей, пробирающихся через пампу, нападения и отражения атак индейцев, голод, ночной холод, проливные зимние дожди, страдания от малярии, укусов змей и ужасных пауков, смерть в объятьях анаконд и от зубов ягуаров. Но сильнее люди страдали от коварства себе подобных. Подкупленные конкурентами, скрывавшиеся наутро проводники, заводили экспедиции в непроходимые болота.  Люди вязли в топи, погибали от недостатка воды и пищи.  Другие умирали от подложенного яда, полуночной резни или пуль. Торжество победителей всегда продолжалось недолго. Они не находили сокровищ, если не становились новой жертвой.

         Кальвадос рассказывал увлечённо, горячо, ему хотелось верить, и всё же полностью отвергнуть сомнения Степанов не мог. Что делать,  когда Кальвадос признал, что его дядя фон Шоберт, обладавший якобы наиболее точной информацией о золоте, тоже водил безуспешные экспедиции? Какова цена подобным знаниям?

         Густой мрак висел за окном. Туман покрыл горы, липким киселём приклеился к ставням. Глаза Степанова закрывались, а миллиардер готов говорить и говорить. Не сразу  он заметил полусонное состояние гостя и, пообещав назавтра сообщить главное, представить неопровержимые свидетельства точных координат сокровищ, отвёл Степанова в гостевую спальню.

         Степанов с облегчением упал в кровать. Ноги его после лыж гудели паровозом. Ещё казалось, некая тварь из фильмов ужасов забралась в тело, и жрёт мышцы изнутри. Руки лежали вытянутые вдоль туловища, как плети. Шеи Степанов не мог повернуть. Он полагал, если ночью захочет в туалет, то не осилит встать.  Он испытывал стыд от сознания, каким записанным его застанет утром хозяин.

         Тело не слушалось, но сознание ещё бодрствовало, и Степанов услышал шаги. Дверь спальни с негромким скрипом приоткрылась, вычертилась фигура. Тень от приглушённых огней в коридоре легла на кровать. Но это была иная тень, не та, что мелькнула за щелью неприкрытой двери кабинета.  Шорох сделался крупнее и явственнее. Степанов не решался грешить не Гипайшу. После таблеток, которые в короткий проблеск сознания уговорил её принять Кальвадос, она спала мёртвым сном. Когда хозяин провожал Степанова в постель, тот мог её видеть лежащей в беспамятстве на диване.

         Дверь скрипнула громче,  в спальню на цыпочках вошёл дворецкий Кальвадоса, подававший вместе с поваром блюда на ужине, и ещё тогда пристально вглядывавшийся в Степанова. Степанов не успел удивиться, как дворецкий вежливо откашлялся и заговорил:

– Извините, господин…, что тревожу ваш отдых. Я пришёл поговорить о моём хозяине.

– Прошу…– отвечал Степанов, приподнимаясь на кровати.

– Я не стал бы обращаться, если б не видел его страданий.

– Кальвадос страдает? – вырвалось у Степанова.– Он производит впечатление бодрого преуспевающего человека. Трудно страдать на мешках с миллионами.

– Бодрость хозяина – маска. Он тяжело болен нравственно и физически. Я бы не обратился к вам, если бы у меня не болело за него сердце. Ещё мальчишкой  он взял меня, сироту, в Асунсьоне в услужение. Всё что у меня и покойной Марты…, – на глаза старика навернулись слёзы, – было и есть, мы обязаны Кальвадосу. Он поместил нашего Хуана в университет…

– Позвольте. Я готов к услугам.  Но что я должен сделать? – поёжился Степанов, которому ужасно хотелось спать. Временами он просто отключался из-за усталости и боли.

– Хозяин говорил вам о сокровищах сельвы?

– Говорил…– неуверенно протянул Степанов. Он надеялся, что ему доверили тайну.

– Показывал карты? Указывал места, где спрятаны клады?

– Да…Конечно.

– Хозяин всем рассказывает про сокровища, – грустно вдохнул старый дворецкий.

– Значит, никаких сокровищ не существует?!– догадался Степанов.

– Возможно, они существуют. Просто их в глаза никто никогда не видел… Страдания моего хозяина проистекают от того, что он многим при удобном случае рассказывает о сокровищах сельвы, но никто ему не верит… Кроме брата, который поверил… За веру его постигла ужасная судьба. Год назад в метель он постучал голый и окровавленный в двери нашего дома. Его преследовали люди, которые тоже поверили в сокровища.

– Так что же, вашему хозяину мало двух вер?

– Ему будет приятна ваша. Не расстраивайте его, поверьте ему искренне. Он легко угадывает фальшь.

– Хорошо, пусть будет по-вашему. Я сыграю.

– Будет лучше, если вы не сыграете, а подлинно уверуете.

– Согласитесь, в глубине души у меня останется недоверие.

         Дворецкий уселся на край кровати и перешёл на шёпот.

– Вы сейчас нежитесь в роскошной кровати, а мой хозяин лежит на полу…

– Он пьян? – утомленно спросил Степанов.

         Дворецкий пропустил неразумные слова мимо ушей.

– Наш особняк сверху имеет три этажа, – зашептал он Степанову в ухо, – и ещё четыре этажа под землю. Там библиотека, бассейн, спортзал, а на нижнем этаже ничего нет. Голо, как полигон, а в центре стоит палатка. В ней или около неё под грудой тряпья спит хозяин.

         «Сумасшедший дом!»– подумал Степанов.

– Зачем же он…себя истязает?

– Он не истязает. У хозяина неизлечимая аллергия на тропические и субтропические растения. Их множество в библиотеке за стеклом, но прикасаться к ним, господину Кальвадосу не позволено. Сперва идут бордовые пятна по коже, потом начинается удушье. Как-то он открыл стекло, чтобы ближе рассмотреть растения из коллекции, подаренной братом. Мы еле его откачали с врачом, что сейчас в отъезде. Господин Кальвадос мечтает об экспедициях, но по здоровью не способен принять участие в них. Он моделирует ночные стоянки, лёжа на полу на четвёртом уровне бункера. Специально перед сном мы курим там запахом костра. Что же касается высокогорья, где мы живём, это не выбор богатства, это спасение от растений и запахов, которые мучат хозяина.

– Понятно. Я скажу, что верю в сокровища.

         Дворецкий с надеждой смотрел на Степанова.

– Я буду искренен, – добавил Степанов для убедительности. Кальвадос и дворецкий представлялись ему сумасшедшими. Он жалел, что бежал от Данилы Евгеньевича со Скакуновым.  Общение с братом Кальвадоса не разрешило тайны, а ещё более завело  в тупик появлением новой противоречивой информации. « Бежать. Скорее отсюда бежать!» – единственная мысль металась в притуплённом сознании Степанова. « Прийти в себя после лыж и бежать!» Главное не раздражать спором сумасшедших.

         Степанову снова показалось, что за дверью кто-то ходит.

– Вы не слышите? Там шаги…– пробормотал он.

– Эта женщина… Вы уверены в ней? Я так и думал.

         Дворецкий кинулся к двери. Степанов прыжком, насколько позволяли натруженные ноги, последовал за ним.

         Степанов и дворецкий вбежали в кабинет. Сейф был взломан, бумаги разрыты. На полу валялась пустая коробка от микроплёнки. Пока дворецкий беседовал со Степановым, кто-то усердно перефотографировал материалы, указывающие дорогу к сокровищам. Дворецкий не сомневался, кто это сделал. Преодолевая старческую неловкость, он ринулся по лестнице в бункер. За ним вприпрыжку, по-моряцки расставив ноги, спешил Степанов. Острота азарта на время затмила боль знакомства с горнолыжным спортом.

         Спустившись на пролёт, страдающий отдышкой дворецкий предположил за лучшее воспользоваться лифтом.  Он нажал на кнопку, загородив спиной мигающую лампу. Страшный удар старинным подсвечником обрушился ему на голову. Старик охнул и осел, цепляясь за перила. Подбежавший Степанов ногой оттолкнул Гипайшу, превратившуюся в неистовую фурию. Они схватились.  Степанов ощутил, сколько силы в женщине, час назад разыгрывавшей умирающую. На шее Гипайши висела на шнурке маленькая сумочка с похищенными картами, микроплёнкой,  фотоаппарат  в форме брошки. Степанов попытался сорвать сумку. Умелым блоком женщина парировала движение Степанова. Тонкая рука Гипайши  упёрлась Степанову в подбородок. Наманикюренные ногти она направила ему в глаза. Удар в пах ошеломил Степанова. Гипайша отбросила его. Миниатюрная фигура женщины скрылась в полумраке люминесцентных ламп.

– За ней! Вниз! – прохрипел дворецкий. – Она не уйдёт. Там нет выхода. Там – хозяин!!

         Собравшись в пружину, перепрыгивая через две ступеньки лестницы, Степанов полетел вниз. На четвёртом подземном этаже он увидел приоткрытую массивную дверь бункера.  Вбежав в бункер, Степанов застал Гипайшу у безмятежно спавшего Кальвадоса. Тот лежал, накрывшись лоскутным индейским одеялом, около одноместной поставленной на полу палатки. Рядом лежали чёрные куски дерева, имитировавшие остатки костра.  Сейчас Степанов не думал о безумствах миллиардера.

         Из рукава Гипайши выскользнуло тонкое лезвие. Смерть, ранее предназначавшаяся брату, грозила его духовному руководителю. Тень Степанова упала между Гипайшей  и спавшим Кальвадосом. Со злой усмешкой женщина развернулась. Она взметнула кистью. В порыве самосохранения Степанов ударил её носком ноги  по предплечью, он едва не промахнулся. Удар оказался эффективным.  В воздух взлетел тапочек, и серия ножей, полоснув пространство, вонзилась в стены и потолок.

– Ты умрёшь! – в бессилии, по-испански выкрикнула Гипайша сквозь искривленные ненавистью губы.

         Она повернулась и, буравя пол узкими шпильками каблуков, выбежала из бункера. Сумка с документами трепетала на её груди. На пороге левый каблук застрял в дырке щетинистого пластикового ковра, и Гипайша, чертыхнувшись, бросила лакированный туфель, оставшийся вместе с ножами доказательством нападения.

         Послышался шум вызванного лифта, хлопок входной двери. Прошуршали по снегу протекторы автомобиля сообщников, увозившего Гипайшу. Проснувшийся Кальвадос сидел на полу, он выглядел смешным в розовой пижаме  с индейским одеялом, прикрывавшим колени.

– Вот видите! А вы сомневались!! – восторженно задыхался Кальвадос. Глаза его сияли. Избежав смерти, он радовался нападению, как доказательству реальности существования сокровищ.

–  А господин и не сомневался! – с улыбкой сказал возникший в дверях дворецкий. Кровь обильно текла из рассечённого уха.

–Я не сомневался, –  растерянно подтвердил Степанов, надевая улетевший тапочек.

         Кальвадос трижды впрыснул себе в рот аэрозоль астмопента, спасавшего от удушья.

         Ночь прошла беспокойно. В ожидании нового нападения никто не спал. Кальвадос провёл анализ похищенных документов. Он успокаивал Степанова, что особо ценное хранилось  в отдельном тайнике, куда Гипайша добраться не смогла. Оба поражались хитроумию спектакля, разыгранного злоумышленниками, чтобы проникнуть в дом.

         На основании схем, чертежей, карт, частью похищенных, частью перефотографированных Гипайшей, люди Родригеса, Кальвадос не сомневался, что подосланная женщина из его шайки, пойдут по девиантному пути. Опять они будут искать  где-то рядом, но  ни там, где нужно. В чём же смысл нападения? А в том, что Родригес, ориентируясь на татуировку Рича, не нашёл сокровищ в месте, которое наблюдал из вертолёта Степанов. Родригес ищет новой  информации. С этой целью он отправил Гипайшу к брату Кальвадоса, справедливо предположив, чего не дал один брат, может дать другой. Постойте, перебил Степанов, голова его уже раскалывалась от разговоров, но если специально созданные путаные карты показывают отклонение от реального места захоронения клада на несколько миль, а то и    всего  на несколько сотен ярдов, на золото легко рано или поздно  наткнуться случайно.  Воодушевлённое лицо Кальвадоса погрустнело. Он утешил Степанова. Золото нельзя найти, используя обычные геологоразведочные приборы, в том числе, и металлоискатель. Окружающие горные породы содержат слишком много постороннего близкого по чувствительности неценного металла, что собьет с верного пути.

         Наутро Кальвадос дал Степанову мексиканское сентаво  с предельно верным микрочипом внутри. Информация в нём гораздо точнее. Она не носит отвлекающего характера, как та,  что досталась родному брату. Задача Степанова, передать микрочип баронессе, сдвинуть её поиски на восемьдесят миль к северо-западу.  Кальвадос станет контролировать ход работ, выходя на связь  по спутниковому телефону и через Интернет.

         После завтрака курьер доставил на виллу авиабилет. Для маскировки Степанову предстояло лететь с труппой музыкальных клоунов, отправлявшихся в Южную Америку на гастроли. Руководитель клоунов некий Борнео, был хорошим знакомым Кальвадоса. Кальвадос продюссировал выступления коллектива.

                                                            13

         Борнео оказался весёлым  маленьким человечком с подвижным мешковатым лицом и плутоватыми глазами. Слово продюсера означало для него закон. Он быстро экипировал Степанова в наряд заболевшего члена группы. Примерив огромные, чуть не в ярд длинной и пол-ярда шириной, клоунские ботинки, просторные шаровары, в каждую штанину которых без труда спрятались бы два ребёнка, топорщащийся  на животе балахон, маску с носом в локоть, громоздкий цилиндр, Степанов  осознал себя полным идиотом. Ему захотелось прыгать, хохотать и куражиться. Борнео критически осмотрел Степанова, добавил пару подушек на живот и на задницу. Яркой вишней нарумянил щёки, а губы насинил цветом покойника.

         Экипировка происходила в студии Борнео, расположенной в исторической части Цюриха. Степанов стоял в костюме клоуна перед зеркалом, бросая напряжённые взгляды в окно, ему мерещился блеск прицелов, направленных на него оптических винтовок, когда раздался звонок в дверь, топот, и в студию ввалились товарищи Борнео. Публика – в высоких длинных и широких сабо, клетчатых штанах, попугаевых и павлиньих расцветок рубахах,  кретинических масках и шляпах. Степанов не верил, что в таком виде позволительно передвигаться в метро, ехать в трамвае или такси. Тем не менее, компания ни с воздуха свалилась, и ни в подъезде переоделась. Клоуны смеялись гомерическим хохотом, издавали вопли эксионовых страданий, плясали, ходили колесом. С ужимками и смешными подходами они раскланивались перед Степановым.  Степанов вскоре узнал их имена: Ганс, Фриц, Эрих, Пьер, Мальвина и Рита.

         Нарумяниная Мальвина с пышным рыжим начёсом искусственных волос изображала гросс-маму, прародительницу матерей. Её попа топорщилась необъятными полуглобусами, грудь пузырилась виноградинками из сада гигантов. Выставив непомерной величины сосцы, она уселась на колени к Степанову, поваленному на софу, и изобразила, что собирается кормить его несуществующим молоком. Степанов отплёвывался,  чувствуя вкус пластиковых сосков, усиленно запихиваемых ему в рот. Пьер в роли Пьеро, обладавший грустным набеленным лицом и волочившимся по полу чёрным халатом с большими жестяными пуговицами, заламывал трагически руки, брызгался, вместо слёз, водой из клизмы. Дюймовочка Рита играла красавицу. Талию её утягивал широкий пояс, из корсета вываливались женские прелести, а элегантные ягодицы  призывно уходили назад. Рита колотила Мальвину веером, оттаскивая от Степанова. Пьер Пьеро рыдал. Ганс , Фриц и Эрих , гномы – переростки, пытались раздеть и одновременно защекотать Степанова. Когда клоуны унялись и выпустили полумёртвого от шуток Степанова, зажглась прощальная перед гастролями вечеринка. Степанов никогда не пил столько пива и шнапса.

         Утром у него зверски трещала голова. Полчаса после пробуждения он вообще не мог вспомнить, где находится, в своей ли московской квартире, на вилле Кальвадоса или лежит в траве парагвайской сельвы.  Степанов ощупывал постель и ошарашено осматривал комнату. Последнее, что он помнил из вчерашней вечеринки, это отчаянный крик клоуна Борнео:

– Папаша Кальвадос отправил нас кривляться в Южную Америку, отчего не на Южный полюс?! Ура!  Ура!! Ура!!!

         « Какое безобразие!» – прошептали сухие губы Степанова, а кисть зашарила по тумбочке в поисках спасительной минералки.

         Движение разряженных клоунов по аэропорту производило фурор. Особенно ликовали дети. Они подбегали поближе, дёргали клоунов за цветные штаны, лезли в объятья. Не очень хорошо чувствовавшие себя утром клоуны отвечали ужимками, кривлянием и смешными прыжками. Ганс дудел на дуде, Фриц из мыльницы с лохань пускал мыльные пузыри, величиной с голову телёнка, Эрих играл на гармошке, Пьер Пьеро шёл на ходулях, Мальвина и Рита танцевали, Борнео угощал встречных конфетами. Герой Степанова обладал наиболее забавным и длинным носом. Дети зверски щипали  его за щиколотки, требуя, чтобы он наклонился. Когда Степанов, выполняя требования, приседал или наклонялся, мальчики и девочки моментально вцеплялись ручонками в длинный нос. Отрывать их приходилось с рёвом и криком. Те дети, которых взрослые не пускали к клоунам, рыдали. Те, кого пускали, пребывали в неописуемом восторге. «Хобот!! Хобот!!!» – дико кричали дети про нос Степанова. И он шёл гордый, как слон, чуть подпрыгивая, чтобы примериться к дурацкой походке остальной группы. Степанов тихо спросил Борнео, а нельзя ли было костюмы одеть уже на выступлении. Тот отвечал, зачем же лишать маленьких бездельников удовольствия, опять же, нам просто необходимо, чтобы о нас писала пресса, и  нас показывали по «ящику». И разве Степанову не необходима маскировка? В костюме клоуна его гарантировано не опознают.

         Когда сели в самолёт, Степанов понял, как прав Борнео. Клоуны, давно зная друг друга, составляя компанию, уселись кружком.  Степанов оказался в стороне. Женщина обратилась к нему, спросив, не свободно ли рядом место. Степанов вздрогнул, узнав голос. В проходе стояла Гипайша. Подобное совпадение возможно с человеком, которому до невероятия не везёт. Степанов сдавленным голосом отвечал, что рядом с ним свободно. Впрочем, и без того на это место у Гипайши имелся билет.  Ближе к проходу сел сопровождавший Гипайшу плотный человек средних лет с набитыми кулаками.  Степанов узнал в нём мужчину, которого принимал за мужа Гипайши в пургу на склоне горы. Гипайша пару раз назвала мужчину Капитаном. Позади Степанов на среднее кресло уселся ещё один качёк, его называли Боцманом. Капитан и Боцман, обращаясь к Гипайше, называли её Эстер.

         В полёте компания Эстер вела себя шумно. Впрочем, клоуны сидевшие через проход, не отставали от бандитов.   Боцман и Капитан стаканами пили неразбавленный виски. Эстер предпочитала кампари.  Капитан сосал черенок незажжённой трубки. Изрядно выпив, Боцман и Капитан предложили налить Степанову.  Тот претворился утомлённым и неопределённо буркнул в ответ. Степанов боялся говорить отчётливо, что бы Эстер не узнала его по голосу. Степанов претворился, что дремлет. Усталость помогала ему. Нывшие от горных лыж ноги требовали покоя. Тело и голова после вчерашней вечеринки находились в таком состоянии, будто Степанова прошлую ночь били подушками или мешками с горохом. Степанов клонился вперёд и вбок. Засыпая, он беспрестанно натыкался накладным носом на спинку впереди стоящего кресла.

         У подвыпивших бандитов развязались языки. Не обращая внимания на спавшего, по их мнению, Степанова, они  потребовали, чтобы Эстер показала выкраденные из дома Кальвадоса карты. Эстер проделала это не без удовольствия. Она разложила на коленях севера Парагвая. Бандиты водили по карте пальцами, выбирая маршруты подхода к месту, обозначенному красным кружком. Слышались сдавленные реплики: « Теперь мы найдём», « Полковник будет доволен». Боцман зашептал в ухо Эстер: « Золотишко наше!»