Текст книги "Избранные киносценарии 1949—1950 гг."

Автор книги: Александр Попов

Соавторы: Лев Шейнин,Владимир Крепс,Борис Горбатов,Петр Павленко,Владимир Алексеев,Михаил Маклярский,Фрицис Рокпелнис,Константин Исаев,Михаил Чиаурели,Михаил Папава
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 30 страниц)

Узбек, нервничая, срывает с плеча автомат и направляет его на офицера:

– Как свинья умирать будешь! Ей-богу, клятва даю: ни один живой фриц не оставлю!.. Сюда стать!

Алексей останавливает Юсупова:

– Нет, милый, мы его не убьем… Мы ему такую казнь придумаем… Ты сам откуда? – спрашивает он офицера.

– Берлин. Унтер ден Линден.

– Ага, добро!.. Вот я как приду на твой Унтер ден Линден, кисель из твоего дома сделаю. Понял?

– В наш Берлин ни-ког-да война не будет. Ни-ког-да!

Юсупов хватает офицера.

– У-у, шайтан, шайтан, – кричит он, норовя задушить офицера.

– Погоди, Юсуп. Ты слышал, немец, что я тебе сказал? Один прах от твоего Берлина оставлю, – голос Иванова повышается до крика: – И не кричи тогда, что я жестокий, слышишь? Я добрый, я никого не трогал. Я к тебе не лез. Я добрый, но теперь ты, скотина, молчи, слова не вымолви. Ступай вперед!

Бойцы пробираются к своим. Иванов оглядывается:

– Прощай, родной дом!

Юсупов качает головой:

– Я твой политика не согласен… Если каждый фриц будем оставлять, большой себе убыток сделаем.

– Я хочу, чтобы он своими руками выстроил мне мой дом. Я хочу дожить до того, Юсуп, когда вот такая сволочь, как этот немец, сам скажет: «Да будет проклят Гитлер, что породил меня, да буду проклят и я, что породил Гитлера»…

Они идут по развалинам, среди пожаров. Уличный бой еще продолжается. Куда-то на руках волокут маленькую пушку, на перекрестке стреляет пулемет, но улицы уже заполняются народом.

Женщины бросаются к советским бойцам, обнимают Иванова, Юсупова, Зайченко, плачут у них на груди.

– Алеша! – раздается вдруг крик.

Их обступают.

– Вернулся?.. Иванов Алеша вернулся… живой.

– Нет, я еще не вернулся… Я еще иду на запад…

Он останавливается, чтобы спросить о Наташе.

– Мне ничего не скажете?

Все молчат. Только одна старуха говорит:

– Мы тебя считали погибшим, Алешенька, а ты жив… Может, и с хозяйкой твоей так же получится… Дай тебе господь счастья!

Иванов машет рукой и догоняет товарищей.

В небе мощный рокот бомбардировщиков.

Пленный фашист поднимает голову. Иванов говорит ему:

– Знаешь, куда летят? На твой Берлин, на Унтер ден Линден! Чувствуй… Мы люди не жадные – что вы нам, то и мы вам. Получите сполна!

Навстречу им движутся танки. Вся земля покрывается танками, орудиями, конницей, пехотой. В воздухе бомбардировщики, штурмовики, истребители. На экране наплывом появляется карта военных действий, на которой оживают стрелы, указывающие пути наступления советских войск, разрезающие фронт противника.

Слышен голос диктора:

Советские войска с двенадцатого января перешли в наступление на фронте от реки Неман до Карпат протяжением семьсот километров. Войска генерала Черняховского вели наступление на Кенигсберг. Войска маршала Рокоссовского, действуя по северному берегу Вислы, отрезали Восточную Пруссию от центральной Германии. Маршал Жуков двигался южнее реки Вислы на Познань. Маршал Конев – на Ченстохов – Бреслау. Генерал Петров преодолевал Карпаты. Генерал Толбухин вел бои в Венгрии. Генерал Малиновский – в Словакии.

Генерал Антонов докладывает у карты военных действий на исторической Крымской конференции.

ШЛА ИСТОРИЧЕСКАЯ ЯЛТИНСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ.

Открывается весь зал Ливадийского дворца, где за большим круглым столом сидят товарищ Сталин, товарищ Молотов, Рузвельт, Черчилль, их советники и референты.

Все внимательно слушают.

– Вследствие неблагоприятной погоды эту операцию предполагалось начать в конце января, – говорит генерал Антонов, – однако ввиду тревожного положения, создавшегося на Западном фронте в связи с наступлением немцев в Арденнах против наших союзников, Верховное Командование советских войск отдало приказ начать наступление не позднее середины января.

Переводчики склонились за спинами Рузвельта и Черчилля.

Рузвельт следит за докладом Антонова.

Черчилль, беспокойно ерзая на стуле, обращается к референту:

– Выходит, они нас спасали?

– Да… – отвечает референт.

Антонов продолжает:

– Немцы сосредоточили на центральном участке фронта двадцать четыре танковые дивизии. Верховное Советское Командование путем вспомогательных операций на флангах растянуло основную ударную силу немцев, и цель, намеченная Верховным Командованием советских войск при наступлении, была достигнута. Советские войска за восемнадцать дней наступления продвинулись на пятьсот семьдесят километров и вышли на реку Одер, в районе Кюстрин, разгромив сорок пять дивизий немцев. Противник потерял свыше трехсот пятидесяти тысяч солдат и офицеров пленными и не менее восьмисот тысяч убитыми. В результате наступления советских войск переброшено с Запада на Восточный фронт шестнадцать дивизий, находится в пути пять дивизий и готовы к переброске тридцать дивизий. В самое ближайшее время можно подготовить операцию для окончательного разгрома противника.

С т а л и н. Выходит, больше пятидесяти дивизий. Мы считаем, что союзники должны ударами авиации по коммуникациям противника препятствовать переброске войск с Западного фронта и из Италии на Восток и начать наступление в первой половине февраля.

Союзные советники и эксперты удивлены.

Американский военный советник, взглянув на Рузвельта, говорит безапелляционно.

– Генерал Эйзенхауэр считает в данный момент невозможной какую-либо решительную активизацию. Наши силы в хаотическом состоянии, снабжение войск испытывает невероятные трудности…

Перебросив сигару из одного угла рта в другой, Черчилль произносит:

– Рано, рано говорить сейчас о подготовке разгрома, когда англо-американскими войсками еще не преодолена линия Зигфрида, когда перед нами Рейн, неразбитые немецкие армии… Наше положение весьма серьезно.

– Именно сейчас обстановка для вас весьма благоприятна, – замечает Молотов, – немцы потерпели крупное поражение на Советском фронте. Их наступление в Арденнах приостановлено. Силы немцев на вашем фронте ослаблены в связи с переброской войск на Восток.

– Не спорю, но на это нужно время… – говорит Черчилль.

– Как воевать, – замечает товарищ Сталин. – Если вести, как некоторые, бесконечную войну патрулей, можно протоптаться на месте и пять лет.

Черчилль дымит сигарой. Его голова окутана дымом.

– Протоптаться… – повторяет он. – Если б ваши специалисты ознакомили и нас с опытом преодоления водных рубежей, мы бы уже были за Рейном. А кроме того, ваш удар не сможет быть сильнее январского. Таков железный закон войны! Закон убывания сил…

– Он не характерен для советской стратегии, – спокойно замечает товарищ Сталин.

– То обстоятельство, – говорит Черчилль, – что ваши войска стоят в семидесяти-восьмидесяти километрах от Берлина, не должно внушать вашему командованию радужных надежд, господин Сталин. Борьба будет итти на территории Германии в крайне затрудненных условиях – каналы, озера, леса, города… Немцы были гораздо ближе к Москве… Однако… мы все знаем, чем это кончилось.

– Наши люди научились воевать лучше немцев, – с тем же спокойствием отвечает товарищ Сталин.

– Ваше наступление рискованно, когда у вас в тылу, в Курляндии тридцать немецких дивизий – полумиллионная армия, двадцать семь дивизий в Восточной Пруссии и еще до двадцати разбросано в разных котлах. Немцы нарочно оставляют у вас в мешках крупные группировки, чтобы не дать вам возможности двигаться вперед.

– Тем хуже для немцев, – отвечает товарищ Сталин. – Тем меньше будет у них сил защищать Берлин. А эти группировки уже блокированы и обречены на гибель.

– Вы многим рискуете, желая войти в Берлин первыми. Если мы войдем вместе, это будет прекрасно для идеи объединенных наций, – делает последний ход Черчилль.

С т а л и н. Если союзное командование обеспечит должную активность на Западе, то я считаю, что мы все…

(Референты, куда-то шедшие с бумагами, останавливаются. Все замолкают, напряженно слушают.)

С т а л и н. …находимся накануне сражения за Берлин.

Ч е р ч и л л ь. Господа! Мы не готовы к последней битве. Раньше, чем наносить решающий удар, следует договориться по основным вопросам.

С т а л и н. Я считаю, что мы о многом уже договорились, и не только здесь, но и в Тегеране.

Р у з в е л ь т. Мне кажется, у нас нет серьезных разногласий.

М о л о т о в. Мы договорились об оккупации Германии и контроле над ней после поражения…

Ч е р ч и л л ь. В основном, только в основном.

М о л о т о в. Договорились и о размерах репараций…

Ч е р ч и л л ь. Условно… условно…

Р у з в е л ь т. Насколько я помню, это было безусловно, а не условно. Мы единогласно высказались за «вето» и уточнили нашу общую точку зрения на западную границу Польши…

Ч е р ч и л л ь. Условно, условно…

С т а л и н. Как так условно? В течение тридцати лет территория Польши дважды являлась воротами войны против Советского Союза. Мы должны закрыть эти ворота созданием сильной и дружественной нам Польши. Что же тут условного? Я не могу считать свою миссию выполненной, если не обеспечу народам Польши, народам Украины и Белоруссии завоеванного их героизмом спокойствия.

Ч е р ч и л л ь. Я не люблю торопиться… больше того, не надо торопиться.

С т а л и н. Народы хотят мира. Мы можем и должны дать его народам как можно скорее…

Р у з в е л ь т. И на максимально долгий срок…

Ч е р ч и л л ь. Господин Сталин, я не могу решать исхода войны, не думая о Японии…

Р у з в е л ь т настороженно смотрит на Сталина.

С т а л и н. Через три месяца после разгрома Гитлера – это я вам сказал еще в Тегеране – можете рассчитывать на помощь советских вооруженных сил против Японии.

Ч е р ч и л л ь. Через три? Вы думаете?

С т а л и н. Я повторяю: через три!

Ч е р ч и л л ь. Значит, мы договорились.

С т а л и н. Опять условно?

Ч е р ч и л л ь. Нет, теперь уже безусловно.

Проходит официант с подносом, на котором бокалы с вермутом.

С т а л и н. Прошу вас!

Все берут стаканы.

Ч е р ч и л л ь. У меня к вам последняя, дружеская просьба, мой боевой соратник и друг. Я прошу вас выпить за здоровье английского короля!

С т а л и н. Короля? Я против монархии, господин Черчилль, вы это знаете.

Ч е р ч и л л ь. Я ваш гость, господин Сталин, и я вас очень прошу выпить за здоровье короля Великобритании…

С т а л и н. Если вам это так нужно, я могу сделать вам приятное.

Р у з в е л ь т. За чье здоровье?

Ч е р ч и л л ь. Я предлагаю тост за короля!

Р у з в е л ь т. А-а… я пью за здоровье Калинина!

Все поднимают бокалы.

Москва. Кремль. Рассвет.

Машина влетает во двор Кремля. Из машины выходит маршал Жуков, сверяет свои часы с боем курантов на Спасской башне Три часа утра.

Следом – вторая машина. Это приехал маршал Конев.

Из третьей выходит маршал Рокоссовский. Они идут, оживлен но переговариваясь.

Ж у к о в. Что-то предвидится, я полагаю.

К о н е в. Да, что-то будет, безусловно. Зря не вызвали бы.

Р о к о с с о в с к и й. И всех троих, главное.

Они входят в кабинет Сталина, где за длинным столом сидят члены Политбюро: товарищи Молотов, Калинин, Маленков, Берия, Ворошилов, Каганович, Булганин, Микоян и маршал Советского Союза Василевский.

Входит Сталин. Все встают.

– Прошу.

Все садятся.

Товарищ Сталин спрашивает:

– Ну, так как же, кто будет брать Берлин – мы или союзники?

– Мы, товарищ Сталин! – отвечает Жуков.

– Вот что сообщает агентство Рейтер, – говорит Сталин, – «Союзные войска продвигаются вперед почти беспрепятственно. Единственной преградой являются воронки от бомб да разрушенные мосты. Не раздается ни одного выстрела…» А вот из лондонской газеты: «Вдоль дорог идут немцы и ищут, кому бы сдаться». Это важно помнить, потому что немцы могут без боя сдать Берлин англо-американцам. По слухам, до нас дошедшим, Монтгомери создает крупную группировку для захвата Берлина.

М о л о т о в. Обстановка, безусловно, требует принятия самых срочных мер.

Б у л г а н и н. Я бы сказал – немедленных…

С т а л и н. Как у нас со снабжением армии?

М и к о я н. Наша армия обеспечена всем необходимым, товарищ Сталин.

С т а л и н. А как с танками, с самолетами, с горючим?

М о л о т о в. Сколько понадобится, столько и дадим.

Б е р и я. Задержки ни в чем не будет, товарищ Сталин.

С т а л и н. Без американской помощи?

Б е р и я. Без.

С т а л и н. Без «Стандарт-ойль»?

Б е р и я. Без.

Все смеются.

С т а л и н (наклоняясь к Калинину). Очень хорошее дело – социалистическая система. Вот теперь ее надо показать во всей силе. Мы решили последний удар по Германии подготовить к шестнадцатому апреля…

Командующие вынимают из портфелей карты фронтов. Штеменко раскладывает карту перед товарищем Сталиным.

С т а л и н. Первый Белорусский наносит удар непосредственно по Берлину. Первый Украинский наносит его слева, с выходом основных сил севернее Лейпцига и Дрездена, и должен быть готов к борьбе за Берлин, в случае необходимости. Второй Белорусский сменит правофланговые армии товарища Жукова и начнет наступление на Штеттин-Ростокском направлении, обеспечивая удар на Берлин с севера. Каковы ваши планы и предложения?

Первым докладывает маршал Жуков. Он развернул карту своего фронта и склонился над ней:

– Мой фронт растянут до моря. Если товарищ Рокоссовский сменит войска моего правого фланга, чтобы я усилил центр, то я смогу быть готовым к шестнадцатому апреля.

С т а л и н. Ни в чем не нуждаетесь?

Ж у к о в. Хорошо бы, конечно, усилить меня артиллерией. Я считаю, что если бы удалось создать плотность артогня в двести двадцать стволов на километр фронта, это бы сильно помогло, товарищ Сталин.

Товарищ Сталин неторопливо вынимает записную книжечку.

С т а л и н. Не двести двадцать стволов вам нужно на километр, а по крайней мере двести восемьдесят. И танков берите как можно больше. Все равно скоро их будем на плуги перековывать. (Сталин подходит к Жукову, Коневу и Рокоссовскому.) Сейчас не сорок первый год, сейчас всего вдоволь. Хватит у нас и танков и орудий не только на Берлинскую операцию. Значит, если товарищ Рокоссовский сменит ваш правый фланг, к шестнадцатому успеете?

Ж у к о в. Так точно, товарищ Сталин, буду готов.

С т а л и н (Рокоссовскому). Догнали генерала Буша? А как гнал, аж пятки сверкали.

М и к о я н. Надо сказать, что здоровую нахлобучку устроили они фашистам.

Б у л г а н и н. Блестяще было выполнено задание товарища Сталина.

С т а л и н (Рокоссовскому). Как у вас дела?

Р о к о с с о в с к и й. Войска моего фронта, товарищ Сталин, перегруппировываются у Данцига. Значит, мне предстоит все свои силы перебросить на Одер.

С т а л и н. Главное – уложиться в сроки, которые нам дает обстановка.

Р о к о с с о в с к и й. Сделаю все, чтобы быть готовым к шестнадцатому апреля.

С т а л и н (Жукову). А какими армиями собираетесь нанести главный удар?

Ж у к о в. Армиями Берзарина, Кузнецова, Чуйкова, танками Катукова и Богданова.

С т а л и н. Да, эти хорошо сражаются, они справятся. (Коневу.) А как у вас дела?

К о н е в. Я только что закончил Оппельнскую операцию, товарищ Сталин. У меня третья танковая армия понесла потери, укомплектовывается, и вообще мои основные силы на левом фланге. Мне предстоит их перегруппировать вправо. Одного боюсь, что раньше двадцать пятого апреля не буду готов.

С т а л и н. Это поздно. Уплотните свои сроки. Может быть, вам подбросить из Балтики две-три армии.

К о н е в. Не успеют подойти, товарищ Сталин. Придется действовать наличными силами.

С т а л и н. Учтите, что вам придется впоследствии работать и в Пражском направлении.

К о н е в. Понимаю, товарищ Сталин.

С т а л и н. Итак, к шестнадцатому? Готовьтесь, товарищи, к последнему сражению. Пора кончать войну, пора!

Командующие прощаются и уходят.

С т а л и н (Антонову). Подготовьте директивы: товарищу Жукову – провести наступательную операцию с целью овладеть столицей Германии городом Берлином и не позднее двенадцатого-пятнадцатого дня операции выйти на реку Эльба. Товарищу Коневу – выйти к Дрездену и Лейпцигу. Рокоссовскому пошлем директиву позже.

На фоне вечернего неба – силуэты самоходок.

Бойцы Иванов, Зайченко, Юсупов, Кантария и Егоров в окопах. Зайченко, смеясь, продолжает рассказывать:

– И вы знаете, хлопцы, який у мене голос был, а? Свежий, чистый, мене ж с завода в консерваторию учиться посылали. Не эта б война проклята, так я, может, в Большом театре выступав.

Все бойцы смеются, Егоров говорит:

– Слыхал, Юсуп?

– Алеша, Алеша, ну скажи им, ну чего они смеются! – обращается за поддержкой Зайченко.

– Чего мы стоим? Шли, шли и вот стали у Одера, – подходя к брустверу и, глядя на запад, с горечью говорит Иванов.

– Вперед спешит, Наташа у него в плену, в Германии, – объясняет Зайченко товарищам и, обращаясь к Алеше, продолжает: – Алеша, может, она еще жива.

– Если бы Наташа жива была… – вздыхает Иванов.

– А знаете, хлопцы, с чего у меня голос пропал? – продолжает Зайченко. – На нервной почве…

Все кругом смеются. Иванов вопросительно произносит:

– Чего стоим?

– А вы не смейтесь, хлопцы. Вы это зря смеетесь. Вот мы в Берлин придем, там у меня голос прорежется. Я вам всем там на рейхстаге заспиваю. Алеша, помнишь? – И Зайченко начинает петь:

 
Отчего я люблю тебя.
Тихая ночь? Так…
 

Его песня постепенно переходит в симфоническую музыку.

Стоят самоходки, «катюши», танки, гаубицы с надписями на стволах: «За Сталина!», «По Берлину!», «За Родину!». Стоит мотопехота. Все застыло. Все готово и ждет сигнала.

Из блиндажа появляется капитан Неустроев, за ним два бойца со знаменем.

Грохот неслыханной силы оглушает землю. Девушка, сдернув чехол с прожектора, направляет сильный луч вперед, в сторону немцев. Небо вспыхнуло, точно загорелось от края до края. Юсупов углем пишет на каске: «Сталинград – Берлин».

Свет прожекторов, сияющий полет снарядов «катюш», взрывы у горизонта – все смешалось в урагане огня. Распустив крылья и беспомощно щебеча, птицы побежали по земле, прижимаясь к людям.

Захрипели, забили копытами кони. Загромыхали танки. Двинулись самоходки.

НАЧАЛОСЬ ВЕЛИЧАЙШЕЕ СРАЖЕНИЕ В ИСТОРИИ ВСЕХ ВОЙН, СОВЕТСКИЕ АРМИИ НАЧАЛИ ШТУРМ БЕРЛИНА-СТОЛИЦЫ ФАШИЗМА.

В этот час более четырех тысяч танков, двадцать две тысячи артиллерийских и минометных стволов, пять тысяч самолетов и сотни тысяч людей двинулись на штурм Берлина.

Юсупов что-то прокричал на ухо Иванову, тот жестом показал, что ничего не слышит. Тогда Юсупов тоже жестом показал, что, должно быть, сейчас начнем наступать, и азартно заплясал в окопе, разбрызгивая вокруг себя воду. Невдалеке лежат Кантария и Егоров.

Раздается команда:

– Егоров, Кантария, Юсупов, Иванов, Зайченко, к знамени!

Гвардейское знамя сталинградцев с черно-оранжевыми ленточками ордена Славы выносят к бойцам.

Кантария, Егоров, Иванов развертывают его. Портрет великого Ленина, освещаемый вспышками орудийных выстрелов, колеблемый легким ветерком, обращается к западу.

Знамя проносят по узким окопам.

Гвардейцы преклоняют колени и благоговейно целуют знамя.

Вдруг стихло.

Иванов и его товарищи уже готовы к атаке. Они вылезли из окопа и лежат на бруствере.

…В эфире тихо. Чей-то голос произносит:

– Вперед!

И, точно эхо, это слово подхватили и на разные лады стали повторять и варьировать в воздухе:

– Вперед, пехота! Вася, давай!.. Истребители, в воздух! Есть в воздух!.. Вперед, на Берлин!.. До встречи в Берлине!. Который час, Зина?.. Семь… Чего семь – вечера, утра?.. Утра, конечно… Солнце взошло… А у нас, Зина, никакого солнца не видать, такой дым.

Иванов поднялся, крикнул:

– Вперед! – и пошел с гранатой в руке.

Восторженные крики бойцов перекрыли грохот снарядов.

– Ура-а-а! – разносится по равнине.

Теперь уже немного рассвело. Иванов оглядывается и не узнает ничего. Деревья, еще ночью покрытые розовым цветом, стоят голые, с обломанными ветвями. Сбитые воздушными волнами лепестки цветов розовым снегом устилают землю. Исчезли и поля озимых. Там, где еще вчера изумрудно зеленели пашни, сегодня чернеет вздыбленная, перепаханная снарядами, взбитая вихрями земля.

Перегоняя пехоту, несутся орудия, танки. Не желая уступать дорогу танкам, карьером летят тачанки с пулеметами. На броне танков мелькают надписи: «За Родину!», «За великого Сталина!», «Суворов», «Кутузов», «Учительница Румянцева», «Сталевар Иванов».

Иванов, читая надписи, хватается за грудь, кричит что-то, но танки с адским грохотом скрываются вдали. На белых стенах придорожных домов виднеются свежие надписи углем.

Иванов подскочил, начертил штыком: «Иду напролом» и побежал вперед.

Промчался танк с надписью на броне: «Заправился до самого Берлина!»

Промчался другой: «Заправился до полной победы!»

Пехотинцы провожают их завистливым смехом.

Немецкую землю покрыли танки, пушки, минометы, «катюши» и тысячи, тысячи людей. Весь этот грозный поток несется по дорогам и полям. С самолета кажется, что бежит сама земля.

Кабинет Гитлера в рейхсканцелярии. Здесь Гитлер, Геббельс, Борман, Геринг и Кребс. Настроение растерянное, подавленное. Поминутно звонят телефоны.

Гитлер нервно шагает по кабинету. Геббельс, Борман и Кребс склонились над картой берлинского оборонительного района.

Геринг, вытянув ноги, полулежит в кресле, тупо уставившись в одну точку, как бы ничем не интересуясь.

Адъютанты поминутно входят в кабинет и что-то докладывают Кребсу.

Гитлер останавливается, вопросительно смотрит на Кребса.

К р е б с. Русские прорвались на правом фланге сто первого армейского корпуса, на участке дивизии «Берлин». Потери велики.

Г и т л е р. Фольксштурм на защиту Берлина! Всех под ружье! Германия в опасности. Сейчас победят только те, кто беспредельно предан мне, те, кто верит в победу! Геббельс, вам в тяжелые дни хочу вручить судьбу Германии и поручаю высокую миссию: быть имперским комиссаром обороны Берлина.

Г е б б е л ь с. Мой фюрер, я не пожалею жизни, чтобы оправдать ваше доверие.

Входит Линге и передает бумаги Кребсу. Тот передает их Гитлеру и говорит:

– Русские прорвались на участке триста третьей пехотной дивизии. Но у Зееловских высот девятой армии удалось удержать натиск русских. Наши просят подкреплений и боеприпасов.

Гитлер подходит к карте, смотрит, затем приказывает:

– Введите в бой мотодивизию «Курмарк».

К р е б с. Последний резерв, мой фюрер!

Г и т л е р. Да, да, «Курмарк».

Кребс отдает распоряжение адъютанту.

Адъютант выходит, но тотчас вернувшись, докладывает:

– Русские прорвались на стыке между одиннадцатым танковым и пятьдесят шестым танковым корпусами. Наши просят подкреплений. Тяжелые потери. Положение тревожное.

– Удержать русских во что бы то ни стало! – кричит Гитлер.

Г е р и н г (вставая с кресла). Введите в бой восемнадцатую мотодивизию.

К р е б с (адъютанту). Ввести в бой восемнадцатую мотодивизию!

Адъютант уходит, входит Линге.

Л и н г е. Одиннадцатый танковый и пятьдесят шестой танковый корпуса отходят к Берлину.

Г и т л е р (в бешенстве). Немедленно расстрелять командующего. Отдайте приказ не отступать ни на шаг, даже если американские танки будут у них за спиной. Бросьте на закрытие прорыва дивизию «Нордланд».

Линге уходит. Навстречу ему – Геббельс.

Г е б б е л ь с. Хайль! Мой фюрер, отличные новости. Между Черчиллем и Эйзенхауэром разногласия в вопросе направления главного удара их сил. Конфликт! Американцы отказываются наступать на Берлин вследствие расстройства тыла. Ваш гений это предвидел!

Г и т л е р. Я их всех столкну лбами. Они перегрызутся у меня на глазах. Я натравлю англичан на американцев, а их обоих – на русских. Верьте мне – мы выиграем войну. Победа где-то рядом.

Г е б б е л ь с. И вторая новость, мой фюрер. Девятая армия контратаковала русских. Русские задержаны на Зееловских высотах.

Г и т л е р. Русские никогда не возьмут Берлина. Я сам буду его защищать. Оттяните к Берлину войска, сражающиеся на Эльбе. Поторопите американцев. Пусть они мне остановят русских. Армия Венка пусть идет на защиту Берлина. Немедленно! Я вам говорю – русские не будут в Берлине!

Черчилль в кулуарах палаты общин. Из зала заседаний доносится гул голосов. Несколько парламентеров и журналистов окружают премьер-министра Великобритании. Здесь же Бедстон, возвратившийся из поездки к Герингу.

Черчилль дает интервью:

– Русские не возьмут Берлина. Они понесли огромные потери, господа. Это надо понять. Русские армии, великолепно сочетая военную силу и мастерство, менее чем за три недели продвинулись от Вислы до Одера, гоня перед собой немцев… Их мощь иссякла – это естественно.

Ж у р н а л и с т (отходя). Из сегодняшней беседы я извлек лишь один интересный прогноз, что русские не возьмут Берлина.

– Даешь Берлин! – слышится голос Иванова.

Бой на Зееловских высотах.

Длинная гряда крутых, почти отвесных высот, утыканная надолбами, переплетенная колючей проволокой, усеянная минными полями, поднимается впереди. «Тигры» и «Фердинанды» сотнями вкопаны в землю.

– Сталинградцы, вперед! – зовет Иванов.

Шинель горит на нем. Он сам, как пламя.

Юсупов и Зайченко ползут на животах, разряжая минные поля. Стоит нестерпимый грохот. Танк «Учительница Румянцева» идет, стреляя, сминая все на своем пути.

– Даешь Берлин! – кричит Иванов, бросая гранату в немецкий окоп.

За ним торопятся Юсупов и Зайченко.

Груды горящих немецких танков. Исковерканные орудия. Горы вражеских трупов.

По трупам громыхают наши танки. По трупам врагов солдаты на руках тащат орудия. Все истомлены напряжением.

– Вперед, вперед! – кричит Иванов.

И вдруг на горизонте новая волна немецких танков. За первой – вторая.

– Окончательный смерть! – хрипит Юсупов, работая лопатой. – Алексей, залезай под земля!.. Один спасений – земля!

Кто-то ползет назад.

– Не сметь! Не сметь! Вперед! На Берлин! – кричит Иванов и упрямо ползет вперед, сопровождаемый друзьями.

Они проползают между горящими немецкими танками.

– Алеша, стой! – говорит Юсупов. – Сегодня дело не пойдет!

– Пойдет! – упрямо твердит Алексей. – Назад повернешь – убью.

– Зачем! Пойдем вперед! – отвечает Юсупов.

Из-за дымящегося немецкого танка неожиданно выскакивает немецкий унтер-офицер. Кулак Иванова сбивает его с ног. Юсупов наваливается на офицера. Зайченко скручивает ему руки.

– У-у, гад! – Иванов поднимает кулак. – Сколько танков, говори! – хрипит Иванов.

– Мольшать! – кричит фашист. – Ты есть пленный. Рус, сдавайся!..

– Я? Ах ты, чижик, сукин сын!.. У Берлина стою и сдаваться буду?

– Кто Берлин? Ты?.. Никогда!.. Только с поднятый рука!.. Мы будем драться, пока не придут американцы… Тогда… Хайль Гитлер!

– Ах, ты!.. Американцев захотели? Юсуп, веди его.

Юсупов ведет пленного:

– Пойдем, пойдем! Хороший «язык», Алеша, будет – эсэсовец, танкист. Пойдем, пойдем!

– Ах ты, бисова душа, – произносит Зайченко.

– Очень интересный «язык»! Очень! Руки вверх! – приказывает Юсупов пленному.

А волна немецких танков уже накатывается от горизонта.

На наблюдательном пункте командующего Первым Белорусским фронтом, в узкой щели на высоте, затянутой зеленой сетью, у стереотрубы стоит Жуков.

В окуляр далеко видно. Бойцы залегают то тут, то там. Волны немецких танков катятся одна за другой, сдерживая напор наших бойцов и заставляя их зарываться в землю.

Адъютант докладывает:

– На правом фланге остановились…

– Прикажите командиру ввести в бой второй эшелон.

Звонит телефон.

Штабной офицер, выслушав донесение, докладывает:

– Товарищ командующий!.. В центре – заминка.

Лицо Жукова покрывают мелкие капли пота. Он сдвигает фуражку на затылок, распахивает шинель.

– Как у соседей? – спрашивает он коротко.

Штабной офицер так же коротко отвечает:

– Первый Украинский фронт продвигается согласно плану. Второй Белорусский начинает форсирование Одера.

Жуков вынимает часы, глядит на них, точно изучая:

– Заминка уже на добрый час… Пошлите танковый полк в центр прорыва… Срочно!.. Приказываю возобновить атаки! Пленные что говорят?

А д ъ ю т а н т. Только что взяли в плен унтер-офицера танкиста Ганса Андерер… Говорит, Гитлер приказал обороняться до последнего, даже если американские танки будут у них за спиной…

Ж у к о в. Вот оно как!.. Американцев поджидают? Ага… Прикажите возобновить атаки на всем участке прорыва. А показания этого пленного немедленно сообщить Ставке.

Жуков снова приникает к окуляру стереотрубы.

Сталин в маршальском кителе у себя в кабинете перед огромной оперативной картой. Карандашом обведены линии Первого Белорусского и Первого Украинского фронтов.

Антонов издали, стоя около телефона, говорит:

– Это Зееловские высоты, товарищ Сталин. Получено сообщение от Жукова… Военнопленный унтер-офицер Ганс Андерер сообщает, что у них получен приказ Гитлера удерживать Одер при всех обстоятельствах, сражаясь до последнего. Мы, говорит он, должны не пускать русских в Берлин, даже когда американские танки будут у нас за спиной.

С т а л и н. Кто сообщает? Унтер-офицер? Нашли тоже авторитетный источник! Трудности наступления Первого Белорусского фронта нам и без того понятны. Сообщите Жукову – не придавать значения показаниям пленного унтер-офицера. Гитлер плетет паутину в районе Берлина, чтобы вызвать разногласия между союзниками. Эту паутину надо разрубить путем взятия Берлина советскими войсками. Мы это можем сделать, и мы это должны сделать. (Рассматривает карту). Сообщите Рокоссовскому: не позднее двадцать четвертого апреля главными силами развивать наступление на юго-запад, нанося удар в обход Берлина с севера с целью прикрытия войск Жукова с северо-запада. Соедините меня с Коневым.

Антонов уходит. Звонок телефона.

Сталин берет трубку:

– Товарищ Конев? Здравствуйте. У Жукова дело идет туго. Поверните танковые армии Рыбалко и Лелюшенко на Целендорф, в обход Берлина с юга, как было договорено в Ставке. Ваши войска должны соединиться с войсками Жукова в районе Потсдама и создать кольцо окружения вокруг Берлина. Всего наилучшего.

Сталин кладет телефонную трубку, закуривает, думает, решительно говорит:

– С Берлином скоро будет покончено.

Берлин горит. Горят целые кварталы. Горят парки. Горит и лагерь для военнопленных, расположенный вокруг большого завода. Во дворе жмутся под охраной эсэсовцев пленные. Среди них Наташа, американец Смит в пилотке, англичанин Джонсон в берете, француз, чех…

Звук сирены разносится по заводскому двору.

На заводе бьют тревогу.

Немцы в панике.

С м и т. Это, должно быть, летят русские. Наши никогда не бомбили этот завод.

Д ж о н с о н. Наши тоже.

Н а т а ш а. Господин Жижка… Товарищ Пашич… Наши!.. Слышу по звуку… Смотрите, смотрите… Заходят… Пусть бомбят! Пусть ничего не останется от этого проклятого лагеря! Ура!..

Эсэсовский офицер выскакивает во двор к телефону:

– Алло! Не успели эвакуировать. Загнать всех пленных обратно в лагерь и уничтожить? Хайль!..

Эсэсовские офицеры и охрана, избивая пленных прикладами, кнутами, загоняют их обратно в лагерь. Крики заключенных, лай собак, вопли раненых, автоматные очереди. Падают расстрелянные. Все меньше и меньше остается живых.