Текст книги "Избранные киносценарии 1949—1950 гг."

Автор книги: Александр Попов

Соавторы: Лев Шейнин,Владимир Крепс,Борис Горбатов,Петр Павленко,Владимир Алексеев,Михаил Маклярский,Фрицис Рокпелнис,Константин Исаев,Михаил Чиаурели,Михаил Папава
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)

В наступившей тишине звучит взволнованный, согретый огромной любовью голос поэта:

– Дорогие друзья мои… Спасибо вам за такую встречу… Я этого не ждал. Я долго ехал домой… через просторы России… через Москву… через мою Латгалию… Всюду поднимается на борьбу новая сила – сила людей труда… Всюду начал борьбу рабочий класс, наш основной класс! И вместе с русскими встают украинцы, белорусы, грузины и мы, латыши!..

Райнис на мгновенье останавливается.

Становится очень тихо.

– …Я… я бесконечно вас всех люблю… и я счастлив и горд, что мой народ вместе со всеми народами России выходит на битву за человеческое счастье!..

Райнис не может продолжать. Его голос тонет в приветственных возгласах огромной толпы.

– У-р-ра!.. У-р-р-ра!..

18

Письменный стол на даче Райниса. На нем горой лежат письма с адресом – «Рига. Поэту Райнису».

Поверх писем набросаны рукописи и черновики.

На маленьком листочке рука Райниса записывает строки нового стихотворения:

 
…Тебе, класс основной, —
Служить бойцом, где честь найдется выше?!
 

Рига. 1905, октябрь

Огромный зал политехникума сплошь забит народом. В зале рабочие и работницы рижских предприятий, пожилые люди и молодежь, мужчины и женщины. Кое-где видны студенческие тужурки и скромные пиджаки трудовой интеллигенции.

Люди стоят во всех проходах, сидят на подоконниках, ступенях трибуны.

Среди моря голов чуть возвышается небольшой, стол президиума с кипами листовок и прокламаций.

Возле стола стоят Петерис, Александров, Приеде и Дора. Они стоят потому, что сесть нет никакой возможности – так плотно их окружает людская масса.

На кафедре Райнис. В обеих руках он держит большие пачки писем.

– Дорогие друзья!.. Только что здесь прозвучали замечательные слова о задачах пролетариата… Вы слышали Петериса и Александрова… Трудно говорить после них… Но я не могу молчать… Друзья мои!.. Меня ждала масса писем от моих читателей… Я не спал много ночей – я читал письма… Вот эти я получил сегодня…

Поэт кладет на кафедру кучку писем и вынимает из карманов еще несколько конвертов.

Он продолжает говорить все более горячо:

– …Я обещаю ответить на ваши письма новой книгой… Она будет называться «Посевы бури»!

Аплодисменты раздаются почти одновременно в разных концах огромного зала. Гул аплодисментов все нарастает, захватывает всех присутствующих, до последнего человека.

Неистово аплодируют Абелите и Никаноров, стиснутые группой рабочих.

Поэт высоко поднимает руку, призывая к спокойствию.

Когда шум приветствий стихает, он продолжает речь. Голос его звучит как-то по-особенному искренне и вместе с тем торжественно:

– …Но сегодня я должен ответить на один вопрос… Он быстро перебирает несколько конвертов.

– …Меня спрашивают рабочий вагонного завода… батрак из Скривери… учитель из Мадоны – о какой свободе я пою свои песни?.. Я скажу об этом раз и навсегда!.. Мы, латыши, требуем свободы, которая не означает отрыва от России… Мы боремся за свободное национальное развитие на основе нашего латышского языка и нашей самобытности… Мы боремся за свободную Латвию в свободной России!..

Гром аплодисментов покрывает речь Райниса.

Откуда-то из глубины зала возникает пение «Интернационала» на латышском и русском языках.

Все встают. Грозно, победно звучит «Интернационал», подхваченный сотнями голосов…

19

Большая пачка книг, перевязанных веревками. На обложке заголовок:

Я.  Р а й н и с

ПОСЕВЫ БУРИ

Рядом лежит еще несколько таких же пачек.

Бородатый старик взваливает их на сниму, идет следом за другими грузчиками; они несут пачки книг через помещение наборной, стараясь не задеть своим грузом касс со шрифтами.

Пожилой наборщик, не обращая внимания на грузчиков, говорит двум своим ученикам:

– Ребята! В Красноярске восстание…

Молодой парень поднимает голову от наборной кассы:

– А в Сормове баррикады!

Грузчики идут дальше через большое подвальное помещение наборной. Они проходят мимо стола, на котором члены редакции газеты «Циня» во главе с очкастым Буксом верстают номер.

Букс в задумчивости теребит пуговицы на жилете.

– А куда же поставить сообщение из Новороссийска? Где оно?

Секретарь редакции – немолодая женщина с усталым лицом – сразу же находит нужную гранку.

– Вот.

Она медленно читает:

– «…Вся власть в городе Новороссийске перешла в руки Совета рабочих депутатов…»

Грузчики поднимаются по деревянной лесенке и проходят в помещение экспедиции, где несколько девушек выдают комплекты газет вооруженным боевикам.

Высокий плечистый боевик очень горячится:

– Скорее… скорее, девушки!.. Надо доставить газету на вагонный до выступления…

Коротко остриженная девушка просматривает списки.

– Сейчас… Я только запишу вашу фамилию.

Из коридора в комнату экспедиции входит Райнис. Он в дверях сталкивается с грузчиками, смотрит на связки своей книги и обращается к девушке, выдающей газеты:

– Лайма, у вас остался хоть один экземпляр?

Девушка несколько виновато отвечает:

– Нет. Все отправлено в Федеративный комитет.

Райнис выбегает в коридор и останавливает последнего грузчика, схватив его за фартук.

– Послушай, отец, подари мне один экземпляр «Посевов бури».

Бородатый грузчик недоуменно на него смотрит.

– Не могу… А ты кто такой?

Райнис вынимает из связки один экземпляр и сует его в карман.

– Видишь ли какое дело… Я автор этой книги…

И он быстро направляется к лесенке, ведущей вниз, в наборную.

– Вас все спрашивали… – кричит вслед ему Лайма.

Абелите, раздающая наборщикам листки рукописи, первая замечает появившегося в дверях наборной Райниса.

– Вот, наконец, Райнис! – кричит она.

Райнис на ходу снимает пальто.

– Здравствуйте, друзья!

Букс сердито спрашивает:

– Где ты пропадал, Ян?

Райнис идет к столу, пожимая руки своих товарищей.

– Я… на митинге учителей…

Секретарша недоумевает:

– Позволь, тебя ведь ждали в депо?

– А-а… В депо я выступал утром…

Букс строго смотрит поверх очков.

– Ты принес стихи?

Райнис сбрасывает пиджак, вешает его на стул.

– Стихи будут… Как номер?

Главный редактор склоняется над гранками.

– Чертовская задача сверстать номер в такой день… Посмотри, на первой полосе мы даем воззвание ЦК Латвии – «К оружию, товарищи рабочие!»

Райнис внимательно рассматривает сверстанные листы.

– Так… А здесь?

Секретарша обводит карандашом свободное место.

– А здесь пойдет резолюция Таммерфорсской партийной конференции…

Букс достает из-под бумаг письмо.

– Да… вот письмо товарища Сергея из Таммерфорса… Кстати, он пишет о первой встрече Ленина с руководителем закавказских большевиков Сталиным…

Раздается телефонный звонок. Сухощавый старик-метранпаж подходит к висящему на стене деревянному аппарату.

– Букс… Спрашивают главного редактора…

Тот бросается к телефону. Райнис удерживает его за руку.

– Погоди, дай сюда письмо…

Райнис отбирает у Букса письмо и просматривает его.

– …Я много слышал о Сталине еще в ссылке…

Букс, наконец, берет телефонную трубку.

– Да… Букс у телефона…

Все внимательно прислушиваются к его словам.

– Хорошо, Петерис, конечно, вставим…

Он с задором обращается к членам редакции:

– Федеративный комитет просит дать на первой полосе о всеобщей стачке в Либаве… Там боевики ухлопали двадцать городовых и шпиков!

Молодой наборщик с восхищением восклицает:

– Молодцы!

Райнис передвигает часть гранок.

– Надо дать шапку – «Привет боевикам Либавы!»… Вот примерно здесь…

Секретарша немедленно ему возражает:

– Нет. Здесь идет информация из Москвы о ходе вооруженного восстания…

Снова звонит телефон. На сей раз к аппарату спешит Райнис. На ходу он спрашивает секретаршу:

– А что у нас на второй полосе?..

Райнис снимает трубку:

– Редакция газеты «Циня»… Да, Дорочка, это я…

Через несколько мгновений поэт, размахивая телефонной трубкой, сообщает всем новое радостное известие:

– В Виндаве полная победа!.. Наши боевики захватили город!

Букс снимает очки, и мы видим его восторженные молодые глаза.

– Вот материал для первой полосы!

Старый метранпаж в изумлении разводит руками.

– Опять для первой?.. Тридцать лет я делаю газету, а такой верстки не видал!

Смеющийся Райнис хлопает метранпажа по плечу.

– А тебе приходилось когда-нибудь верстать газету во время восстания?.. Нет?… Ну, то-то…

Букс озабоченно разглядывает верстку.

– Да, Райнис… надо еще втиснуть твои стихи…

Райнис весело смеется.

– Тоже на первую полосу?

Главный редактор безнадежно машет рукой.

– На первую.

Райнис проходит в угол, где Абелите разбирает готовые к набору рукописи.

– Абелите… У тебя есть карандаш?

Абелите берет в руки карандаш и листок бумаги.

– Есть, конечно…

Поэт проводит по лбу рукой, вглядывается куда-то далеко, далеко за стены наборной.

– Пиши, Абелите… Еще одно стихотворение из цикла «Посевы бури»…

 
Так не останется, так оставаться не может.
Глупо надеяться, что пронесется вода…
 

Абелите записывает стихи под диктовку, тихонько повторяя про себя:

 
Так не останется, так оставаться не может.
Глупо надеяться, что пронесется вода…
 

Сверху приоткрывается дверь в экспедицию, и стриженая девушка, стоя на лесенке, кричит:

– Райнис, вас срочно вызывают!..

Он сердито спрашивает:

– А кто там, Лайма?.. Я ужасно занят.

– Это опять поэты.

Райнис поднимается вверх по лесенке.

– Подожди, Абелите… Я сейчас…

Настойчиво, резко звонит телефон. Букс сердито хватает трубку.

– К твоему сведению, Дора, в газете бывает только одна первая полоса!..

В экспедиции стоят двое юношей и девушка. Райнис подходит к ним и крепко пожимает руки молодых поэтов.

– Здравствуйте, мои дорогие… Вы принесли новый материал?

Все трое достают из карманов свернутые в трубки рукописи.

Девушка с тревогой спрашивает:

– А вы успели прочитать вчерашние?

Райнис усмехается.

– Конечно, успел…

Он обращается к самому молодому из них – худенькому юноше с большими задумчивыми глазами.

– Мне очень понравился твой рассказ о стачке, Эдуард.

Эдуард краснеет от смущения.

– Спасибо…

Райнис достает из кармана несколько рукописей, бегло просматривает одну из них и добавляет:

– Мы будем его печатать.

Юноша окончательно теряется.

– Спасибо…

Райнис передает девушке маленькую клеенчатую тетрадь:

– Твои стихи, Марта… Для начала неплохо, надо только упростить язык. Мои пометки ты найдешь на полях.

Марта берет свою тетрадь и тут же ее перелистывает. Райнис долго смотрит на высокого полного поэта, застывшего в трепетном ожидании.

– А ты, Юлиус, меня просто огорчил… Ни ясной мысли, ни подлинного волнения, ни чувства времени!

Юлиус, видимо, не предполагал услышать такую резкую критику. Он долго моргает глазами и, наконец, с усилием бормочет:

– Я старался… пробовал писать, как вы… Не получается…

Райнис с горячностью его перебивает:

– Зачем же, как я? Не подражать надо, а учиться!.. И прежде всего учиться у жизни… как это делали Некрасов… Чехов… Максим Горький… Как учился наш Вейденбаум, наконец, молодой Андрей Упит…

В комнату экспедиции, запыхавшись, входит Александров.

– Райнис, ты не знаешь, номер готов?

Райнис на мгновение прерывает беседу с поэтами.

– Да, почти…

Александров быстро идет дальше, к лесенке.

Райнис снова строго смотрит на Юлиуса.

– Если ты хочешь писать о боевиках, то будь среди них, иди ними.

Александров, торопливо шагая но лесенке в наборный цех, громко спрашивает:

– Товарищи, номер не спущен в печать?

Букс поднимается со стула с гранками в руках.

– Нет еще… последняя верстка.

Обращаясь ко всем, кто собрался в наборной, Александров восклицает:

– В Риге началась всеобщая забастовка! Рабочие с оружием вышли на улицы!

В ответ раздаются дружные возгласы:

– Ура!.. У-р-ра!.. У-р-р-ра!..

Главный редактор с восторгом говорит:

– Сейчас мы его наберем!

Старый метранпаж почти в отчаянии.

– Мы никогда не выпустим этот номер…

Александров резко возражает:

– Наоборот. Мы должны выпустить его немедленно!

Секретарша с беспокойством спрашивает:

– А где стихи Райниса?..

Она подходит к лесенке и кричит:

– Райнис!.. Райнис!.. Ты задерживаешь номер!

Райнис уже в дверях.

– Иду…

Где-то вблизи раздается выстрел… за ним следует дробная частая перестрелка…

Все устремляются к окнам.

Райнис одним духом спускается по лесенке.

– Что случилось?..

Он тоже подбегает к окну и распахивает его.

– Ну, что, друзья… Настал и в Риге наш день!

Перестрелка слышится все сильнее и ближе.

Абелите вскакивает на табурет возле окна.

– Где это стреляют?

Александров с торжеством в голосе отвечает:

– Это боевики разгоняют полицию!

По большой площади проходит огромная демонстрация. Над толпой реют красные знамена, колышутся плакаты и лозунги. Впереди идут боевики с ружьями через плечо.

Рабочие колонны поют песню на слова стихотворения Райниса «День страшного суда», которое он огласил на суде вместо своего последнего слова…

 
Горячих много
Замрет сердец,
И много смелых
Сразит свинец.
Задушит многих
Ночной кошмар,
Пока взовьется
Из искр пожар.
Погибнут сотни,
Но вместо них
Немало тысяч
Придет других.
Замолкнет голос,
Но в тот же миг
Другие десять
Подхватят крик,
Пока взметнутся
Холмы, поля, —
И каждым камнем
Взревет земля!
 

Райнис стоит возле открытого настежь окна наборной. Ветер треплет его волосы, раздувает рубашку на груди.

К нему вплотную подходит Александров.

– Ты слышал, Райнис?.. Они идут с твоей песней.

Райнис, не отрываясь, смотрит на грозные колонны демонстрантов.

– Вот ради такого дня стоило прожить жизнь!..

Все больше ширится, все громче звучит песня за окном:

 
…Все загрохочет
И там и тут,
И вздрогнут зданья
И упадут.
Дворцов и башен
Вам не сберечь, —
Их сбросят скалы
С могучих плеч.
В горах защиты
Вам не найти.
И горы местью
Грозят в пути!..
 

Райнис и Александров, обнявшись, слушают. Но неугомонный метранпаж и сейчас не оставляет поэта в покое:

– Райнис, а где же стихи?

Райнис с трудом отрывается от окна.

– Стихи?.. Стихи не задержат номер…

Он ищет глазами Абелите.

– Абелите, на чем мы остановились?

Абелите достает из кармана сложенный листок.

– Вот…

 
Так не останется, так оставаться не может.
Глупо надеяться, что пронесется вода…
 

Райнис на мгновенье закрывает глаза.

– Передавайте прямо в набор…

 
…Реки спадут, иссякая, и день будет прожит?
Так же, как прежде?.. О, нет, никогда, никогда!..
 

Абелите стоит возле пожилого наборщика и тихо повторяет вслед за Райнисом:

 
…Реки спадут, иссякая, и день будет прожит?
Так же, как прежде?.. О, нет, никогда, никогда!..
 

На фоне песни вдохновенно звучит голос поэта:

 
…Пусть крепок лед и пускай он усилия множит:
Сердце, что рвется к свободе и жизни, – сильней!
Так не останется, так оставаться не может,
Все переменится в мире до самых корней!
 

20

В приемной барона фон Мейендорфа собираются высокопоставленные чиновники и крупные фабриканты. Здесь человек тридцать.

Некоторые сидят на низких кожаных диванах, иные прогуливаются группами по два-три человека. Все они с беспокойством чего-то ждут.

У окна стоит сильно располневший Вимба, беседуя с известным «знатоком» культуры помещичьего земледелия профессором Мюллером. У обоих подавленный, напуганный вид.

У выхода на большую лестницу, возле фигуры рыцаря в латах, пытается примоститься дряхлый судейский чиновник, который председательствовал на процессе Райниса. Его о чем-то спрашивает низенький полный банкир с прищуренными, беспрерывно бегающими глазками.

За окном раздаются ружейные залпы.

Банкир беспокойно посматривает на дребезжащие стекла, судья незаметно мелко крестится.

Снизу по лестнице, быстро семеня ножками, поднимается Ангелов – управляющий канцелярией барона.

У него в руках целая пачка телеграмм.

Несколько солидных коммерсантов во главе с Вимбой немедленно устремляются навстречу Ангелову.

Вимба загораживает управляющему канцелярией дорогу и нетерпеливо спрашивает:

– Ну, как?.. Что слышно, господин Ангелов?

Ангелов быстро тараторит:

– В Москву прибыл на усмирение Семеновский полк… В Санкт-Петербурге стачки… Всюду стачки.. Всюду, всюду стачки… Разрешите пройти, господа…

Он с большой ловкостью пробирается между важными особами, запрудившими приемную, и исчезает за дверью кабинета Мейендорфа.

За окнами продолжается оживленная перестрелка. Выстрелы раздаются где-то совсем близко.

Судейский чиновник наклоняется к банкиру и завистливо произносит:

– В Петербурге стоит лейб-гвардия!.. И драгуны!..

Банкир полон негодования.

– В Москву, говорят, уже прибыли… А у нас, как всегда, одни обещания!.. Где генерал Орлов – спрашиваю я?

На лестнице появляется красивый офицер в жандармском мундире. Это Королев, давно уже произведенный в подполковники. Приобретя с годами некоторую солидность, он не спеша взбирается по ступеням.

У входа в приемную его окружают плотным кольцом. Низенький банкир нервно вскрикивает:

– Господин Королев?..

Жандармский офицер высоко поднимает телеграмму, зажатую в белой перчатке.

– Из Царского Села!.. Позвольте, господа…

Перед ним почтительно расступаются, давая дорогу.

Слышатся взволнованные голоса:

– Пропустите… Дайте дорогу, господа… Отойдите…

Кабинет Мейендорфа. Заметно постаревший барон мечется из угла в угол, по своей привычке измеряя шагами пушистый ковер. Входит Королев и встает навытяжку..

– Ваше превосходительство… Телеграмма от государя!

Мейендорф с неожиданным проворством подбегает к Королеву и вырывает у него телеграмму из рук.

В приемной все толпятся вокруг низенького банкира и Вимбы, о чем-то спорящих между собой.

С улицы доносится ровная барабанная дробь и отдаленный топот марширующих солдат.

Толкая друг друга, чиновники и коммерсанты спешат к окнам… Долго прислушиваются…

Общее молчание прерывает низенький банкир.

– Наконец, порядок будет обеспечен!

Сразу повеселевший Вимба поддерживает его:

– Да, да, теперь я спокоен!

Распахивается массивная дверь. В приемную входит сияющий Мейендорф с телеграммой в руках.

– Господа!.. Отличные известия!.. Телеграмма от государя!

К нему устремляются со всех сторон. Потные, возбужденные лица ожидающих странно дисгармонируют с их форменными сюртуками и безукоризненными визитками.

Барон выдерживает приличествующую случаю паузу, затем радостным тоном читает:

– «Патронов не жалеть. Арестованных не иметь. Николай».

Коммерсанты и чиновники наперебой аплодируют.

Низенький банкир визгливо кричит:

– Ура!..

Мейендорф негнущимися подагрическими ногами подходит к окну и раскрывает его.

Заглушая барабанную дробь, в комнату врывается кавалерийский марш, быстрый цокот лошадиных копыт…

Барон барабанит пальцами по подоконнику, стараясь попасть в такт музыке.

– И, как видите, мы можем приступить… Лейб-гвардия и драгуны!..

Сверху, через окно, видна широкая улица, по которой, стараясь держать равнение, на рысях проходят драгунские эскадроны.

Кроме кавалеристов, на улице ни души. Все окна и ворота наглухо заперты.

Посетители Мейендорфа толпятся у окон, любуясь долгожданной картиной прибытия войск.

К Мейендорфу протискивается Вимба. Только теперь барон его замечает.

– А-а… милейший Вимба… Если я не ошибаюсь, вы когда-то очень увлекались Аспазией?..

Миллионер с осторожностью осведомляется:

– А что-нибудь случилось, барон?..

Мейендорф неопределенно улыбается.

– Нет, пока… Но неудобно оставлять на свободе вдову казненного поэта…

Вимба не может скрыть своей радости.

– А разве Райнис?..

Барон успокоительно отвечает:

– Пока, нет… Но…

Вимба, помявшись, с театральной аффектацией произносит:

– В дни великих испытаний любовь смолкает, ваше превосходительство.

Мейендорф усмехается и поощрительно хлопает Вимбу по плечу.

Бравурно звучит за окнами походный кавалерийский марш.

21

Марш сменяет тревожная музыка. В нее вплетаются выстрелы, крики, конский топот, свист нагаек.

Официальная бумага с текстом, отпечатанным на пишущей машинке. В левом углу – типографский штамп.

Министерство внутренних дел

Канцелярия временного

Прибалтийского

генерал-губернатора

5 отдел

15 декабря 1905 г.

№ 133/6

                                                Секретно

                                                ГГ. КОМАНДИРАМ

                                                КАРАТЕЛЬНЫХ ОТРЯДОВ

                                                Генерал-майорам

                                                ВЕНДТУ и ОРЛОВУ,

                                                есаулу графу фон ГРАББЕ

По Высочайшему Повелению вам надлежит незамедлительно подавить все очаги бунта. При проведении операции в первую очередь должны быть арестованы и преданы военно-полевому суду нижеследующие лица: Александров, Петерис, Райнис (поэт), Приеде, Кириллов, Мауриньш, Букс, Полонский.

Тайный советник

барон фон Мейендорф

Тишина. В разгромленном коридоре, который ведет в помещение редакции газеты «Циня», появляется Аспазия. Она медленно проходит через комнату экспедиции, осторожно смотрит по сторонам…

Кругом все разбито. В углу валяются обломки мебели, полусожженные обрывки бумаг…

Поэтесса спускается по деревянной лесенке в наборную. Здесь она застает картину еще большего разгрома… Вместо окон зияют пустые дыры, весь пол усыпан щепками, осколками стекол, шрифтом…

Аспазия озирается по сторонам, как бы стараясь понять, что же здесь произошло.

Вдруг она замечает под обломками наборной кассы какую-то книжку. Она быстро вытаскивает из кучи мусора экземпляр «Посевов бури».

На обложке чернеет след подкованного сапога.

Тревожное смятение пробегает по лицу Аспазии.

22

На улицах Риги лежит талый снег.

Здание театра, в котором помещается Федеративный комитет. На ступенях подъезда, на ящиках с патронами и просто на тротуаре отдыхают вооруженные рабочие-дружинники. Вдоль тротуара прохаживаются три студента с маузерами на поясных ремнях.

К подъезду подходит растерянная Аспазия. Ее провожают удивленные взгляды.

Стоящий на карауле рябой матрос преграждает ей дорогу к входной двери.

– Вы куда?

Поэтесса торопливо объясняет:

– Мне нужен Федеративный комитет…

Матрос испытующе на нее смотрит. Она сразу отвечает на его безмолвный вопрос:

– Я – Аспазия…

Караульному это имя, повидимому, неизвестно. После паузы Аспазия добавляет:

– Я… жена Райниса…

Тогда рябой матрос дружелюбно улыбается и пропускает ее:

– Проходите, пожалуйста.

Поэтесса входит в широкое фойе, где когда-то состоялось ее первое знакомство с Райнисом.

Сейчас фойе имеет совершенно необычный вид. Вдоль стены стоят штабелями ящики…

У колонн вповалку спят утомленные дружинники… Взад и вперед снуют вооруженные люди.

Мимо Аспазии пробегают две молоденькие девушки с ружьями за плечами.

Чернявая девушка на ходу бросает:

– На верфи Вимбы драгуны…

Ее шустрая подруга, запыхавшись, отвечает:

– Да, я знаю… Оттуда уже привезли раненых…

Аспазия смотрит им вслед.

На подмостках, где в день премьеры пьесы «Вайделоте» играл в антрактах оркестр, Дора распаковывает большую кипу листовок.

Вокруг помоста толпятся дружинники.

Дора снимает пенсне и начинает раздавать листовки.

– Когда приедете в деревню, начинайте с этой листовки ЦК – «К труженикам земли»… И каждый еще получит по десять экземпляров «Посевов бури»…

Аспазия хочет подойти к Доре, но не может пробраться сквозь толпу.

Чуть помедлив, поэтесса идет дальше. Мимо нее пробегает растрепанный Никаноров с запиской в руках. Он кричит, обращаясь к каким-то людям, стоящим у входа:

– Отправляйте подводу с патронами на Кокнес!.. Распоряжение Петериса!..

Где-то на улице вновь вспыхивает перестрелка. Аспазия вздрагивает и невольно останавливается.

Возле мраморной статуи стоит Приеде, перед ним громоздятся открытые ящики. Двое молодых рабочих достают из них маузеры, складывая оружие прямо на пол.

К этой группе подходят все новые и новые рабочие-дружинники.

Приеде делает пометку в лежащем на ящике списке.

– Проволочная фабрика «Тилава»!.. Витолс… Полонский… Берзиньш… Принимайте оружие и расписывайтесь…

Аспазия проталкивается к Приеде.

– Приеде!.. Где Райнис?

Приеде на секунду отрывается от списка.

– Не знаю, не видел… Спросите у Петериса.

Поэтесса нервно переспрашивает:

– А где Петерис?

Приеде молча показывает на лестницу.

По лестнице усталой походкой спускается Петерис в сопровождении пожилого батрака и подростка в больших сапогах.

Мальчик с обидой в голосе рассказывает:

– Мы из Добеле… Что ж нам дали?.. Всего двадцать винтовок…

Пожилой батрак тоже очень недоволен.

– И человека никакого не прислали… А мы что – барона своего свергли, имение пожгли… А что дальше делать, нам неизвестно.

Петерис подходит к Приеде.

– Приеде, пошли с ними в Добеле Мауриньша с джутовой фабрики и подкинь им два ящика гранат…

Аспазия спешит навстречу Петерису.

– Петерис…

Он встречает ее с немалым удивлением.

– Аспазия?..

– Петерис, я вас умоляю… Что с Райнисом?

– Не волнуйтесь, Аспазия, все в порядке…

Поэтесса пристально смотрит Петерису в глаза, пытаясь прочитать в них правду.

– Я только что была в редакции. Там все разгромлено.

– Да, я знаю.

– Ну, а где же Райнис?

Петерис отводит глаза в сторону.

– Он… он выполняет партийное поручение.

Аспазия тяжело вздыхает… затем с дрожью в голосе произносит:

– Ах, как я устала от этих постоянных конспираций!.. Вы знаете, у меня был обыск, перерыли все… И на даче тоже… Всюду ищут Райниса!.. Где он?

Петерис пытается ее успокоить.

– Я его жду. Он скоро будет здесь.

В фойе появляется Александров. Его правая рука висит на перевязи.

Александров замечает Петериса и направляется к нему, осторожно шагая мимо спящих дружинников.

– Петерис!

Тот кивает Аспазии.

– Одну минутку…

И, не обращая на нее больше внимания, он крепко пожимает здоровую руку подошедшего Александрова.

– Александров, здравствуй…

Аспазия, насупившись, прохаживается вдоль колонн.

Петерис и Александров садятся на подоконник.

Петерису не терпится узнать новости.

– Ну, что в Айзпуте?

Александров смотрит на санитаров, проносящих раненого.

– Пока держимся в округе… Но к ним подошла артиллерия…

Левой рукой он достает из кармана кисет.

– Набей-ка мне трубку… И рассказывай… Как дела?

Петерис неумело набивает трубку, просыпая махорку на пальто.

– Плохие вести, Василий… В Москве восстание подавлено – там, фактически, кончено.

Александров зажигает спичку и долго раскуривает трубку.

– А у нас?.. Что в Либаве?.. Тукум наш?

– У нас не намного лучше… В Либаве все подавлено, в Тукуме тоже…

Александров крепко задумывается.

Где-то невдалеке гулко грохает пушка.

С шумом распахиваются оконные рамы.

Большая хрустальная люстра, раскачиваясь, дребезжит под высоким потолком театрального фойе.

Петерис и Александров отходят от окна и безмолвно переглядываются.

Александров делает несколько сильных затяжек.

– Что будем делать, Петерис? Что решил Центральный Комитет?

Петерис произносит с большой силой:

– Сражаться до конца!.. Уйдем в подполье, в леса, в болота… И будем продолжать оттуда!

Александров удовлетворенно кивает головой.

– Да… только так!..

К ним подходит худенькая девушка с бумагами в руках.

– Товарищ Петерис, что делать с этим списком?

Он берет бумаги и просматривает их. Александров отходит к балюстраде.

И вдруг Александров замечает, что в фойе появился Райнис.

К поэту бросается обрадованный Никаноров, они останавливаются и оживленно беседуют.

Александров обращается к Петерису:

– Райнис… А как решился вопрос о Райнисе?

Петерис, продолжая подписывать бумаги, отвечает:

– Так, как мы говорили… Мы не имеем права рисковать его головой. Райнис у нас один…

Из-за колонн торопливо выходит Райнис.

– Александров… уже здесь?.. Петерис, все сделано!.. Мы перевели газету в подполье, и завтра «Циня» выйдет как ни в чем не бывало.

Это известие очень радует Петериса.

– Великолепно!!

Поэт наклоняется к Александрову.

– Здравствуй, Александров!

– Здравствуй…

– Ну, как рука?

– Как будто лучше.

Райниса не покидает возбужденное и приподнятое настроение.

– Хорошо, что я тебя встретил, Александров!.. Нам необходим материал об Айзпутском сражении. Ты должен срочно написать!

– Ладно.

К ним подбегает Дора.

– Здравствуй, Ян!

Поэт бережно обнимает сестру за плечи.

– Здравствуй, Дорочка!..

Затем он энергичным тоном обращается к Петерису:

– Вот что… Меня прислали за лозунгами для первой полосы. Дай скорее лозунги… и я бегу…

Петерис неожиданно его перебивает.

– Ян… ты должен тут задержаться.

– Зачем?

Снова раздается пушечный выстрел… Пушка стреляет уже ближе.

С треском вылетает несколько оконных стекол. Через раскрытую дверь фойе быстро выходит вооруженный отряд.

Из-за поворота балюстрады появляется Аспазия. Увидев мужа, она радостно вскрикивает:

– Ян!

Райнис поворачивается к Аспазии. У него на лице сложная гамма чувств – недоумение, радость, тревога… Он подбегает к жене, берет ее за руки.

– Дорогая, зачем ты здесь? Как ты сюда добралась?

Поэтесса не может скрыть своего волнения.

– Я тебя всюду ищу… Ах, знаешь, Ян…

Райнис показывает рукой в сторону лестницы.

– Подожди меня там…

В их разговор вмешивается Петерис.

– Нет, нет… На сей раз Аспазия нам не помешает… Ну, садись, Ян. Нам надо поговорить…

Поэт машинально садится на стул.

– Ты знаешь положение?

– Знаю. А в чем дело?

– Дело в том, что ты сегодня… уезжаешь за границу.

Райнис не верит своим ушам.

– Куда?

– В Швейцарию…

Поэт с возмущением оглядывается на Аспазию. Петерис перехватывает его взгляд.

– Нет, нет… Она тут не при чем… Есть партийное решение – Райнису немедленно выехать в Швейцарию.

Поэт поднимается со стула. Он все еще не понимает, что, собственно, происходит.

– Зачем?!

Петерис насильно усаживает его на место.

– Погоди, погоди… Садись!.. Тебя посылает ЦК для работы по изданию партийной литературы. Надеюсь, ты понимаешь, как это важно?.. В условиях, когда партия уходит в подполье…

Райнис смотрит на Александрова, как бы ища у него поддержки.

– Петерис! Я никуда не поеду!

Дора решает пустить в ход свое влияние на брата.

– Ян, послушай…

Он резко ее перебивает:

– Я ничего не хочу слушать!.. У нас есть газета, есть подпольная типография, и мое место здесь!.. Пошлите в Швейцарию кого-нибудь другого…

Петерис переглядывается с Александровым. Тот подходит ближе и просто говорит:

– Это ребячество, Райнис. Ты прекрасно знаешь, что у нас для этого нет более подходящего человека, чем ты.

Поэт в волнении шагает взад и вперед.

– Но как я там буду жить?.. Как буду писать?.. Вдали от вас… от моего народа… от моих читателей… На чужбине!! Нет, друзья…

Аспазия берет мужа за руку.

– Не волнуйся, Ян…

Райнис выпрямляется и твердо заявляет:

– Нет, друзья мои!.. Я никуда от вас не уеду!

Совсем близко, в нескольких десятках метров, трещат дружные ружейные залпы.

К Доре подходит худенькая девушка и молча передает ей паспорт.

Наступившее молчание нарушает суровый голос Петериса:

– Товарищ Райнис, ты член партии?

Райнис открыто смотрит в глаза Петерису.

Тот жестко добавляет:

– Партийная дисциплина обязательна и для поэтов!

Перестрелка становится все сильней, но никто не обращает на это внимания.

Дора протягивает брату паспорт. Тот берет его, медленно раскрывает.

– Арвид Наглиньш…

Поэт поднимает печальные, полные тоски глаза, глядит на Дору, на Петериса, на Александрова…