Текст книги "Избранные киносценарии 1949—1950 гг."

Автор книги: Александр Попов

Соавторы: Лев Шейнин,Владимир Крепс,Борис Горбатов,Петр Павленко,Владимир Алексеев,Михаил Маклярский,Фрицис Рокпелнис,Константин Исаев,Михаил Чиаурели,Михаил Папава
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 30 страниц)

Томительная пауза.

К у з ь м и н (горячо). Да. Вы – надежда Германии, но только не старой, фашистской, разбойничьей Германии. Вы – надежда новой Германии, миролюбивой и демократической. Долг и честь каждого немецкого школьника помогать строить эту новую Германию. Долг и честь каждого – уничтожить это фашистское воззвание своими руками… (пристально смотрит в сторону учителей) так, как это делают ваши учителя…

Под его взглядом учителя начинают рвать фашистские листовки.

К у з ь м и н. …как это делают наши американские гости.

Американские журналисты нехотя рвут листовки.

Джанет Шервуд, разрывая листовку, с восхищением смотрит на Кузьмина.

К у з ь м и н (разрывая листовку). …как это делаю я!

Школьники начинают рвать листовки.

Вальтер, кусая губы и сдерживая слезы, машинально рвет листовку.

На горизонте рушатся взрываемые здания военных заводов.

Немцы, работающие на разборке заводов, наблюдают за взрывами.

На развалинах лозунг: «Включайтесь в воскресники!»

Ш у л ь ц. Спокойно, господа! Это взрывают артиллерийский завод. Не отвлекайтесь от работы!

Начинает отбрасывать камни.

На участке, где укреплен лозунг «Все принимают участие в добровольном труде», работают двое: Шметау и какой-то оборванный старик.

Старик, отбросив камень, хватается за поясницу и, болезненно вздохнув, садится на камни рядом с расположившимся только что на отдых Шметау.

Шметау брезгливо отодвигается.

Старик – это мнимый Краус. Убедившись, что кругом никого нет, он обращается к Шметау:

К р а у с. Господин Шметау!

Шметау удивленно смотрит на Крауса.

Ш м е т а у. С кем имею честь?

К р а у с. Не узнаете?

Ш м е т а у (вглядевшись). Господин Шранк!

Ш р а н к. Тише, моя фамилия Краус!

Ш м е т а у. Вас просто узнать нельзя!

Шранк (задыхаясь от кашля). Я этого добиваюсь, я – Хельмут Краус! Политический заключенный, сидел в тюрьме. Красная Армия освободила меня вместе с антифашистами…

Ш м е т а у (запоминая ответы Шранка). Где вы сидели?

Шранк вынимает потрепанную бумажку из кармана пальто и передает Шметау.

Шранк. Вот документы. В концлагере Альтенштадта.

Ш м е т а у (разглядывая бумажку). За что вас преследовали?

Ш р а н к. За критику фашизма. Я пытался с ними бороться… (Кашляет.)

Ш м е т а у. Не волнуйтесь, все уже прошло. Я так счастлив, что вы живы. Мне теперь будет легче. Есть какие-нибудь указания?

Ш р а н к. Сделайте все, чтобы сорвать демонтаж русскими оптического завода, не допускайте, чтобы его взорвали.

Ш м е т а у. Простите, вы – один или у нас есть связи?

Шранк и Шметау. Мимо проходят работающие на воскреснике.

Ш р а н к. Моей дочери посчастливилось убежать от нацистов в Америку…

Ш м е т а у (наклонившись к Шранку). Как ее зовут?

Ш р а н к. Этого я еще не знаю…

Кузьмин и американские гости спускаются по каменным ступеням набережной к стоящему у пристани катеру Кузьмина.

К у з ь м и н. Прошу!

Группа гостей входит на палубу катера.

Катер медленно идет по Эльбе.

С берега доносится хор мужских голосов, поющих песню. Палуба катера. Кузьмин и Шервуд выходят из двери каюты. Слышны смех и звон посуды.

На палубе тихо, слышен далекий хор мужских голосов:

 
Повидали мы дальние страны,
Но в разлуке нам снятся всегда
Наши реки, березы, поляны
И под красной звездой города.
 

Ш е р в у д (слушая песню). Какая таинственная и сильная мелодия! О чем они поют?

К у з ь м и н. Они воевали несколько лет… У каждого из них на родине остался дом, любимая работа… семья… мать…

Ш е р в у д (дрогнувшим голосом). Отец…

К у з ь м и н. Что с вами?

Ш е р в у д. Я потеряла отца в эту войну. Двенадцать лет назад мне посчастливилось спастись от нацистов и бежать в Америку… Я – бывшая немка. Но мой отец остался в этом аду. Он, наверное, погиб… (На глазах у нее слезы.) Шесть лет я не получала от него писем. С его политическими убеждениями он не мог молчать…

К у з ь м и н. Где он жил?

Ш е р в у д. Здесь, в Альтенштадте, на вашем берегу.

К у з ь м и н. Может быть, он жив. Как его фамилия?

Ш е р в у д. Краус, Хельмут Краус.

К у з ь м и н. Где-то я слышал эту фамилию.

Ш е р в у д. Что вы говорите?

К у з ь м и н. Успокойтесь, разумеется, мы поможем вам.

Появляется Хилл с бокалом в руках. Шервуд отходит.

X и л л. Никита Иванович, не заглянуть ли нам в нашу курилку?

К у з ь м и н. Всегда рад.

X и л л. Никита Иванович, я давно хотел поговорить с вами. Вы здесь развернули дьявольскую работу, восстанавливаете все школы, печатаете новые учебники. На кой вам чорт все это нужно? Да неужели вас в самом деле интересуют немцы и их судьба?

К у з ь м и н. Да! Меня в самом деле интересуют немцы и их судьба.

X и л л. Хм, а мне лично на них наплевать. Ведь вам же приходится чертовски много работать! Когда же вы будете отдыхать? Ведь жизнь уходит, когда же вы будете жить?

К у з ь м и н. Видите ли, Джемс, это все зависит от того, как понимать слово «жить»!

X и л л (смеясь). Ха-ха, Никита Иванович, вы меня начинаете агитировать.

Оба оглядываются на крики и голоса журналистов.

Хилл, смеясь, поднимается.

Американские гости с шумом выходят из дверей кабины… Шервуд подходит к Кузьмину.

Ш е р в у д (с грустным выражением лица). Ах! Господин майор! Вы вселили надежду в мою душу: я всю жизнь буду вашим другом. Я не забуду вашей доброты, вашего участия. (Протягивает Кузьмину бутон розы.) Примите этот подарок в знак уважения, благодарности и любви.

Шервуд передает Кузьмину розу и сходит на берег.

Стихает песня.

Сад у дома Дитриха.

Кузьмин, взяв Вальтера под руку, подводит его к садовой скамейке.

К у з ь м и н. Скажи мне, Вальтер, кроме тех стихов, которые ты читал на открытии школы, ты еще знаешь какие-нибудь? Про птиц, про природу (Кузьмин берет из вазочки розу), про цветы ?

Играет с котенком, дразня его розой.

Вальтер напряженно припоминает.

В а л ь т е р. Про цветы? Слушаюсь, господин майор!

 
Если ты настоящий солдат,
Если ты со смертью на ты,
Улыбнись, проходя сквозь ад,
Сапогом растопчи цветы!
 

К у з ь м и н. Спасибо, Вальтер. Но есть ведь и совсем другие стихи на свете. Хочешь, я тебе прочту:

 
В красавицу розу влюблен мотылек,
Он долго кружит над цветком,
А жаркое солнце его самого
Ласкает влюбленным лучом.
 

Во время чтения Кузьмина в глубине сада появляется Дитрих. Он внимательно слушает.

В а л ь т е р. Кто написал эти стихи?

К у з ь м и н. Гейне. Был такой немецкий поэт Генрих Гейне.

В а л ь т е р. В первый раз слышу, господин майор.

Дитрих задумчиво уходит во флигель.

Комната во флигеле. Сидят Эрнст Шметау и Эльза. Входит Дитрих.

Э л ь з а. Что с тобой, папа?

Д и т р и х. Ничего. Просто я не совсем понимаю его.

Э л ь з а. Кого?

Д и т р и х. Господина майора… Только что он читал Вальтеру стихи… Гейне «В красавицу розу влюблен мотылек».

Дитрих, Эльза и Шметау.

Ш м е т а у. А вы начинаете влюбляться в русских, папа!

Д и т р и х. Не говори глупостей! Я пытаюсь их понять.

Ш м е т а у. Когда начнется война, американцы повесят вас на первой сосне! Если бы вы отдали американцам ваши патенты оптики, они бы поставили вам золотой памятник при жизни… Но вы собираетесь передать их русским.

Д и т р и х. Я всегда, Эрнст, считал, что у тебя в мозгу максимум две извилины…

Ш м е т а у. Вы выслуживаетесь перед русскими…

Д и т р и х. Негодяй!

Ударяет Шметау по лицу.

Эльза испуганно закрывает окна и двери, чтобы шум ссоры не был услышан Кузьминым.

В саду Кузьмин и Вальтер на скамейке.

К у з ь м и н (продолжая беседу). Поговорим, Вальтер, как мужчина с мужчиной. Ведь ты уже не маленький. (Вынимает из кармана фашистскую листовку.) Откуда появилась в школе эта гадость?

Вальтер молчит, затем отвечает смущенно:

– Я вам не скажу.

К у з ь м и н. Это твое дело, как хочешь!

Подходит взволнованный Дитрих.

Д и т р и х (подойдя к Кузьмину). Господин комендант, я хочу вам сказать… Я согласен быть бургомистром.

Плакат с портретом Дитриха. Надпись над портретом: «Голосуйте за кандидата на пост бургомистра города Альтенштадта от социалистической и коммунистической партий и христианского союза».

Маленький митинг.

Фишер, яростно размахивая руками протестует против чего-то.

Толпа у ратуши, возбужденная, оживленная. Над толпой выборные плакаты, с балкона говорит социалист.

Урна. Опускаются бюллетени.

Дощечка на двери:

Бургомистр города Альтенштадта

Отто Вольфганг Дитрих

Дитрих, опрятно одетый, выбритый, сидит за столом бургомистра, смотря на лежащие перед ним карманные часы и слушая их звон.

Дитрих, задумавшись, что-то вспоминает. За его спиной медленно открывается дверь. Входит его сын – Курт Дитрих.

К у р т. Вы меня звали, отец?

Дитрих захлопывает крышку часов.

Д и т р и х (строго). Господин заместитель бургомистра! Я вынужден был вас вызвать. Вы омрачаете праздник немецкого народа. С чего вы начали свою деятельность?

К у р т. Что случилось?

Д и т р и х. Только что меня поздравляли профессора университета, они сообщили мне, что вы уволили лучших и старейших.

К у р т. Вы говорите о докторе Шведлере и магистре Кнопфке? Да, я уволил их, господин бургомистр.

Д и т р и х. Ими гордится не только наш университет…

К у р т. Но и нацистская партия!

Д и т р и х. Мне нет дела до их партийности!

К у р т. В этом ваше несчастье, отец! И не только ваше. Эта обывательская слепота позволила нацистам довести Германию до трагедии.

Д и т р и х. Шведлер и Кнопфке – люди науки!

К у р т. Но их наука служила фашизму.

Д и т р и х. Это неправда! Я отменяю ваше решение и доложу об этом господину Кузьмину.

Дитрих уходит, хлопнув дверью.

Часы на столе от удара двери открываются. И вновь слышится сентиментальная мелодия. Курт садится на кресло отца, смотрит на часы, оглядывается на дверь, задумывается, затем решительно захлопывает крышку часов.

Музыка прекращается.

Приемная бургомистра.

На скамьях – группа ожидающих приема. Среди них – Шметау.

Взволнованный Дитрих выходит из двери своего кабинета. Навстречу ему вскакивает Шметау, берет его за руку, отводит в сторону.

Ш м е т а у. Произошло ужасное несчастье!

Д и т р и х. В чем дело?

Ш м е т а у. Вам надо немедленно вернуться домой!

Д и т р и х (раздраженно). Что случилось?

Ш м е т а у. Патенты…

Д и т р и х. Что?!

Ш м е т а у. Патенты исчезли!

Дитрих схватывает Шметау за воротник.

Д и т р и х. Это ты… Это вы…

Ш м е т а у. Я думаю, что они обманули вас… Это – они! (Кивает головой.)

Дитрих опускает руки. На его лице выражение горя.

Квартира Дитриха. Среди разрушенных книжных полок – открытый сейф, в котором нет портфеля с патентами.

Г о л о с  Ш м е т а у. И вы верите большевикам? Полюбуйтесь. Майор Кузьмин нагло обманул вас. Они украли ваши патенты, как украли наши заводы, наше могущество, нашу независимость.

Перед пустым сейфом – Дитрих, Шметау, Эльза, Вальтер.

Д и т р и х. Этого не может быть! Это невероятно!

Уходит из библиотеки.

Улица перед домом Дитриха. Дитрих, выйдя из калитки, не замечает стоящего на улице Фишера, проходит мимо него.

Фишер нагоняет Дитриха.

Ф и ш е р. Что с вами, господин Дитрих?

Д и т р и х. Огромное несчастье! У меня украли патенты.

Ф и ш е р. Я вас предупреждал, что с русскими нельзя иметь дело.

Д и т р и х (теряясь). Что делать?

Ф и ш е р. Есть единственный выход!

Д и т р и х. Какой?

Фишер, поддерживая ослабевшего Дитриха, уводит его в расщелину каменных развалин, помогает ему сесть на груду обломков.

Ф и ш е р. Бежать, бежать к американцам на тот берег. Там истинная демократия! Там свобода…

Д и т р и х. Но я бургомистр, меня выбрал народ!

Ф и ш е р. Тем лучше!

В темноте вспыхивает неоновая реклама: «Золотой берег» – ночной клуб.

Слышится визгливый фокстрот:

– Би-Би-Бизония, моя Бизония…

Витринное окно клуба с надписью: «Только для американцев». В клубе – дым коромыслом.

Прыгающие парочки танцующих.

Второе окно клуба. Разбитое стекло, плакат:

«В американский клуб разрешается вход девушкам любой национальности. Требуются две справки: первая – о политической благонадежности; вторая – об отсутствии венерических болезней».

У входа – два американских солдата в белых касках и гетрах со знаком «Милитари Полис» (эмпи) проверяют справки и пропускают посетителей в дверь.

Мимо проходят мрачные, угрюмые фигуры немцев. Два старых интеллигента задержались у входа.

Неожиданно на них выливается ушат помоев. Немцы, вскрикнув, смотрят вверх.

Над неоновой рекламой «Золотой берег» – разрушенное окно, у которого собралась группа американских солдат. Они покатываются со смеху, готовясь вылить еще один ушат помоев на прохожих.

Слышно пение:

– Би-Би-Бизония, моя Бизония…

Облитые помоями немцы отбегают от кафе, останавливаются, смотрят на идущих по тротуару, широко открывают глаза и удивленно говорят:

– Господин Дитрих! О, господин Дитрих!

Дитрих и Фишер в сопровождении двух «эмпи» удивленно наблюдают происходящее. Фишер подталкивает Дитриха, и старик, опустив глаза, идет дальше.

Полутемная комната.

Горит настольная лампа.

Светится работающий радиоприемник.

Кузьмин сидит около радио со стаканом чая.

Московское радио передает песни по заявкам радиослушателей.

 
Слышен голос отчизны родимой
От свободных просторов вдали,
Ничего нет на свете любимей,
И дороже советской земли.
 

Г л у х о в. И вы поверили, товарищ майор, этому Дитриху?

К у з ь м и н. Да, поверил.

Г л у х о в. Но ведь он же наш противник, он сам прямо заявляет об этом. Я вас не понимаю!

К у з ь м и н. Вот и хорошо, что сам заявляет. Значит, говорит то, что думает.

Г л у х о в. А вот теперь он покажет свое настоящее лицо на том берегу.

К у з ь м и н. Он вернется!

Г л у х о в. Сомневаюсь!

Из радиоприемника слышится пение:

 
Ничего нет на свете красивей,
Ничего нету в мире светлей
Нашей матери гордой России,
У которой не счесть сыновей.
 

В бинокль видны темные очертания развалин американского берега с яркими рекламами ночных кабаков; все остальные жилые здания погружены в темноту.

Над хаосом тревожных, разгульных звуков ночной Бизоний – воркующий голос американского диктора:

– Америка – страна подлинной демократии. И она охотно передает Европе свои достижения, свои идеалы, свой образ цивилизованной жизни.

Ночной клуб «Аист». Из дверей клуба двое американских солдат выбрасывают на тротуар избитого негра в форме американского солдата. Его лицо и голова разбиты в кровь, но тяжелые армейские ботинки продолжают ударять в грудь, живот, голову.

Г о л о с  С Ш А. Президент Трумэн сказал сегодня, выступая в сенате: «В Соединенных Штатах нет расовой дискриминации!» Президент Трумэн подчеркнул, что все национальности, живущие под американским флагом, пользуются полной свободой…

По лицу негра ударяет ботинок солдата «Милитари Полис» в белой гетре. Эту гнусную сцену наблюдает молчаливый, угрюмый Дитрих. Фишер подталкивает его.

Ф и ш е р. Господин Дитрих! Ну, вот мы и в Америке!

Стоящий спиной американский солдат замечает Дитриха и Фишера. Он замахивается стеком.

С о л д а т. Назад! Немцам прохода нет.

Среди развалин немецких домов – наскоро сколоченные бараки и подремонтированные помещения, напоминающие времена «золотой лихорадки», когда обезумевшие от возможного обогащения золотоискатели неистовствовали в притонах Клондайка.

Множество кабаков, и у каждого входа – драка, хохот, свист, фигуры пьяных, которые еле стоят или уже лежат в лужах.

По улице идут Дитрих и Фишер.

Вспыхивают вывески: «Аист», «Золотая лихорадка», «21» (названия американских ночных клубов).

Но вот открывается темное здание магазина для немцев. Дитрих останавливается, смотрит.

Горят керосиновые фонари, освещая над входом вывеску: «Баттер центер» (обменный пункт).

От двери тянется большая очередь истощенных немцев, с ночи ждущих открытия магазина. Каждый из стоящих в очереди держит в руках какой-либо антикварный предмет: картину, вазу, мраморную статуэтку, бюст Бетховена, хрустальную люстру.

Некоторые немцы сидят на раскладных стульчиках, жуют завернутое в бумажки жалкое подобие еды.

Подойдя к одному из немцев, стоящих в очереди, Дитрих спрашивает:

– Извините, что здесь такое?

Н е м е ц. Обменный пункт. (Горько улыбаясь, показывает на картину, которую он держит в руках.) Меняем немецкую культуру на американские бобы и сигареты.

Передача «Голоса Америки» плывет над очередью.

Г о л о с  А м е р и к и. США стоят на страже свободной коммерческой торговли, свободной деятельности во всем мире!

Н е м е ц (продолжая усмехаться). Обмен вполне справедливый. Одна банка бобов за одну Мадонну, пачка сигарет за бюст Бетховена. Но кушать – надо.

Раздается резкий гудок автомобиля. Немцы разбегаются, Дитрих бросается в сторону, прижимаясь к стене.

Поблизости от Дитриха останавливается машина генерала Мак-Дермота. Рядом с ней – «Джипп» капитана Кимбро.

Из радиоприемника в машине Кимбро слышна пошлая фокстротная музыка с присвистом и женским визгом.

Пьяный Кимбро «выскакивает из «Джиппа» и открывает дверь генеральской машины.

Выходит жена генерала Мак-Дермота. Позади генеральского автомобиля уже остановились «студебекеры», груженные ящиками, на которых яркие наклейки: «Сигареты «Честерфильд», «Сигареты «Кэмэль», «Сигареты «Лайки Страйк».

Из дверей магазина выходит несколько американцев в штатском.

П е р в ы й  а м е р и к а н е ц. Добрый вечер, миссис Мак-Дермот! Как здоровье генерала?

М и с с и с  М а к-Д е р м о т. Скажите, Томми, как идут дела?

В т о р о й  а м е р и к а н е ц. Терпимо, миссис Мак-Дермот, вполне терпимо, хрусталь брать перестали, сегодня только саксонский фарфор и баккара в серебре.

М и с с и с  М а к-Д е р м о т. Но, Томми, мне не нужен больше фарфор, пожалейте этих бедных немцев, оставьте им хоть посуду. (Смеется.) Берите золото, меха, произведения искусства, полегче весом, чтобы не перегружать самолет, а то может лопнуть наш воздушный мост через океан. (Все смеются.) Самолеты доставили новую партию сигарет. Генерал запретил другим торговлю ими, и мы имеем возможность считать сигарету не по 6, а по 8 марок за штуку.

Дитрих, прижатый к стене грузовиками, из которых американские солдаты выгружают ящики с сигаретами, унося их в дверь обменного пункта, наблюдает за тем, как из магазина выносят обмененные у немцев вещи и нагружают ими грузовики.

Пробегает растрепанная, дрожащая от страха красивая молодая немка.

Дитрих отступает в темноту ниши.

Следом за немкой бежит пьяный, возбужденный капитан Кимбро.

Дитрих поправляет сбитую с него шляпу и съехавший на сторону галстук.

Кабинет генерала Мак-Дермота.

Мак-Дермот, подымаясь из-за стола, говорит тоном, не допускающим возражений:

– Вы получите много долларов, паек американскими продуктами. Такие оптики, как вы, очень нужны Америке, господин инженер! Я говорю это вам, я, Мак-Дермот, член правления американского оптического концерна в Германии.

Дитрих перед столом генерала.

Д и т р и х. Что же я должен делать?

М а к-Д е р м о т. Вы будете руководителем лаборатории авиационных и артиллерийских прицелов.

Д и т р и х. Но разве война не окончена, господин генерал, и разве немецкие оптические заводы уже принадлежат американскому концерну?

М а к-Д е р м о т. Да, мы приобрели эти заводы. Старая война окончилась. А теперь новая война, война с коммунизмом! Разве вы, настоящий немец, не хотите бороться с коммунизмом? Вы знаете, что таксе план Маршалла? Мы предоставим вам огромные возможности, лаборатории таких масштабов, какие вам не снились при Гитлере, господин инженер.

Д и т р и х. У меня другие сны, господин генерал. Мне снится мир, и этот сон о мире видят миллионы людей, миллионы немцев!

М а к-Д е р м о т (смеясь). Ну, что же, у нас свобода сновидений, господин Дитрих. Но реальная жизнь часто не похожа на сны.

Позади генерала Мак-Дермота знакомая картина «Похищение Европы».

Телефонный звонок.

Мак-Дермот берет трубку.

М а к-Д е р м о т. Да, слушаю… Мне не нужны их паршивые марки, я их печатаю сам. Рубите лес. Рубите, и мы продадим его англичанам…

Митинг социал-демократов. На развалинах фашистского памятника немецкие жители Бизоний слушают выступление Фишера.

Ф и ш е р. Мы в Германии можем и должны быть социалистами, но мы не можем быть коллективистами, мы не можем поддерживать передачу заводов и фабрик, принадлежащих уважаемым немцам, в руки рабочих.

В стороне от митинга – отдельная группа.

Это мрачный, ушедший в себя Дитрих и рядом с ним несколько немецких инженеров. Среди них те, на которых выливали помои из окна клуба «Золотой берег».

Ф и ш е р. Если мы здесь, на Западе, станем слабыми, то мы растворимся в миллионных массах Востока, тогда будет уничтожена историческая культура Запада и придет конец мечте о цивилизованной Европе.

Жидкие аплодисменты.

Фишер похож на хищную птицу. Все его манеры напоминают бесноватого «фюрера». Он кричит резким пронзительным голосом, брызжет слюной, действуя на слушателей болезненной манерой фанатика.

П е р в ы й  и н ж е н е р. Американцы приказали мне сегодня вечером взять чемодан, вещи и явиться на аэродром.

В т о р о й  и н ж е н е р. Они отправляют нас в Америку, а наши дети, семьи?

П е р в ы й  и н ж е н е р. Они даже не спросили моего согласия, они обращаются с нами, как со своими неграми.

Т р е т и й  и н ж е н е р. Они заставят нас в Америке делать то же самое, что заставлял нас здесь делать Гитлер.

Д и т р и х (резко подымая голову). Вам надо перебраться на тот берег!

Инженеры повернули головы к Дитриху:

– К большевикам?

Д и т р и х. На берег демократической Германии!

Инженеры переглядываются.

П е р в ы й  и н ж е н е р. Но там диктатура коммунистов!

В т о р о й  и н ж е н е р. Там тоталитарная система!

Т р е т и й  и н ж е н е р. Господин Дитрих, вы понимаете, что вы говорите?

Ф и ш е р. Я никогда не вернусь на советский берег. Там – ужас и кошмар! Там подавление свободы, унижение личности и уничтожение частной инициативы!

Инженеры поворачиваются в сторону говорящего Фишера.

Д и т р и х. Это – ложь! Даю вам слово, господа, что Фишер подлец и агент врагов Германии. Теперь я все понимаю! Наш дом на том берегу!

Решительно и сурово лицо Дитриха.

Дитрих и группа инженеров идут по лесной дороге. Вокруг американские солдаты рубят лес, валятся вековые деревья древнего парка.

Инженеры, идущие вслед за Дитрихом, стиснув зубы, сдерживают свой гнев.

Группа людей проходит через поляну. Свежие пни на месте бывшего леса.

Здание советской комендатуры Альтенштадта.

Входит усталый Дитрих в мокром, грязном костюме с растрепанными волосами, но решительный и бодрый.

Садится на скамью.

Вслед за Дитрихом входит Курт. Увидев отца, отворачивается, намереваясь пройти мимо.

Д и т р и х. Курт!

К у р т (подходя к Дитриху). Слушаю вас, господин бургомистр.

Дитрих берет его за рукав и сажает рядом с собой.

Д и т р и х. Скажи мне, Курт, ты в самом деле веришь, что русские хотят единства нашего народа?

К у р т. Верю. У русских слово не расходится с делом!

Дитрих пристально смотрит в глаза Курту. Затем встает и молча обнимает сына.

К у р т. Как хорошо, отец, что вы вернулись, что не остались на том берегу.

Через приемную в кабинет проходит Кузьмин в сопровождении Глухова и Егоркина. Курт и Дитрих не замечают их.

Кабинет Кузьмина. Глухов докладывает:

– Товарищ майор! С Дитрихом с того берега переправилась группа людей.

К у з ь м и н. Кто они?

Г л у х о в. Инженеры оптического концерна. Вот они. (Показывает в окно.)

Кузьмин смотрит в окно. У восстанавливаемого памятника Гейне, на садовой скамье, сидит группа инженеров с чемоданами и узелками. Они с любопытством смотрят на восстановление памятника.

Дежурный лейтенант распахивает дверь из приемной в кабинет коменданта.

В дверях появляется Дитрих.

К у з ь м и н. Доброе утро, господин Дитрих.

Д и т р и х. Здравствуйте, господин комендант. Я вернулся.

К у з ь м и н. Где вы были?

Д и т р и х. Совершал загородную прогулку… знакомился с американской демократией.

К у з ь м и н. Ну и как?

Д и т р и х. Я вернулся на ваш берег. Со мной вернулась группа ученых-инженеров. Я прошу принять их. Мы хотим быть с демократией.

К у з ь м и н. Очень рад, господин бургомистр!

Е г о р к и н (входя). Товарищ майор – американцы!

К у з ь м и н (тяжело вздохнув). Проси.

Д и т р и х. Я буду у себя.

Уходит в маленькую дверь.

В кабинет врывается радостная заплаканная Джанет Шервуд, она ведет за руку своего «отца».

Ш е р в у д (растроганно). Господин майор!.. Я счастлива! Только что я встретила своего бедного отца! Я хочу поблагодарить вас за теплое участие.

Ш р а н к. Я тоже, господин майор!

К у з ь м и н. Прошу!

Шранк садится.

К у з ь м и н. А ведь я вас помню! Господин Краус?

Шранк, сдерживая волнение, выжидательно смотрит на Кузьмина.

К у з ь м и н. Я помню, как мы освобождали вас из тюрьмы.

Ш р а н к (обрадованно). Да, да! Ваша любезность ко мне!!

Ш е р в у д. Какое счастливое совпадение! Отец жив и, оказывается, вы освободили его из тюрьмы, мой майор!

К у з ь м и н. Да, удивительное совпадение!

Ш е р в у д (подходя к нему). Вы помогли мне найти моего бедного отца, и я никогда не забуду этого.

Ш р а н к. Мы всегда будем помнить вас, господин майор.

Ш е р в у д. Господин майор! Нельзя ли оформить выезд моего отца? У меня в Америке дела, я так тороплюсь. Нам хотелось бы выехать вместе.

К у з ь м и н. Я дам распоряжение, но пропуск будет оформлен только завтра.

Пишет распоряжение о выдаче пропусков.

К у з ь м и н. Прошу одну минуточку подождать, я сейчас поставлю печать.

Кузьмин выходит в приемную, снимает телефонную трубку.

К у з ь м и н. Товарищ Берендей? Она нашла своего отца, да… подозрительно. Старику пропуск могу задержать до завтра. Договорились. Хорошо.

Краус и Шервуд сидят, задумавшись и насторожившись.

Ш р а н к. Мне не нравится эта пауза.

Ш е р в у д. Перестаньте нервничать, отец, майор такой милый, все будет хорошо. Завтра мы встретимся с вами на том берегу Эльбы.

Входит Кузьмин.

К у з ь м и н. Вот разрешение, завтра вы можете получить пропуск и выехать через советский понтонный мост.

Ш е р в у д. Благодарю вас (достает из сумочки конверт). Да, я совсем забыла. Господин майор, я привезла вам пригласительный билет от майора Хилла, который просит вас непременно прибыть завтра на американский бал по случаю национального праздника.

Кузьмин, подходя к столу, берет пакет.

К у з ь м и н. Благодарю, я приеду. (Обращается к Краусу.) У вас много вещей?

Ш р а н к. Что вы? У меня только один маленький чемодан.

Какие-то развалины. На камнях стоит чемодан. Шметау открывает его крышку. Он кладет в чемодан портфель Дитриха с патентами, закрывает его, пачкает чемодан, чтобы придать ему более изношенный вид.

Шульц наблюдает за Шметау, прячась за развалинами.

Осмотревшись по сторонам, Шметау выходит на улицу.

Шульц подбегает к телефонной будке.

Ш у л ь ц. Товарища Курта!

Смотрит на улицу и замечает Шметау, гуляющего с чемоданом не тротуару.

Около Шметау останавливается старенький «Оппель». Шранк, приоткрыв дверцу машины, делает знак Шметау. Шметау спокойно подходит к машине, открывает крышку багажника и кладет в него чемодан. Так же спокойно захлопывает крышку багажника.

Шульц бежит навстречу «Оппелю».

«Оппель» трогается и, набирая скорость, едет навстречу Шульцу по узкому проезду между грудами развалин.

Шульц останавливается в узком проезде, преграждая «Оппелю» путь.

Ш у л ь ц. Остановитесь, остановитесь!

Шранк за рулем в «Оппеле». «Оппель» на полном ходу сбивает Шульца и сворачивает за угол, скрываясь за грудами развалин.

Прохожие подбегают к Шульцу, лежащему без сознания. Подходит и как бы ничего не понимающий Шметау.

Прохожие подымают смертельно раненного Шульца.

Подъезжает машина, из которой выскакивают капитан Глухов, Курт и Кузьмин.

Курт наклоняется над Шульцем.

Умирающий Шульц с трудом открывает глаза и, собрав последние силы, показывает на Шметау.

Ш у л ь ц. Он и Шранк.

Шульц снова теряет сознание.

Глухов свистит.

Г л у х о в. Сержант, слева.

Бойцы преграждают путь убегающему Шметау.

Шметау поднимает руки.

«Оппель» Шранка тяжело взбирается по насыпи и выезжает на широкую автостраду. Шранк управляет машиной, напряженно глядя вперед.

С американского берега на мост въезжает машина Кимбро. Из машины появляется Перебейнога.

Со стороны советского берега приближается машина Шранка.

Она пытается проехать советский караул.

Советский часовой останавливает машину.

На мосту белая пограничная полоса.

Передние колеса машины Шранка, переехав пограничную полосу, останавливаются.

Машина передними колесами стоит в американской зоне, задними колесами – в советской.

К машине для проверки документов подходят советские пограничники.

С американской стороны приближается представитель американской военной полиции.

Подъезжает машина Кузьмина и проскакивает на нейтральный участок. Кузьмин выходит из машины.

Его окружают американские пограничники. Кузьмин предъявляет документы.

Шранк, заметив Кузьмина, нажимает стартер своего «Оппеля», включает скорость и медленно передвигается в американскую зону, пересекая черту.

Перебейнога замечает маневр Шранка.

Кузьмин, оставив документы американцам, устремляется к машине Шранка.

В это время Перебейнога, как бы в шутку, изо всей силы толкает в буфер маленький «Оппель» Шранка, и он откатывается обратно за черту, на советскую зону.

Американский солдат дает свисток.

Ш р а н к (выходя из машины). Я требую убежища! Это – американская зона!

К у з ь м и н. До американской зоны метра полтора!

П е р е б е й н о г а. Тут и до двух наберется!

А м е р и к а н с к и й  о ф и ц е р. О’кэй! Не будем спорить. (Достает рулетку и начинает измерять.)

К багажнику машины Шранка подходят советские офицеры. Они быстро открывают багажник и вынимают из него знакомый чемодан с патентами.

Американский офицер измеряет расстояние от пограничной черты до колес машины Шранка…

О ф и ц е р. Ровно 140 сантиметров до границы Соединенных Штатов!

К у з ь м и н (указывая на Шранка). Этот человек – военный преступник!

К у р т (подойдя к Кузьмину). Кроме того, он пытался убежать, чтоб уклониться от ответственности за убийство.

Е г о р к и н (подойдя к Перебейноге). Здорово, Герасим! Что тут за ассамблея?

П е р е б е й н о г а. Наше дело маленькое… трошки помог твоему начальнику, метра на полтора. (Лукаво подмигивает.)

Г л у х о в (подходя к Кузьмину). Товарищ майор, майор Берендей просит вас.

Кузьмин идет в сторону офицеров.

Майор Берендей открывает чемодан, разбирает его содержимое. Подходит Кузьмин.

К у з ь м и н. Здравствуйте, товарищ Берендей!

Берендей поворачивается к Кузьмину.

Б е р е н д е й. Товарищ Кузьмин, вот те самые патенты и тот самый Шранк, которых мы искали.

К у з ь м и н. Очень хорошо. Действуйте дальше!

Б е р е н д е й. Есть!

К у з ь м и н. Егоркин! Едем к американцам!

Среди руин пустынной, обожженной войной земли, возвышается резиденция американской военной администрации.

Танцевальный зал. Крикливым воплем заканчивается танец «Буги-Буги».