Текст книги "Избранные киносценарии 1949—1950 гг."

Автор книги: Александр Попов

Соавторы: Лев Шейнин,Владимир Крепс,Борис Горбатов,Петр Павленко,Владимир Алексеев,Михаил Маклярский,Фрицис Рокпелнис,Константин Исаев,Михаил Чиаурели,Михаил Папава
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)

Машина Марты рванулась вперед.

– Очень неприятная история! – Хейвуд злобно смотрел на окружающих.

Гарви повернулся к Шелленбергу:

– Извольте ее немедленно схватить. А, чорт! Она слишком много знает!

– Не бойтесь, – Кальтенбруннер презрительно посмотрел на Гарви, – она не уйдет.

К шарфюреру Бергу подъехала автомашина. Он на ходу вскочил на подножку. Набирая скорость, его машина быстро скрылась вдали.

Огромный тяжелый «Майбах» несся по пригородному шоссе на предельной скорости. Так Марта не ездила еще ни разу. Эсэсовская пилотка сброшена, светлые волосы слегка растрепались, глаза сузились, рот сжат в прямую твердую линию.

Когда мимо «Майбаха» замелькали и, приплясывая, пронеслись первые дома пригородов, из-за угла, чуть-чуть опоздав, вынесся отряд мотоциклистов и круто притормозил. Автоматные очереди исполосовали бок «Майбаха», но тяжелая машина успела проскочить.

Мотоциклисты понеслись вслед за ней. Из-за того же угла вывернулась и помчалась вслед за мотоциклистами гоночная машина, в которой стоял Кальтенбруннер, уцепившись руками за ветровое стекло.

«Майбах» кружил по узким улицам предместья. Марта видела, что уйти вряд ли удастся. Она круто свернула, «Майбах» перевалил через битый кирпич каких-то развалин и выехал на новую улицу.

Из засады выскочила другая автомашина с гестаповцами. Ветровое стекло пробили автоматные очереди. Снова поворот. Снова автоматные очереди. Ветровое стекло «Майбаха» пробито во многих местах. Сзади мчатся мотоциклисты и легковые машины с гестаповцами.

Впереди горит большой дом. Результат недавней бомбежки. Марта опустила голову на руки. Застывшим взглядом она смотрела вперед. На лице спокойная решимость. «Майбах» врезается в горящий дом. Столб пламени и густые клубы дыма взметнулись к небу.

Поздний вечер. В спокойном квартале Ванзее, в вилле, некогда занимаемой американцами, царит тишина. Решетчатые ворота полуоткрыты, улица безлюдна.

Маленькая машина медленно проехала по улице и свернула в ворота. Здесь она остановилась. Из машины вышел майор «люфтваффе». Надвинув козырек фуражки на лоб, он взбежал по ступеням и скрылся в доме.

Дом пуст. Сквозь разбитые стекла врывался ветер и гулял по пустым комнатам, шевеля обрывки бумаг.

Майор пересек вестибюль, поднялся наверх и прошел через комнаты уверенными шагами человека, которому дом давно и хорошо знаком. Он вошел в комнату, где Марта фотографировала документы, огляделся. Потом прошел в гостиную, открыл тайник, в небольшом углублении которого лежали три катушки пленки, прикрытые квадратиком бумаги. Сунул катушки в карман, зажег фонарь, поднес бумагу к глазам.

Прочитав ее, майор снял фуражку. Это Дементьев. У него были глаза человека, который испытывает сильную боль. Жесткая складка вокруг рта углубилась и стала еще резче.

В зашифрованной столбиками цифр записке было написано: «К сожалению, удалось снять не все. И все же я осталась не напрасно. Вы убедитесь в этом, когда проявите пленку. Думаю, что все кончится благополучно. Если нет, обнимаю вас всех. Всех наших людей, каких вы увидите. Всех наших милых людей, которые будут счастливы. Маша».

Большая твердая рука, державшая записку, задрожала и опустилась.

Наступил долгожданный День Победы – 9 мая 1945 года.

Площади городов всего земного шара заполнили ликующие толпы. Празднично одетые люди, возбужденные, словно охмелевшие от радости, встречались, целовались и плакали. Советские люди стекались на Красную площадь под седые стены Кремля.

Люди плясали на улицах Парижа, на площадях Нью-Йорка и Лондона. Человечество праздновало окончание самой страшной войны, какую оно знало. Наконец-то фашизм был разбит.

Гул ликования доносился сквозь зеркальные окна в комнату, где находились Черчилль и Роджерс.

Черчилль опустил круглую, поросшую старческим пухом голову на грудь. Он мрачен, почти подавлен.

– Мне непонятно ваше мрачное настроение, сэр, – удивленно произнес Роджерс. – Все-таки мы выиграли эту войну.

Голова Черчилля медленно закачалась.

– Не мы выиграли эту войну, – глухо сказал он, – а русские. Мы плохо воевали. Мы по открытым дорогам тащились по десяти миль в сутки. Мы ждали, когда нам подвезут коньяк и публичные дома.

– Мы всегда плохо воюем и всегда выигрываем войны, – спокойно сказал Роджерс.

Черчилль покачал головой:

– Но не на этот раз. Россия должна была исчезнуть, уничтожиться в результате этой войны. Она уже истекала кровью, но не рухнула, а стала сильнее, чем когда-либо. И это не все. Балканы поняли, что могут обойтись без нас. И это еще не все… Мне страшно подумать о Китае, о Бирме, об Индии…

– Что вы, сэр?

Черчилль воткнул в рот сигару и начал ожесточенно жевать ее:

– Плохая война! Плохой, неудачный мир!

За окнами кабинета бушевало человеческое море. Несмотря на толщину стен, выкрики проникали в комнату.

Тысячи голосов произносили одно слово: «мир».

– И несмотря ни на что, – в голосе Черчилля слышалась злоба, – мы должны итти дальше. Нам некуда отступать. Россия должна быть сметена с лица земли. Нам нужна новая война. – Он стукнул кулаком по столу.

– Вот теперь я узнаю вас, сэр, – улыбнулся Роджерс.

– И я буду призывать к новой войне, пока жив!

– Эту войну будет трудно начать, сэр.

– И еще труднее кончить ее… – с горечью ответил Черчилль. – Я не питаю никаких иллюзий. Это будет страшная война. Я боюсь ее. Но мы обязаны толкнуть этот камень с горы…

Взрыв голосов за окнами дома заставил Черчилля умолкнуть. Его взгляд выражал злобу и ненависть. Он медленно встал с кресла и подошел к окну. Английские, американские солдаты тонули в толпе мужчин, женщин и детей. Тысячи голосов неустанно повторяли:

– Да здравствует мир! Да здравствуют герои Сталинграда!

– Да здравствуют победители фашизма! – радостно кричали простые англичане, празднуя победу.

Показывая на ликующий народ, Роджерс сказал:

– Если нам не помешают, сэр.

– Да… если нам не помешают, – погрозил кулаком в окно Черчилль.

И такая же могучая толпа на улицах Нью-Йорка. Сейчас хозяева города – простые люди.

Большая закрытая машина, поминутно останавливаясь, с трудом пробирается сквозь толпу по улицам Нью-Йорка.

В машине сидят Хейвуд, Гарви и толстый задыхающийся бизнесмен. За стеклами машины веселые, возбужденные лица. Но Хейвуд не смотрит по сторонам. Он мрачен. Каждый раз, когда машина вновь вынуждена остановиться, он вздрагивает от негодования.

– Совсем недавно, – говорит он, обращаясь к сидящему рядом бизнесмену, – один умный человек – мы сидели с ним так же, как с вами, сэр, в машине, это было далеко отсюда, на пустынном шоссе, – сказал мне: американский народ так же опасен, как и всякий другой. Хватайте его за горло, или он вмешается в игру и схватит за горло вас…

– Без пяти минут большевики! – угрожающе каркает толстый бизнесмен, злобно смотря на празднующих победу простых людей. – Но мы скрутим их очень скоро. Скорей, чем они думают. Время либерализма прошло…

– Во всем виновата Советская Россия! – пальцы Хейвуда невольно скрючиваются, словно хватают чье-то горло. – Мы должны готовиться к новой войне. Войне до конца. Даже если она будет стоить жизни половине человечества.

Кругом море людей. Среди шума отчетливо слышно произносимое тысячами людей слово «мир».

Москва. Красная площадь. Народ-победитель на площади. Офицеры и бойцы, юноши и девушки, молодые и старые улыбаются, пляшут и поют. В толпе ликующих советских людей полковник Алексей Дементьев с боевыми орденами на груди. Он восторженно кричит:

– Да здравствует товарищ Сталин!

– Сталин! – гремит над толпой. – Сталин! Сталин! Сталин!

Бр. Тур, Л. Шейнин
ВСТРЕЧА НА ЭЛЬБЕ

Фильм „Встреча на Эльбе“ в 1950 году удостоен Сталинской премии первой степени. На IV Международном кинофестивале в Чехословакии в 1949 году фильму „Встреча на Эльбе“ присуждена „Премия мира“.

Мокрая, дрожащая от страха кошка, держа в зубах своего детеныша, пытается выбраться из воды, цепляясь за проплывающие мимо предметы. Вот она взобралась на деревянные стенные часы с кукушкой и, подхваченная водоворотом, стремительно уплыла.

По реке, громоздясь, как льдины в ледоход, плывут крыши разбомбленных домов, разбитые грузовики, эсэсовские знамена, трупы людей и животных… Книжные шкафы. Листы бумаги, газеты, корыта, кровати… Полуопрокинутый речной транспорт с надписью «Германия», сохранившейся над разбитыми колесами… И над всем этим слышно гудение многих тысяч моторов, скрежет железа, лязг гусениц…

Разводной мост. Две его половины повисли над рекой, как две гигантские железные руки, не дотянувшиеся одна до другой.

Сотни немецких беженцев буржуазного обличия сгрудились на восточной стороне моста, стремясь переправиться на другой берег.

Через разрыв моста перекинуты деревянные трапы, подгибающиеся под тяжестью обезумевшей толпы, в панике перебегающей через пропасть…

На переправе хаос. Физически сильные, в безумном страхе пытаясь пробиться на противоположный берег, топчут более слабых.

Потерявшие человеческий облик, обезумевшие люди цепляются за доски разрушенного моста, теснимые напором толпы с берега, срываются, падают в воду.

Слышится треск. Мостки не выдерживают, ломаются: все находившиеся на них падают в реку.

Увидев, что путь по мосту прерван, толпа бросается к стоящему у причала старому катеру – речному трамваю с названием «Адольф Гитлер». У одного из бегущих раскрывается футляр от виолончели и оттуда вываливаются какие-то ценности, платье, белье.

Крики, ругань, стоны сопровождают посадку на катер. Плечистые, здоровые немцы с военной выправкой расталкивают женщин и детей.

У одного из них распахнулось штатское платье, промелькнула военная гитлеровская форма.

В сгрудившейся толпе, стиснутый со всех сторон, стоит инженер Отто Дитрих. Это человек лет около 60, седой, в золотых очках. На нем дорожный плащ с траурным крепом на рукаве, грубые башмаки. Белый, будто жестяной крахмальный воротничок, подпирающий морщинистый подбородок, странно диссонирует с этим дорожным платьем. В руках у Дитриха плетеная кошелка. Рядом с ним высокий немец, чуть моложе Дитриха, с хищным лицом. Это Гуго Фишер.

Д и т р и х. Боже, как все это ужасно! Останемся здесь, Гуго; будь, что будет!

Ф и ш е р. Если вам нравится болтаться в петле, оставайтесь. Не говорите глупостей, Отто. Надо бежать к американцам.

Катер «Адольф Гитлер» перегружен настолько, что вода уже подступает к краям его бортов, но посадка не прекращается.

Старик-рулевой, ворочая штурвал и тревожно ударяя в колокол, кричит сиплым голосом: «Ахтунг! Ахтунг!», но никто не слушает его воплей.

Множество людей гребут веслами и досками, отталкиваются шестами, и «Адольф Гитлер» отходит от берега… Не успевшие уцепиться за его борта люди валятся в воду.

Нарастает гул и грохот моторов.

Оставшиеся на берегу и вылезающие из воды немцы поворачивают лица в сторону, откуда слышен нарастающий гул, и в страхе снова пятятся в воду.

Дымящийся, разрушенный взрывами и пожарами саксонский город средневекового вида. К самой реке подходят нагромождения толстых крепостных стен, башни, крыши с уцелевшими кое-где причудливыми шпилями.

По набережной, по мостам, по узким уличкам идут советские танки и самоходные пушки.

Из всех окон уцелевших зданий торчат белые флаги капитуляции.

У самого берега стоит большой старинный, выточенный из камня пограничный знак.

На нем готическим шрифтом высечена надпись: «Город Альтенштадт. Основан Генрихом I в 928 году для защиты подданных его, окруженных славянскими племенами».

Около пограничного знака останавливается большая самоходная пушка.

Командир орудия надевает чехол на огромное дуло и, похлопав по нему ладонью, как обычно похлопывают лошадей по холке, говорит:

– Кажется, все! Дальше ехать пока некуда!

Слышно, как глохнет выключенный мотор.

На набережной стоит большая грузовая машина с передвижной радиостанцией. Рядом с рупором – советское знамя, развевающееся на ветру. Из рупора раздается спокойный голос диктора:

– Говорит Москва! Приказ Верховного Главнокомандующего!

На танках, на самоходках, на грузовиках примостились сотни советских солдат, слушающих приказ:

– Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, сержанты, старшины, офицеры армии и флота, генералы и адмиралы, трудящиеся Советского Союза! Сегодня наша страна празднует Первое мая – международный праздник трудящихся.

Толпа немцев, сгрудившаяся в воде, слушает, опустив головы и подняв руки с белыми платками и тряпками.

У некоторых «флаги капитуляции» прикреплены к тросточкам и зонтикам.

Диктор продолжает передавать сталинский приказ:

– Ушли в прошлое и не вернутся больше тяжелые времена, когда Красная Армия отбивалась от вражеских войск под Москвой и Ленинградом, под Грозным и Сталинградом…

У бедного домика пожилой человек с изможденным лицом, слушает, рисуя на стене серп и молот. Это Ганс Шульц, рабочий оптического завода.

Слышен спокойный голос диктора:

– …Ныне наши победоносные войска громят вооруженные силы противника в центре фашистской Германии, далеко за Берлином, на реке Эльбе…

Шульц, увидев группу советских бойцов, вытаскивает из окна ведро с водой и бежит с ним, подавая воду бойцам.

К восточному берегу реки подходят новые части Советской Армии.

Столовая в доме инженера Дитриха.

Большой, как бы вросший в стену, старый буфет. На стенах – сентиментальные немецкие картины и дорожки с вышитыми бисером сентенциями.

В комнате беспорядок: перевернуты стулья, разбросаны бумаги. Какие-то узлы свалены в беспорядке. Во всей обстановке чувствуются следы поспешного бегства.

Шметау, с рюкзаком за плечами, прячась за стену, наблюдает из окна за происходящим на улице.

Нескончаемым потоком движутся советские танковые колонны. В комнате все сотрясается, как во время землетрясения.

Продолжается радиопередача из Москвы:

– …Воины Советской Армии, находясь за рубежом родной земли, будьте особенно бдительны…

Шметау осторожно закрывает окно. Звуки радио становятся глуше. Он бросается к радиоприемнику и начинает дрожащими руками судорожно вращать микшер.

Его жена Эльза в панике носится по комнате, складывая в узлы домашние вещи… Ей помогает 14-летний сын Вальтер.

Э л ь з а (нервно). Боже мой, боже мой! Мы опоздали, все ушли!

Передача из Москвы становится особенно громкой – это начал действовать приемник Шметау.

– …Попрежнему высоко держите честь и достоинство советского воина…

Шметау лихорадочно крутит микшер. Из радиоприемника один за другим доносятся обрывки передач различных европейских радиостанций.

Вдруг Шметау замер у радиоприемника.

– Ахтунг… Ахтунг… 81… Людвиг… Ахтунг… 24… Гертруда…

Шметау вытирает пот со лба.

Ш м е т а у. Наконец-то!

Э л ь з а. Что это значит?

Ш м е т а у. Это – приказ, это значит, что я должен остаться. Бегите с Вальтером. Вы еще успеете!

Э л ь з а. Мы без тебя не пойдем!

Ш м е т а у. Ты слышала, что я сказал?!

Сильный порыв ветра распахивает ставни, и с улицы врываются заключительные слова первомайского приказа:

– …Вперед! За окончательный разгром гитлеровской Германии! Верховный Главнокомандующий Маршал Советского Союза Сталин.

Гремит «Марш Победы».

Сильный ветер срывает со столов бумаги, скатерть, треплет занавески.

Эльза, схватив Вальтера, мечется по комнате.

Шметау не может расслышать слабых звуков подпольной фашистской радиопередачи.

Закоулок города.

Музыка из Москвы, как ветер, ворвалась в этот средневековый квартал.

Хлопают ставни и двери.

Перепуганные немцы высовываются из окон…

Рупор советского радио с развевающимся красным знаменем. Из него несется ликующий «Марш Победы».

Среди располагающихся войск спокойно умывается член Военного Совета генерал Маслов.

Боец, поливающий ему из каски воду, все время поглядывает в сторону реки:

– Да, интересно хоть в последний день войны второй фронт посмотреть!

Генерал Маслов, не реагируя на реплику бойца, продолжает умываться.

Телефонист, отрываясь от трубки полевого телефона, обращается к генералу:

– Товарищ генерал, от майора Кузьмина запрашивают, кончилась война или нет?

Маслов, вытирая руки домашним полотенцем, вышитым русскими петушками, отвечает:

– Это еще не известно…

Боец, выплеснув остатки воды из каски, берет бинокль и разглядывает в него противоположный берег, затем обращается к генералу:

– Товарищ генерал, посмотрите, что там делается!

Маслов становится рядом с ним, вынимает бинокль и смотрит в том же направлении.

На западном берегу останавливаются американские автомашины.

Солдаты спрыгивают с машин, снимают мундиры и брюки, в трусиках прыгают в воду и вплавь устремляются к восточному берегу.

Группа американских солдат плывет по реке. Трое из них гребут одной рукой, держа в другой бутылки с вином.

Один шутник плывет на спине, ловко балансируя бутылкой на лбу.

На советском берегу происходят первые дружественные встречи. Американский солдат-негр встречается с советским солдатом:

– О! Хэлло!

– Здорово!

Группа филиппинцев обнимается с сибиряками.

– Привет!

Индеец из Нью-Мексико жмет руку украинцу из Полтавы.

Кругом братающиеся пьют из фляжек за здоровье друг друга.

Возгласы:

– Салют! Ваше здоровье! Прозит! Будьте здоровы!

Маслов продолжает смотреть в бинокль. На лице генерала появляется добродушная улыбка. Вокруг него собралась группа молодых офицеров, возбужденно наблюдающих за дружеской встречей.

П е р в ы й  о ф и ц е р (вдохновенно). Товарищи, вот так могли бы жить народы всего мира…

М а с л о в (шутливо). Как так? Выпивать, что ли?

П е р в ы й  о ф и ц е р. Нет, так дружно, доверчиво…

Группа братающихся.

М а с л о в. Да, если бы…

Переводит бинокль на западный берег.

На американском берегу останавливается штабная машина генерала Мак-Дермота.

Генерал выходит из машины, осматривается…

М а с л о в. …если бы им не мешали…

Мак-Дермот в окружении группы своих офицеров смотрит в бинокль.

В бинокль видна уцелевшая башня оптического завода, на которой советские бойцы водружают красное знамя.

Мак-Дермот опускает бинокль, разглядывает его:

– Замечательный бинокль! Что это, «Цейс»?

О ф и ц е р. «Шранк и К°», господин генерал!

М а к-Д е р м о т. Вот там (указывает на противоположный берег) делали эти бинокли, там осталась немецкая оптика и, главное, там живут инженеры, у которых новые патенты…

О ф и ц е р. Но русские опередили нас!

М а к-Д е р м о т. И теперь оптические лаборатории остались на их стороне. Это весьма печально для близоруких американцев, таких, как вы, полковник. (Перестав смотреть в бинокль, резко полковнику.) Ваши танки должны были первыми занять этот город!

Вновь поднимает бинокль и смотрит в другом направлении.

Группа американских солдат-негров приветствует советских бойцов, пожимая им руки и обнимаясь с ними.

М а к-Д е р м о т. Посмотрите на эту идиллию, господа! Это самые тяжелые последствия войны!

Речной трамвай «Адольф Гитлер» застрял на середине реки…

На палубе его сжатые толпой Дитрих и Фишер.

Дитрих крепко держит кошелку. На его лице отчаяние.

С западного берега, направляясь к застрявшему речному трамваю, мчится катер с развевающимся американским флагом. На носу катера майор Хилл; у него открытое приятное лицо.

Рулевой американского катера, заметив что-то, поднимает руку, вскрикивает:

– Атеншен!

Все находящиеся вокруг него смотрят в направлении руки. Впереди полуразрушенный разводной мост, с которого свисает длинный бикфордов шнур. По шнуру быстро бежит вверх пламя.

Рулевой сворачивает на полном ходу, и американский катер, чуть не наскочив на «Адольфа Гитлера», обдает его большой волной; переполненный доотказа речной трамвай кренится, зачерпывает воду и переворачивается.

Пассажиры с тонущего речного трамвая бросаются в воду.

Советский вездеход-амфибия подходит к мосту со стороны дымящегося бикфордова шнура. Майор Кузьмин быстро взбирается по фермам полуразрушенного моста, обрывает дымящийся шнур и бросает его в воду.

На американском катере перепуганный рулевой, оглянувшись на мост, кричит:

– О’кэй!

Американцы приподнимают головы и смотрят в сторону моста.

Кузьмин спускается на полуразрушенную дамбу моста и обращается к группе бойцов во главе с сержантом Егоркиным, которые подоспели к нему на помощь.

К у з ь м и н. Люди тонут! Спасайте!

Е г о р к и н. Есть, спасать людей!

Прыгает в воду, за ним – другие бойцы.

Кузьмин садится на камень, моет выпачканные руки, стряхивает пыль с выцветшего костюма.

Фишер плывет, работая только одной здоровой рукой. К нему подплывает Егоркин. Фишер скрывается под водой, но Егоркин вытаскивает его оттуда.

Ф и ш е р (испуганно). Господин солдат, не надо меня спасать!

Вырывается и уплывает в сторону.

Егоркин, удивленно поглядев на уплывающего Фишера, замечает тонущего Дитриха, хватает его за ворот и плывет вместе с ним к берегу советской зоны.

На вышке американской радиоустановки поднимается флаг.

Елейный голос диктора начинает передачу:

– Слушайте, слушайте! Говорят Соединенные Штаты Америки! Граждане Германии, отныне вы находитесь под сенью звездного флага Соединенных Штатов!

Отчаянно барахтается в воде тонущий немец.

Г о л о с  А м е р и к и. Объединенные демократии мира победили силы реакции, американская демократия несет народам свободу личной инициативы, свободу слова.

У т о п а ю щ и й  н е м е ц. Помогите, помогите!

Трескучая фокстротная музыка заглушает его крик.

Стая крыс подплывает к американскому берегу, проворно выбегает из воды и взбирается по откосу. Следом за крысами к берегу подплывает задыхающийся Фишер и с трудом выбирается на берег.

Дамба под разводным мостом.

К дамбе подходит катер Хилла.

Кузьмин приветствует американского майора, сходящего с катера на дамбу. За Хиллом следует ординарец с походным банкетным несесером.

К у з ь м и н. Сердечно рад приветствовать доблестных союзных воинов, сражающихся за общее дело… Простите, переводчика нет!

X и л л (пожимая руку Кузьмину). Я говорю по-немецки!

К у з ь м и н. Тогда все в порядке! Я тоже говорю по-немецки!

X и л л. Отлично. Терпеть не могу переводчиков. Майор Джемс Хилл!

К у з ь м и н. Очень рад! Майор Кузьмин!

Тем временем ординарец Хилла открывает несесер, вынимает бокалы, ставит их на поднос и, откупорив бутылку, наливает вино.

Хилл, взяв бокал вина, передает его Кузьмину.

X и л л. За представителя великой армии, поразившей мир своей силой и мужеством!

Поднимает свой бокал.

К у з ь м и н (чокаясь). За славу союзных знамен, память президента Рузвельта, здоровье великого Сталина!

Около дома Дитриха орудуют советские минеры, выискивая своими «хоботами» мины. Егоркин подводит ослабевшего Дитриха.

Д и т р и х (опускаясь на ступеньки). Спасибо, господин солдат. Вы спасли меня.

Е г о р к и н. Это ваш дом?

Д и т р и х. Да!..

Егоркин оглядывает дом.

Шметау, увидев советских солдат, суетливо отбегает от окна, срывает со стены портрет Гитлера и бежит с ним в уборную.

Поглядев последний раз на «фюрера», он разрывает портрет на клочки, бросает их в унитаз и спускает воду.

Егоркин вводит Дитриха в дом, одновременно давая команду саперам:

– Товарищи, здесь проверьте.

Саперы входят следом за ними, сосредоточенно обводя улавливателями все закоулки.

Эльза бросается к Дитриху:

– Папа!

Дитрих опускается в кресло:

– Все кончено!

Эльза, заметив саперов, дрожит от страха. В дверях появляется капитан Глухов.

– Мин нет?

С а п е р. Пока нет.

Г л у х о в. Все дома разрушены. Этот хоть уцелел наполовину… Чей дом?

Д и т р и х. Мой дом.

Г л у х о в. Фамилия?

Д и т р и х. Отто Дитрих.

Глухов записывает в книжечку.

Входящий в комнату Шметау сам представляется Глухову:

– Эрнст Шметау – зять господина Дитриха!

Г л у х о в. Вам придется перебраться во флигель.

Глухов замечает Егоркина:

– А, сержант, вы уже тут!

Е г о р к и н. Так точно, товарищ капитан!

Г л у х о в. Здесь будет квартира майора Кузьмина.

Е г о р к и н. Есть!

Кузьмин и Хилл сидят, мирно продолжая разговор.

X и л л (хлопая по плечу Кузьмина). До свиданья, майор! Быть может, мы никогда больше не увидимся.

К у з ь м и н. Какое все-таки счастье знать, что ты скоро возвращаешься домой…

X и л л. Домой. И я сниму военный мундир, потому что я учитель, а не офицер! Скажите, у вас есть рубль?

К у з ь м и н. Рубль? (Роясь в кармане.) Вот – червонец.

X и л л. Подарите мне его в знак нашей встречи. А я вам – доллар. (Вынимает доллар и пишет на нем.) Только и вы напишите…

Кузьмин думает, затем быстро пишет.

X и л л (передавая доллар). Вот, пожалуйста!

К у з ь м и н (читает). «Примите этот американский вездеход, для которого нет преград во всем мире».

Кузьмин смеется, передает надписанный червонец Хиллу.

X и л л (читает). «Этот червонец дороже миллиона, ибо дружбу солдат нельзя купить ни за какие деньги».

Слышны звуки духового оркестра, исполняющего Государственный гимн СССР.

На разводном мосту выстраиваются почетные караулы советских и американских войск. Саперы заканчивают укладку временного перехода между разведенными частями моста.

Советский оркестр играет Государственный гимн Советского Союза.

Советские знаменосцы входят на мост.

Американский оркестр играет национальный гимн.

Американские знаменосцы входят на мост.

Генерал Маслов встречается с генералом Мак-Дермотом. Пожимают друг другу руки.

Войска на американском берегу кричат военное приветствие. Поднимают полотнище с надписью «Американский привет доблестным русским союзникам!»

С советского берега доносится могучее русское «ура!»

Мак-Дермот, услышав «ура», смотрит на советский берег и, сдерживая свое удивление, говорит:

– Ого!

М а с л о в (переводчику). Что значит по-американски «ого»?

П е р е в о д ч и к. То же самое, что и по-русски.

Маслов берет у адъютанта бинокль и подает его Мак-Дермоту:

– Прошу вас!

Переводчик автоматически переводит на английский язык:

– Пожалуйста!

Мак-Дермот смотрит в бинокль.

Сквозь линзы бинокля видна нескончаемая панорама советских вооруженных сил. До самого горизонта видны остановившиеся железные волны могучей советской военной техники.

Торжествующее «ура» медленно затихает вдали.

Голос Мак-Дермота:

– Отличный бинокль! «Цейс»? У немцев превосходная оптика!

М а с л о в. Это советский бинокль, генерал. И он не хуже немецкого. (Указывает на марку бинокля.) «Ленинградский оптический завод имени ОГПУ».

М а к-Д е р м о т. «ОГПУ?» О, через этот бинокль вы, вероятно, видите все, как на ладони?

М а с л о в. Да, это испытанная марка.

М а к-Д е р м о т (меняя тему разговора). Надо устроить официальную встречу, генерал.

Маслов, протягивая папку с бумагами:

– Вот наши предложения. Завтра в двенадцать ноль-ноль для выработки церемониала встречаются наши представители. Кто у вас комендант Альтенштадта, генерал?

М а к-Д е р м о т. Майор Джемс Хилл. А у вас?

М а с л о в. Комендантом советской зоны назначен майор Никита Иванович Кузьмин.

М а к-Д е р м о т. Прекрасно.

Берет папку, отдает честь.

Генералы проходят перед строем почетных караулов союзных войск. Гремят оркестры. Развеваются знамёна.

Американцы поднимают полотнище с приветствием «Американцы никогда не забудут подвига русских».

Табличка на дверях:

Комендант города Альтенштадта

майор  К у з ь м и н  Н.  И.

У дверей на часах – Егоркин.

Кузьмин, стоя у окна, рассматривает взбудораженную, шумящую толпу немцев на площади.

У подъезда советской комендатуры, стараясь проникнуть в помещение, в шумной очереди, толпятся немцы разнообразного облика.

На дверях большие плакаты: «Регистрация граждан», «Регистрация политических партий», «Регистрация предприятий».

Приемная коменданта. Офицеры комендатуры выслушивают просьбы, жалобы, предложения.

Молодой немец и девушка.

Н е м е ц. Мы хотим оформить свой брак, просим вас зарегистрировать нашу свадьбу.

Другой столик. Обывательница с таинственным видом сообщает молодому лейтенанту:

– Снаряд лежит у нас под кроватью. Мы боимся спать – он может взорваться!

Третий столик. Старик с ребенком:

– У дочери родился ребенок. Как его официально зарегистрировать?

Четвертый столик.

Немец артистической наружности:

– Я директор оркестра. Пожалуйста, зарегистрируйте наш оркестр. Вам будет нужна музыка, господин офицер…

К Кузьмину, который сквозь окошко смотрит на происходящее в приемной, подходит генерал Маслов.

М а с л о в. Что это вы разглядываете, майор?

К у з ь м и н (смущенно). Виноват, товарищ генерал. Взгляните, форменная осада! Немцы атакуют.

М а с л о в. А это что такое?

К у з ь м и н. Это ключ от города.

М а с л о в. Покажите. Отдайте его в музей, это уже прошлое. Сейчас нужен ключ к душе немецкого народа. Двенадцать лет они дышали фашистским ядом. Этого нельзя забывать.

В комнату входит капитан Глухов с бумагами в руках.

М а с л о в. Товарищ капитан, давайте сюда. (Рассматривает бумаги.) Прежде всего надо освободить из концлагеря заключенных гитлеровцами антифашистов. Вот списки.

Тюремный двор альтенштадтского концентрационного лагеря.

Среди мрачных стен тюремных зданий группы освобожденных из фашистского застенка немцев, которых встречают родные.

Кузьмин в сопровождении нескольких советских офицеров открывает дверь одной из камер. В двери появляется изможденный старик.

Глухов открывает ключом кандалы на его руках.

К у з ь м и н. Ваше имя?

З а к л ю ч е н н ы й. Краус, Хельмут Краус.

Офицер, стоящий рядом с Кузьминым, читает в книге записей.

О ф и ц е р. Хельмут Краус, заключен гестапо за критику нацистского режима. Активный антифашист.

К у з ь м и н. Вы свободны.

Краус щурится от света, кашляет. Собрав силы, растроганно говорит:

– Спасибо, товарищи! Поздравляю с победой!

Кузьмин с сопровождающими его офицерами и солдатами идет по двору. Его внимание привлекает большая каменная голова, валяющаяся около печей для сжигания трупов. Она окутана колючей проволокой.

Кузьмин останавливается у каменной головы, сбрасывает ногой проволоку. Это разрушенный фашистами памятник Генриху Гейне.

К толпе людей, заполнивших тюремный двор, подходит освобожденный из концлагеря коммунист Курт Дитрих. Он взбирается на большой камень и, взяв железный прут, стучит им по металлической балке. Толпа стихает.

Преодолевая слабость и волнение, Курт начинает говорить.

К у р т. Бесконечно велики жертвы, которые в течение двенадцати лет гитлеровской диктатуры несла Германия, несла наша коммунистическая партия…

Группа выпущенных из тюрьмы коммунистов слушает Курта.

Г о л о с  К у р т а. Но коммунисты и в тюрьмах боролись за создание единого фронта, боролись за счастье Германии…

К у р т. …Солнце свободы пришло с востока. Сегодня великая Советская Армия освободила нас, дала нам свободу…

Толпа освобожденных бурно аплодирует.

Слышны возгласы:

– Да здравствует Советская Армия!

– Да здравствует Советский Союз!

– Да здравствует великий Сталин!

– Да здравствует свободная Германия!

К у р т. Мы, немецкие коммунисты и социал-демократы, клянемся германскому народу, что будем крепить единство рабочего класса и всех трудящихся и построим наше новое, свободное демократическое отечество!