Текст книги "Избранные киносценарии 1949—1950 гг."
Автор книги: Александр Попов
Соавторы: Лев Шейнин,Владимир Крепс,Борис Горбатов,Петр Павленко,Владимир Алексеев,Михаил Маклярский,Фрицис Рокпелнис,Константин Исаев,Михаил Чиаурели,Михаил Папава
Жанры:
Драматургия
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 30 страниц)
– Прошу освободить, – тихо повторил Горовой.
Кравцов подошел к нему и взглянул в лицо.
– Ты что… заболел? – участливо спросил он.
– Есть немного… Возраст… Но не в этом дело.
– А в чем же?!
– Не могу… Не годен я…
Кравцов медленно прошелся по кабинету и вдруг остановился перед стариком.
– Ты что, хитришь со мной или шутишь? – строго спросил он. – Или хныкать на старости лет вздумал? Ты руководитель большого дела, ты…
– Я уже… не руководитель, – не подымая глаз, тихо признается Сидор Трофимович.
– А это, – хватает Кравцов с дивана забытый Горовым приказ министра, – это… про кого?
– Не про меня…
– Да ты же хозяин передовой шахты?! Или нет?
– Нет. Был я. А теперь… теперь и хозяин, и душа шахты – главный инженер Андреев. Его и прошу назначить вместо меня.
Кравцов опять близко подходит к нему.
– А вы что, – тихо спрашивает он, – поссорились с Андреевым?
– Бог с тобой, Алексей Федорович!
– Так в чем же дело?
– Скажу.
И, тяжело опершись обеими руками о стол, он начинает:
– Я, Алексей Федорович, человек честный. И люди в Донбассе меня знают. Был я простой забойщик, тебе моя жизнь известна… Двинула меня вверх партия, я ей за это низко кланяюсь. Моя партия. Я ей верно служил. Ты и это знаешь.
– Знаю, старина, знаю… Ну?..
– Поставила партия меня, простого забойщика, управлять шахтой ровно двадцать лет тому назад… Я управлял… Как мог, со всею душою…
– И хорошо управлял!
– Не спорю. Старался. Образование я, конечно, не получил. Но шахту знал. Еще бы мне ее не знать! – усмехнулся он. – Знал. И был на месте. И все эти ордена и медали, – гордо поднял он голову, – я получил не зря. Не стыдно.
– Ну?
– И когда ты сказал мне: «Бери, старик, первый комбайн, дай ему путевку в жизнь», я хоть и поломался немного, а взял. И внедрил.
– За это тебе и слава…
– Да… А теперь на шахте нашей… четыре комбайна и один струг. Да углепогрузочные машины… Да горнопроходческие… И металлическое крепление… И тысячи тысяч сложнейших технических вопросов. Диспетчеры, энергетики, механики… машинисты… Как с кровлей в новых условиях, как проходку вести… А я? Кто я такой? Какие у меня знания? Знал я старую шахту, не спорю, досконально знал… А теперь шахта другая. Не шахта – завод, и для нее теперь большие инженеры требуются. На самое маленькое дело – и то надо инженера! А чтоб шахтой такой управлять… тут… тут моего ума нехватает… – И он опустил голову.
Долгая пауза.
– Та-ак! – грустно сказал Кравцов. – Значит, ты комбайн породил, а он тебя…
– Нет! – горячо воскликнул старик. – Нет, не убил! Ты этого не говори, Алексей Федорович! Не убил, а поднял, на большую высоту поднял, и с той высоты я себя и увидал. И понял. И без всякой обиды… как коммунист… прошу…
– Да-а… – задумчиво произнес Кравцов.
– Я бы мог прямо в комбинат, конечно. Но я к тебе, Алексей Федорович, как коммунист пришел. Я так понимаю: раз я коммунист, я должен быть как двигатель. А сейчас я – тормоз.
Кравцов вдруг подошел к старику и порывисто его обнял.
– Хороший ты человек, Сидор Трофимович! Что же нам теперь придумать?
– А я уже решил!
– Неужели на пенсию?
– Сохрани меня бог! – испугался Сидор Трофимович. – Да я с тоски помру! Нет, вы мне, если можно, молодежь доверьте – школу ФЗО. Я уж сумею рассказать ребятам, что значит учиться… Да и сам с ними поучусь!
– И правильно – сказал Кравцов, с любовью глядя на старика. – Товарищ Сталин как-то сказал: учиться и до ста лет не стыдно.
Яркий, солнечный летний день.
Москва. Кремль. Кабинет Л. П. Берия.
В группе приглашенных к товарищу Берия горняков мы узнаем министра, старого Недолю, навалоотбойщика Серегина, Васю и многих других донбассовцев.
Через раскрытые окна кабинета доносится шум Москвы.
Товарищ Берия беседует с рабочими.
Б е р и я. Сегодняшняя встреча с вами, товарищи, еще раз подтвердила пророческие слова товарища Сталина, что придет такое время, когда в нашей стране исчезнут грани между физическим и умственным трудом! И в самом деле! Вы только посмотрите на себя, товарищи! Я вот сидел и думал: кто здесь выступал? Рядовые рабочие-шахтеры или же опытные инженеры и техники механизированного Донбасса?! Вот вы, например, товарищ Орлов… Сейчас вы машинист-механик комбайна, а были?
В а с и л и й. Навалоотбойщиком, товарищ Берия.
Б е р и я. Навалоотбойщиком, как и многие другие. Или, скажем, вы, товарищ Постойко?
П о с т о й к о. Я был шофером на пятитонке!
Б е р и я. А выступали здесь как человек с широким кругозором государственного деятеля. Поэтому я хочу всем вам задать несколько вопросов. Вот вы здесь обещали во много раз увеличить добычу угля, а вашему слову мы привыкли верить – вы это ежедневно подтверждаете своими делами! Таким образом, весь уголь из шахт будет выбран вами не в пятьдесят лет, как на это когда-то делались расчеты, а, допустим, в двадцать пять или того меньше. А что такое, товарищи, двадцать пять лет? Одна только четверть человеческого возраста! Кончится уголь, значит перебирайся на другую шахту, оставляй свой новый поселок, свой обжитый дом, свой любовно выращенный фруктовый садик и все то, к чему так привыкает человек! Или, может быть, сознательно пойти на то, чтобы добывать угля меньше, чем этого требует наша Родина? Вот ответьте, мне, товарищи, как быть в таком случае?
Горняки растерянно смотрят друг на друга, и только у Васи невольно вырывается:
– Простите, товарищ Берия… да как же так можно, чтобы угля не давать?
Б е р и я. Замечание справедливое, но оно не снимает моего вопроса.
Н е д о л я. Разрешите, Лаврентий Павлович.
Б е р и я. Пожалуйста, Степан Павлович.
Старик подымается с места и взволнованно говорит:
– Вот вы поставили перед нами вопрос жизни! Как нам быть? Легкомысленно мы жили, не думали об этом, правильно вы нас пристыдили… Есть уголек на шахтах, да только руки до него не доставали.
Б е р и я. Где же этот уголек?
Н е д о л я. Глубже надо искать… совсем глубоко! Там еще на сотни лет хватит!
Б е р и я. Совершенно верно, Степан Павлович! Именно так сегодня и стоит вопрос! Строя новые шахты-гиганты, мы должны с вами помнить не только о Большом Донбассе, но и Донбассе Глубоком!
С е р е г и н (обрадованно). А там как раз и уголь высшей марки! Коксовый!
Б е р и я. Но видит око, да зуб неймет! Как добраться до этого угля? Когда товарищ Сталин поставил перед нами вопрос о Глубоком Донбассе, его особенно заботили и волновали условия, я которых придется работать нашим шахтерам. Ведь это же больше километра под землей! А там, естественно, жара, подземные воды, недостаток воздуха… В таких условиях товарищ Сталин считает невозможным работать советским людям! Вот я вас спрашиваю. Может быть, нам отказаться от этой мысли?
И снова возникает пауза, которую нарушает голос взволнованного Постойко:
– Отказаться, товарищ Берия, нельзя! Но для этого нужны особые машины.
Б е р и я. А таких машин пока еще в мире нет! Как же поступить?
П о с т о й к о (решительно). Значит, их придумать надо, я так считаю!
Б е р и я. Именно так и поставлена задача! (Повернувшись в сторону министра, товарищ Берия выразительно ждет его выступления.)
М и н и с т р. Для этого уже сегодня нам нужно приступить к созданию сверхмощных высоконапорных насосов, а также вентиляторов для проветривания столь глубоких шахт, создать охлаждающие установки, учитывая драгоценные качества угля, при малой толщине его пластов, уменьшить габариты существующего комбайна.
Улыбнувшись присутствующим, товарищ Берия заканчивает беседу:
– Вот мы с вами и поговорили, товарищи, как на Совете Министров. Поставьте эти вопросы перед своими донбасскими инженерами, конструкторами и изобретателями! Пусть они смелее мечтают, быстрее думают!
Зал городского театра. Стахановский слет горняков. Среди многих знакомых нам людей – товарищ Хрущев, министр и Кравцов.
На трибуне Постойко. Он говорит:
– Вот выступали тут инженеры, на весь Донбасс известные, и другие знаменитые шахтеры! Про все тут говорилось – и про Большой Донбасс и про Глубокий Донбасс, и про то, что мы свою угольную пятилетку выполним в четыре года, и про комплексную механизацию, аж сердце радовалось… А про одно вот важное дело никто и словечка не закинул!
– Вот вы нам и подскажите, – улыбается из президиума Кравцов.
– Я шахтер пока еще недавний… первый раз на слете, – смущается Постойко. – Может, глупость скажу… засмеют.
– Не скромничайте, товарищ Постойко, вас уже в Донбассе приметили! – подбадривает оратора министр.
Повернувшись лицом к залу, Постойко продолжает свою речь:
– Закончится, значит, сегодня слет, разъедемся мы все по домам, а завтра по случаю Дня шахтера праздновать будем! По всему Донбассу веселье пойдет, флаги на каждом терриконе… Верно?
– Как полагается, – замечает кто-то в президиуме.
– А я давно хочу спросить, – оживляется на трибуне Постойко. – Почему такое? Кто бы к нам в Донбасс ни приехал, обязательно террикон этот самый вспоминает! Нравится всем он, прямо влюбляются! И красивый он вроде, и вроде на пирамиды похожий…
Улыбаясь, товарищ Хрущев весело подхватывает:
– Есть такой грех, любят у нас терриконы. Стихи даже пишут…
Цепью горною донецкой,
Вдаль уходят терриконы.
Степью ветер молодецкий
Свищет, будто коногонит!
Веселый смех и оживление в зале. Выждав тишину, Постойко продолжает:
– А я вот смотрю на эти терриконы, и досада меня берет. Ну, что в них? Пустая порода – и все! Неужто наши инженеры до сих пор не надумали: а как бы это так, чтобы породу на-гора́ не давать! Пусть она себе там, внизу, остается, а наверх только чистый уголек качать? Тоже ведь горы получатся!
Аплодисменты.
В президиуме весело смеется человек в форме горного инженера.
– Ну вот! – обиженно заметил Постойко. – А некоторые смеются…
– Смеются потому, что вы опоздали с этим предложением, – отвечает инженер. – Конструктор товарищ Трофименко вот уже более полугода думает над решением проблемы добычи угля без подачи породы на-гора́.
– А-а! – радостно восклицает Постойко. – А нельзя ли, – застенчиво прибавляет он, – думать… быстрее?
Смех в зале…
В партере поднимается женщина – это Вера Николаевна Трофименко.
– Выступающий товарищ абсолютно прав! – звонким голосом отвечает она на вопрос. – Мы можем и должны думать быстрее. Это наш долг. Перед лицом слета заявляю, что группа конструкторов, работающих вместе со мной по беспородной добыче, обязуется закончить проект на шесть недель раньше установленного срока.
Взрыв аплодисментов.
Какой-то человек вскакивает в дальнем углу и, сложив ладони рупором у рта, кричит:
– А мы, крутовики, просим инженеров поскорее придумать комбайн или какую другую машину для крутых пластов.
– Верно! – несутся из зала голоса шахтеров, работающих на крутопадающих пластах.
И снова где-то поднимается человек, с места отвечающий на вопрос:
– К вашему сведению, товарищи! На шахте «Румянцево» вот уже третий месяц испытывается горный комбайн для крутых пластов!
Снова гремят аплодисменты, и, перекрывая их звучание, из глубины зала слышится:
– Пора о крепильщиках подумать, – чтоб без топора машина была!
– И для нарезки лав обязательно машину! – немедленно подхватывает другой голос.
Одобрительный гул проходит по рядам.
– К порядку, товарищи! – говорит кто-то в президиуме, поднимая руку.
– Нет, отчего же? – улыбаясь, произносит Кравцов, и его спокойный голос сразу устанавливает тишину. – Правильно! Смелее наступайте, товарищи шахтеры, на конструкторов и инженеров. Расшевеливайте их! Давайте им заказы! Помните, что говорил товарищ Берия? «Мы должны потребовать от наших инженеров, чтоб они были подлинными новаторами!» Вот вы и требуйте!
Делегаты слета бурно аплодируют.
Праздник.
На верхушке шахтного копра победно реет алый флаг. Сквозь складки трепещущего на ветру шелка пробивается яркое августовское солнце.
Торжественно гремит духовой оркестр.
На длинных кумачевых лентах лозунги: «Да здравствует День шахтера!», «Привет победителям социалистического соревнования машинистов-механиков комбайна!»
Еще выше, на белой стене шахтного здания, портрет товарища Сталина, а вокруг него портреты стахановцев – героев шахты «4-бис»: тут и Сидор Трофимович с запорожскими усами, и торжественный, не похожий на себя Вася, и курносый с крапинками веснушек Постойко, и Степан Павлович рядом с улыбающимся Владимиром, и много-много других уже знакомых нам людей.
А вот они, живые, черные от угольной пыли, спускаются по лестнице от клети вниз, в шумную и ликующую толпу. И будто снежный вихрь возникает в воздухе, – это белые нежные цветы покрывают черные лица шахтеров.
Матери, жены, дети встречают своих родных героев.
Плотным кольцом окружив трибуну, стоят безусые юнцы в форменных фуражках и мундирчиках. Указывая на торжество, Сидор Трофимович говорит своим питомцам:
– Вот научитесь горному делу – и вас так же будут встречать!
Парторг шахты поднимает руку; смолкает духовой оркестр. В возникшей тишине Павел Недоля подводит своего отца к краю трибуны и предлагает ему выступить на митинге.
Степан Павлович не сразу начинает свою речь, – он волнуется.
– Вот мне тут слово дали держать… А куда все мои слова подевались – не знаю! Наш сегодня праздник, шахтерский праздник, а у меня на душе, поверьте, и радость, и досада!
Он вытаскивает из кармана спецовки два белых конверта и продолжает:
– По случаю Дня шахтера прислали мне две бумажки… Вот они! Сначала про эту расскажу. Мол, так и так, Степан Павлович, как вы есть наш уважаемый и почетный шахтер и вам уже, извините, за шестьдесят третий перевалило, не пора ли работу бросать и жить себе на покое, кости под солнышком греть! Одним словом, на пенсию. А зачем это, я вас спрашиваю, чтоб кто-то за меня мои годы подсчитывал? Может, я и сам их не считаю! А может, мне не шестьдесят три, а всего девятнадцать? Кому какое дело!
В праздничной толпе весело смеются.
– А вы не смейтесь, – продолжает Степан Павлович. – Я вот на комбайне сегодня поработал, и ничего – не хуже, чем у молодых получается! Рано меня хоронить задумали! Вот он, мой ответ, лови его!
Сердито разорвав конверт в клочки, он швыряет его в толпу. Терпеливо выждав конца аплодисментов, Степан Павлович показывает на другой конверт.
– Теперь, значит, другая бумажка… Опять же, как и всем шахтерам, которые проработали на шахте больше двадцати пяти лет, мне советская наша власть дарит новый дом! Навечно дарит!
Снова аплодисменты обрывают его речь. На черном от угля лице старика сверкает слезинка.
– И опять я вас, люди, спрашиваю: почему мне счастье такое на долю выпало? А потому, товарищи дорогие, что повезло мне кругом! Повезло, что я в России родился, повезло, что в один век, в одно время с великим Сталиным живу!
Восторженная овация шахтеров.
Подняв высоко над головой конверт, Степан Павлович заканчивает свое выступление:
– Родной товарищ Сталин о нас, шахтерах, как о детях, заботится. Вот и я о детях своих подумать обязан! Младшая моя дочь сегодня замуж выходит, они с мужем молодые, только жить начинают, так я им этот дом отдаю как приданое!
Повернувшись к стоящему в толпе Васе, Степан Павлович с трибуны передает ему конверт:
– На, зятек! Держи!
И – свадьба.
Поют, звенят, заливаются на все лады гармошки. Четверо молодых ребят-гармонистов открывают свадебное шествие по улице поселка. Это дружки жениха.
Прямо за гармонистами, подымая дорожную пыль, идут и лихо пляшут перед новобрачными молодые девушки и их боевые партнеры.
Степенно шагают по улице молодые – жених и невеста. Как и полагается в таких случаях, на лицах Васи и Лиды маска полного безразличия. Они идут медленно, не оглядываясь по сторонам, хотя из каждой калитки, из каждого окна нарядных белых домиков их посыпают свадебным хмелем с цветами.
Как почетный конвой, следуют по бокам шаферы с вышитыми «рушниками» (полотенцами) через плечо на модных штатских костюмах.
А за ними идет молодежь, нарядная, праздничная, веселая.
Под высоким небом звучат радостные песни и горят, трепещут на ветру алые флаги.
По знакомой донбасской дороге мчится открытая легковая машина. За рулем сидит Трофименко, рядом с ним его жена. День уже клонится к вечеру, но в Донбассе все еще не смолкают песни и веселье.
На полном ходу пролетает машина мимо народного гулянья в шахтерском парке.
Кружится карусель с кричащими от восторга детьми, взвизгивают от страха девушки, взмывая под перекладины высоких качелей…
И снова степь. Но и тут гуляют сегодня люди. Целыми семьями сидят они на траве вокруг белых скатертей, с самоварами и домашней снедью.
Звонко поют девушки, сплетая венки из цветов.
И везде, вдоль всей дороги, флаги, песни, музыка.
Вдыхая степной ветер, Вера Николаевна зачарованно смотрит вдаль, на синюю гряду терриконов.
Т р о ф и м е н к о. Любуешься?
В е р а Н и к о л а е в н а (улыбаясь). Да! Посмотри, какая радость у всех! Все хотят жить еще лучше, еще богаче! Можно ли заставлять их так долго ждать? Нет, ты только представь это будущее! Едем мы по Донбассу – и ни одной дымной горы, ни одного бугорка грязной породы, а только парки кругом, фруктовые сады и тихие озера! Какая это будет красота!
Мчится под колесами дорога.
Степь. Облака. Осенний закат.
В новом доме новобрачных давно уже идет свадебное торжество.
Евдокия Прохоровна обнимает свою дочь и по-матерински причитает:
– Лидонька, утеха ты моя! Вот и замуж идешь, а слезы не льешь!
– А зачем же плакать, мамо? – улыбается в ответ Лида.
– Полагается так, доченька! Вам-то, невестам теперешним, плакать не надо! У счастья на виду живете, все для вас приготовлено! А мы когда-то уж так плакали, так плакали… За шахтера итти – горе горькое найти! Под землей дневали, а в землянке ночевали! А тебе с мужем в просторе жить. В своем собственном светлом доме! Живите ж, дети мои, радостно и дружно!
– Да хватит вам, женщины, слезу пускать! – гремит веселый голос Сидора Трофимовича. – Выпьем лучше еще раз за молодых, чтобы им тут жить не тужить, любовь да ласку водить, да еще шахтеров плодить, знаменитых на весь Донбасс! Выпьем, товарищи, за эти счастливые стены!
Громкое «ура» за столом. Все подымаются и чокаются друг с другом.
– А я за эти стены пить не буду! – вдруг раздается веселый голос: это неожиданно появляется Кравцов в сопровождений никому не известного человека с профессорской бородкой.
Громкий хохот…
– Опять подарочек привез, Алексей Федорович? – спрашивает старый Недоля.
– Привез! Привез я вам гостя, да, как говорится, не простого, а золотого – академика архитектуры! Попросите его, пусть он тут расскажет, за какие стены я согласен поднять тост!
Шахтеры молча поворачиваются в сторону человека с небольшой бородкой.
Смущенно усаживаясь за свадебный стол, академик близоруко щурится и, улыбаясь, говорит:
– Хорошо, я расскажу. Представьте себе, товарищи шахтеры, что через три или, скажем, через пять лет уважаемый наш жених заканчивает на шахте свою работу и спешит к себе домой…
Последние слова академика звучат уже под кровлей огромной двухсотметровой лавы. Излучая потоки солнечного света, сверкают яркие люминесцентные лампы.
Возникает музыкальная симфония.
Вгрызаясь в мощный угольный пласт, медленно движется комбайн вслед за отступающим перед ним Васей.
Неисчерпаемый, безостановочный поток угля льется на ленту конвейера.
Подходит сменщик. Вася, улыбаясь, уступает свое место у машины и вдоль скользящего конвейера спускается вниз по откаточному штреку.
Пока одна за другой заполняются углем вагонетки, он и его товарищи по бригаде усаживаются в людской поезд.
Быстро мчится электровоз по штреку, пропуская мимо себя встречные поезда – штрек теперь уже двухколейный. Но поездов с углем в штреках нет: уголь теперь идет к стволу по ленте бесконечного конвейера.
В громком звучании музыки поезд с людьми врывается под светлый, начисто выбеленный свод просторного квершлага. Тут, невдалеке от ствола, пересекаются линии многих путей, – это похоже на большой подземный железнодорожный узел.
И пока закончившие работу шахтеры поднимаются на поверхность, умная металлическая рука специальной машины легко и ритмично отцепляет от состава вагонетки.
Ствол работает четко и бесперебойно, как вертикальный конвейер.
На черное от угля человеческое тело с веселым шумом падает благодатный горячий дождь. Вася довольно пофыркивает, как молодой тюлень.
Хорошо! Но еще лучше потом, когда прямо из рабочей бани он попадает под теплые, ласкающие кожу ультрафиолетовые лучи.
Умные, сверкающие никелем и стерильной белизной аппараты возвращают ему солнечное тепло и радостный свет, которых Вася был лишен в шахте.
А еще через мгновение на поверхности земли блестит настоящее, живое солнце. Оно освещает Васю в безукоризненно белом костюме. Он идет домой.
Тенистая аллея фруктовых деревьев. Сады, сады, сады…
По асфальтированной дороге проносятся взад и вперед голубые, красные и синие троллейбусы.
Вот и шахтерский город. Он весь до последней своей крыши отражается в спокойном и ясном зеркале большого озера.
На поверхности воды слегка подрагивают отражения небольших изящных особняков и высоких зданий: Дворца культуры, Управления шахты и городской больницы. Простирая над городом руку, стоит Сталин в солдатской шинели.
Здесь, на берегу прохладного озера, Вася встречается со своей молодой женой.
Взявшись за руки, они идут по росистому лугу, сворачивают в сторону от дороги.
Вася и Лида молчат. Они счастливы.
Где-то вдалеке, на зеленом холме, появляется еще одна парочка. Он с гармошкой в руках, идет слегка впереди, за ним задумчиво его подруга. Чистым, ясным голосом поет молодой парень:
На работу славную,
На дела хорошие
Вышел в степь донецкую
Па-а-рень молодой!
