Текст книги "Избранные киносценарии 1949—1950 гг."

Автор книги: Александр Попов

Соавторы: Лев Шейнин,Владимир Крепс,Борис Горбатов,Петр Павленко,Владимир Алексеев,Михаил Маклярский,Фрицис Рокпелнис,Константин Исаев,Михаил Чиаурели,Михаил Папава
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 30 страниц)

– Я, – говорит Ленька, выступая вперед.

– Нехорошо. Я давал первый урок. Ты нарушил порьядок.

– Я братишку позвал, – отвечает Ленька.

– Я понимай, – говорит немец. – Фюр эрсте раз будем сделать один показ.

Офицер поднимает руку. С балкона спускают веревку с петлей. Офицер сам надевает мальчику петлю на шею. Тот не очень испуган и не ожидает больших неприятностей.

Немец делает знак, веревка подымается. Мальчик хрипло вскрикивает.

В толпе движение.

Кричит Наташа:

– Что мы стоим? Товарищи, это звери!.. Убивайте их!

Безоружные люди бросаются на немцев.

Яблоко лежит на столике перед госпитальной койкой.

Иванов открывает глаза, смотрит.

Косая полоса осеннего солнца врывается в комнату, освещает столик и яблоко.

– Яблоко? – удивленно шепчет Иванов.

– Алеша! – слышит он шопот и узнает голос.

– Зайченко? Я где? – спрашивает Иванов.

– В госпитале. Уж мы тебя искали, искали…

– Наташа где? – перебивает Иванов.

– Про что ты спрашиваешь, Алеша? Нимець пид Москвой!

Иванов закрывает глаза. Слеза катится по его щеке.

– Как под Москвой? А Сталин где?

– А Сталин в Москви, – отвечает Зайченко. – Тильки на него одного надежду держим. Як Сталин из Москвы, так всему конец!

– Как же немцы под Москвой? – говорит Иванов, открывая глаза.

– Осень, Алеша. Три месяца ты пролежал…

– Наташа, – опять спрашивает Иванов, – Наташа где?

– Наши говорят – Леньку Гурова немцы повесили. Тут Наташа на них бросилась… Увезли ее в Германию… пропала Наташа. Нам надо на завод пробиваться, производство налаживать в тылу.

Иванов открывает глаза:

– Наташа в Германии, в плену? Ну, мое производство теперь – мертвых фрицев делать! – и Иванов, вскочив с койки, рванулся из палаты.

– Алеша, куда ты? Стой! – кричит Зайченко вдогонку Алексею и бежит вслед за ним. – Тебе на завод надо ехать… Стой!

Ночь. Кремль. Бьют куранты.

В кабинете товарища Сталина совещание. Присутствуют Сталин, Молотов, Василевский, Жуков.

Жуков докладывает перед картой Подмосковья:

– Немцы накапливают силы. Разведка указывает – к северо-западу от Москвы подтягиваются третья и четвертая танковые группы Готта и Хюпнера.

С т а л и н. Да… хотят Москву взять в клещи. Молниеносный удар у них провалился, так теперь они хотят взять концентрическим наступлением… (Жукову.) Дальше.

Ж у к о в. В центре 4-я немецкая армия тоже получает подкрепление. На юге, против Тулы, 2-я танковая армия Гудериана получает новую материальную часть. Всего, по данным разведки, под Москвой набирается до полусотни дивизий. Видимо, немцы готовятся к решающему удару. Судя по тому, что они сосредоточили на флангах мощные танковые группировки, удар будет нанесен одновременно с юга и с севера. Таков замысел противника.

С т а л и н. Да… (Идет на середину комнаты.) А в распоряжении Гитлера ресурсы всего западноевропейского континента с населением свыше трехсот миллионов человек. Это не шутка… (Подходит к Жукову.) Надо продержаться, изматывая их силы, мы должны выиграть все то время, которое нам необходимо для подготовки контрнаступления.

Ж у к о в. Понимаю, товарищ Сталин. У меня вот людей маловато и с техникой плохо. Нам бы сейчас танков – штук полтораста.

С т а л и н. Полтораста, говорите… возьмите пока что восемнадцать машин. И эти… бронебойки… отличное оружие.

М о л о т о в. Прекрасное оружие…

Ж у к о в. Тысячи три надо бы.

С т а л и н. Три тысячи даже мало. Но пока что возьмите двести. Начнете наступать – все дадим, ничего не пожалеем. Авантюрная стратегия Гитлера рассчитывает на панику и растерянность. Сохранить спокойствие – это значит сорвать все их планы.

Товарищ Сталин идет в глубь кабинета. Подходит к своему письменному столу, медленно набивает трубку.

С т а л и н. С противотанковыми рвами не опоздаем?

М о л о т о в. Щербаков четвертые сутки на работах – говорит, успеем…

С т а л и н. Берия не вернулся?

М о л о т о в. На оборонительных рубежах.

В а с и л е в с к и й. Товарищ Сталин, как быть с парадом?

С т а л и н. Будет.

В а с и л е в с к и й. Их авиация зверствует.

С т а л и н. Завтра седьмое ноября. Всегда в этот день был парад, будет он и завтра.

В а с и л е в с к и й. Разрешите сообщить об этом членам Политбюро?

С т а л и н. Надо сообщить. Сообщите.

Товарищ Сталин направляется к выходу.

Все встают, собираясь выйти за ним.

Пасмурное ноябрьское утро в Москве.

На серой, ничем не украшенной Красной площади стоят войска. Стоит пехота в полном вооружении.

В небе, за низкими серыми облаками, слышно гудение авиационных моторов и глухой треск пулеметных очередей.

В небе, не прекращаясь, идет бой.

Над площадью звонко проносится:

– Смирно!

Все замирают.

На мавзолее, как капитан на мостике корабля, появляется Сталин. Рядом с ним Молотов, Берия, Василевский, Буденный, генералы.

– Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, командиры и политработники… – начинает Сталин.

И мы видим стрелковые окопы в подмосковных лесах.

Радист поймал в эфире речь Сталина и переключает ее на рупор. Взрывом мин засыпает окопы. Бойцы ползком пробираются к рупору слушать Сталина. Их лица встревожены. Они не ожидают веселых известий. Пули взвизгивают над головами.

– …рабочие и работницы, колхозники и колхозницы, работники интеллигентного труда!.. – слышится спокойный голос Сталина.

И мы видим затемненные цехи прифронтового завода и измученных бессонницей людей у станков. Иные поднимаются с пола, на котором они спали, не выходя из завода.

Станки жужжат, речь Сталина слышна сквозь гул станков.

– …В тяжелых условиях приходится праздновать сегодня 24-ю годовщину Октябрьской революции. Вероломное нападение немецких разбойников и навязанная нам война создали угрозу для нашей страны.

Говорит Сталин:

– …Несмотря на временные неуспехи, наша армия и наш флот геройски отбивают атаки врага на протяжении всего фронта, нанося ему тяжелый урон…

Под звуки Сталинского голоса идет рукопашный бой.

– …Мы имеем теперь замечательную армию и замечательный флот, грудью отстаивающие свободу и независимость нашей Родины…

Голос Сталина уверенно и твердо раздается над полем схватки:

– …Вся наша страна, все народы нашей страны подпирают нашу армию, наш флот, помогая им разбить захватнические орды немецких фашистов.

Летчик-истребитель включил радио и прислушивается, зорко озирая небо. И слышит вдруг:

– …Разве можно сомневаться в том, что мы можем и должны победить немецких захватчиков?

Вопрос, неожиданно донесшийся с земли, застает летчика как бы врасплох.

– А кто сомневается, – спрашивает он, точно вопрос обращен лично к нему. – Побьем, факт! – Глаза его уже ищут противника, и он ложится в крутом вираже, выходя в атаку.

– Николай, Сталина слышишь? – кричит он, и голос четко отзывается:

– Слышу!

А с земли доносится к ним:

– Сынки, Сталина слышите? Ну-ка, вместе с ним дайте фрицам!

В воздухе перекличка голосов.

По Красной площади проезжают стройными рядами автомашины. Проходят танки.

Подмосковные окопы.

Выезжают с Красной площади «катюши».

Линия траншей. Строчит из пулемета солдат. Идет бой.

– …Не так страшен чорт, как его малюют! – слышат в окопах, и огромный, сильный солдат поднимается во весь рост. Это Иванов.

– А ну, браточки, – оборачивается он к своим, – не так страшен чорт, слышали?

Рядом с Ивановым Зайченко.

Над крылечком полуразрушенной деревенской избы репродуктор, покалеченный пулями. Он раскачивается на ветру, он едва держится, но голос из него льется спокойно:

– …Кто может отрицать, что наша Красная Армия не раз обращала в паническое бегство хваленые немецкие войска?..

В одной из комнат рейхсканцелярии, видимо, приемной Гитлера, несколько военных – тут же Геринг – стоят у радиоприемника и слушают речь Сталина. Кто-то шопотом переводит ее на немецкий язык.

Внезапно рука Геринга заглушает передачу.

Из открытых дверей комнаты виден роскошный зал, где собрались послы союзных Германии держав, папский нунций в кардинальской одежде, военные в парадной форме, корреспонденты. Здесь же приготовлен обильный завтрак.

В момент, когда заглушили радио, Гитлер, высоко задрав голову, вбегает в зал, где, видимо, его ждали.

Испанский генерал, щелкнув шпорами, склоняется в почтительном поклоне:

– Испания приветствует вас, мой фюрер! – говорит он.

Подходит турок, тоже военный:

– Президент господин Исмет Иненю поручил передать вам его искреннее восхищение победами вашего оружия!

Японский военный:

– Сегодня Япония празднует вашу победу, мой фюрер.

Кардинал обращается с приветствием к Гитлеру:

– Святой престол передает свое благословение немецким героям Москвы… – Гитлер самодовольно отвечает коротким кивком головы. Кардинал продолжает: – Святой престол давно связал свою судьбу с вашей, дорогой фюрер!

Судя по лицу кардинала, он затеял длинную речь, но Гитлер, не любящий никого слушать, кроме самого себя, перебивает:

– Дорогой Арсениго, я жду папской энциклики против большевизма. Вообще, я с большим удовольствием приветствовал бы на престоле святого Петра именно вас. Вы истинный наци, Арсениго. Вам бы носить не рясу, а форму штурмовика. – И, обращаясь к присутствующим, Гитлер торжественно изрекает: – Господа, Москва у ног Германии. Ворота в Россию распахнуты настежь. Я перевожу часы истории на столетие вперед. С коммунизмом будет раз и навсегда покончено. Наградой за победу будут германские границы до Урала, хлеб и уголь Украины, нефть Кавказа, русские, украинские и белорусские рабы… Вот они!

Гитлер распахивает окно и видно, как мимо рейхсканцелярии, под конвоем наглых эсэсовцев проходят русские пленные. Оборванные, избитые, крайне изнуренные, идут они, связанные друг с другом. Когда один из них падает, другие, не смея остановиться, должны тащить его за собой.

В группе, в первых рядах, идет Наташа Румянцева. Это не та прелестная, тонкая, изящная девушка, которую мы знали до войны, а другая, ожесточенная, огрубевшая, постаревшая.

– Должно быть, это рейхстаг. Вот оно фашистское знамя, – говорит Наташа.

Массивные здания, войска, самодовольная толпа – все вместе создает картину необычайной, помпезной торжественности.

С ненавистью разглядывая вражескую столицу, проходят, шатаясь, советские пленные.

– Радуются, сволочи! Празднуют!.. Москву, говорят, взяли… – произносит девушка, идущая рядом с Наташей.

– Неправда это! Не может этого быть! – шепчет Наташа.

Гитлер отворачивается от окна со словами:

– Эти рабы получат крепких немецких хозяев. Однако пора, господа, от комплиментов переходить к деловой помощи.

Турок щелкает шпорами:

– Я жду решения Анкары не позже завтрашнего дня.

Испанец щелкает шпорами:

– Я жду исторических директив генерала Франко сегодня вечером…

Гитлер выходит в приемную. Дежурные вытягиваются перед ним.

– Иодль, какие вести с фронта? Неужели мои войска еще не вошли в Москву?

– Войска утомлены бесконечными боями. Перед последним ударом нужна передышка. Надо думать, русские дешево не отдадут Москвы, – докладывает генерал Иодль.

Гитлер перебивает его:

– Что? Вы говорите глупости. Русской армии нет, я ее уничтожил, кто может сопротивляться? Кучка сталинских фанатиков? Я приказал взять Москву седьмого ноября, то есть сегодня.

Он нервно бегает по комнате.

– Поймайте Москву!

Рука Геринга у приемника.

Слышен спокойный голос Сталина:

– За полный разгром немецких захватчиков! Смерть немецким оккупантам! Да здравствует наша славная Родина, ее свобода, ее независимость!

– Что это? – истерически-визгливо спрашивает Гитлер, брызгая в лица окружающих слюной, которую они не смеют стереть. – Это что такое?

– Это Сталин, мой фюрер! Там, кажется, парад на Красной площади, – растерянно отвечает Геринг.

– Каким образом парад? Москва при последнем издыхании, она уже в моих руках!.. Немедленно тысячу самолетов! Чорт бы вас всех побрал! Тысячу самолетов в воздух – и на Москву!

…Взлетает в воздух множество самолетов. В небе толчея голосов:

– Форвертс!.. Хайль Гитлер!.. Нах Москау!.. Вася, бери второго!.. Сережка, нет патронов, иду на таран!.. Хох… Молодец, Сережка, молодец!.. Нах Москау… Иван Васильевич, заходи справа!.. Форвертс, форвертс!.. Жги, жги!.. Не жалей!..

НИ ОДИН НЕМЕЦКИЙ САМОЛЕТ НЕ ПРОРВАЛСЯ К МОСКВЕ.

На мавзолее Сталин спокойно заканчивает историческую речь:

– Под знаменем Ленина – вперед, к победе! И войска с Красной площади идут на фронт.

Снежные поля Подмосковья усеяны разгромленной немецкой техникой, трупами.

НИ ОДИН НЕМЕЦКИЙ ЗАХВАТЧИК НЕ ПРОШЕЛ К МОСКВЕ.

Кабинет Гитлера.

Гитлер в темном эсэсовском мундире, плечи которого густо усыпаны перхотью, неистово кричит на Браухича:

– Ничтожество! Я сделал из вас фельдмаршала не для того, чтобы вы проиграли так отлично начатую войну…

Вблизи огромного письменного стола стоят Геринг, Геббельс, Борман и военные: Браухич, Кейтель, Иодль, Рундштедт, фон Бок и начальник генерального штаба Гальдер.

– Мой фюрер, если мы вспомним вещие слова великого Фридриха, предостерегавшего от вторжения в Россию… – спокойно говорит Браухич.

– Я не хочу вспоминать вашего Фридриха!

– Также и Бисмарк предостерегал не итти на Восток.

– Я не знаю, что завещал вам Бисмарк, я знаю, что начертал вам я! На моем знамени одно слово: «Вперед!» Вы не читали «Майн кампф»!

Браухич, обменявшись быстрым взглядом с генералами, говорит:

– Мой фюрер, на Востоке наступило некоторое затишье, и я считал бы необходимым воспользоваться им…

– Да, да… воспользоваться непременно, это хорошо, – соглашается Гитлер. – Что предлагаете?

– Воспользоваться как можно скорее, мой фюрер, и оттянуть наши армии из России…

– Что?

– …хотя бы на линию Березины, чтобы подготовиться к весеннему удару.

– Вы в своем уме, Браухич, или вас пора уже отправить в сумасшедший дом? Оттянуть армии из России? Стоило начинать войну!

– Война с Россией, мой фюрер, – это такая война, которую знаешь, как начать, и не знаешь, как кончить, – настаивает Браухич. – Вы обещали нам, мой фюрер, политический распад Советского государства – только это и вело нас в поля России. Но распада нет, мой фюрер, я сказал бы, – наоборот… Воевать придется долго, и воевать надо серьезно.

– Браухич, замолчите! В моих руках вся индустрия Европы, все ее жизненные ресурсы. В Америке деловые круги поддерживают нас. Вы понимаете, кулак какой силы я занес над этой азиатской страной, уже потерявшей цвет своей армии? Что может устоять передо мной?.. Это зима задержала меня, а не русские. Зима! И вы, Браухич, маловер и трус…

– Не зима нас задержала, мой фюрер, а…

Гитлер сжимает кулаки:

– Браухич, вы изменник!.. – истерически кричит он. – Дезертир!.. Победа мной указана и должна быть добыта!

Гитлер, беснуясь, бегает у стола, внезапно останавливается, обращается к Рундштедту:

– Рундштедт, примите главное командование.

Р у н д ш т е д т. Мой фюрер, я не могу принять вашего назначения… Воевать с Россией – это безумие. Если мы не могли победить ее в 1914 году, когда она была отсталой и зависимой, то тем более мы не сможем добиться успеха сейчас.

Г и т л е р. Это еще что?

Р у н д ш т е д т. Стратегический план германского командования на Востоке потерпел крах.

Г и т л е р. Ах, вот как! Заговор?.. Отлично… Я, я научу вас, как следует воевать… Я возглавлю армию… Кейтель!.. Будете со мной… Доктрина молниеносной войны изложена в моей книге, надо только уметь читать…

После короткой паузы он продолжает:

– Коммунизм – враг не только Германии… Мы – авангард. Мы нужны и Англии и Америке. Неужели вы серьезно думаете, что Черчилль искренне держит сторону Сталина? Вы, господа генералы, травмированы Россией, хотя находитесь на русской земле. – Сжимает кулаки. Лицо наливается кровью. – Собрать все, что можно. Выжать Европу, как лимон. Итальянцев, румын, венгров – всех в огонь. Кликнуть клич в Испании, во Франции, в Швеции, Турции… Крестовый поход! Я возглавлю… В Лондоне и Вашингтоне должны понять, что я делаю их дело. Вы слышите меня? Их дело!..

Он шатается от кликушеского возбуждения. Геббельс подобострастно, соболезнующе обращается к Гитлеру:

– Вы устали, мой фюрер, вам следует отдохнуть.

– Да, конечно, мой фюрер, – вторит Геринг.

– Да, да, – Гитлер трет лоб. – Я должен отдохнуть…

Будуар Евы Браун.

Золотистые волосы, убранные, как драгоценность, кукольно красивое лицо, не омрачаемое ни единой мыслью, изящные руки в кольцах…

Такова Ева Браун.

Гитлер устроился напротив нее, жуя пирожок, и его полный восторга взгляд не может оторваться от Евы.

Большое удовольствие, которое он получает, наслаждаясь пирожками и разглядывая свою любовницу, мало-помалу успокаивает его. И все же он время от времени возвращается к мрачным мыслям.

– Успокойся, Адольф, – мягко говорит Браун.

Он улыбается, кладет голову на ее колени.

– Знаешь, Ева, я в конце концов разрушу Москву! Если бы не зима, я был бы уже в Москве, но я еще буду в ней. Я! – произносит он страстным шопотом и продолжает жевать пирожок.

– Конечно, милый, ты все можешь, – она стряхивает перхоть с его мундира и перебирает рукою волосы. – Ты должен ежедневно мыть голову тем эликсиром, что я тебе дала. Покажи ногти! Ай-ай-ай! – и, вынув из волос шпильку, начинает чистить ему грязные ногти.

– Я выгоню русских в леса Сибири! – говорит Гитлер.

– Ну да, ну да, натюрлих. Только не волнуйся и будь всегда чистеньким, красивым, – говорит Ева Браун и протягивает Гитлеру пирожок.

– Войну, Ева, я закончу в Сталинграде. Это будет символом – покончить со Сталиным в Сталинграде. Ты не находишь?

– О, натюрлих, только ты один мог придумать такой ход!

– Да, я один, это верно, – соглашается Гитлер. – Это гениально – покончить со Сталиным в Сталинграде…

И он стремительно выходит из комнаты.

Вбежав в свой кабинет, где его терпеливо ждут генералы, Гитлер подходит к огромной карте Советского Союза и, обхватив ее руками с севера и с юга, кричит:

– Я возьму Россию в гигантские клещи. Смотрите!.. Я разорву ее пополам на Волге… Я задушу Москву…

К е й т е л ь. Колоссально!.. Это поистине замысел гения, мой фюрер!

Р у н д ш т е д т. Мы не в состоянии, мой фюрер, нанести в этом году несколько одновременных ударов.

Г и т л е р. Не говорите мне этого. Я нанесу один удар с юга, но он будет смертелен.

Он обращается к Иодлю:

– Скажите, Иодль, сколько дивизий мы можем бросить к Волге?

И о д л ь (угодливо). Всю группу Паулюса, всю группу Манштейна, всю группу Клейста.

Г и т л е р. И румын, и итальянцев, и всех, всех… К станкам поставим пленных. Подготовьте приказ. Паулюса – к Волге, Клейста – на Кавказ. И вы увидите, чем это кончится. Я задушу Москву.

Г е р и н г. Наши ресурсы, мой фюрер, на исходе… трудно подготовить большое наступление.

Г и т л е р. За бензин отвечает «Фарбениндустри». А что думают эти ваши тупоголовые англичане, задерживая шведский вольфрам? Они думают, что я лью кровь немцев для их удовольствия? Пусть дадут хром и вольфрам, иначе я заключу сепаратный мир с большевиками и пущу их в Европу…

Г е р и н г. Мой фюрер, я предусмотрительно вызвал Чарльза Бедстона, представителя английских фирм в Швеции. Он тесно связан с правящими кругами Англии.

Замок Геринга. Дождливый день. Подъезжает закрытая машина, и пассажир в пальто с поднятым меховым воротником быстро, не желая быть узнанным, входит в вестибюль.

Слуга встречает его молчаливым поклоном.

Гостя ведут наверх. Он не снимает пальто, и мы пока не видим его лица.

Лакей стучит в дверь. Она открывается изнутри, на пороге ее появляется Геринг. Его мясистое лицо расплывается в угодливой улыбке:

– Я чрезвычайно рад, что вы откликнулись на мое приглашение, – и он радушно вводит гостя в роскошный кабинет, сам помогает ему снять пальто и усаживает в глубокое кресло у пылающего камина.

Кабинет убран с королевской роскошью. Персидские и туркменские ковры, хрусталь и фарфор. На стенах картины русских и французских художников. Гость не без удивления разглядывает сокровища. Геринг самодовольно знакомит с ними гостя.

– Это из Киевского музея, – говорит он. – А это из Лувра… Это подарок Вены… Это Муссолини прислал из Венеции…

Гость садится в кресло, говоря:

– Весь мир в вашем замке.

– Пока только Европа, – смеясь, отвечает Геринг.

Гость медленно набивает трубку и с удовольствием затягивается, грея ноги у огня.

Геринг наливает ему рюмку коньяку.

– Французский, – прибавляет он, – подарок Петэна.

Гость – высокий, красивый англичанин лет сорока пяти.

– Признаться, – сухо произносит он, – я без особой охоты отправлялся из Лондона в это путешествие, третье по счету, как вы, вероятно, помните, дорогой Геринг.

Геринг беспомощно разводит руками и придвигает гостю ящик с сигарами.

– Война на Востоке давно была бы закончена, приди Гитлер и англичане к соглашению в прошлом году, – продолжает гость раздраженно и высокомерно. – Надеюсь, вы меня вызвали не по этому вопросу? – И добавляет: – Сегодня события вне нашей воли. Хозяин положения – Сталин, как вам должно быть понятно.

– Я хотел вас видеть, дорогой Бедстон, конечно, не только как старого друга. Мой интерес к вам несколько шире.

Лакей вносит поднос с кофе.

Когда лакей исчезает, Геринг вполголоса обращается к гостю:

– Я пригласил вас, дорогой Бедстон, чтобы в качестве старого друга Англии просить о личном одолжении.

– Уж не хотите ли вы прокатиться к нам, подобно Гессу? – посмеивается англичанин.

– О, нет, нет, – хохочет Геринг, – еще не изобретен парашют, который был бы способен меня выдержать!

Грохот зениток доносится до сидящих. Быстро входит лакей.

– Американцы. Большой налет, – коротко сообщает он.

Глядя на гостя, Геринг невольно прислушивается к тому, что происходит вне замка, и его только что улыбавшееся лицо выражает сейчас откровенное беспокойство и страх.

– Мы можем пройти вниз… – учтиво предлагает Геринг, но гость спокойно отказывается:

– Эти американские дневные налеты, по-моему, одна реклама… Продолжайте, пожалуйста…

– Я прошу у вас личного одолжения… Моя сегодняшняя просьба заключается в следующем: Сталинград пожирает все наши резервы, все запасы. Для нового наступления нам дозарезу необходимы танки. Для легирования стали нужны, как вы знаете, хром и вольфрам. Турция дает недостаточно. Во имя спасения западной цивилизации от большевизма вы нам должны помочь, Бедстон. Мы ведь делаем не только германское дело.

Гость задумывается:

– Плохо воюете, Геринг. Надо отстранить вашего сумасшедшего… Не забывайте, что перед вами Сталин – великий полководец.

– Германия вложила такой огромный материальный пай в Гитлера, что менять его поздно… – замечает Геринг, – да, кроме того, он имеет влияние на обывателя.

– Скажите мне откровенно, Геринг, вы возьмете когда-нибудь Сталинград? – спрашивает англичанин. – Весы войны колеблются – и не в вашу пользу, а мы сделали для вас все, что могли. Второго фронта ведь нет… И я не знаю, когда он будет… Цените это.

– Мы это ценим. Сталинград будет наш. Адольф заявил об этом публично… Потеря Днепра, Дона, Волги будет означать для Советского Союза то же, что означала бы для Германии потеря Рейна, Эльбы, Одера и Дуная. Никакая человеческая сила нас оттуда не выгонит. Поверьте мне, Сталинград будет взят.

– Когда?

– Как только получим от вас хром и вольфрам.

– Сколько?

– Двадцать тысяч тонн, Бедстон, и как можно скорее.

– Немыслимо…

Геринг наполнил бокалы.

– Мы не должны торговаться, – произносит Геринг уже не просительно, а строго. – Не забывайте – мы ваш форпост. Если мы не справимся сейчас с Россией, вам и Америке придется начинать все сначала.

– Не читайте мне нравоучений, Геринг.

Г е р и н г. Где и как? Прошу учесть срочность дела!..

Б е д с т о н. В Стокгольме. Представитель «Армстронг Виккерс» будет ждать представителя Круппа.

Геринг поднимает свой бокал.

– За наш Сталинград! – говорит он улыбаясь.

– За вас в Сталинграде! – отвечает гость. – Как говорится по-русски, – ура!

Оба молча пьют.

– Ура-а-а! Ура-а-а! – слышится отовсюду.

Идет ожесточенный бой.

То и дело вспыхивающие ракеты освещают землю неровным светом. В небе шарят прожекторы. Взметая снег и землю, рвутся снаряды.

Крутой берег Волги, изрезанный блиндажами, вздрагивает и осыпается. Идет дождь осколков. Противотанковые орудия ведут бешеный огонь по немецким танкам.

ВЕЛИКАЯ СТАЛИНГРАДСКАЯ БИТВА, ЗНАМЕНУЯ НАЧАЛО НОВОГО ЭТАПА ВОЙНЫ, ПРИБЛИЖАЛАСЬ К КОНЦУ…

Поле гигантского танкового сражения.

Немецкий танк, переползая через развалины, идет прямо на Иванова.

Иванов бросает связку гранат, но не попадает. Танк надвигается на него.

Придя в ярость, Иванов решительным броском вскакивает на танк и стреляет из пистолета в одну из бойниц.

Начинается жестокая, безумная схватка человека с машиной, напоминающая единоборство Мцыри с барсом.

Танк поднимается на развалины и спускается с них, точно пытается стряхнуть с себя смельчака, а он упорно стреляет в бойницы.

Вдруг Иванов вспомнил, что где-то у него еще осталась одна ручная граната. Он бросает ее в разбитую смотровую щель.

Раздается взрыв внутри танка; он останавливается и, окутавшись дымом, загорается.

Изможденный Иванов лежит на броне, дымится одежда на нем.

– Алексей, слезай! Взорвется! – кричат Зайченко и Юсупов и, видя, что товарищ не двигается, стаскивают его.

– Десятый за одни сутки!.. – кричит Юсупов на ухо Иванову и вместе с Зайченко ведет его к берегу.

По лицу Иванова струится кровь, волосы и руки опалены, он едва идет.

– Пойдем к Волге, обмоешь кровь, – говорит ему Зайченко.

– Куда? – хрипит он. – Не пойду… Давайте, ребята, назад. За Волгой мне делать нечего.

– Небольшой перевязка сделают, – увещевает Юсупов. – Хороший бой имели, Алеша. Говорят, Сталин здесь…

Алексей Иванов останавливается:

– Если он здесь, чего же мы за реку идем? Сталина здесь оставим, а сами туда? Нет, брат, это не тот закон.

И он, несмотря на протесты Зайченко и Юсупова, идет обратно.

– Командующий… Чуйков!.. – вдруг шепнул Зайченко.

Высокий, крепко сложенный генерал идет навстречу Иванову.

– Здравствуйте, товарищи! – говорит генерал Чуйков.

– Здравствуйте, – чеканно отвечают в один голос бойцы.

– Здорово дрались, ребята! Мы наблюдали за вами. Особенно вы, товарищ гвардии сержант. Ваш подвиг – пример для всех.

Иванов, набравшись смелости, обращается к генералу Чуйкову:

– Товарищ командующий, разрешите обратиться. Гвардии сержант Иванов.

– Пожалуйста…

– Слух есть, товарищ Сталин приехал, здесь находится.

– А было ли, товарищ Иванов, время, когда мы без Сталина находились? А? Да разве без него устояли бы? Здесь он, и всегда был с нами!.. Товарищ гвардии старший сержант!.. От имени Родины награждаю вас орденом Красного Знамени…

Он оборачивается к сопровождающему его полковнику, берет из его рук орден и прикалывает на грудь Иванова.

Грохот боя в это время замирает. Но где-то вдали слышно могучее «ура».

– А що це там за «ура» такое, товарищ командующий? – спрашивает Зайченко.

– Помните слова Сталина: «Будет и на нашей улице праздник!»? Он наступил! Сегодня соединились Донской и Сталинградский фронты. Немцы взяты в гигантские клещи. Это – великий перелом в войне. С победой, товарищи! Сдержали мы слово, данное товарищу Сталину, и отстояли Сталинград. Спасибо всем вам, спасибо!

– Служим Советскому Союзу! – дружно отвечают бойцы.

Кабинет Сталина. Вечер. Огонь не зажжен. Сталин, Молотов, Калинин, Маленков и Берия слушают радиопередачу.

Отдаленно слышится знакомый голос диктора Левитана:

Две отборные немецкие армии, шестая и четвертая танковая, насчитывавшие свыше трехсот тысяч, перестали существовать… Пленено две тысячи пятьсот офицеров и двадцать четыре генерала с генерал-фельдмаршалом Паулюсом во главе.

С т а л и н. Молодцы сталинградцы! Окончательно провалились все эти мольтке, шлиффены, людендорфы, кейтели. За последние тридцать лет Германия дважды оказалась битой, и не случайно.

М о л о т о в. В сорок первом году они валили все на мороз, теперь свалят на степи и бездорожье.

С т а л и н. Еще бы!

М о л о т о в. Навсегда дискредитирован дутый авторитет немецкой военной мысли…

С т а л и н. А мы повторим удар, чтобы не зазнавались. Старик Кутузов был на десять голов выше немецких барабанных генералов. Он говорил: хорошо подготовленное контрнаступление – очень интересный вид наступления. Это они у нас пробуют второй раз. В немецкой науке об этом ничего не сказано.

Входят Антонов, Штеменко.

С т а л и н. Как дела со сталью?

Б е р и я. Отлично, товарищ Сталин.

С т а л и н. Вот это хорошо. Конечно, они пока еще будут сопротивляться, но скоро наши войска очистят от них советскую землю и начнут громить фашистские орды на их собственной территории. Теперь одна задача – вперед и вперед!

Карта фронта, передвигаются флажки. Голос диктора Левитана:

Попытка германской армии перейти в наступление на Курском направлении закончилась для нее плачевно. Красная Армия перешла в контрнаступление по всему фронту и освободила значительную часть временно захваченных немцами советских территорий.

Иванов, Зайченко и Юсупов с автоматами в руках бегут по горящей, заваленной обломками зданий улице. Немцы стреляют по ним из укрытий, идет бой за разрушенный город, в котором до войны жили Иванов и Зайченко. Все вокруг сожжено, изуродовано.

– Вот это наш клуб, здесь я увидел ее в первый раз, – говорит Алексей, останавливаясь у развалин. – А там наша школа, наташина школа… одни развалины…

Бойцы огибают угол здания и наскакивают на фашистского офицера, наблюдающего в бинокль за боем.

Узбек подкатывается ему под ноги, а Иванов, схватив его, взваливает себе на плечи. Они бегут дворами и садиками.

– Хороший «язык» взяли, – с удовольствием восклицает Юсупов, – штабной «язык»! Дорогу не потерял?

– Я тут и слепой вывернусь. Свои места, – говорит Иванов, задыхаясь под тяжелой ношей.

Вдруг он останавливается.

– Ну-ка, Юсуп, посторожи его, – глухо произносит он и в ужасе разглядывает пепелище, на котором они находятся.

Тем временем Юсупов деловито обыскивает, обезоруживает и связывает пленного.

Юсупов торопит Алексея:

– Пойдем, дорогой, пойдем.

– Юсуп, Костя, да это наш дом, – растерянно шепчет Иванов. – Тут наша комната была… – показывает он на воронку, из которой торчат железные ножки исковерканной кровати. – Я, брат, тут родился. Эх, мама родная, моя старушка, что с тобой стало? – сквозь слезы шепчет Алексей и, опустившись на землю, щекой прислоняется к пеплу родного дома.

Немец презрительно молчит.

Узбек говорит ему:

– Это, слушай, не война… Что вы делаете? Детей убиваете, женщин убиваете – такого нигде нету. Сволочь ты, это самый верный слово будет.

– Я не сволочь, я есть офицер. История, ферштейст? История имеет закон. Дейчланд идет форвертс, вперед. Совет идет назад… назад. Вы – стара эпоха… Мы – нова эпоха, жизнь…

Алексей Иванов поднимает Лицо с земли, оно серо от пепла и слез.

– Это кто сказал?

– Адольф Гитлер, фюрер.

– Ага, он так сказал? Добре…