Текст книги "Мёртвая зыбь"

Автор книги: Александр Казанцев

Соавторы: Никита Казанцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 38 страниц)

        Крам-бам-були!

        Крам-бам-бим-бом-були!

        Крам-бам-були!

И тех, кто счёл себя изгоем

И не умел с людьми дружить,

Кто не хотел брать счастье с боем.

“Крам-бам-були” научит жить!

   А как изгои в рай прошли?

А стали пить “Крам-бам-були”.

        Крам-бам-бим-бом-були!

        Крам-бам-були!

        Крам-бам-бим-бом-були!

        Крам-бам-були!

Когда наш бренный мир покинем,

Не станем мы о том тужить.

На свете том скорей прикинем,

“Крам-бам-були” с кем лучше пить!

И те  студенты  в рай пошли,

Кто с нами пил “Крам-бам-були”!

        Крам-бам-бим-бом-були!

        Крам-бам-були!

        Крам-бам-бим-бом-бул!

        Крам-бам-були!

Глава третья. Непреклонный

Он у ковра судил жестоко

И никогда не уступал.

Не знал ни отдыха, ни срока,

Незаменимым стражем стал. Александр Казанцев

– Как можно было допустить, чтобы разбойники вооружились! – возмущенно говорил во время первой Чеченской войны Александр Виктору, когда брат приехал к нему. – Преступно допустили по слабоумию или беспринципности нашего руководства. И теперь не видят выхода, кроме как бросать на смерть школьников и разрушать там наши русские города.

– А что делать? – спросил Виктор. – “Республика разбоя”, где откровенно грабят поезда, подделывают банковские документы на миллиарды и печатают фальшивые деньги. Воруют людей и торгуют ими. Да в мире до сих пор такого не бывало!

– Существовало в Алжире “государство пиратов”. Но те хоть грабили на море, а у себя в стране ввели жестокие порядки, как в бандитской шайке. А здесь… – “Республика неприкрытого разбоя”, где, царит безнравственность и беззаконие. Чечня! При царе в прошлом столетии с чеченцами смогли договориться. Раздали им княжеские титулы и чеченский полк в царской армии был самым уважаемым, надежным. Так неужели дипломаты царские были умнее наших?

– Нет, Александр, ты не прав! Хочешь, расскажу, как соревнования борцов в Грозном судил? Тогда чеченцев я и раскусил.

– Расскажи.

– Комитет физкультуры и спорта РСФCР назначил меня главным судьей соревнований в Грозном. Меня всегда посылали в трудные места.

– Там было трудно?

– Трудно было им, чеченцам. Я зал их осмотрел и объявил, что соревнований не открою. Они удивились: “Почему?”. “Нужен высокий постамент для главного судьи”. Они заспорили: “Зачем?” А я сказал, что уезжаю. Они рассчитывали в чемпионы провести своих чеченцев. Сорвать чемпионат им невыгодно. На утро появился постамент и даже с креслом. У них была вся ставка на дюжего чеченца, который себя выше всех мнил и в отборочных соревнованиях в Минске участия принять не пожелал. Я отказался допустить его к борьбе. Чеченцы всполошились. Предложили мне бочку вина. Я им сказал, что не пью, а если б пил, то бочки бы не выпил. А вечером на меня напали двое. Хотели проучить, чтоб был покладистее в Чечне. Я одного на ключ схватил и руку выломил ему, другого на суплес взял, и уложил на землю рядом, и тоже повредил, когда он головою брякнулся о камень. В их команде двумя борцами стало меньше. Мне денег предложили, чтоб я больных заменил и будущего чемпиона допустил. Я прокурором пригрозил. Ничего со мной они поделать не смогли, и стали относиться с уважением. Вот и сейчас, с такими можно – только силой, а не убеждением. Дожать их надо до конца. На обе лопатки.

Послушал брата Александр и вспомнилась ему война другая, когда поднялась вся страна. Сидел он, помпотех саперного батальона, на лесной полянке под Москвой, близ Перловки, где организовал авторембазу. И, задумавшись, присел на горку автомобильных скатов.

– Дозвольте обратиться, товарищ военинженер! – раздался хрипловатый голос.

Перед Званцевым стоял толстенький воентехник Печников, разбитной малый, самый ловкий снабженец.

– Ну, что еще из-под земли достал?

– Солдата, с новым пополнением из Мытищ прислали. Мы его обмундировали, а он все просится до комбата, как вас назвал.

– Да кто он, опытный автомеханик? И как помимо батальона к нам попал?

– Не могу знать. Говорит, права имеет на вождение, и будто бы они у вас.

– Какая чепуха! Пришли его ко мне.

– Слушаюсь, товарищ военинженер! – и, круто повернувшись, стараясь по-военному быть стройным, низенький и полный воентехник неуклюже зашагал выполнять приказание командира.

А через пару минут снова:

– Товарищ военинженер, дозвольте обратиться?

– Обращайся.

– Солдата я привел.

Военинженер взглянул на невзрачную фигуру с надвинутой на лоб пилоткой, в неопрятно сидящей гимнастерке и не по ноге больших кирзовых сапогах.

– Честь имею, товарищ комбат, явиться в ваше распоряжение, – прозвучал знакомый чем-то голос.

– Где направление? – сухо спросил командир.

– Здравствуй, Шурка! – совсем по-детски прозвучало.

Ошеломленный Званцев вновь оглядел солдата:

– Виктор! Ты ли? Как попал сюда?

– Из Мытищ. Из моботдела Кузьмин к тебе направил.

– Как? Почему?

– Ты добровольцем шел, а я мобилизован через месяц. Кузьмин меня спросил, “Ты Званцев? Знаешь ли Званцева, который мне “Пылающий остров” подарил”? Я сказал, что ты мой брат. Он говорит: ”Тогда к нему тебя направлю. Теперь он вроде, как комбат. Развернул поблизости рембазу. Пойдете вместе воевать. И передай ему привет.”

– Ну и дела! – покачал военинженер головой. – А мне с тобой что делать?

– Да хоть на машину посади. У тебя их много. Мои права ты сохранил?

– Твои права в военавтоинспекции я переправил на свои. И мне без них никак нельзя. Разъездов много. Водителей от ремонта не отвлекаю.

– Тогда пошли на фронт. Схвачусь с немцем без борцовских матов.

– Нет, здесь ты мне нужнее. Задумал я большое дело. Секретное оно. Никто приблизиться сюда не должен. Я дам тебе двух-трех красноармейцев. В сержантском звании организуешь здесь охрану. Придется выправкой овладевать. Оружие у Печникова получи.

– Есть выполнить приказ, товарищ командир, – отрапортовал и в струнку вытянулся Виктор.

Александр знал неистовую усердность брата. Но того, что приключилось предположить не мог.

Появилась новая охрана. По приказу военинженера особо бдительной она была, когда прибыла государственная комиссия ознакомиться с “объектом”.

Обнаружил Виктор в кустах у строго охраняемой полянки человека, следящего за демонстрацией объекта.

Его он сразу задержал.

– Ты что, сержант, не видишь генеральской формы?

– Простите, но она еще не документ. Придется вам пройти со мной.

– Здесь не КП, чтоб документы проверять у старшего по званию. Я член комиссии!

– Она вон там стоит, а вы в неположенном месте притаились.

– Совсем с ума сошел. Пять суток ареста! Передай своему командиру!

– Есть передать, герр генерал. А вас пока прошу идти вперед. И руки вверх поднять.

– Не пять, а десять суток гауптвахты. На хлеб и воду? Без прогулок. Я – генерал из МВО.

– А я подумал было из абвера? Сейчас мы все проверим, эксцеленс. Вместе с вами. И я отправлюсь под арест.

На счастье мимо проходил комбат и строго спросил:

– Сержат, в чем дело?

– Да вот, товарищ военинженер! Подозреваемого задержал. Подглядывать из кустов пристроился.

– Отставить, черт тебя возьми! – вскипел комбат и, переменив тон, обратился к “подозреваемому”: – Простите нас, товарищ генерал! Я приказал и вас, и изделие наше строго охранять.

– Заставь дурака Богу молиться, он лоб себе разобьет, – обиженно ворчал генерал. – Никто не вправе мне указывать откуда наблюдать!

– Товарищ комбат! Когда прикажете идти мне под арест? На десять суток, как приказано вам передать.

Но оскорбленный генерал неожиданно объявил:

– Арест сержанта отменяю, а вам, военинженер, и сержанту также, объявляю благодарность за образцовую охрану секретного объекта.

Инцидент на том был исчерпан. Начиналась демонстрация “объекта”. Военинженер отправился к членам комиссии, генерал остался наблюдать в кустах.

А Виктор не ходил гоголем и никому не рассказывал о случившемся.

Случайно, или закономерно, но ситуация повторилась еще раз.

После памятных дней паники, на месте эвакуированного НИИ-20, в Москве возник завод-институт фантастических изделий, прозванный “НИИ имени Жюля Верна”. Работали в нем солдаты и офицеры приданного батальона во главе с военинженером Званцевым.

И вот когда эвакуированные начали возвращаться, туда явился прежний главный инженер Казанский. Приехал подготовить возвращение в Москву своего института.

Обнаружив, что помещение “разбойничьи” занято другими, он ринулся к знакомой проходной, чтоб объясниться с “захватчиками”.

И не задумываясь, шел к знакомому турникету, где всегда свободно проходил мимо почтительной охраны.

Но на пути его стоял сержант.

Казанский возмущенно оттолкнул его с дороги.

Но сержант такого обращения не стерпел. И взял “нахала” борцовским приемом на ключ. Руку за спину ему завел и препроводил в караулку. Оттуда позвонил комбату:

– Товарищ военинженер, докладывает начальник охраны сержант Званцев. Мной арестован нарушитель. Пытался прорваться на охраняемый объект силой.

– Кто он такой, с какой целью прорывался?

– Нахал говорит, будто он главный инженер института, что здесь прежде был.

– Из НИИ-20? Казанский?

– Так точно, товарищ комбат!

– Извинись. Скажи, сейчас приду.

Виктор в недоумении повесил трубку.

– Товарищ Казанский, мне приказано перед вами извиниться. Военинженер сейчас придет.

– Да кто он, этот вонинженер или комбат? Что за птица?

– В детстве у него была эмблема “Кондор”.

– А вы что, знаете его детство?

– Да…. знаю… – неопределенно ответил Виктор и добавил: – В институте военных много. Он над всеми командир. А сам он – главный инженер.

– Не мало. Но для “Кондора” здесь не Анды… – поехидничал задержанный.

Он был сильно раздражен, и еле сдерживал себя.

Вошел военный, такой же коренастый, как сержант, в фронтовой пилотке и походной гимнастерке с одной шпалой в петлице и с маузером в деревянной кобуре.

Казанский увидел на ней выжженную надпись: “Крымский фронт”.

Офицер отдал честь и представился:

– Военинженер III ранга Званцев. Пришел извиниться за сержанта. Но он выполнял долг службы.

– Все мы Родине служим. И на фронте и в тылу, – проворчал Казанский. – Если не ошибаюсь, вы здесь главный инженер?

– Да, совмещаю с военной службой.

– Я к вам и шел, пока не задержан был грубияном.

– Еще раз извиняюсь за него.

– Хотел договориться с вами, как скоро освободите захваченное помещение. НИИ-20 возвращается в Москву.

– Наш директор, профессор Иосифьян, – я по пути сюда зашел к нему, – просил вам передать: “Об этом не может быть и речи. Со своей стороны хотел бы вам предложить разгрузить меня и у нас остаться главным инженером.

– Не кажется ли вам, товарищ капитан, такое предложение недостойным? Сегодня буду у наркома и договорюсь о том, чтоб вышвырнули вас отсюда.

– Я думаю, товарищ Кабанов не согласится с вами.

– Вы все здесь заодно! Как одна шайка, – возмутился Казанский и, хлопнув дверью, вышел из караулки.

– Эх, рано позвонил тебе, – сокрушался Виктор, – надо было бы ему еще добавить…

– Теперь жди вызова в МВО. Будут неприятности.

– Ты думаешь, он нажалуется туда?

– Вполне возможно. Как и понижение в звании.

– Так ведь, в Перловке обошлось.

– Разумный человек попался.

– А ты этому свою должность предлагал. Я возмутился и хотел вмешаться.

– Только этого и не хватало! Тебе почаще надо вспоминать, что ты в армии. И свой характер придержать. Хорошо бы с рук сошло…

– Так он не шел, а пер. И первым меня толкнул.

– А ты ему руку заломил, и мог сломать. Тогда бы нам не сдобровать.

– Так не сломал ведь…

– Склонен ты к самоуправству. Гараж опять же захватил. Без спросу, без доклада.

– Ты мог не разрешить. И всего-то на пару часов в день. Машины могут постоять и во дворе, пока на их месте – маты.

– Да где ты их достал?

– Там, где ты станки и автодетали. Оставлены при эвакуации.

– Не можешь ты борьбы забыть.

– Зато солдаты благодарны. Так увлеклись борьбой! Как мы с тобою в Омске.

– У нас в военное время одиннадцатичасовой рабочий день, а ты передохнуть им не даешь.

– Так это ж лучший отдых! Зато у тебя своя команда! В/Ч № 52328. Пять командных встречь и пять побед! Гордиться можно.

– Ну ладно. Продолжай, но согласовывай со мной. А в проходной будь осторожней, – закончил военинженер, вставая.

Вскочил и Виктор. Вытянулся в струнку:

– Слушаюсь, товарищ комбат!

А утром Главный инженер вызвал к себе начальника охраны.

– Ну, вот и дождались. Только что принесли пакет из Штаба Округа. Вызывают не в инженерный отдел к полковнику Третьякову, как всегда, а к какому-то заместителю начальника отдела тыла, генералу. И не только меня, комбата, но и сержанта Званцева. Жди понижения в звании или отправки на фронт.

– Когда ж он успел нажаловаться?

– Там по ночам не спят, как и в наркоматах… Товарищ Сталин не терпит спящих.

– Когда явиться?

– Сейчас поедем.

Не ожидая ничего хорошего, они поехали в Штаб Московского военного округа.

К подполковнику Третьякову в инженерный отдел не заходили. Званцев привык в тому, что тот сидел в общей комнате с другими офицерами его отдела.

Когда же они нашли отдел тыла, в приемной их встретил адъютант в звании капитана.

– По вызову? – спросил он. – Генерал занят. Придется обождать.

Сидели молча. Адъютант за столом шелестел бумагами. Снимал трубку:

– Сейчас, товарищ директор, доложу. Генерал очень интересовался вами. Да, да! Вы все расскажете ему.

И через минуту снова:

– Товарищ замнаркома. Сейчас вас соединю. У генерала люди. Но с вами он переговорит.

Званцевы переглянулись.

Может быть, ночью этот замнаркома звонил сюда по жалобе Казанского из НИИ-20, и теперь интересуется?

Наконец из кабинета вышли несколько гражданских лиц и с ними офицер.

Адъютант вскочил и скрылся в кабинете. Вернулся с пачкой бумаг в руках, пригласил:

– Войдите. Учтите, генерал не спал и не в духе. Постарайтесь поскорее. А я схожу ему за крепким чаем. Он только держится на нем, – доверительно закончил он.

– Так мы ж не сами… – начал было Виктор, но посмотрел на брата и замолк.

– Товарищ генерал! Разрешите обратиться? Военинженер III ранга Званцев в сопровождении сержанта по вашему вызову явился.

– В/ч 5238? – спросил генерал, не отрывая глаз от лежащих на столе бумаг.

– Так точно! При НИИ-627!

– Так это вы? – посмотрел генерал на вошедших. – Вот не ожидал!

Александр только сейчас узнал злополучного генерала, неосторожно задержанного Виктором в кустах опушки Перловского леса.

“Ну, теперь не отвертеться, – подумал он. – Еще раз такое не прощают…

– Выходит, во второй раз, сержант… – продолжал генерал, и сердце у Александра упало, – … я должен тебе благодарность объявить. Теперь за образцовую борцовскую команду. 5 побед! Спорт для тыла очень важен! Тебя б в разведшколу передать, чтоб ребят там подучил своим приемам, да военинженера не хочется обидеть…

– Разрешите, товарищ генерал? – в струнку вытянулся Виктор. – Не лучше ли было бы разведчиков к нам прислать? С моими борцами они скорее б научились.

– Пожалуй, дело говоришь, сержант. Тем более, что у вас и ковер для борьбы есть. На том и порешим. К военинженеру придет офицер из разведшколы.

На столе зазвонил Кремлевский телефон. Генерал схватил трубку:

– Начальник тыла МВО. Слушаю вас, товарищ Сталин, – а посетителям махнул рукой, чтоб уходили.

Глава четвертая. И слез Илья Муромец с печи…

Под куполом был акробатом.

Упал. И жив остался чудом.

Встал богатырь, чтоб всем стать братом.

И посвятил себя он людям. Весна Закатова

Виктор обладал редкой способностью находить замечательных людей. Заслуживал их внимания. И даже дружбы.

После знакомства с Илизаровым он явился к брату.

– Послушай, Александр, ты ведь член редколлегии журнала?

– “Изобретатель и рационализатор”. Состою там много лет.

– Я удивительного изобретателя нашел!

– Где откопал? Опять в Кургане?

– Нет. От тебя неподалеку. В новом цирке.

– И что циркач там изобрел?

– Способ паралитиков с поврежденным позвоночником ставить на ноги – изобретение?

– Еще какое! То было б чудом. Невольно вспомнишь Чингиз-хана. Как страшно он казнил трусов или непокорных. Переламывал им позвоночник и бросал в пустыне, беспомощных, не в силах двинуться. Обрекал на мучительную смерть.

– А вот Илизаров хочет таких больных лечить, сращивать им позвонки. Для этого в институте возводят новый корпус.

– Причем же цирк и Илизаров?

– Нет, здесь совсем другое.

– И что же?

– Не хирург, а цирковой силач!

– Любишь ты разыгрывать и радуешься, когда поверят твоим небылицам.

– Нет-нет, Александр, в самом деле! Я говорил уже о нем с заместителем министра здравоохранения Семеновым…

– Ты и туда стал вхож?

– Спорт и физкультура нужны всем, особенно же нездоровым.

– И что сказал тебе министр?

– Замминистра считает, что поднять надо общественное мнение.

– О ком? О цирковом атлете? Так он, наверное, здоров, как бык.

– Теперь здоров. А прежде – паралитик.

– Да кто такой, твой цирковой изобретатель?

– Валентин Дикуль. Чудо-богатырь. Не знаешь?

– Нет, слышу в первый раз.

– А надо, чтоб все знали про него. Он был акробатом. Под куполом работал. И упал оттуда. Разбился, позвоночник поломал. И ноги отнялись…

– А теперь силач? Кто ж вылечил его?

– Он сам. И в этом суть изобретения. Он все тебе расскажет. Тебя знает и просил вас познакомить. А ты помести статью о нем в журнале.

И Валентин Иванович Дикуль через некоторое время позвонил Званцеву и вскоре сам зашел. От нового цирка до писательского дома совсем недалеко.

Званцев встретил его в дверях. Невысокий, но широкоплечий, коренастый русский мужичек. На редкость, добрые глаза. Не подумаешь, что богатырь с картины Васнецова.

С подкупающей простотой он рассказывал о себе.

– Я в цирк влюблен с детских лет. И привязанности к нему обязан самой жизнью.

– Но так же и увечьем при падении из-под купола?

– Не будь этого, все в жизни у меня сложилось б по-иному. Не стал бы я таким, какой я есть.

– Так расскажите, если можно.

– Боюсь наскучить вам.

Званцев усадил Дикуля в кресло у журнального столика, сам сел напротив, готовый жадно слушать.

– Поврежденный позвоночник вызвал паралич ног. Врачи вынесли мне приговор – “пожизненная неподвижность”. Не так я был напуган тем, что стал навек калекой, как тем, что теперь цирк для меня закрыт, и мне никогда не выйти на арену. И страстное желание на нее вернуться так меня воодушевило, что я, пока бездумно, стал искать путь к выздоровлению. И мне пришел на помощь цирк.

– Как цирк? Вы же разбились на арене! Вам бы подальше от него!

– Нет, что вы! Я цирку всем обязан, – так начал Дикуль простой и искренний рассказ.

А Званцев слушал и вспыхнуло его воображение. Он словно видел все, как это было.

Лежал недвижно человек, прикованный к больничной койке. Глядит упорно в потолок и напрягает под одеялом тело. Ни встать, ни сесть не мог. И предпочел бы лучше умереть, чем навсегда таким остаться… И продолжает силиться натужно, будто понимает тяжкий груз.

При виде этого забеспокоилась курносенькая мед– сестра и вызвала лечащего врача. Тот явился, молодой, уверенный в себе хирург.

Сначала издали понаблюдал, потом подошел к больному:

– Что с вами, Дикуль? Вам нехорошо?

– Нет ничего. Спасибо, доктор.

– Как ничего? Я вижу. Пот на лбу. Позвольте, вытру.

– Занимался упражнением воли.

– Не забывайте. Вы – больной. Всякое напряжение вам противопоказано. Измерим вам давление.

Он наложил Дикулю манжету на руку, пульс нащупал фонендоскопом:

– Прекрасно! Как у космонавта. Прошу вас, не пытайтесь пересилить паралич. Это никому не удавалось. Пора смириться с новыми состоянием. У вас еще вся жизнь впереди. На свете много параличных. И все они живут. Освоите инвалидное кресло. И сможете передвигаться. Даже в соревнованиях участвовать.

– Я не хочу быть чемпионом среди калек. Мне надо в цирк вернуться.

– Помилуйте, Дикуль. Какой там цирк? Это все равно, что вам захотеть стать Гераклом, а мне вдруг – Гиппократом.

– Вы подали мне мысль. Вернуться в цирк Гераклом.

– Полно! Расшатались нервы. Вас навестит специалист. Но время вам поможет. А пока, прошу, поберегите себя.

И на другой день пришел к Дикулю психиатр, крепыш седой, в очках. Он сел на стул и весело спросил:

– Ну, как, циркач? По цирку, говорят, скучаешь?

– Это не скука, а желание вернуться на арену.

– На арену? – мягко переспросил профессор. – И в качестве кого?

– По-прежнему – артистом.

– А что ты делал там?

– Летал под куполом.

– Без сетки?

– Конечно, без нее!

– Вижу, настоящий был артист! Теперь, скажи мне без утайки, как вернуться туда хочешь? Я ведь профессор, вроде, как духовник. Мы все тебе поможем.

– Спасибо вам. Я в цирк влюбился еще в детстве. Подрос, стал подражать гимнастам. Семья Чайковских. Я с младшими дружил. И восхищался тем, что люди там все могут!

– Что же? – заинтересовался психиатр.

– Показывают, на что способен человек. Будь это акробат, жонглер или фокусник. Невероятное достигается неустанной тренировкой, развитием мускулов, ловкости и воли. Я обязан туда вернуться. Позвоночник окружен мышцами. Их надо так развить, чтоб укрепили больной ствол. Накачивают же культуристы гирями завидную мускулатуру. Значит, и я могу своего добиться.

– Корсеты в медицине есть. Ты хочешь заменить их мускулатурой? Но вот, гимнастики такой не знаю.

– В цирке все выдумывается вновь. И я, хочу хоть лежа на больничной койке, придумать сам систему упражнений. И вот без конца их пробую.

– С тобою не соскучишься, циркач. Хорошо б ты это в шутку…

– Нет, я всерьез.

– Ну-ну! Пока прощай. Наведаюсь к тебе еще.

В ординаторской психиатра ждал молодой хирург и озабоченно спросил:

– Ну как, профессор?

– Устойчивое маниакально-бредовое состояние. Нужны транквилизаторы, – уверенно ответило светило.

– Я позабочусь, – заверил лечащий врач.

Но Дикуль был не так уж прост. Корил себя, что лишнего наговорил. Чтоб не ослабить волю, от транквилизаторов отказался наотрез.

Через несколько дней все та же курносенькая сестричка в волнении вбежала в ординаторскую:

– Доктор, доктор! Ваш больной сгибает ноги.

– Дикуль? – воскликнул молодой хирург. – Не может быть! – и побежал в палату.

Но к Дикулю чинно подошел:

– Я слышал, вы согнули ноги?

– Я только пробую пока…

Врач откинул одеяло:

– Попробуйте при мне.

Нога в коленке чуть согнулась.

– Неужели из-за ваших упражнений?

– Я буду продолжать.

– Уймите вы его! – послышалось с койки слева. – Он так пыхтит, что мешает спать.

– Говорят, петух так силился снести яйцо. Чего старается? Все равно ничего не выйдет, – добавил больной справа.

– А я готов вам верить, – тихо произнес хирург.

– А раз поверил, доктор, будь уж другом. Мне нужны гантели. Для нагрузки.

– Да, если я их принесу, меня отсюда выгонят.

– Не выгонят! Скажи, мы на краю открытия.

– Сообщником хотите сделать?

– Соратником. Я ж не могу один. Пока гантели, а потом и гири. Я б не просил, когда бы не поверил сам себе.

– Стойкости у вас можно поучиться…

– А как у нас все выйдет, мы с тобою, доктор, Центр реабилитации откроем. Излечивать больных начнем.

– Не слушайте его. Он тронулся. Перевести б его в психушку. Петух ведь так и не снес яйца.

– Я вас попрошу, больной, быть поспокойнее. Не надо свар. Вы в больнице! – строго сказал врач.

А когда через неделю или две, Дикуль поднялся с койки и сделал несколько шагов, тот же сосед по койке восхищенно говорил:

– Ну, Валентин, и петуху, и нам у тебя учиться надо. А в Центре реабилитации ты нас, соседей не забудь!

– Не бойся, не забуду. Сам вас отыщу, – заверил Дикуль, и отлеживался долго.

Гири из цирка принесла жена, не веря сверкнувшей вдруг надежде. Помогли ее партнеры по арене. Самой такой тяжести не одолеть. А следом сюда просилась вся цирковая труппа.

Палата превратилась в гимнастический зал. Больничное руководство смотрело сквозь пальцы.

Молодой хирург яростно защищал новаторский курс лечения. Доложить наверх, пока что, не решались. Заинтересованные врачи заходили в палату, пытались приподнять с полу гири и качали головами.

А Дикуль наращивал себе мышцы не только на спине у позвоночника. Сопалатники, по-прежнему прикованные к постели, смотрели на него с удивлением и надеждой.

– Что вышло из того, посмотрите вечером на представлении, – скромно закончил свой рассказ бородатый, с виду толстый, мужичек.

– И там увижу Геракла, кем вы хотели вернуться на арену?

– Зачем в чужих тысячелетиях нам занимать героев, на кого хотелось бы походить? Россия своими богата.

– Васнецовские богатыри?

– История богаче сказки. Но, как судья, порой несправедлива. Посмотрите, как по разному выглядит Петр I. То он кровавый деспот, самодур, сыноубийца, то Великий преобразователь, что Россию вздыбил и с европейцами поставил рядом. Забулдыга, весельчак, моряк, воитель, плотник… С характером покруче кручи.

– Выходит, что История, вроде, ветреной красавицы. Ей бы назад смотреть, а она косится на современность.

– Не побоюсь сказать, что служит ей. Власть меняется, История с ней тоже. Когда в Древнем Египте династия другой уступала место, то новый фараон старался все изображения предшественников уничтожить.

– Значит, Пушкиным быть надо, чтоб “Емельку Пугачева” не разбойником показать, а, вопреки официальной версии, – вождем восставшего народа, – сделал вывод Званцев.

– Другому “разбойнику” не повезло. Не помог Степану Разину роман Степана Злобина.

– Может быть, из-за песни, где Степан стал злодеем-Стенькой, княжну что в Волге утопил и в пляс пустился.

– Да, там не поется к чему стремилась его мятежная душа, – закончил Дикуль и заторопился в цирк. – Меня там пациенты ждут.

– Пациенты? В цирке?

– Я вас с ними познакомлю, если вы со мной пройдетесь и останетесь на представление.

– Вы меня, Валентин Иванович, сегодня обогатили, – говорил Званцев по дороге к цирку.

– Да чем? – смутился Дикуль.

– Своей жизнью, упорством, волей, характером и взглядами.

– Ну, что вы, право! Я рассказал лишь то, что произошло на самом деле.

– Вот в том-то и дело, что это с вами было! А вам не кажется, что ваша жизнь сходна с легендой об Илье Муромце?

– Никогда не думал.

– В былине говорится, что Илья Муромец 33 года лежал недвижно на печи. Видно, от рождения был параличным. И в нем копилась внутренняя сила. Странники, радушно принятые его семьей, в нем эту силу пробудили. И он стал богатырем.

– Как будто, так.

– И разница лишь в том, что, вместо странников свою силу вы пробудили сами.

– Вот не думал!

– И выходит, сказочные богатыри вам ближе, чем Пугачев или Разин. Никто не знает, каковы они были с виду.

– О Пугачеве не берусь судить. А Разин, как я думаю, был богатырем духа. А ростом, для меня, так выше крыши.

– Воображение у вас яркое, Валентин Иванович.

– Вот мы и пришли. Пройдем через служебный ход к тренировочной арене.

Она наполнена была водой, превращена в бассейн, и девушки-наяды здесь тренировались в синхронном подводном плавании. У них никак не получалось. Сердитый тренер кричал им со скамейки об их ошибках. Они покорно ныряли вновь, одно и тоже повторяя, пока не получилось четко.

– Нелегкая работенка! – заметил Званцев.

– Цирк – это тренировка, настойчивость, терпение, – ответил Дикуль.

Они сели, наблюдая за отработкой красивейшего номера. И Дикуль говорил:

– Вам покажу свои приборы с грузами на блоках, и больных, которых в цирке я лечу и ставлю на ноги. В том – мое призвание, людям помогать, как сам себе помог – еще одна моя задача! Представьте, мне грозят преследованием за незаконное врачевание без должного диплома и клятвы Гиппократа. Да если б то возможно было, я его самого поднял бы из древнегреческой гробницы.

Немного помолчали, наблюдая, как у девушек все лучше получалось.

– Приготовил номер, – продолжал Дикуль, – автомашину на плечах держать. А брат ваш, Виктор Петрович, пробивает в министерстве создание “Центра реабилитации”. И помещение отыскали близ Телецентра на улице Королева. Так нашлись окрестные жильцы, что протестуют. Видите ли: “Господ будет угнетать вид множества калек”! Как то назвать?

– Бессовестностью только!

– Преодолеть отсутствие врачебного диплома можно привлечением дипломированных врачей. Один уж есть, хирург, был лечащим врачом в нашей палате. Медицине – первое место. Я – не знахарь. Моя пусть будет лишь система упражнений. Я ни на что не претендую. А вечером, уже скоро, увидите для чего сюда стремился.

Они прошли по коридору. И Званцев встретился с больными, что лежа в креслах, без устали поднимали гири, подвешенные на тросах через блоки. Они тоже лечилимь упорством у тренировочной арены.

– А начальство местное не протестует? – спросил Званцев.

– Напротив, гордятся этим. Они же циркачи, а не жильцы без сердца, которым все ж унять претензии придется. Спасибо Виктору Петровичу. Он своего добился. Помещение нам передали. Можно Центр создавать.

– Наш Виктор любую стену прошибет, чтобы достигнуть цели.

– Вам с вашим братом повезло, – отозвался Дикуль.

Он провел Званцева в зрительный зал с такой же ареной, как тренировочная, но без воды и окруженной амфитеатром мест для зрителей, которые уже появлялись.

Дикуль усадил Званцева в ложу для гостей.

Званцев с братом любили цирк. В детстве оба мечтали о цирковой карьере.

И сейчас он с удовольствием смотрел удивительные номера гимнастов, вспоминая, как профессор теоретической механики в Томске рассказывал на лекции студентам, что ходит в цирк познавать законы механики, и цирковую выдумку считал вкладом в науку.

Восхищала дружба человека с животными. Даже звери охотно слушались его. Медведь, что в тайге заламывал охотника, здесь послушно ездил на велосипеде или плясал под дудочку, как парень на гулянке. И даже голуби слетались, садясь прелестной женщине на плечи. А лошади! О боевых конях звучат легенды, как и об отважных джигитах.

Но вот объявили гвоздь программы:

– Заслуженный артист республики Валентин Дикуль!

Служители в униформах с трудом вытащили на арену гири, штанги и чугунные шары.

Еще за кулисами Дикуль предложил Званцеву попробовать их на вес.

– Я бутафории не допускаю, – говорил он. – Все должно быть натуральным, как и под куполом, откуда падают не куклы… – и он улыбнулся.

Вслед за сложным сооружением, со спиральным желобом для скатывающихся шаров на арену выбежал… гигант.

В обтянутом трико, похожий на статую Геркулеса, скинувшего европейскую одежду… И ростом, словно выше крыши…

А где же Дикуль? Куда делся приземистый бородач?

Но это был, конечно, он! Его глаза, улыбка!

Стал весело, как с мячиками, играть с неподъемными шарами. Забрасывал их вверх на желоб. Налету подхватывал внизу и снова вверх бросал. Потом перешел на гири, старинные, по два пуда. Поднимал играючи, то одной, то другой рукой, то сразу обеими. А штангу, под которой тяжелоатлет согнется, с высоты над головой, бросал себе не шею. Все с подкупающей улыбкой.

На арену выкатили шар. Огромный. Он его едва руками обхватил и вскинул себе на грудь, как штангу. Поднял над головой и стал подбрасывать, словно тот не весил вовсе. И на арену бросил.