Текст книги "Мёртвая зыбь"

Автор книги: Александр Казанцев

Соавторы: Никита Казанцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 38 страниц)

Вольский тепло встретил их, обнял и расцеловал Гречко.

Усевшись за стол, внимательно выслушал Званцева, вспомнив их прежние встречи.

– Мы хотели бы, Аркадий Иванович, чтобы вы стали одним из учредителей Космопоиска, – закончил Званцев объяснения задумки организации энтузиастов, которую хотели оформить, как ТОО (товарищество ограниченной ответственности).

– Задумано хорошо. Но зачем вам Вольский? У него нет ни гипотез, ни ваших знаний. Чем он может вам помочь? Учредителем надо сделать Союз промышленников и предпринимателей во главе с тем же Вольским. И тогда, извините, ТОО слишком мелко. Уж коли создавать, так Акционерное общество с советом директоров, куда вместе с вами войдет и президент Союза промышленников, готовый вам всемерно помочь.

– Мы не решались и подумать об этом, – признался Званцев.

– Вы же фантаст! Вам положено летать, а не ползать!

Уходили от Вольского фантаст и космонавт окрыленные.

И вскоре в обширном зале физики Политехнического музея в Москве состоялся международный научный Конгресс палеокосмонавтики.

Приехал и Эрик фон Дэникен, заказав себе номер-люкс в Метрополе.

– Он один из самых издающихся на Западе писателей, – говорил Званцеву Минервин, собираясь, как Генеральный директор "Космопоиска" на вокзал, встречать швейцарца. – В средствах он не ограничен. Я уверен, что он поможет нам издать серию “Великая тайна Вселенной” во главе с его книгой, которую читал в моем переводе сам президент Академии Наук, когда я с ним работал.

Но наивный Минервин ошибся. Дэникен не собирался в Москве тратиться, а наоборот привез с собой двадцать пять телевизионных серий о своих путешествиях, чтобы через "Космопоиск" сбыть кассеты русскому телевидению за немалую сумму в валюте, торгуясь с Минервиным о комиссионных.

– Он показал себя не только исследователем, но и дельцом, – сказал Владимир Андреевич Платонов, с присущей ему любознательностью, расспрашивая о Конгрессе своего литературного друга.

– А как с вами обошелся этот швейцарский новоявленный Шлиман? Если не ошибаюсь, он называл вас своим учителем? – спросил он Званцева.

– Ограничился в зале парой вежливых немецких фраз.

– И не посетил “учителя”, выпытав у него все перед своим путешествием?

– Я не считаюсь с этим, Владим. Мне важнее видеть в нем соратника.

– “Платон мне друг, но Истина дороже”. Не обижайтесь, Саша. Прекрасный инженер в технике, вы никудышный инженер человеческих душ, как определял нашу братию губитель этих душ, “вождь всех времен и народов”.

– Благодарю за комплимент.

– Зачем вы сделали этого делягу мультимиллионером? Не разобрались сразу для чего вы ему нужны.

– Владим. Плохо ли это или хорошо. Но я не сужу о том, что выгодно или правильно. Для меня люди, интересующиеся тем, за что я борюсь, прежде всего единомышленники, а не пользователи или плагиаторы. Я служу идее, а не собственному карману.

– Вы заслуживаете, чтобы я описал вас в очередном романе. Только идеи ваши внушают мне сомнение. Признаюсь, я всегда считал, что полеты в космос – бессмысленная трата средств. А вы… Ну, да ладно! Раз происходит, знать об этом надо. Выкладывайте, до каких еще глупостей дошли вы на своем “Конгрессе”?

– Дэникен говорил о том, что написано в его и моих книгах. Его заслуга в том, что он cам воочию видел эти следы, о которых я судил лишь по фотографиям.

– И это все, ради чего вы собирались?

– Нет. На Дэникене дело не закончилось. Его сменил на трибуне серьезный ученый с завидной густой бородой, Алексей Васильевич Золотов, автор монографии о тунгусском взрыве, принесшей ему ученую степень кандидата наук. Он возглавлял несколько экспедиций в эпицентр взрыва.

– И что нового он там нашел?

– Я из президиума спросил его: “Вы обнаружили, что в эпицентре взрыва самый точный хронометр отстает на две секунды в сутки? Это в сто раз больше допустимой ошибки. Не объяснили ли вы это однозначно воздействием былого пребывания там пришельцев. И не послали ли вы, якобы, такую телеграмму? Или это легенда”? Он ответил: “Телеграмму, правда, давал, но это не выступление на научном форуме”.

– Ответ осторожный. И не в вашу пользу.

– Он собирался еще и еще раз проверить удивительное явление. С этой целью он заходил потом ко мне. Собирал миллион, по тем деньгам, чтобы отправиться в тайгу.

– Конечно, нелепица не подтвердилась?

– Ему не привелось выполнить свое намерение. Он был зверски убит бандитами на пороге своего дома в Калинине (Твери). Денег грабители у него не нашли…

– Это, Саша, страшная трагедия, но именно об этом надо писать, предостерегая общество, а не о глиняных куклах, якобы, связанных с Космосом. Неужели ни о чем другом, кроме них, у вас разговора не было?

– Нет, почему же? Выступил другой ученый, Сергей Борисович Проскуряков. Он коснулся тысячелетней загадки египетских пирамид.

– Это уже интересно. Они существуют, неизвестно кем, как, когда и для чего построенные?

– Он не ответил на это, но показал графическое построение волшебных “часов Изиды”, показывающих даты аномальных явлений на Земле в прошлом и… в будущем, что предстоит проверить.

– Это уже вроде: ”Цыганка гадала, цыганка гадала. За ручку брала…” – напел Платонов.

– А вот Рубцов, ученый из Харькова, опираясь на показания французских этнологов, 20 лет проживших среди негритянского племени догонов, раскрыл вековые тайны их жрецов. Они тысячелетия хранили священные предания о встрече с пришельцами с Сириуса, и переданные теми знания, доступные лишь современной цивилизации.

– Это уже “Тысяча и вторая ночь” Шехерезады. Ну, хоть что-нибудь не про царя Салтана и Кащея бессмертного было?

– А как же, – насмешливо продолжал Званцев. – Ученый из Самары Авинский (Тюрин) доложил о своей альфаметрике, рожденной из сделанного Терешиным сенсационного анализа плана Cтоунхенджа, древнейшего сооружения близ Лондона. Несколько лет назад Терешин, который был не вполне в себе, явился ко мне под видом “марсианина”. Суть альфаметрики Авинского сводилась к тому, что некий угол “α“, заложенный в план Стоунхенджа, в кратном виде присутствует во всех земных естественных образованиях, а число “одиннадцать”, тоже заложенное в это сооружение, является “модулем Вселенной”, входя в кратном виде во все ее размеры на макро и микро уровне. Древние бритты, жившие в каменном веке, не могли этого знать! Как и не могли доставить к берегу моря огромные каменные глыбы, которые можно было добывать лишь далеко, а горах. И это оставалось загадкой. Правомерно подозрение на космические цивилизации, когда в прошлом они помогали людям Земли.

– Опять белого бычка за те же деньги!

– Тем не менее, Владим, по общему мнению Конгресс, посвященный палеокосмонавтике, далекой от бытописания, удался, и “Космопоиск” стал жить. Однако, общий упадок и развал в стране после перестройки, не позволил издать задуманной серии “Великая тайна Вселенной”. Средств на это не было, а издательства предпочитали детективную и сексуальную литературу, которая имела сбыт у обнищавшего читателя.

– В этом – сермяжная правда нашего времени. И вам впору закрывать никчемную “космическую лавочку”. Все вы в какой-то мере “Терешины с Марса”.

– Нет. "Космопоиск" оправдывает свое название. Пока мы только ищем, открываем, еще не исследуем.

– Вы определенно решили меня уморить.

– Вы же сами хотели знать.

– Конечно, хотел. И хочу все знать! Даже думы Вельзевула.

– Тогда продолжу. Исследованы были следы посадок неопознанных летающих объектов, несомненно космического происхождения. Поиск продолжается. Интерес людей к неизвестному не остыл. Мы обрели зарубежных друзей в Америке, Японии, Европе. Конечно, мы только разведчики, и не раскрыватели тайн. Мы их находим. Последнее слово за наукой.

– Вот случай, когда я искренне страдаю от своего “детского любопытства.”

– Чем я могу вам помочь? Только сыграть с вами в шахматы.

– Давайте. Только о Космосе ни слова!

– У вас, Владим, были бы шансы стать в Парижской Академии Наук “бессмертным”. Ее академики отрицали (а там был сам Лаплас!) падение метеоритов из Космоса.

– Эх, Саша, – говорил Владим, расставляя шахматы. – Мало вам того, что у нас происходит на Земле! Вы все куда-то тянетесь. Вам непременно надо с неба звездочку достать.

– Не достать, а добраться до нее. И люди непременно доберутся. В грядущих поколениях.

– В таком разе – “исполать вам, добрым молодцам”! – заключил Владим, делая свой ход.

Еще раз кинематограф протянул руку Званцеву.

Кинорежиссер Неля Алексеевна Гульчук ставила фильм о его покойном друге, флагмане фантастики Иване Ефремове.

– Я хотела бы прочитать вам сценарий и посоветоваться с вами, – говорила она по телефону.

Званцев не мог отказаться.

Сценарий не понравился ему, да и ей тоже. Она была в конфликте со сценаристом. Званцев высказал свои соображения, но они не были учтены. Кинорежиссеры все делают по-своему. Званцев это знал, и давал себе зарок не иметь больше с кино дела.

Но знакомство с Нелей Алексеевной завязалось. Она живо интересовалась тем, что он делает, и хотела бы создать с ним вместе оригинальный сценарий. Ей очень нравилась книга “Клокочущая пустота” о Пьере Ферма и Сирано де Бержераке, но такой фильм будет только плохо оплачиваемой инсценировкой.

И тогда он показал ей черновик романа, начатого под влиянием посещения космонавта Берегового.

Это увлекло кинорежиссера. И они вместе принялись за сценарий.

Отважный летчик-испытатель, ставший Героем Советского Союза еще до его космического полета. Он полетел к звездам после гибели Комарова, когда нужно было доказать, что в Космос летать можно. Статный высокий, могучий, генерал по званию, он произвел на Званцева огромное впечатление. “Такой и до звезд далеких долетит!”. И он назвал в новом романе (и в сценарии) командира звездолета – Бережной.

– Бережной – Береговой – все едино, – сказал космонавт, узнав о замысле Званцева.

– А вы, Георгий Тимофеевич, полетели бы к звездам? – спросил писатель.

Береговой пожал плечами:

– А почему бы нет. Пошлют – полечу.

– Но речь идет, если не о сверхсветовой, то о световой скорости.

– А что? Звуковой барьер на самолете одолели. Понадобится, и световой барьер пройдем.

– А вы знаете, Георгий Тимофеевич, что скорость света в Природе предельная, и с приближением к ней время на вашем звездолете так замедлится, что пока вы долетите до одной из двух миллионов солнцеподобных звезд, как насчитывают астрономы в нашей Галактике, на Земле, по теории относительности Эйнштейна, пройдут сотни лет, и вы улетаете от родных, как бы, навечно.

– Ну, это бабушка еще надвое сказала. В эти “парадоксы времени”, о которых я слышал, мало кто верит, а понимают их еще меньше. Я поговорю в Звездном городке с нашими мудрецами. Впрочем, если сказать по правде, мне перед каждым испытательным или космическим полетом с родными прощаться “навечно” надо было бы.

Проводив гостя, Званцев вдруг почувствовал, как нечто непостижимо огромное накатывается на него. Левая рука заходила сама собой в “дрожащем параличе”, не подчиняясь его напрягшейся воле. Судорогой свело все тело. Неодолимо потянуло лечь на пол. Он только успел крикнуть:

– Таня! Нина! Худо… – и рухнул на ковер.

Испуганные жена и дочь, приехавшая с Урала погостить к отцу, вбежали в кабинет.

Таня тотчас достала из ящика стола “пожарные средства” – люминал и клофелин, передала Нине:

– Положи ему в рот. От эпилепсии и высокого давления.

Нина, склонясь к отцу, пыталась удержать ходившую ходуном его левую руку, приговаривая:

– Ничего, ничего… Сейчас пройдет…

А он уже ничего не слышал и не воспринимал.

Женщины попробовали переложить его на диван, но это оказалось им не под силу.

– Позову кого-нибудь на помощь и вызову “скорую”, – решила Таня.

Позвонила по 03. Ей показалось, что ее бесконечно долго расспрашивают кто и почему вызывает и кто такой потерпевший, и сколько ему лет. Повесив трубку, она высунулась из окна и закричала:

– Алеша, Алеша! Скорей на помощь!..

Алеша Аграновский, сын известного писателя и журналиста, молодой ученый, подъехал на машине пообедать у матери, жившей в этом же подъезде, не поднялся, а взлетел на второй этаж и вбежал в открытую дверь.

Через минуту Званцев общими усилиями был уложен на диван, но в сознание не приходил. На губах его выступила пена.

– Это все от перегрузки. Себя и меня не жалеет. Мало того, что неистово работает, стоя за пишущей машинкой. Принимает посетителей со всего света, – жаловалась Таня.

– Да вижу, – отозвалась Нина, – на чистой раме Лукьянцевской Галактики прибавилось автографов. Шаляпин, конечно, сын Федора Ивановича, художник из Нью-Йорка, космонавт Береговой и какой-то Томас из Австралии.

– Это Томашевский, уфолог. Итальянец Пинотти тоже уфолог. Больше 200 автографов. И каждый требовал умственного и нервного напряжения. Ну что же “скорая” не едет?

Но Званцев ничего не воспринимал и не пришел в себя, даже когда приехала скорая помощь и ему сделали укол противосудорожного средства и второй для снижения артериального давления.

– И давно это у него? – спросил доктор, пока фельдшер звонил по телефону, получая новое направление.

– После фронтовой контузии, – пояснила Таня. – Он инвалид Великой Отечественной. Писатель.

– Ну, ничего! Петр Первый, без контузии “падучей” страдал. Наполеон тоже ни разу в своих шестидесяти выигранных сражениях ранен не был, а в судорогах корчился, писатель же Флобер тем более. И все они после припадка брались за дело с удвоенной энергией. Положите ему грелку на место укола, чтобы магнезия рассосалась. Она болезненна.

Но Званцев ничего не чувствовал. Не ощущал ни боли, ни заботы любящих женщин, хлопотавших около него.

Ему показалось только, что к дивану подошел Береговой, бодрый, веселый.

– А я явился к вам для исцеления, – шутливо представился он, – и доложить, что командир звездолета Бережной к звездному рейсу готов. Прощаться “навечно” не будем, а скажем “До скорого свидания”.

– И вы уверены в таком возможном свидании?

– А как же! Я все, как положено, выяснил. Когда я у нас о “парадоксах времени” заикнулся, меня на смех подняли. “Ты что, Тимофеевич, – говорят, – тысячу лет прожить хочешь? Богу относительности поклоняешься? Вот и скажи, когда два звездолета разлетаются, каждый со световой скоростью, какая относительная скорость у них будет?” “Как какая? – отвечаю, – Двойная.” “И еще спроси советчика своего как объяснить по Эйнштейну такую нелепицу: “Когда мы тебя в звездный рейс провожаем, ты молодым вернешься, а нас, если застанешь, то дряхлыми стариками. А если по принципу относительности посчитать, что не ты от нас, а мы от тебя на космическом корабле “Земля” со световой скоростью улетаем, то в “Земном корабле” молодыми-то мы должны остаться, а дряхлым, вроде, ты со звездолета сойдешь. Как у крокодила – от хвоста до головы семь аршин, а от головы до хвоста двенадцать! Абсурд, не правда ли? А это в самом принципе относительности заложено. Вот и спроси – как так? Ответить нечего!”

– Нет, почему же? Если спросите, ответ найдется, – продолжая лежать, произнес Званцев, хотя вразумительного ответа в литературе не было.

– Раз вы Бережного в командиры звездолета произвели, то Береговому знать надо: брать ему барьер световой скорости или не брать? И что мне в Звездном сказать?

– Тайна нуля здесь зарыта. Сейчас вместе ее раскопаем.

– Тайна нуля? Это уже интересно. Но я, признаться, штурвалом лучше владею, чем высшей математикой.

– И не надо. Чтобы понять суть явления, достаточно самых элементарных знаний.

– Ну, если просто, давайте, – и Береговой, потирая руки, взял стул и сел рядом с диваном Званцева. – Где копать?

– Во всех случаях на Земле относительная скорость расходящихся тел равна лишь приблизительно сумме двух скоростей, потому что они ничтожны по сравнению со световой. Мне лежа писать неудобно, пожалуйста, возьмите со стола блокнот, ручку и запишите: относительная скорость двух движущихся тел всегда равна…

Береговой записал под диктовку формулу:

V – относительная скорость,

V₁, V₂ – скорости разлетающихся тел,

с – cкорость света.

– В земных условиях даже скорость звука меньше световой в миллион раз. В формуле их отношение в квадрате близко к нулю, и практически относительная скорость равна сумме двух скоростей. Но если они равны световой, то дробь становится равной единице, а знаменатель – 2, и относительная скорость звездолетов, разлетающихся со световой, разделенная на 2, будет равна не двум световым, как вы сказали, а только одной, в Природе предельной. Скорее света не полетишь.

– Так, – потер лоб Береговой, – значит это и есть ваша “тайна нуля”?

– Нет, будем копать дальше, чтобы отмести “Парадокс близнецов”, узнать кто из них состарится, когда один улетит, чем вас в Звездном поставили в тупик.

– Ну, тупик – это не для меня.

– И ведь можно с помощь вас, космонавтов: доказать или опровергнуть Эйнштейна.

– Так я вам докладывал как у нас его опровергают.

– Так это все на словах. Но всякая теория требует подтверждения на практике. Нужен опыт в космосе.

– Как же его провести, если кораблей со световой скоростью пока нет?

– Будут. Но ждать их нет необходимости. Двое американских ученых на свой страх и риск провели первый опыт. По теории относительности время с увеличением скорости замедляется вот по такой формуле. Пишите, Георгий Тимофеевич:

;

t – время на корабле; t₀ – время на Земле;

v – скорость корабля; с – скорость света.

– Американцы сели на реактивный самолет, – продолжал Званцев, – взяв с собой атомные часы, а другие, такие же, оставили на Земле. И облетели со своими часами Земной Шар.

– Молодцы, ребята! – одобрил Береговой. – Я бы с ними слетал.

– Если Эйнштейн прав, то их часы должны были хоть немножечко отстать. И они отстали. Правда, в пределах точности измерений.

– Так ведь Время вроде одинаково для всей Вселенной?

– Оказывается, не так, и это можно доказать. И не только формулой, которую вы записали, но и на орбитальной космической станции.

– Буду проситься в такой полет. И что там надо сделать?

– Повторить американский опыт в грандиозном масштабе. Ведь скорость корабля в десятки раз больше самолетной, а время полета – в сотни раз.

– Какой же это будет опыт? Не скажут, что больно сложно?

– В Космосе вокруг Земли годами летает орбитальная космическая станция. Один из членов ее экипажа, проведший на ней чуть ли ни год, как и вы, дважды Герой Советского Союза Севастьянов…

– Виталий?

– Да, Виталий Иванович. Интересуясь делами "Космопоиска", которым я занимаюсь, он вместе с чемпионом мира по шахматам Карповым Анатолием Евгеньевичем побывали у меня и узнали о нашем замысле провести опыт с часами на космической орбитальной станции. Результат сверки на ней часов будет куда убедительнее, чем у американцев. Шахматист Карпов усомнился: “Не слишком ли громоздкой окажется аппаратура атомных часов, которая при взлете корабля претерпит большую перегрузку, что может сказаться на ее точности?” Чемпион мира, словно рассматривал возможные ходы противника в шахматной партии.” Я возразил: “Нет никакой необходимости в сложной аппаратуре атомных часов. Вполне достаточны иметь обычные точные электронные часы. Установить их уже в Космосе в начале полета по сигналу точного времени с Земли и проверить их показания в конце полета”. Тут Севастьянов признался: нам: “Я самостийно уже провел такой предварительный опыт во время самого продолжительного полета. Только никому не докладывал из-за его самодеятельного характера. Я аккуратно заводил, но не подводил своих ручных часов”. Я спросил его, не сомневаясь в ответе: “И насколько лет меньше вы прожили в полете, чем мы на Земле?” Он улыбнулся: “Вернулся моложе всех оставшихся на четырнадцать минут”.

– Так я доложу об этом начальству, – предложил Береговой. – Я ведаю только подготовкой космонавтов и не влияю на программы полетов.

– Ваша инициатива может оказаться полезной.

– Если не решат, что я совсем сдурел.

– Надеюсь, разберутся.

– Что мне говорить? И как на теории это скажется?

– Подтвердит записанную вами формулу Лоренца, ее применил молодой Энштейн, получая нужный ему результат. Но коварные близнецы требуют дополнения.

– Значит, она не верна?

– По результатам совершенно верна. Но она учитывает только соотношение скоростей космолета и света, и в нее не входит отношение масс улетевшего и остающегося тел. Припишите под корень квадратный еще один член со знаком минус – массу корабля, деленную на массу Земного шара в квадрате (m/M)². Запишите, Георгий Тимофеевич. Это важно.

При этом мы ничего не меняем, поскольку этот дополнительный член, при ничтожной массе корабля по сравнению с Земным шаром, практически равен нулю. Формула даст тот же результат. Но посчитать, что улетает Земной шар, а корабль остается на месте, то есть поменять местами m и М никак нельзя. Под корнем останется отрицательная величина, и число окажется МНИМЫМ, показывая, что такого не может быть. И никакого “Парадокса близнецов” или “космонавта и провожающих его лиц” нет.

– Вроде, убедительно, – сказал Береговой, снова потер лоб и… исчез…

Званцев, ощущая ноющую боль во всем теле, с усилием открыл глаза и увидел вместо космонавта, сидящих около него жену и дочь.

– А где Береговой?

– Он ушел.

– Как ушел? И не простился со мной?

– Он не заходил к тебе. Я объяснила ему, что с тобой произошло. Потеря сознания перешла у тебя в глубокий сон, – говорила Таня. – Мы решили тебя не будить. Он обещал звонить, справляться о твоем здоровье. Приятный человек.

Званцев, пересилив себя, встал, подошел к столу и увидел раскрытый блокнот с написанными чужой рукой формулами, какие он диктовал Береговому.

– Что вы разыгрываете меня? – возмутился Званцев. – Не настолько я болен. Вот же формулы, которые он записал, сидя около меня!

– Это я записала, – призналась Нина. – Ты все время говорил во сне. Вот я и решила записать.

– Ничего не понимаю, – говорил Званцев, всматриваясь в формулы. – Что это за дополнительный член под корнем?

– Ты все время бормотал о какой-то тайне нуля. Я думала ты бредишь.

– Нет, кажется, я не бредил. Этот дополнительный член действительно близок к нулю. Но зачем его вводить в таком случае? Подождите, начинаю понимать. Перевернуть его нельзя – получится мнимая величина.

– О мнимой величине ты тоже бредил.

– Должно быть, не бредил. Но еще утром я об этом ничего не знал. Как это может быть?

– Ничего удивительного, – мудро решила Нина, – Дмитрий Иванович Менделеев, как известно, увидел свою периодическую систему элементов во сне.

– Я тоже увидел теорему Ферма во сне, но то была генная память. А здесь никакой памяти предков быть не может.

– Зато есть “Тайна нуля”.

И Званцев, оправившись от припадка, принялся, как и его великие предшественники, за работу, назвав новый роман “ТАЙНА НУЛЯ”.

Его напечатали в журналах, выпустили отдельной книгой, в отличие от сценария, не преодолевшего кинематографических барьеров.

Но Званцев увлекся уже новой гипотезой о том, что космические тела повторяют структуру атомов в макромасштабе. И Вселенная, как мы ее видим, это взгляд изнутри на некое вещество непостижимо огромного мира, для которого мы ничтожно крохотные обитатели их элементарных частиц, как образно по-своему высказывал это в своих язвительных сверхфантастических трактатах не кто-нибудь, а Сирано де Бержерак.

Глава шестая. Донкихоты Вселенной

Но как теперь найти кого-то

Похожего на Дон-Кихота? Из сонета А.Казанцева

Сверкающий ярко кристалл! Он завораживает волшебным сиянием в брильянтовом кольце на тонком пальце или в ожерелье на лебединой шее прелестной дамы. Он незаметен в обыкновенной поваренной соли, различим только в микроскоп на шлифе железа или стали, он красочен в морозном узоре на зимнем окне и присущ каждому веществу, как магическое “чудо Природы”.

Конгениальный незримый Архитектор, неповторимый в своей выдумке и точности, выстраивает по строгим геометрическим законам из микрокирпичиков, похожих на крохотные звезды и спирали галактики, чудесные здания, создавая различные вещества.

И в микро-, и в макромасштабах действуют одни и те же законы существования – сохранение энергии, притяжение и движение, основы всего сущего.

И таинственный Космос в беспредельном просторе световых лет с клокочущими центрами атомного кипения материи, со звездами, живущими или рождающимися, в мире загадочных квазаров, непроницаемых туманностей и задумчивых лун в звездных системах планет, цветущих, жарких или обледенелых, о чем вдохновенно писал когда-то Званцев, все это не сказочное, а видимое на небосводе богатство Вселенной, подобно микроскопическому кристаллу земной крупинки.

И если Солнечная система с ее планетами, всего лишь “космический атом” некого вещества другого непостижимо огромного мира более высокой ступени сущего, то в кажущемся хаосе светил угадывается строгое построение “кристалла Вселенной”.

И есть в нем “звездный атом”, во всем подобный солнечной системе и в нем – третья планета, двойник Земли. В сходных условиях по общему “Закону развития” повторяется там земная истории, отстав от нее или опережая.

Героям его романа “Тайна нуля” предстоит войти в эту чужую жизнь.

“Но какую роль сыграют они в собственном прошлом, обладая более высокими знаниями? Чем помогут обитателям сестры Земли? Не уподобятся ли неким космическим “донкихотам?”

“А почему бы нет?”, отвечал он сам себе, определяя направленность задуманного романа.

Званцев, не знал еще с чем встретятся его “донкихоты” в “Кристалле Вселенной”, но считал, что по теории относительности на Землю они вернутся через тысячелетие.

Таким литературным приемом хотел он показать и прошлое, и будущее, где побывают одни и те же люди. Но что они увидят?

И ответом на его вопрос было то, что он подъезжал в машине по Минскому шоссе, к Бородину, хотел в реальной обстановке представить себе чудовищную битву с Наполеоном. Постоять на поле, где полегли десятки тысяч людей с обеих сторон. Ведь там могли бы быть и его герои, попав в такую пору на сестру Земли…

Писатель не хотел делать героев богами, как называли гостей с неба иероглифы древних майя – Кетсалькоатлем, Кукульканом, или клинопись шумеров – Ноаанном. Пусть звездонавты вольются в жизнь времени, какое застанут, не пытаясь его изменить, может быть даже сыграют роль каких-либо исторических личностей?..”

Последняя мысль особенно привлекла Званцева. "Донкихоты Вселенной? – усмехнулся он, и на полном серьезе ответил: – А почему бы нет?”

Невдалеке от Бородина его остановил автоинспектор. Как всегда, неспешно он подошел и взял под козырек:

– Инспектор ГАИ капитан Семушкин.

– Чем провинился писатель Званцев перед грозным стражем дорог? – ответил водитель, доставая документы.

– Ничем, – улыбнулся капитан. – Мы вас знаем, товарищ писатель, по книгам, конечно. Но шоссе временно закрыто. Тренировка дельтапланеристов.

– Вот как? А нельзя ли в объезд?

– Не советую. Время осеннее. Проселки непролазными стали. Завязните. Лучше на шоссе переждать. Зрелище интересное, не пропустите. Я сам о дельтаплане мечтаю.

– Дельтапланы, говорите? Так ведь с ними же с горок прыгают. При чем тут шоссе?

– Да вот решили по-новому: дельтаплан на тросе разгонять до ста километров в час. Он взлететь должен. А чуть левее здесь восходящие потоки воздуха его подхватят, и он высоту наберет. Дело новое. Генерал, классный летчик, пример хочет показать. Из аэроклуба имени Чкалова. Знаете?

– Я там членом состою.

– Тогда вам сам Бог велел здесь остаться, посмотреть.

И Званцева решил, что Бородинское поле не уйдет от него, если он час, другой отдаст смельчакам, мечтающим летать без машин.

Он вышел на шоссе и стал вместе с капитаном смотреть на прямолинейную ленту асфальта, исчезающую вдали.

– Едут! Разгоняются! – взволнованно произнес Семушкин.

Званцев и сам видел быстро приближающуюся издалека машину. Что-то отделилось от нее и оказалось в воздухе. Дельтаплан самостоятельно летел над шоссе – треугольное крыло и фигурка человека на трапеции под ним. Он обогнал затормозившую машину и приближался к посту ГАИ.

Но, не долетев метров сто до него, вдруг нырнул носом вниз и врезался в шоссе.

Капитан со Званцевым, не сговариваясь, вскочили в его машину.

– Гони! – крикнул капитан, вызывая по рации “скорую”. – Они здесь неподалеку, на стреме, – пояснил он.

К месту аварии две машины, Званцевская и “буксир” с инструктором дельтапланеризма, подъехали одновременно. А вскоре с пронзительным сигналом появилась и “скорая”.

Все вышли из машин. Санитары в белых халатах несли на носилках разбившегося пилота.

– Погиб, – мрачно произнес доктор в очках с тонкой металлической оправой.

– Какой непревзойденной отваги был человек, – упавшим голосом говорил невысокого роста крепыш, инструктор дельтапланеризма. – Просил я Николая Сергеевича не рисковать. Ведь самолет и дельтаплан совсем разные. Нет, хотел генерал сам доказать, как Береговой в космосе, что на дельтаплане с земли взлетать можно. Раньше нашей Нади, мастера дельтапланеризма, решил. Не знаю, рискнет ли она теперь?

– А где она?

– На старте. Следом за Николаем Сергеевичем подняться в воздух была должна.

– Могу я с ней увидеться? Я писатель Званцев.

– Садитесь к нам в машину. Довезем.

– У меня своя.

– Тогда следом за нами. Свидетелем общего горя будете. Такое несчастье! Такое несчастье! А жизнь своего требует. Шоссе-то нам с таким трудом удалось заполучить на эти часы. Но принуждать я никого не могу. Может быть, отменить все придется. Я поговорю с ребятами. Как они решат, – и он сел в машину аэроклуба имени Чкалова.

– Поезжайте, – сказал Званцеву капитан. – Я до поста ГАИ пешком дойду.

Званцев горестно взглянул на распростертое на шоссе треугольное крыло дельтаплана, сел за руль своей машины и поехал за удаляющимся “буксиром”.

Инструктор вышел из машины с непокрытой головой.

– Что-нибудь случилось? – бросилась ему навстречу девушка в комбинезоне. И, не дождавшись ответа, сняла шлем. Светлые волосы рассыпались по плечам.

– Капотировал, – сказал инструктор, ничего не объясняя. – Вам решать, ребятки: будем продолжать или отложим? Тебе, Надя, первое слово.

Она тряхнула головой:

– Мой дед и мой отец две войны прошли, и я не слышала, чтобы военную операцию откладывали из-за гибели командира. Генералу – вечная память, а нам, его последователям – завещанную им победу. Моя очередь была за ним. И я готова. Давайте буксир.

Званцев восхищенно слушал девушку и вспоминал Пушкинские слова: “Здравствуй, племя молодое, незнакомое”. – “Так вот оно! Гордиться можно им!”

Когда инструктор пошел готовить дельтаплан к взлету и приладить к нему буксир, Званцев подошел к отважной девушке:

– Вы Надя? Мастер дельтапланеризма?

– Вообще-то я студентка университета, исторического факультета. А дельтаплан для меня, как птице крылья. Я не могу без него. Это все равно, что без рук или без ног остаться.