Текст книги "Мёртвая зыбь"

Автор книги: Александр Казанцев

Соавторы: Никита Казанцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 38 страниц)

– Берете круто. Как мужик у вас поступит? Ему лететь к созвездиям, ей – горевать соломенной вдовой? Вы так придумали?

– Почти что так. Характером герой мой тверд. К тому же он готовил звездный перелет задолго до встречи со своей любовью. И рейс спасательный. Отец его, кому “посмертный” памятник стоит, живым объявился на аварийном космолете. Ждет помощи вблизи кольца астероидов, – фантазировал “находу” Званцев. – Сын был назначен командиром корабля, чтоб, после оказания помощи, лететь к далекой планете Реле. Мог ли он отступить? Как поступили б вы?

– В войну я дезертиром бы не стал, кто б не ждал меня дома!

– Он так же поступил, как солдат Космоса, и дезертиром, как вы вспомнили, не стал.

– А как она? Слез лужу пролила и за другого вышла?

– О нет! У нее совсем иной характер. Чем слезы лить, отчаянно решилась сама Время оседлать.

– Так кто же ей “коня” такого подведет?

– Конь этот – “Парадокс времени”.

– А это что за зверь? И ходит под седлом?

– Всем, кто мыслит по шаблону, кажется невероятным, что для тех, кто летит в Космосе со субсветовою скоростью, время сокращается. Оставшийся на Земле близкий человек стареет, а улетевший – остается молодым.

– Свежо предание, но…

– Вот так же думают и почтенные ретрограды. Но космолетчики, вслед за Гагариным, Леоновым и Терешковой, больше года жить будут на орбитальной станции, облетать Землю со скоростью, по сравнению со световой (300 000 км/сек), ничтожной (11,2 км/сек), но в конце полета все ж увидят, что их наручные часы отстали от земных на 14 минут. И станут они на целых четверть часа моложе сверстников. Когда ж корабль по скорости приблизится к световой, то сутки на нем станут равными земному году.

– Да как же это может быть?

– Это следует из “принципа относительности”. Представьте: вы на перроне друга провожали, и поезд двинулся. Ваш друг по вагону весь коридор назад прошел, прощально вам махая. И был все время рядом, хотя и не стоял, как вы, а ехал в поезде. Чему же удивляться, если вместо поезда космолет уносит друга со световой скоростью и время его растянулось. Нормально сутки прожил он на корабле, ничего не замечая. А для вас на Земле минул целый год! Эйнштейн математически это показал и привел формулы, как изменится длина, масса и время корабля при столь огромных скоростях.

– Коль это так, то в разлуке чем поможет?

– Допустим, улетит возлюбленный к планете, что отстоит на двадцать световых лет. То есть свет или тело, летящее со скоростью света, пройдет это расстояние за 20 земных лет. На разгон без превышения привычного ускорения земной тяжести понадобится год, и еще год – на торможение. И столько же при возвращении, да год на изучение планеты. Все по земному исчислению. А мы с вами уже знаем, что по корабельному времени, когда он летит со субсветовой скоростью, земной год для космонавта промелькнет за сутки. И сквозь основную бездну космонавт пролетит не за двадцать лет, на которые здесь постареем мы, а наш герой, прожив в полете в общей сложности пять лет, домой вернется только возмужав. Возлюбленную же свою застанет старушкой семидесяти пяти лет. И отнестись к ней мог бы, как к своей бабушке.

– И впрямь ей впору было б внуков заиметь, его ровесников.

– Да, это было б так, если б не Великая Любовь.

– Да чем она поможет? Вдове, что не меньше любила мужа, дано лишь убиваться на его могиле.

– Да, зная, что он никогда не вернется.

– Да молодому лучше не вертаться к ней, старухе!

– Но есть средство не стать старухой!

– Тут без колдовства не обойтись, а я в него не верю.

– Герой наш дьявола не вызывал, а сохранил себя за счет необычайной скорости полета.

– Неужто героиня ваша тоже полетела?

– Опять вы отгадали, Петр Григорьевич, мой сюжетный ход. С вами в шахматы опасно играть.

– Шахматы не шахматы, а в шашки я играл неплохо. Она же как? За ним, что ль следом верхом на “Парадоксе” поскакала?

– В другую сторону, к более дальней, чем Рела, планете Этане в Созвездии Близнецов.

– Мои ребята это созвездие своим считают. Но как она решилась на такое?

– Сила любви. И моя Вилена вместо того, чтоб стать знаменитой пианисткой, как ей пророчили, прошла курс звездной школы, чтоб “парадокс времени” послужил бы ей.

– Ужели в Космосе такой большой уж выбор? Куда не полети, на чудеса наткнешься.

– И в этом вы правы, Петр Григорьевич. Бесспорно, во Вселенной мы не одиноки. В ней великое множество миров, вполне пригодных для развития жизни и появления разумян.

– Вроде нас что ли? Иль поумнее? Не убивают за то, что другие молятся не так, или богаче тебя живут?

– Высший разум, несомненно, гуманен, но что встретят наши космонавты? Если жизнь, то какую?

– Наверно, на людей похожих, а то какими еще им быть? Творец Адама создавал по образу и подобию своему, быть может, не в одном земном Эдеме, а на других планетах тоже.

– Не обязательно подобных людям. Ведь, кроме нас, людей, носителями разума на Земле можно счесть дельфинов. У них своя есть речь, они добры, гуманны, не раз людей спасали и даже корабли, как лоцманы, проводили меж опасных рифов. И у нас есть чудеса Природы, когда прожорливая гусеница, окуклившись, становится прелестной бабочкой, которая и служит продолжению рода. Такое чудо не только свойство насекомых. Морское животное аксолотль из вида земноводных, проходит те же превращения. Карел Чапек наделил разумом в своем романе земноводных саламандр. Так почему б героям нашим не встретить на планете Реле “разумных” аксолотлей, а на другой людей, искусственно бессмертных протостарцев в тупике цивилизации? Все это надо показать, как будто там я побывал и сам все видел.

– Ваш послушаешь – одно расстройство. Это все равно как ребятам “лепешек напекут и помажут, и покажут, а покушать не дадут “.

– Мой отец, ваш тезка, тоже любил эту присказку. Но мои лепешки еще надо испечь, книгу написать.

– Писать будете, во всех местах этих мыслью побываете, чудеса увидите. И не только там. Когда назад воротитесь через пятьдесят лет, что у нас понаделают? Позавидовать вам можно.

– Для того и книгу пишу, чтобы вам, ребятам вашим все это показать.

– Придется ждать. А пока что нас на ужин ждут, Что-то супруга ваша нынче ушла раньше. Красавица она у вас писанная.

– Мальчонка маленький там ждет, а бабушка в театр уходит.

– Кто в больницу, а кто в театр. Должно, бабуся ваша из вида аксолотлей. Крылья себе отращивает.

– Крылья? Это мысль! – уже сам себе произнес Званцев, поднимаясь из кресла.

Глава вторая. Издательские волны

Пройдёт волна. За ней – провал.

Но вознесёт вверх новый вал.

Выйдя из больницы по свежим следам своих там размышлений и бесед с соседом, Званцев написал заявку на роман “Сильнее времени” и принес ее в родное издательство “Молодая Гвардия”.

Старых друзей, издававших его “Арктический мост”, полярные новеллы “Против ветра” и очерковые книги “Машины полей коммунизма”, и в переработанном виде “Богатыри полей”, уже не было в издательстве. Директор издательства Близненков умер, остальных разбросало по разным местам. Знакомой оказалась только новая заместительница Главного редактора издательства Вера Александровна Морозова, бывшая прежде политредактором Главлита и пропускавшая с восторгом “Арктический мост”, пригласив тогда автора для знакомства, что было беспрецедентным при отсутствии, как полагалось думать цензуры.

И теперь Званцев со своей заявкой направился к ней. Она обрадовалась его приходу, усадила его на диван в своем кабинете, села рядом с ним. Узнав, что он прямо из больницы, всплеснула руками, маленькая краснощекая с короной из собственной светлой косы на голове.

– Александр Петрович, дорогой! Как же мне рассказать-то вам все?

– А что такое? – насторожился Званцев. – Я все выдержу.

– Многое здесь изменилось! После смерти директора, главный редактор Тюрин ушел в “Известия” заместителем главного, а вместо его заместительницы Филипповой Нины Сергеевны, выдвинутой главным редактором журнала “Знание – сила”, меня сюда сунули и вскоре дали понять, как изменилась здесь ориентация. Влетело мне по первое число за выпуск первым малым тиражом ваших полярных новелл “Против ветра”. Усмотрели в этом политическую ошибку, заставили меня признать свою вину, грозя увольнением и даже исключением из партии. И конечно, подмяли меня.

– Да как это возможно? Это же всеми одобренные рассказы о героике нашей Арктики.

– Дело не в героях, а в нежелательности автора этих новелл.

– Нежелательности? – не веря ушам, переспросил Званцев.

– Я перейду в ДЕТГИЗ, где мне предлагают ту же должность. Там остались старые кадры, наши люди. А здесь – равнение на новую волну шестидесятников, которые вскрывают язвы нашего времени, а поскольку вы рисуете светлый мир будущего, то вы закрываете своим читателям глаза на действительность и причислены к подпевалам, кричащим о коммунизме в нашем поколении.

– Но я не написал ни одного лакировочного произведения.

– Зато такие популярные фантасты, как братья Стругацкие пишут романы, где между строк бичуются наши порядки: оболванивание народа с помощью радио, глушение западных передач, концлагеря и рабский труд заключенных, всеобщее доносительство. И все это, конечно, на других планетах, но читатели догадываются, что так происходит вокруг нас. Им нравится, что писатели вслух сказали такое, и они объединяются в молодежные кружки, перерастающие чисто литературные интересы.

– Я всегда считал, что Стругацкие талантливо пользуются фантастикой, как Эзоповым языком.

– Ваше понимание их приема вам простить не могут. Вы посмотрите проспект задуманной здесь “Библиотеки современной фантастики”. Двадцать томов и ни одного с вашими признанными романами, несмотря на их популярность. Когда я указала на это заведующему прозой товарищу Сякину, он ответил, что “у нас молодежное издательство, и мы должны равняться на их вкусы, а не навязывать им вымышленное будущее, ничего общего не имеющее с миром, в котором живем.” Он говорит с голоса тех же Стругацких, Еремея Иудовича Парнова, ленинградца Варшавского.

– Так он же юморист! Его сатирическая фантастика имеет право на существование, но вовсе не как единственное направление в этом виде художественной литературы. Что же касается беспартийного товарища Парнова, то он добился рассмотрения на парткоме Союза писателей моего выступления по телевидению об Уэллсе перед показом в “Мире приключений”, созданном мною же совместно с режиссером Миллером. Я разъяснил парткому, что это было мое вступительное слово к фильму по повести Уэллса, где я позволил себе напомнить, что “Человек-невидимка” – трагедия безысходности ученого в капиталистическом обществе. И что Уэллс, умирая, отдал свой голос английской коммунистической партии. И никто не давал кому-либо исключительного права говорить об Уэллсе и подобное разбирательство в парткоме неправомерно.

– Какая наглость! – возмутилась Морозова. – Они и парторганизацию готовы подмять под себя!

– Насколько я понимаю, Вера Александровна, двери издательства для меня закрыты. Даже на полагающийся по договору массовый тираж “Против ветра” рассчитывать нечего. Но как быть с переизданием “Пылающего острова”? Договор заключен, и деньги по нему мне выплачены.

– Руководство, чтобы выйти из положения, собирает специальное заседание редакционного Совета с оправдательным для себя разгромом вашего романа. Он послан на весьма авторитетное рецензирование, в том числе в Академию Наук.

– Боюсь, что там мне не простили крамольной гипотезы о тунгусском метеорите, которая включена в пролог романа.

– Все равно издательство взыскать с вас деньги не сможет.

– Я сам верну их, если книга не будет издана.

– Вы войдете в анналы истории и будете занесены нашим главным бухгалтером Воробьевым в “Красную бухгалтерскую книгу редких авторов”, как исчезнувших мамонтов.

На этом Званцев распрощался с Морозовой и “Молодой Гвардией”, с твердым намерением издать “Пылающий остров” в другом издательстве и вернуть полученный в “Молодой гвардии” аванс.

И направился он в издательство “Советская Россия”, где принял участие в сборнике “Идущие в завтра”. По дороге ему припомнилась ломавшаяся на каждом шагу тачка, на которой он, студентом, вез свой багажишко с вокзала Томск I. Со сжатыми зубами чинил он спадающее колесо, и ехал дальше, сочиняя в свои тогдашние шестнадцать лет девиз на все годы:

“С жизнью в бой вступай смелее.

Не отступай ты никогда,

Будь отчаянья сильнее,

И победишь ты, верь, всегда!”

Директор издательства Петров невысокий, плотный с живыми мальчишескими глазами на моложавом лице, встал из-за стола Званцеву навстречу со словами:

– Рад приветствовать у себя автора “Пылающего острова”!

– Я пришел предложить вам переиздать этот роман.

Директор попросил писателя сесть, и только после него сел сам, положив сцепленные кисти рук на стол:

– Переиздать ваш роман мы, конечно, можем, но при одном условии.

– При каком? – стараясь быть спокойным, спросил Званцев.

– Что ваш новый роман вы передадите для издания “Советской России”.

Званцев почувствовал, что кровь приливает к лицу. На такую двойную удачу он даже не смел рассчитывать. Видно, уму-разуму научила его в юности ломающаяся тачка! И шахматы воспитали способность, не падать духом в любом положении.

– Я охотно передам вам творческую заявку на новый роман. Если позволите, при вас изменю адрес: зачеркну “Молодая Гвардия” и напишу “Советская Россия”.

Петров с улыбкой протянул через стол вечную ручку Паркера c золотым пером, произнеся:

– Нормальная социалистическая конкуренция.

Званцев сделал на рукописи исправления и передал ее Петрову. Тот не просто принял ее, а, надев очки, углубился в чтение.

Званцев тщетно вглядывался в его непроницаемое лицо, стараясь уловить впечатление от прочитанного.

Закрыв последнюю страницу, директор снял очки, сразу помолодев. И весело глядя на фантаста, даже с каким-то задором сказал:

– Буду первым вашим читателем. Хочу побывать на всех трех непохожих планетах, и на Земле нашей через полвека. Вы уж наш древний переулок вблизи Красной площади сохраните как-нибудь. Авось через пятьдесят лет кто захочет переиздать ваш роман “Сильнее времени”. Какой срок в договоре запишем? Гончаров свой “Обрыв” двадцать пять лет писал. А как вы?

– Жюль Верн по договору с издателем каждый год по два романа выдавал. А я готов дать вам рукопись через два года после выхода в свет у вас “Пылающего острова”.

– Так не пойдет. Мы лучше обусловим во втором договоре срок выпуска переиздания. Bслед за социалистической конкуренцией проведем социалистическое соревнование между писателем и издателем. Идет? – и он озорно сверкнул глазами.

Вернувшись домой, Званцев нашел вежливое приглашение на обсуждение романа “Пылающий остров” на редакционном Совете “Молодой гвардии”.

Совет состоялся в конференц-зале нового здания издательства, куда выходили двери приемной директора и главного редактора. В зале стояли ряды стульев перед длинным столом дирекции, где, кроме незнакомых Званцеву руководителей издательства сидела и Вера Александровна, издали улыбнувшись Званцеву. Он занял место с краю во втором ряду по соседству с молодым человеком, оказывается, из ЦК Комсомола.

В первом ряду перед важным директором, о котором Званцев знал, что он профессор, сидел сам академик Ландау из института физических проблем, который сразу после взрыва атомной бомбы в Хиросиме, сообщил руководителям научных институтов об ее устройстве.

Так вот кто выскажет мнение Академии Наук о его первом романе!

Директор открыл заседание редакционного Совета, обратив внимание его членов на необходимость строгого отбора переиздаваемых книг, какой бы репутацией они до сих пор не пользовались.

Первым на очереди стоял роман Александра Званцева “Пылающий остров”. С рецензиями выступили заведующий редакцией прозы Сякин и ведущий редактор Борис Сергеевич Евгеньев, впоследствии большой друг и редактор Званцева, никогда не вспоминавший свою “заказную, служебную” рецензию.

Особо разгромным был разбор романа, сделанный Сякиным.

“Серая, бесталанная книга в стиле западной бульварщины, подменяющая действительность надуманной всеземной катастрофой. Оклеветаны мировые ученые, и наука представлена прислужницей врагов человечества. Читатель запугивается все новыми и новыми средствами массового уничтожения, и он закрывает книгу, если сможет ее дочитать, с чувством омерзения к людям, среди которых не стоит жить. Намерение еще раз издать этот вредный роман надо отвергнуть с позиций социалистического реализма”.

Выступивший следом Евгеньев обосновывал суждение своего начальника схематичностью образов героев. В качестве примера он привел главу о соревновании на выносливость “Спорт железных роботов”, где автор сам признается, что “его герои подобны роботам”.

– “Спорт железных роботов” – это же здорово! За одно это надо книгу издать! – воскликнул сосед Званцева из ЦК Комсомола.

Но его возглас утонул в разноголосом шуме и он, наклонившись к Званцеву, тихо сказал:

– Укажите мне автора, ему спасибо скажу. Нам такие ребята и нужны, чтобы с железными роботами равнялись.

– Вы ему уже сказали, – с улыбкой ответил Званцев смутившемуся комсомольцу.

Директор поднял руку, требуя тишины:

– Слово имеет гордость советской науки академик Ландау Лев Давыдович.

Академик поднялся со своего места в первом ряду и повернулся лицом к залу:

– Я не критик и не редактор, а просто читатель, и согласился высказать свое мнение, поскольку книга вызвала научный интерес, затрагивая сверхпроводимость, проблему создания электрокатапульты и фантастическое возгорание воздуха. Но не считая это главным для читателей, я дал прочесть книгу членам моей семьи, далеким от этих проблем. Видели бы вы, как вырывали они друг у друга эту книгу. Вот что важнее всего. И когда меня они наивно спрашивали, почему я и другие ученые позволяют использовать военным свои открытия, я вынужден был рассказать им, как великий Эйнштейн со своим соратником Сциллардом обратились с письмом к президенту Америки Рузвельту, настаивая отказаться от применения атомной бомбы. И письмо это вскрыл после внезапной кончины Рузвельта его преемник Трумен, не задумавшийся применить атомную бомбу, для уничтожения сразу ста тысяч мирных жителей Японии. Книга Званцева предостерегает от подобных преступлений в будущем. И этим она полезна, и пусть ее читатели не уступят железным роботам в стойкости и выносливости.

Директор поблагодарил академика, и тот сразу же покинул зал, а проводивший его до лифта директор занял свое место и сказал:

– Продолжим наш редакционный Совет. Прошу его членов не оказаться в плену высказываний академика, а придерживаться того мнения, с которым предварительно ознакомили нас. Почтенный академик блестяще вскрыл замысел неудачной книги. Этот замысел ни у кого не вызывает сомнений, но другое дело его художественное воплощение, оценить которое и является нашей целью, чтобы не наводнять книжный рынок и библиотеки вызывающими протест знатоков беспомощными попытками начинающего автора, если не сказать графомана. Кто из членов Совета хотел бы высказать свое авторитетное для нас суждение?

– Позвольте мне, как заинтересованному лицу, – прозвучал звонкий голос поднявшегося с места Званцева, – облегчить работу Редакционного Совета.

– Товарищ автор! Я не предоставлял вам слова. Надо уметь слушать критику.

– Придется предоставить, и выслушать критику в свой собственный адрес. Вы не правомочны навязывать членам Редсовета нужное вам мнение, пороча суждение всемирно известного ученого.

– Но, товарищ Званцев, зачем же так нервничать? Мы еще ничего не решили и высоко ценим вскрытие Львом Давыдовичем замысла вашей книги. Наша задача помочь вам полнее воплотить его в новом издании по нашему с вами договору.

– Не будет у вас такого издания, поскольку я денансирую договор, возвращая вам полученный аванс, и не разрешаю издавать “Пылающий остров” там, где его автор причислен к нежелательным.

Разразился невероятный скандал, какого не знавало издательство.

И только два человека решились приблизиться к скандалисту.

– Позвольте вас поблагодарить, – пожал руку Званцеву Главный бухгалтер Воробьев.

– За что? – удивился писатель.

– За возвращение аванса, – многозначительно изрек блюститель издательских финансов.

– Какой же вы молодец! – сказала Морозова, протягивая руку. – Увидимся в Детгизе.

В дореволюционное время Петр Григорьевич Званцев выписывал сыновьям Вите и Шуре кучу журналов: “Вокруг света”, ”Мир приключений”, “Всемирный следопыт”, ”На суше и на море”.

Мальчики бредили приключениями. Запоем читали брошюры о Нате Пинкертоне, Нике Картере и, конечно, о Шерлоке Холмсе. Старались развить в себе качества сыщиков: наблюдательность, находчивость, дедуктивное мышление.

В шестидесятых годах молодежь была лишена такого журнального чтения. Единственный журнал былых традиций “Вокруг света” был переориентирован свыше на некое пособие для учителей географии, и оставшийся по инерции подзаголовок “журнал фантастики и приключений” никак не отвечал его содержанию.

И в знак протеста Званцев вышел из редколлегии. Но не покинул поле боя.

Он заручился поддержкой Леонида Соболева, и они вместе были приняты в ЦК влиятельным другом писателей товарищем Поликарповым. Получив решительный отказ в открытии такого журнала, они исчерпали все аргументы и готовились уйти, но были задержаны неожиданным вопросом:

– Хотел бы спросить вас, товарищи. Находите ли вы целесообразным создание Союза писателей РСФСР?

– Не нахожу, – твердо ответил Леонид Соболев. – Сейчас в Союзе писателей собран крепкий кулак из людей, заинтересованных в развитии литературы. Создание параллельной писательской организации приведет к распылению сил и нежелательно.

– Создание в Москве второй русской по языку писательской организации, – горячо подхватил Званцев, – это шаг назад к двадцатым годам, когда существовали враждующие писательские группы, вроде “Серапионовых братьев” и им подобных. Задачей Максима Горького, вернувшегося в Советский Союз, было соединение всех писательских сил. Дробление писательской организации приведет лишь к разбуханию бюрократического аппарата, противостоянию одних писательских групп другим, к возврату к хаосу двадцатых годов!

Поликарпов внимательно слушал Званцева, и поблагодарил каждого из писателей, прощаясь с ними.

События меж тем шли: журнал приключений, за который ратовали Званцев с Соболевым не появился, а Союз писателей РСФСР, против которого Соболев и Званцев возражали, был создан и председателем его стал… Леонид Соболев…

Но Званцев не отступил.

Когда нельзя пройти через дверь, можно воспользоваться окном. И Званцев решил атаковать малое ЦК.

В ЦК Комсомола старательно копировали порядки Большого ЦК. Строгая система пропусков с предварительным телефонным разговором, осложненным неумолимой секретаршей никак не соединяющей с руководителем, который якобы уехал по вызову в ЦК партии или в типографию, хотя он скучал за стаканом чая.

Но Званцев с не меньшим упорством, чем при очередном налаживании тачечного колеса, добился приема у секретаря по пропаганде ЦК ВЛКСМ Виля Карпинского, сына покойного президента Российской Академии Наук.

Молодой человек, которому не хватало важности, оправдывающей столь трудный у него прием, был несколько озадачен, когда вместо назойливых просьб посетителя, услышал настойчивый вопрос:

– Скажите, товарищ Карпинский, в детстве какие журналы выписывал вам отец?

– Кроме существующего и сейчас “Вокруг света”, еще выходили “Мир приключений” и “На суше и на море”. Но потом они исчезли.

– Было ли у вас ощущение потери?

– Конечно! Я, как и все ребята, увлекался приключениями.

– Тогда могу говорить с вами напрямик. Хорошо ли, что наша молодежь, комсомольская молодежь, которую вы представляете, лишена увлекательного чтения, не ждет с нетерпением очередного номера журнала с прервавшимися на самом интересном месте приключениями. Ведь журнал “Вокруг света” стал очерковым географическим журналом, бесспорно расширяющий географические познания но, не печатающий романы с продолжением, вроде Хаггарда с “Копями царя Соломона”, Фенимора Купера со “Следопытом”, Майна Рида со “Всадником без головы”, Жюля Верна, или Джека Лондона, которыми вы в детстве, конечно увлекались?

– Пожалуйста, не агитируйте меня за приключения. Я сам здесь сижу, как агитпроп. Вы думаете мы тут молчком сидим и в Большое ЦК не обращались? Нам было сказано, что есть военные журналы и “Пограничник” с романтикой героизма, пафосом Гражданской войны и революции, защиты рубежей нашей социалистической Родины. И это нам важнее романтики колониальных захватов враждебного нам капиталистического мира. Не знаю с какой аргументацией вам, ходокам от Союза писателей, как я слышал, отказывали, но нам, помощникам партии, напомнили о тех журналах, которые мы издаем, и не всегда на высоте. И поправляют нас, как с “Вокруг света”. И тут нам ничего не изменить, а держать руки по швам.

– Вы, наверное, помните, каким успехом пользовался роман в брошюрах Мариэтты Шагинян “Месс Менд”?

– Конечно, хотя это и не лучшее ее произведение.

– Я разговаривал с Мариеттой Сергеевной. Мы задумали вместо ежемесячного журнала “Мир приключений”, предложить Детгизу ежегодный сборник “Мир приключений”. Согласился поддержать нас и Лев Никулин, и Иван Ефремов, есть уже и пятая колонна в самом издательстве – Вера Александровна Морозова.

– Она же у нас в “Молодой Гвардии”.

– Она переходит в Детгтиз.

– Забрасываете своих резидентов? А вы опасный человек, товарищ Званцев. Может быть, и у нас в малом ЦК есть ваши сторонники?

– Конечно есть! И влиятельные.

– Тогда откройте карты, не темните. Я не выдам?

– Зачем вам самого себя выдавать? Это Виль Карпинский, секретарь ЦК Комсомола по пропаганде.

Комсомольский вожак откинулся на спинку кресла и весело расхохотался.

– Я ж говорю, что опасный человек! Вы что, “на пушку берете” или мысли читаете?

– Не читаю, а предвижу.

– Ну, тогда, валяйте, выкладывайте с чем пришли, во что втравить меня хотите?

– Вам не позволили открыть новый журнал, но никто не запрещал вам издавать приложение к давно существующему “Вокруг света”. Малого формата, как брошюрки, напечатанное на бумажных обрезках. Распространять не по подписке, на что требуется решение, а в розницу.

– Слушайте, Званцев! А вы толковый малый! Ткнули нас носом в полное корыто! “Ты, знаешь, молодец! И ты не из обоза, а фронтовой боец!”

– Откуда вам известна “Камчатская береза” Михаила Львова?

– Должно быть, один и тот же военный журнал читали.

– Стихи эти при мне написаны на Камчатском берегу Тихого океана, где мы с Михаилом Львовым под Камчатской березой сидели.

– Вы, чего доброго, там и в кратере вулкана что-нибудь искали?

– Нашел! Вы мне подсказали.

– Что я вам подсказал?

– Как приключенческое приложение к “Вокруг света” назвать: “ИСКАТЕЛЬ”.

– “Искатель”? Название хорошее, рад был нечаянно помочь. “Кто ищет, тот всегда найдет!”

Так появился неразрешенный журнальчик фантастики и приключений, который продавался по дешевке в киосках, и куда дороже у почуявших спрос барышников. Издателям стало выгодно выпускать на бумажных отходах популярное приложение даже большим тиражом, чем сам журнал. И маленькие книжечки в яркой обложке зачитывались до дыр, переходя из рук в руки. В редколлегию, вместе с главным редактором “Вокруг света”, на которого нежданное приложение обрушилось, как снег на голову, вошли два друга, фантасты-реалисты Званцев и Ефремов.

А в Детгитзе новая заместительница главного редактора Вера Александровна Морозова деятельно готовила, к великой радости читателей, ежегодник большого журнального формата “Мир приключений”. В редколлегию его вошли, кроме Морозовой и тех же друзей-фантастов Званцева и Ефремова, и носители былых традиций жанра – Мариэтта Шагинян и Лев Никулин. В ежегодник рядом с романом украинца Олеся Бердника вошла и повесть Званцева “Планета бурь”.

Казалось, Званцев добился своего, пробил стену верховного равнодушия, но не таков был характер “бородатого оберста”, кто будучи Уполномоченным ГОКО СССР при двадцать шестой армии, пускал местными силами в Штирии австрийские заводы и демонтировал на заводах нацистского главаря Германа Геринга прокатные станы и оборудование взамен разрушенного нацистскими оккупантами в СССР.

И теперь, используя поговорку, что “умный в гору не пойдет, умный гору обойдет”, встретил в лице директора Географгиза Бурлаки единомышленника, по примеру Детгиза, создавшего у себя ежегодник “На суше и на море”, много лет выходивший уже и после слияния Географгиза с издательством “Мысль”, пока очерковая наукообразная направленность нового издательства не задушила романтику необыкновенного.

“Необыкновенность” была присуща творчеству Званцева и не раз служила для него камнем преткновения. Так при закрытой двери в “Молодую Гвардию”, он предложил свои полярные новеллы в такое солидное издательство, как “Советский писатель”. Редактором ему выделили хорошую писательницу Евгению Леваковскую. Все было хорошо, пока дело не к дошло до новеллы о тунгусском метеорите. Она показалась Леваковской выходящей за пределы реализма. Званцев спорить не стал, тем более, что издательство “Знание” само попросило у него эту новеллу для издания отдельной книжечкой. Но очередное испытание ждало его. Издательству прямым указанием ЦК партии запретили выпускать эту книжечеку, и уже отпечатанные цветные обложки штабелями загромождали коридор издательства, где в стенгазете над ними красовалась злорадствующая статья по поводу поражения “патриарха фантастики”, как назвали Званцева. Но он не остался в долгу и направился в ЦК партии, к заведующему сектором профессору Монину.

– Что вы хотите, товарищ Званцев? Закрепить за собой прозвище “Возмутителя спокойствия”, как новый Ходжа Насреддин? Ведь нельзя же выставлять такие авторитеты науки, как академик Фесенков, в нежелательном свете. Вы только послушайте, что написано в комментарии к вашей новелле. Читать неловко. Мы должны беречь наши авторитеты.

– Никто не давал никому права делать их неприкасаемыми. Моя гипотеза не подрывает основ Советской власти или коммунистического мировоззрения. Я обжалую ваше решение.

И Званцев через полчаса сидел в кабинете заместителя заведующего отделом агитации и пропаганды.

– Я понимаю вас, товарищ Званцев, и сам считаю важнейшим делом разгадать тайну тунгусского взрыва, чтобы предвидеть его возможное повторение и предотвратить последствия. Но бог с ним, как говорили в старину, с издательством “Знание”. Пойдем с вами на компромисс, побережем авторитет академика и нашей конторы. Я позвоню сейчас главному редактору издательства “Московский рабочий” и порекомендую издать вас. Отнесите товарищу Мамонтову вашу спорную книжку.