Текст книги "Мёртвая зыбь"

Автор книги: Александр Казанцев

Соавторы: Никита Казанцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 38 страниц)

– И вы любите историю?

– Я в ней второй жизнью живу.

– И какой же исторический персонаж особенно близок вам. Можно вас спросить?

– А вы кто?

– Я – писатель. Но считайте, что я художник, который пишет с вас портрет.

– Как интересно! С меня никогда не писали портретов. Наверное, лицом не вышла. Только фотографировали.

– Это мне интересно проникнуть в ваши глубины.

– Боюсь, что вы наткнетесь на мель.

– Не думаю. Скажите, какая историческая личность вас больше всего привлекает?

– Конечно, Жанна д’Арк.

– Жанна д’Арк? – повторил Званцев. – А как поступили бы вы, окажись на ее месте?

Девушка пожала плечами:

– Как она, конечно.

– Надя и Жанна – Надежанна!.. – задумчиво произнес писатель.

– Это что-то мне незнакомое. Разве ее так звали?

– Извините. Это я так… подумал вслух.

– Крылова! На старт.

Надя побежала к своему дельтаплану, помахав Званцеву рукой.

Он не успел запечатлеть в сознании ее полный портрет, но эта девушка перевернула все его планы. Он уже видел ее в звездолете, достигшем двойника Земли, когда шли не наполеоновские войны, а была эпоха Жанны д’Арк.

С волнением следил он, как разбегался на буксире за автомашиной Надин дельтаплан, который был для нее, как крылья птицы, и она взмыла в воздух, слетела в сторону от шоссе, найдя восходящие воздушные потоки, о которых говорил капитан.

Вернулась буксировочная машина. Инструктор подошел к Званцеву:

– Что скажете, товарищ писатель? Казалось, в воздухе дороги не проложишь. Ан нет! Наша мастерица, как птичка в небе, невидимые пути показала. За ней и другие полетят. И не нужны нам горные откосы.

– Она не вернется сюда? – спросил Званцев.

– Нет. Важно дальность полета установить.

– Тогда я поеду.

– Вам на Бородино? Николай Сергеевич все туда собирался. Мог бы с вами поехать. Но… – он снова снял армейскую фуражку.

– Нет. Я в Москву.

– Тогда поезжайте, пока мы еще один дельтаплан к старту готовим.

Всю дорогу до Москвы Званцев думал о Наде, как о своей героине, мастера дельтапланеризма, попавшей на сестру Земли в эпоху Жанны д’Арк.

И в памяти его всплывало все то, что он знал об этой удивительной крестьянской девушке, сумевшей поднять народ против заморских захватчиков. Опираясь на предательство угодливой жадной знати, они сместили короля, грабили народ.

Победы Жанны были столь удивительными, что побитые враги, себе в оправдание, пустили слух, что она знается с нечистой силой и с ее помощью побеждала и возвела на престол короля.

Этого было достаточно, чтобы приписать ее успехи общению с дьяволом. И когда путем предательства врагам удалось захватить воительницу, ее ждал церковный мракобесный суд и костер.

И только в ХХ веке католическая церковь сняла обвинения с былой героини, причислив ее к лику святых.

И непроизвольно все это вылилось у Званцева в посвященный ей сонет:

ДОЧЬ ФРАНЦИИ

Дочь Франции. Не дочь монарха,

Великого народа дочь.

Вела народ, и в битве жаркой

Прогнать воров из дома прочь.

И воевала по-крестьянски,

Чтоб урожай убрать с полей,

Без жезла маршальского в ранце

На трон сажала королей.

А за добытую свободу,

За банд разбойничьих разгром

Врагам и знати злой в угоду

“Награждена” была… костром…

Понадобились сотни лет,

Чтобы её прославил свет.

Но какую роль должны сыграть его героиня со спутниками в повторной земной истории на неведомой планете, придя туда с идеалами более развитого общества? Не уподобятся ли они неким донкихотам, готовым на любые жертвы, отважным, но бессильным что-либо там изменить?

“Так пусть они действуют сами в поставленных автором условиях, – решил Званцев. – Они вернутся на Землю через тысячу лет. И могли бы, если б знали о том, предупреждать людей сегодня? Но автор-то обязан это сделать!”

Глава девятая. Возвращение в грядущее

Где ты, Земля моя родная?

Леса, поля, долины, реки?

Ужель в пустыне здесь одна я

В отчаяньи сжимаю веки? Весна Закатова

Званцеву обязательно нужно было увидеть, какой станет, после всего что с ней может случится, наша планета через тысячелетие.

Он не уставал предупреждать читателей в своих публикациях в газетах, книгах, журналах, по радио и телевидению о грозящей Земле экологической катастрофе, вызванной техногенной цивилизацией. Части суши скроются под водой, другие станут пустыней.

Ему привелось видеть искусственно затопленные в водохранилищах, отнюдь не сказочные, “грады Китежи” с торчащими из воды колокольнями. А пустыню он искал на бывших берегах исчезающего Аральского моря.

Вместе с ташкентским соратником его покойного друга профессора Протодьяконова в машине, миновав хлопковые поля и соседствующие с ними знойные пески пустыни, они подъезжали к местам, где когда-то ощущалась морская прохлада. Сейчас под нещадно палящим солнцем об этом можно было лишь вспомнить при виде лежащей на боку полузанесенной песком рыбачьей шхуны, знававшей когда-то щедрые уловы. Теперь, вместо пенных валов, ее окружали мертвые волны барханов безлюдной пустыни.

– Смотрите, Александр Петрович. Там, как будто, кто-то есть и сигналит нам, – сказал ташкентский ученый, передавая Званцеву бинокль. И добавил: – Это очень странно. Человек на бархане. Один?..

– Действительно, – согласился Званцев, рассматривая тоненькую фигурку на гребне далекого бархана. В знойном мареве казалось, будто она колышется и даже машет руками. – Если это не столб былого причала, то…

– Чего там! Всего мираж, – вставил подошедший шофер, здоровенный усатый казак из поселенцев в Средней Азии.

– …может быть терпящий бедствие путник, взывающий о помощи, – закончил Званцев.

– На деле, до столба энтого куда как дальше, чем кажется. Горючее беречь надо. Мираж, он надует, как в старину купец на базаре. Нешто есть такое у нас право рисковать?

– Опыт и права у меня есть. Надо, и за руль сяду. Может это не погибающий путник в пустыне, а автоинспектор нас требует права проверить.

Шофер рассмеялся:

– Ну, коли автоинспектор, то поехали. Беда с шибко учеными… А дисциплина у казаков – перво дело.

И машина двинулась по песку к едва различимой цели.

– И все-таки это человек. Не зря поехали, – сказал ташкентец. – Непонятно, как он сюда попал? Ни коня, ни верблюда, ни машины поблизости… Невероятно! Как с неба упал.

– Может быть, летчик катапультировался? – предположил Званцев, смотря в бинокль. – Я различаю, он, как будто бы, в комбинезоне, и машет, вроде как, шлемом.

– Видать, самолет тутока где екнулся, – решил шофер.

– Скорее всего, так, – согласился Званцев. – И под барханом что-то темнеет вроде парашюта.

Машина въехала на бархан и остановилась перед тоненькой фигуркой со шлемом в руке, со светлыми волосами до плеч.

– Жанна д’Арк! – воскликнул Званцев, выскакивая на песок.

– Никакая я не Жанна! Я – Надя Крылова, – поправила девушка и, узнав писателя, разочарованно протянула. – Ах, это вы… а я думала, комиссар подъезжает.

– Какой комиссар? Комиссаров здесь давно нет, как и басмачей.

– Из международной ассоциации. Должен зафиксировать сколько я пролетела.

– Откуда прилетела?

– Мы решили для рекорда дальности воспользоваться восходящими потоками воздуха в жаркой пустыне и старт был дан с земли, вернее с песков. Но сколько пролетела и куда попала не знаю. Спидометра на дельтаплане нет, – и она улыбнулась. – Меня теперь ищут. Радиомаяк я включила.

– Небось, найдут. Не то мы куда хошь доставили бы, – заверил подошедший шофер, подкручивая лихие усы.

– Нет, спасибо. Мне отсюда отлучаться нельзя, – и она указала на треугольное крыло под барханом.

– Греческая буква “дельта”, – заметил ученый.

– А как же! Поэнтому и дельтаплан прозывается, – назидательно пояснил казак.

– Вот уж никак не ожидал встретить вас здесь через тысячу лет.

– Почему через тысячу лет? – с удивлением и живым любопытством спросила Надя.

– Потому что вы, вернувшись из звездного рейса, могли бы прочитать стихи поэтессы Весны Закатовой.

– Я их не знаю.

– Их никто не знает. Я их прочту вам:

– Я люблю стихи, – сказала Надя, садясь на песок и пересыпая его с ладони на ладонь, вся превратившись в слух:

ГНЕВ ПОТОМКОВ

сонет

Где ты, Земля моя родная?

Леса, поля, долины, реки?

Ужель в пустыне злой одна я

В отчаяньи сжимаю веки?

Где шелест трав, цветов дыханье,

Полеты птиц, след свежий зверя?

Где в брызгах радужных купанье?

Погибло всё! Бед не измерить!

Кто виноват в земном несчастье?

Злодей ли, прихвостни, толпа ли,

Что ради выгоды сейчасной

Природу грубо растоптали?

Но прозвучат раскаты громко

Суда разгневанных потомков!

– И никакая это не поэтесса, а вы сами написали. Я-то знаю, – уверенно заявила девушка.

– Откуда вы это знаете?

– Догадалась. Весна Закатова “поэтесса не начавшегося века”!

– Однако, женская логика неумолима, – заметил ташкентец.

– Ум дивчачий, что пика казачья, – вставил усач.

– Вот и расскажите нам, “товарищ поэтесс”, почему вы такой ужас придумали? И что за суд потомков? – потребовала Надя.

– Потому что мы сидим на бывшем берегу далеко отступившего моря. Потому что воды Амударьи, пополнявшей море, бездумно тратились на выгодное выращивание хлопка. Но это пустяк по сравнению с преступным сжиганием бесценных топлив в несчетных теплоцентралях и в мириадах автомобилей. Углекислота, выбрасываемая ими, уходит в высшие слои атмосферы и создает там подобие ватного одеяла. Оно пропускает солнечные лучи, а тепловое излучение планеты в Космос задерживает. Парниковый эффект.

– Позвольте возразить вам, Александр Петрович, и вступиться за современную энергетику, – прервал Званцева его ученый спутник. – Насколько я знаю, количество углекислоты при сжигании топлив в технических устройствах составляет доли процента от того, что выбрасывают в атмосферу вулканы, и что поглощается океанами и растительностью.

– Я вам отвечу, мой ученый друг, что в чаше миллион капель, но миллион первая переполняет ее. На нашей Земле из-за этой доли процента произойдет нарушение баланса, созданного Природой за миллионы лет, и планета, как мы уже ощущаем, будет перегреваться. Начинают таять полярные льды, ледяные покрытия Антарктиды, Гренландии и горные ледники. Реки выйдут из берегов, прокатятся по Земле страшные наводнения, с миллионами жертв, уровень океана поднимется, как подсчитали, до семидесяти метров. Будут затоплены современные порты и индустриальные страны. Начнется переселение народов и войны за более высокие места суши. Неизбежные эпидемии завершат черное дело.

– Какой ужас! – воскликнула Надя, выпивая глоток воды из предложенной ей ташкентцем фляги.

– И потомкам нашим достанется изуродованная планета с ненужными высокими домами, где будет ютиться часть из тех, кто выживет в схватках за жизнь, но лишь в нижних этажах, куда не надо подниматься на умерших лифтах и не требуются водяные насосы, и где об электрическом токе забыли. Но они не забудут, что их предки жили в сказочных условиях и преступно погубили планету. Одичав, спустя столетия, они, если б могли, жестоко судили бы нас.

– Шкуры бы с нас содрали, – заключил шофер, закуривая, и спохватился. – А може, загасить? Чтоб углекислоты энтой самой не добавить? Я напоследок, – и затянулся дымом.

– Погасить надо топки в котлах и зажигание во всех автомашинах выключить. На электромобили пересесть. Но прежде перейти на использование солнечной энергии, зноя пустынь…

– Я и то помышляю, по пескам таскаясь, сколь тепла задарма пропадает. У нас в станице свой мельник был. Ветром жернова крутил. А кому он тепереча нужен? Покупай муку с мельничного комбината. Правда, своя, вроде, вкуснее.

– Кроме ветра и жара пустынь, есть еще океанские волны и другие безопасные для Земли источники энергии… – начал было Званцев.

– Эта катастрофа недопустима, – с жаром воскликнул молодой узбекский ученый. – Жизнь положу, чтобы ее предотвратить!

Надя вскочила, сорвала с себя шлем и замахала им. Ветер тотчас завладел ее волосами.

– Ну вот! Наконец-то и наши подъезжают! – радостно воскликнула она.

– И впрямь едут, – прикрыв ладонью от солнца глаза и всматриваясь вдаль, подтвердил казак.

– На вездеходе, – рассмотрел в бинокль ташкентец

Вскоре автомашина на гусеничном ходу вместо задних колес подъехала к бархану.

– Эдак по песку сподручнее, – одобрил шофер из станицы. – Не забуксует.

Из кабины выскочил невысокий крепыш в армейской фуражке, а из задней дверцы вышел высокий элегантный джентльмен в колониальном пробковом шлеме и темных очках.

– Вижу, нас никак опередили. Здесь целая компания! И старый знакомый! Привет писателю от аэроклуба имени Чкалова. Как вы узнали, что мы будем здесь?

– Здравствуйте, товарищ инструктор. И не подозревал, – ответил Званцев, кивком отвечая на молчаливое приветствие иностранца.

– Знакомьтесь. Комиссар международной ассоциации дельтапланеризма мистер Смайльс из Лондона, – представил спутника тренер Нади.

Молодой узбек бегло заговорил с ним по-английски.

– Ну, Надя, тебе везет. Мало того, что ты рекорд установила, ты еще и переводчика в песках нашла.

Англичанин торжественно подошел к Наде, снял шлем и сказав по-русски:

– Поздравляю, мисс Крылова. Рекорд есть, – и комиссар сначала потряс, потом, склонясь, поцеловал ее руку.

Званцев ревниво подумал: “Знал бы он кому руку целует! Самой Жанне д’Арк, изгнавшей его предков из Франции!”

Два шофера прилаживали дельтаплан рекордсменки на багажник вездехода, а героиня дня суетилась около них, чтобы не повредили ее “птичье крыло”.

Званцев с гордостью смотрел на свою “Надежанну”, на восхищенного ею ташкентского ученика профессора Протодьяконова, на крепыша-инструктора и галантного комиссара в пробковом шлеме, энтузиастов полета людей-птиц, и думал, что им, вместе с такими вот казаками-усачами спасти Землю от участи Аральского моря, поднять в пустыне трубы до неба, вызвать внутри них разностью жары песков и заоблачного холода ураганы, чтобы превратить их энергию в электрический ток.

И снова вспомнились ему пушкинские слова “Здравствуй, племя молодое, незнакомое”…

конец восьмой части

Часть девятая. БРАТ

Единственным считался братом.

Но оказался я неправ.

Помочь другим всегда был рад он.

И кто в беде – ему тот брат. Александр Казанцев

Глава первая. Прыжок

Ничто его не остановит.

Всегда стремится ввысь иль вглубь.

Безмерно рад задаче новой

И даже в сердце ввел иглу. Александр Казанцев

– Дядя Шура! Папа разбился, прыгая с парашютом, – панически говорила в телефон дочь Виктора Званцева Светлана. – Мне сообщили, что лежит в Коломенском, в больнице. – Я бросаю факультетское собрание, бегу на электричку, и мчусь туда.

Она была деканом факультета в Кооперативном институте под Москвой. Работала на кафедре иностранных языков, военная переводчица и старший лейтенант запаса, мать двух взрослых сыновей.

Александр вскочил в машину и поехал вместе с Таней разыскивать в Коломенском больницу.

Там оказались раньше Светы.

В палате в ряд стояло шесть коек. На второй от входа Александр увидел брата, лежащего на спине с задранной на растяжках ногой.

Тот виновато улыбнулся:

– Всего три прыжка осталось до нормы мастера парашютного спорта, а тут не повезло.

– Тебе мало мастера по классической борьбе?

– Я на ковре все ту же ногу поломал. А тут, ты знаешь, высота! А я всегда мечтал летать.

– Я помню первый твой прыжок. При мне. В парке культуры, с парашютной вышки.

– Да, ты там в шахматы играл. Над ходом голову ломал. А я вот – ноги… – и он рассмеялся.

– Как это случилось, Виктор? – спросила Таня. – Вы говорите как-то не о том. Ты неудачно приземлился или неладно с парашютом?

– Нет, парашют здесь ни при чем. Правда, я раскрыл его не сразу. В затяжном хотел почувствовать себя… Ощущение птицы. Земля далеко под тобой. А ты – в полете. Наслаждение! Вам не понять. Попробовать надо.

– Нет, уж уволь! Я никогда бы Сашу не пустила. Да и тебе-то лет не мало. Пора кончать. Я со Светой и Валей поговорю…

– Ты меня не знаешь, Таня. В борьбе я ногу поломал, но не сошел с ковра. И парашют не брошу.

– О том особый разговор, – вмешался Александр. – Во всяком случае не здесь. Как у тебя получилось с приземлением?

– Отлично! – заверил Виктор.

Брат усмехнулся и выразительно взглянул на вытянутую ногу.

– Но приземлился я на крышу. Она покатая была. Я парашют собирать стал для нового прыжка. Сделал все, как надо. Хотел с ним по пожарной лестнице спуститься, но ее не было. Не мог я допустить, чтобы меня пожарная команда снимала с крыши. Ну, и прыгнул вместе с грузом. Без него, быть может, ногу не сломал бы. А сбросить вниз не то чтоб не подумал, – шелк поберег, – и он снова виновато улыбнулся. – А парашютный спорт совсем не виноват.

Вошла сестра и принесла обед.

– Вот кушать лежа, правда, неудобно. Прошу сестру суп в поильник наливать.

– Мы фруктов принесли тебе, – спохватилась Таня.

И тут вошла Светлана. Услышала последние слова:

– А я так торопилась, что ничего не захватила…. Мне сказали, ты разбился… Думала, сойду с ума. Как чувствуешь себя?

– Да вот с конька слез неудачно.

– С какого вдруг коня? Я думала, ты с парашютом…

– С конька крыши, куда он сел, – пояснил ей дядя Шура.

– Папа, ты дяде Шуре должен слово дать, что не прыгнешь больше с парашютом, – потребовала Света.

Виктор загадочно сказал:

– Я и сам хочу, – и, огорошив всех, добавил, – перейти на дельтаплан.

– Ну знаешь, Виктор. Мне привелось увидеть под Москвой такое… Не передать словами.

– Нет, ты уж, Александр, расскажи. Необычное люблю… Лежать-то скучно.

– Ты, может быть, сам слышал: в Чкаловском авиаклубе умелый летчик, генерал, решил пример дать молодым. И дельтаплан с земли поднять. Разогнаться на буксире на Киевском шоссе близ Бородина.

– Взлетел?

– Нет. Капотировал. Разбился. На моих глазах…

– А ты приехал на своей машине?

– Да, на ней.

– Сам за рулем сидел?

– Конечно. Таня править не умеет.

– А сколько ты аварий видел? И в госпитале побывал? А на машине все же ездишь?

– Я не стану с тобой спорить. О дельтаплане ты забудь.

– Правда, правда, дядя Шура! Пусть он вам слово даст.

– Я слово дам, если он меня научит, как летать без всяких аппаратов, – сказал Виктор с хитрецой.

– О левитации мечтаешь? – брат спросил всерьез.

– Конечно! Как и каждый человек! Наверно, прежде люди по воздуху летали, – заговорил Виктор увлеченно. – Теперь такое только снится. Летишь, не хочешь просыпаться… А кое-кто и в наши дни летает. Как будто, йоги и негритянские шаманы. И сам Джордано Бруно написал о том, как при нем монах поднялся к потолку кельи. А такому ученому, как Бруно, поверить можно. Вот бы научиться!

– Говорят, что “У кого, что болит, тот о том и говорит.” А ты не о ноге толкуешь, а как бы голову сломать, – с укоризной сказал брат.

– Зачем же голову? Мне хватит и ноги. Вот ты фантаст и обо всем, как будто, знаешь. Со Светой хочешь, чтобы я слово дал. Я никогда его не нарушал. Тогда возьмись мне помогать. Хочу все изучить, что известно о левитации.

– Ловлю тебя на слове. Его ты дашь нам всем, что откажешься от парашютов и дельтапланов. А я тебе в свой следующий приезд принесу занятную статью Бровкова.

– А кто такой Бровков?

– Директор Саратовского филиала научно-исследовательского “Института энергетической инверсии”. Как ученый, утверждает что взлететь возможно. И объясняет почему и как. Порой, на самом деле людям это удается.

– Профессор научного института? Даже сам директор? Это уже дело. Привози скорей статью. Пока валяюсь здесь на койке, постараюсь разобраться и слово дам, что лететь буду только без аппаратов. И непременно полечу…

Подошла Старшая медсестра:

– Позвольте, посетители, напомнить, что больного утомлять нельзя. И пришло вас слишком много. Здесь люди, кроме вас. Палата общая.

– Сейчас, сейчас уйдем, – за всех ответила Света. – Но папу мы не так утомили, как сил ему прибавили. Не правда ль, папа?

– Сейчас приподнимусь и по палате полетаю. Нога поломанная и не понадобится.

Сестра не обратила внимание на озорную улыбку больного. И озабоченно укоряла:

– Вот видите. Он даже бредит! Нельзя же так! Сейчас температуру смерим. Пусть дочь останется. А остальных, простите, ждем в следующий раз…

Пришлось повиноваться строгой Медицине.

Хоть не хотел в палате спорить Александр, а вышло все наоборот.

В машине Таня тоже упрекала мужа:

– Зачем ты выдумал все это? Какого-то Бровкова!

– Его статью “об обнулении масс” мне привез из Саратова наш Юра Сенчуков. Он был там, как кинорежиссер, и нашел там Бровкова. А сам Виктор Иванович Бровков потом звонил мне по телефону.

– Так это правда? В самом деле?

– Конечно, правда! И, думаю, Бровков не подозревает значения своей статьи. Хотел он только гипотезой объяснить загадку “летающих тарелок”, НЛО, а раскрывает вековые тайны метагалактических построек, соорудить какие древние люди не могли. И даже секрет левитации, так заинтересовавший Виктора, становится ясным.

– Опять ты гнешь свое, как с тунгусским метеоритом. Хоть брата пожалей.

– Ему нужна не жалость, а новая задача, которой может он увлечься. Вот лучшее лекарство для него!

– Больному в гипсе покой нужен, а ты… Да что там говорить! Посмотрим, что нам Света скажет.

Света сразу позвонила, едва доехала до дому.

– Спасибо, дядя Шура! Папа стал неузнаваем. О сломанной ноге забыл и думать. Все ждет обещанной статьи Бровкова.

– Я завтра привезу, – пообещал Александр.

Уже без костылей, а только с палкой, сопровождаемый дочерью Светланой, Виктор приехал к Александру, только что вернувшемуся из-за границы с шахматного конгресса. Тот слушал внучку Ксюшу, игравшую ему на пианино “Патетическую сонату” Бетховена.

Он искренне обрадовался брату. Они обнялись, и он провел его и Свету в кабинет.

Ксюша, встав из-за инструмента, поздоровалась с дедой Витей и тетей Светой и проскользнула к бабушке в большую комнату.

Братья уселись за стол, Светлана – на освободившийся у пианино вращающийся стул.

Вошла Таня. Со Светою расцеловалась и, обняв Виктора за плечи, спросила:

– Ну, как нога?

– Вот, невесомость постигаю. По воздуху передвигаться стану и о ноге забуду…

– И ты поверил этой ерунде?

– В том и беда, что не поверил.

– Ну, в этом надо разобраться, – сказал Александр.

Таня пожала плечами и хотела увести Свету. Но та предпочла остаться.

Таня к женщинам никогда не ревновала мужа, но к его работе, “гипотезам безумным” ревновала жутко, считая, что они-то и отнимают его.

– Не мог тебя дождаться, – начал Виктор. – Столько времени убил, чтобы усвоить статью Брвкова и понять, что этого не может быть, – закончил он с досадой.

– Но почему ты так решил?

– Начать хотя бы с пустоты. Когда борца ты на прием берешь, хватаешь за рукав, а он пустой. Не выйдет никакой бросок. А Бровков толкует о силовом взаимодействии тел с пустотой. Конечно, ерунда!

– Не с пустотой, а с вакуумом.

– Так это же одно и тоже!

– Ну, не вполне.

– Как так?

– Вакуум лишь по внешним свойствам напоминает пустоту. В отличие от нее, он материален.

– Как, дядя Шура, это может быть? – заинтересовалась Света.

А Виктор возражал:

– И в воде, и в воздухе мы ощущаем плотность. А в пустоте или в вакууме что может помешать?

– Каков бы ни был “акт творения” но первозданная Вселенная была из смеси вещества и антивещества.

– Не припомню, чтоб нам с тобой в техническом училище Владимир Васильевич о физике так говорил.

– Тогда, в двадцатых, антивещества еще не знали. Позже обнаружили позитрон (с положительным зарядом) и антипротон создали сами, не с положительным, а с отрицательным зарядом. А это составные части антивещества. Я нарисую вам двухцветным карандашом “гипотезу фантаста”, как все могло произойти.

Он встал и взял со стола чистый лист бумаги. Виктор со Светланой, чтоб лучше видеть, придвинулись к журнальному столику, куда Александр пересел.

– Я пользуюсь представлением Нильса Бора о планетарном строении атома. Рисую в центре синим цветом протон, играющий роль “солнца”. Вокруг него на орбите, крутится одна красная “планетка” – электрон с отрицательным зарядом. Это атом водорода. А в антиводороде все наоборот. Во “Вселенской первосмеси” оболочки с противоположными зарядами притягивались друг к другу. Если б им соединиться удалось, произошла бы аннигиляция с выделением энергии не в квадрате и не в кубе, а в десять в тридцать седьмой степени раз большей, чем атомная…

– Фу, черт! Ее нам только не хватало! – не удержался Виктор.

– Но чтобы слились два “солнца” – протон с антипротоном, надо, чтоб исчезли прежде электронно-позитронные оболочки. Вот я рисую их синим и красным. Эти оболочки издали притягивались друг к другу, но вблизи положение атомных “планеток” могло совпасть, как исключение. И аннигиляция тогда была бы полной. Но едва “чуждая планетка”, приблизится к протону, пока электрон в другом месте на орбите, тотчас одноименно с ней заряженный протон отбросит ее прочь. Но вдали вновь скажется притяжение орбит. Такой процесс вибрации квантов, бесконечно повторяясь, длится до наших дней от самого “Начала”, если таковое было…

– Простите, дядя Шура, – увлеклась Светлана. – А если, как вы сказали, в исключение, положение “планеток” совпадет и два “солнышка” столкнутся?

– Так без счету раз происходило. И выделялась та энергия, что папу напугала, и возникали звезды, космическим пожаром охватывая все вокруг. И в перегретой плазме, частички разные метались, создавая в “адской кухне” все известные нам вещества и антивещества. Островками оставались они плавать в бездонном океане вакуума, среди вибрирующих пар.

– Любопытно представить себе Вселенную из множества семейств, – с улыбкой произнесла Света.

– И в этих “вакуумных семействах”,– продолжал Александр, – взаимно компенсированы все физические свойства вещества и антивещества. Потому не обладает Космос ни плотностью, ни массой, проницаем и прозрачен, как пустота. Лишь передает от пары к паре электромагнитные колебания со скоростью света, чему обязан и сам свет Вселенной.

– Так потому и звезды дальние мы видим, и друг друга?… – спросил Виктор.

– Вот именно. Я вижу, ты все понял.

– Ну, задал ты задачу, – вздохнул Виктор. – Голова тут расколоться может. Такие вещи говорить надо на борцовских мягких матах.

– Я утомил вас, ребятки, уж простите.

– Нет, что вы, что вы, дядя Шура! Все очень интересно. Но сразу трудно мне понять. Должно быть ночью спать не буду… блуждая меж возникших звезд…

– Нет, нет! Постой! – перебил дочь Виктор. – Разговор не кончен. А силовое воздействие пустоты на тело?

– Считай, была присказка, а сказка – впереди.

– Мне не сказки слушать, а взлететь необходимо!

– Так ведь летают люди. И неопознанные объекты к нам залетают. Но как и почему? Бровков дает ответ. Всегда вибрируют вокруг нас атомы водорода и антиводорода. Движение их рисую волнистой линией. Но как реагируют они на попавшее в них тело? Находясь в покое, не колеблясь, оно стремится сгладить все выступы такой кривой вибрирующих пар. Волнистая, она, чтобы не стать прямоугольником покоя, оскалится зубцами. Они и есть то силовое воздействие вакуума на плавающее в нем физические островки. Но если б физическое тело колебалось само с такой же точно частотой, как и частички квантов, и горбы их волн пришлись бы над впадинами кривой вакуума, то сопротивление его станет нулевым.

– Так почему же тело полетит? – нетерпеливо спросил Виктор.

– Суть в том, что масса физического тела – это не только количество вещества, а еще помноженное на вакуумную силу. Как, скажем, на Земле, где вес наш равен нашей массе, помноженной на ускорение земной тяжести. Теперь представим, что физическое тело само вибрировать бы стало и на кривую колебаний квантов не прямой ложилась, а тоже бы волнообразной кривой. И горбы волн тела совпадают со впадинам кривой пар и тело точно воспроизводит движение квантовых частиц. Очевидно, что сопротивление тогда равно нулю, и масса, помноженная на нуль, сама станет нулевой. А с ней и вес.

– Так значит, чтоб взлететь всего лишь надо задрожать, как в лихорадке? – воскликнул Виктор.

– Вот именно! Вызвать вибрацию тела, как у квантов.

– Так это вроде резонанса, дядя Шура, когда солдатский строй, шагая в ногу, разрушает мост?

– Но здесь наоборот. Скорее “Антирезонанс” не с разрушением, а с гармонией вещества и вакуума, когда силовое взаимодействие их не возрастает, а сводится к нулю.

Виктор потер себе лоб:

– Вот задача! Научиться так трястись, чтобы подняться в воздух! Была когда-то секта трясунов. Но я не слышал, чтоб они летали.

– Ах, дядя Шура, боюсь, вы лишили папу покоя. А вдруг он затрясется и в самом деле полетит?.. Ведь он все может! И сверху упадет?

– Не бойся, Света. Я не полностью пока поверил. Уж больно сложно Александр говорил… Одной статьи Бровкова и Шуркиных рисунков мне мало. Неужели опытов никто не ставил?

– Нет, школьники проделали занятный опыт. Сейчас я Ксюшу позову. Она расскажет.

– Сидите, дядя Шура. Я за ней схожу. Мне ближе, – вскочила Света.

И через минуту вернулась вместе со смущенной старшей школьницей.

– Играть на пианино я не буду. Ладно? – потупясь, сказала девочка

– Нет, Ксюшенька, – мягко заверил дед, – тебя не станем мучить. Расскажи деду-Вите, да и нам, какой вы проводили опыт в школе. И девочка теряла вес.

– Она взлетала? – заинтересовался Виктор.

– Могла бы и взлететь, – оживилась Ксюша. – Но мы самую толстую из нас так облегчили, что мальчики двумя пальцами подняли ее со стула.

– Фу, черт! Не может быть! – увлекся сразу Виктор. – Так что же вы с ней сделали?

– Меня так мама научила. У них на работе одна женщина весила сто двадцать килограммов. И сослуживцы, как и мама, художники, полиграфисты, подняли над головой толстой тети ладони одна над другой, сначала левых рук, потом от правых, и чуточку так подержали. Потом все отошли, а подопытную тетю один художник взял на руки, как ребенка. Она смеялась. Детство вспомнила…

– При весе сто двадцать килограммов? – удивился Виктор.

– Они не взвесили ее. Но она прыгала легко и танцевала в коридоре. Мы тоже не взвесили нашу девочку. Не было весов. Но сделали все так, как мама рассказала. Четыре мальчика. Четыре девочки. Восемь ладоней, одна над другой – и девочка стала, как пушинка.

– Зачем же слушать нам про йогов и негритянских шаманов, когда школьники бегут вперед науки? И никто об этом ничего не знает. Опыт можно всюду повторить! Беда, когда академиков заменят дети, и, а за физику борцы возьмутся.

– Но, папа милый, ты не прав. Давай-ка вспомни с дядей Шурой, как в тридцатых он к тебе примчался в Сталинск.

Глава вторая. Чудеса на сцене

Нет, не амур пронзил стрелой

Живое бьющееся сердце.

Борец со спицею простой

Своей не побоялся смерти.

Чтобы открыть науке путь,

Неведомый там прежде.

И хоть не лёгок будет пусть,

Ведёт он к солнечной Надежде. Александр Казанцев (Брату)

Вспомнил Александр как в тридцатых годах, бросив все, примчался в Сталинск. Приход Виктора с Светланой оживил в памяти, как это было.