Текст книги "Набат-3"
Автор книги: Александр Гера
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)
– Ой, сыпок, не по зубам такое дело Барабашке. Гут не знаю как быть.
– Ты делай, делай, – нажал Альбертино. – Будет дым, пожар займется.
– А что за особняк сожгли?
– Мой. В Барвихе. Три миллиона баксов потянул.
– Ой, сынок, они тебя вычислили. Ты где им дорогу перешел?
– Не знаю. И тут работать с умом надо. Фашизм надвигается, нельзя медлить.
– Не станет Барабашка вязаться, – трезво оценил возможности шефа Мастачный-сгарший. – Националов никто не задевает. А если они разборку учинили – неспроста. Кого, ты говоришь, замочили наши козлики?
– Да фраера какого-то из Балашихи. Ума не приложу кто. А тут по команде балашихинские баркаши, измай– ловские, рузасвские поднялись. Представляешь, за одну ночь вокруг Москвы все до единой точки спалили. Да разберись ты хоть с Барабашкой, что за птица была, раз такой наезд получился!
– Не тягайся с ними, – не на шутку испугался отец.
– Уговорил, не буду, – буркнул Альбертино. – Но выясни, почему наехали.
«На хрена мне это!» – чуть не ляпнул Мастачный– старший.
– А я пока в Швейцарии отсижусь...
2-6
Еще в машине Судских очнулся. Хотелось застонать, настолько ломило голову. Он стиснул зубы. Водитель с напарником нерегаваривались, и Судских, превозмогая боль, вслушивался, о чем они талдыча'!, умудряясь обходиться малым запасом слов и большей частью междометиями.
Брошенный на заднее сиденье Судских не изменил позы, как ни хотелось лечь удобнее и унять боль. О нем, сколько он ни вслушивался, речи не шло, но подвиги свои этим вечером они смаковали вдосталь, и даже не сами подвиги, а полученный навар. Из кого-то выколотили целую тысячу баксов, из другого – коробку сигарет, с третьего получили должок в двадцать тысяч рублей, и жаль, чго половину придется отдавать сынку Мастачного через какого-то майора Семеняку.
От неожиданности Судских забыл о боли. Как Мастачный?..
Больше о нем не упоминалось, но из разговора Судских слало понятно, что майор – их непосредственный начальник и выступает связующим звеном между ними и какими-то коммерсантами. И майор – полная сука, потому что отбирает нагло часть их заработанной доли.
Открытие не поразило его, лишь углубилась боль, заныла, словно рэкет милицейских работников тому причина, а разбой мафиозных структур – узаконенный бизнес.
Отняли надежду.
Лишь вскользь они упомянули о нем: брать с него нечего, разве куртку... Увозили подальше, как отброс.
Возмущение перекрывало боль. Тот самый случай, когда безысходность прорывается воплем возмущения, оно сильнее боли, за ним наступает отупение. И тут Судских заставил себя превозмочь желание поддаться инстинкту. Что, собственно говоря, произошло? Пока еще его всего-навсего стукнули по голове и везут добивать двое безмозглых ублюдков, не убоявшихся Божьей кары. А что им кара, если существуют они в своем усеченном мире, где убийство – обычная работа, за которую платят. Попробуй скажи им о Библии, творениях Пикассо или о музыке Перго– лези – убыотбез сожаления и правильно сделают: оттого, что подвальным крысам объяснять бином Ньютона, картофель лучше не сохранится.
«Да не поддамся я им, – уже без возмущения решил Судских.– Если я не переиграю этих дебилов, прав Все вышний: нечего со мной цацкаться и сам я дебил , только чуть образованнее».
Отбиваться он не собирался, слабо знал технику рукопашного боя, но другим оружием – сообразительностью – решил биться.
Водитель сбросил газ, и вскоре «опель» запрыгал по ухабам.
– Прибыли, – сообщил Дыня. – Выгружаем покойничка...
Открылась задняя дверца, пахнуло свежим воздухом.
«Вода рядом, – сообразил Судских и позволил вытащить себя из машины. – Не прикинуться ли утопленником?»
– А он коньки не отбросил? – спросил напарник Дыни. – Ты его там не того?
Слабый клиент пошел. – заржал Дыня. – Дашь по башке, а он с пот валится. Да кастетом я его. Чехлы сухие. В общем, так: снимаем куртку, не очухается кидаем в болото.
– Вот фуфло, – сплюнул напарник Дыни, – развлечься не дал.
– Давай контролку в затылок сделаем?
– Сделать можно и нужно, только неинтересно это. Хоть бы дернулся...
Судских лежал почти плашмя на траве и безропотно дал стянуть с себя куртку'. Свет зажженных фар уходил rсторону, и он осторожно размежил веки. Они не заметили в темноте.
– И навара никакого с козла. За что убивать-то? – возмутился Дыня и пнул Судских тяжелым башмаком.
От неожиданности Судских издал звук, короткий сгон, и боевики обрадовались:
– Живой, сука!
– Живой... – не смог притворяться больше Судских и, собравшись, кувыркнулся в сторону. Встал.
Подобной прыти от него не ожидали. В боевиках закипала злость, выводя из столбняка. Сивый лох пытался обмануть их, испортив законное развлечение. «Беги!» – требовал от Судских внутренний голос, но заставить ноги двигаться он не мог, и дело тут было не в столбняке, а в самом действии. Убежит – ладно, а если не убежит? Постыдность поимки была противна Судских, и он не думал об этом – инстинкт здравомыслящего человека подсказывал: если бежишь, то виноват.
– Измываться над собой не дам, – сжал кулаки Судских. – Я генерал, и даром это вам не пройдет.
Последнее взбодрило боевиков. Во-первых, живой и бить можно, во-вторых, есть за что.
– Чего бить! – осклабился Дыня. – Мочить будем! – воскликнул он, доставая пистолет.
«Беги!» – в последний раз вопил в Судских внутренний голос. Об оружии он не подумал.
– Да вас же вычислят, подонки! – еще сильнее сжал кулаки Судских. – Убери пистолет.
Дыня осклабился сше шире, передернул ствол, а напарник вооружился монтировкой.
– Щас я тебе... – водил стволом Дыня, примериваясь, куда выстрелить.
– Стоять, мент! – окрикнул Судских. Окрик одновременно и раззадорил Дышо, и спугнул: выстрел и промах. Судских не шевельнулся.
– Атас, Дыня! – привлек внимание напарник. – Гляди!
От трассы ио грунтовке прыгали лучи фар. К ним двигалась машина, и явно неспроста: возможно, привлек выстрел. Дыня занервничал, очутившись меж двух огней.
– Гаси фары! -' прошипел он напарнику, не выпуская из вида Судских. – А ты не дергайся, первого уложу.
«Л вот теперь посмотрим», – приготовился Судских. Едва свет фар погас, он метнулся в сторону, разумно полагая, что Дыня палить в такой ситуации не станет до выяснения ситуаци и.
В том месте, где он стоял, росла полынь выше пояса, она служила падежным убежищем, тут и гранатомет не поможет. Осторожно ползя в траве, он наметил себе ориентир, чтобы залечь между приближающимся автомобилем и «опелем» боевиков в вершине треугольника. Тогда он будет на равном расстоянии от двух точек и сможет избежать прямой опасност и-.
Машина остановилась метрах в двадцати от «опеля», дальний свет отчетливо выхватил из темноты Дыню с напарником, стоящих выжидающе у передней распахнутой дверцы «опеля».
– Повернуться спиной, руки на машину! – услышал Судских голос из машины, усиленный динамиком.
«Гаишная!» – обрадовался он, различив сииию полосу на белых «Жигулях».
– Ты чё, брат? Свои! Оружие пристреливали. Сю сорок шестое отделение! – опомнился Дыня и полез в карман.
■ – Руки! – окрик из динамика. – Стреляю на поражение!
– За ксивой полез! – вздернул руки Дыня вместе с напарником. – Подойди, проверь...
– Спиной и руки на машину! – порезче окрик.
Боевики повиновались, бубня что-то в ответ.
«Так он один rмашине!» — догадался Судских и услышал, как приглушенно переговаривался водитель «Жигулей» по рации с центром. Получалось, как бы ни хотел Судских помочь гаишнику, ничего не выйдет: его примут за третьего.
– Имена свои назовите, – уже спокойным голосом сказал гаишник, связавшись, видать, с центром и обрисовав ситуацию.
– Дынин и Комков! – охотно отозвался Дыня и повернулся лицом к фарам. – Сто сорок шестое!
Гаишник не заставил Дыню повернуться спиной на этот раз и даже опустил стекло. Теперь Судских слышал переговоры по рации хорошо. Только он разобрал слова дежурного из центра сквозь инверсионный шум рации, стекло поползло вверх и слышимость сошла па нет. Он понял главное: да, такие есть в 146-м отделении милиции, но они не на дежурстве, отдыхают и оружия с собой не ioiyr иметь, отчего гаишник снова насторожился. Судских переживал за него: как никак теперь в опасном положении не он, а смелый парень в «Жигулях». И Дыня с напарником очутились в более трудном положении: официальный представитель закона готов задержать их для выяснения личности, а'живой свидетель присутствует незримо рядом.
Судских спешно обдумывал положение вещей. По логике Дынин и Комков постараются успокоить гаишника, дать ему уехать и разобраться спокойно с ним. По бандиты такого пошиба не дружат с логикой и пойдут на любой шаг, лишь бы выпутаться из щепетильной ситуации сразу, а потом соображать, как выпутаться из вновь созданной. И снова Судских – самый опасный свидетель. Стало быть, именно ему надо действовать с опережением: насторожить гаишника и не дать боевикам сделать опрометчивый шаг.
• – Долго враскоряку стоять? – повернул голову к «Жигулям» Дынин. – Чего над своими измываешься?
– Ждать, – без нажима велел гаишник. – Группа выехала...
Судских, пристально наблюдавший из темноты за всем происходящим, видел, как дернулись разом Дынин и Комков. Теперь, понял он, начнет развиваться неплановая ситуация, лишенная логики поступков: приезд новых свидетелей напарникам ни к чему. Повинуясь натуре, Судских подполз ближе на тот случай, если боевики попробуют напасть на гаишника. Тот, кажется, вполне спокойно дожидался помощи, сидя в машине.
«Что он станет делать, если боевики применят оружие первыми? Как он станет стрелять, хоть бы позицию занял выгодную!» – сокрушался Судских и подобрался совсем близко к ухабистой дороге, сохраняя равное расстояние между «Жигулями» и «опелем», но оставаясь в темном пространстве.
С новой точки обзор был лучше, был слышен работающий на малых оборотах мотор «Жигулей». Это понятно...
Больше дожидаться Дынин и Комков не стали. Дынин подтолкнул напарника, и оба кинулись в разные стороны. Прямо на него мчался Комков, и Судских, когда оставалось метра два, не более, бросился ему иод ноги. Крупный «бык» охнул, поблек и через голову выстелился на земле, так и не уразумев, на какую преграду налетел. Судских, не теряя времени, перевернул его на живот, заломил руки и навалился всем телом.
– Бичара, лох вшивый, отпусти! – давясь, хрипел Комков.
«А дальше как? – лихорадочно соображал Судских. —
Пару бы наручников...»
– Сюда! – крикнул он, заламывая Комкову руки круче. – Взял я его. быстрее!
Комков нутряным звуком исторгнул воздух, напрягся и сбросил более легкого Судских. Сваливаясь, Судских не выпустил левого запястья и принялся обеими руками выворачивать его.
– Падла! Убью! – вопил Комков, но высвободиться не получалось. Стрекотнул автомат, и Судских увидел спе– шашего к ним гаишника. Пока гот находился ближе к свету, Судских разглядел его: лет двадцати, сержант с сосредоточенным лицом.
«Толковый парень... Быстрее, быстрее!» – молил он сер жанта, соглашаясь с собой, что сил ею не хватит, чтобы удержать Комкова, а тот под ним извивался крупным червем, колотил свободным кулачищем и локтем по уязвимым точкам, и горячка схватки отступала перед толчками боли.
– Лежать! – дождался он гаишника, и с окриком потемнело в глазах от дикой судороги под лопатками.
– Да кого ж ты... – охнул Судских. теряя сознание.
– Молоток, серж! – вскочил на ноги Комков. – Мы эту суку давно ловим. – И, пользуясь замешательством сержанта, сунул ему в глаза удостоверение. Пот ксива. свои! Дыня! Порядок! Греби сюда! Он умудрился командовать, подчинив себе недоуменного сержанта: Давай его к свету ближе подтянем, берись справа, давай...
Доверчивый сержант забросил автомат за спину, уцепился в плечо Судских, чего и добивался Комков: дождался спешащего к ним Дыпина и мощным ударом в челюсть свалил гаишника.
– Крыша съехала, Комок? – опешил Дынин.
– Молчи, выпутываться надо! Сержа мочим, бича мочим, ксивы бичу в карман и мотаем отсюда. По грунтовке до Нифорова, кругаля до Абрамцева и сдаемся первому посту, будто нападение на нас совершено.
■ Дура, чё накрутил? Меня, валенок, втянул!
– Не кипятись, Дыня! – крикнул Комков. – По рации слышал? По «Сирене» и первому коду всех подняли. Баркаши взбунтовались, переворот! На них и спишем.
Дынин соображал, а Комков перевернул гаишника, снял с него автомат-коротышку с раструбом па конце ствола.
– Ты подумал, а? Ты все продумал, а? – не решался Дынин, и было странно видеть его Комкову, прежде такого крутого на расправу и первое мнение.
– Бздишь? Дуй к машине, я сам...
Судских очнулся, как от будильника над ухом: Комков передернул затвор. Из-под руки он увидел раструб автомата, хищное рыльце хорька. Сознание включилось мгновенно, и тут раструб захаркал оранжевыми сгустками.
Промедление смерти подобно, когда организм, вернее, его мозг, не заботясь о сверхнапряжении и сохранности тела, включает аварийную систему выживания, рассчитанную на один бросок. Неведомая пружина выгнула Судских на мостик и помогла вскочить на ноги, с кошачьей ловкостью вцепиться в ствол автомата. От шока изумления Комков отдал оружие, может, не осознал даже, что именно, какие копи разодрали ему грудь. Падая, он развернулся в сторону спешащего Дынина, недоуменные глаза просили вмешаться в нелепо происходящее, а Дынин уже раскидывал руки на бегу, превращая бег в полет ласточки, последний перед смертью. Бросив автомат, Судских присел над сержантом. Тот стонал, прижимая обе руки к животу. Между броником и брючным ремнем рубашка задралась, белела полоска обнаженного тела, сквозь пальцы сочилась кровь. Очередь наискосок от левого плеча к правому бедру оставила свои отметины, и только последняя пуля нашла свою дырочку.
Судских скинул свою рубашку, скомкал и наложил на рану.
– Выживешь, ранение касательное, – пробормотал он, а сам думал: дай Бог, если не задета печень. – Держись, бедолага. Слабовато вас готовят, прежде чем автомат в руки давать...
Он просунул руки под мышки сержанту и потащил его осторожно к машине. На распластанного Дынина и не взглянул.
Было очень неудобно затаскивать сержанта на сиденье, и было одно желание – поскорее вывезти его отсюда. Пока еще патруль разыщет это отдаленное место.
Управившись, он вернулся за автоматом, тщательно обтер его, бросил на заднее сиденье, надел свою куртку и развернулся в обратную сторону. Гаишник постанывал, забываясь изредка. Судских вспомнил наставление, что раненому в живот нельзя давать воды и забываться.
– Ты говори со мной, беседуй, – попросил он, вглядываясь в колею, стараясь предельно внимательно объезжать ухабы. – Откуда сам будешь?
– Я убит подо Ржевом...– произнес сержант.
– Точно, – одобрил Судских, – хорошие стихи, читай дальше. А это помнишь: «Его зарыли в шар земной»? Хорошие раньше стихи были, правильные, за душу брали...
– Я уже на небе? Ты ангел, да?
– Ангел, ангел, – согласился Судских. – Только ты пока на земле, здесь дел еще хватает, молод ты шибко. Слушай, а зачем ты меня хрястнул по спине? Не разобрался, кто есть кто?
– Я? – повернул к нему мутные глаза сержант. – Это был не я. я позже пришел...
– Ладно, прошаю...
Машина выбралась на трассу. Выжав ручной тормоз, Судских включил раиию и взял микрофон:
– Внимание всем постам! Внимание всем постам! Требуется немедленная медицинская помощь! Между Новой и Купавной на трассе сгоит машина ГАИ, в пей раненый сержант милиции. Требуется скорая медицинская помощь!
Он не стал отвечать на требовательные вопросы дежурного, лишь повторил: требуется скорая помощь.
– Держись! ободрил он сержанта, погладил по щеке и Затрусил обратно по грунтовке.
«Быки» не подавали признаков жизни. Свинец Судских оказался доходчивее. Судских запустил мотор «опеля» и при малом свете двинулся дальше по разбитой дороге. За рулем усталость навалилась на него всей тяжестью. Не было местечка па теле, которое бы не вопило от ушибов. Ноги пока слушались, и он двигал ступнями на педалях, смягчая нырки по ухабам и толчки от столкновения со вздыбленным грунтом.
Куда ехать? Судских решил отдалиться от места побоища, бросить машину и затемно вернуться в лагерь Буйнова. Через час начнет светать, и путь станет очень опасным. С ним не будут разбираться, Буйнов прав: спишут происшествие на нею, дознание без знания справедливости, суд и срок на всю катушку, а между камерой и пересылкой с ним разделаются совсем. Такова Россия в год сатаны.
Вопрос – куда ехать? решила машина, завязнув в очередной колдобине. Приехали. Протерев баранку, рычаги и панель, Судских не мудрствуя лукаво зашагал обратно, в любой момент готовый нырнуть в полынь.
Когда трасса приблизилась к нему светом фар мчащихся машин и скоростным шумом, он забрал вправо от грунтовки, чтобы удалиться оттого места, где оставил сержанта. Безопасно и к лагерю Буйнова ближе.
Задолго до ворот части он увидел факел в ночи. Сомнений не было, пылал тот самый ларек, где остались его часы и весь сыр-бор разгорелся, еще дальше пылал другой факел. Недоумевал, по знал, что из-за его персоны факелы и суета у самых ворот части. Судских замедлил движение: в подобной круговерти проникнуть в часть будет не так просто. Л тут сше застрекотали выстрелы, донеслись крики.
Подойдя ближе по аллее вдоль трассы, он увидел скопление армейских грузовиков, услышал хлесткую брань и выстрелы. Сомнений не осталось: националы в черном и омоновцы в сером почти сошлись стенка на стенку. и не хватало искры возжечь и тут факел ненависти. Спешно подъехали еще два грузовика, из кузовов выпрыгивали омоновцы. Только тогда он услышал зычный голос, усиленный мегафоном, который потребовал отходить в часть. Судских узнал голос Буйнова.
«Мое присутствие здесь крайне неуместно», осознал он, решив отсидеться час-другой подальше от части. Идти, впрочем, некуда. Решение правильное, хотя неинтересное.
– Стой, приятель!
Он попал в луч света фонарика и прикрылся рукой.
– Подойди...
Пришлось подняться к трассе, к двум омоновцам.
Влип...
– Документы!
Решил косить иод выпившего бомжа. Даст Бог, еще тычков получит, да тем и закончится...
– Дак... Дома паспорт, вышел, значит, за бутылочкой, а ларек горит..
– Под утро за бутылочкой? – не поверили ему. – А ну-ка пошли, беспечный такой...
Его подвели к «воронку» и без новых расспросов велели полезать внутрь. Спасибо, не наградили тумаками. Легендарный генерал выглядел совсем жалко.
Кто-то копошился is углу «воронка», не подавая голоса, и Судских молчал. Минут через пять в «воронок» втолкнули другого несчастного. Пока через открыт ую дверь проникал свет, Судских разглядел мощный синяк под левым глазом несчастного.
– Гады и сеть гады, – без возмущения сказал новенький и сел рядом с Судских.
Человек, каких много. Тихий, незаметный и бесправный. Таких величают в дни президентских выборов и забывают днем спустя, на них огьирываются за все просчеты лидеров, на таких земля держится.
– Слышь, вышел «маленькую» прикупить, дай, чухаю, мозги просветлю от задрочеппой жизни, а тут пламя, стрельба, ну я стою, наблюдаю. Нормально горит, стреляют нормально, баркаши, бесиределыпики, милиция подъехала, нормальный ход. Я забеспокоился тогда: это ж до другого сюда, выходит, топать пару километров. Душа просит, пошел. Вот ведь не повезло и тут, затеяли разборку, когда душа просит. Тут меня ребята в гисновой одежде и захватили. ОМОН не ОМОН, до хрена их развелось, каждый, говорят, третий в стране милиция либо омоно– вен. Во дожили! Мне еще и штампик на физию поставили. Сильно украсили? показал он на свой синяк.
Судских беззлобно рассмеялся.
– Красиво, да? – засмеялся и напарник по несчастью. – Л тебя, братеня, за что?
– Я потому и смеюсь, – веселился Судских. – Как и ты среди ночи за «маленькой» пошел!
– Нормально! – проспят напарник. – Хорошо сидим. Мне про тебя и сказали: там, значит, один такой уже имеется. Мы с тобой одной крови... Анекдот про таксу знаешь?
– Не слышал.
Расскажу. Бездомный кобель видит, хозяйка собачку вывела погулять, он познакомиться решил. «Ты кто?» «Я такса, – отвечает она, – и у нас «мерседес» есть. А вы?» – «А я так себе, поссать вышел». Такие, братан, дела... Все мы так себе. Я вон дружка из Воркуты встретил, мы с ним раньше вместе за Молярным кругом горбатили, а теперь он на Горбатом мосту каской стучит. Мозгов пет, каска не нужна, пояснил он. – Я ему как человеку фуфырик принес, давай, говорю, от дурной жизни отдалимся на часок-другой, старое вспомним, как весело при Брежневе жили. Спрятались, выпили, а его свои же статуса забастовщика лишили. И денег на обратный проезд не дали. Я у себя его приютил. И чего, спрашиваю, ты в эту клоунаду полез? Возмущение, говорит, выражал. Я вот и думаю: раньше русские выражали возмущение, так у сатрапов от страха кишки колом стояли. А сейчас? Эти придурки касками стучат, а мимо вороватые стряпчие в правительство идут, посмеиваются. Спять бы такому штаны и той же каской по жопе, по жопе. Л еще лучше ложкой по яйцам, чтобы подобных себе не плодил.
– А здесь из-за чего шум? – спросил Судских.
– У-у, особь статья. Утверждать не буду, но так слышал: у баркашей генерала убили. Будто бы он вышел сигарет купить в ларьке, а беспредельшики наехали на него, завезли подальше и грохнули. Баркаши вызнали и всех подряд беспределыциков изничтожать стали вместе с ларечным хозяйством. Тут ОМОН подъехал, стал и тех и других разгонять. И получился из всего этого голый понт: бес предел ыци ко в баркаши уже побили, а на баркашсй ОМОН прыгать боится, поэтому таких, как мы с тобой, насобирают для отчетности, изобьют до потери пульса и ментам отдадут. Те свою отчетность выполнят, обшмона ют нас и отпустят потом.
«Теперь ясно, – понял Судских, – во что обошелся хозяину мой «Ролекс». Сдержал слово Буйной...»
– А ты первый раз попадаешь, в такую разборку?
– Бог миловал, – ответил Судских.
– Ничего, – успокоил собрат по несчастью. – Привыкнешь. Я тебя научу. Сейчас похватают нашего брата до полной вместимости «воронка» и повезут на внушение. Мешки на голову надену! и станут дубинками охаживать. Так ты не дергайся и справедливости не требуй. Как первый раз опояшут по печени, сразу падай. ОМОН благородный, лежачего не бьет. Понял?
– Понял, – вздохнул Судских.
– Слышь, друг, а может, мы зря Леньку Брежнева хаяли? Как жилось... Без поддельной водки, с ежемесячной зарплатой, чего не сиделось...
– Я думаю, с брежневских времен зараза и пошла, – высказал свое мнение Судских. – Лев спит, блохи резвятся.
– А я иначе мыслю, – возразил сосед. – Поздновато Андропов за ум взялся. Надо было раньше перестраиваться. как в Китае. Китаю, оно, конечно, проще, еврей там к власти не. примажется, а у нас и русских-то не осталось.
– И как быть? – вполне с участием спросил Судских. Ему всегда нравилось узнавать мнение простых людей. Глас народа – глас Божий.
– А не суетиться, вот как надо. Капиталисты хотят, чтобы у нас Пиночет появился, головы жидам и коммунякам посворачивал, хомут надел на честной народ, мы бы опять днепрогэсов настроили и Пиночета бы сбросили, а капиталисты опять бы выгоду с нас поимели. Л если мы спокойно отсидимся – выживем. Однажды утром встанем, бутылки сдадим и заживем счастливо.
– Шугишь? – почти разочаровался Судских.
– В каждый шугке еегь доля шутки, – наставительно сказал сосед. – А смысел ясный: своим умом жить надо. Европа выдохлась, Америка вообще сдохла, а нам еще жить да жить.
– Заумно для меня. – Судских выжимал из соседа четкий ответ, интересный разговор получался.
– Вижу, – согласился напарник. – Зеленый ты. ОМОН не колотил, милиция не шмонала, оттого и кожа у тебя не дубленая.
– Так если ты такой грамотный, скажи, почему Китай нынче лучше нашего живет?
– Запросто: у них мухи отдельно и -котлеты отдельно. Понял? – взялся верховодить напарник. – Кого их китайский бог умом обидел, тот политикой занимается, в экономику не лезет, там думать надо, а рабочий человек – хоть бизнесмен, хоть инженер – в политику не лезет, у него специальность есть, а у нас, кроме политики, заниматься нечем. Каждый себя считает грамотным.
– Ну а ты сам что бы для порядка сделал? – пытал соседа Судских.
– Ленина надо, чтоб землю заново крестьянам отдал, и тотчас эсерку Каплан найти, чтоб Ленина в мавзолей положить, чтоб крестьянство успело подняться. Есть крестьянин – будет Россия без омонов и шмонов. Вот какой хозяин стране нужен.
Разговор прервался неожиданным появлением нового персонажа: дверь открылась, и внутрь втолкнули девицу.
– О. – не то удивился, не то обрадовался собеседник Судских. – Тебя-то зачем сюда?
– На закуску, – зло ответила девица. – Вас пиздить будут, а меня трахать. Первый раз, что ли? Мужики, давайте сбежим?
– Ты, закусочная, отдыхай, – чувствовал себя хозяином сосед Судских. – Гебе свое, а у нас встреча с ОМОНом.
– Нам повезло, – отвечала девица. – ОМОН отменяется. Нас ментам отдали и повезут в сто сорок шестое отделение, а я там все ходы-выходы знаю. Нас ОМОН за отбросы посчитал, а мы ментам нос утрем. Лады?
– Лады, – за обоих ответил сосед Судских.
– Тогда по моему сигналу. Тихо...
В «воронок» подсели два милицейских ефрейтора, и машина тронулась. Они всем видом своим давали понять, что ничего общею с задержанными не имеют, но еще отыграются над ними за ночной рейд. Один изредка бил кулаком в ладонь, другой, по причине полной сопливости, перекладывал на коленях автомат то так то эдак.
Как и предсказывала девица, через двадцать минут «воронок» остановился у 146-го отделения милиции. Они вышли за ефрейторами и пошли гуськом, а те даже не оглядывались, идут за ними или нет. Их считали рабами.
– Два бомжа и соска, доложил один из ефрейторов у стойки дежурного, где восседал унылый капитан.
– Соску в дежурку, а этих... сами знаете.
Всех троих повели коридором. Девица шла впереди; оглянувшись, она подмигнула Судских и показала на боковой коридор.
– Стоять, – с ленцой велел ефрейтор у двери рядом с боковым коридором. Он сунул дубинку под мышку, отпирая дверь, другой стоял рядом, поигрывая своей дубинкой.
Девица сориентировалась раньше всех. Едва первый ефрейтор вошел в дверь, она пихнула второго и рванулась в боковой коридор. Ефрейтор от неожиданности потерял равновесие, шлепнулся на зад, Судских с напарником кинулись за девицей. Упавший ефрейтор изловчился и схватил напарника Судских за штанину, тог по инерции навалился на спину Судских и сбил его с hoi-. Падая, Судских подвернул лодыжку.
– Беги! – посторонился на полу Судских, давая дорогу собрату по несчастью, перекрывая путь погоне. Па шум и крики ефрейторов сбежались человек пять ментов и, не расспрашивая, что произошло, взялись охаживать чужака дубинками. Судских изворачивался как мог, зато молотили его от души: за то, что чужак и попался, за то, что зарплата маленькая, за то, что не подставил другую щеку, за собственную тупость и бессонную ночь – за все. Когда раздался окрик дежурного капитана, Судских уже терял сознание. За сегодня на нем отыгрались три ветви власти, так сказать.
– Убежали двое, товарищ капитан! Этого еле перехватили.
– Вижу. Отставить...
Он нагнулся надлежащим, приподнял веко, пощупан пульс.
– Вроде жив. Врача сюда!
Вместо врача появился хмурый подполковник., завис над распластанным Судских.
– Эх, лимита сраная, даже бить нормально не умеете. Всего мужика изувечили... Постой-постой, из-за него бар– каши бучу подняли! По описаниям – точно он. Давай быстро приводи его в чувство, – приказал он капитану. – За ним приедут.
– Так это тог самый? – снова стал разглядывать Судских капитан. – Ничего себе...
– Тот не тот, а предъявить надо было в целости. Хаю теперь не оберешься.
Да ладно тебе, – успокаивал капитан. – В управу перевозят и пусть сами разбираются. Оказал сопротивление. Не забили до смерти – пусть судьбу благодарит.
– Херню нести не надо, – грустно усмехнулся подполковник,– Сегодня он лежащий, а завтра? Дынин и Комков уже допрыгались. Когда картошку из Турции в Россию возят, кому будет дело до тебя или меня?
– Времечко, – сплюнул капитан.
Судских на этот раз приходил в себя тяжело. В голове мощный оркестр наяривал заключительную часть «Болеро> Равеля, тело, повинуясь дирижеру, исторгало один сплошной вопль, глаза не хотели открываться, да и жить не хотелось.
Его никогда не били. Сам драться не любил, и с ним не дрались.
За одну ночь он получил тройную порцию справедливости беспредела и беззакония силы.
Сознание затмилось опять, когда его подняли и понесли куда-то по коридору, который норовил превратиться в сияющий никелированный желоб.
– My как? – услышал он знакомый Голос.
– Погано, – ответил Судских.
– Так тебе и надо, – без сожаления позлорадствовал Голос. – Закон жизни неизменяем: петы бьешь, тебя бьют.
– Закон слабых, – возразил Судских. – А простой мужик лучше тебя задачку решил. Без омонов и шмонов жить надо.
– Очень умный стал? Сермяжной правоты набрался? Ничего, я тебе еще дам возможность жить по этой правде...
2-7
Нехорошее предчувствие саднило младшего Мастачного. Когда с такой выверенной методичностью и хладнокровием уничтожают торговые точки, это не пустячок, хотя и дорогостоящий, не война кланов и улиц, это – политика. Это или красные пошли на белых, или хохлы на евреев, или в общем котле выкипает терпение.
«Кому я перешел дорогу? – доискивался причин Альберт Васильевич. – С конкурентами лажу, со всеми фракциями в Думе дружу, по мне что Лебедь, что Лужков, что Таня Дьяченко, был бы навар. Я человек мирный».
Раздумья привели его к одному выводу: надо встречаться со своим шефом безопасности Луповым и послушать его доводы.
Добравшись до своего офиса и Кривоколенном переулке, он первым делом вызвал к себе Лупова. Дожидаясь, он выпил литровую бутылку минеральной воды.
Жара донимала его, даже когда он совершал короткий переход из своего лимузина с кондишеном до офиса с кондишеном, в любом другом помещении без прохлады он умирал от духоты. Он корил себя за чрезмерное потребление жидкости, но, дорвавшись до питья, остановиться на середине не мог. Впрочем, во всем проявлялся его упрямый характер, если сказать для хваленой газетной статьи, в обиходной речи это называется жадностью, в па-' учной терминологии синдромом Чубайса – Дьяченко.
Происходящее с ним Альберт Васильевич относил к потере равновесия в природе, к ухудшению климата и экологии в целом. В кои-то веки на Москву обрушился ураган! То жара под сорок, то ливень ведрами. А при чем тут он? Природа мешает ему жить нормально, заставляет излишествовать. «Добаловался человечек,– рассуждал он о посторонних, – нарушил закон сублимации Фрейда, вот природа и возмутилась... Все суки».
Вошел начальник службы безопасности.
