Текст книги "Набат-3"
Автор книги: Александр Гера
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)
– Я не знаю, как вы в России понимаете бизнес, но, по-моему, вам на память не идет ничего, кроме воров-
* ства. Вы могли бы спросить умных людей, и они научат вас, как быть за десять процентов.
Илья воспрянул: зачем они так ругались, если мирно можно разойтись всего за десять процентов комиссионных?
– Вы ошибаетесь, – охладил его швед. – Это не та сумма, от которой дают десять процентов. Можно вести разговор о ста миллионах долларов. Тогда есть о чем говорить разговор.
– Я не ослышался? – спросил Триф.
– Вы не ослышались, – подтвердил швед. – Сейчас в России многие пытаются вытащить свои деньги и то, что осело на счетах вне России. Наш банк вне подозрения, у него солидная репутация. Если вы согласны способствовать солидности нашего банка, ваши деньги станут кэшем на той стороне плюс десять процентов комиссии.
Предложение звучало откровенно. Трифу предлагали найти подобных себе, убедить на перекачку средств на счет шведского банка, и он еще и зарабатывает десять процентов!
У Трифа зародилось подозрение, что многие из сагитированных могут лишиться своих накоплений и левые доходы станут настолько левее, что достать деньги будет абсолютно невозможно. Но какое до того дело ему, если обещаны комиссионные и его деньги останутся его деньгами?
Обменявшись визитками, а у обоих они были неброские, но внушающие уважение, Триф и швед расстались, снабдив визитки рукописным номером телефона.
Первым делом Илья Триф дал поручение фирме «Дан эпд Бредстрит» подготовить для него развернутую информацию об этом шведском банке. Через час ему прислали факс на пяти страницах, и он внимательно изучил его.
Банк устойчив, существовал более тридцати лет, имел несколько филиалов. Находился он в Италии, в Швеции аккредитованы два его филиала. Уставный капитал байка доходил до двух миллиардов долларов, активы перевалили за тридцать миллиардов, обязательств набиралось за сто. Конечно, филиал не банк, но хэд-офис отвечал по всем обя зател ьства м фил нал ов.
Зачесались руки, разгорелись надежды.
Еще перед тем как и г вед собирался покинуть его, Илья решил сразить его вопросом в спину:
– А как я узнаю, что мои десять процентов растут?
– Какой глупый вопрос, – обернулся с порога швея. – Я вам даю номер счета, и отслеживайте сами поступления.
После проверки банка через «Дан энд Бредстрит» городить огород с собственным чучелом не имело смысла. И не на следующий год в Иерусалиме, а где пожелается в самом недалеком будущем.
Илья позвонил приятелю, сидевшему в таком же дерьме и с деньгами, которые в любой момент могли заплакать. Они посетовали на бедственную участь братьев-евреев в этой трижды сраной земле, где некому продать трехэтажный особняк за свою стоимость и «шестисотый» «мерседес», нельзя вывезти собственные картины кисти Куипджи и Левитана, нашею человека, и главное – некому пожаловаться. Гои опять ополчились на бедных евреев, опять надвигаются 1рабежи и разбой. Да-да! Ой как плохо...
– По я им не дамся, – твердо сказал Триф, приступая к сооружению чучела. – Моих денег они не получат.
Тотчас из трубки закапали слезы приятеля: обложили со всех сторон, свои жалкие три миллиона баксов он вынужден похоронить, держал по глупости в чулке, теперь бери этот чулок, натягивай на физиономию и под мост...
– А как ты умудрился выпутаться? – Вопрос как обухом по голове.
Тут умный Илюша и рассказал, что нащупал лазейку к одному банку и тот гарантирует ему кэш на той стороне.
– Боже мой! – возопил приятель. – Илья, как ты можешь пе протянуть руку помощи товарищу? Или ты пе еврей?
– Я не отказывал тебе в помощи, – оскорбится Триф. – Готов помочь, но только тебе. Горлышко узкое, всем не пролезть.
– Илюша, пе дай погибнуть!
– Пе дам, – заверил Илья. – А дам тебе помер телефона для связи с офицером банка. Он наш человек. Только очень прошу, не делись пи с кем, хоть с самим папой.
Приятель клялся мамой, что тайна умрет вместе с ним. Л Именно это и хотел услышать Илья Гриф. Теперь бра– () тья-евреи замусолят телефончик до н еузна ваем ост и Ее л и у1' еврей клянется мамой, значит, продаст всех. г> * Гхорошим настроением Илья подписал'месячный договор с эмиссаром банка и уже не боялся октябрьских холодов. Всякий раз, когда он прикипал к экрану компьютера, где высвечивались поступления на указанный шведом счет, он диву давался, как много наворовали собратья и как они неразборчивы в средствах и клятвах. За день счет вырастал на десять—двадцать миллионов, за неделю перевалил за сто, 30 сентября на нем осело более пятисот миллионов, и на 4 октября Триф заказал авиабилет на Стокгольм. Из страны пока выпускали спокойно, однако багаж исследовали тщательно. Много собратьев стояло в очереди.
«Ишитс, несчастные той! – насмехался Илья, наблюдая без эмоций за возней таможенников. – Я отдаю вам свой особняк вместе с «мерседесом» и любовницей. Живите!»
Он принципиально улетал насовсем с маленьким кейсом. Там сто ждало всс остальное плюс магический символ, заключенный в маленькой цифрочке 10 процентов.
К своему удивлению, он обнаружил на нейтральной полосе массу знакомых. Те здоровались с ним очень вежливо и, оставив жен, отводили в сторону и спрашивали, так ли ему надо в Швецию, как им? Так и эдак пробовалось на слух имя приятеля Трифа, который клялся мамой и улетел, кстати, днем раньше в Стокгольм.
Илью все рассщюсы не обескураживали. Мало ли почему Стокгольм стал Римом. А он летит по делам, через три дня вернется. А вот па следующий год – встретимся в Иерусалиме.
Ничего удивительного он не нашел и в лобби филиала банка, где обнаружил знакомые лица. Только прежние знакомые строились к стойке по расчетам с клиентами, а он попросил проводить его к главному менеджеру. Его с повышенной вежливостью проводили.
– Шалом! – приветствовал Илью красивый молодой человек и на иврите обратился к нему: – Как долетели? Как вам шведская погода?
– Прекрасная погода, – ответил Триф и выложил перед ним договор, подписанный в Москве.
– О, прекрасно! – обрадовался менеджер, будто Илья принес наличные и не собирается забирать их. – Сейчас мы совершим формальности, и я провожу вас в кассовый зал.
Илья поморщился. Он полагал, что ему обязательно принесут столь крупную сумму прямо сюда, поскольку это он, Илья Триф. Менеджер узрел перемену в липе Трифа и постарался сразу устранить недоразумение:
– Понимаете, наш управляющий фру Андерсен очень педантичный человек. Л поскольку вы доверились нам и очень помогли, я буду откровенен с вами. Суммы обналичиваются очень большие, обязательно в долларах, приток клиентов очень велик, и нам пришлось сделать поправки в расчетах с клиентами. Вы можете перевести указанную сумму в любую страну – это ваше законное право, но можете оставить ваши деньги в нашем филиале, выставив па депозит двадцать три процента закладных сроком на неделю. Мы принимаем ваши вклады и наличные, а получить их вы можете в любом виде и в любом месте. Мы всегда идем навстречу пожеланию клиентов. Вы сами банкир и понимаете нас.
nr.
Какой еврей откажется заработать двадцать три процента? Не бывает таких даже среди урюпинских евреев, тем более что Илью провели в кассовый зал, расположенный в цокольном помещении, и выложили перед ним высокую стопу долларов в банковской упаковке. Как тут не согласиться с менеджером, если упаковать и унести с собой придется более восьми тысяч пачек? Обещанные Трифу десять процентов превратились в астрономическую сумму, эмиссар-швед выполнил условия соглашения дотошно. Л недельный депозит в двадцать три процента? Илюша считал себя чистокровным иудеем и согласился с
легким сердцем. При нем всю стопу перенесли в нишу, заперли, ключик вручили ему с ласковыми словами:
– Ждем вас через неделю!
Даже педантичная шведка фру Андерсен присоединила свою улыбку к остальным. Еще бы, самодовольно думал Гриф, это он дал банку такую возможность красиво пополнить авуары. Говоря проще – закрома.
Всю неделю Гриф знакомился со шведской столицей, покупал безделушки, обедал в дорогих ресторанах, полеживал в номере-люкс и удивлялся, насколько жизнь в Европе дешевле русской. Тут не мерили свой заработок, ориентируясь на одежду клиента, пе старались урвать, пользуясь случаем. Как же он зачерствел в России и что ему теперь делать с такой кучей денег? Илья звонил в Израиль родственникам, и те исходили на крик, требуя своей доли. Какой доли, каких денег?
«И зачем я поеду туда? – размышлял Триф. – Осяду я лучше где-нибудь в тихом месте, женюсь на порядочной женщине и пойду учиться».
Желание получить настоящий диплом бакалавра жило в нем всегда. Раньше не было времени и денег, теперь появилось и то и другое. И никто не беспокоил, никто не морочил голову, не старался обманом вытянуть из него деньги. Он перестал звонить в Израиль, пусть бесприютность соплеменников согревает его на чужбине, пусть он всегда мечтает вернуться через год в землю обетованную.
За лень до отпущенного срока он не стерпел и побывал на улице, где располагался его банк и хранились сто миллионы. Старинная архитектура, прочное строение, полисмен па углу внушали уважение, и он не переживал, что пока еше не придумал, как распорядиться деньгами, какую страну порадовать ими. Он лучше кинет в кейс миллиончик, в портмоне вставит карточки для безналичного расчета и поедет для начала путешествовать, искать для себя подругу на оставшуюся жизнь.
– Боже мой, кош я вижу! – услышал он восклицание за спиной. Оглянулся и увидел приятеля, который клялся мамой.
Кто старое помянет, тому глаз ион. Поэтому они прочувственно обнялись, беспечно разговорились, как обеспеченные люди, которым выпал случай унести ноги из горячего места. Попутно выяснилось, что оба согласились на депозит и завтра обоим получать наличные. Триф не стал дознаваться подробностей, но жадность приятеля осмеял про себя. Тот приехал в Стокгольм надень раньше, а срок его депозита дольше. Ну и пусть. Илья Триф не считает чужих денег.
11с приглашая друг друга посидеть где-нибудь, они веж-^ л и во распрощались, как порядочные евреи, и разошлись в разные стороны. Это нелюбопытство приятеля навеяло Трифу мысль, что, давая знакомым телефон шведского эмиссара, он наверняка стриг проценты за услугу. Триф посмеялся. Ему своих десяти процентов хватит.
Утром следующего дня он отправился в банк. Степы здания оставались прочными, архитектура старинной, а у входа стояли два полисмена. И вся уютная плошадка перед банком быта заполнена взбудораженными соплеменниками. Кричали и голосили о проделке русской мафии, о гигантском обмане, как из доверчивых вкладчиков выудили два, три, а то и все десять миллиардов долларов. Никто не понимал, откуда у них образовались такие деньги, но возмущались сильно, на психическом взрыве. Перед банком, тихо осознал Илья Триф, собрались нищие, обездоленные люди, пирамида людей, прежние строители пирамид и среди них он, зачинщик. Есть еще деньги у этих строителей на других счетах, смеха ради они могли составить из оставшихся средств пирамиду внушительнее этой, но как же с ними обошлись жестоко! От группы к группе ползли невероятные слухи, выяснилось попутно, кто кому помог влезть в эту аферу, чаше и чаще на Илью иогля– дывали с затаенным упреком, и сам он понял, как сделали из него подсадную утку и пора бы сделать ноги отсюда, пока взгляды не сменились жестами, и очень доходчивыми. На свою раскатанную губу никаких миллионов он не получит. Злорадство поперло из Ильи.
«Ишь, халявщики! – вспомнил он и про двадцать три процента. Клюнули все, и халявщики сбились в кучу, выбрали из них все до последнего цента, а за несколько часов до выплаты персонал банка сбежал неизвестно куда. – Так вам и надо! А ху-ху не хо-хо?»
Бочком Илья выбрался из толпы негодующих вкладчиков, поднял воротник и совсем было исчез за углом, как путь ему преградили двое в штатском. Их уверенные тяжеловесные взгляды, одежда и манеры сообщили Илье, что убивать его не собираются, по задержат обязательно. Он даже не успел разобраться со своими чувствами – плакать ли о пропавших деньгах или смеяться нал другими одураченными.
– Господин Триф? – дождался он вопроса.
– Да, это я, – не стал оплакивать свою судьбу Илья.
– Интерпол. Пройдемте с нами.
Пго усадили и машину и повезли без новых вопросов по старым улочкам шведской столицы к приземистому зданию, не менее внушительному, чем то, где располагался фальшивый банк. Провели в небольшой кабинет. Там их встретил другой джентльмен и также осведомился, кто перед ним.
– Мы не собираемся задерживать вас долго и просим всего лишь чистосердечно помочь нам, – сказал хозяин кабинета по-английски, но с русским акцентом. – Взгляните, – разложил он перед Трифом несколько фотографий. – Кого из этих людей вы знаете или, возможно, встречали?
На двух фотографиях он не задержался долго, зато три остальные пододвинул уверенно.
– Это управляющая банком госпожа Андерсен, это ее главный менеджер, а это эмиссар банка в Москве. Он втя-
fr нул меня в авантюру, он! – тыкал и тыкал в снимок пальцем Илья.
– Тогда скажите, какую сумму вы полумили б лом банке наличными? – спросил хозяин кабинета.
X Триф еше'не рассчитал орбиту, по какой будет дви– > гаться, не высчитал ее но вопросам, но сообразил, что v представителей Интерпола интересует нечто другое, не– жели обычная финансовая афера. Лукавить пе стал и вы– ' ложил все начистоту:
– Ничего не получил. Мне показали деньги, колорыс я JL должен получить, и предложили перевести их на недельный i депозит. Так, впрочем, поступили и всс остальные. При мне ?. всю сумму уложили в пишу сейфа, а ключ вручили мне.
.? – Спасибо, господин Триф. А кого вы знаете из тех, }. кто обналичил свой счет сразу? Хотя бы часть денег? | – Честное слово, никого не знаю. По-моему, все хотели ? красиво заработать и клюнули на двадцать три процента.
* – Мы вам поможем, – сказа! хозяин кабинета и раз– j дожил перед Ильей целый десяток фотографий. – За два £ дня до краха банка эти люди получили в общей сложности
до тридцати миллионов долларов наличными. Под разны– v ми предлогами им оттягивали выплату, но позавчера выдали. Вчера банк уже не существовал. Взгляните, кого из J» этих людей вы знаете?
Илья задумался. Пока дело касалось обидчиков, он сме-
• до называл их, теперь дело шло о репутации знакомых, воз– I можно, кто-то виноват. Хозяин кабинета решил помочь:
jjjf ' – Сначала мы показали вам организаторов аферы. Как установлено, они подланные России и, пожалуй, предела– ; вители секретных служб. Эти новые лица – вкладчики, I они получили в банке фальшивые доллары, о чем, воз– $■ можно, еше lie подозревают. 11роеим вас помочь опознать 4 их, чтобы они не попали в новую неприятную историю со своими фальшивыми купюрами, f
Теперь до Ильи дошло, какую грандиозную аферу раскрутил явившийся к нему проходимец пол видом шведского эмиссара, чтоб ему пусто было, чтоб его комар забодал!
Всех десятерых он знал прекрасно и ничуть не удивился их приличным деньгам. В среднем каждый из них держал под рукой от двух до пяти миллионов долларов, и почти все принадлежали к среде банкиров. Лишь двое относились к госчиновникам, но к персонам вполне известным, Триф назвал всех поименно.
– Так мы и думали, господин Триф. Спасибо вам за i помощь.
– Я полагаю, если Интерпол занялся расследованием, будет такая возможность вернуть мои деньги? – рискнул узнать Илья. – С учетом моей помощи...
– У меня такой надежды нет, – прямо ответил хозяин •! кабинета. – Афера проведена па высоком уровне, без участия российских секретных служб тут пе обошлось, и ма– | фия не проглядывается. Мы думаем, разрешение на опс– ; рашпо дал очень высокопоставленный государственный чиновник. Фальшивые купюры предназначались для приманки клиентов, для убедительности их предъявляли вклал– чикам, а настоящие деньги в размере девятисот шестидс– I сяти миллионов долларов вполне легально вернулись в Россию из карманов обманутых вкладчиков. Интерпол ин– | тересует эта афера постольку', поскольку в пей фигуриру– j юг фальшивые купюры. И только.
– Но ведь это чужие деньги! – возмутился Илья Триф. – У них есть настоящие хозяева, и российское •правительство обязано вернуть деньги их законным владельцам с i помощью Интерпола!
– Может быть, – впервые улыбнулся хозяин кабинета. – А вы сможете доказать, что честно заработали эти деньги? Я думаю, вы не отважитесь на подобный шаг. Очень i рискованно. Еще никто из собравшихся у банка не обратился в полицию. Заявляйте, господин Триф, готовы помочь ответной услугой.
Илья рассеянно и невпопад кивнул. Но не до такой же степени раскисать, чтобы насмехался над ним эгогсышик!
– Бизнес – штука гоикая, – взял он себя о руки и изобразил на липе мудрую усмешку. – Я вернусь в Россию и возмешу потерю.
– Разумеется! – ободрил и одобрил хозяин кабинета. – Только и России осталось пока золотое дно. Однако не забывайте о новой опасности.
– Больше не попадусь, – уверил 'Гриф.
– Я не о том, – глядел насмешливо интерполовеп. – Помните четырнадцатый параграф соглашения?
– Не помню. Вроде о возможности опциона?
– Абсолютно верно. В этой графе вместе со многими другими вы указывали счета в других банках, куда можно перечислить-причитающиеся вам суммы. Многие ваши друзья по несчастью очень обстоятельно сделали .это. Геиерь вашими тайнами располагают российские секретные службы.
– Вы так считаете? – Ужас подкрадывался к Илье.
– Определенно, – сказал из-за спины другой иптер– половец, приведший Трифа, на чистом русском языке. – Пока вы мудрили с шестерными играми, опытный преферансист сыграл чистый мизер.
3-16
Есть у доброй Надежды противная сестра – Злоба. Когда больше нечего надеяться на первую, обращаются ко второй ееслре.
Евреи – народ терпеливый, украденное у них оплакивают, по не до такой степени, чтобы озлобиться напрочь. К сожалению, среди компании, поддавшейся на хитроумную операцию Воливача и Судских, оказались двое, и не евреев, кло отнятое у них считал своей собственностью, и хотя сами украли это у других, но не видели в этом повода для кровной мести.
Кто не хаживал за Моисеем по пескам, тот не ведает, сколь ничтожный песок в жизни деньги, и лишать себя из-за их отсутствия покоя – зряшное дело. Можно заработать деньги, умно выманить у других, украсть можно, было бы здоровье.
Эти двое не являлись русскими, кстати, некая смесь, из ближнего окружения президента, может быть, из дальней родни. Эти двое – подруга имиджмейкерши президента и братен подруги. Обули их на двести тысяч баксов. Запасных лабазов они не завели и лишились многого. 11адо понимать их отчаяние, и все же это не повод от сестрицы Надежды перебегать за помощью к Злобе, не они зачинщики: с их подсказки госложа имиджмейкерша переправляла ввиду наступающих холодов свой зеленый «лимон» в Швецию. Вот это уже швах дело, это уже ярость – как можно посягнуть па собственность принцессы, как можно обобрать государственно озабоченную женщину?
Миллион долларов не иголка, и озабоченные мужчины из ближайшего окружения папаши принялись выяснять, кто же это такой умный нашелся, кто бесцеремонно провел чуть ли не антигосударственное карапчи?
Веревочка вилась коротко и привела к Воливачу и Судских. Никто из наушников не рискнул самолично подвергнуть наказанию двух ослушников, президенту' лишь намеками на беспредел в органах. Президент стал глух на ухо и просил говорить громче. Громче никто не рискнул опять же, тогда разгневанная госпожа имиджмейкерша назвала имя Воливача во весь голос. 0£>ычно она" любила оставаться в тени, тихо приворовывала, где сумерки, а шашни вовсе вела в потемках. Не обладая статью царицы Екатерины, она умудрилась заводить любовников из первых рыжих красавцев, не имея царской хватки, хотела слыть богатейшей и знатнейшей. Л устраивать визг в папиной опочивальне умела знатно, до самой ноты си в пятой октаве. Выживший из ума папаша больше всего не любил этот визг и мельтешение перед глазами, раздражающее сетчатку глаза и слизистую оболочку желудка, из-за чего случаются кровоточащие язвы. Ему до чертиков надоело мельтешение, надоели просители и наушники, отчего он поглупел и хотел только умереть спокойно. И не мог. Не давалось ему разрешения предстать перед Божьим престолом, будто Всевышний покарал его долгим умиранием, чтобы запечатлел он в сознании порожденное им безобразие перед сошествием в самые нижние ярусы ада.
Наблюдая за сказанием своего чада, некрасивого и плотоядного, он покорно выслушивал потоки злобы на все и всех. Что не дадено ей стати и тела красавицы. Что се любовники наживают богатства за ночь утех с ней, а потом смеются в открытую. Что обманывают се везде, теперь вот и органы вынули из сс кармана миллион. Что некому защитить сс от произвола, а папаша, старый пень, наивно считает, будто бы держит бразды правления державы прочно, а его всерьез никто не принимает. Л поэтому страдает она, единственная и первая – имиджмейкерша, магесса, принцесса и вообще папесса.
И слезы.
Они прокапывали душу отца до самого дна, а лежи он на половичке – и половичок бы напитался сыростью, чего с детства не любил папаня. Именно влажного половичка. Он мочился под себя в детстве, и мать, спасая от порчи простыни, стелила ему половичок на кровать.
– Ну, хорошо... Хорошо! – подняв руки, рявкнул отец. Это стоило ему больших усилий, и он замолчал надолго. Очень трудно восстанавливался мыслительный процесс, еше хуже речевой аппарат. – Я... велю... органам... разобраться.
– Кому ты чего скажешь, если сам Воливач украл у меня эти деньги! – топнуло нетерпеливое чадо ногой. – Должен Совет Безопасности разобраться с ним! А ты пока расчухаешься – год пройдет, я сама велю разобраться!
– Тогда... шта... зачем я... тебе?
– Никому ты не нужен, кроме пас! Я всегда тебе говорила, нужно опираться на ссмыо, а ты не слушал, строил из себя мудрого политика, да над тобой давно смеются в открытую! – налило мелкой дробью чадо по ушам, и было больно.
– i Ihktoне смеет потешаться над президентом! выпалил в ответ он и сразу ослаб после такой длинной фразы.
– Господи! Как бы кондрашка не хватил! – забеспокоилось чадо и поспешило вызвать дворцового лекаря.
Тот измерил давление, пошупал лоб и стал готовить укол. Чадо поспешило и тут:
– Что ты ему колешь?
– Успокаивающее, – бесцветно отвечал лекарь. Ему не меньше других надоело ходить на веревочке и но одной досточке. Никто, конечно, этого не делал, поделали вид все.
– Возбуждающего! – прошипело чадо. – Мне лучше знать, что ему надо колоть!
– Успокаивающего, – слабым голосом настоял отец. Он всегда поступал с советами чада наоборот. И с другими советами, не веря даже себе, пе знал, как поступить, и при выборе нужного решения слыл оригиналом.
Изучая в детстве немецкий язык, он лепил такие фразы, что ахали преподаватели, а одноклассники знающе хихикали. Борька слыл в их среде дубовым с кличкой «холь– цауге*, что по-немецки значит сучок, дубее не бывает. Наконец учителя немецкого осенило: «Я долго полагал, Борис, что ты чересчур умный, а ты, оказывается, не знаешь правил элементарной грамматики!»
С немецким языком он так и не совладал, но вывел дня себя первое правило жизни: делать не по правилам, привлечешь внимание, прослывешь умным человеком.
Само собой, такого умника пе могла не усыновить коммунистическая партия.
– Дайте отдохнуть, – попросил президент.
Ему помогли идти. Взяли под руки и увели в опочивальню. Разули, раздели и уложили в постель. Офиииаль– по это называлось – президент работает с документами. Лежать было его любимым занятием, после того как запретили выпивать и закусывать. Протертые овощи, кашка, бульончик... Никакой радости.
Лежа он размышлял. Чадо задало непосильную задачу. Силы у него не те, с Воливачом задираться опасно, и с Судских опасно, и откуда силы? Хочется на покой, а тормошат ежедневно, еженощно, его угасание заставляет прихлебателей торопиться урвать хоть еще кроху-другую.
«Меня земля не примет», – сказал он жене однажды, и та, жалеючи, успокаивала, уверяла в царской правоте: и необычный оп, загадочный для всех, а это главное для политика – быть загадочным.
Загадка полудурка – в открытой глупости.
Ни земля не примет его, ни небеса. J^jipaBHi£.aert такого ублюдка е ще не з нала российская земля, и дай Бог не увидеть тако го никогда. В арвара, злодея, деспота, проше– лыгу – только не полудурка. Англичане еще говорят «Solemn fool» – дурак с умным видом. Русские привыкли вздыхать: сколько стоим, таков и правитель. Два полудур– ^ j ка подряд – это уже круто, таких пе осилить даже умным у чукчам, а каково русским после бесконечных перестроек?
Сам оп предполагал, что на вершине власти, ни за что конкретно не отвечая, станет крутым распорядителем, карая и милуя, недосягаемым дтя законов и подчиненных, а нижестоящие разделят меж собой ответственность. А дурных не оказалось, подчиненные поделили и власть, хотя именно на их глупость он надеялся. Были вначале умные и сильные, пришлось расстаться, больно шустро прибирали к рукам права, посягая на его креатуру, поучали. Ох уж эти поучения! Терпеть не может. Он, по советам жены, оградил себя от мелочей, оставил при себе глупых, по верных, а оглянулся – никого, одни масленые рожи, угодливые карлики, всякая рыжая дрянь. Они-то и не подпустили к нему умных. И не боятся ведь! Он их от коммуняк оберегаег, они сук под собой пилят...
Обидели дочку. Только Воливач еще тот жук, обделал дельце, комар носу пе подточит. Как с ним ругаться? Только что кое-как утряслось с премьер-министром. Отправить в отставку? Такого дерьма, понимаешь, на голову опорожнит, всей семьей не отмыться. Все тайны чеченской войны знает, предаст огласке...
«Ладно, – реши.т президент. – Вызову, поговорю».
Кое-как поднялся, шажками, держась за поясницу, добрался до пипки звонка. Подскочил услужливый помощник. Заглянул в его глаза, а там рвение, желание помочь. Выкажешь слабость – заездит просьбами.
– Я сам... Пусть вызовут, ко мне на шесть часов Воливача и генерала Судских. Поспрошать надо, понимаешь...
Без пяти минут шесть ему скормили две таблетки ги~ дазепама и вывели в ближний зал дня узких встреч.
Оба генерала явились в форме, смотрелись орлами и поворачивались лицами к нему, пока он передвигался к креслу. Поздоровался с ними ото входа, руки не подал, сесть пе предложил. Воливача он всегда недолюбливал, побаивался будто. Не единожды хотел отправить на пенсию, и всякий раз находились такие заступники, а у них такие аргументы, что рука не подымалась подписать указ. И кто только не просил за Воливача, хотя союзниками их и не назовешь...
«Крепко оп вас на крючке держит», – злорадно отмечал про себя президент. Сам за себя не боялся: за Эльципа не боялся, за необразованность не боялся, вокруг все такие, а лично его греха ни в чем пег, Воливач ото знает.
Судских для президента оставался загадкой. Слыл умником, командовал каким-то Управлением прогнозов, компроматов на него пе поступало, имя упоминалось очень редко. Так и закрепилось в памяти: любимчик Воливача, что-то там для него копает... Виделись вторично. Первый раз – когда вручал вторую генеральскую звездочку. Только тогда и -узнал о существовании Управления стратегических исследований. Нашептывали: зачем дармоедов кор
мить? А Воливач неизменно приносил рапорт, где указывал заслуги управления. Узнал наконец и то, что у Судских пол ружьем целая армия, и опять Воливач рассеял сомнения: мобильные части УСИ нужны .тля пожарных ситуаций в стране, а на ухо – для пресечения опасности мятежа воинских и частей МВД. Как не согласиться? Лояльность президенту УСИ соблюдало неукоснительно, и главное, чему президент был особо рал, – мобильные части УСИ подчинялись непосредственно ему. Хитрость Воливача: никто не подсказал президенту о чрезвычайности, когда части УСИ подчиняются ему, – в чрезвычайке все войска под его командой, а в обычных условиях УСИ являлось отделенным филиалом Воливача.
– Так как же вы, друзья-товарищи, дочь мою, понимаешь, обидели? – спросил президент.
– Позвольте прояснить вопрос, – первым подал голос Воливач.
– Знаю я, как вы проясняете, – махнул рукой президент. Сил на жесты пока хватало.
– Позвольте ответить. Деньги перечислялись в зарубежный банк на имя абсолютно другого владельца, – сразу брал быка за рога Воливач. – А но вашему указу такие операции запрещены.
– И надо было доводить до скандала?
417
– Какого скандала? – невозмутимо спросил Воливач. – Иностранные газеты, наоборот, пишут, что российские службы разведки предотвратили попытку распространить фальшивую валюту на сто миллионов долларов. В знак дружбы все сто миллионов переданы в Интерпол, – незаметно подмигнул он Судских. – Хуже другое, господин президент. Задержан респондент с фальшивыми долларами, который указал на подлинного владельца. Это ваша дочь. – Пока до президента доходила эта сногсшибательная новость, Воливач вбил последний гвоздь: – Ге имущество за рубежом арестовано.
И Зак. 304$
– Шта вы мне тут рассказываете? – стукнул по столу кулаком президент. – Какое такое имущество, понимаешь?
– Мы понимаем, господин президент, – вмешался Судских, – что дочь Цезаря вне подозрении, но с Интерполом не поспоришь.
– А это как понимать? – с деревянным лицом уставился президент на генерала. – Учат они, понимаешь!
– Ни в коем случае, – поспешил на выручку Воливач. – У нас абсолютно другие задачи накануне акции протеста. Докладываем: к завтрашнему числу готовы.
– Шта? За дурачка держите? За мертвого льва считаете? А вот я вам хорошую взбучку дам! Вот тут, – он потыкал в папку с бумагами перед ним, – говорится, шта... около миллиарда долларов переведено из вашего фальшивого банка на счета подставных фирм. Деньги, честно заработанные россиянами. Считая одних дураками, другие под шумок обогащаются. Шта?
– Вам дат и устаревшие сведения, господин президент, – негромко стал объяснять Воливач. – Прежте всего это деньги, украденные у россиян. Их происхождение доказано. – Судских тотчас выложил перед президентом панку с документами. Воливач продолжал: – Часть средств перечислена в Пенсионный фонд, как бесхозные, другая часть направлена семьям погибших в Афганистане и Чечне, третья часть зачислена на счета ФСБ.
– Кто позволил? – выкатил глаза президент. – Все деньги должны быть возвращены государству! А правительство само разберется, кому эти деньги давать. Робин– гуды, понимаешь, донкихоты! Я немедленно дам распоряжение Генеральному прокурору разобраться с вашим самоуправством. Под суд! – говорил он в повышенном тоне, пристукивая ладошкой по столу. С каждым ударом таял его порыв, и с последним он затих на целую минуту. Воливач и Судских дожидались продолжения по стойке «смирно». Не дождались. Президент сидел с деревянным липом упорного мыслителя. Вбежал помощник, следом врач, и генералов попросили удалиться.
