Текст книги "Набат-3"
Автор книги: Александр Гера
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)
Хозяин отыскал свои деньги, требует возврата. Сбой электронной почты – вполне разумное объяснение. Но в Буэнос-Айресе переполох. Я буду настаивать на международном арбитраже Но вам на всякий случай лучше немедленно вернуться в Россию. Вы улетаете сегодня?
Вопрос как предложение, коробящий самолюбие.
– Перед отлетом мы встретимся. У меня появился вопрос...
Судских знал, о чем спросит Тамура. Он обязан сказать правду. Достаточно недомолвок.
Непонятно мне, как вам удалось прокрутить такую аферу? – именно это и спросил Тамура. – Это не сто миллионов, это сто миллиардов. Потрясение на биржах мира и во многих умах. У вас суперхакеры? Сознайтесь.
– Да, есть такие. Могут вскрыть любую защиту, – отвечал Судских и не считал себя виноватым, как вчера.
– Подия таких афер нужен совершенный ключ. Я кое о чем наслышан от сына. А вы не боитесь, что маленькие пакости рано или поздно приводят к большой подлости?
Судских понимал, что Тамура ходит вокруг да около, не решаясь спросить о главном. Картина прояснилась: секрет находки Когэна известен многим, тайну оберегают. Властители мира потеряли еше один рычаг могущества.
Неожиданно сам Тамура скакнул на волнующий Судских предмет:
– Я очень признателен вам за помощь, вы спасли уникальную вещь, но это всемирная ценность. Вы, как понимаю, тоже обладаете ею. Пусть будет так. Когда-нибудь мир узнает, что именно вы спасли для него.
Эго прозвучало как условия сговора. Судских почтительно молчал. Л молчание порой весомее подписи.
Из Японии Судских опять улетал во Владивосток. Прошлый раз он не смог повидаться с сыном, сейчас Судских намеревался задержаться дня на три и дождаться Севку из рейса.
Как будто он выполнил обещания перед всеми.
Три вынужденных дня ожидания Судских решил потратить на поход в тайгу за женьшенем. Давным-давно старый товарищ приглашал. Махнул на жизнь в столице, уехал в 11риморьс и, кажется, не жалеет. Стал заправским таежником.
Не столько поход за корнем жизни интересовал Судских, сколько секрет жизни товарища. Прошлый раз виделись, так он выглядит куда моложе Судских. Чипов нет и подобострастия, зависти к нему нет. Живет и живет в ладах с совестью и Богом.
3-17
Примерно в два часа дня на двадцатом этаже билдин– га, что рядом со знаменитым кафе «Имморталсс», собрались четверо джентльменов. Трое из них – смуглые, почти как жители Буэнос-Айреса, волосы четвертого отливали золотом аргентинской пшеницы. Говорили они по-русски, жесты и речь их отличались от манер портеньос, коренных жителей столицы и латиноамериканцев вообще. Прибыли они из разных точек планеты, свела их вместе крайняя необходимость, она же заставила их зарегистрироваться в отеле под чужими именами. Мистер Симон Гримм, глава промышленной корпорации, прибыл из Нью– Йорка. Вениамин Бразовский, израильский финансист, Масуда-сан, банкир из Японии, и Анатолий Шубас, коммерсант из России. Перед Гриммом стоял стакан с содовой, Бразовский пил фейпфрутовый сок, японец ничего не пил, рыжи й IJI у бас отдал предпочтение джину с тоником. Судя по напряженности разговора, который длился уже два часа, два брюнета и рыжий коммерсант уговаривали японца пойти на понятный. Масуда держался на своем до тех пор, пока ему не предложили отступног о, дабы покрыть расходы его фирмы.
Сошлись на одной сотой процента от общей суммы. В других бы случаях и речи не велось о таком мизере, по сейчас этот малый процент составлял внушительную сумму. У брюнегов с рыжим сразу пропал интерес к встрече, однако японец не спешил откланяться.
– Господа, • поднял он руки, предлагая джентльменам снова сесть, – мы обсудили только возможность возврата денег без разбирательства в арбитражном суде, но Тамура-сап хотел бы знать происхождение денег.
– Какое это имеет отношение к нашему разговору? – спросил российский коммерсант.
– Самое непосредственное,– откинулся на спинку кресла японец, чтобы лучше видеть русского. – Кто мне даст гарантию, что эти деньги не навредят нам в самый неподходящий момент?
– Исключено! – горячо заверил рыжий коммерсант. – Мы не можем давать гарантию по всем случаям, так как никому не известно заранее, какими орбитами будут двигаться наши и ваши средства, где столкнутся.
– Кроме финансовых, есть еше и политические орбиты, и здесь как раз нужны гарантии, – настаивал японец. – Допустим, угроза революции в соседней стране, политический нажим на Японию.
– От этого никто не застрахован, – вмешался Гримм. – Но в вашем случае от имени присутствующих я такую гарантию даю.
– Не опрометчиво ли? – холодно спросил Масуда. – Мне доподлинно известно, что эти деньги принадлежат русским коммунистам и этой осенью они намерены сделать переворот.
– Масуда-сан, насмешливо возразил Гримм, – под этим понятием иностранцы числят всех без исключения бывших и нынешних марксистов. Да, в России блок Зюганова хотел бы захватить власть, но о том, что это будет возврат к прежним порядкам, и речи быть не может. Бывшие секретари обкомов и райкомов сплошь и рядом стали коммерсантами, наш русский собеседник был секретарем комитета комсомола – ну и что? Кто пожелает отдать свои накопления ради химеры?
– Никто, согласен. Тогда зачем вам понадобилось переводить его миллиардов долларов в Россию?
– На этот вопрос отвечу я, – привлек к себе внимание израильтянин. – Деньги нужны, и много денег, чтобы привести в нормальное состояние марксиствующую чернь, и новорусскую мафию, и одсмократившихся болтунов, и национал-патриотическую молодежь. В остальном вхождение в капиталистическое государство продолжится. Мы поладим, Масуда-сан.
– И все же гарантии нужны, – – стоял на своем янонеп.
– Гарантий просит и семья президента, – вставил Шу– бас. – Слишком много желающих потребовать от нее покрытия убытков. Народ жаждет крови.
– Вы всем обязаны этой семье, а теперь намереваетесь откусить вскормившую руку? – возмутился японец. – Это уже почерк, каким будут написаны законы вашего нового государства. Оно не будет капиталистическим, оно останется бандитским. Господин Бразовский перечислил, кто именно мешает вам жить в вашем новом государстве после Ельцина. Именно так начинался фашизм. Сначала была подчинена интересам наци промышленность, потом разыгрался апне– гит на чужое добро. Капиталистическим фашизм никогда не был, ваше сознание даже нацистским не станет, а вульгарно, бандитским, и нам совсем не безразлично, кто станет соседом Японии. Добра от вас ждат ь нечего, из двух зол выбирают меньшее, поэтому я ставлю на вашего солдафона. Этот прям, как штык, и прост, как таблица умножения. Он честен той же честностью, какая свойственна людям неизвращенным. У нас побывал генерал Судских, прояснит ситуацию, и я верю именно ему.
– Наш пострел везде поспел, – сделал гримасу рыжий Шубас.
– Ошибаетесь, Масуда-сан. Судских двояко относится к Лебедю и не доверяет ему полностью. Он помогает ему как i-убернатору, но в президентах его не видит.
– Как не видит? Вы можете охаивать обоих, но оба поставили на возрождение Сибири, и я ставлю на это. Из вас, глубоко увязших в российском бизнесе, никто пока полушки не дал на возрождение России. Так вот мы даем деньги.
– Судских очаровал вас, но я готов познакомить вас с отрицательными высказываниями генерала месячной давности, – приготовился Шубас.
– Слова, слова, – отмахнулся Масуда.
– Это видеоматериал, – подчеркнул Бразовский. – Можете делать любую экспертизу, по это его подлинные слова. А были они произнесены на встрече с руководителем фашистских молодчиков Буйновым. Вот они: «Лебедя ни под каким видом нельзя пускать во власть. Он дилетант, и это главная опасность. Его держат за пугало, и это ему правится».
Масуда не произнес сразу ни слова. Пожевал губами, что-то решил для себя и только потом молвил:
– Если ваши слова подтверждены, я, возможно, изменю свое мнение. Вы предоставите мне видеоролик?
– Решено! – возликовал Бразовский. Елва вы вернетесь в Японию, он будет у господина Тамуры. Кстати, не очень доверяйте Судских: он душевнобольной.
– Это не радуюший сюрприз, хмуро выслушал 'Га– мура отчет своего посланника на встрече в Буэнос-Айре– се. Кроме того, ему доложили о приватном визитере, который просил встречи именно с ним, Тамурой, пояснив, что прибыл он от Бразовского и Шубаса.
– Не хочу видеть его, – раздраженно ответил Тамура. – Возьмите ролик, поблагодарите, и всс на этом.
Пленка оказалась подлинной.
Гак неожиданно красноярский губернатор оказался один на один со своими могущественными противниками. Тамура хоть и считал губернатора меньшим из зол, зато себя лично числил первым из его союзников. Военные и бывшие понимают друг друга, их язык общения проще и доходчивее. Но тот, кто заявляет, что познал Россию и русских, всегда ошибается. Себя-то русские не знают. Ни с какой ноги надо вставать, ни с какой руки за кавардак спрашивать.
Неугомонный Бразовский русским не был, но сумбурный склад русской души выучил отменно, и, лавируя между глыбами, трясясь на ухабах российского бездорожья, он нажил приличный капитан, оставаясь внешне застенчивым человеком. Каким он был внутренне, можно судить по нажитым капиталам, по скорости его передвижения на российских просторах. Он не поленился помчаться в Сибирь. отложив спешные дела, каких у него водилось предостаточно. С глазу на глаз в кабинете с красноярским губернатором за обсуждением щепетильных вопросов он между прочим, стыдливо пряча глаза то в одну, то в другую сторону, застенчиво сказал, что японский доброжелатель недоволен генералом Судских и готов исполнить свои обязательства, только когда Судских перестанет вмешиваться вдела губернатора.
– Лезет куда не просят! – вскипел губернатор.
* # *
А Судских ии сном ни духом не знал, что лишился заступника на земле. И стоит ли думать о плохом, если тельняшка его жизни повернулась к нему светлыми полосами наконец?
Это была любимая поговорка сына. Счастлив же стал Судских, когда увидел Севку на капитанском мостике. Его красавец теплоход внушительных размеров степенно швартовался к причалу порта, а Севка – старпом как-никак! – похаживал на крыле мостика, отдавай команды и на отца даже не взглянул. «Ну стервец!.. – – ликовал в душе Судских. – Но хорош...»
Двое суток «месте.
Они посетили лучшие бары города, смотались на Орлиную сопку, умудрились попасть на свадьбу Ссвкиного товарища, где Судских строила глазки подружка невесты:
– Игорь Петрович, не будь вы женаты, пошла бы не задумываясь за такого красавца.
– Зачем вам это?
– О, Игорь Петрович, вы жизни не знаете. Но в годах и как смотритесь! В вас чувствуется стиль и марка, куда до вас /' моим сверстникам. Вы бы цсшиГи во мне это. – И оттянула кожу на предплечье. Она была сообразительна, мила, почти красавица и уже огорчена жизнью. Севка приревновал. Она считалась его пассией. Морская ожидалочка.
– Почему не женишься? – спросил Судских.
– Зачем, на? Готовым пока себя не чувствую.
– Врешь. Боишься взять па себя ответственность.
– Возможно, ты прав. Сейчас мне обуза ни к чему.
Единственный серьезный разговор за двое сугок. Судских нравилось наблюдать за сыном из спальни, когда Севка «тянул» суточную вахту на судне или решал судовые проблемы в кабинете. Деловой, принципиальный и понимающий. Эх. побродил бы он сейчас с внуком! Или внучкой. В песочнице покопались бы...
225
Эх, не случается прекрасного со всех сторон.
X Зак. 3CMS
Л вообще, наверное, за всю жизнь он не получил столько подарков от этой самой жизни. Зачем грустить о том, чего пока сшс не случилось?
До подхода Севкипого теплохода было три дня, и старый товарищ встретил Судских прямо в аэропорту. И сразу увез к себе в тайгу. Однокурсник, когда-то он подавал большие надежды стать классическим ученым, но по непонятным причинам бросил столицу и уехал в Приморье. Пожалуй, только Судских поддерживал с ним переписку. Раз в полгода письмо, под Новый год и ко дню рождения открытки. Товарищ же писал почти регулярно письма па пяти – семи листах с философскими выкладками, притом не расхожие домыслы, а трезвые умные выводы.
– Пишешь книгу? – раз полюбопытствовал Судских.
– Зачем? Спешу жить...
Сначала он подвизался гидросмотрителем и был рад такой работе, потом пункт закрыли, и он, нисколько не тужа, заделался пасечником и, судя но вполне еще снос– пому японскому джипу, жизнь любил по-прежнему.
– Это на выгребон в город, а для тайги у меня «нис– сан-патрол» есть.
К удивлению Судских, товарищ оказался женатым. Когда подъехали, у калитки их встретила статная женщина, писаной, как говорится, красы. Ни оторванность от цивилизации, без клозета и паркета, ни хозяйство в глуши не источили ее матовой кожи и счастливого блеска в глазах.
– День добрый вам! – с удовольствием поздоровался Судских. Она кивнула, распахнула руки, пожалуйста, мол, заходите, будьте как дома, рады вам...
– Она немая, – буркнул товарищ себе под руку. Судских потребовалось усилие, чтобы стереть глупое недоумение с лица. – Зато королева во всем, и других не признаю.
На следующий день, после роскошной баньки и обильного парадного ужина, товарищ увез Судских рано утром в тайгу. Начался сезон копки женьшеня, и по своим нахоженным тропам он увел Судских в глушь, хотя сразу за огородом начиналась тайга.
– Это разве тайга? – воспротивился товарищ. – Когда я здссь обосновался, уже тогда не было тайги. Ее извели в эпоху сталинских пятилеток. Так, елки-палки остались. Лет десять назад в речушке за домом я десяток хариусов за полчаса надергивал, на жареху, уху и котам оставалось, пять лет спустя на жареху хватало, а сейчас и котам нету. Корневал раньше вблизи, а ныне, даст Бог, пару корешков, глядишь, изыщем подале, за Тимофеевой балкой. Свои берегу, – пояснил он, – на особый случай, когда лечиться надо будет.
Он говорил просто, веши называл так, будто здесь столица, пун земли, и Судских это нравилось. Как и должно было быть в жизни у нормальных людей.
Чего не было, так это вопросов типа: как там в центре, что слышно, что будет? О его спокойствии к животрепещущим проблемам Судских спросил на очередном привале.
– А зачем? – удивился вопросу товарищ. – Меня никто не просит учить жить, и я не собираюсь узнавать, как надо жить. Игореша, это онанизм – дергать себя беспрестанно по разным поводам. Ой, Черномырдина сняли! Ой, опять Чубайса поставили! Ой, цепы повысили, а в Китае наводнение! На хрен мне это сдаюсь? Я не читаю газет, не луплюсь в телевизор, краем уха слушаю мужиков, но сам не высовываюсь с мнением. Мужик, по-моему, должен всегда под рукой топор держать. И дом рубить к сроку, и головы с норову.
Вот так. И команда: двигаемся дальше, В молчаливой ходьбе за провожатым Судских не мог взять в толк: позирует товарищ или это его кредо? В принципе он и в студентах имел собственное мнение, но мнения других не оспаривал. И все же поза позой, а товарищ жизнью доволен. Сам себе крепость, сам и судья.
«А спроси он меня, доволен ли я жизнью бурной, неожиданными поворотами, не отвечу влет, – подводил итог Судских. – Суеты много, а похвастаться нечем. Вчера генерал, сегодня сам не знаю кто. Бомж-одиночка».
Лишь последнюю неделю Судских мог отнести к счастливо прожитым.
– Теперь не зевай, – прервал мысли Судских товарищ. – Здесь может повезти. Пригибайся и просматривай округу на уровне живота. Ходи кругами.
Как выглядит женьшень, он объяснил и картинку показал еще дома. Судских добросовестно выполнял наставление поводыря, двигался концентрическими кругами около часа и удивился, когда наткнулся на безучастно сидевшего на пне товарища.
– А чего ты сидишь?
Тебя жду. Когда крикнешь: ланцуй! Нашел, значит.
– А ты нашел?
– Ты поищи. Подсказывать не буду.
Судских заставил себя вновь сосредоточиться. 11апрасно или нет, только в пяти шагах от поваленного ствола, там, где только что стоял сам, увидел он красавца, почти метр ростом.
– Пп-панцуй!
– Друюс депо. Чего орешь-то? Женьшень тишину любит.
Товарищ явно подсмеивался над ним, растерявшим в
городе навыки нормального человека, по это не обижало. Он в самом деле чувствовал себя в тайге неловким дикарем, отчего, боясь выглядеть профаном, делал массу ненужных движений и еще больше веселил товарища.
– Будя, – сказал он тоном старшего. – Насмотрелся на красавца, теперь копать начнем. Семисучковый, часа два провозимся. Готовь подлуб.
Термины мало что говорили Судских, он постигал их эмпирическим путем. Семисучковый – больших размеров, взрослый корень; подлуб – лубок, коробок иод корень. Предстояло еше и сделать его самому. В тайге им попадались по пути прямоугольные срезы коры па соснах, где обязательно стояла чья-то отметина. Товарищ называл копателей по именам, угадывал, чей знак. Теперь Судских сам аккуратно срезал кору и смастерил коробочку.
Насыпал внутрь земли от корешка и показал товарищу. Тот с удивлением воззрился на подлуб и сказал:
– Да ты нормальный человек! И на фиг тебе город? Там же все разучились соображать!
– Копай, копай, – усмехнулся Судских. Похвала льстила.
Срезанной наискосок палочкой товарищ отгребал от
стебля землю. Судских уже слышал от него, что корень металла не терпит, копать его надо в целости, не повредив ни одного волоска.
– А то, что китайцы да корейцы женьшепсвую водку продают, так то обманка, пеония. И в Канале корень дерьмовый. и в Китае искусственный. В Приморье с гулькин хрен осталось. Тебе повезло, счастливчик. И я тебе вот что скажу: какой по виду копнем корень, такой по облику и президент у нас будет. .'Это не шутка. В год сатаны природа много знаков подаст.
– Шутишь?
– Ты слушай, слушай, – не возмущался товарищ. – Я дело говорю. Думаешь, я купил «тойоту»? Не-а. у новорусского выспорил запросто. Я говорю, не будет дождя, к вечеру солнышко выйдет, а он аж обсераетея, спорит, прогноз, дескать, слушал. Тупой... Но джип отдал честно. Теперь то в баньке косточки погреть наезжает, то за медком, то за арбузиками наведывается. – Копат неторопливо и рассказывал товарищ. – Л когда его пулькой продырявили, примчался, еле дотянул, я его выходил. Так что джип авансом был, я им честно владею. Иди погуляй. На копку смотреть нечего, это процесс.
Судских побродил неподалеку, поел лесной малины, послушал пичуг и, различив свист товарища, вернулся.
– Вот наш новый хозяин, – показал он Судских корень. – Кто это, узнаешь?
Мистика или нет, только фигурка показалась удивительно знакомой.
– Не Лебедь, точно.
От корня веяло благородством.
– Соображай, Игорсша, думай, – подбадривал товарищ. – Теперь это будет твой амулет.
«А верно сказал, – не сводил с корня глаз Судских. – Где я видел этого человека?.. Генерала в чинах напоминает».
– Ладно, давай. забрал корень товарищ, стал аккуратно укладывать сто в подлуб. – Насмотришься, еще надоест. Тайгу лучше послушай. Ты вот кого из певчих уважаешь? Небось ряженого Киркорова?
– Ни в коем случае! – открестился Судских. – Обо– дзи некого.
– Во! согласился товарищ. – Святой голос был у мужика, и ушел мучеником. Настрадался.
– А ты зачем спрашивал?
– Проверял, сможешь песню тайги услышать. – И без долгих слов пошел ставить метку на сосне.
«Подначивает», – без обиды подумал Судских. Отошел дальше, прислонился к стволу и закрыл глаза.
Видимо, такая завораживающая мелодия парит в сокровенном царстве. Где нет суеты, нет звуков вражды и насилия. Звучит сама но себе и сама себе. Хочешь – слушай, но не мешай. Судских открыл глаза и по-иному увидел кроны сосен, стволы кедров, изумрудный подлесок копуш елочек. С низкой ветви орешника свисала лиана, гроздья лимонника ярились алым цветом, и каждая ягодка излучала сгусток дремлющих звуков.
«Ну, дается! – поймал себя на мысли Судских. – Ведь впервые лес вижу! Вот она, плата за суету...»
И с острой тоской пришло к нему ощущение, что не видеть ему больше этой красоты, не слышать божественной музыки живого и незаметного мира. Кончалось лето, просто уходила сказка непознанной жизни.
– Прибалдел никак? • смазал картину приятель. – Чаще наведывайся, себе дороже. Не грусти, Игореша! Помнишь. у Шелли: «...дай до людей мне правду донести: зима пришла, зато весна в пути!» Забылось?
– Забылось...
– А ты не забывай. День в тайге стоит года на асфальте. Пошли. Нам еще обратно часа три топать. Не любишь возращаться?– спросил он, глядя исподлобья.
– С чего ты взял?
– Так показалось. Ты ведь по зодиаку, как помню, Стрелец. Только вперед, вслед за стрелой готов спрыгнуть с тетивы лука, назад пути не любишь.
– Приходилось и возвращаться.
– Загадай: чтоб в последний раз. Тогда жизнь не покажется бесцельно прожитой.
«Подсмеивается», – не ответил Судских.
3—18
От предчувствия беды сердце разнилось, и весь полет Судских спрашивал себя: чего он расхандрился-, что навеяло это упадническое настроение?
Полет в никуда – главная причина. На этот раз крюк, который он делал, посещая Владивосток, оказался роковым. Из Владивостока он звонил в Красноярск, справиться, как там идут дела с новой программой и японской помощью, и в администрации ему ответили, что губернатор отсутствует и когда появится, неизвестно. И второй и третий звонки ситуацию не прояснили. Судских настойчиво добивался связи с кем-либо из облаченных властью и натыкался на вежливый голос помощника. Как же так? – терялся он в догадках. Губернатор раз по пять на дню связывался с ним, когда Судских пребывал в Японии, и вдруг исчез для него. Проснулась обида: его умышленно не подпускают к губернатору. Тогда он исхитрился, изыскал неотложную причину, и его соединили с советни ком по экономике.
Маргарита Анчарова. С кем Судских вообще не хотелось говорить. В команде губернатора он считал ее наиболее бездарной, но амбициозной. Всс зло идет от таких помощников: не съедят, по понадкусывают. И он воспротивился совместной поездке в Японию. Опасно обижать ущербных.
– Что ото вы обзвонились, Игорь Петрович? – услышал он в трубке голосок с елейной ехидцей.
– Как там развивается японская программа? – спросил он вполне дружелюбно, чувствуя себя бедным родственником.
– О какой программе идет речь? Если тс глупости, которые пересдали вы губернатору, я не сочла нужным ставить его в известность, – ответила она, и Судских почувствовал, как просыпается в нем злобный омар. Сейчас ли ему диктовать условия? Он скрепя сердце сдержался.
– Тамура дал честное слово оказать финансовую поддержку.
– Знаете что, Игорь Петрович? Не отнимали бы вы время у пас. Не звоните больше.
«Сейчас она меня уест с торжеством», – успел подумать Судских и не ошибся:
– Сходите к психиатру. У вас мания величия. А мы сермяжным займемся делом без ваших консультаций.
Вот так. Одним махом эта шемаханская царица рассчиталась с ним. И дела нет, что гигантский край остался без поддержки. Видимо, так и рушатся большие дела, слонов побеждают мыши.
Бойся красавиц, княже...
Ему дат и отставку.
Ничего не оставалось, как лететь в Москву. Ничтожность положения заключалась еще и в том, что у Судских едва хватила на билет. А деньги, которых вполне хватало благодаря Севке, «съел» звонок в Токио. Он с не меньшим трудом разыскал помощника Тамуры и услышал, что господин Тамура говорить с ним не желает. И здесь предательство по одной причине. Ему она неизвестна. Он хотел было разыскать сына Тамуры, оставался еще корешок женьшеня, который можно прибыльно продать, но когда он достал его из нодлуба, внутренний голос отчетливо сказал ему: остановись, образумься! С амулетом он не расстался.
«Отползу в берлогу и там все обдумаю», – через силу решил Судских. Унижаться, тем более вымаливать внимание он неумел. Его предали – сам виноват. Предают только свои.
Последнее время Судских мучил один вопрос: почему он такой невезучий? Так красиво стартует, на финишной прямой происходит срыв. Что он простофиля, идиот, неумеха, в конце концов? Или срыв происходит независимо от него? Будто он бабочка с ангельской красоты крыльями, занесенная волей судьбы в пламя..
Первый раз, еше тогда, на свалке, он поступил правильно. разумно и по велению сердца: так должен поступать славянин.
Провидение вернуло его к жизни. Ценой его подвига началось восхождение России. Восхождение и – тупик. Неизбежную катастрофу он встретил гам, где обязан был встретить...
«Я выполнил поворот оверштаг, как любит выражаться Севка,– размышлял Судских. – Резкий поворот и в первом, и во втором случае, чтобы вернуться на прежний курс».
Такой разворот еще называют «коровьим» оверштагом.
В третий раз он не согласился со Всевышним, не отдал богатства всей России в руки одного человека. Последовала кара – ему пришлось повторять пройденное. Практически он двигался назад, постигал не познанное прежде.
«Так-так, – соображал Судских. – Сейчас я нахожусь в крайней точке удаления от курса. Я должен выполнить циркуляцию, чтобы вернуться на прежний курс. Резкий поворот вправо меня перевернет, уничтожит, как случалось уже...»
Человек предполагает . Бог располагает.
Предложили выровнять креста и установить столики дчя ужина. «Осталась треть пути, – машинально отметил Судских, стараясь не упустить нити размышлений. – Выходит, я у критической точки, когда волна в борт и оверштаг может закончиться оверкилем. Ну и нахватался я у Севки!..»
Машинально он съел ужин.
Итак, критическая точка. Что предложит судьба?
Он задремал. Самолет пошел на снижение. Подумал еше: «Засну и услышу Голос...»
Ничего он не услышал. Кроме толчка шасси о бетонку'. Прилетели. Багаж нехитрый: подлуб с женьшенем и модель «Катти Сарк», Севкин подарок. Он сам склеивал его, когда сын бегал по палубе, руководя погрузкой. Милейшее занятие: взрослый человек, прикусив язык от вожделения, впал в детство.
11одлуб соскользнул, просыпалась земля. Чувство неловкости. Оберточная бумага разорвалась. Судских достал корешок и, повинуясь шестому чувству, сунул его за пазуху.
Свист турбин прекратился. Щемящее чувст во непреодолимой уграты зависло в нем. Глухая пустота.
Вслед за виповскнм салоном на выход двинулся бизнес-класс. Судских пропустил торопливую чету с ребенком и не спеша двинулся к выходу. Куда ехать? Да домой, черт возьми! Хватит скитаний. Без вины виноватый, еще и в бегах. Хватит. Жене ни разу не позвонил. Грех.
«Интересно, в какое время я вернулся, а, Господь Бог?»
У самого выхода на сиденье первого ряда он увидел газету. Вывернув шею, прочитал дату: 23 августа 1998 года.
Так, приехали... Действительно, самая крайняя точка оверштага. Либо оверкиль, либо...
Шагая по галерее на выход из аэровокзала, он припоминал пояснения Гриши Лаптева на сей счет: «Петь нормальный курс поступательного движения. Будь то один человек, государство или общество. Время от времени его «сносит» влево или вправо от курса. Без усилий вернуться на прежний курс невозможно, мешающие факторы – встречный ветер, волнение или лопух у руля. Чтобы не подвергать судно гибели, капитаны парусников в старину выписывали циркуляцию под ветер влево или вправо и, завершив се, возвращались на прежний курс. Это и есть коровий оверштаг». 13 жизни многие-события – точное воспроизведение корабельного пути, когда случаются метания на курсе. При грамотном капитане все обходится вполне сносно, так пояснял Севка, а Гриша Лаптев закладывал в объяснение политический смысл: «Когда есть желающие помешать движению вперед, тогда в точке выхода из циркуляции на курс стоит дядя с ножичком, а то и группка любителей со всякими разными штучками в руках. Кто ловчее, тот и отрезает ножичком или ножницами эту петлю – и псу под хвост все мытарства, которые приходится пережить, совершая разворот на 360 градусов. И тогда этот, с ножичком, становится капитаном».
«Для «Катти Сарк», с се громадной площадью парусов, – как заправский мариман, рассуждая Судских, – поворот оверштаг дело крайне опасное. Или как гам у нас: «Эх, тройка, птица-тройка!» Какой русский не любит быстрой езды?»
– Игорь Петрович! – окликнули его. Занятый размышлениями, Судских сразу и не сообразил, кто его окликнул. И кто мог встречать его? Случайность?
Двое мужчин подошли с обеих сторон и перекрыли ему дорогу. По вежливым улыбкам, спортивным фигурам и дате под названием газеты он понял: ребята из органов.
– Я вас не знаю, – отступил на шаг Судских.
– Мы знаем вас, – многозначительно подчеркнул один из гэбистов. – Прошу с нами.
Его подвели к черной «Волге», открыли заднюю дверцу.
Господи, как не хотелось ему сгибаться и лезть в этот черный зев! Так много прожитых лет псу под хвост, хотелось убежать к чертовой бабушке, броситься вправо или влево, но Судских стеснили с боков, подталкивая забираться, оверштаг не получится. Да что ж это такое!
– Куда вы собираетесь везти меня? – спросил Суд– ских, сохраняя спокойствие.
– В клинику, Игорь Петрович, – вежливо объяснили сбоку.– В закрытый диспансер дня душевнобольных.
Такой вот оверштаг.
– Позвольте укольчик...
Бесполезно, бесполезно сопротивляться...
– Куда, куда... – услышат он, проваливаясь в пустоту. – 13 сумасшедший дом, твою мать...
Спасибо тебе, Творец, удружил...
~ За что ты меня мучаешь? Что тебе надо от меня? За что?
– Мы договорились: вопросы затаю я. Так надо. Воспротивился пройти все круги ада. Люб ты мне, я испытываю тебя.
– Да будь ты трижды!..
– Не торопись. Я не даю обещаний, но тебе отвечу: ты будешь единственным, познавшим меня. Мужайся. Все переживаемо. Однако помни: никто не спасет тебя, кроме тебя самого. И не будь, в конце концов, лопоухим. Деда Мазая на всех не хватит. Еще раз повторяю: не будь лопоухим...
«Лохом – говорят сейчас», – вспомнил Судских и успокоился. К нему направлялся Наполеон. Встретить легендарную персону, сидя на кровати, он не мог. воспитание не позволяло.
– Сир!..
– Л, мой любимый генерал! Безмерно рад встрече. Что это за туника на вас? Почему не в мундире?
– Смирительная рубашка, сир.
– Я понял. Андреосси! кликнул он адъютанта. – Велите переодеть этого прекрасного человека в генеральский мундир моей гвардии, а в знак того, что мы наконец встретились, я награждаю этого славного человека орденом Почетного легиона!
– Ну как? Станешь теперь помогать моему избраннику?
– Ни хрена! Хватит России тиранов!
– Ну как знаешь. Пообщайся пока с коронованными особами.
– Не сломишь ты меня!
– Зачем? Ты уже надломленный, сам не сломайся...
Часть шестая ШЕСТЕРНЫЕ ИГРЫ
Кто играет, тот знасг. Шестерная в преферансе низшая, с мизерной прибылью игра. Случается, «шесть в пиках» назначают играть втемную, что позволяет игроку авантюрного плана перехитрить партнеров, имеющих более сильную карту. Уважающие себя преферансисты предпочитают не играть втемную и по возможности в шестерные игры.
Так уж повелось, что шестерка – лакей, шустря к, ловчила мелкий, персона второго сорта, и шестерить – не царское это дело, малодоходный бизнес.
