Текст книги "Набат-3"

– Врач здссь ни при чем, я сам согласился на операцию за сто тысяч долларов, – самодовольно и тоном непререкаемым ответил пациент. – Я депутат Госдумы Вавакин.

– И вам захотелось быть суперменом? – язвительно спросил Судских. – В небожители потянуло?

– А хотя бы и так? – вызывающе скатал Вавакин. – Не вахт же одному. Кто вы такой?

– Это уже пе имеет– значения, – за Судских ответил Толмачев. Попытка разбогатеть окончилась крахом. – Пациента в любом случае оперировать нельзя. – Он помедлил. – У него СПИД.

– Еше веселее, – без сожаления смотрел на похолодевшего Вавакина Судских. – На сто тысяч долларов у вас будут пышные похороны. По-моему, справедливо. – сказал Судских и повернулся к Толмачеву. Вавакин его больше пе интересовал. – А с вами что делать? Решайте сами, Толмачев, веревка по вам давно плачет, а мне поможет не встретиться с вами лет эдак через пять.

Пи живой ли мертвый, Толмачев пе подымал головы. Он страшился даже не взгляда этого человека, а самого его присутствия.

Осмотр палат закончился. Судских велел Звереву связаться с прокуратурой и Министерством здравоохранения, а сам опять вернулся к Забубённому.

– Откуда я вас знаю? – спросил Забубённый.

– Бежали вместе из сумасшедшего дома. – улыбнулся Судских.

– Понимаю, – пытливо изучая лицо Судских, ответил Забубённый, и впервые за многие годы его взгляд потеплел.

– Я вас забираю с собой, – сказал Судских. – В Думу вы не вернетесь, но показать истинное лицо депутатов обязаны.

– Не поможет.

– Вчера вы замахнулись, сегодня время бить. Этика здесь не нужна. Пусть люди знают своих избранников в лицо. И бунта не нужно, нужна разумность. И не бойтесь ничего, вы под моей защитой и Всевышнего.

– Я-то не боюсь, да. видно, Он ото всех пас отказался, – уфюмо усмехнулся Забубённый.

– Отказался по отказался – вопрос спорный, по засранцами нас считает отменными.

3-14

Смена кабинета внешне– прошла бархатно, если не считать определенного уклона в подборе министров. Судских сразу забил тревогу: в правительстве укреплялась коммунистическая верхушка и сам глава кабинета был в недавнем прошлом председателем КГБ. У обывателей это вызвало хихиканье, вот, мол, докатились демократы, у сторонников демократических послаблений появились опасения, что уклон загибается к прежним методам и тихий коммунистический переворот начался.

Пе считая себя сторонником левых и правых уклонистов, Судских поделился сомнениями с Воливачом. Как и Судских, он не считал себя приверженцем коммунистических идей, не одобрял и поспешных демократических преобразований.

Свой пост Воливач получил при Ельцине, большие звездочки крепил на погонах при Горбачеве, и две полосы напоминали ему устойчивый рельсовый путь, зато генеральские зигзаш пришлись на смутный период в стране, когда профессионализм упал в цене и выжить помогало умение делать зигзаги. Воливачу было не занимать первого и второго, по профессионалу чекисту всегда за державу обидно, где места его опыту пе находится.

– Снимут, – уверенно сказал Воливач. —• И похерят все, что я наработал, поставят своего, кондового, но верного. Ты ведь знаешь, для меня идея – пустой звук, мое дело – при любом режиме сохранять безопасность государства.

– Так уж при любом? – с усмешкой спросил Судских.

– Не цепляйся к словам, – урезонил Воливач. – Можно подумать, при Борьке ты выслуживался, а не служил. И твое управление разгонят, верно тебе говорю. Даже не попытаются персподчинить. Слишком ты много компроматов накопал на новых коммунистов, они же новые русские. Воровали все, но кристальность у них вроде как от Бога завешана, а ты в этом усомнился.

Судских молча согласился. В верхних эшелонах и при Ельцине кучковались прежние партийцы, и не простые рядовые. Когда гайдаровские мальчики занялись откровенным стяжательством, они делали это грамотнее и успешнее, но главное – без шума, используя прежние связи и телефонное право. Старые связи – прочные связи. Они строятся не на идейной близости, а на умении партнера не нарушить идей этой близости; другой просто не было, и возврат к старому пе казался химерой. Молодежь безыдейно торопилась жить, походя давала клятвы и отказывалась от них, едва зарок становился путами. И откуда им знать о чистой воде, если родились они в мутной и дальше собственной пасти не видят? Старики хватательных рефлексов не растеряли с возрастом, а идея, ставшая легендой, помогала им кучковаться против прожорливой молоди, для которой и отец родной, и «Отче наш» были пустым звуком.

Воливачу не повезло. Его пост предполагал выявлять и отлавливать крупную, прожорливую рыбу. Оставаться незрячим и безгласным он не мог, проходить мимо разнузданной молоди – тоже.

Именно коммунисты не простят ему критики чеченской кампании.

Ему не забудут синкоп высокопоставленных родителей, продавших российские секреты за рубеж.

На него спишут огрехи прежнего руководства органами при демократах, и хорошо, если просто отправят в отставку без последствий. Его презрение к президентской семейке и прйхлебаям было известно, хотя он, как никто другой, знал, чей ставленник был президент. Именно По– ливач испортил коммунистам их продуманную игру с продвижением Ельцина во власть.

– Когда разыгрывался этот партийный спектакль, – носче раздумий продолжил Воливач, – я сразу понял этот дешевенький сценарий. Надо бы промолчать, а душа не терпела. Я же как борзая. Давил этих сук, маскирующихся под идейных, и давить буду. Боря – один из них и свое партийное задание мог выполнить отлично, только вот семейка и ближайшее окружение хотели видеть его пожизненным императором, чего простить товарищи по партии Ельцину не могли. До народа и Ельцину, и коммунякам дела нет, а кары народной и коммуняки, и демократы боятся.

«Боже мой! – изумлялся Судских, слушая Воливача. – Как на него повлиял сдвиг по времени, напрочь изменился старик. Был вполне лояльным дчя тех и других, стал и тем и этим непримиримым врагом. Чудесны дела Господни!»

– И обиднее всего, Игорь, что любые наши с тобой дела направлены против своих же. С кем воюем? Со своим народом?

– В семье не без урода, – откликнулся Судских, стараясь смягчить огорчение Воливача.

– Да брось ты! – более того огорчился Воливач. – У нас всс уроды, а честным на Руси никогда жить не давали. Что мы за нация такая!

– Я себя к бесчестным не отношу, вас тем более, – жестче прекословил Судских. – И Лсб^а^с^щю человеком чести, и своего зама Бехтеренко, на своих положиться могу:

– Благодаря мне это островок нормальных людей, – заметил не без укора Воливач. – Это я тебе чуть ли не тепличные условия создал,

– Чего ж тогда кручинитесь, что не осталось чести на Руси?

– А я всегда кручинюсь, – мирно ответил Воливач. – Много времени на борьбу с ветряными мельницами уходит. Ладно, оставим и давай-ка встречный ход сделаем. Не поддадимся им.

Судских сразу понял, что значит не поддаваться по Воливачу.

– Не получится, Виктор Вилорович. Не так много у нас сил, чтобы пресечь в корне грядущую опасность. Из октябрьского протеста буПТ сделать не позволим, а на большее пока не замахиваюсь. Долгая работа.

– Плохо ты меня знаешь, – угрюмо возразил Воливач. – Я не идейный, я русский^ Коммунистов в задницу, а комму!шстичсское общество – русским.

– Занятно, – будто пробовал на вкус сентенцию Воливача Судских. – Вы уж расшифруйте.

– А чего непонятного? Слова есть мудрые, не помню чьи: следуй себе изо дня в день, тогда каждый поверит тебе. Я пе антисемит, не коммунист, я нормальный. Помнишь, аппендицит мне вырезали в русском госпитале? Так вот, руководил им некто Толмачев, откровенная сука. Пришел к нему уникальный специалист, хирург Божьим именем, он меня и оперировал. Лапочка! Я даже не поверил, что мне операцию сделали, усомнился. Олег Луие– вич. И что ты думаешь? Этот Толмачев решил извести Луцевича, больно хорош для него, о больных даже не подумал. Так вот, я приглядел толкового администратора и настоял, чтобы именно ему отдали госпиталь. Александр

Семенович Бронштейн. Чуешь? А он за два года из скромненькой больницы сделал лечебный центр международного класса, из-за границы едут лечиться. Вот тебе и разница между евреем и русским. Нет для меня такого деления, а есть мастера, таланты, Ивановы и Бронштейны, и есть толмачевы и шифрины, бездари и завистники.

«Что сделалось с Воливачом! – восхитился Судских. – Вот он глас Божий! Видать, приспело время воздать кесарям по заслугам и богам по Писанию!»

– Так что мы сделаем? – напомнил с улыбкой Судских.

– Ты сказал, что ни один из четверки кандидатов не даст России блага, а вот джокера не учел. В закрученных играх без него не обойтись, это не шестерячок в пиках.

– Я так и предполагал, – согласился Судских, попи– маюшс заглянув в глаза Воливачу. – И кто он?

– Правильно предполагал, – не отвел взгляда Воливач, но имени не назвал. – Пока наша задача – сохранить боеспособной твою дивизию. Не для войны – для пресечения ее.

– Кормить нечем, – вздохнул Судских, охотно переведя разговор на другую тему. – За счет создания милицейских частей нам урезали пайки, довольствие, зарплату третий месяц не получаю. Давят, Виктор Вилорович.

– Господи! – взмолился Воливач. – Верхушка не думает об элитных частях. Ментов укрепляют, а ты хоть пропали!

– Именно, – поддакнул Судских. – Раньше переманивали на свою сторону посулами, теперь ждут, пока вымрем сами.

– >1 им вымру! – сказал и чертыхнулся Воливач. Он еще раз внимательно посмотрел на Судских и спросил: – Слушай, Игорь Петрович, а не пора ли тебе самому подсуетиться?

– То есть? – захотел услышать от шефа конкретики Судских.

– а то. что в решительный час можем остаться ни с чем. Ментам нее едино, кого молотить палками, кто кормит, тому и служат. А твои ребята служат России, и только ей, и в любую погоду. Л сели их не кормить, они автомат в руках не удержат.

– У тебя дивизия, у меня дивизия, – задумчиво сказал Судских. Воливач его слова понял по-своему.

– Значит, уразумел, – сказал и налил себе боржоми шеф. Вьтпил залпом и продолжил: – Слушай. Сейчас банкиры и фирмачи любыми путями стараются сплавить наворованное за бугор, твои и мои оперативки говорят об этом. Бегут шестерки, тузы к этому готовы. Нанта задача не просто вернуть в Россию награбленное – это задача максимум, а минимум – накормить наших ребят. План есть. Поддержи ни»?

– Если это не противозаконно – с милой душой.

– Вот ведь законник! – с ухмылкой смотрел на Судских Воливач. – Целочка прямо. Извини, Игорь Петрович. Но ответь: думаешь, баркашей кормит русское купечество, коммунисты или они живут на церковное подаяние? Ни хрена подобного! Они обложили данью еврейские банки и потихоньку произрастают. Банкиры откупаются, баркаши точат ножи. История, знакомая со времен Гитлера: они взрастили фюрера, он им помог– избавиться от лишних едоков мацы, которые зажрались и канонов не блю– "дут. Из этой резни получился холокост, из наших националов упорно растят человеконенавистников. Я решил

поступить иначе – лишить пагубной кормежки данайцев, отпять у них возможность пестовать уродов. Слушай как. Мы нащупали канал, по которому из Прибалтики в Россию перебрасывают фальшивые доллары. Сейчас подготовлено к отправки почти сто миллионов долларов, их продажная стоимость – тридцать центов настоящих за фальшивый доллар. Доставить фальшь – моя задача, всучить их Лившицам – твоя. Отдавать придется той стороне как настоящие, чтобы не обвинили нас. Начадим линию.

по которой господа воры будут перекачивать наворованное в нашу копилку. Как тебе такой план?

«Так, – отметил про себя Судских, – фальшивомонетчиком я еще не был. Ради возврата денег в страну можно считать операцию чистой. Только попадут ли деньги но назначению? Сомневаюсь, тот же Примаков учителям и врачам будет платить зарплату в последнюю очередь».

– Я ответа не слышу, Игорь Петрович, – напомнил Воливач.

– Как вы намерены распорядиться деньгами в случае успеха?

– Загоню средства на счета доверенных фирм. Сложный ход, но игра стоит свеч. Тогда валюта не попадет думским, президентским и прочим прохиндеям-чиновникам. Зато семьи наших ребят будут обеспечены некоторое время. Боекомплект надо пополнять на всякий пожарный случай, оплачивать передвижение частей, бензин, солярка нужны. Пас ведь хотят выбить, пойми правильно, Игорь... Моветон придется забыть, ратники должны быть дееспособны, иначе некому защитить народ от избиения, – напористо говорил Воливач. – Берешь на себя вторую часть операции?

«А чего я из себя, в самом деле, целочку ломаю? – был /готов согласиться Судских. – Ларошфуко говорил: «Есть положения, из которых можно выпутаться с помощью изрядной доли безрассудства». А Воливач не предлагает быть безрассудным, наоборот, разумность двигает им. Тогда так: если Всевышний одобряет план Воливача, Он подаст мне знак...»

Стрельнула пробка от бутылки боржоми, угодила Судских в лоб, и Воливач расхохотался:

– Гляди, знак тебе свыше!

– Согласен, – со смехом потер ушибленное место Судских. Воливач был недалек от истины. – Обсудим детали.

План Воливача был несложен, но требовал серьезного подхода так же, как прекрасно сработанная фальшивка не отличается от настоящей банкноты. Спешка нужна при ломте блох, они с Воливачом хотели перехитрить беззастенчивых хитрецов.

Вернувшись в Ясенево, Судских первым делом вызвал к себе Смольникова. На «литератора» он очень надеялся, ему отводилась самая щепетильная часть операции.

– Шалом, Леонид. Ты, кажется, знаком с ивритом?

– В пределах разговорной речи. – переминался у стола Судских Смольников.

– Ты присаживайся, побеседуем обстоятельно.

Вкратце часовой разговор выглядел так: в нужный момент Смольников становится связующим звеном между зарубежьем и Россией, убедительным и настоящим.

– Пока прорабатывается операция, садись за учебники, нанимай репетиторов, но через пару недель обязан говорить лучше раввина из синагоги.

– Ото! – опешил Смольников.

– Не «ого!», – улыбнулся Судских, – долг велит. Все задолжали.

Вторым он пригласил Бурмистрова.

– Ванечка, скажи, пе хотел бы ты стать миллиардером?

– Очень положительно смотрю на ого дело – растянул рот в улыбке Бурмистров. – Где получить миллиарды?

– Сам будешь выплачивать другим. В Швеции. Если не ошибаюсь, супруга знает шведский?

– Да знает вроде, – сбитый с толку, ждал продолжения Иван. – Ре тоже в миллиардерши?

– Думаю, она станет тебе помощницей, как некогда... – осекся Судских, а Бурмистров потянул ниточку:

– Когда некогда?

– В грядущей жизни. Это я к слову. В общем, подготовь'ее и отправляйтесь в Стокгольм. Снимешь там приличный особняк, наймешь работников и откроешь филиал банка. Детали обсудим, когда переговоришь с супругой. И сразу, – насмешливо сказал Судских, – купишь ей две шубы из натурального меха. Дело к зиме, Ванечка, а женщины обожают натуральный мех.

– Вот это работка намечается! – воскликнул Бурмистров.

Третьим Судских полагал вызвать Зверева, но позвонил Смольников, лотошный как всегда.

– Игорь Петрович, Аркадий Левицкий почище меня знает иврит, мы оба учились на курсах «Диалог».

– Это что же, у меня одни евреи в подчинении? – обрадовался пополнению Судских.

– А я ничего удивительного не вижу, – суховато отвечал Смольников. – После войны налегли на английский, перед ней на немецкий, дошло и до иврита.

– Согласен, Леня, берем в дело и Аркадия, как говорят блатные. •– Тут наступала очередь Зверева: – Твоя задача, Михаил, подготовить группу из двадцати минимум ребят. замаскированных под русских мафиози за рубежом. Только не озоруй, я тебя больше терять не хочу.

Как всегда, Зверев вопросов не задал, и загадочная фраза его не взволновала. Шеф знает, что говорит.

– Понял. Игорь Петрович.

– Умничка. Миша, – похвалил Судских. – Твоей группе предстоит работать в экстремальных условиях. В Риге.

– Хоть в Шепетовке. Игорь Петрович. Мои и шабо– ловским, и солнцевским сто очков вперед дадут.

Оставался разговор с Бехтеренко. Он не видел перекоса, что вводил в курс событий верного заместителя последним: ему отшлифовывать детали плана, подгонять их плотно, с него и основной спрос. Пе каждый день дарят сто миллионов долларов.

– Святослав Павлович, есть мнение сыграть матч с командой «Ерушалайнен прохиндейшн». Сможем?

– В преферанс, в очко, на бильярде? – понял юмор Бехтеренко.

– В «Монополию», Святослав Павлович, знаешь такую? Нет? Так нам еще и выиграть надо по всем статьям. Па своем и чужом поле. Только выигрыш.

– А почему бы и нет? Не боги горшки обжигают.

Тогда Судских в деталях объяснил ему план Воливача.

Без раздумий Бехтеренко одобрил его, не посчитал зазорным выудить у фарисеев Сто миллионов. К удивлению Судских, добавил:

– А если поработать мозгами, можно и больше. Есть наметки.

Именно за это любил Судских заместителя.

Настал черед Григория Лаптева. Всегда так получалось: всех Судских опрашивал у себя в кабинете, к Лаптеву ходил сам. В лаборатории Лаптева жил мозг управления, сто выживаемость. Мысль насиловать нельзя, ее обихаживают.

Планчик обыграть «Ерушалайнен прохиндейшн» Гриша принял с восторгом. От него требовалось проникнуть в святая святых коммерческих банков, распечатать кодовые замки и точно узнать, где и какие резервы скрываются. Пока призрак коммунизма бродит по кремлевским палатам и думским коридорам, маячит в Горках-6 и в умах пенсионеров, неплохо бы отыграть у призрака мизер вчистую ценой в СТО миллионов долларов, чтобы оставался ои там, куда определили его большие сказочники Маркс и Ленин.

– Требуется слегка распотрошить Энгельса? – уточнил Григорий. – Еще в прошлом веке Фридрих Энгельс – не сам, конечно, а по просьбе друзе й-кап и тат истов – красиво внедрился в зарождающееся рабочее движение, чтобы увести его по другому пути, подальше от истинного, тем самым поставив в зависимость от правящего класса. А когда обсуждался текст «Манифеста коммунистической партии», он лично настоял на словах «призрак коммунизма». Это ключевой оборот. С его помощью проникли в сознание простого люда, предложив ему сказочку до конца тысячелетия.

– Ох какой ты у меня весь закрученный, Гриша. – не то похвалил, не то пожурил Судских.

– А вы пе смейтесь. Игорь Петрович, – настаивал Лаптев. – Смена сознаний в людских умах приходится на конец тысячелетий, и сионские мудрены знали это. Вернее, готовили переворот в сознании строго по тысячелетним вехам, сменив и летосчисление. Тут ни при чем наша эра, до нашей эры, тут главенствует астрономия. За тысячу лет планеты совершают определенный цикл движения, и в конце каждого появляется призрак, готовый материализоваться. Вызревает, что есть сознание, способное дать толчок пробуждению человечества, готовность к ответу на вопрос: а есть ли Бог на самом деле? Хоть какой период берите, везде вопрос смены веры главенствовал. В нулевом году начался Иисус, в тысячном году он обосновался у пас, три тысячи лет назад появились еусеи. поставившие под сомнение пророчество Моисея. Китай и Египет, древнейшие колыбели цивилизации, сотрясало именно на стыках тысячелетий и именно в вопросах веры. Хотите верьте, хотите нет. но мне кажется, что в небесной канцелярии на конец тысячелетия приходится конец рабочего дня. А что делает черт, когда Бог спит?

– Так ты все же веришь в Бога? – спросил Судских.

– Господи, как в него не верить, если мы сплошь неразумные чада, которые занимаются глупостью!

– Голословно, Гриша, выдай фактуру, – полушутя, полусерьезно попросил Судских.

– Фактура? Пожалуйста. Почему-то бытует ошибочное мнение, будто все мы произошли от Адама и Евы.

/ Ничего подобного. В Библии черным по белому записано: «И. пошел Каин от лица Господня; и поселился в земле Иод, на восток от Эдема. И познал Каин жену свою; и она зачала и родила Еноха». Каин, как известно, сын Адама и Евы. Так кого он в жены взял – обезьяну, что ли, согласно обветшалой теории Дарвина? И еще раньше, в первой главе Библии говорится: на шестой день Господь создал людей и пошел отдыхать. И только в понедельник при– s цялся лепить Адама. Тысячелетие, по моим убеждениям,