Текст книги "Призвание варяга (von Benckendorff)"

Автор книги: Александр Башкуев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 64 страниц)

Верьте в Господа. Он – все Видит, все Знает. Любая Ваша Пакость выйдет вам Боком самым неожиданным образом.

Преступайте Заповеди лишь тогда, когда уж точно – совсем нельзя по-хорошему. И никто – ни Общество, ни Государство, ни Церковь – в этом вам не Судья!

Я убоялся мнения Общества и решил быть "как все". Должны быть у мальчика моего возраста и сословия "ночные горшки" – и я согрешил против Господа. И жизнь моя полетела наперекосяк.

Вернулся я к Господу и стал жить по Совести, – все у меня получилось. Стал я – и Ученым, и Разведчиком, и Генералом… В общем, вам, ребята, решать – Дело сие… Меж Вами и Господом.

Такие вот правила вывел я сам для себя. Что мне было делать? "Мальчики" отпадали сразу и навсегда. Переспать с женщиной… Я сплю только с теми, кто мне – по Сердцу.

Совратить, да Испортить девицу – даже ради "сближенья" с Учеными для меня стало более невозможным. Такая вот…

Впервые я увидал мою Маргит в конце первой недели "знакомства с Университетом". Во время обеда (а он был – казенным и эмигранты не хотели его пропускать, – многие из них уносили часть обеда в горшочке, увязанном в белый платок – кормить остальных членов семьи) я шел по вымершим коридорам и вдруг услыхал плеск воды. Я – весьма удивился, – кто ж это мог позволить себе не брать бесплатный обед?!

Осторожно я отворил дверь химической лаборатории…

Там была девушка. Она мыла пробирки и колбы. На ней был нелепый черный халат, коий висел, как мешок, а на голове – какой-то серый платок, скрывавший ей волосы.

Девушка стояла с пробирками у окна и лучи вечернего солнца четко обрисовывали ее темный профиль. Я не знаю, – что вдруг сжало мне сердце…

Лишь потом, – через много лет, когда Маргит стояла у окна, держа на руках нашу старшенькую и в комнату вошла Дашка, сестра моя, жмурясь против яркого света, позвала:

– Мама?! А, это ты…

Я невольно слышал эти слова и до меня впервые дошло, что в профиль Маргит – вылитая моя матушка. (Что и – неудивительно, – ей она троюродная племянница, а мне – кузина.)

Я затворил за собой дверь и вошел в тихую лабораторию. Девушка видно услышала шорох и на миг оглянулась. В отличие от меня она не смотрела напротив света и перед ней оказался "Хозяин Университета" (как меж собой ученые меня называли).

Девушка страшно перепугалась, чуть было не выронила из рук мытую колбу, в последний миг подхватила ее и спрятала за спиной. Я спросил у нее:

– Как твое имя?

Малышка растерялась, задумалась, а потом прошептала:

– Маргерит", – она так и сказала на англо-голландский манер – не "Маргарита", ни "Грехен", а именно – "Маргерит". Причем было сие на английский манер, – очень мягко, почти без буквы "р.

Я чуть было не рассмеялся. Хорошее произношение, холеные белые руки и благородные черты лица выдавали в малышке самую лучшую Кровь, а "Маргаритами" в лютеранской Германии зовут уличных потаскух. Уже потом выяснилось, что юная Георгина Шарлотта фон Саксен-Кобург (в замужестве Бенкендорф) страшно стеснялась должности "лаборантки" (а по сути – уборщицы и посудомойки) и работала в Дерпте под вымышленною фамилией.

Родитель ее – мой дальний дядюшка был самым младшим в доме ганноверских фон Саксен-Кобургов и ни на что не рассчитывал. (С точки зрения династической он не мог и надеяться ни на хоть самый завалящий Престол, ни – даже маленькое Наследство).

Поэтому он с младых лет стал учиться и стал в итоге – преподавателем математики, женившись на сестре своего друга по кафедре. Так как дядюшка мой ни на что не надеялся, "мезальянс" для него был почти "пшиком" и теща моя оказалась "немножко еврейкою". Вот такая вот – незадача.

После этого мои будущие тесть с тещей потеряли всяческие права на "высший свет" и жили, как и полагается еврейской семье "научного профиля.

Когда Антихрист вторгся в Ганновер, по Восточной Германии пошли массовые погромы и эта семья поспешила бежать в "еврейскую Ригу". Будущий тесть преподавал математику в Дерпте, теща – содержала крохотный дом, шурин пошел служить в "жидовскую кавалерию", а Георгина Шарлотта – решила хоть как-нибудь помочь деньгами семье, устроившись "лаборанткой.

У должности сей был большой плюс – посудомойки разбирали остатки обедов и могли унести домой больше прочих, а у моей будущей суженой были младшие сестрички с братиками…

Второй плюс состоял в том, что Маргит устроилась на две ставки и могла убирать за учеными во время обеденных перерывов, когда в лабораториях не было никого и ее никто не мог видеть. И, конечно, узнать…

Потом она до слез хохотала:

– Вообрази, – посудомойка кою зовут Георгиной Шарлоттой! Да еще – фон Саксен-Кобург! Да я б скорей сквозь пол провалилась, чем с таким именем мыть посуду!

Ежели вы не поняли, – "Георгина" – женский вариант от Георга Родового имени властителей Британской Империи. А о Родовых корнях прусских "Шарлотт" я уже вам докладывал.

Относитесь к этому, как угодно, но как фон Шеллинг и я думаю, что Георгине Шарлотте не пристало работать на кухне. Но – жалованья моего дядюшки на его семью не хватало, а цены на продовольствие в эти дни взлетели в Ливонии до небес…

Это в Ганновере они были – фон Саксен-Кобурги, а в эмиграции – все много проще. (А вариантов немного: пробирки, или… панель.)

Я смотрел на эту девчушку и знал, что она, конечно, не "Гретхен", но и – мыть пробирки с приличным именем…

И, вообще, с такими нежными, белыми ручками – не дело копаться в кислотах, да щелочах…

И еще – я знал, какая альтернатива для таких девочек. И Кислоты со Щелоками для меня в сто крат полезнее для здоровья, чем духи на пачулях, да новомодная ароматическая вода из розовых лепестков…

Ну, та самая – коей полощут рот после "дел по-французски", – это ж не дело, когда изо рта – разит мужским семенем!

Все эмигранты были нищи и голодны и Бог им Судья, как зарабатывать на свой горький хлеб… Кстати, – тестю моему еще повезло с местом – сказалось родство с моей матушкой. Да и Маргит приняли в Университет только поэтому…

А так, – духи-пачули, да полоскание из розовых лепестков…

Я лучше – пущу себе пулю в лоб, иль уйду жрать мох на родные болота, но… Впрочем, не мне судить.

Не знаю уж – как получилось, но я спросил вдруг (к удивлению для себя):

– Напиши-ка, пожалуйста, я хочу взглянуть на твой почерк.

Маргит от такой просьбы в первый миг растерялась, а потом показала мне ведомость на моющие средства. У жены моей прекраснейший почерк – тоненький и убористый…

Я закрыл ведомость и сказал:

– Передай кому-нибудь пробирки и мыла со щеточками. Пойдешь ко мне?" девушка вздрогнула, а я нарочно допустил здесь двусмысленность. Моя Жеребячья Кровь стала потихоньку бурлить от одного запаха незнакомки и ежли бы она сразу же согласилась, я бы – не устоял. И у меня была бы иная жена.

Но Маргит, не зная, что отвечать, машинально взяла очередную пробирку и пошла ее мыть. Она шла сгорбившись и боясь понять меня "в дурном смысле". Я был совершенным Хозяином в наших краях и мог бы учинить над ней и не то, что вытворял кузен мой – упырь Константин.

Тогда я, как ни в чем ни бывало продолжил, как будто случайно прерванную фразу:

– …секретарем-референтом. У меня много встреч и мне нужен помощник, коий вел бы протоколы всех моих заседаний.

Маргит необычайно обрадовалась, ибо… Работа секретаря имеет несколько иной статус, нежели работа на кухне. (Потом она признавалась, что кроме радости – она в тот момент лихорадочно считала в уме: что выгоднее лишний обед для сестер и братишек, иль – большее жалованье секретаря!)

Я сказал ей, куда надо идти, и где меня находить – после того, как будет все передано новой уборщице.

Когда она появилась (уже в новом качестве), я не сдержал улыбки. Маргит переоделась в какое-то подобье военной формы и – надела армейские сапоги.

Так было принято при дворе моей матушки, – по новой моде даже рижские проститутки "исполняли свой долг" нагишом, но – в начищенных сапогах! Герцогство моей матушки было, конечно – больше Европой, чем дикая Русь, но восточный обычай – "походить на Хозяйку" укоренился и среди нас. Сами знаете, что происходит с водой в сообщающихся сосудах…

И вот эти вот сапоги, да подобострастное глядение в рот моего нового "референта", довело меня до того…

С первого до последнего дня моей службы в Дерпте, я начинал работу с утра и заканчивалась она – ночью. У нас не было времени на сон и всякие глупости.

Так вот, – в первый же день моего знакомства с Маргит, я выслушал последний доклад во втором часу ночи. Я распустил моих научных сотрудников, а Маргит, как секретарь, обязана была закрыть за мной дверь.

Вот когда она гремела ключами, а мы стояли в пустом, ночном коридоре, я поставил свечу на пол и…

Я взял Маргит за талию, а она была такой худенькой, что руки мои почти что сошлись…

Девушка вздрогнула и как-будто стала вытягиваться меж моими руками в тонкую струнку, пытаясь ускользнуть от меня, и – не смея мне ответить отказом. Я был для нее – Хозяин.

Мне вдруг стало стыдно. Я знал, что могу поманить ее пальцем, отвести в мою келью, а там – надругаться по-всякому, – пусть даже греческим образом, а она – не посмеет противиться. Я был Хозяин здешних краев, а она – нищая эмигрантка.

Я медленно повернул малышку к себе, чуть приподнял ее и губами почувствовал, как она плачет. Тихонько. Беззвучно.

Потом жена говорила, что у меня в ту минуту руки тряслись от похоти… и она уже попрощалась со своей Честью.

А у меня в голове – как наяву: я лежу парализованный в моих Озолях и молю Господа, чтоб он вернул мне Мужскую Силу. И еще, – тот самый вечер, когда я пришел с друзьями в Рижский театр, а там нас ждали два юных актеришки…

Актерская Судьба очень проста: без известности нету ангажементов, а без ангажементов – нету известности. Поэтому первый ангажемент "юному дарованию" всегда покупают.

Я оплатил обоим актерам (они были братья) полный ангажемент на весь год в главных ролях в "Двенадцатой ночи". За это – один из них должен был играть роль Виолы для меня по ночам на весь срок ангажемента, а другой Цезарио (в том самом смысле, как найденыша пользовал сам Орсино – уроженец Иллирии, – читай Греции). Один из них обязан был принимать нас в женском белье, парике и всем прочем, другой – греческого пажа…

Я получил свое. Мои друзья – Петер с Андрисом тоже "побаловались с актеришками" за мой счет… Да только жизнь моя понеслась после того – под откос…

Я не знаю, – почему это мне вдруг привиделось. Да только я осушил поцелуями слезы моей маленькой Маргит и спросил:

– Тебе сколько лет?

Она почти всхлипнула:

– Мне? Шестнадцать…

Ноги мои подкосились. Переспать с юной девицей – одно, но с почти девочкой – совершенно другое. Извинение тут может быть – только если мы сверстники…

Я поставил малышку на место, с чувством поцеловал ее в рот и сказал:

– Извини. Совсем озверел я без женщин. Это – не повторится. Пойдем, я посвечу пред тобой…

По сей день жена, рассказывая доченькам о сем случае, странно вздыхает и говорит:

– Вот так ваш батюшка пощадил вашу мать… Знали бы вы, как я напугалась! Знали бы вы, как я на минуту обиделась, когда он – передумал! А потом он взял меня за руку и я знала, что сие – Ваш будущий Батюшка. У него руки тряслись и горели и я знала, что… Вы сами знаете – что!

Жизнь потом пошла своей чередой. У нас было много работы и Маргит стала не только что – секретаршей, но и – поварихой, и моим интендантом и почти что – женой. (Разве что – без постели!)

У слуг всегда вырабатывается что-то навроде чутья и вскоре приказания Маргит исполнялись людьми, как мои. Как-то само собой получилось, что я познакомился с ее родителями и узнал ее настоящее имя. Но для нас двоих она так и осталась "Маргит" и многие теперь всерьез изумляются, что "Маргит фон Бенкендорф" на самом-то деле – "Георгина Шарлотта.

У людей возникает дурацкий смех и они устраивают даже соревнования как просклонять "Георгину", или "Шарлотту" так, чтоб в сокращении вышло бы – "Маргит.

Пару раз в Университете у нас была матушка. Ей, видимо, доложили про мою "юную секретаршу" и она на первой же встрече с будущей невесткою "тет-а-тет" без обиняков спросила, – не предпочитаю ли я "греческий способ", как "наследие грехов молодости", и не приучился ли я среди якобинцев "новомодному развлечению на французский манер"?

– Мне сие важно знать, он – Наследник и я хочу быть уверена, что прихоти его не пресекут Нашу Династию!

По рассказам моей сестры Дашки, коя присутствовала на сем "девичнике", матушка спросила сие так, как будто и вправду имела в виду – внуков от собеседницы. При том, что в доме фон Шеллингов очевидно, что мать будущих законных детей не "пользуют" ни "французским", ни тем более – "греческим способом". Такой вот – иезуитский момент.

Маргит на сие растерялась и пролепетала, что не знает, ибо…

Дашка рассказывает, что лишь при этих словах матушка напряглась, совсем по-иному смерила собеседницу уже иным, но – не менее оценивающим взглядом, а потом – спросила по-иудейски:

– Соблюдаешь ли ты Субботу, Дитя мое?

Маргит плохо знала (и знает) "древний язык" и сразу запуталась. Она переврала все слова и верный порядок, но хотя б – было ясно, что она получила хоть какое-то образование.

Тогда-то матушка моя и поразила сестру тем, что тяжело поднялась из глубокого кресла, поцеловала мою Маргит в лоб и сухо сказала:

– Пойдем со мною на кухню. Я покажу тебе, как готовить мою "Куру по Пятницам". Саша ее очень любит. Береги его…

Когда пришел вечер Пятницы, Маргит принесла мне в Кабинет ароматную курочку и мы ее съели, ломая руками и выщипывая друг для друга – кусочек полакомей.

Я целовал жирный от курочки подбородочек суженой, а она, как истинная "лиска" – фон Шеллинг, хихикала и морщила нос, как по легенде морщил его Рейнике Лис, обратившийся в человека, когда его поймали в курятнике. (По преданию, – наша "сенная" происходит от куриного перышка, застрявшего в носу предка, когда он в виде лиса воровал чужих курочек.)

Странная штука Наследственность, – но женушка так же морщит его, как матушка, сестра, и – сам я, коль у нас засвербит…

Потом я ездил в Ригу – просить благословенья у "Карлиса". (Так он по сей день и остался для меня просто "Карлисом"…)

Батюшка обстоятельно расспросил меня обо всем, – "кто она?", "чьего Дому?", какое за ней Приданое и лишь потом – обнял, благословил и одобрил мой Выбор. А дружкам сказал так:

– Рыбак – рыбака видит издалека. Сын мой – наполовину барон, наполовину – ученый еврей. И невестка – наполовину чистая баронесса, а на половину – еврейка из образованных. Льву не жить с псом, а козлу – с кошкой. Сыскал сын, наконец, себе – равную партию, ну и Бог ему в помощь!

Довольно странно признать, что я плохо помню – как мы работали. Все были – как "на иголках" и в воздухе носилось какое-то возбуждение.

Через много лет многие подсчитают, что за семь месяцев моего руководства в Университете было больше открытий, чем за тридцать лет до того, и – тридцать лет после этого!

Это было – прекрасное время. Мы были – единой семьей и работали, забывая себя…

Я руководил группой "по порохам", мой заместитель – швед Гадолин лабораторией оптики и "кристаллографии", второй зам – немец Тотлебен "опытной мастерской". Мы сделали: "хлорный порох", "унитарный патрон", "Blau Optik", "длинный штуцер" – в просторечьи "винтовку", первую подводную "мину"…

А еще – нынешние основы "Кристаллографии", первую в истории призму с "нулевой плотностью" (из каменной соли), "ахроматическую линзу" (покрытую солями кобальта), "тугоплавкую сталь" (с добавками молибдена-вольфрама) для камеры сгорания нашей "винтовки", "сухой пистон-капсюль" – суть нынешнего "патрона" и прочая, прочая, прочая…

Вспоминая все эти дни, я почему-то не "вижу" подробностей. Лишь только – Маргит… Как она смеется, улыбается чему-то, переписывая мой новый отчет, хмурится, когда – все плохо и я ору на "ребят", стуча кулаком по столу и суля им "расход", ежели того-то и этого не будет к такому-то сроку…

Так все и было. И именинные торты к чаю и празднование чуть ли не всем Университетом чьего-то дня рождения. И плавный переход праздника в очередное обсуждение общей проблемы.

(Мне все больше не нравится нынешняя наука – она чересчур "разрослась" на мой взгляд. Верней, не Наука, но – подход к ней. Потерялось живое человеческое общение, а без него – это не Творчество, но – грязное Ремесло…)

А той зимой мы садились за общий стол и "оптики" Гадолина всегда давал дельный совет "металлургам" Тотлебена, а те помогали нам – "взрывникам.

А еще было – отчаяние, – от того что – "не успеваем". Хотелось биться головой о стену, когда чувствуешь, что Истина где-то рядом, а… Ну, – не выходит у нас!

И было еще – Предательство…

Я всегда знал, что "Дерпт с червоточиной". Не все, но некоторые изобретения попадали во Францию. (Именно потому в свое время выкраденная мной "бертолетова соль" производилась в России, а не у нас.)

Многие пытались "вычислить" негодяев, но…

Как ни странно, – "нашла" предателя Маргит.

Однажды, – в пятницу вечером мы пили пиво с ней в университетской столовой и наслаждались скушанной курочкой.

Кроме нас там сидело еще много пар, – сотрудникам дозволялось провести на территорию Университета супругу, или – невесту по пятницам и устроить им "частный ужин" "за счет заведения". Конечно, – столовая – не ресторан в Кельне с Гамбургом, но "для поднятия духа" и этого было достаточно.

Немецкая народная музыка, жаренные колбаски (иль, ежели по заказу мамина "курочка"), девушки, разносящие пиво, и в то же время – ласковый полумрак привлекали людей и давали хоть какую-то возможность расслабиться.

Маргит в тот день сидела, спиной прижавшись ко мне, а я капельку обнимал ее и тайком целовал, то – ушко, то – локоны на виске. Я целиком был занят суженой, а она смотрела на прочие пары за столиками.

Потом она вдруг спросила:

– Скажи, а ты… кого-нибудь любил до меня?

– Ну… Да. Конечно. Я – влюбчивый. Только мне – не везло.

Маргит поуютнее устроилась предо мной, двинув ближе свой табурет, и просила:

– Расскажи мне, пожалуйста!

– Первой у меня была – Матушка. Увы, она – мне никогда не отвечала взаимностью, да и не могла отвечать…

Второй – литовская девочка, – мать моей Катинки. Я ужасно любил ее, но потом… Однажды мне доказали, что она мне – не ровня. Ну, то есть – не доказали, а я сам долго боялся признать сам себе, что мне с нею – не о чем разговаривать.

Третьей была моя родная сестра. Ее я люблю по сей день. У нее, правда, есть один недостаток – она слишком хорошо понимает меня и мы от того раздражаемся. Никто не умеет так быстро вывести меня из себя, как… сия стерва. Я часто думал с нее пылинки сдувать, а потом – убить ее и все тут…

Четвертой… Во Франции я встретил женщину, с коей я мог бы наделать детей и – встретить старость… Мы даже – преодолели бы то, что наши семьи враждуют между собой. Но…

Она любила другого. Она по сей день его Любит… А я – чересчур Ревнив для нее.

Маргит долго думала над сей фразой, а потом с изумленьем спросила меня:

– Неужто может быть человек, у коего ты не сумел бы отбить твою женщину?! Это не похоже на тебя – Бенкендорф!

– Понимаешь ли… Тот человек давно Умер.

Он – погиб, как Герой.

Я могу соблазнить женщину, положить ее со мною в постель, но в ее голове она будет спать не со мной, но – тем, кого нет среди нас. Иль, верней есть, но…

В нашем с нею союзе я не смог бы быть – третьим. Видишь ли… Она его Ждет.

Это нечто – Мистическое, – она видела его труп, она хоронила его и в то же время – она все равно его Ждет. Это – как половинки одного "Я", кто бы ни был другой, он все равно не заменит того – Первого!

Маргит обернулась ко мне, посмотрела мне прямо в глаза и сказала тихо и веско:

– Я Тебя буду Ждать. Я знаю, – Ты уйдешь на Войну и с тобой там может быть всякое. Так вот знай – Я Тебя буду Ждать.

И еще, – Я Хочу Родить от Тебя. Если Ты не Против – Наследника. Иль Наследницу.

Я не напрашиваюсь за тебя замуж, я просто Хочу, чтоб Дети Твои не были потом – кем-то обижены.

Я поцеловал тогда Маргит и обещал ей:

– В день, когда тебе исполнится семнадцать лет и по законам Ганновера ты станешь взрослой, я попрошу у родителей твоих – Благословения. Кстати, когда у тебя День Рождения?

Жена моя рассмеялась, стала похожа на "лисичку фон Шеллинг" и прохихикала:

– Пусть это будет сюрприз для тебя! А вообще-то – зимой!

Мы еще раз обнялись и поцеловались.

Потом Маргит, зализывая прокушенную губу, вдруг сказала:

– Не понимаю – как люди могут так целоваться и – не любить друг друга при этом!

Я сначала обиделся:

– Зачем ты так?

– Да я не про тебя! Наш сосед – вон тот, справа, давно уже лобызается со своей пассией, а – нисколько ее не любит!

– Почему ты так думаешь?

– А у них – глаза не горят!

Я с интересом уставился на парочку за соседним столом. Затем я извинился пред моей суженой и пошел искать Петера.

Вечером, когда танцы закончились, я стоял у крыльца и со мной была Маргит, Петер, Андрис и егеря…

Когда появились наши соседи, я поманил "Ученого" пальцем и, чуть усмехнувшись, сказал:

– Ну что, – пошли с нами?

Он побледнел, а я во все глаза смотрел на его мерзкую шлюшку. Поверите ли, – на ее лице не дрогнул и мускул!

Я оглянулся на Андриса, коий тоже внимательно следил за лицом нашей "крестницы". На мой взгляд он ответил утвердительным кивком головы и я, оторвавшись от Маргит, показал егерям и на девицу:

– Ее – тоже! – у преступницы подкосились колени, а я уже приказывал Петеру: – Родственников ее и его немедленно задержать. Взять всех знакомых, соседей, разносчиков и молочников… Всех! Когда эти признаются, невиновных отпустим. Я – сам извинюсь. А пока – всех!

Маргит в эту минуту вцепилась в меня с хриплым шепотом:

– Почему ты уверен, что они – признаются?! В чем они пред тобою признаются??!

Петер с насмешкою крякнул и ответил вместо меня:

– А у нас, девочка, не бывает так, чтобы не признавались! В чем-нибудь да – признаются! Редко кто вдруг молчит, когда его хозяйство закручивают в тиски, иль в зад ввести раскаленный шпицрутен. А вы что, – об этом не ведали?

Я внимательно смотрел на мою Маргит. Будущая жена должна знать, – что делает ее суженый. Сие – важно. Чтоб потом не было разбитых иллюзий с истериками…

А во-вторых… Я любил будущую жену. А в Любви люди слепы. Этим всегда ловко пользуется вражеская разведка. Я сам так – часто делаю. Доложу по секрету, – в ту минуту Маргит сама была ближе к тискам да раскаленному шпицрутену в зад, чем сии пленники. В делах контрразведки не бывает случайностей и наши жены проверяются всеми способами…

Петер, будто бы ласково, но самом-то деле – очень профессионально подхватил Маргит под "локотки", а Андрис многозначительно облизнулся на ее "юные прелести". (Ежели вы не знали того, – женщин перед допросом обычно насилуют. Так их легче "сломать" – сие аксиома допросов Иезуитского Ордена.)

Вы спросите – почему? Потому что – все знали, что я хочу жениться на Маргит. Вы – станете проверять невесту своего непосредственного начальника?! Стало быть, – в отличие от других – эта девочка "осталась без одеяла"… А на каких основаниях?!

Работа уборщицы, да – посудомойкой может быть синекурой для опытного разведчика. Вы не поверите, – сколько интересного с поучительным можно выудить из мусорного бачка! А сколько забавного говорится на кухне, когда там "по-тихому" поглощают добавку ученые… Они ж – как дети, заработаются и бегут не вовремя на обед. А потом сидят, кушают и, давясь горячей едой, обсуждают новые результаты. А рядом стоит милая девочка моет себе потихоньку посуду…

Да, – она – девочка. Шестнадцати лет. В таком возрасте – обычно не бывают опытными разведчиками. Впрочем…

Моя матушка в те же – шестнадцать стала уже "аудитором" в своем Пансионе и "надзирала" – как единственная протестантка за немецкими католичками. А еще – в шестнадцать матушка стала доцентом по химии. Так что – возраст обманчив…

Но – это матушка. И Маргит ее троюродная племянница. И моя четвероюродная сестра. Казалось бы и тут – хорошо. Может ли родственница предать свою Кровь?! Впрочем…

Эта Война отличалась от прочих. Как я уже говорил, – здесь впервые возник новый мотив – это была Война не только "России с Европой", иль "Католиков с Не-католиками". Впервые в Истории это была и Классовая Война "Аристократии с Буржуазией". И я вам уже доложил, как французские с австрийскими Аристократы помогали Нашей Победе, а русские, немецкие, да еврейские Буржуа – тайно работали на врага…

Да – по отцу Маргит оказалась Аристократкой фон Шеллинг. Но – по матери она принадлежала к "еврейской интеллигенции", а сия группа в ходе Войны могла оказаться и в стане противника!

И последнее. Маргит была еврейкой. Она бежала в "еврейскую Ригу" от массовых погромов евреев в том же Ганновере. Она – такая же еврейка, как и мы с моей матушкой. Может ли… Впрочем…

Не секрет, что с точки зрения экономики – то, за что воевали орды Антихриста на самом деле-то – выгоднее того, за что дрались мы. И даже в рижской диаспоре – наиболее пострадавшей от сей Войны, очень многие "болели за Бонапарта.

Все это не приходило мне в голову то того, как Маргит не завела речь о Детях. Любовь – одно, Дети – другое.

Сызмальства я усвоил себе, что "Нет Мелочей в Делах Династических". Пока я мечтал о Теле и Любви моей Маргит, вопрос Династический и политика мало волновали меня. Но… "Дети" сразу настроили меня на иное. И стоило мне задуматься о том, что я делаю, и – насколько я могу не знать Маргит…

Я вышел к людям, объяснил им проблему, они… Петер крякнул и с опаскою посмотрел на меня. Андрис осторожно потрогал мне голову и с интересом осведомился:

– Ты давно не ходил к Шимону Боткину? Я слыхал – завелась дурная болезнь. Зовут – Паранойя. Страшно заразная…

Я только лишь взглянул на него и друг мой осекся. Я пожал плечами и сухо сказал:

– Ежели сие паранойя – с меня столетний бальзам. Ежели нет… Я возьму отпуск на месяц – допрашивайте ее без меня.

Но мы узнаем правду сейчас. Иначе я спать не смогу!

Жена потом мне рассказывала, что она сразу же "нутром поняла", – что означает "мертвая хватка" Петера, да сия ухмылочка Андриса и ей стало не по себе. Она метнулась телом ко мне, а я взял ее лицо в руки и произнес, глядя Маргит прямо в глаза:

– Кто ты – Маргит? Я Люблю тебя, но в моих руках Судьбы многих… Я Пастырь, отвечающий за стадо мое. Жена моя тоже получит доступ к сему невинному стаду. И я не хотел бы, чтоб в обличье ее к нам подкрался волк-оборотень. Извини.

Мы оказались в подвале егерских казарм. Тяжело скрипнули и грохнули двери, за кои не выходили крики допрашиваемых и мы с будущею женой стояли пред голым телом на дыбе.

Я спросил Маргит:

– Знаешь ее?

Она судорожно сглотнув, торопливо кивнула. Тогда я, запалив новый факел, подал его моей суженой:

– Поджарь-ка чуток…

Все мы – не маленькие и, конечно же, понимаем, что за сим приказом что-то не договаривают…

Маргит в ответ зарыдала, и мотая головой из стороны в сторону, попятилась от меня с криком:

– Палач! Ублюдок! Я Ненавижу тебя! Ненавижу!

У нее случилась истерика. Петер с Андрисом внимательно следили за каждым словом ее, каждым жестом, – наконец Петер хлопнул меня по плечу, сказав:

– Тебе повезло. Девочка – чистая. Ежли б ее к такому готовили, я бы заметил. Мне кажется – Чистая.

Я посмотрел на второго товарища. Тот пожал плечами, кивнул и сухо заметил:

– Наверное – так. Если бы ты дал больше времени, проверили бы помягче. А так…

Ежели она тебя простит после этакого, – значит – Любит!

Я на руках вынес Маргит из "кромешного" подвала и уже на свежем воздухе – пред Луною и звездами на коленях просил пред нею прощения. Я, по причине моей "Слепоты", не видел вообще ничего и Маргит сперва отказывалась. Но потом, когда она прогнала меня и я пошел, натыкаясь на стены и шаря пред собою рукой, жена моя вскрикнула, побежала за мной, взяла за руку и повела за собой – в свою келью.

Вы – не поверите, – я ночь пробыл в постели с вожделенною женщиной и… Ничего. Кроме поцелуев до субботнего утра.

А в субботу мы пошли с Маргит к ее милым родителям и я – в присутствии реббе официально просил ее руки и Благословения.

По причине Войны, возраста новобрачной и прочего "стороны" уговорились ждать семнадцатилетия Маргит, а пока… у нас было некое подобие "обручения". (Поймите нас правильно, – дело было в субботу, но у меня не имелось иных выходных! Тот же реббе пришел – как бы неофициально. Он якобы играл с отцом Маргит в шахматы, а тут… Но какой бы он был реббе, ежели б не поговорил со мной и моей будущею женой на… разные темы!

Знаете на чем "прокололась" вражеская разведка?! Она слишком хорошо "учила" людей. Для Иезуитов – сие известный порок. А еще – сие была Божья Кара.

Ведь как вышло?! Матушкин Абвер весьма жестко "курировал" Дерптский Университет. Все "связи", случайные встречи, сближения с проституткой и прочее – отслеживались и "просчитывались". И тем не менее – "информация уходила"!

Где? Что? В чем мы совершили ошибку? Как вообще в столь "замкнутом городе" может быть "течь"?! Пять лет в Дерпте был неизвестный "певец", коий все это время "пел песни" для военной разведки Бертье!

Дело дошло до того, – что мы нарочно "подбрасывали" нашим подозреваемым интересные "факты" (разным – разные) и ждали во Франции "результат". Ноль. "Певец" был слишком хорошим ученым и осторожным разведчиком, чтоб "ловиться" на такие наживки.

Мы провели полный анализ того, что "вытекло". Чтобы хоть как-то определить, – из какой лаборатории "утекло" больше. А из какой – "не утекло" вообще ничего. (Две идеи, – при таких мерах секретности "воровать" легче из того, что – ближе. И еще, – "волк не режет овец рядом с логовом".) Так вот, – "течь" оказалась практически "равномерной"!!! (Иными словами хитрая сволочь была настолько умна, что "воровала сама у себя"!)

Как поймать такого ублюдка?!

Мы "взяли" его на том, что… Он был слишком хорош. Вернее, – не он, но его – верный связник. Вернее – связница.

Один из наиболее ярких ученых нашего Университета (не назову его имя, вы осознаете – почему) любил одну девушку. Такую же эмигрантку, как и он сам.

Девушка же, – не слишком любила его. То есть… Она жила на содержании у сына одного богатого фармацевта из Риги. Ситуация была довольно пикантной, – сын аптекаря прибыл из Риги и открыл в Дерпте аптеку, в коей и продавались всяческие духи, да помады. (В том числе – пресловутое полоскание из розовых лепестков.) Лекарства не очень-то покупали, – зато парфюмерия…

Аптека сия стала модной и любовница ученого зарабатывала на жизнь не только тем, что лежала в доме аптекаря на спине, но и – "вносом" косметики в Университет. (Как я уже говорил, ученые с членами их семей жили практически на положении узников – внутри "периметра".)