Текст книги "Призвание варяга (von Benckendorff)"

Автор книги: Александр Башкуев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 58 (всего у книги 64 страниц)

Ну а кроме того, – Государыня в лицах передала Государю весь наш разговор во время посещения Кенигсберга.

Я лежал тогда с первым инфарктом, вызванным срочным отъездом моего сына – барона фон Геккерна после той истории с Пушкиным. Государыня впоследствии объяснила свое состояние тем, что целый месяц не могла общаться со мной. Она знала, что я при смерти, и с ужасом ждала самого худшего. Когда женщина думает о возлюбленном и тут к ней пристают – возможна любая истерика.

Итак, лежал я в постели, вокруг меня собрались мои друзья и родственники, когда стало известно, что сюда едет сам Государь. А также, разумеется, – с чем он едет…

Я не успел даже что-то придумать, когда Царь уже вошел в мою спальню. Я хотел отослать всех, но брат мой, махнув рукой с горечью, с каким-то остервенением выдохнул:

– Да, ладно уж! У меня теперь секретов ни от кого нет! Пусть все слушают! Вы и так – шепотком-шепотком все про нас знаете, а тут я хотел бы – вывернуть всю сию грязь…

Столько лет… Столько лет… А стоило мне начистоту спросить моих слуг и оказывается – все все знали! Один я – дурак! Рогоносец… Верно говорят, – не делай другим того, что не хочешь чтоб тебе самому сделали… Господи, я веселился с женами их, а они, небось, все тишком радовались – "За нас всех – тебе твой же брат мстит!"

Гости мои, родные и близкие сидели, как соляные столпы – молчаливыми истуканами. Видно было, что человеку надобно выговориться… А что тут сказать? Как объясниться?!

Наконец, Государь понемногу утих, взял предложенный кем-то стул, развернул его и уселся на нем "верхом", положив свои руки на его спинку. Я все это время изучающе смотрел на него. Когда я понял, что брат, наконец, успокоился, я тихо спросил:

– Что теперь будем делать? Стреляться? Изволь.

Государь снял наконец свою фуражку со лба и утер пот:

– Глупо. О чем я пошлю тебе вызов? Если ты думаешь, что я признаю себя рогоносцем – ты заблуждаешься. Мой отец… Ну… В смысле – Павел не стал стреляться с моим отцом. Он вообще ничего не стал делать… И я теперь его понимаю…

Нет. Дуэли не будет. Это – исключено. Не было ничего. Ни-че-го.

Я уже все обдумал. Мне теперь с нею не жить… Что ты сделаешь, ежели я попытаюсь с ней развестись?

Мы – культурные люди и я хочу получить у тебя развод с моею женой. Только не делай-ка круглых глаз, – я могу получить его только лишь у тебя ты на словах только беден, а в реальности именно ты контролируешь все ваши деньги в этой стране!

Дай мне развод! Верни мне мой экземпляр брачного договора! Эта бумага, как мельничный жернов, всю жизнь тянула меня в вашу лисью нору!

Я, со своей стороны…

– Нет!

Он не ждал от меня такого ответа. Царь вскочил на ноги, приподнял даже стул, будто собираясь обрушить его на меня, но… одумался. Я же покойно ему объяснил:

– У меня нет сих бумаг. С самого первого дня у меня их и не было. Все мы знаем – в какой стране мы живем. Поэтому сей брачный договор хранится за семью печатями – Бог знает где. Может в Китае… Иль – Парагвае… Ищи, если хочется…

А вообще говоря… Я тебя нарочно просил – внимательно прочитать то, что ты там подписывал. Я особо подчеркивал, что сие – твоя Цена за будущую Корону.

Ты обещал не одному мне, прусской теще твоей, иль моей милой матушке. Ты клялся Бог знает чем и моим – и английским, и голландским, и американским родственникам. И вся наша помощь была не тебе, но – кузине нашей фон Шеллинг. Именно ее мы возводили на Престол Государыней, но никак не тебя! Ведь ты нам – не Родственник! Никакого Развода. Это – исключено.

Государь сделал пару кругов по комнате, как загнанный зверь, и все окружающие жались от него к стенам. Наконец, он замер посреди комнаты и, призывая всех нас в свидетели, закричал:

– Хорошо же. Господа, я хочу, чтоб все вы судили нас. Кто из нас Больший Грешник?

Нищий юноша, бастард, коего обижали всю молодость, а потом заставили жениться непонятно на ком! Не любимой им, и не любящей его женщине. Именно – женщине, ибо… Впрочем, вы и так уже поняли.

Так вот, – он сделал сие – ради чего? Ради Трона, принадлежавшего ему по Древнему Праву! Я – последний мужчина в доме Романовых! И вы все это знаете! И ради того, чтобы Кровь Романовых вернулась в свои Исконные Права, я пошел на все это. Пошел ради Крови моей!

Грешник ли я? Да, я – Грешник! Но что вы скажете о брате моем?

Человеке, коий отверг от себя любимую им и любящую его женщину?! Человеке, коий выступал в роли – фактически сутенера во всей этой истории? Человеке, коий Предал Любовь – во имя политической выгоды и тем самым разрушил жизнь – не только свою, но и многих из здесь присутствующих! Графиня… Маргит…

Жена моя, коя все это время недвижно сидела возле моих ног, молча встала, подошла ко мне, чуть присела, поцеловала мои губы и лоб и сказала:

– Мне надобно готовить твое лекарство. Не волнуйся, сейчас он уйдет и все опять будет тихо… Я сейчас. Я принесу твои порошки.

Государь слышал все это, раскрыв рот. Когда же жена моя попыталась пройти мимо него, он схватил ее за руку и спросил:

– Как? Вы считаете, что все сие вас не касается?! Он же – Изменял Вам! Он обманывал Вас!

Жена моя чуть пожала плечами и с видимым усилием (чтоб не расплакаться) выговорила:

– Да – Изменял. Да – обманывал. Но по Крови он – такой же Жеребец, как и Вы – Ваше Величество, а Кровь – она свое требует… Все вы Жеребцы одинаковы…

Вы, что, – думаете, что не знала я – каковы его отношения с Элен Нессельрод? Они продолжаются… И Элен дважды в неделю приходит в сей дом и мы вместе пьем чай и судачим о глупостях.

Когда в страну приезжает баронесса фон Ливен, она просто живет в доме сием и я знаю, – чем они занимаются с Сашею, когда куда-нибудь выезжают…

Я догадывалась и о вашей жене, и она знала, что я догадываюсь, но когда наши дети одной большой кучей играли на ковре – вон там, – в гостиной, мы разговаривали, как ни в чем ни бывало.

Муж мой ни разу не Изменил мне – здесь, в стенах нашего Дома и тем самым – ни разу не Обидел меня.

Я – Люблю его, а он – меня и мы вместе Любим наших с ним доченек. А сейчас мой муж тяжко болен и я просила бы не отнимать у него столь нужных ему сил – нравственных и физических.

Я не знаю, – какие у вас с ним были Договора, да Контракты. Я знаю лишь то, что каждую неделю у вас была новая женщина. И женщина сия оплачивалась из общего кошелька мужа моего и вашей жены. Ежели вы не понимали, – за что платят вам… Ну… Я не знаю…

А ежели понимали, – так зачем теперь весь этот крик?

От слов сиих Государь был просто в шоке. Он молча нахлобучил фуражку свою и так же молча вышел из моей спальни…

Ну вот, – вы и знаете одну из самых страшных тайн сего царствованья. Теперь вам ясно, – за что Государь желает повесить мой труп – якобы, чтоб примирить себя с оппозицией. Пока же я жив, он терпит меня и свое странное семейное положение, – я держу его за самое Важное – Кошелек, а без денег он не может – ни обольстить новых пассий, ни – выплатить армии ее жалованье…

Когда ж я умру, – первое, что сделает он – разведется с женой, постарается упрятать ее в монастырь, а там – вдали от чужих глаз она должна вскорости умереть, – "поевши грибов", иль "упав с крутой лестницы". Я не преувеличиваю, – я хорошо знаю кузена – он никому не прощает. Такой уж он человек.

Второе, – он постарается каким-нибудь образом отстранить от престола своего первенца – Наследника Александра. Видите ли…

Мой брат тоже поспешил изучить законы Наследственности. И он знает, что у меня с Шарлоттой может быть лишь один сын – ее Первенец. Поэтому-то он выставлял его на мороз, проливной дождь и прочая, прочая, прочая…

Я не хочу оправдываться, или знать – что вы по поводу всего этого думали. Прежде чем кидать в меня, иль мою возлюбленную большой камень, ответьте мне на два вопроса.

Почему Наследный Правитель "инородческой" русской губернии не может взять себе в жены чужую принцессу? Без того, чтоб сие не вызвало буквально истерику во всем русском обществе! "Сие – Путь к Расколу Империи!" "Обуздайте же этих националистов!

Почему оскорбительно нищее население огромной, необычайно богатой по своим природным ресурсам страны страшно завидует своим сравнительно (подчеркну – сравнительно лишь с Россией!) богатым по образу жизни, но нищим по ресурсам окраинам и исходит пеной у рта в криках: "Вы нас объедаете, а мы вас кормим!", да – "Не смейте от нас уходить, – вы загнетесь без нас!" "У вас никогда ничего не было своего, – как вы смеете даже подумать уйти от нас!

Ну, ежели мы вас так объедаем, так отпустите вы нас! Почему ж в русской армии так ценятся рижские штуцера, но официально нахваливают – тульские ружья? Почему русский флот гордится пароходами, спущенными на воду в моем Або, но хвалит громче всего черноморские парусники?!

Почему не сказать прямо – лучшие заводы в Империи именно у вас, – в "лютеранских землях Прибалтики"! Почему б не признать – финские пароходы, вот завтрашний день русского флота, а деревянные парусники с русских верфей в Николаеве – плавучая ветошь! Может быть – тогда мои лютеране и не желали бы так отчаянно "удрать из России"?!

Но я опять – как напрашиваюсь, на приклеенные мне клейма (кстати, далеко не русским – бароном Адлербергом!) "националиста" и "сепаратиста". Извините за сей вопрос…

Хорошо, – вот другой. Почему прусская королева не может нормально выдать замуж свою любимую дочь за еврея? Почему она должна пускаться на подобные выверты? Почему любящая свою дочь мать не может выдать любимую доченьку за любимого дочерью человека? Ведь сие не просто мать, – сие Королева! Самый Властный, богатый и могущественный человек во всей Пруссии…

Знаете, что самое занимательное? Русские легче ответят на второй вопрос, а немцы на первый. Но достаточно, чтоб хотя бы одна из сих наций не смогла найти ответа на любой из сих двух вопросов, чтоб повторилась история подобная нашей!

А теперь можете бросать свои камни!

Вскоре после моего выздоровления от инфаркта, Наследник – Александр Николаевич прибыл с маневров и явился ко мне.

Я уже мог вставать и сидел по обыкновению в домашнем халате за шахматами с моею женой (ей я даю фору ферзя, или – обе ладьи, но она все равно – к сожаленью, проигрывает), когда слуги доложили, что приехал мой крестник.

Жена моя, коя знала то, что я давно должен был сказать милому мальчику, просила меня не волноваться и помнить, – чем дольше я проживу, тем лучше для всех нас.

Крестник, войдя в мой кабинет, с порога сказал мне:

– Здравствуй, отец!" – при сием он протянул ко мне обе руки, чтоб я принял, наконец, его в отеческие объятия.

Так уж вышло, что я больше возился с моими крестниками, чем Государь. Будучи его Начальник Охраны, я возил крохотных племянников на спине, когда Царь был на маневрах, или – в подпитии. Я учил их играть на рояле и пел на разные голоса, когда Государь отбывал к своей новой пассии… И все мои крестники со временем все чаще звали меня "отец". А я напоминал им:

"Крестный!" "Я ежели и отец вам, так – крестный!" "Ваш же родитель брат мой, а я вам только лишь – дядюшка!

И вот теперь… У меня камень лег на сердце, когда я тихо сказал:

– Крестный… Всего лишь – крестный. Твой родитель – брат мой, а я тебе только лишь – дядюшка!

Юноша прикусил невольно губу, побледнел и хрипло выкаркал:

– Прекрати! Теперь, когда ваша с матушкой связь – ни для кого не секрет, признайся же, – что ты – Мой Отец!

Я отрицательно покачал головой. Потом взгляд мой упал на шахматы и я, указав на них, поднял Черного Короля и Белую Королеву:

– Я давно должен был тебе объяснить… Знаешь ли ты законы Наследственности? Знаешь ли ты, – что такое "Проклятье фон Шеллингов"? И знаешь ли ты – что оно значит?

– Да! Я знаю! Я знаю, отец! У тебя есть "Проклятие", а у матери нет. Стало быть вы можете зачать одного лишь ребенка – Первенца! То есть меня! Зачем же ты опять крутишь…?

– Нет. Так думает твой отец. Поэтому-то он так озлился теперь на тебя. Я же объясню тебе, как объяснял "Проклятие" сам Шимон Боткин.

Вообрази себе Черного Короля (я поднял высокую шахматную фигурку). Вообрази себе Белую Королеву (я поднял фигурку пониже). Вообрази, что они… были вместе и их Крови каким-то образом смешаны. Возникает ребеночек с Кровью черной фигурки в чреве его белой матушки. И представь себе, что его Кровь (черная Кровь!) действует на его мать (белую мать!), как ужаснейший яд.

Белая Королева начинает от этого тяжко болеть, но организм ее потихоньку вырабатывает Противоядие против яда (а на самом-то деле – Крови ее ребеночка!). В первый раз и только лишь – первый ребенок может появиться на свет, – со страшной угрозой для жизни его собственной матушки. Ибо яды Крови его отравляют ее организм.

Но во второй и все прочие разы организм женщины уже готов "к нападению" и убивает "чужеродную Кровь". А по сути он убивает Кровь семени Черного Короля и получается либо выкидыш, либо – мертвый малыш… Его убила Кровь его собственной матери!

Понимаешь теперь?

Юноша как завороженный смотрел на две фигурки из кости. Он даже взял их в руки и беспомощно крутил их, как будто бы увидел шахматные фигуры – в первый раз в жизни. Я же долго не мог продолжать, а потом…:

– Твои мать и отец сочетались браком в 1816-ом. А ты появился на свет в 1818-ом. И ты – не был первой беременностью…

Мой ребенок (потом выяснилось, что и это была б скорей всего – дочь) должен был родиться за год до тебя. В 1817-ом… Но…

Как я уже говорил тебе, – во время первой беременности дитя может появиться на свет лишь ценою отравления собственной матери… Беременность же протекала для твоей матушки просто ужасно. А она по сей день – хрупка, точно ангел.

Настал день и врачи обратились к нам, – нужно было иль немедля прервать беременность, иль… Возможно, мать твоя могла выносить моего малыша. Возможно, нам удалось бы спасти ему жизнь кесаревым сечением. Возможно, даже мать твоя могла бы выжить после этих всех операций…

Моя матушка и твоя прусская бабушка были настроены так, что матери твоей нужно рожать. Бабка твоя (а моя – прусская тетка) писала нам, – "Все дело в Крови! Любой сын Александра в десять раз будет умней, чем десять выродков Николая! Нужно рожать – сие единственный шанс!" (Когда это письмо, наконец, увидал твой отец… Поэтому он сегодня так зол на Пруссию и пруссаков.)

Я же… Не смею тебя обмануть. Я мечтал, что мой сын когда-нибудь станет Государем Российской Империи. Мечтал, хоть сие и было вразрез с политикой всей моей партии…

Но всякая вещь имеет Цену свою. Корону и Трон моему отпрыску Господь приравнял Смерти любимой мне женщины… И я не смог заплатить Цену сию…

Я настоял на срочном аборте.

Через пару дней, когда я поднимался в спальню твоей будущей матери на лестнице меня ждал Государь. Он стоял и сверху смотрел на меня, а я видел его лицо и знал, что ему – не по себе.

Дядя твой редко когда прибывал в дом твоего отца. Они были – не дружны. Мягко говоря… Романовы (в отличие от Бенкендорфов, иль фон Шеллингов) не любят собственных родственников и сплошь и рядом – льют братнюю Кровь.

Поэтому Павловичи все жили по разным "Дворам", а появление любого из них в доме брата числилось явлением знаменательным.

Мне доложили о сем и я весьма изумился, – твой отец, как известно вел интрижку с итальянской сопрано, выписанной мной и твоей матушкой – на время сих родов, – нарочно для твоего отца в столицу. Мать же твоя лежала без памяти… С кем прибыл разговаривать Государь в такую минуту, – я был без понятия… Но как только я увидел его, – я знал. Ему нужно поговорить о чем-то со мной.

Нравы двора и вообще – русских полны азиатчины. Женщины рожают в России в этаких – отдаленных от основного дома местах. То ли – для того, чтобы гости мужа не слышали криков роженицы, то ль – чтоб не пачкать дом…

Вот и твоя мать рожала всех вас в дальнем флигеле, где обычно живут охранники с кастеляншами. Спальня ее располагалась на втором этаже сего укромного домика и то, что сам Государь стоял в лестничном перелете меж двумя этажами…

Меня всегда изумляло – почему он был так уверен, что я обязательно пойду сией лестницей и он – поэтому встретит меня?

Лицо дядюшки твоего было землистого цвета, как будто у него разлилась желчь. Но более чем лицо, меня поразили глаза Императора. Они у него беспорядочно бегали и я знал, что его мучит бессонница – настолько покраснелыми и усталыми были они…

Я поклонился ему и хотел пройти мимо, – честно говоря я боялся заговорить с человеком в таком состоянии, но он сам окликнул меня:

– Послушай, кузен… А скажи-ка – тяжело ль отказаться от Короны и Трона для себя и потомков своих?

– Да, Ваше Величество… Это все равно как – самому принять яд, Ваше Величество…

– Ха-ха! Принять яд… Ловко сказано… Бенкендорф… Дамы любят тебя за острый язык, как я посмотрю… Ну и что… Что ты делаешь? Этим вот поганым своим языком для любовниц?! Я наслышан о том, – мне докладывали… Ну? Что?!

– Всякое, Ваше Величество. Зависит от дам, Ваше Величество.

Государь истерически расхохотался. Я не мог понять – пьян ли он, иль – опять у него очередное "умопомрачение"… Он держал меня за руку и я не мог пройти мимо него, а он все смеялся, пока не закашлялся… Кашлял он долго и страшно – так, что казалось, что его вот-вот вырвет.

– Посмешил… А ведь ты – шут, милый кузен! Шут и Дурак, – кто ж из умных людей откажется от Короны?! Вот когда мне пришли тогда и сказали, мол, уже пошли убивать моего родного отца, я, может, тоже…

Или – нет?! Слушай, ведь это же не твой отец, – а какая-то баба! Ведь у тебя их целый гарем! Я знаю, – мне ведь докладывали! У тебя же табун всяких баб, – какая же тебе разница, – одной больше, иль меньше?!

Почему… ПОЧЕМУ ТЫ НЕ ПОСТУПИЛ ТАК ЖЕ, КАК Я?!

– Не знаю, Ваше Величество. Не могу знать, Ваше Величество…

Кузен вцепился мне в грудки и стал мять мой армейский мундир. Я осторожно (чтоб не сломать ему слабые руки) оторвал его от себя, чуть отодвинул, кончиком перчаток чуть отряхнул помятый мундир и пошел было дальше, когда Царь сказал:

– Помоги мне… Проводи меня… Помоги дойти до моей тайной часовенки. Мне сегодня стоять там всенощную… Я один – не дойду.

– Не могу, Ваше Величество. Я спешу к одной роженице. Она только что потеряла ребенка. Когда она вернется в сознание, ей будет важно увидеть меня. Ей это будет приятно…

Дядя твой, – как будто бы отшатнулся. Нога под ним подвернулась и он будто поехал по лестнице вниз – в темноту, я же продолжил подниматься по лестнице – к твоей матери.

Когда возлюбленная моя вернулась в сознание, я сидел близ постели ее, а она протянула мне руки и прошептала:

"Слава Господу, зато теперь я знаю, что Ты Любишь Меня, а не что-то еще! Я не смогу теперь тебе никого подарить, но все дети мои станут звать тебя "крестным"! Придет день и кто-нибудь из них, зная Истину – все равно назовет тебя "папой"! Потому что…

Потому что ты – самый лучший отец для всех моих деточек!

Теперь ты знаешь… Если не веришь мне, – посмотри в Архивах медицинскую карту собственной матери. Ты – не первая у нее беременность. И я чисто физиологически не могу быть – твой отец!

Юноша все смотрел на костяные фигурки – высокую черную и – белую, чуть пониже. Затем он встал, как сомнамбула, и вышел из моего кабинета, не закрыв за собой мою дверь. Фигурки он так и унес – и не вернул за все дальнейшие годы…

Через месяц, когда я уже стал прогуливаться (я – впереди, а люди мои, чтоб не мешать мне чувствовать одиночество – на полсотни шагов где-то сзади), на каком-то из мостиков через Неву меня увидел Наследник. Он был во главе драгунской колонны, но при виде меня, цесаревич пришпорил коня, махнул своим офицерам, чтоб они не преследовали и понесся ко мне. Подъехав, он спрыгнул с коня, обнял меня и закричал с возбуждением:

– Я всего лишь на пару дней! У нас – Большие Маневры и я получил под команду драгунский полк! Не мог прийти раньше… Я рад, что ты выправился! Не успею заехать к моей милой матушке, когда увидишь ее – передай от меня, что у меня – все хорошо!

Ведь вы же с ней каждый день видитесь… Правда… папа?

Я растерянно всплеснул ему вслед руками, но цесаревич уже вспрыгнул опять на коня, пришпорил его и полетел догонять свой собственный полк. А я не успел ему крикнуть вслед, что ежели и отец я ему, так лишь – крестный…

А с матерью его, после столь громкого скандала, я и впрямь каждый день виделся. Ведь скрывать-то стало нам – НЕЧЕГО.

На сием можно было бы и закончить этот рассказ, если бы не одно "но". Сие "но" состоит в моем царственном брате. Он вбил себе в голову, что Наследник Александр это – мой сын. Теперь он – как может преследует юношу и я как-то раз понял, что в день моей смерти подручные Николая убьют моего крестника. А затем и жену Государя. А Империя получит как раз ту Революционную Ситуацию, от коей я ее уводил. Я все это время вбивал людям в головы: "Жизнь Монарха – Священна". А что они сделают, если сам Государь вздумает убивать собственную жену и своего ж – Первенца?!

Недавно (сразу после второго инфаркта) я вызвал принца к себе и сказал ему так:

– По причине болезни моей ты возьмешь под команду моих кирасир. Первую Кирасирскую – "Опору Империи". Сие – самая важная из всех русских дивизий, ибо в кирасиры берут только лишь заводских, привычных к тяжелой работе, железу и пламени.

Относись к кирасирам, как к детям своим, и когда-нибудь ты проснешься Отцов всех русских заводов и фабрик, а главное – Покровителем всех "фабричных и заводских.

Не смотри на все прочее. Власть в Империи у того, кто контролирует ее Производство. Ежели что – Заводы и Фабрики дадут тебе твою армию и до зубов вооружат собственных же детей.

Отец же твой – более полагается на село. Так пусть его ополчение и воюет топорами, да вилами… Запомни, малыш, заводы это – главное, что ты должен привлечь на свою сторону!

Очень важный момент… У тебя не хватит денег на все научные разработки. Это была большая проблема даже для моей матушки, а у нее денег было раз сто больше, чем у тебя! Поэтому…

Я завтра же передам тебе списки всех моих тайных сотрудников Третьего Управления, занимающихся наукой. Нет нужды заниматься всем сразу. Пусть люди твои больше "нюхают" за границей, и стоит там появиться чему-то особенному – сразу же выделяй денег…

Лишь теперь юноша смог вставить слово в мой монолог:

– Но откуда я заранее буду знать, – каких специалистов готовить для этого? Обучение специалистов займет годы и годы, как я заранее угадаю – что откроют противники?

– Всякое обучение требует денег. Я уже сейчас вкладываю все средства лишь в одну дисциплину, – Царицу Наук – Математику.

Опыт мой показал, что именно математиков дешевле всего воспитать, зато они легче других занимаются иными науками. У тебя не должно быть много химиков, или – физиков. Математику нужен от силы месяц, чтоб "переброситься в сии дисциплины", а на его воспитание не нужны – ни оборудование, ни реактивы. Довольно ознакомления с основами сих наук на первых курсах… После этого, – все в руках твоей будущей разведслужбы.

– Погоди, а медицина и биология?

– У тебя нет денег на все… По одежке протягивай ножки… Самая дешевая и дающая наибольший доход из наук – Математика. Но… Ежели хватит средств – поступай, конечно, как знаешь!

Крестник мой надолго задумался. Он ходил кругами по моему кабинету, а за окном шел дождь и по поверхности серой Фонтанки шли огромные пузыри…

– Я понял. Спасибо тебе, крестный!

– Рано благодарить. Это вроде как – арифметика. Теперь займемся-ка алгеброй. Я не случайно назвал тебе именно Гельсингфорс с Дерптом. Это мои лютеранские заведения.

Именно мои лютеранские земли горой стоят за меня и твою мать принцессу ненавистной для русских Пруссии. В народе думают, что ты – мой сын и за тебя лютеране пойдут и в огонь, и в воду. Никогда не настраивай их против себя. Отец же твой постарается "столкнуть лбами" твоих кирасир с твоими же егерями. Самое простое, что ему придет в голову – он разместит Кирасир где-нибудь в Ливонии, иль Финляндии, чтоб вызвать тем самым народное мщение.

Не отказывайся от сего. Ибо…

Сразу же после смерти моей отец твой попытается развестись с твоей матерью. У нее плохое здоровье и ему проще всего будет объявить ее "неспособной к исполненью брачного долга". Увы, в России это достаточное основание на развод!

Ты ничего не сможешь с этим поделать, но – помни: ежели мать твоя попадет в монастырь, или лапы врачей твоего отца – дни ее сочтены. Так вот, – Саша Боткин уже подготовил диагноз, согласно коему у матери твоей "нервическое истощение". А стало быть ей срочно надо попасть в "тихое место". А что может быть тише в Империи, чем наши печальные финские шхеры?

Но Государыня, (даже и – разведенная!) не может быть без Охраны. Объяви Охраной ее именно – Кирасир! Тогда вдруг получится, что лютеран твоих задирают не "русские оккупанты", но "телохранители Государыни немки, кою обидели русские изверги". Поверь мне, – этого будет достаточно для того, чтоб отношение лютеран именно к кирасирам изменилось разительно!

Далее… Пройдет время и отец твой осознает, что все потуги его привели только лишь к усилению твоему и спасению твоей матери. Тогда он… Постарается заманить тебя на придуманную им войну и там, – либо же погубить, либо же – опозорить.

Ты станешь Правителем Русского Севера. Ты – фон Шеллинг. Ты родич всем немцам, голландцам и англичанам. Никто из них не станет задираться с тобой. Единственное, что ты должен помнить – ни за что не ссорься со шведами. Лишь они одни – угроза твоя и с ними ты должен быть Сама Кротость!

Дела ж на юге – тебя не касаются. Ты унаследуешь мои лютеранские земли. Я вовремя отдал Москву графу Ермолову и отцу твоему не удастся теперь найти повод – почему тебе нужно покинуть Прибалтику.

Именно там – на юге отцу твоему и удастся когда-нибудь развязать что-нибудь этакое. Впрочем, это будет не Война, а какое-нибудь Восстание. (Наша родня имеет достаточное влияние на турок, да персов, чтоб ты не угодил на огромную заварушку!)

Отец твой, зная что ты – ни разу не воевал, назначит тебя командующим. Не отказывайся, не выказывай себя трусом. Прими команду и отправься во главе своих кирасир, да егерских полков. Никакую прочую армию не бери за вычетом новых конных пушек на рессорном ходу. Твое превосходство именно в скорости, да технологическом перевесе – командование ж доверь моим командирам, они обещали что такую войну они "быстренько провернут.

Но разбив военные силы восставших, скажи отцу, что не хочешь исполнять роль карателя и отец твой тебя сразу же снимет. Быстрой победой ты и так завоюешь огромнейший авторитет в русской армии и он просто обязан станет тебя – удалить.

Карательные ж операции твой отец поручит казакам. Сие – давние недруги моих лютеран и "легкой победою на простым населением" отец твой попытается поднять свой престиж. Он вообще не понимает, – как нужно действовать в таких случаях и войска его быстро станут "карательными", а сам он – "европейским душителем", да "вурдалаком". Ты понял – почему тебе важно, как можно быстрее вернуть твои силы в Прибалтику?

Крестный мой сидел с таким видом, будто его что-то ударило. Затем он хрипло сказал:

– Я теперь понял… Ты давно уже все решил и все рассчитал. Ты двадцать лет уже пестуешь в своих лагерях венгерских, да хорватских мятежников! Ты…

Это ведь… Это будет ведь – в Венгрии?! По-иному не сходится. В Хорватии много гор, там не пройти моим кирасирам! Стало быть – ты лет двадцать назад уже готовил это "маленькое восстание" для меня?! Для моего армейского Авторитета?! Да как ты мог?

Мне было тяжело на душе. Я отошел от окна, потрепал голову принца и еле слышно сказал:

– Мог… Мог… Отец твой однажды чуть не убил твою мать – лишь за то, что не он был у ней Первым… Он по сей день этого ей не простил и, наверное, не простит. Сегодня речь не о твоем Авторитете или – черт знает чем… Сегодня – речь о жизни той самой девочки, кою я однажды спас из французского плена… И все мы в ответе за тех, кому когда-нибудь Спасли Жизнь…

Дни мои сочтены… Ежели ты сегодня не согласишься, ты убьешь и себя, и свою милую матушку. Ибо спасти ее сможет лишь человек с огромным влиянием в русской армии.

Да, это – Венгрия. Это случится через год, или два после Смерти моей. Тебе понадобится время сие, чтоб "влюбить в себя" кирасир с егерями. Но ты можешь отказываться…

Принц осел в мое кресло и долго сидел спиною к окну, а я стоял рядом с ним. Юноша сидел, зажмурив глаза и закусив губы до крови… Затем он поднес мою руку к лицу, долго смотрел на нее, а потом с чувством поцеловал ее и сказал:

– Спасибо, отец. Ты Прав – мы Обязаны Спасать Честь наших Женщин. Я сделаю все для моей милой матушки!

Но вернусь к Великой Войне. Возможно, вы помните фразу моего сына: "Я сделал так же, как ты – в твоей молодости!" – о кастрации Пушкина точным выстрелом. Что ж, – о сих выстрелах по сей день ходит столько легенд, что лучше уж я расскажу о них сам.

Пока я занимался в Пруссии с пополнением, да муштровал новобранцев, выглянуло солнышко и наступила весна. Весна 1813 года… Все вокруг зацвело и я… чуть не умер. Сильные средства и препараты, которыми Боткины лечили меня, а также последствия гангрены и сепсиса привели к тому, что от цветения трав меня раздуло, как ребенка при свинке.

Все тело у меня покраснело, вздулось и чесалось так нестерпимо, что мне хотелось содрать с себя кожу и почесать сами кости, кои прямо так и зудели. Единственное, что спасало меня: Саша Боткин пропитал мой мундир экстрактами череды и сшил для меня маску, полностью закрывавшую мне лицо, кроме глаз. Веки мои, имевшие вид "пельменей", Боткин намазывал цинковой мазью, чтобы хоть как-то бороться с отеками и это тоже меня не красило.

Сегодня, в Галерее Отечественной войны и музее Боевой Славы в Пруссии лежат мои полотняные маски. Есть люди уверяющие, что "Тотенкопф" получил свое прозвище не от мрачного Патолса, но – сей маски, в коей я щеголял аж до лета. Есть легенда, что в реальности я погиб при Бородине, но "жиды оживили его колдовством и пока было холодно, "рижский упырь" выглядел, как живой". Но чуть пригрело, и Бенкендорф… якобы стал… разлагаться.

Сей миф настолько поразил воображение обывателей, что вскоре некая Мэри Гастингс – наложница моего кузена Шелли (так стала звучать переиначенная на французский манер наша фамилия) написала целую книжку насчет того, как некий Франкенштейн создал живое существо из покойничков. Вдохновлялась же она созерцанием одной из сих масок (Боткни сшил их четыре штуки). После частых обработок темною чередою полотно потемнело, местами истлело и как будто покрылось гнилью и разложением. (Шелли – как кузен выпросил у меня сию маску при встрече.)