Текст книги "Призвание варяга (von Benckendorff)"

Автор книги: Александр Башкуев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 64 страниц)

– Я – Сашин напарник. Мне ли не знать тайных страстей его Сердца? Я нарочно спросил у него, – хочет ли он проявить свою страсть открыто?

Он задумался и ответил, что это было бы – ему неприлично.

Тогда я предложил ему сделать фарс – для публики. Ведь весь мир для Братьев, – это – мы, и все прочие.

Мы оба знали, что в итоге я должен сделать для него так, чтоб он не имел право миловать. И мог мучить – Во Славу Божию. Мы ж оба знаем друг друга не хуже – облупленных. Но…

Я нарочно выбросил ему Даму. Я – реббе. Я обязан в последний раз дать несчастному Шанс, чтоб уберечь его от Пути Зла… И я взял Грех – на себя, дав ему Выбор: пойти за Глазами по пути Исправления, иль поверить Слуху и Загубить свою Душу.

Он прекрасно понял свой Выбор. И его рвало и тошнило на лестнице потому, что он знал – кому он теперь служит и кому – Служу я. И что нам теперь – вечно следить друг за другом, ибо у нас – разные Хозяева.

Он – не хотел этого. Я – тоже. Ведь мы с ним – напарники…

Пушкин с ужасом выслушал мою исповедь. Потом его затрясло и он прошептал:

– Но почему… Почему Вы допустили для Вашего ж Друга сей Выбор? Зачем Вы сами толкнули его на край бездны? Ведь Вы ж – еврейский Учитель?! Разве Вам не страшна гибель кого-нибудь из Вашей Паствы?

Я долго смотрел на поэта, а потом… Я не знал, как с ним говорить. Это все равно, что слепому расписывать прелести Сикстинской Мадонны…

– Ты – не понял. Я – не Пастырь и не Учитель. Я – реббе. Я не имею Права влиять на Выбор. Ибо Выбор – веление чьей-то Души, как я могу Взять чью-то Душу? Если бы я Выбрал за Сашу, я загубил бы его сто раз вернее, чем… Я… Я – не христианин.

Я не верю в то, что Любовь – так, как вы ее понимаете, хоть сколько-нибудь спасет Мир. Иначе в Мире не было б столько Зла… Зло ж возникает по Выбору чьих-нибудь Душ. И даже если я, иль кто другой – лишит сии Души их Выбора (как сему учил Ваш Христос) – Зло уже не исчезнет. Оно родилось от того, что…

Все, что я мог сделать для Саши – дать ему Зеркало, в коем он увидал свою Душу. И она ему – не понравилась…

Дальше – опять его Выбор. Он может следовать велениям этой Души, а может – хоть как-то излечить, иль утешить ее. Но это опять – его Выбор. Понимаешь, – Его!

Я помню, как изменилось лицо поэта. Он долго смотрел будто бы внутрь себя и потом вдруг спросил:

– Так чем же закончилось дело Туза и… Дамы?

Я пожал плечами:

– Не знаю. Надобно спросить у самого Чернышева. Я теперь ему враг и беседовать о том – я не смею.

Единственное, что я знаю, – в ходе допросов никого не пытали и нисколько не мучили. Еще, – повесили лишь пятерых…

И это – хороший знак. Может быть, – я в чем-то все-таки выиграл… Не у Саши… Нет.

У того… У Нечистого".)

Простите мне сие отступление, – я объяснял Сашину суть. Пока я был в лазарете, Саша успел "пообнюхаться" и я попросил:

– Покажи-ка девиц – полюбезнее. Да – с изюминкой. Чего попусту время терять…" – тут мы вошли в залу для танцев и я увидал двух самых прекрасных женщин, коих я когда-либо видел.

Одна из них была истинной белокурой валькирией с самыми прекрасными формами, кои только могут пригрезиться нам – мужикам. Сильный пол вился вокруг, пытаясь хоть как-то обратить на себя ее взор, но он – цвета зимней холодной Балтики, цвета глаз моей матушки – безразлично скользил мимо них…

Рядом с ней сидела вторая. Среднего роста и хрупкого телосложения. Если внешность блондинки была явно "нордической", шатенка явно происходила из более южных широт.

Волосы ее были коротко – "по-лютерански" пострижены, а из всех украшений – одна золотая цепочка, на которой обычно вешают нательный крестик. Все ее одеяние не стоило и одного камушка на пальце валькирии, но была в ней – изюминка.

Я подошел к дамам и, целуя руку сестре, спросил у нее:

– Какими судьбами? Я думал, ты со своим… Как он?

– Все вы мужики – одним миром мазаны. Сулите горы, а как занялись чем-нибудь, так и – не подойди! Ему теперь не до нас… Наигрался в солдатики, теперь бредит охотой – как маленький…

Я понимающе кивнул головой. Иной раз, чтоб крепче привязать к себе мужика – надобно оставить его. Главное достоинство женщины, – не мешать.

– Не горюй, – главное ведь – здоровье. Сыщем другого…

Сестрица вяло махнула рукой, показывая, что не придает значения утешениям и с видом заправской бандерши, хвалящей "товар" клиенту, по-хозяйски хлопнула товарку по заднице:

– Знакомься. Элен. Прекрасная Элен. Не берет с мужиков ни пфеннига. Сами ползают за ней на коленках, но у нее – извращенные вкусы.

Я люблю приводить сей пример на лекциях в Академии. Что вы можете сказать об этой дискуссии?

Я доложил вам все нужные факты, чтоб вы могли сделать осмысленный вывод. Не можете? Хорошо. Вот ответ.

Нужна большая причина, чтоб пересечь Ла-Манш посреди "континентальной блокады". Я спросил у сестры, что случилось? Почему такой риск? Что с резидентом?

Дашка отвечала, что в посольстве "певец", – прошли аресты среди наших в Лондоне, а канал связи провален. Резидент просит подмоги и выяснения обстоятельств. Кроме того, – Артур не может начать операцию в Португалии тотчас и она перенесена на год, – вторжение планируется – будущей осенью. Пока ж – нету сил.

Я сказал ей, что у меня тоже плохо, – нужна крыша. Еще я приказал ей не высовываться и срочно выбыть из Лондона, – желательно ко мне – вдвоем что-то придумаем.

Она тут же порекомендовала мне девицу, указав, что Элен не имеет опыта с подготовкой, но – талантлива и схватывает все на лету. А самое главное, она даст мне крышу, коя не по зубам "местной публике.

Все это было сказано в присутствии ста человек и мы тут же "порвали связь", – теперь вы можете оценить класс работы Третьего Управления. Врагам есть за что – нас уважать и бояться.

Я поклонился Элен и тихо, но со значением, спросил ее:

– Что же вам нравится, прелестная незнакомка? Все в моей власти…

Элен чуть фыркнула краем рта, как – породистая лошадь и с легкой улыбкой отвечала на чистом древнееврейском:

– Задача проста – понять, что я говорю и доказать, что имеешь право понимать, что я говорю. И это же право должно быть у твоей матери, а также матери ее матери и так далее – до самой Евы.

Я чуть не упал от того, сколь легко Элен говорила на сем языке. К счастью, Бен Леви учил меня с сестрой Торе, не ища легких путей, и я смог ответить:

– Ну, о моей родословной ты могла бы узнать и от Дашки. Мои ж доказательства я покажу тебе в другой раз. Но какое имеешь Право – Ты осквернять Писание, оставаясь трефной свиньей?! По-моему – так сие называется", – я глазами указал на ее цепочку с крестиком.

По лицу Элен разлился какой-то совершенно радостный и в то же время стыдливый румянец, будто ее уличили в чем непотребном. Тут она почти шепнула по-нашему:

– Коль ты мужчина, проверь сам, – насколько я – трефная. А побоишься на том и простимся.

Тогда я под изумленное аханье светских дам и кряканье офицеров, приложился с поцелуем к открытой груди Элен и – будто случайно губами прихватил золотую цепочку и потянул….

Я не вытянул ее всю. Я смотрел в глаза милой и видел в них горделивое торжество и не посмел, чтобы окружающие увидали, что – на крестильной цепочке вместо креста. В столь католической стране (вроде Франции) убивали на месте за этакое. То, что Элен все равно носила наш знак – говорило о многом.

Я сразу выпустил из губ столь опасную для Элен цепочку и, переходя на немецкий, воскликнул:

– Я пьян от одного Вашего запаха, Элен! Простите мне мою глупость – Вы мне ударили в голову!" – и Элен, с раскрасневшимся от пережитого смертного страха лицом, счастливо улыбнулась в ответ:

– Я знала, что Ты – enfant terrible, но не до такой степени! У вас в казарме все такие же ненормальные?

Я же, крепко целуя ее, отвечал:

– Один только я. Когда мне представить мое доказательство?" – никто из окружающих не понял, что я имею в виду, ибо никто не читал Писания в подлиннике и поэтому никто не понял, что мне отвечала Элен, сказав:

– Сегодня…

Тут дали музыку и мы, как-то сами собой оказались средь прочих и закружились… Элен сразу поняла какой из меня танцор и стала вести за собой, а я – во всем ей подчинился.

Куда-то все подевались, – я за весь вечер не встретил ни одного знакомого, а весь зал, пусть и полный народом, был для меня совсем пуст и я в нем кружился с единственной женщиной на Земле и совсем не стеснялся "казарменного наследства.

Где-то средь танцев черт меня дернул спросить:

– Почему все зовут тебя – Прекрасная Элен? Как твое имя?

Моя пассия сухо ответила:

– Это – неважно. Пока тебя не было, я нашла приют в доме… Госпожи Баронессы. Поэтому за мной много ухаживали. Как будто бы – за твоей матерью.

Муж мой – мой муж. Он оказал мне Честь, взяв меня замуж, но сделал он это ради своей же карьеры. У меня была весьма грозная сваха… Такой – не отказывают.

– Скажи мне имя сего чудовища и завтра ты станешь его вдовой!

Элен усмехнулась в ответ:

– А ты его уже видел. И даже чем-то жестоко обидел. Я засыпала, а он пришел ко мне и рыдал у постели, чтоб я отомстила за него. Поманила тебя, а – не дала…

Я вдруг стал догадываться, о ком идет речь, замер, как соляной столп средь мазурки и, не веря себе, прошептал:

– Ты не можешь быть женой этого…!

Элен расхохоталась до слез, заставила меня слиться с обществом и, улыбаясь, сказала:

– Да – ты говоришь с Элен Нессельрод. Только не обижай моего благоверного. Он вырос средь низкого общества, но… Он научится. Он быстро учится. И у него несомненный талант, – твоя мать недаром держала его у себя. Секретарем. У него Дар – Великого Администратора. И он же – из наших…

Впрочем, я настолько же – Нессельрод, насколько твоя сестра – фон Ливен!

Тут я не выдержал и потребовал объяснений, – Элен вывела меня из толпы. Мы сели в карету Нессельродов и поехали по ночному Парижу. А Элен рассказала мне – историю своей жизни.

Девичья фамилия Элен – Герцль и она, таким образом, принадлежит к жидам австрийского корня. Отец ее служил атташе Венецианской республики при австрийской короне. В 1799 году, когда Суворов взял ее родной город, посольство Венеции в Вене было закрыто, а толпа погромщиков потребовала выдать жидов – на суд и расправу.

В дом Герцлей полетели камни и один из них убил матушку Элен. Обезумевший от горя Герцль раскрыл двери и бросился на убийц. Он был растерзан – в считанные минуты. Саму Элен…

Саму Элен вывезли из страны в закрытой карете. Когда девочка прибыла в Ригу, никто не поверил глазам, – у нее исчезло лицо.

Ей сломали нижнюю челюсть, чтобы она не могла сжать зубы. Перебили нос, располосовали лицо…

Она рассказывала последнее воспоминание – погромщики отдирают ее от мертвой матери, а покойную – женщину необычайной красоты, еще теплую уже… Большего разум девочки вместить не мог.

Стала она Прекрасной Элен, потому что кости лица срастались неверно и дядя Шимон понял, что если все предоставить Природе, наступит день, когда девушка не сможет – ни пить, ни есть, ни даже – дышать.

Тогда он, испросив разрешения у Бен Леви, самолично сломал все кости лица Элен и "вылепил" из них то, что – как ему показалось, было прекрасным. Впоследствии Элен часто смеялась, что ее лицо – "произведенье искусства" и люди чужие не поняли фразу и совершенно извратили ее буквальный смысл.

Это было единственное, что врач мог сделать для сироты – благо она не чуяла боли. Но никакой талант дяди Шимона не мог вернуть девушке ни ее испохабленной Чести, ни… Не сразу выяснилось, что кто-то из негодяев заразил девочку гонореей, а когда сие обнаружили – маточные трубы несчастной были слишком поражены, чтоб Элен смогла завести детей.

Потом, в день очередного обхода, обнаружилось, что после долгих лет мрака и пустоты – зрачки Элен содрогнулись на свет. И тогда дядя Шимон перевез девушку из дурдома домой, надеясь, что там разум быстрее вернется к несчастной.

Так Элен стала сиделкой и помогала ухаживать за больными. Она в ту пору была больше похожа на бессловесную тварь, коя все понимает, да – сказать не может. Разговорила же ее одна из пациенток доктора Боткина. Баронесса фон Ливен.

Баронесса заметила с каким осуждением смотрит на нее молодая прислужница и заметила:

– Когда я была молодою и глупой, я хотела родить от мужчины не нашего племени. Он… потом посмеялся, назвав… жидовкой и шлюхой. Теперь я заведу сына лишь от того, кто никогда не обидит меня.

И тогда – вроде бы немая безумная тихо ответила:

– Я Тебя понимаю. Я не знала, что сын твой от гоя, иначе бы… Всех их надобно убивать… Всех…", – сестра была в шоке от таких слов, а я впал в шок, узнав, что после сих слов женщины мигом сдружились.

Это была одна из самых дивных ночей в моей жизни. По приказу Бонапарта улицы Парижа вычищались от снега, да и – какой снег во Франции? Так, видимость…

Наша карета медленно скользила по спящему, ночному Парижу, еле слышно поскрипывали рессоры, а Элен все рассказывала и рассказывала… А когда она замолкала, мы целовались, будто безумные, и отогревали друг друга в объятиях, – зима была на дворе.

Ближе к утру Элен приказала везти нас – в дом… моей сестры – Дашки. Сестра по случаю прикупила домик в Сен-Клу, а в доме был потайной ход, коий вел прямо в комнаты Нессельродов. Моя комната выходила к потайной лестнице, а прямо напротив были двери Элен. Нам достаточно было открыть дверь, сделать пару шагов, тихонько постучать в дверь соседнюю и мы были вместе.

Элен довела меня до дверей моей комнаты и, не зная что теперь делать, в известном смущении протянула было руку для прощального поцелуя, но тут уж я взял инициативу в свои руки, а Элен – в охапку, и внес ее в мое очередное жилище. А потом крепко запер за собой дверь.

Что можно сказать о нашей жизни с Элен? До самого лета мы жили как муж и жена. Ходили лишь вместе и окружающие даже привыкли нас приглашать, как семейную пару.

Нессельрод процвел "под тенью этого счастья" и – постепенно выдвинулся на самые первые роли. Он имел обыкновение приходить к жене и канючить под дверьми о том, что ему нужно. Так продолжалось до тех пор, пока вышедшая из берегов Элен не вбегала в мою комнату с криком:

– Да сделай же ты ему! Не могу его слышать!" – и осчастливленный Нессель убирался с поживой. В иной день ему бы не удалась такая подлость, но этот хмырь приучился являться раз в месяц – именно в день, когда у Элен страшно болела голова и она была не в себе.

Потом мы при всех хихикали, шутя, что Нессель является "за месячным жалованьем", но… Так сложилось. Для публики.

Реальность же была немного иной. Лишь граф Фуше заподозрил неладное и постепенно раскрыл нашу тайну. Знаете на чем мы прокололись?

Французский жандарм заметил, что Элен слишком громко в свои "тяжелые дни" требует благ для Несселя, а потом – больно часто для дамы поминает про "месячные". Кто б мог подумать, что он обратит на это внимание?!

Но, как подлинная ищейка, "уцепившись зубами за странный душок", Фуше стал "копать" и вскоре выяснил любопытную вещь. Комнаты Элен были тоже сквозными. (Как и комнаты Нессельрода. Иначе, – как бы они попадали в парадное?)

Но если вторая дверь Несселя вела в основной коридор, вторая дверь Элен открывалась в спальню моей сестры – Доротеи. И разными, незаконными способами Фуше смог доказать, что с лета нового года, я, не задерживаясь ни минуты, проходил через спальню Элен в покои родной сестры. И – именно за это платил Нессельроду за его "Умеренность и Аккуратность", а вовсе не за прелести его благоверной.

Мало того, – Элен всегда вела себя более чем свободно и всем казалось, что у нее много любовников. С одним большим "но". Французский жандарм сперва не поверил, но потом получил несомненные доказательства того, что…

Ужасное насилие в детстве оставило страшный след в психике Элен. В постели она начинала… трястись при приближении близости. Нужно было завоевать ее фантастическое доверие, чтоб… она все же решилась. Так что реальных любовников в действительности можно пересчитать по пальцам.

В действительности же, – многочисленные "друзья" Элен предпочитали считаться ее "любовниками", чтоб только наружу не вылезло то – истинное, что всех нас связывает.

Однажды Элен спросила меня:

– Ради чего ты живешь? В чем смысл твоей жизни?!

Я, не покривив душой, отвечал:

– Я живу ради Счастья Прибалтики. Ради ее будущего, – Свободы и Независимости от любых оккупантов.

Помню, как она потемнела лицом, и с горечью прошептала:

– Ты – Счастлив. Ты – можешь бороться за свой народ и свою Родину. Твои соплеменники еще не выбрасывали тебя и твою семью на погром, с криками, – "Бей жидов! Бей это чертово семя!

А меня вот выбрасывали. И я ненавижу Австрию и… Венецию. Как они относятся к нам, так и мы – должны к ним.

Наша Родина – там, где ее нам вручил Господь Бог. В Израиле. В Земле Обетованной. Наша Задача – вернуться туда и восстановить Древний Храм.

Я не буду вдаваться в подробности, скажу лишь, что когда жандармерия добралась до сути, во Франции уже бытовала сильная, разветвленная организация моих соплеменников, взращенная энергией Элен и деньгами рижских евреев.

У Элен был Талант – Убеждения и Подбора Кадров. С ее смерти прошло пару лет… Многие примечают, что пока графиня Нессельрод подбирала людей на посты Российской Империи, не было нынешнего бардака.

И это при том, что к работе в Империи Элен относилась – "постольку поскольку". Все ее силы, Талант и энергия уходили на… международные отношения и поддержку наших диаспор по всей Европе и – даже в Америке.

Сейчас, после смерти Элен, сим занялся ее племянник. Имени его я, разумеется, не скажу – многие б многое дали за сию информацию… Пару раз я встречался с сим человеком и остался от него в совершенном восторге. Смею надеяться, – как и он – от меня. Я передал ему ряд документов Элен, познакомил с кое-какими из наших знакомых и…

Мы немного повздорили. Он обвинял меня, что я превратил нашу "Организацию" в придаток Третьего Управления. Не больше – не меньше.

Я ж отвечал, что такое дело не строится на пустом месте и "Организации" нужны – подъемные средства, проверенная структура, устоявшийся штат и все прочее. Никто не повинен в том, что у меня – такая работа. Но я не могу подбирать кадры – которых не знаю. И никто не виноват в том, что я доверяю лишь нашим. Под нашими я понимаю – наполовину немцев, желательно лютеран. Разумеется, вторая половина должна отвечать – Нормам Крови. Но первая все равно – должна быть лютеранской!

Спор наш случился при большой публике и мнения разделились. Проблема "Организации" как раз в том, что существует она на средства "лютеранских" евреев, в то время как большинство ее – евреи из "католических.

Надеюсь, не надобно объяснять, что в южных краях жидов притесняют гораздо сильнее и там больше желаний к Возвращению на Землю Обетованную. Но по причине сих притеснений, тамошние евреи не могут дать средств на сие предприятие. А "жидам северным" неохота оплачивать "очередной геморрой", который начнется, коль наши южные братья "погонят очередную волну.

Не знаю, – чем все это закончится, но сегодня мы на пороге Раскола в "Организации.

Но я отвлекся…

Как бы там ни было, – по тем, иль иным причинам Бонапарт не решился на ссору с еврейством и дело в итоге – "сплавили по течению". Я ж, по документам жандармов, стал числиться не "русским" – но "иудейским агентом" и многие "шерховатости" долгое время списывались на сие.

Лишь в 1814 году на моей личной встрече с Фуше, великий жандарм вдруг спросил:

– В Ваших отношениях с Нессельродами была какая-то… странность. Я сперва списал ее на одно, потом – на другое. Но что-то тут было не так. Я лишь не смог – поймать, – что именно.

Вокруг было много свидетелей и я не хотел раскрывать наших карт, но с другой стороны – Франция лежала в руинах, а мой настоящий напарник уже не мог второй раз внедриться в чужую страну без естественных подозрений.

Поэтому я признался:

– Вы все сделали правильно, но не дошли до последнего умозаключения. Видите ли…

Мы знали, что в посольстве во Франции работает ваш агент и поэтому… Я должен был сделать все, чтоб… Мое имя и имя моего истинного напарника (а не Чернышева – конечно) связалось в вашем сознании с чем-нибудь этаким.

Вы ж… Вам надо было лишь вспомнить, что – у моей матушки не могло быть поганых секретарей. Тем более – содомитов. Как вы думаете, – Владимир Нессельрод – и вправду предпочитает наш с вами пол – прекраснейшему?

Помню, как побледнело лицо Фуше. Помню, как перекосилось лицо Бертье (его военная контрразведка конкурировала с конторой Фуше и – тоже прошляпила)…

Мы рассчитывали на сей аспект психологии лягушатников, – человек жалкого вида и постыдного поведения не мог в их сознании быть разведчиком. Тем более – альфонс-рогоносец. Тем более содомит со славой "пассивного"…

Видите ли… Если бы вскрылось дело с Элен, мы надеялись, что французы упрутся в мою связь с родною сестрой. (Связь несомненно – преступную!) Так оно и случилось и жандармы не стали дальше "копаться в этом дерьме.

Но если б они продолжали "раскопку", мы с Несселем готовы были предоставить им доказательства "нашей с ним связи". (Благодарение Господу, на Кавказе я слыл "содомитом активным", стало быть Володе пришлось играть роль "содомита пассивного".)

Уверяю Вас, – узнав о "столь преступной любви" французы не стали бы выискивать дальше – что еще нас там связывало. По-крайней мере, – первое время. (А иначе зачем я сделал Владимиру такие милости с повышениями?! У нас должно было быть косвенное доказательство сих отношений. Но так, – чтоб никто сперва не подумал сие – Доказательством!)

В действительности ж, – вторым резидентом в Париже был все это время он – Владимир Карлович Нессельрод. "Евгей". Барон. Ныне – граф. Кадровый офицер нашей разведки.

Известнейший трюк. Толстый и тонкий. Рослый и низенький. Богатый и бедный. Барон – Истинной Крови и "поганый евгей". Дамский угодник и совсем по другой части. Повеса и карьерист. "Пьяница" и – совершеннейший трезвенник. Молчалин и – Скалозуб. Плюс – немножечко неприязни "по личному поводу". (И в то же самое время – две стороны одной и той же медали!) Якобинская жандармерия нас так и – не заподозрила…

Даже мои провал и арест не поколебали его реноме и он до дня паденья Парижа поставлял самую "горячую" информацию из "самого логова"!

Вот за это и уважают нашу разведку…

Кстати, что самое удивительное – сперва не планировались какие-то особые "шашни" с евреями. Это получилось как-то само собой – спасибо Элен и матушкину чутью на нее.

Уже в ходе всей операции выяснились Таланты "мадам Нессельрод" и матушка в разговоре с всесильным Спренгтпортеном посоветовала:

– Доверимся Господу. Там все – свои. Все – Богом Избранные. Дед мой называл такие аферы "созидательным бардаком", а он знал в этом толк!

Пусть ребятки почудят, побольше привлекут к себе вниманье жандармов. Может быть, – это как раз то, чего от нас и не ждут. Доверимся Воле Божией…

И нам разрешили "чудить" – во все тяжкие!

Мне было тогда двадцать пять. Доротее всего – двадцать два. Элен двадцать три. Несселю – двадцать…

Стыдно хвалиться, но согласно докладу "Интеллидженс Сервис" мы вчетвером были названы "самой опасной, самой удачливой и самой высокопоставленной командой разведчиков Нового времени". Все наши похождения подробно описаны в учебниках для будущих английских шпиков и…

Вы не поверите, – всех нас четверых приглашали прочесть курс лекций для их воспитанников. Как ни странно, – согласилась моя сестра – Доротея. Вообразите же ее удивление, когда она увидала толпу ребят за столами – все в черных масках!

Она сразу обиделась и сказала, что не станет ничего рассказывать на таком маскараде и кто-то из идиотов приказал было воспитанникам снять эти маски. Не успел приказ вступить в силу, как один из бывалых агентов "Интеллидженс Сервис" выскочил перед Дашкой и закрыл ей обзор с диким криком:

– Вы с ума посходили! У нее – уникальная память на лица!

Так и закончилась сия лекция. Уважают нашу семью на чертовом Альбионе. Ой, – уважают. (Сестра моя, кстати успела немногих запомнить и по возвращеньи на Родину с ее слов были нарисованы портреты возможных противников. Лет через десять мы троих взяли…)

По пятницам в нашем доме собиралась еврейская молодежь и Элен вела проповеди об особом Предназначении и Возврате на Землю Обетованную – к языку, культуре и нашим традициям.

Я уже доложил, что все это развивалось, как огромная импровизация, так что мы вчетвером знать ничего не знали о древних евреях и с чем их едят. Поэтому я принял участие в работе Натуральной Школы именно по вопросам культуры и лучшие умы якобинцев объясняли мне все про древних семитов, арамейских пастухов и тысячи подробностей из жизни обществ Востока. Да таких, какие мы и представить себе не могли! Так что, – как речь заходит о том, что я якобы создал современную теорию древнееврейских культуры и быта, – ради Бога, не верьте! Это все – Гумбольдт и прочие якобинцы. Мне чужих лавров не надо.

Молодые люди не любили слушать сих скучных материй и наши вечера были просто поводами для них пообщаться, да поухаживать друг за дружкой. В нашем кругу запретились азартные игры, а предпочтение отдавалось танцам, песням, да общим играм – типа "фантов". Особую популярность приняла игра в "анекдоты.

Когда наши гости, наплясавшись вовсю, собирались к камину передохнуть, да перевести дух – каждый писал на бумажке тему "для анекдота", а потом все по очереди вытягивали бумажки и придумывали обществу занимательную историю, случившуюся якобы с ними, или кем-нибудь из знаменитых людей настоящего, или – прошлого времени. Желательно в духе "Декамерона". Да и награда вручалась… на манер сего произведения.

После первых трех-четырех месяцев выяснилось, что я неизменно выхожу победителем в состязании. С той поры любой вечер кончался тем, что я рассказывал мой анекдот вне конкурса.

С той поры много воды утекло и я, конечно, забыл все те глупые шутки, но в своем завещании Элен оставила мне бумаги и безделушки. Оказалось, что все эти годы Элен вела дневник, в который записывала всякую всячину. Среди сих безделиц оказались и все мои тогдашние анекдоты. (Я привожу иные из них в конце каждой части сих мемуаров.)

Возвращаясь к Гумбольдту, не могу не вспомнить забавной истории с фонетикой и мелодикой русской речи.

Изучая культурные особенности разных стран, Гумбольдт обратил внимание на весьма любопытный факт русской культуры.

Оказывается, русская народная речь, имея несомненно славянскую морфологию языка и орфографию, характеризуется тюркской тоникой и мелодикой. Это подтверждается тем, что в отличие от прочих славянских культур, Россия практически не знает ни струнных, ни смычковых, ни даже духовых инструментов, но тяготеет к степняцкому голосовому пению.

Я весьма поразился сим наблюдением, ибо всегда считал гусли, свирель, да балалайку типично русскими народными инструментами. Вообразите ж мой шок, когда Гумбольдт предоставил результаты русской же переписи, согласно коей балалайка, дудочка и свирель наблюдались переписчиками лишь в западных областях Российской Империи, то есть на землях полвека назад бывших Польшей. Гуслей не нашли просто – нигде!

В то ж самое время переписчики отмечали, что русский народ поет охотно и часто, но все это – вокализ.

Что же касается татарской тоники русского языка, она во всю мощь проявляется в словах с упрощениями, – типа "комбат" (сравните – "башмак"). Такого явления не знают ни польский, ни чешский, ни сербские языки. Сего не встретишь даже на Украине. Отсюда Гумбольдт сделал довольно неожиданный вывод о необычайной религиозности русского народа.

Ибо во всех иных языках морфология с орфографией подчиняется тонике и мелодике, но не наоборот. В случае же с Россией Гумбольдт утверждал, что "Россия начинается там, где существует ортодоксальная (по-нашему православная) Церковь". Ибо именно Русская Церковь оказалась носителем славянской письменности и грамматики, в то время как обыденный, или вульгарный язык стремился к "татарщине". (Отсюда идет знаменитая максима: "Поскреби русского и найдете татарина". Редко кто помнит, что сие реакция Бонапарта на сей доклад Гумбольдта.)

В споре "обыденности" и Церкви победила Русская Церковь, но татарская суть языка никуда не ушла, обратившись в нехарактерную для славян мелодику ударной речи и голосовое пение. Тут Гумбольдт перебрасывал мостик к немецкой культуре, изучая феномен голосового пения Средней и Нижней Германии. (Все окрестные народы предпочитают пользоваться струнными, или смычковыми инструментами.) Причина же сего феномена, по мнению Гумбольдта, крылась в "культурном шраме гуннского варварства", затронувшего прежде всего – эти земли.

Эта работа Гумбольдта вызвала известное исступление немецких умов. Особенно в Австрии, где великого мыслителя тут же заподозрили во всех смертных грехах и "якобинских проделках", ибо "германская нация не может иметь родителем немытого дикаря" (sic!)!

А теперь, – представьте себе, что прошло десять лет и я, читая очередное прошение адмирала Шишкова по усилению "русскости" нашей армии, наталкиваюсь на предложение "обязать старших офицеров играть на балалайках и гуслях для приобщенья солдат к великой русской культуре"!

Я, извините, кавалерист. Навроде древнего монгола, или татарина не могу дернуть струну, не порвав ее, ибо руки мои сбиты поводьями, да саблей. И мне предлагают взять балалайку!

Сердце мое не выдержало и я написал открытый ответ бравому адмиралу, в коем интересовался – где это он видал села хоть с одной балалайкой?! Ах, в Царстве Польском? А при чем здесь "русская культура"? Гумбольдта надо читать, друг мой!

Послание мое стало камнем, брошенным в улей. Появилось письмо за подписями всех тогдашних русских писателей, начиная с Карамзина, в коем меня ругали за "оскорбление лучших чувств народа намеками на его татарство". Тут уж и я обиделся, особо на Карамзина (уж кто б… – посмотри на свою фамилию, дружок!).

Обиделся и объявил премию в двадцать тысяч рублей за изобретение духового инструмента, позволявшего одновременное голосовое пение.

За премией пришел некий немец, принесший мне "гармонию", – по-моему нет нужды объяснять, что это было такое. Я заплатил ему за такой подарок пятьдесят тысяч рублей, купил патент и просто всячески осчастливил.

Теперь встал вопрос, – что нам с ней делать? Я впервые показал эту штуку моим Братьям по Ложе "Amis Reunis". Все мы сразу же загорелись и решились написать хорошую песню специально для этого инструмента. Примеров у нас не было, ибо культура не знает предтеч для гармошки, и наш выбор пал на поволжскую версию "Wacht am Rein" со словами "Volga, Volga – Vater Volga. Volga, Volga – Deutsche Fluss.