Текст книги "Призвание варяга (von Benckendorff)"

Автор книги: Александр Башкуев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 57 (всего у книги 64 страниц)

Прежний Царь это все прекраснейше понимал. Ему нужна была Власть неважно какая. Поэтому он и поддержал мою партию.

На престол же взошел "неважно кто". Человек – Никто. Нищий, безмозглый, неумелый бастард не имеющий никакой опоры ни в Правительстве, ни в Церкви, ни – в Армии. Идеальная фигура для "переходного периода" от Абсолютной Монархии к Конституции.

Первое время он и вел себя как "Никто". Этакая вешалка для мундира и царской Короны. Но затем нашлись люди…

Нессельрод был… Я по сей день – не могу понять, зачем он все это затеял. Он стал бегать вокруг Царя, нашептывать ему на ухо, и сей манекен, этакий "голем Франкенштейна" стал потихоньку проявлять "монаршую Волю". Так как он не знал, и не понимал ничего – Воля сия в сущности была "Волею Нессельрода". И жиду – вроде бы все удалось.

За вычетом одного. Он сам не знал, какой ящик Пандоры он открывает. Ибо через какое-то время Несселя оттеснили от трона Адлерберг и Клейнмихель. Ребята "без тени ума и сомнения на породистой морде". Первое, что они сделали, – заявили Его Величеству, что "Нессельрод – жид и надобно его держать, как – жида, – советчиком, но ни в коем случае – не товарищем!" И – понеслось…

Внезапно для всех выяснилось, что единственною преградой для идиота на троне остаюсь я и мои егеря, да жандармы. Вдруг все увидели, что человек, не бывший дня в армии, получает (извините меня за подробность!) сексуальное удовольствие при виде повешений…

О Франкенштейне и Шелли речь позже, но многие зашептались, что – сие неспроста. Бездушный, безмозглый, безденежный голем взбунтовался против собственного же Создателя.

Именно в сие время и возникла История с Пушкиным. Дело не в том, что Пушкин "стерпел". Пришел день, когда он сказал девице:

– Моя жена спит с Царем. За это Царь дозволяет мне спать с тем, с кем мне хочется. Пойдешь ли ты против Воли Его?!

Девица не решилась. Через год "дон-жуанский" список негодника вышел за рамки всякого воображения. И мы осознали, – хотим мы того, или – нет, – все это на обыденном уровне – на руку Николаю с Адлербергами, да Клейнмихелями.

Мы стали пытаться выслать Пушкина из столиц. Государь (по наущению хитрого Несселя) принялся его возвращать. С его точки зрения сие оказался "хитрый политический шаг.

Но… Пушкин был внуком "палача" и "ночного горшка". Близость с ним значила всякую потерю Чести для женщины. А отказать они не могли (верней не пытались, – поклонение Барину у русских в Крови!).

Вообразите же ситуацию, – мерзкий черномазенький коротышка вяжется к любой Честной женщине, а та даже не может его отогнать, ибо жена черномазенького спит с Царем, а стало быть…

В Европе из того факта, что с его женой спит Король, ничего бы не вытекло. В России – наоборот. И вышло так, что уничтожение Пушкина стало делом первоочередным и, увы, – политическим.

В нашей касте и без того довольно признаков разложения, чтоб… Еще этакое.

Я часто беседовал о том с моим сыном. Он неверно понял меня.

Однажды, "чтоб привесть Пушкина в чувство", сей повеса написал на него мерзкий пасквиль. Карикатуру с подписью – "Рогоносец Его Величества". Пушкин, правда, не слишком хорошо зная французский язык, перевел ее "Король Рогоносцев.

Как бы там ни было – возник скандал. Все кругом стали показывать на старшего сына Пушкиных чуть ли не пальцами и рифмоплету пришлось завести разговор про дуэль.

Сын мой – боевой офицер. По роду службы и опыту он обязан – просто обязан убивать штатских противников. Но сие нанесло б чудовищный удар его Чести! Ведь для армейского офицера убить шпака, – все равно что – отнять денежку у юродивого…

В нашем обществе – офицер настолько выше любого из штатских, что простейшая дуэль с ними – огромное испытание.

В сиих обстоятельствах сын мой, решившись на дуэль с Уклонистом от Армии, рисковал своей Честью. Надо было сделать все так, чтоб победа не оставила ни малейших сомнений – ни в моральном, ни нравственном превосходстве его.

Многие говорили мне: "Не дозволяйте вы этого! Дуэль с потомком Палача да Ночного Горшка не прибавит ничего вашему отпрыску, а отнять может многое. Сошлите черномазого за тридевять земель. Отмените все. Сие в вашей Власти!"

Я понимал это. Я понимал также и то, что ежели Пушкин каким-либо образом выживет, – сие может стоить сыну моему карьеры и Чести. Еще я знал, что Пушкин – Гений и его нельзя убивать! И, наконец, я догадывался, что все мои противники политические сейчас потирают ладошки, да хихикают в кулачок!

Еще бы, – на дуэли должны сойтись мой сын и мой протеже, – коему я предоставил Печатный Станок всей Империи. И ежели я отменю дуэль, скажут: "Испугался за сына!", да "Пощадил Сутенера и Труса!" И то, и другое в казарме – грех непростительный.

Случилась дуэль. Мой сын приехал ко мне и радостно крикнул:

– Я сделал все так же, как ты – в твоей молодости! Я отстрелил этому негру все его срамное хозяйство! Больше не будет он пакостить с белыми женщинами!

Небо обрушилось на меня. Да, – сей способ досадить штатскому с восторгом будет воспринят во всем высшем обществе. Особенно – идея о том, что "негр больше не тронет ни одной белой женщины"! Сын мой после этого станет – чудовищно популярен в известных кругах…

Беда только в том… Я – еврей. Разговоры о том, что надобно "кастрировать черных" в далекой Америке давно переплелись в голове моей с призывами "оскопить всех жидов" в гораздо более близких нам Австрии с Пруссией…

Я привык бороться с такими людьми. Я не привык подавать им руки. И вот теперь один из них – и в поступках и помыслах, – мой единственный сын…

Я сидел за столом в кабинете моем на Фонтанке, а он стоял предо мной и ждал от меня отеческой похвалы. Я поднял колокольчик и позвонил. Кто-то из секретарей, зная в чем дело, сразу подал мне бумагу о состоянии Пушкина. Там было сказало: "Травматическая кастрация пулей. Частичная эмаскуляция. Неукротимое кровотечение из паховой вены. Скорее всего, – рана смертельная.

В кабинет вошли мои адъютанты и кто-то из секретарей. Я, не слыша голоса своего, прохрипел:

– Повтори-ка еще раз – все что ты мне доложил… Я тебя плохо слышал… Сынок…

Сияя, как начищенный самовар, сын мой слово в слово повторил свой доклад и… стал потихоньку сникать под изумленными и немного брезгливыми взглядами моих близких.

Я – еврей. И все мои адъютанты с секретарями тоже несут в жилах хоть каплю Избранной Крови. Им не пришлось объяснять – что не так. Они сами видели – какую гадину я в отеческой слепоте выкормил на своей же груди…

Мир стал качаться и ползти неизвестно куда, когда я тихо сказал:

– Завтра же тебе выпишут паспорт и все бумаги для выезда. Тебе и твоему названному отцу. О деньгах – не думай. Сколько надо – столько и дам. А сейчас – выйди, пожалуйста, мне надобно посоветоваться – со всеми нашими…

Когда дверь за моим сыном закрылась, что-то страшное сдавило мне грудь… Я, срывая крючки моей формы, попытался облегчить себе вздох, и услыхал мой же голос – будто со стороны:

– Сбылось Проклятие! У любого из нас – Единственный сын и ему суждено разбить наше сердце! Наследником же фон Шеллинга будет внук его дочери, но ему никогда не суждено его видеть! Так сказано в Книге Судеб… Господи, за что ты наказал меня таким сыном?!

Мир обратился в стремительно вращающийся калейдоскоп, а потом взорвался яркими искрами. Я рухнул на руки моих адъютантов и даже не знаю, – какой из всего этого вышел шум…

Когда я вернулся в сознание, у меня сильно болела грудь. Мой личный врач Саша Боткин разрезал ее скальпелем и рукой массировал мое сердце иначе она не желало работать. Я спросил:

– Где он? – и все поняли и жена моя просто ответила:

– Скорее всего, он уже, наверно, во Франции.

Я молча кивнул и больше ни разу ни у кого не спрашивал о том, кого знаю – моим единственным отпрыском…

Но о нем, мне, конечно, рассказывали, – то сестра, живущая ныне во Франции, то Элен, воспитывавшая его первые годы и по сей день зовущая Карла – "беспутным мальчишкой"…

Я все время шлю ему деньги и часто беспокоюсь о нем (ибо это – мой единственный сын!), но… Я – еврей и в тот страшный день я видел его глаза, я слышал даже не то, – что он сказал, – но как он это сказал! А вот этого я ему простить не могу.

А за саму дуэль с Пушкиным – я его не виню. Он все сделал правильно. Гении не смеют быть Рогоносцами. Особенно – по своей собственной Воле!

Здесь, наверное, вы спросите, – как же так? Почему вы зовете юного Геккерна своим единственным сыном?

А Наследник? "Дыма нет без Огня" – откуда же столько слухов о Вас с Государыней?!

Началось все в дни сватовства Nicola. Разумеется, и речи не было в том, что моя тетушка вдруг откажет ему в руке своей дочери. Пруссия понесла слишком много потерь в Великой Войне для того.

С иной стороны, известные всему миру несчастья Романовых могли дать повод для тетушки объявить любимую дочь "неспособной к исполнению брачных обязанностей.

А так как все понимали, что с политической точки зрения Пруссия принуждена к браку сему, такой оборот уничтожил бы репутацию Его Высочества совершенно, и нам пришлось бы искать ему партию в каком-нибудь Люксембурге, если не в Африке.

Посему, пожелание моей тетушки о предварительной тайной встрече возможных жениха и невесты было с пониманием встречено при дворе. Местом сватовства был избран не официальный Берлин, но тихий, провинциальный Кенигсберг. Сие – родовое гнездо Гогенцоллернов и именно Кенигсберг стал первой столицей, посещенной Петром во время первого в новейшей истории "Путешествия русских в Европу". Там было положено начало и первому альянсу в истории отношений стран, тогда как Берлину, увы, к великому сожалению, чаще доводилось видеть нечто обратное…

Государь и мы, личная охрана его, были, в целях конспирации, наряжены в форму моих егерей. Это объясняло наше появление в Кенигсберге. В пору повсеместного братания "ливонцев" с прочими немцами, егеря исполняли конвойные функции для перевоза грузов через границу. Граница при этом пересекалась по сто раз на дню, – на нашей стороне все товары были дешевле, а у них почти начисто отсутствовали женихи, так что прусская сторона даже приветствовала появление Ливских Жеребцов в Местных Конюшнях. (Люди мои не славяне и любители расовой чистоты могли сладко спать – под довольное ржанье прусских кобыл!)

И вот, – третий день мы пьем пиво в кенигсбергских пивных. Наследник уединился с одной из моих немецких кузин в номерах нашей гостиницы. Тут к нам вбегает этакий ангелок и дает мне записку о том, что "берлинские белошвейки прибыли в город и готовы станцевать тур мазурки с русскими офицерами.

Я бросился к Государю. Меня выругали из-за двери, потом кузина Вилли открыла мне дверь, и у меня возникло ощущение, что я прервал их на самом занимательном месте. Я передал Вилли, что Его Высочество надобно срочно одеть, умыть и привести в божий вид. Или меня назавтра разжалуют в рядовые, а ее – пошлют мыть портомойни. Я же побегу к невесте и постараюсь протянуть время.

По дороге в указанный дом я все никак не мог выдумать, как мне выкрутиться из сего положения. Рассказать истину было немыслимо, а нести бред сивой кобылы – смешно. Я подозревал, что наша встреча с красавицей Вилли была не столь уж случайна. Мою тетушку необычайно заботили наклонности кузена, – в Европе все друг другу уши слюнявили грязными слухами – об импотенции одного старшего брата Наследника, да – содомском счастье второго.

Тетушка неоднократно давала понять, что ежели Его Высочество обратится к "ее кровиночке" с "гнусными, противоестественными предложениями", она не только устроит скандал, но и разорвет всякие отношения меж нашими странами, чего бы ей это ни стоило. Ибо она – "прежде всего Мать, а Право Матери Свято!

Я, разумеется, убеждал ее, что с Николаем, в отличие от его "братиков", в сием отношении – все в порядке. Тетушка в ответных письмах благодарила меня, но я нисколько не осуждаю ее, коль она не доверилась другу и кузену заинтересованной стороны. Так что… появление Вилли сразу навело меня на мысли о том, что тетушка решила получить верные сведения из первых рук.

Тем более что Вилли – моя родственница, а с тетушкой ее родство косвенное. Боюсь, тетушка не моргнула б и глазом, ежли б выяснилось, что русский принц и впрямь охоч до "гнусных, противоестественных предложений". Теткино попечение о судьбе юных девиц распространялось лишь на ее кровных родственниц.

Но и задерживаться я не смел, – принцесса – моя троюродная сестра! Добавьте к сему известную подлость придворных нравов: разумеется, принцессе представили портрет ее будущего жениха, но нет в мире вещи лживее и продажнее кисти придворного художника, да перышка борзописца. Я знаю, о чем говорю, ибо сам покупал сиих проститутов оптом и в розницу и, смею сказать – за грошовые деньги!

Эти мерзавцы способны написать кого угодно вылитым Аполлоном, а на поверку выходит, что вместо антического героя вас выдают за кривоногого, горбатого карлу с гнойным лицом и зловонием изо рта. И ежели карла может "делать Наследников", вам вольно закатывать любые истерики, вешаться, бросаться из окна – бесполезно: из петли вас вынут, от камней под окном отскребут, подмоют, надушат и в постель поместят. И даже подержат, ежели у урода силенок не хватит. Это называется – "Большая Политика.

Вот на минуту представьте себе, что вы сидите в чужом городе с горсткой фрейлин и ждете, когда раскроется дверь и появится суженый. И неважно кто он: красавец, или урод; умница, или полный болван, – вам придется принять и любить его. Если не как любимого, так хоть – как отца ваших детей. Любою ценой, или назавтра русские казаки разобьют свои бивуаки посреди дворца ваших родителей.

Я не сгущаю. Именно в таком тоне и разговаривала с кузиной милая тетушка. (А кузина рыдала и плакала, – несмотря ни на что – она мечтала замуж за другого. Женатого.)

Так что моим первым долгом было прибыть к принцессе и рассеять все ее опасения. Мой друг и впрямь был высок, без малейших изъянов, не имел "гнусных" наклонностей и был истинным "Жеребцом.

А что еще нужно для семейного Счастья?!

В раздумьях сиих я и вошел в указанный дом. Там меня провели в светлую, большую гостиную, где сидели шесть ангелоподобных созданий в самых простых, бюргерских платьях. Милые фроляйн и впрямь вышивали и тихонько пересмеивались меж собой.

Я, к моему большому стыду, не узнал никого (хоть за два года до этого и видался с принцессой – она была тогда нелепым голенастым подростком с напуганным, дрожащим лицом, – бросилась от меня стрелой, стоило мне отдать ей документы о следствиях на ее палачей) и небрежно бросил, оглядываясь:

– Привет, крошки, могу ли я видеть Ее Высочество?

Одна из девиц медленно сложила милую вышивку и встала со своего табурета. Я думал, что она хочет проводить меня к повелительнице и поклонился, а она – легчайшее, бестелесное создание вдруг обвила мою шею руками и поцеловала меня прямо в губы.

В первый миг я решил, что попал в какую-то каверзу, и сказал:

– Ты мне нравишься, крошка", – затем поднял голову, чтоб спросить, где же все-таки…

Я увидал раскрытые рты и побелелые лица всех прочих девушек, и от осознания правды у меня побежал холодный ручеек по спине. Что бы вы сделали в такой ситуации? Продолжили целоваться с вашей будущей Государыней, или стали бы отдирать ее от себя?!

А она удивленно посмотрела на меня, взмахнула ресницами и, в прямом смысле подтягиваясь на мне вверх, обиженно прошептала:

– Я тебе… что… не нравлюсь?

Я был в состоянии такого умопомрачения, что промямлил:

– Я восхищен, я… боготворю Вас.

Тогда она запрокинула голову назад и подставила мне свои губы. Я увидал ее тонкие черты лица, розовую почти просвечивающую на свет кожу, ее серо-голубые глаза, так похожие на воды моей милой Балтики, вьющиеся светлые локоны… Каюсь, я поднял ее на руки и поцеловал. От нее пахло свежим жасмином…

Я не знаю, как это все называется. В семье нашей сие списывают на "Проклятие Шеллингов". Говорят, что основатель нашей Династии – Рейнике-Лис в действительности был сыном женщины и Вечного Лиса, существование коего подтверждается в мифах Азии.

Рейнике якобы – Оборотень и передал всем потомкам своим качества удивительные… В том числе – неподвластное прочим Лисье Чутье и вытекающее из него Чувство Крови. Считают, – мы подсознательно чуем в окружающих Кровь древнего Оборотня и… Не нами придумано, что волк живет только с волчицею, а медведь с медведицею. "Лиса" же всегда тянет с его подруге – "лисе.

Поэтому-то все фон Шеллинги и выходят замуж, да женятся исключительно внутри нашей семьи, да – становятся друг другу любовниками. А так как мальчиков в нашей семье почти нет – женщины дома фон Шеллинг живут с немногими мужчинами нашего дома на манер гарема или – лисьей стаи. Один "лис", много "лисанек". Других объяснений у меня этому нет.

Я знал, что не смею ни прикасаться, ни трогать мою будущую Государыню – ибо сказано, – "до первого прикосновения Древнее Проклятие не имеет сил"… Но… Через много лет Государыня Александра Федоровна (урожденная принцесса Шарлотта) скажет мне:

– Ты все забыл… А я помню, как ты поднял тогда – на берегу Немана плачущего ребенка. Ты, конечно же, – не любитель маленьких девочек, но Древнее Проклятие с того дня обрушилось на меня. Я, кроме тебя, и думать ни о ком не могла!

Она скажет мне сие через пару лет, – после рождения ее первенцев, а пока… Я обнимал, целовал кузину и мир рушился вокруг нас. Я сделал все, чтоб мой кузен женился на кузине Шарлотте. Я знал, что в сей миг рушатся все политические построения и… Нас тянет в такой политический водоворот, что – черт знает, чем он закончится!

Я знал сие и… продолжал сей самоубийственный поцелуй. Есть вещи, кои поважней Карьеры, Политики, да Империй. К примеру, – странное и таинственное Проклятие, кое принесло мне так много Счастья… С моей кузиной – женой. С родною Сестрой. И так далее…

Когда мы выпустили друг друга, Шарлотта плакала. Она стала бить меня кулачком в грудь, будто выталкивая из себя:

– Как ты мог?! Почему ты не дождался меня? Мы были друг другу обещаны! Почему ты нарушил все Обещания?!

Я выросла! Я каждый день мерила свой рост у двери, я была на специальной диете, чтоб быстрей вырасти – почему ты не дождался меня?! Как ты мог?!

Я не знал, что ответить. Я не знал, – кто предо мной: просто "дозревшая" девочка, иль – потомственная девица фон Шеллинг. Потом я решился и заговорил с ней, как с взрослой:

– Прости… Я думал, что тебе объяснили. Я переписывался на сей счет с твоей матушкой и она, по долгому размышлению, освободила меня от сей Клятвы.

Я – Наследник Латвийского Герцогства. Оно, конечно, в России не признано, но в него верят все мои подданные. Лютеранские подданные. Я Глава партии, выступающей за отделение и провозглашение Независимости от Империи всех моих лютеранских земель – Латвии, Эстонии и Финляндии.

Теперь вообрази-ка себе, что я взял в жены тебя – старшую дочь и, возможно, Наследницу – Пруссии.

Со дня нашей свадьбы все начнут подстрекать русских, чтоб они вторглись в Прибалтику. Если учесть, что весь мой народ спит и видит отделение от Империи, война начнется сразу и быстро. И без прусской помощи нас растопчут!

Принцесса вцепилась в меня. По ее глазам я понял, что девушка выросла не только телесно, но и – умом. Она крикнула:

– Почему без помощи Пруссии?! Моя матушка выставит для меня… Для нас…

– Ни солдата. Ни пфеннига. Видишь ли… Я – еврей.

Можно долго ругать вашего Фридриха, но своими указами против нас он только лишь радовал простой люд! Это простые немцы требовали у короля "выжить жидов", самому же ему сие было – без надобности. Поверь мне, – у него возникли огромные проблемы с финансами, но он не пошел против подданных…

Глас Народа – Глас Божий. И сей Глас единожды вынудил самого Железного Фрица действовать во вред себе и всей Пруссии. Мать твоя тоже не пойдет поперек…

Мы долго обсуждали сие с твоей матушкой и решили, что для всех нас (а в особенности – твоей Пруссии и моей "лютеранской земли") будет лучше, ежели мы с тобой – никогда не поженимся…

Мне было жаль бедную девочку. У нее был такой взгляд, – будто земля ушла у нее из-под ног. Она читала романы (в основном – исторические) и в них все понятно и просто. Вот – герой, а вот это – злодеи и в конце все получат то, что заслуживают.

То, что вот она – Наследница Прусского трона не может выйти замуж за равного Принца из-за причин политических, за всю жизнь ни разу не приходило ей в голову. Девушка побледнела, медленно выпустила меня, а потом, с каким-то отчаянием, не смотря мне в глаза, тихонько промямлила:

– Мы могли бы… Если бы ты получил у жены законный развод, мы бы могли с тобой жить, как частные лица… Мы уехали бы куда-нибудь в Парагвай, иль – Боливию и жили бы долго и счастливо. Я бы нарожала тебе кучу…

– Нет. Не кучу. На мне – "Проклятье фон Шеллингов". Ты же – здоровая женщина. У нас с тобой не может быть много детей. Скорее всего, – у нас с тобой вообще никогда не будет ни одного ребенка!

Мне показалось, что кузину как будто ударило. Она пошатнулась, втянула голову в плечики. Она закрыла глаза, она что-то хотела сказать, но голос предал ее. Принцесса только лишь разводила руки в разные стороны и…

Потом она вдруг опомнилась. Вокруг были фрейлины и "не пристало девице фон Гогенцоллерн показывать рабам свою слабость!

Это было, – как будто женщина затягивает шнуровку на лифе. Сперва чуть-чуть, затем пошло и пошло…

Кузина выпрямилась, до крови закусила губу, откуда-то достала микроскопически малый платок, кончиком его промакнула глаза, пошла к высокому большому окну и замерла у него, точно статуя.

Не знаю, сколько она там простояла. Затем она обернулась ко мне, и все слезы, приметы отчаяния совершенно изгладились с ее чела. Тихим и чуть безразличным голосом она сухо осведомилась:

– Я не понимаю одну только вещь. Моя мать – урожденная Шеллинг. Почему у нее нет "Проклятия"? Ты знаешь – ты умный, – объясни мне. Мне сие очень важно!

– При браке здорового человека с человеком с "Проклятием" у них может быть здоровый ребенок. Иль – ребенок с "Проклятием". При одном лишь условии. Для женщины это должна быть – самая первая из беременностей. Самая первая беременность приносит ребеночка. Долго объяснять – почему.

Твоя мать – единственная дочь у твоих деда с бабкой. Дед был здоров, а бабка – с Проклятием. Проклятие же – вещь относительная, – будь людей подобного сорта больше так называемых "здоровых" людей, – "проклятыми" считали бы тех, кто нынче "здоров"…

Король Фридрих боялся влияния "новой родни" на своего племянника. Поэтому он и выбрал именно твою мать – у нее не было ни сестер, ни братьев, кои могли б повлиять на вашу политику.

Так что… В известной степени, – твоя мать – Королева благодаря Родовому Проклятию!

Принцесса опять отвернулась к окну. Алые пятна на щеках ее горели сильнее и ярче, как будто бы девушка вышла на сильный мороз. Может быть мысли передаются на расстоянии, а может быть и впрямь в доме фон Шеллингов бытует гипноз с телепатией, но я вдруг осознал – о чем она думает, и сам покраснел от… Ну, вы понимаете.

Когда она повернулась опять, взгляд ее был прям и… пожалуй, что откровенен. Она подошла ко мне, прижалась щекой к моим медалям и прусскому ордену и еле слышно произнесла:

– Какая у тебя должность в свите моего жениха?

– Я – его личный Телохранитель и Начальник Охраны.

– А кто будет охранять… после свадьбы меня?

– Я же. Я буду числиться Вашим Телохранителем и Начальником и Вашей Охраны…

Принцесса покойно вздохнула и с облегчением произнесла:

– Вот и решилось все… Я Тебе была пред Богом Обещана, а Ты – Давал Слово мне… Сие – Перст Божий.

Я хотел возразить, но Шарлотта пальцем закрыла мне рот, а потом по-сестрински поцеловала меня. Тут за моей спиной хлопнула дверь, и раздался знакомый мне голос:

– А вот и я!

Я бережно опустил мою будущую Государыню на пол, обернулся и увидал Его Высочество. В руках мой друг держал огромную груду цветов, и первое время он не мог разглядеть, что происходит посреди комнаты. Когда же он осознал то, что видел, цветы медленно рассыпались по всему полу, принц сперва мертвенно побледнел, затем сразу побагровел и схватился рукой за воротничок, как будто бы тот придушил его. Потом он провел рукой по лицу, будто отгоняя какое-то наваждение, и прохрипел:

– М-м-да…

Я щелкнул каблуками, поклонился моей будущей Государыне и торжественно произнес:

– Ваше Высочество – мой кузен", – а затем обернулся к моему будущему Государю и добавил, – "Ваше Высочество – моя кузина", – после чего закрыл глаза и мысленно простился с жизнью.

Не знаю, какие бы громы и молнии прогремели над моей головой, если бы не Ее Высочество. Думаю, я бы не смог так быстро оправиться от чего-то подобного. А она вместо того, чтобы объясняться, или оправдываться, кошкой бросилась к Его Высочеству, шумно втянула воздух носом, и прошипела:

– Да Вы пьяны, сударь! Да как Вы смели?!" – и с сиими словами пулей вылетела из гостиной, пнув по пути несчастный букет.

Вы не поверите, – мы добрых два часа сидели с кузеном под ее дверью и на два голоса уверяли, что мой друг – трезв, как стеклышко, а мимо нас, как разъяренные фурии, носились ее фрейлины.

За эти-то два часа и выяснилась причина смешного недоразумения: у прусской принцессы был только маленький медальон с изображением Великого Князя. Но никто не сказал ей, что мы с Государем – кузены и потому схожи по облику.

Она знала о высоченном росте Его Высочества и его статях. Но откуда ей было знать, что из всех друзей Высочества один я – выше него и крепче в телосложении.

Ей сказали, что жених будет в форме егерского капитана, но откуда ей знать, что уже в дороге Высочество осознал свое полное неведение армейской рутины. Глупо бы мы смотрелись, если б я, как "поручик", советовал "капитану" – что тому делать! Поэтому-то принц сам пожелал, чтобы я тоже сменил свой мундир на капитанский, после чего отличить меня от него мог только тот, кто видел вживе обоих.

Так что весь инцидент благополучно разрешился к всеобщему смеху. Был, правда, один момент…

Впрочем, мы с Государыней поклялись перед Государем всеми мыслимыми и немыслимыми клятвами, что он стал свидетелем невинного сестринского поцелуя в щечку, а если ему что и привиделось, так… Бахус – могучий бог.

Впрочем, Государь в той же степени, как и мы, желал быть убежденным в том, что ему говорили. Принцесса была воплощенная Грация, а кроме того без сего брака он не имел ни малейшего шанса на русский трон!

Юные ж фрейлины быстро смекнули, с какой стороны намазан маслом их бутерброд, и помогали нам, как могли. Я присмотрел за тем, чтобы в известное время они нашли хорошую партию, а Государыня позаботилась об их приданом.

Прошло двадцать лет. Брак Государя и Государыни никогда не был счастлив. Николай не скрывал, что женился из-за чудовищного приданого прусской принцессы, а жена досталась ему…

После 1837 года он часто говорил всем:

– Знаете, – жена моя мне досталась не девочкой! И кто бы вы думали был у ней "первым"? Мой кузен, Бенкендорф! Я сего так не оставил, – в первую ж ночь спросил у нее: с кем она хороводилась? Так сия шлюшка не желала мне отвечать! Мы повздорили, на шум пришел ее хахаль, коий и признался во всем…

Вообразите, я женился на "порченой"! Так эта дрянь вместо того, чтоб передо мной извиниться, бросилась в ноги кузену, обхватила их и стала плести какую-то чушь!

Мол, наговаривает он на себя! Нашла дурака! А чего ж мать-то его выдала за ней такое приданое?! Ясно, что эта жидовка решила протащить своего внука на Царство, – вот и заплатила за этот Брак!

Так сей наглец обнажил шпагу и сказал мне, – "Ежели тебя что – не устраивает, я дам тебе сатисфакцию. Я переспал с невестой твоей – убей же меня за сие!" Что мне было делать? Я сказал ему, что он не Царского Роду, чтоб мне с ним биться. И вообще – жиды не смеют требовать сатисфакций…

Так и живем, – он спит с ней, а она рожает от меня цесаревичей. От него-то она могла родить только лишь одного – самого первого. Но вроде бы… Уезжал он, когда мы с ней зачали Сашку… А впрочем – черт его знает…

Так заговорил теперь Наш Государь. В молодости же все свое свободное время (а у него было много свободного времени, ибо мы с Государыней освободили его от почти всех важных дел) он проводил на парадах с маневрами, да под юбками многочисленных фрейлин. И так уж все вышло, что его собственная жена всегда поощряла его и ссужала необходимыми деньгами на подвиги.

Государыня жила затворницей и любящей матерью. Она ни на шаг не отходила от "своих милых крошек" и не желала выходить в Свет. Кроме детей дела внешней политики больше всего занимали ее и на сем она очень сошлась с Нессельродами, – в первую очередь с Прекрасной Элен, коя и стала ее важнейшей наперсницей.

Когда Государь (обычно навеселе) возвращался домой с очередного барахтанья с новой фрейлиной и желал зайти на половину жены, обычно ему объясняли, что "Государыня обсуждает шведский вопрос с графинею Нессельрод", иль "Элен Нессельрод делает очередной доклад Государыне по карпатской проблеме" и Государь не упорствовал. Тем более, что в первые годы весь двор был свидетелем ужаснейших сцен, когда еще Великая Княгиня кричала на Великого Князя, что от него "опять несет дешевым парфюмом" и "когда-нибудь ты заразишь меня сифилисом!

Сам Государь в сиих случаях признавался, что "может пересчитать все близости с женою по пальцам" и "от каждой сей близости у меня – новый отпрыск"! Еще он говорил: "Наверно, она фригидна, как и все немки, ибо делает сие чуть ли не по часам!

Так продолжалось более двадцати лет, пока в 1837 году не сгорел Зимний. Царская семья переехала при сием в другой дом, а там покои супругов разделяла лишь тонкая дверца и однажды…

Я не знаю, что там именно произошло, но Государь в легком подпитии попытался приласкаться к жене, а она в очередной раз взбесилась и "все ему выложила". Вплоть до того, что "ты брал меня, как дикий скот, – даже не заботясь о том, чтобы я что-то чувствовала!" "А твой брат… я таяла в руках твоего старшего брата!

"Ты думал, что я сижу с Элен Нессельрод, а я в это время спала с братом твоим и – ни разу не пожалела об этом!

"Я никогда не любила тебя, и вышла за тебя замуж лишь для того, чтоб ко мне без помех мог прийти твой Начальник Охраны!

"Я люблю лишь его одного, и лишь одному ему была я Обещана! Перед Богом и всеми людьми я стояла у алтаря и дала Господу Клятву… кою и выполнила!

"А ты… Ты так желал стать Императором, что даже и не удивился состоянию Новобрачной! Тоже мне – Жеребец!

"Меня тошнит… Меня просто трясет от каждого прикосновения твоего… Я не желаю ни видеть, ни слышать тебя, ни знать о том – существуешь ли ты на белом свете!