Текст книги "Призвание варяга (von Benckendorff)"

Автор книги: Александр Башкуев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 64 страниц)

Но сим браком он показал своей армии, что он – не Арес – Бог Войны, как они его себе представляли. Он такой же – обыденный смертный, как и все прочие… И солдаты его потеряли прежний кураж и уже не столь рьяно шли умирать. Поэтому-то они все и умерли…

Я, пытаясь исполнить некую Миссию, тоже взял мою ноту. И она вдруг оказалась – настолько беспредельно высокой, что у меня – дух захватывало…

Сии милые девушки, одушевленные Светом той Миссии, кою я приоткрыл для них, готовы были на всякое…

Я, живя во дворце моей матушки и представить не мог, как хреново простому еврейству и как мои (вроде б обычные) слова и намеки дадут столь пышные всходы. Ежели это угодно, сии девушки фактически готовы были на мученичество, ибо сие годами и поколениями вызревало в этой среде. Среде униженной, оскорбленной, потерявшей Веру и Господа своего…

В какой-то степени я попал в ту ловушку, от коей меня остерег Бонапарт. Женщины, да и общество всех народов в сих делах – одинаковы. Я, сам не зная того, вольно, или – невольно влез на этакий пьедестал и желанье моей Любви (не столько плотской, сколько… ну вы – понимаете) стало попросту обязательным для моих почитательниц.

О какой морали можно говорить после этого? Если бы я еще соблазнял девиц для себя – одно дело. Но тут – иное. И ежели хочешь после всего этого – быть Чист перед Господом, надо жить так, как объяснял тем глупышкам…

Именно тогда, в те долгие парижские вечера, я и осознал, что – не смею царствовать. Ибо ежели я все вот это – делал лишь для себя – грош мне цена! Ибо сии "Средства" могут оправдать лишь одну ЦЕЛЬ! Ту самую, о коей я и говорил бедным девочкам.

Я живу – ради Свободы для моей Родины. От русских, немцев, поляков и шведов…

А еще, – я живу ради Мечты о Земле Обетованной. Ради Восстановления Храма. Ради того, чтобы новые девочки никогда не испытали такого из-за чего те – мои девочки соглашались со мной – мстить всем врагам нашей Крови…

Я живу для того, чтоб у нас была Наша Родина. Ибо Благородство и Честь проистекают только лишь от Земли, на коей ты вырос, и – где твои корни. И пока у нас не будет Нашей Земли – Земли Обетованной, прочие смеют звать нас "народом без Чести и Совести"…

А я хочу, чтобы в будущем очередной Бенкендорф, иль "раввин Якоб" не был принят очередным мясником – своей ровней… Ибо мы не ровня – палачам и убийцам…

Однажды меня спросили, – ну и удалось ли тебе жить так, как ты сие понимаешь? Я – не знаю. Но именно после Франции люди стали немножечко по-иному смотреть на меня. Евреи всех стран с той поры зовут меня не "будущим Царем Иудейским", но – "реббе". Они воспринимают меня, как "реббе". Они избрали меня – главным "реббе" Империи…

У всего этого есть одна тонкость…

Во всем мире меня называют создателем крупнейшей "шпионской сети", якобы опутавшей всю Европу с головы и до пят. Говорят, что я у себя на Фонтанке знаю о том, что такой-то монарх рыгнул, иль пустил газы до того, как оно придет ему в голову. Это действительно так. С одним маленьким "но.

В самой России считают, что и ее я оплел сетью "шпиков и агентов". Но – не русской разведки, но… мое Третье Охранное Управление за глаза называют "жидовским" и (опять-таки за глаза) клянут и винят во всех бедах.

Среди либеральной интеллигенции уже пошла мода – во всем искать "жидовскую руку" и козни Третьего Управления. При этом, – все что мы делаем для блага России за ее рубежом, отвергается просто с порога…

Однажды я не выдержал и сказал:

"Хорошо, запретите-ка жандармерию и отмените разведку. Вся заморская сволочь – вас облагодетельствует!" – вы не поверите, – захихикали и стали говорить, что может быть так и надо. Мол, за границами все за них и помогут при случае нашему либералу…

Ну-ну, давайте, развалите мое Управление. Тогда вот Европа и скажет вам все, что она про вас думает…

Я опять чуть отвлекся. Проблема моя была в том, что женщине сложно объяснять про все это. Сестра моя сильно взбесилась из-за "актрис" и объявила, что считает себя – столь же свободной в сем отношении.

Я противился ее связи с пошляком Талейраном. Она отвечала, что я сперва должен "кончить шашни с актерками". У нас было бурное объяснение. После него мы продолжали спать вместе, но кроме того – я иной раз уходил к "актеркам", а она – принимала у себя Талейрана…

Через три месяца сей мучительной связи Талейран был в долгах, как в шелках – одному мне он задолжал больше миллиона гульденов золотом, а Дашка – как с цепи сорвалась.

Однажды, придя ко мне – просить денег в долг, Талейран столкнулся с Несселем, коий точно паук набросился на него:

– Жена говорила мне, что вы чересчур задолжали ее любовнику. Не сегодня-завтра сей жид готов подать на вас в суд, если вы не вернете – хотя бы проценты. К нему приехали посланцы из Риги, – мать его беспокоится, что он много тратит.

Старик схватился за сердце – только долговой ямы ему не хватало на старости. Тогда Нессельрод подскользнул к нему с сердечными каплями:

– Милорд, у меня есть некая сумма, но я могу ее выдать вам лишь под расписку.

В течение месяца князь Талейран получил три миллиона гульденов – за весьма конфиденциальную информацию обо всем, что только можно, и что нельзя. Из этих трех миллионов половина ушла на оплату долгов мне – Карлу Александру фон Бенкендорфу, а другая – ухнулась на подарки баронессе Доротее фон Ливен. Кстати, – у России не было таких денег, так что Империя вошла в долги к моей матушке, коя, зная цель долга, с легким сердцем дала кредит под совсем смешные проценты.

В 1809 году, когда Государь виделся с Бонапартом в Эрфурте (с той встречи он привез в Россию Сперанского), нашего чудака подмыло спросить:

– Как там мой Бенкендорф? Не сильно чудит?

На что Бонапарт рассмеялся:

– Из чудачеств его можно назвать лишь одно – говорят, он заделался шахматистом. Целые дни напролет проводит в кафе "Режанс", просаживая там крупные суммы. Страшно переживает и клянется больше не играть, но его все сильнее затягивает. Его пример оказался настолько заразителен, что сейчас весь Париж охвачен шахматной лихорадкой! Я сам – в молодости поигрывал и знаю, что это такое. Но его проигрыши – это что-то!

И тут наш венценосный козел разинул пасть и в присутствии графа Фуше ляпнул:

– Не может быть, чтоб он – много проигрывал! При моем дворе он лучший из шахматистов и я даже думал устроить для него первенство… К сожалению, он не желал сменить подданства… Такой уж он человек…" – пока он говорил эти слова, Бонапарт со значением глянул на своего жандарма, а граф Фуше вышел от них и со всех ног помчался в Париж, – самолично арестовывать всех шахматистов – направо и налево.

При этом им взбрело в голову, что я прихожу в кафе и нарочно проигрываю огромную сумму. В парижских кафе всегда много народу и люди сидят, играют в шахматы, беседуют, попивают перно и плюют друг на друга. Так что шахматисты сидят посреди всего этого и промеж игры общаются меж собой на любые – весьма отвлеченные темы и никто их не слышит.

Через пару дней за тот же столик садится химик из Натуральной Школы, или чиновник колониального управления Франции – и без лишнего шума выигрывает у профессионального шахматиста ту самую сумму, кою я проиграл давеча. За вычетом комиссионных. И опять ни одна сволочь не может знать, о чем именно беседуют шахматисты.

Кто песни насвистывает, кто шутки травит, надеясь отвлечь вниманье партнера, а кто и рассказывает о последних перемещениях в командовании… скажем, – Испанского корпуса французской армии. Люди-то разные бывают, мало ли что наговоришь-то в задумчивости!

Ну и – так далее… Главное, к чему прицепился Фуше, состояло в том, что все мои партнеры из шахматистов, коим я и продувал мои денежки, – были завсегдатаями салона Элен, а потом – по каким-то причинам перестали его посещать. Ну перестали людей интересовать проблемы жидов во всем мире, а то, что сами французы понимают в шахматах, что свинья в апельсинах, так это Господа Бога надо винить, а не Наш Народ!

Но Фуше было не остановить. Кафе "Режанс" было закрыто – шахматистов допрашивали и даже били табуретками по голове. Так якобинцы выказали свое истинное лицо.

Стало ясно, что с Фуше надо что-то решать, а как решать – непонятно. Если уж человек дошел до сей крайности, что кидается на шахматистов, тут уж ясно – он способен на всякую подлость. Это же – шахматы, тут – нет слов!

Лишившись возможности играть в шахматы, я увлекся предложением беспутного "Карло" (Бонапарта) – сыграть в рулетку. Рулетку запрещали во Франции, но сильным мира сего Закон – не Указ, так что один притон в Париже все же – работал.

Приходим мы в этот гадюшник, встречает нас местный хозяин – некий мсье Лоран и – начинается. Я-то сперва не играл, – следил "заряжено" ли колесо, но потом осознал, что все чисто.

Ведь играть с "заряженным" колесом с Бонапартами – весьма выгодно. Пока тайное не станет явным, а там мир станет мал, чтоб удрать от сих корсиканцев!

Так что игра была чистой и я вошел в нее с самыми малыми ставками. Для моего кармана, конечно. Для прочих же – и даже для "Карло", ставки сии оказались такими, что колесо тут же очистилось и я сел играть в одиночестве.

Сперва я понемногу проигрывал и мосье Лоран очень развеселился, но потом фортуна сменила свой гнев на милость и я вернул себе проигранное. И еще – чуточку.

Когда я вставал из-за стола – мосье облегченно утер со лба пот и я с изумлением понял, что заведение не слишком уж и богато. Любой действительно решительный человек мог пустить его по ветру. Тут – чистая математика и ничего более. А считать вероятности – я умел.

Видно бес попутал меня проситься в туалет перед выходом. Мне указали куда и я пошел к удобствам, а на выходе – клянусь, случайно – зашел не в ту дверь. Это оказалась местная кухня, где готовили закуски для игроков и всем заправляла мадам Лоран.

При виде меня она очень смутилась, но я – тут же сунул руку в карман, нашел там какую-то безделушку и подарил ей. Женщина смутилась сильнее, улыбнулась мне на прощание и – дала мне себя поцеловать. И только в миг поцелуя я вдруг застыл, как соляной столп, – мне сия женщина кого-то напомнила!

Не знаю, что это было – игра света и тени, или промысел Божий, но когда она шагнула ко мне – тени сложились настолько причудливо, что я вдруг оказался в темной библиотеке Ватикана и снова смотрел на штаны с жандармскими лампасами.

Мадам Лоран неуловимо напомнила мне графа Фуше! Теперь уже со значением я пригляделся к ее чертам. Она действительно была похожа на своего отца, но полнее и светлее его. Была на ней какая-то печать германской расы, что-то неуловимое, что отличает немцев от прочих людей. Тут я и припомнил одну древнюю байку про роман Фуше с какой-то эльзаской!

Я, не долго думая, сказал женщине "До свидания!" так, как это обычно в Эльзасе и она в первый миг ответила мне на тамошнем диалекте, а потом невольно руками зажала рот и с нескрываемым ужасом глянула на меня.

Я вернулся к мосье Лорану и со значением предложил:

– Я провожу сейчас принца, а потом приду сюда со свидетелями. Если хотите – зовите своих, – этой ночью сыграем – по-крупному.

Сказано – сделано. Правда, мне не удалось избавиться от Бонапарта, коий каким-то чутьем угадал, что сейчас должно случиться что-то забавное и пожелал сопровождать меня. Да и я по зрелому размышлению пришел к выводу, что человек от Бонапартов не повредит мне в первом раунде битвы с Фуше, так что мы вместе поехали ко мне домой и вытащили на улицу Элен, коя уже собиралась отойти ко сну.

Я вполголоса рассказал ей детали моего плана, Элен тут же загорелась, почуяв удачу, да и беспокоилась она за своих шахматных "крестников", обвиняя себя за все их несчастья.

Так что мы за каких-нибудь два часа в карете Бонапартов объехали пол-Сен-Клу, собирая деньги и приглашая принять участие в развлечении всех сыновей еврейских банкиров, о коих могли придумать в столь малый срок. Узнав, что ставкой в игре будут головы шахматистов – прочие жиды не раздумывали, отдавая деньги под мою расписку – совсем без процентов! Но если бы я продулся, матушка удавила меня собственными руками – столько долгов я сделал в один вечер.

Была глубокая ночь, когда мы вернулись в заведение мосье Лорана, где нас уже ждали. Слух о моих займах долетел до казино и теперь они встречали меня – "во всеоружии". Кроме самого Лорана – у стола были его близкие друзья из завсегдатаев (подозреваю, что многие из них имели свой профит от того, что заманивали к Лорану приятелей, но никогда не мог доказать сего фактами, а чувства к делу не присобачишь).

Мы сразу сели и – завертелось. Сперва я просадил – почти два миллиона гульденов, потом Лоран был в минусе на полтора миллиона, потом я опять "ушел под воду" на полмиллиона…

Игра была настолько нервной и напряженной, что все вокруг разделись, оставшись в рубашках, а Элен стискивала мое плечо и сжевала собственные губы – до крови, переживая за каждое движение шарика. Против меня сидел сам Лоран, а за ним – точно так же сходила с ума его жена – незаконная дочь графа Фуше.

Дело было сделано – в полшестого утра. Мертвенно бледный Лоран встал из-за стола и – еле слышно пробормотал:

– Банк лопнул. Поздравляю Вас, Александр. Теперь Вы – владелец сего заведения.

Мадам Лоран, не выдержав – разрыдалась в голос и убежала плакать в свои комнаты. Свидетели стали выпрямляться, потягиваясь всеми суставами, и открывать бутылки и чиркать кремнями, раскуривая свои трубки. Я чувствовал себя совершенно опустошенным и выжатым, как лимон, и у меня просто сил не осталось – что-то делать после такого нервного напряжения.

Потом многие разъехались, а мы так и сидели с Лораном друг против друга и смотрели на визави – воспаленными от бессонной ночи глазами. Моя Элен пошла к мадам Лоран в комнаты, успокоить несчастную и объяснить, что истинная цель нашего посещения была не разорить ее мужа, но спасти от смерти, и пыток – наших людей.

Мадам не нужно было долго уговаривать, ее не пришлось вести в комнаты детей, чтобы напомнить о материнском долге, она сразу все поняла и сама устремилась в дом своего отца.

Фуше прибыл под утро. На часах было семь, когда дверь в игорную залу открылась и на пороге появился главный жандарм наполеоновской Франции. Он шел с таким видом, будто постарел лет на двадцать – за одну ночь. Одним движением руки он согнал Лорана с его места и сам сел напротив меня. Потом небрежно запустил рулетку и бросил шарик. Я, в шутку, сказал:

– На черное!" – и шарик остановился на лунке "13". Черное…

Граф тяжко вздохнул и с сожалением пробормотал:

– Дочь сказала, ты весь вечер ставил на черное. Стало быть – ты за Черных?

– Не знаю. Латыши считают меня воплощением Велса, а его цвет – Черный. Я всегда ставлю на Черное, а в картах мои Козыри – Черные масти. Даже когда красных – вроде бы больше… Пока – не проигрывал.

Граф с пониманием кивнул и с сожалением согласился:

– Я уважаю. Хоть какие-то убеждения лучше, чем нигилизм… В древности твои предки верили, по слухам, в Творца, ты – в Змея… Как насчет Божьей Кары?

Я с готовностью отвечал:

– Отнюдь. Черный – Цвет Бога-Отца, Красный же – Иисуса. Я – не христианин, поэтому и не ставлю на Красное. Не боится ли Франция, отрекаясь от Создателя своего, заменив Его Цвет, на Синее – Цвет Богатства и Радости? Если я верно помню Экклезиаста, Цвет Печали ближе Царству Небесному, Цвета Веселья и Шуток!

Фуше усмехнулся:

– Я слыхал, что с тобой сложно спорить в схоластике… Но – ближе к делу. Зачем ты позвал меня (он изобразил "страшный лик"), смертный?! Иль ты не ведаешь, что привлечь к себе внимание олимпийцев – удовольствие из сомнительных!?

Я состроил умилительную физиономию и будто бы к божеству протянул к Фуше свои руки:

– Я хочу принести мою жертву тебе – языческое божество. Мне не нужно ни сантима из того, что я давеча выиграл. За это вы – отпускаете всех шахматистов, а я их тайно вывезу в Латвию, так что никто не узнает, – чем именно все это кончилось. Если рубить головы шахматистам – это нас далеко заведет.

Решайтесь, сударь – жизнь и будущность ваших родных внуков, против жизни моих Братьев по Крови. И ни слова о деньгах, или о том, кто из нас ставит на черное, а кто – наоборот.

Граф долго сидел и молчал, взвешивая все доводы – "за" и "против". А его дочь стояла, обнявшись с мужем и с надеждой и ужасом следя за каждым движением души родного отца. Граф был хорошим жандармом – этим объясняются жалкие капиталы заведения Лорана, но он был и – неплохим отцом…

Долго, очень долго – отцовские чувства боролись в нем с долгом, но…

Через неделю – в Гавре бросил якорь фрегат под латвийским крестом, а на него с пристани взошли почти двадцать еврейских семей. Мы с Элен – лично провожали Наших в изгнание, и я сам на прощание выдал каждому из маэстро кошелек с некой суммой – "на обзаведение". Но можно ли заменить Родину?

Впрочем, сие спасло их от смерти в горящем Париже. Так что – темна вода в облацех.

А в остальном – кончилось без особых последствий. Жандармерия сделала вид, что "накрыла притон". Лораны перебрались в Баден и там расцвели пуще прежнего. Впрочем…

Один из свидетелей моего триумфа – принц Бонапарт теперь был, как на иголках и усидеть не мог, не спросив, – где я научился играть в рулетку. И однажды я не выдержал и открыл мой секрет.

Если играть в "пополамы" – крупье с "хорошим щелчком" может сперва играть против вас, но потом нервы расходятся, рука начинает дрожать и щелчок сбит настолько, что он выбрасывает не свои, но – ваши числа. Когда сие происходит, он вынужден больше не "щелкать", но с той минуты – все в руце Божией.

А тут уж – выигрывает тот, у кого кошелек толще. Не бывает, чтобы всю ночь сыпалось одно "красное", или – "черное", но бывают столь "длинные серии", что – "горе беднейшему"!

В то же самое время – ни в коем случае нельзя играть в "дюжины", или "числа". Даже я с моей "корявой рукой" в Колледже так наработал "щелчок", что влеплю в любую дюжину – с закрытыми глазами. А уж "не попасть в число" тут надо быть идиотом, чтоб промахнуться!

Карл прямо-таки впитал в себя всю сию информацию (и кое-что сверх того, о чем – не стоит писать для всех), но я не думал, что он сам когда-нибудь решится на подвиг. И вот, представьте себе, – через много лет из Бадена пришло известие, что Карл Бонапарт – разорил-таки за рулеточным столом несчастного Лорана во второй раз. (Правда, Карл – всю ночь ставил только на "красное".)

Я ощутил немалые угрызения совести, – ведь, по сути, я фактически "навел" на Лорана бездельника. Поэтому я немедля послал Лорану известную сумму и посоветовал ему начать сызнова с одним условием. Отныне его казино могло играть только в том случае, если его банк – превышал ставки всех игроков с улицы. Горе – беднейшему!

Лоран сердечно поблагодарил меня, написал в ответ, что не держит на меня зла и – переехал в Монако. Уже на весь мир известен городок Монте-Карло, коий он избрал своей резиденцией.

После его смерти, правда, пошла молва – насчет того, что сие заведение содержалось из фондов русской разведки, но потом – благодаря удачной рекламе, да и живописным проигрышам многочисленных русских принцев, слух сей затих. Не мог же сын мсье Лорана – так жестоко разорять собственных работодателей?!

После истории за рулеткой – я стал весьма популярен. Мы с Фуше пытались замять сие дело, но вскоре Бонапарт выказал жандарму свое недовольство, но не сделал каких-либо выводов.

Для французского ж общества (в массе своей буржуазного) мой поступок с возвращением выигрыша взамен жизней каких-то там "двадцати грязных жидов", выглядел просто чудачеством и на меня с той поры смотрели, как на пришельца с иной планеты. Дамы в разговорах со мной стали во сто крат смелее и разве что не открытым текстом приглашали к сожительству, их кавалеры искали моей дружбы в смысле кредита.

Средь этих дам появилась одна бельгийка, кою звали Эмилией… Была она – красоты необычайной. Был у нее, правда, один крохотный недостаток.

В известное время она обучалась у иезуитов, а они хорошему не научат. Взгляните-ка на моих сестрицу и матушку, – не будь они мне – родными, я б опасался ночевать в их компании. Не слишком-то интересно – проснуться и найти свою голову на ночном столике, – средь духов и помады!

Средь Наставников милой Эмилии был некий аббат, коего в ту пору звали Фуше и она была предана ему душою и телом. Однажды я прямо спросил ее кой о чем, и она призналась, что будущий граф был первым мужчиной в ее странной жизни…

Вы удивительно, – как я осмелился говорить с любовницей на сию тему? И как – она решилась в таком вот – признаться?

Видите ль, мы с ней не скрывали наших занятий. Однажды мне ее представил сам граф Фуше и я не мог отказать столь грозному свату. Да он и не скрывал того, что Эмилия поставлена надзирать за мной в "спальное время.

Прямо на танцах в день нашей встречи я спросил у девицы, – каков ее чин в контрразведке? Она ж – не моргнув глазом, с гордостию ответила:

– Лейтенант", – все дальнейшие вопросы просто отпали.

Мы еще потанцевали немного и затем уж – она, с непроницаемо деревянным лицом, спросила меня:

– А какой чин у тебя?

Я улыбнулся в ответ:

– А я – не разведчик.

Впервые на ее лице появилась эмоция – презрительная ухмылка:

– Рассказывай сказки…

– Нет, правда, с чего ты взяла, что я – разведчик?

– А зачем ты спасал русских шпионов?

– С чего ты взяла, что они-таки – гусские?

Эмилия невольно прыснула, – так ей понравился мой наигранный акцент. Она, все еще улыбаясь, невольно спросила:

– Ты всерьез веришь во все эти дела? Ну, – про Храм, про Землю Обетованную?

Что-то в ее голоске прозвенело не так. Я внимательно посмотрел ей в глаза и еле слышно спросил:

– А тебе сие… интересно?

Она немножечко растерялась, запуталась, прикусила губу и кивнула в ответ. Я тогда медленно провел губами по ее бархатистой и нежной щечке:

– Так зачем ты спрашиваешь, – какой у меня чин?! У Изгнанников не может быть чина… Пока у нас с тобой нету Родины – какой у меня может быть чин?!

Помню, как Эмилия затрепетала в моих руках. По лицу ее пробежал стыдливый румянец, как будто я целовал невинную девицу. Она чуть ли не оттолкнула меня и я, почуяв бурю, клокочущую в ее душе, произнес:

– Если тебе не по нраву то, что я делаю – предай меня и всех прочих. Ежели…

Пойдем, я познакомлю тебя с Элен, с моими актрисами, нашими ребятами в банках… Ты сама должна все увидеть, – я могу врать, но твои глаза не обманут тебя! Пойдем, ты сама узнаешь – мой чин!

Прошло пару месяцев. Я не знаю, что творилось в душе матери моего первенца, но она постарела и сильно осунулась. Иной раз, когда я просыпался, Эмилия смотрела на меня и задумчиво играла в руках прядью моих волос. Я спрашивал ее:

– Что с тобой?

Она отрицательно покачивала головой и тихо шептала:

– Все хорошо. Спи. Я просто – люблю тебя. Ты даже не знаешь, насколько я тебя на самом деле люблю…

Потом она вдруг пропала…

Сперва я обрадовался. Сначала мне показалось, что Фуше снял с меня слежку и – все в порядке. Затем… Затем – странное подозрение возникло вдруг у меня.

Видите ли, – Эмилия была старше меня почти что – на десять лет! Когда я впервые встретил ее, это как-то не отразилось в моем мозгу, но теперь я задумался: почему Фуше "подложил" мне столь "старую" женщину?

Мало того, я вдруг стал себя спрашивать, – почему у Эмилии нет детей? Откуда она вообще появилась в Париже?! Почему я не встречал ее раньше?

Я навел справки в еврейских кругах и с изумлением выяснил, что Эмилия все это время жила в оккупированных якобинцами Нидерландах и про нее шла молва, что она – член голландского Сопротивления. Сложив два и два я вдруг понял, что жил все это время с особо секретным агентом Фуше, коего он нарочно "открыл". Но – зачем? И для чего?!

Я послал письмо моей матушке. У нее оставались связи в иезуитских кругах и я захотел знать настоящее имя Эмилии. Женщины, умевшей выдавать себя за голландку, несомненно бельгийки по выговору и воспитанию и… с Нашей Кровью при этом. Таких должно было быть немного.

Такая оказалась одна. Эмилия Дантес… Моя незаконная пятиюродная сестра. Родилась в Брюсселе в 1775 году в семье бельгийского дворянина потомка фон Шеллингов и еврейки. Дочери известного в Брюсселе врача…

Была замужем. Три беременности. Все три – кончились выкидышем. Диагноз – "Проклятье фон Шеллингов"!

Католики не разводятся. Они просто живут разной жизнью. Впрочем, драгунский капитан Поль Дантес в дни австрийской кампании сложил свою голову при Шенграбене, так что – Эмилия с той поры вела вольную жизнь…

Я чуть не чокнулся от сих известий. Впервые за мою жизнь я был с женщиной (не считая сестры), коя могла родить мне – Наследника! Я не беру в расчет Яльку, – у кого из нашего круга нет детей от покорных пейзанок? Но тут – иное…

Видите ли… Она была не просто французской разведчицей. Она была Моей Крови с обеих сторон. По отцу – фон Шеллинг. По матери… Сами знаете. А та была еврейкой потому, что еврейкой была ее матушка, и – так далее.

И эта женщина могла родить мне ребенка… Мне, у которого практически не могло быть детей от девяноста девяти женщин из любой сотни!

Я многое передумал в те дни:

Или моя подруга рехнулась, решив, что искусственное зачатие – Грех против Господа. Или она захотела спросить моего мнения насчет нашего малыша. Или она передумала и решила сделать аборт. Я не знал этого…

Может быть, – она по какой-то причине кончила жизнь? Ее убил старый любовник. Она взбунтовалась против Фуше…

А еще были случаи, когда даже женщины нашего рода, зачав от фон Шеллингов, умирали от приступа сенной болезни. Наука не знает – почему.

Я все это перебирал, как мог. А правда… Правду рассказал мне Фуше. Потом. В 1814 году. В занятом нами Париже.

Видите ли… Меня предали. Забегая вперед, доложу, что не было никакой беседы Александра и Бонапарта в Эрфурте насчет шахмат. Александр Романов был всяким, – редкостным подлецом в том числе. Но он никогда не был Предателем.

Но, зная о его природных наклонностях, жандармерия выдумала эту историю, ибо наш Государь был как раз этаким – что на него можно было свалить. Парадокс же был в том, что имя "агента русских" оставалось неизвестным французской полиции. Но был один человек, коий всегда знал сие имя. Звали его – граф Фуше. Главный жандарм Французской Империи.

Знаете почему, – он не брал меня? Потому что за много лет до того он учил нашему ремеслу девицу, кою звали Эмилией. (Тогда она еще не была Дантес.) И реббе тайно обвенчал их, ибо разведчики часто не могут создать нормальной семьи. А обвенчал он их потому, что будущий граф был "без ума от еврейки….

Так сказано в досье на Фуше, заведенном в военной разведке по приказу Бертье. (Во Франции все шпионили друг за другом, – это стало характерной чертой якобинского общества…)

А потом выяснилось, что у Эмилии не может быть детей от Фуше. И реббе – развел их.

Прошло много лет и я прибыл в Париж. Сперва я был не опасен. Потом мудрый Фуше осознал – кто я есть на самом-то деле, но к тому времени… Жандарм прочел слишком много доносов о том, что именно я говорил в салоне Элен. И слова эти колоколом отозвались в душе былого аббата…

Разрушенный Храм… Земля Обетованная… Мы Избранники Божии… Цель нашей Жизни – Вернуться. Восстановить Храм. Возродить к Жизни Убитую Землю…

Мне сложно копаться в душе жандармского генерала, но доложу из первых рук: когда я "засветился" из-за двадцати шахматистов, жандарм (по его словам) понял, что это – не напускное. И что – со мною кончено. Не сегодня, так – завтра придет приказ об аресте и – расстрел, если не гильотина.

И тогда граф Фуше послал за своею возлюбленной. Он сказал ей, что у меня – та же болезнь, как и у нее. И поэтому у нас могут быть дети. И еще – дни мои сочтены. Ежели она не захочет рожать от меня, у меня просто не будет детей с Хорошею Кровью. Меня – просто не будет.

Именно поэтому, когда стало ясно, что Эмилия забеременела, ее сразу же спрятали, – чтоб никто не узнал о ее "связи с русским.

Другой вопрос, что меня вдруг помиловали. Другой вопрос, что у первенца моего оказалась слишком огромная голова и пришлось делать кесарево. И никто, конечно, не думал, что Эмилия умрет во время сей операции…

Но я не знал всего этого.

В те дни я, по рассказам сестры и Элен, был как не свой. Я не мог искать помощи. В этих обстоятельствах любой, кто помог бы – попал в поле зренья Фуше и сделал первый шаг к гильотине.

Сестра моя бросила своего Талейрана и принялась утешать меня привычными способами, говоря:

– Ты сошел с ума! Подумай обо мне, подумай о матушке, вспомни об Империи! Она – агент противника. Ее уже нет! Что-то случилось и ее просто нет!!! Я приказываю тебе – не искать ее!

Слова сестры падали, как в песок. Я отвечал:

– Эта женщина решилась родить от меня. Теперь я в ответе. Если ее убили, иль она сама умерла, я должен сыскать могилу. Если она в заточении, я должен спасти ее. Да не ее! Того, чье сердечко бьется под ее сердцем! Это мой Долг перед Нашими Предками!

Говорят, в эти дни я страшно похудел и осунулся. Даже жандармы, узнававшие, что я ищу, проникались тут уважением и помогали посещать дальние монастыри и больницы. Все – тщетно.

И вот однажды Элен за ужином вдруг заметила:

– Ты заметил, – Доротея не вышла к столу? Она теперь на диете. Главное теперь, – не повредить маленькому.

Я чуть было не застонал:

– Господи, и она туда же! Что у вас тут в Париже – воздух такой?! От кого?! Как?

Тогда Элен пожала плечами и сухо сказала:

– От тебя. У тебя сильное семя. Раз смогла какая-то там Эмилия неужто отступится урожденная Бенкендорф?! Она верит, что ты лучший отец для ее ребенка. А для нее – живой брат.

Коль ты не можешь ради всех нас перестать совать голову под топор, сделай это ради своего же ребенка. И – племянника.

Я ринулся в Дашкину спальню, прыгая через ступени. Я кричал, что не хочу вызвать на нас Гнев Божий, ибо…

Да что тут говорить?!

Но когда я ворвался к негоднице, она, небрежно примеряя пеньюар для беременных и нежно оглаживая свое чрево, отрезала:

– Сколько у меня было абортов… А годы идут…

Как ты думаешь, – когда за нами придут? Ведь после дела с рулеткой за нами придут – не так ли?

Как по-твоему, – эти варвары вешают на дыбу беременных? Иль это, как говорят – чисто русский обычай?

И коль я не буду беременна, сколько я выдержу ударов шпицрутеном промеж ног? И сколько мужиков меня изнасилует, чтоб сломить мою волю?

Но если ты будешь настаивать, я, конечно же, пойду на аборт. Только ради тебя… Сашенька…

Я утратил дар речи. Я до того дня и не думал над сим аспектом проблемы. Я лишь подошел к любимой сестре, обнял ее, крепко поцеловал, погладил животик и прошептал: