Текст книги "Призвание варяга (von Benckendorff)"

Автор книги: Александр Башкуев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 64 страниц)

ЧАСТЬ IIIb. Дорожные сапоги

 
Volga, Volga – Vater Volga.
Volga, Volga – Deutsche Fluss.
 

В феврале 1806 года погиб Цицианов, а Котляревский занял Баку. К апрелю до матушки дошли сведения о состоянии нефтепромыслов и она простила России ее трехмиллионный долг в обмен на бессрочное право «первоочередной скупки нефти».

Через неделю представители России и Пруссии оговорили между собой детали "Рижского конкордата", – коалиции, к коей потом прибавились Англия и Саксония. Речь шла о "проблеме Ганновера", – тамошние герцоги подарили Англии ее королей, а сами – вымерли за ненадобностью.

Теперь пруссаки напирали на мнение местных немцев, коим и впрямь не терпелось "слиться в экстазе" с прочей Германией. Бритты ссылались на дела династические. Так бы они препирались до морковкина заговенья, но тут до Ганновера добрались якобинцы и босяки позвали друзей не по национальному с династическим, но – социальному признаку.

Тут-то пруссы, да бритты позабыли прежние распри, решив хорошенько "поучить голодранцев". Англия "болела американской болезнью", опасаясь драться с восставшим народом, Пруссия дышала на ладан по итогам "порки в Голландии", кою она продула вчистую и теперь битые немцы уже не так рвались "на француза". Им нужен был "большой, сильный парень", который бы за них и подставлял лоб под пули. Как ни странно (после трагедии в Альпах и Аустерлица!) на сию роль по-прежнему представлялась Россия.

Да, – у нас была слабая армия. Но не потому, что – хреновый солдат. А потому что – солдат сей стрелял из мушкета пятидесятых годов прошлого века два раза в год на учениях. На большее в казне не было средств – спасибо Императору Павлу.

Я уже говорил, что Государь наш был слаб. Но чудовищно, гениально хитер. Как только он осознал, что без нас любой альянс против Франции дутый пузырь, он стал плакать, посыпать голову пеплом и рядиться в какие-то рубища, убеждая всех, что Россия – вообще "из пещерного времени". И ежели нам немедленно не помочь, мы на общих глазах ляжем на бок и – дрыгнем лапками.

Стенания его нашли отклик. Согласно решениям "Рижского конкордата" меж Россией, Англией, Пруссией и Саксонией, мы "подряжались" набить морду всем смутьянам и якобинцам за… чисто формальную сумму в двенадцать миллионов гульденов золотом – "на укрепление русской армии.

Но Бонапарт в очередной раз "разрушил все планы". Узнав о сути Рижского конкордата, он немедля вошел в Ганновер и объявил там плебисцит, – дабы местные жители сами определились – с кем они хотят жить. В любой стране голытьба составляет большинство населения и союзники, понимая к чему приведет всенародное вече, бросились на Бонапарта, как стая шакалов кидается на одинокого льва.

А тот, как истинный лев, легкими ударами одной лапы расшвырял их войска так легко и непринужденно – будто и не заметил начала войны.

Россия же к главной раздаче, увы – "опоздала". С одной стороны, – нам нужно время, чтобы переварить денежки, сыто рыгнуть и лишь потом – спустить ноги с печи. Так мы потом объясняли этот конфуз. С другой…

Сие считалось – "Государственной Тайной", но сегодня я могу ее приоткрыть. В реальности – мы ни минуты не собирались исполнять требований "Конкордата"!

Война за тридевять земель – в далекой Германии не имела успеха в армейских кругах. Зато – на юге России гремело аж две войны – с Персией и Османской Империей. Ежели в итоге "германской войны" нас ждало лишь "спасибо" от благодарного европейства, то на Кавказе – совершенно конкретная нефть, а против турок – закрепление границ на Балканах.

Даже сравнивать сии вещи для блага Империи с войною в Европе попросту неприлично. И поэтому из двенадцати миллионов займа на "войну с якобинцами" "Главная армия" получила где-то – полмиллиона, не более.

Около двух миллионов ушло на Войну против персов (поддержанных англичанами) и трех – на кампанию с турками (коих поддерживали явно французы и – неявно пруссаки). Как видите – наши "союзники" в этот год вложили средства и в нас, и в наших противников! (Когда сие вышло наружу, нас обозвали "подлыми азиатами", да пригрозили вообще не иметь с нами дел. Потом "передумали" – заканчивался 1812 год…)

Но это не самое главное. Почти половина всех денег ушла на… строительство дорог внутри России, укрепление границы с Китаем, появление новых заводов и крепостей на востоке страны. Мало кто помнит об этом, но с денег от "Рижского конкордата" Государь смог уменьшить налоги и народное недовольство. Появились больницы для бедных, раздачи хлеба сирым с убогими…

Не надо думать кузена "идиотом на троне". Может быть, – он лучше других понял, что нужно России. Да, – за шесть лет до Нашествия он мало что делал для Славы и армии.

Зато – Время сие называют "Эпохой Великих надежд"… Обыватель не знал, что сии милости на самом-то деле – пять миллионов рублей золотом за участие в австрийской кампании, да – более двадцати (за счет разницы курсов) за войну в Пруссии.

За деньги сии мы расплатились Кровью сполна – при Аустерлице с Фридляндом. Но Государева Миссия…

При совершенно пустой казне, разваленной экономике и разрушенной его папашей промышленности, Государь не допустил Волнений со всяческими "брожениями" и к Нашествию Россия сплотилась. Если не вокруг трона, так хотя бы – "сама с собой" и осознала, что – ей терять под вражеским сапогом.

В известной степени – все, что делал Государь в эти годы было шарлатанством и надувательством, но – он дал шанс Российской Империи. Начнись у нас разговоры, да заведись "революционная плесень" в голодных желудках – все, конец. Наши бы босяки сами разнесли Империю в клочья…

В 1825 году в Таганроге я как-то спросил Государя:

– Мне лучше всех ведомо, как к Вам относятся в Европе и мире. Неужто легко получить репутацию совершенно Бесчестную… Почти что сказать – Вора, Лжеца и Обманщика..?

Кузен тогда рассмеялся, небрежно махнул рукой и сказал:

– У меня ж нет детей! Стало быть и Бесчестье мое ни к кому не пристанет. А Империю оставляю – лучше, чем я ее принял.

Я же ведь не хотел царствовать! Ты тогда меня оскорбил, а я… Я не желал быть царем в голодной, обозленной, раздираемой национальной враждою стране!

Мне однажды было Видение: мне сказали, – Это Мой Крест. Я обязан заплатить Честью, но… Выходить, Выкормить страну без единой копейки!

Если угодно, – я – та самая девка, что идет на панель, чтоб прокормить младших братьев. Тебя, Nicola и всех прочих…

Я – старший ребенок в семье, мне за все и ответствовать. Отец не оставил мне ничего, кроме Чести…

Честью я и торговал эти годы…

Зато Nicola, а прежде всего – мой племяш Сашенька никогда не войдут в Нужду торговать своей Честью!

Я впервые задумался о таком отношении к Чести. Меня поразило: насколько же я порой не знал моего ж старшего брата! Я еще удивился:

– Я не думал, что ты так любишь Николая с племянниками… Мне казалось…

Кузен отмахнулся:

– Nicola наш – бастард без должного воспитания и понятий. Сыновья его – другой разговор…

Но дело не в них. Мне не безразличны юные Николаевичи, но прежде всего – я люблю мою матушку.

Когда она играет со внуками, она – светится изнутри! У меня не могло быть детей. Здоровых детей…

А у нее – могли бы быть внуки. Сильные, красивые, здоровые и смышленые…

Моя Честь – ничего. В сравнении со счастливой старостью моей матушки. Ее внуки будут когда-нибудь Императоры, а что может быть слаще для стареющей королевы?

Другой вопрос – как они появились. Но – она моя Мать и потому для меня – она святей Богородицы. Стало быть – Судьба ее внуков для меня важней моей собственной Чести…

Такова правда о нашем участии в австрийской кампании и прусской войне. Государь преследовал вполне определенную цель: накормить и успокоить Империю. Это ему удалось. Но, лишенная денег и средств, армия не могла не погибнуть.

Вопрос в том – стоит ли за это винить Государя? Если б в Империи началась Революция, никакие победы над якобинцами нас не спасли. Я знаю людей, кои думают по-иному: "Мол, довольно громких побед и национальный подъем решит прочее.

Не знаю. По-моему – не решит.

В октябре 1806 года на бой с Антихристом вышли две армии. Кадровая под командой фельдмаршала Каменского (120 тысяч штыков) выдвинулась в Пруссию от Брест-Литовска через Пултуск – на Граудениц. Другая, состоявшая из вспомогательных иррегулярных частей местного ополчения, под командованием Барклая де Толли (25 тысяч штыков) выступила от Ковно на Мемель и дальше на Кенигсберг. Изо всех наших союзников к той поре "дышал" лишь Восточно-Прусский корпус Лестока…

Что сказать о прусской кампании? Я думать забыл о тряпках, или кормежке. Интендантская служба работала, как часы, и солдаты шли в бой обуты, одеты и сыты. Наверно, так и должно быть, но годы русского опыта заставляли взглянуть на сие – с другой стороны.

Пока мы с Петером и Андрисом резались за сто земель, – Ефрем втянулся в дело и стал одним из самых молодых, но уважаемых гешефтмахеров. Пару лет он сидел в Нижнем, сколотил на сем недурной капитал и был возвращен в Ригу, где принял участие в работе таможни.

Именно тогда Ефрем и привык везде зваться моим именем. Кто знает бен Леви? А попробуй откажи самому Бенкендорфу?!

Я никогда не беспокоился по сему поводу, – даже выдал доверенность, что Ефрем – мое "alter ego". Теперь мне не нужно было разгуливать по балам, скучать на бессмысленных раутах, или цепляться шпорой за шпору на плясках с напыщенными прусскими, да английскими дурами.

Мысли мои направились на другое. Я не мог сидеть в Риге, дабы не всколыхнулся прежний кошмар, и стоило подвернуться удачному случаю, я тут же вскакивал на коня и мы с друзьями ехали в Озоли – к Яльке и Катинке. Если учесть, что от наших порядков до Озолей было полдня пути, – никто не задерживал нас. Вся армия перешла на: две декады в расположении, десять дней – дома. Вы не представляете, как хорошо это сказалось на морали наших частей!

А дома было все – здорово. В свое время Иоганн Шеллинг смеялся, что я барон не смогу жить с крестьянкой. Я буду скучать без балов, да театров, она – не выживет в большом городе. Наверно, он – прав. Только я вырос в четырех стенах Колледжа, дальше учился в тихом и скромном Дерпте, а потом – война, война… Не успел я привыкнуть к балам, да театрам. Нет, мне нравятся театры, особенно, когда гастроли родного Рижского, да с – Шекспиром, но… Я могу обойтись и без этого.

Куда как лучше, – сесть вечерком на завалинке, набить трубочку, раскурить ее и сидеть себе… А кругом красота – дух захватывает. Лес, как живой, и от дальней реки – столбом стоит пар, а клубы тумана такие, что протяни руку и – тонешь, как в молоке! Хорошо…

Потом в темноте уже подойдет Ялька и от нее пахнет парным молоком от наших коров (все черные с белыми пятнами) и дымом печи. Она сядет рядом, прижмется всем телом, или положит голову мне на грудь и мы сидим так долго-долго.

Потом откуда-то из тумана вдруг – голоса. Приходят Петер с Андрисом и их женами. (Сами они из-за своей "слепоты" уж не могут идти, – так их ведут литовские "женушки".)

Бывшая Ефремова "языческая" жена, взятая Ялькою в экономки, выносит из дома пышущий самовар и мы все вместе садимся за стол. Так вышло, что мы "засели в траншею" с октября по февраль и темнело рано, – ужинали всегда при свечах. Приходили другие литвинки, – Озоль с его дружками с головой ушли в дела Риги и появлялись больше наездами (разговор меж нами и штатскими больше не клеился), а жены их приходили.

За годы моего отсутствия женщины нашли общий язык. Нет, матушка по-прежнему не терпела свою "языческую невестку", а Ялька – как могла, старалась уязвить мою мать, но теперь их связала общая радость.

Матушка стала бабушкой и души не чаяла в ее первой внучке. Именно к Катинке она ехала в первую голову, случись ей бывать в сих краях. А уж подарков разных везла она – не меньше телеги! Наверно, любому из нас нужна "отдушина сердца", – люди, привыкшие видеть маму на Бирже, поверить себе не могли, что у "паучихи" найдется столько тепла…

Матушка самолично учила Катинку русскому языку – она и ей прочила великую будущность в Российской Империи. И вот однажды, пока бабушка нараспев читала ей какую-то из былин, моя дочь спросила:

– Бабушка, а что значит – "Ах, ты гой еси – добрый молодец", – как сие перевесть на латышский?

Матушка была занята, – ей как раз создавали прическу и делали педикюр (в ее руках были былины). Поэтому она, не подумавши, отвечала:

– Варвары ничего не знали ни в науке, ни – мудрости. Посему они звали женщин, владеющих оккультными знаниями – колдуньями и Бабой-Ягой. А мудрая бабушка видит сего идиота с косой саженью в плечах и констатирует факт: "Ты есть – гой, добрый молодец. Ну что ж теперь…" Понимаешь?

Катинка была уже достаточно образована и наслышана от бабули – кто есть "гои" и почему с ними не стоит связываться. У крошки радостно блеснули глаза и она с торжеством закричала:

– Так вот почему тебя, бабушка, детки кличут Бабой-Ягой!" – немая сцена. Книга с былинами выскользнула из маминых рук и чуть не шлепнулась в тазик с мыльной водой, где отмокали ее мозоли. Хорошо еще книгу вовремя подхватила одна из литвинок. Подхватила и затаилась, распростершись над тазиком.

Матушка же… через мгновение прикрыла глаза рукой – дабы ни у кого не приключилось сердечного приступа. Она немного истерически рассмеялась, и подзывая внучку к себе, спросила ее странным шепотом:

– Скажи-ка мне, – кто был среди этих детей? Наши?!

Катинка, не ведавшая зла от доброй бабушки, приласкалась, и прижавшись розовенькой щекой к сухой пергаментной щеке моей матери, нежно проворковала:

– Нет, бабуленька, никого с нашего хутора и я так на них обозлилась, что сказала, что они и есть, – те самые – гои", – "Гой" в ту пору, с подачи бабули, было самым страшным ругательством в устах моей дочери.

Матушка весело и заразительно рассмеялась, и все выдохнули. Она же, давясь от смеха, воскликнула:

– Пусть именуют хоть Бабой Ягой, лишь бы – не в печь! Да – я и есть для них Баба Яга! А ты моя маленькая – Бабка-Ежка!

Когда мне рассказали об этом случае, я сразу подумал, что не будь Катинка любимой внучкой – она б точно узнала, – откуда сказки про то, как Баба Яга варит детей в котле заживо. Думаю, нет примера яснее, – насколько матушка распускала и баловала свою внучку. Ну, а мы с Ялькой – были на седьмом небе от счастья, что грозная бабушка нашла общий язык с нашей дочерью.

Впрочем, как бы там ни было, – шла война. Пусть весьма странная – с отпусками и весьма вольной жизнью, но – Война. Из Польши приходили вести все более неутешительные, – в битве при Пултуске Бонапарту удалось загнать два корпуса русской армии в болота, – не больше того. Зима в том году встала рано и корпуса Буксгевдена и Беннигсена ушли по застылой трясине в Пруссию на соединение с нашей армией.

Если припомнить все прежние столкновения наших войск с якобинцами, то не считая Суворовских выдумок (но – он же гений!), да отчаянного геройства Багратиона при Шенграбене (но тут – кавалерия), – впервые в истории этих войн наша пехота во всех смыслах не ударила лицом в грязь.

К сожалению, первое одушевление от ничейного исхода Пултуского дела сменилось прямо отчаянием от известий о том, что когда два отрезанных корпуса прославили на весь свет силу России, – прочие пять просто-напросто разбежались по всей Польше, стоило Даву чуть прощупать, – чем они там дышат.

Ну и, конечно же, – партизаны. Впервые сие слово прозвучало именно в этой кампании. Так лягушатники звали поляков, привычных стрелять из лесу в спину нашим солдатам. По мере того, как в Европу доходили вести об этой кампании, армию якобинцев все чаще звали "силой Антихриста.

Польские мародеры камня на камне не оставляли от еврейских местечек, а что они делали с невинными детьми, стариками и женщинами – описывать невозможно.

Да, я понимаю, что в сих местах нашли приют многие беглецы из Литвы и Курляндии, откуда их выбили матушкины "жиды" незадолго до этого. Я, в принципе, могу осознать, что многие, потеряв все по вине "жидовской армии", теперь были злы на нас. Так приходите и решайте вопросы с "жидовскою Ригой"! При чем здесь ваши же земляки?!

Да нет, – кишка у поляков тонка – идти без французов на Ригу, – вот тут-то и началось… Я не хотел бы записывать весь народ в "унтерменьши", но если мне пришлось бы расставить все народы по классам: русские и немцы с французами встали бы хоть и не на самом верху, но – в верхней трети таблицы.

Я никогда не бывал в черной Африке и не видал тамошних людоедов. Совесть мне не позволит поставить польскую мразь на почетное нижнее место. Но они – не далеко оттуда. Отнюдь.

Стоило лягушатникам выдавить в Пруссию корпуса Беннигсена с Буксгевденом, дела пошли веселее. Главные силы противника вышли в тыл нашей позиции.

По счастью, – наша запасная линия у Прейсиш-Эйлау оказалась не обойдена и мы заняли эти траншеи. Верней, – наши егеря это сделали, моя ж кавалерия каталась вокруг.

Поездил я недурно, – выяснилось, что в мелких стычках первых дней декабря мой батальон срубил где-то сотни три французских лазутчиков, кои шастали в тех краях, потеряв где-то семерых, или, нет, вру – восьмерых человек. Это произвело настолько хорошее впечатление, что я стал полковником.

Самой же большой для меня наградой стало то, что сами французы впоследствии признавались, что наши траншеи произвели на них неизгладимое впечатление. Сам Бонапарт, когда ему утром сообщили о том, что французские авангарды встречены ураганным огнем, долго разглядывал поле боя, а потом с негодованием произнес:

– Я не вижу врага! Вы что, – считаете сих кротов, что накопали нор среди поля – настоящим противником? Командуйте-ка атаку!" – прежде чем ординарец побежал исполнять приказ, фельдмаршал Ланн отчеканил:

– Ваше Величество, – не совершайте ошибки! Я насмотрелся на сии норы и скажу, что они вырыты не кротами, – но сворой таксусов, коими славится Рига. Собак сиих нарочно выводят для норных боев, глупо бодаться с такими на их же позиции!

На сие Император с беспечностью отмахнулся:

– Отправляйтесь к солдатам, мой Ланн. Я вызову, коль в Ваших словах есть толика здравого смысла.

Через пару часов побледнелый, как смерть, корсиканец велел отступать и потребовал к себе Ланна в другой раз. Когда тот явился, Бонапарт стоял перед картой окрестностей:

– Ну что, знаток рижских таксусов, – рассказывайте, что вы знаете об этих псах. Первым делом о слабостях. Фатальных.

Ланн вытянулся и прищелкнул сапогами в ответ:

– У них короткие ноги, мон Сир. Изо всех собак, пасть коих чего-нибудь стоит, у таксусов – самые короткие ноги. Прикажите быстрей отходить и Вы сами увидите сей изъян!

Французский диктатор с изумлением посмотрел на своего командира, а тот продолжал:

– Штуцер бьет дальше пушки, поэтому егерям нет смысла ни вставать в линию, ни в колонну. Таксусы непривычны к стае и строю, – они дерутся в норе один на один. Как на охоте, они идут рассыпной цепью – у каждого своя цель. При первой опасности они приучены залегать и окапываться, ибо штуцер дозволяет зарядить себя из положения лежа.

Сейчас зима. Земля промерзла и ее не возьмешь егерской лопаткой, так что латышей не поднять, ибо каждый из них – сам по себе. Хуторянская психология. Глупо давить ежа, но где вы видали ежа сильно хищного?

Отчаянный корсиканец отрицательно мотнул головой:

– Мне нужна победа, а не отступление. Ежели мы уступим…

– Таксусы не полезут из своих нор, но медведи, что сейчас зализывают бока за их спинами, – бросятся за нами в погоню.

Бонапарт, по рассказам, чуть не подпрыгнул от этих слов:

– Они способны атаковать?! Без огня егерей?!

– Мон Сир, – Беннигсен увольнял Барклая из армии по… личным мотивам. Они не помогут друг другу даже если – небо обрушится на землю.

Буксгевден же – католик. Если б нас тут не было, – неизвестно – не бросилась ли бы вся лютеранская свора на подранков – католиков…

Великий корсиканец со значением потер руки:

– Господа, а ведь все – не так скверно! Спасибо, Ланн, Вы еще расскажете о повадках этих коротконожек, а сегодня…

Эй, там – играйте общий отход! Гвардии сосредоточиться вот здесь и здесь… С рогатинами. На медведей…

Лично мое участие в деле было совсем номинальным. Мы лишь взглядом и сочувственным вздохом проводили русских, которые браво умаршировали от наших траншей в пелену белого снега, который вдруг стал сыпать посреди дня. Я уже знал якобинскую силу и не сомневался, что их поспешное бегство – не более чем ответный сюрприз.

Тут из снежной пелены загрохотали пушки и через пару минут показались русские пехотинцы, кои со всех ног бежали к нашим траншеям от невидимого за снегом противника. Потом выяснилось, что сей снег спутал все карты.

Французы побоялись подпустить русских чересчур близко (в рукопашном бою русский медведь просто – страшен), мы их вовремя заметили и если медведи и вляпались в чужие капканы, то оставили там – клочок шерсти, да кончик хвоста. Ну, может – что-то из мягкого места. За науку сию.

Тем и кончилось дело при Прейсиш-Эйлау. Якобинцы выяснили, что русских теперь не выманить из-за наших спин калачами, да и прислали парламентеров. Мол, ввиду чисто позиционного характера войны, не разойтись ли нам всем – по домам. К пиву, вину, да сладким бабам? А наш спор мы продолжим, как сойдет снег.

Впервые Бонапарт получил достойный отпор. Конечно, – Прейсиш-Эйлау не был победой, но Барклай не понес потерь и со всех краев к нам пошли делегации – изучать опыт. Французов били и до того, но впервые удалось остановить – Самого!

Матушка сразу увидела в сем прекрасные шансы и… объявила о празднованиях пятилетней годовщины открытия Дерптского Университета.

На первый взгляд, это – странно. Моя "Альма Матер" появилась при шведах! Я зову сие "случаем Пятигорска.

Пятигорск основан неутомимым Государем Императором. Чтоб не забыть о сем подвиге, он воздвиг памятный камень: "Заложен Николаем Романовым в 1830 году". Рядом стоят знаменитые ванны (конечно же – "Николаевские"!), к коим по его же приказу привинтили табличку: "Устроены Николаем Романовым в 1826 году". Без комментариев.

(Надеюсь, все помнят тот год: Декабрьское Восстание, следствие, на коем Государь был главным следователем, Война с Турцией и сразу – Персией, кои Государь не решился почтить участием – против нас были сильные чувства на Дону и Кубани…

Казаки отрезали армию от всякой подпитки и мы на Кавказе чудом не захлебнулись собственной Кровью… Спаси Господи – там был Ермолов! Первые признаки Волнения в Польше.

Оказывается, – посреди всего этого нашлось время на заложение ванн! При том, что до действующей Государь – не доехал… Вот за это его и не любят в войсках…)

Вообразите себе, – едет Государь по Кавказу. Глядь, – а посреди дороги ванны стоят. Его имени. Дай-ка думаю, заложу я тут город. И заложил.

Главное – придумалось доброе имя: "Пятигорск". Правда, вот незадача, пришлось изъять старинные труды всяких там персов, да турок. Они имели наглость ссылаться на какого-то Авиценну, коий аж в XI веке сильно советовал съездить на воды в Бештау. "Полежать в тамошних ваннах…" Но это, конечно же – не о том…

Книжки сии вредоносные, по цареву Указу, сожгли. Зачем держать в библиотеках всякую хрянь? "У нас на дворе Просвещение, – XIX век. Посему старинные глупости нам не надобны…" И еще: "По причине стеснений рекомендуется сжечь устарелости, не имеющие научного смысла…

В принципе, – правильно. На деле – посреди Золотого Века Русской Культуры в костер полетели труды Авиценны, Улугбека и Руставели. В Баку сожгли полное собрание рукописей из библиотеки бакинского хана: Авиценна, Бахманьяр, Низами…

Время было такое. То ли Нессельрод, то ли Адлерберг убедили Величество, что "мы должны приять Бремя Белого Человека и Нести Факел Цивилизации отсталому варварству"… Вот этим вот самым Факелом и…

 
В чем держится Душа моя живая?
Меня Судьба по Свету гонит – ведьма злая.
И пища, что она готовит мне,
То – недосолена… То – соль сплошная…
 

Мне сообщил о сожжениях Котляревский. Он писал: "Я знаю, что ты владеешь сим языком и – знаток персидской поэзии. Может быть я смогу сохранить что-нибудь для тебя? Ведь жгут все подряд, – получен Приказ, что все тут – совершенные варвары и мы обязаны их всему научить. Я сберег пару книжиц с картинками – сие большая редкость для магометанского общества и заинтересует многих твоих друзей из Германии. К сожалению, я не могу оценить многих текстов – я не настолько владею персидским, как ты. Напиши мне хотя бы имена авторов, коих нужно спасать, я прикажу людям…

Я написал. Список занял пару листов и через год в Вассерфаллен прибыли телеги с мокрыми, полуобгорелыми, потекшими книгами. Я их восстановил, как мог – по моему разумению, а потом…

Мои доченьки не знают персидского. По-моему, во всей Риге не найдется и десятка людей, кои знают персидский. Поэтому после первого моего инфаркта я подарил книги сии Гельсингфорскому Университету. Согласно обычаю, мне наследует сын Констанина Бенкендорфа – Виночерпий Его Величества.

Я уважаю Главного Виночерпия, кем бы он ни был, но… Я не слишком уверен, что персидские книги – старые, грязные, непонятные нужны студентам, но я не оставлю их – Виночерпиям. Хотя бы из Уважения к Персам, – они же не пьют!

А до Николая-курортолога, был Александр-просветитель. В Тифлисе основал гимназию. Ведь со времен Руставели "грузины – бескультурны, неграмотны и не ведают языка"! Сие не шутка – это подлинный текст Указа "На основанье гимназии"…

Осчастливил и Дерпт. (А через немного лет устроил конюшню в Абосском Университете и мы спасали студентов с профессорами, вывозя их в Ливонию.)

Главное стребовал, чтоб мы привинтили табличку. Что именно он "Просветитель" основал Дерптский Университет. Мы привинтили. Для хорошего человека – ничего не жалко.

Шутки шутками, но празднование пятилетней годовщины "открытия Дерпта" стало вехой в развитии военной науки. На первом же семинаре Барклай сделал доклад, из коего следовало, что при повышении скорости стрельбы и увеличении дальности полета пули – всем каре и колоннам суждено кануть в Лету.

Обстановка на семинаре была весьма вольной. Речь Барклая встретили как оглушительным свистом с проклятиями, так и – громом оваций. Если такое творилось на первом семинаре – вообразите, как разошлись участники к концу работы!

(Впрочем, идеи Барклая – дело будущих войн. Пока цена штуцера сравнима с ценой на обычную пушку, а "длинный штуцер" (он же – "винтовка") не способен сделать более выстрела в полчаса, – все это теория, не имеющая прямого отношения к практике. Однако, – отдельные чудовищно богатые страны (вроде правления матушки) способны вооружить новейшим оружием пару-другую элитных полков. Но это – иной разговор.)

На другой день после долгой метели разошлись тучки, на небо выкатилось милое солнце и везде по-весеннему загремел тающий перезвон. Было раннее утро и я как раз собирался на учебные стрельбы. В ночь выпал снег, и теперь он весело поскрипывал под сапогами. Я проверил коня, потрепал его морду и уже хотел ехать, как сзади меня окликнули:

– Саша!" – я обернулся. За всеми разговорами, да знакомствами я и не заметил, как к университетским казармам подъехали санки, из коих вышла высокая, стройная женщина.

Подходя ко мне, она расстегнула ворот огромной собольей шубы и я чуть не зажмурил глаза от сияния. Вся шея, уши и грудь красавицы были увешаны каменьями с ноготь и яркое весеннее солнышко играло в них, как у малышей в зажигательной линзе.

Я на минуту закрыл глаза, пытаясь вспомнить, как я представлял себе эту встречу… Не вспомнил.

Когда я уезжал, сестрица уже выросла с истинную валькирию, но… в чем-то еще была девочкой. Теперь ко мне по рыхлому снегу бежала прекрасная…

Я поймал ее на руки, закружил на весеннем снегу… Она бессмысленно улыбалась. Потом мы принялись целоваться…

Я опомнился от тихого покашливания моего верного Петера. Славный телохранитель еле слышно сказал:

– Мы проводим Вас в келью, милорд… Миледи… Тысяча извинений за то, что прервал Вашу встречу – двух родственников.

Сестра моя улыбнулась, точно блаженная. Она чмокнула верного Петера в лоб и с подковыркой спросила:

– А тебе, мой кузен, не все равно, что мы сделаем вдвоем в этой келье? Ведь и ты – ревностный лютеранин?!

Латыш, пожав плечами, чопорно отвечал:

– Не мое дело знать дела кузины с кузеном. Раз мой брат выше меня по рождению, он подымет меня на свою высоту, я ж – отстою ее от любых посягательств. В том числе – злых языков.

Мне ж выгодно, чтоб он не чокнулся от Любви. А – к кому, и как на то смотрит Церковь, – не моего ума дело…

Я слушал сие, раскрыв рот. Я знал, что порой – забываюсь. Но раз на то мои люди уже составили свое мнение…

Доротея немного смутилась и чуточку раскраснелась от таких слов, но, склонившись ко мне, прошептала мне на ухо:

– Ты и вправду готов преступить все Законы со мной? Даже и – нашей Религии?

В голове у меня помутилось. Пять лет назад я уже кидался в сей омут и заплатил за сие годами невзгод и скитаний. Теперь…

Я поцеловал родную сестру прямо в рот:

– Разумеется. Я Люблю Тебя!

Я не люблю шлюх, или "клюкв". Получишь свое, а потом и денег жалко, и такое чувство, как обмарался обо что непотребное. Такая на теле грязь, что только в воду и – скоблиться до кости!

Во всех Законах прописано, что – жить с сестрой еще хуже и в сто крат порочнее. Наверное – так.

Мою сестру звали "шлюхой". Она официально была не только моею любовницей, но и женщиной: Герцога Веллингтона, Маркиза де Талейрана и Князя фон Меттерниха. Каждого из троих она обобрала, как липку и по всеобщему мнению стала самой дорогостоящей "девкой" новейшей истории. Наверное – так.

Только… На мой взгляд женщина становится шлюхой в тот самый миг, когда глаза ее умирают. Что-то изменяется у нее там – внутри, какая-то химическая реакция и глаза – сразу тускнеют, а изо рта в миг поцелуев вдруг тянет – тлением…

Я стараюсь не спать с этакими… Об них… Пачкаешься.

Я не знаю, когда происходит сей страшный момент. Иная вот – окажется под армией мужиков, а – не шлюха. Другой довольно не переспать – просто поцеловаться с противным ей человеком и от нее разит шлюхой за тысячу верст!

Однажды я спросил Дашку, – почему она не прервет связи со мной? Ведь иные меня кличут: "шпионом", "убийцей", иль – "провокатором". На это она отвечала:

– Люди, не зная того, поступают по твоей Воле, думая, что живут по своей. За это они – ненавидят и боятся тебя.

Но это же и есть – Квинтэссенция Власти! И я чуяла, что ты в сущности – кукловод, дергающий в темноте за веревочки. И я всегда хотела стать такой же, как – ты! Ибо это – то самое, что не купишь за Деньги!