Текст книги "Призвание варяга (von Benckendorff)"

Автор книги: Александр Башкуев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 64 страниц)

– Ежели что, – Грех отныне на мне.

Окружающим мы сказали, что это я – желаю ребенка от своей родимой сестры. Так оно, в сущности, и – случилось.

Через пару недель в доме Несселей была очередная пирушка и на нее пришел Талейран. Старый козлетон не знал новости и все увивался за Доротеей в надеждах на ответное чувство.

Наконец терпение сестры истощилось и когда в очередной раз рука маркиза опустилась куда не положено, Дашка с треском залепила ему пощечину. Звук удара был так силен, что стихла музыка и общество с интересом уставилось на занятную сцену.

Дашка же, потирая ушибленную руку, и невольно улыбаясь, чтоб скрыть свое замешательство, все делала загадочные движения, – будто то хотела присесть перед всеми в книксене, то – передумывала. Талейран стоял с изумленным лицом и протянутыми к Дашке руками и будто не мог поверить в произошедшее. Вид у него был, как у оплеванного. Общество же окружило несчастных плотным кольцом и плотоядно облизывалось в предвкушении такого скандала, о коем хорошо посудачить и через сто лет после этого.

Моя сестра не вынесла ожиданий, перестала будто бы приседать пред толпой и тихо сказала:

– Господа, сей господин был мне любовник и долго содержал меня на свой счет. Но сие – в прошлом. Я завтра же верну ему все подарки и прочее. Он мне противен. Он – предал меня и всех нас.

Общество ахнуло. Общество зашушукалось. Тесное кольцо сразу расширилось и люди не знали, – куда им склониться. Тогда Доротея медленно выпрямилась во весь свой бенкендорфовский рост и лишь один я смог сравниться с нею в сем обществе. Глядя мне прямо в глаза, сестра громко и ясно сказала:

– Что есть Вера? Вера – навроде карточной Масти. Мой брат ставит на Черное, но Бог – Любит его. Я долго думала – почему?

Теперь я знаю, – нет разницы в Черном, иль Красном. Еврей нисколько не лучше русского, иль француза. Ведь Карты с изнанки – все одинаковы.

Дело в Мастях. Коль ты еврей, – изволь быть Иудеем. Русский Православным. Француз – Католиком. Держись своей Масти и коль не в этой, так в иной сдаче ты будешь – Козырь.

Мы – иудеи и стало быть – Избранные. Что магометанство, что христианство, – все от нас. А потому наша Масть – Старшая. Нет, не Козырная. Просто Пиковая. А маркиз этот – Трефный.

Общество ахнуло, гул усилился и раздались приветственные возгласы и восклицания. Толпа за Дашкиной спиной уплотнилась и как-то само собой получилось, что я оказался рядом с сестрой, а Элен держала нас за руки и плакала от чувств, повторяя:

– Вот Цари из колена Иудина! Гзелли – крови Давидовой!

Общество гудело все громче и немногим выкрестам, собравшимся за спиной Талейрана, становилось все больше не по себе. Но сам маркиз еще не потерял духа и с издевкой воскликнул:

– А Брат Ваш – Пиковый Король? А вы – Пиковая Дама?

На что сестра с презрением хмыкнула:

– Для нас Король, – сам Господь Бог. Ибо я Верую, что нет большего Короля. Дама же – наша Матушка, ибо после Господа только Ей мы обязаны тем, что мы есть и чем станем.

Когда-нибудь и я стану Дамой для моих деточек, брат же мой не Король, но – Туз. Бич Небесный.

Никому не суждено бить Туза Мечей, ибо он с легкостью перебьет Жезл, пронзит Сердце, иль запугает Денарий. Наша Масть – Старшая.

Старый сатир отшатнулся от Дашки, будто обжегшись:

– Пики приносят Несчастье!

Но сестру было уже не унять:

– Что ж с того? Жребий. Можно ль не выпить из чаши, коль сие Промысел Божий?! Можно ль не защищать Храм против римлянских полчищ, хоть нету надежды на крохотное спасение? Да что есть Несчастье, как не урок, коему нас учит Господь?

Моего брата трепала жизнь, но если б не все его шрамы, он не стал бы тем, кем он стал. Если б меня не обидели в детстве подонки, разве осмелилась бы я зачать дитя от брата моего?! И быть Счастливой?!

Это – Избрание. Коль Масть – Старшая, прочие бьют ее, чтоб самим занять место. Это ж – естественно!

Нет вины еврея в том, что он – Нашей Крови, нет вины русского в том, что он – русский, иль француза, что он – француз. Грех, – когда старшая масть объявит козырной – младшую!

Так не ждите от Пик, чтоб они уважили вашу Трефу. Свиньи Трефные Трефными и останутся. Не Дубью тягаться с Мечами!

Будто искра прошла по всем нам. В следующий миг Элен, забыв себя, крикнула по-немецки, – "Хох! Хох!" и хлопнула в ладоши. Через мгновение почти все аплодировали и как-то само собой появился ритм и руки стали выбивать наш старый гимн.

Тем же вечером почти все наши выкресты покаялись в содеянном и просили вернуть их к Истине. Над теми, кому было нужно, произвели известный обряд, другие вымолили прощение богатыми жертвами.

Талейран же был изгнан из нашего круга и никогда уже в него не вернулся. Дашка же вернула ему – все его безделушки.

Она перестала знать себя шлюхой. А сие – дорого стоит.

Мы с нею, конечно, боялись за нашего малыша. Под этим соусом сестра поставила мне ультиматум: или я дальше ищу ветра в поле, или делаю все, чтоб у маленького был отец. Я сам вырос в доме, где Карлиса держали будто слугой, а отцом заставляли звать чуждого мне человека.

Я не могу жить с матерями всех моих девочек, но я вправе дать им хорошее воспитание и образование, сделать все, чтобы матери их ни в чем не нуждались и, самое главное – дочери мои смеют (какими бы незаконными они ни были) подойти ко мне средь самого шумного бала и я приму их и признаю. И знаете, – я чую, что они – Любят меня.

Все мои доченьки, стоит им кого-то найти, сразу ведут его ко мне на смотрины. На искренний разговор. Коль все сложится, то – венчание. А дальше – их жизнь. Мне же – попечение за внучатами.

Это немного. Ибо по-хорошему я должен самолично воспитывать всех моих доченек. Но это и немало. И Господь Любит меня, ибо пока не дал мне зятя мерзавца. Ни единого.

И с моею сестрой Господь простил нас. В урочный час доченька наша родилась – умненькая, шустренькая и вообще.

С рождением Эрики в дашкином облике, повадках и поведении беззаботная веселость и обаяние Бенкендорфов сменились чертами фон Шеллингов. Все поразились, насколько сестра стала похожа на Рижскую Ведьму. Госпожу Паучиху.

Как-то я осмелился пошутить о возрасте Дамы Мечей, а сестра вдруг необычайно серьезно посмотрела на меня и мурашки побежали у меня по спине, не заглядывай в бездонные глаза Пиковой Дамы…

Доротея же поцеловала меня, взъерошила мои редкие волосы так, как это делала матушка, и сказала:

– Ты мужик, – тебе не понять. А я всегда знала, что стану уродиной. И я боялась, что если мой облик испортится слишком быстро – никто не захочет подарить мне ребеночка.

Теперь у меня – Эрика и я дозволяю Природе взять свое. И я счастлива, что становлюсь некрасивой, но – Матерью.

Потом была Война. Я ушел в Действующую, Дашка же осталась в Риге, лялькаясь с нашей девочкой. После скандала с нашим арестом фон Ливены стали "невыездными" и жили под боком у матушки.

Война начиналась ужасно. Курляндские католики в первый же день взбунтовались и Северный фронт рухнул. За каких-нибудь десять дней католические армии пронеслись по Остзее и затеяли беспримерную осаду моей родной Риги.

Надо сказать, что егеря превосходили противника в огневой мощи и потому наша армия не понесла большого ущерба. Главный удар пришелся по мирному населению.

В начале повести я рассказывал о резне в Озолях. Теперь эти Озоли горели по всей Курляндии. Многие лифляндские семьи породнились за годы Инкорпорации с курляндскими. Многие латыши-протестанты переехали за своими господами на тучные курляндские пашни. Многие из латышей-католиков перешли в лютеранство. Все они были теперь замучены, растерзаны и вырезаны польской нечистью.

Наши полки, выходя из курляндского окружения, занимали уже спаленные, разоренные лютеранские хутора и…

Латыши тяжелы на подъем. Но вниз по Даугаве шли баржи с горами трупов, а на них чернели надписи кровью, – "Велс – Дьявол! Латыши – Черти! Крестовый поход, Иисус и Мария!

Мы, как могли, ловили сии баржи и пытались подтянуть их к нашему берегу. А с той стороны по нам прицельно били вражеские фузилеры. В те дни в Риге не хватало рук, чтоб схоронить всех с этих проклятых барж.

Мы просили помощи у России. Латыши, эстонцы и финны в одном строю стояли на рижских стенах и вдоль всей линии огня на нашем берегу Даугавы. Мы готовы были расстаться с нашей Свободой, лишь бы пришли русские и спасли нас от сего ужаса. Совсем рядом в Санкт-Петербурге стояли русские, но ни один их солдат до самого октября так и не появился в наших рядах.

Государь сказал так:

– Немецкие жиды хотели Свободы?! Пусть ее и получат.

Что есмь Человек? Что нужно, чтоб женщины, Матери потеряли все человеческое?! И первой из них стала моя сестра.

Женщин не принято брать в армию. Они не умеют обращаться с оружием, вечно путаются под ногами, а в случае отступления их могут взять в плен и… Сами знаете.

Но так уж вышло, что в Рижской осаде война стала позиционной, нас с противником (кроме Нового Города) разделяла и Даугава и появился оптический прицел и – винтовка.

Главная проблема сего оружия, – сильный крепеж пороховой камеры хомутами и кольцами. Чтоб перезарядить винтовку, нужно полчаса и потому они не привились в регулярных войсках. Они стали оружием "Рижских Волчиц.

Когда потери средь егерей превысили пополнение и стало ясно, что от России помощи не дождаться, моя сестра подговорила с десяток своих немецких подружек и они испросили у матушки дозволения стреляться с противником. В те дни любой человек был на счету и матушка согласилась.

В первый же день моя сестра убила двух фузилеров и стала "Главной Волчицей". В тот же день четыре выживших баронессы схоронили шестерых баронесс умерших…

Через неделю в "Волчицах" были уже полсотни девушек немецкой крови и с десяток егерей-инвалидов, перезаряжавших "волчицам" винтовки.

Через месяц в отряде служило уже полтысячи женщин, – в основном латышки. Им нужно известное время, чтоб последовать за своими хозяйками.

Дашка была дважды ранена, сделала тридцать семь насечек на стволе винтовки и угодила под Трибунал Венского Конгресса. Именно из-за того, что "Волчиц" признали преступницами, Государь запретил всякое о них упоминание, будто их – не было.

Так по высочайшему повелению историки вырывают какой-то факт из единой цепи событий и тогда у потомков возникает чувство "Deus ex machina", – некие события возникают как бы из ничего, а История из общей нити рассыпается на фрагменты.

Почему после Калки татары пировали на телах еще живых русских князей? История Ига не знает подобного варварства ни до, ни после этих событий. Почему Батый снес добрую половину русских княжеств, сделав прочих князей Великими?

Самый простой и неверный ответ, – потому что варвар.

А ответ правильный, но неприятный, – потому что в битве при Калке какой-то черниговский воин в ходе мирных переговоров смертельно ранил татарского воеводу – Джэбэ-нойона. Тестя хана Джучи и родного деда ханов Берке и Батыя. А дальше была – кровная месть. И нормальные отношения с теми, кто непричастен к предательству.

Не думайте, что такие штуки происходят только в России. Во Франции непостижимым чудом числилось явление Орлеанской Девы. Кто она, откуда, почему ей так поверили при дворе? Почему она так легко побеждала англичан, но терпела вечные поражения от бургундцев? Почему она сама, будучи бургундкой, вдруг решилась воевать на стороне французской короны?

И лишь сейчас вдруг заговорили о том, что бургундцы – суть французы и ненавидят англичан в той же степени. И армии Жанны д'Арк состояли не из битых французов, но уроженцев не пораженной войною Бургундии. А еще вдруг открылось, как по приказу французского короля убивали его родного дядю бургундского герцога Жана Бесстрашного…

На мирных переговорах!

Французской монархии проще было назвать половину народа "предателем", чем признать, что предателем был – сам король…

Нужна была Революция, чтоб История опять сплелась в единую нить. Эта не беда России и Франции. Сие – Искушение.

Известная "Кавалерист-Девица" попала в армию лишь потому, что в Риге был прецендент. А после Указа Его Величества изумительно, – как русская армия, известная консерватизмом (и "ночными горшками"), приняла к себе женщину?

Русские украшатели истории плетут на сей счет всякие выдумки, но факт остается фактом, – в Европе "латышка" значит – "каратель" и "снайпер". А "Кавалерист-Девица" – лишь водевильный курьез. Не больше того.

В Вене я докладывал о преступлениях, совершенных якобинцами в Европе, а моя сестра отвечала перед тем же судом за преступления "рижских волчиц.

Ее оправдали. А после того не могли не оправдать и якобинцев. Если Победителей судят по одним законам, Побежденные заслужили, чтоб их судили не строже. Это – вопрос Чести и Нравственности.

Сестру я почти не узнал. Она стала гораздо худей и суше. Все лицо ее покрылось сетью тонких морщинок, а руки усохли настолько, что казались совершенно пергаментными.

Говорят, что когда на Войне к ней приводили пленных, здоровые поляки падали в обморок от одного взгляда сей Немезиды. По данным Конгресса Дашка успела казнить больше поляков, чем я – Начальник Особого Отдела Северной армии. А на моем счету тысячи. Десятки тысяч…

Когда ее спросили, – как она объяснит сии казни, Доротея сказала:

– Я – Мать. Я представляла, что отец, брат, сын, или муж вот этих людей год назад жег, пытал и насиловал невинных младенцев и у меня перед глазами стояла моя Эрика… Око за Око, Зуб за Зуб и будьте вы Прокляты, если думаете по-иному!

Она стала страшна. Но мужчины стали просто гоняться за ней. И австрийский канцлер добился прав быть ей любовником, а Герцог Веллингтон всегда был им.

И лишь Талейрану она не вернула прежнего расположения. За то, что тот – предал свою Масть.

Меня спрашивают, – чуял ли я, как вокруг меня "сжимают кольцо". Да, разумеется. Это – естественное условие нашей работы и с Колледжа нас учили приметам конца…

Это – странное чувство. Земля потихоньку уходит у тебя из-под ног и ты ничего не можешь поделать. Бывали в истории случаи, когда разведчик впадал в истерику, пытался бежать, тем самым разоблачал себя и – губил. И себя, и других.

С другой стороны, ясно, что всех улик контрразведка не может собрать. Чисто – физически. И потому у грядущего обвинения нет и почти никогда не бывает уверенности в том, что "взяли" именно того, кого следует.

Поэтому святая обязанность наших агентов – терпеть и при аресте отрицать все. Даже, казалось бы, – очевидное. Именно то, что разведчику кажется порой очевидным, контрразведка в реальности и не может порой доказать!

Разумеется, после ареста разведчику "сделают больно". И может быть, не раз. И – не один день. И вот это вот ожидание "боли" самое страшное, что бывает у нас в ремесле.

Ежели кто говорит, что это – не страшно, – не верьте. Сами развлечения в пыточной не столь страшны, – как их ожидание. Когда началось, – уже понимаешь: как пойдет разговор, собираются ли сохранять вашу жизнь, будут ли вас калечить, иль – решат устроить показательный суд. От этого можно хоть как-то "строить свое поведение.

Правила тут просты. Если за вас "принялись всерьез", нужно добиться того, чтобы вас побыстрее убили. "Настоящих" пыток выдержать невозможно, поэтому – надобно разозлить палача, чтоб – долго не мучиться. А вот если чувствуешь, что следователи не совсем чтоб уверены, – нужно терпеть. Сильно не изуродуют (побоятся мнения общества), а ежели с первого дня "яйца не зажали в тиски" – остальное все лечится.

Я так и говорю моим парням, отправляя их "в плавание":

– Главное в мужике – яйца. Если их обрывают, – надобно умереть, ибо дальше и жить-то не следует. А уж ежели их вам оставили – потерпите чуток. Мои врачи – самые лучшие. Руки– ноги приделаем, зубы – из чистого золота, ходить-любить снова выучим и самую милую бабу – я гарантирую.

Но главное – яйца. Коль их вам разобьют – надобно сдохнуть. Специфика ремесла. Средь нас евнухам и кастратам – не место.

Да, я знал, что меня "пасут" уже – здорово. И поэтому я просил Абвер прислать хоть кого-нибудь, чтоб "передать" ему моих "крестников". Вообразите мое удивление, когда "на встречу" прибыл сам Генерал нашего Ордена по России – мой Учитель граф фон Спренгтпортен.

Он к той поре стал Наместником в завоеванной Россией Финляндии, но "вел себя" по отношению к русским, мягко сказать, весьма странно. Чего стоит наш знаменитый "бросок на Або", когда спецчасти Абвера под командой Андриса Стурдза (да-да, именно – моего друга Андриса!) совершили неслыханную десантную операцию – в тылу шведских войск!

Наши парни зимой, в ужаснейших погодных условиях, высадились чуть ли не на набережные шведского Або, прорвались к Абосскому Университету, собрали местных ученых и объяснили все так:

– Не сегодня – завтра фронт будет прорван. Русских в двадцать пять раз больше на направлении основного удара и дни Або уже сочтены. Мы предлагаем вам собрать ваши семьи, пожитки и верных слуг и обещаем переправить вас в Дерпт.

Там, в Дерпте вы можете продолжить работу по избранным специальностям, можете оказать помощь в развитии военной науки, а можете – попроситься на вывоз в Швецию. Все, что от вас требуется, – собираться. Живыми русским мы вас не отдадим.

Глава шведских ученых барон Гадолин (по рассказам) протер стекла своих очков и осторожно спросил:

– Следует ли из того, что наши труды в Або будут против русских агрессоров?

– Несомненно. Это я вам обещаю!

Тогда барон Гадолин развел лишь руками и сухо сказал:

– Раз сей господин сие обещает, я склонен верить в его намерения, пока он не докажет обратное…

В течение полутора суток Абосский Университет был полностью эвакуирован. Дело сие дошло до того, что шведский гарнизон сперва не препятствовал, а затем – при известиях о прорыве русских, помог нашим десантникам.

Наш десант уходил из города на перегруженных кораблях, на коих кроме ученых с их семьями, были и семьи шведских офицеров из Або. А кроме того, большинство тех, кто пожелал воевать с Россией в наших рядах.

Это не все. Через полсуток сии корабли были остановлены в Балтике русскими. Верней, – не были остановлены…

По приказу полковника Стурдза наши корабли сразу же открыли огонь на поражение русских и те, осознав неравенство сил, поспешили ретироваться. Так вот, – вся сия операция была спланирована и руководима фон Спренгтпортеном.

Когда ж его спросили, – зачем он так сделал, граф отвечал:

– А вы знаете, что сделали русские, когда вошли в сдавшийся Або?! Город поднял белые флаги, пытался вынести им ключи, но они сожгли, изнасиловали и разрушили почти что весь город! В Университете русская кавалерия разместила конюшни!

Впрочем, я не могу обвинять их за то, – во всех прочих захваченных городах они делали то же самое! Тут Або ничем не выделился среди прочих.

И в то же время, – сей город особенный. Это первый цивилизованный город на восточном брегу Ботнического залива… Коль угодно – очаг цивилизации в тех краях.

Теперь представьте себе, что лучших уроженцев тех мест перерезали бы, изнасиловали и замучили конные варвары…

Я почитал моим долгом спасти всех, кого только можно было спасти, пред лицом вторжения вандалов! Я исполнил мой Долг. Я все ж таки – по Крови Швед и имею некие обязательства пред Культурой моей собственной Родины!

Вы думаете его наказали за это?! Как бы не так. Война в Финляндии вдруг сложилась не так, как мнилось русским. Превосходство сил оккупантов и проистекшие из того зверства привели к неслыханному подъему финского Сопротивления.

Это тем более поразительно, ибо финны, вообще говоря, не слишком-то были привязаны к шведам, почитая тех своими мучителями и даже поработителями. Но поведение русских превзошло всякие рамки…

Надо сказать, что финны показали в этой войне, что они в сто крат злее славян и все польские "подвиги" померкли в сравнении с подвигами финского ополчения.

Да, русские смогли удержать "под собой" богатые города финского побережья. Но в глуши финских лесов их подстерегало…

Огромнейший корпус под командой князя Тучкова (того самого, кто погибнет под Утицей в Бородинском сражении) был окружен средь озер Суомуссалми и полностью уничтожен! Это при том, что русские трех-четырехкратное превосходство в живой силе и двухкратное – в огневой мощи! Это при том, что у русских была регулярная часть, а у финнов народное ополчение…

Мало того, – самым обидным для русских казалось то, что финны не дали им никакого сражения! Их неуловимые лыжники непрерывно кружились вокруг русских войск, постоянно "покусывая" несчастных выпадами из крутящейся вьюги и растаивая в зимних сумерках – стоило окруженным решиться на контратаку. Сие оправдалось – русский корпус был совершенно измотан и после месяца подобных боев внезапно капитулировал.

Поразительно, но финны не решились взять русских в плен. Война была, конечно, не кончена и "повстанцы" решили, что в случае лишнего кровопролития русские будут мстить. Поэтому у всех сдавшихся собрали оружие, вывели на тропу, ведущую к Гельсингфорсу, раздали всем сухие пайки на два дня, пнули в зад и велели убираться из местных лесов.

Как показала дальнейшая практика, это и было самым мудрым решением. Оскандаленный корпус, конечно же, распустили, а солдатами из него пополнили прочие части. И уже через месяц почти что вся русская армия дрожала при мысли о финской чащобе. В итоге, больше русские в лес не ходили, скопившись на побережье и тем самым – спасли людей. Не только своих, но и – наших.

Видите ли…

В ходе зимних боев с убитых "повстанцев" сняли много молитвенников немецкого, да – эстонского образцов. (Находили молитвенники и латышские, но – много меньше.) Все книги были печатаны на рижских фабриках, а вооружены "повстанцы" – нашими штуцерами.

Когда по этому поводу развернулся скандал, Государь предъявлял моей матушке "финские" лыжи, на коих были крепления с нашими клеймами, а сами лыжи (по мненью русских экспертов) производились промышленным способом.

По показаниям "почти что пленных" средь "повстанцев" почти что все оказались знакомыми, с коими пленные бывали на балах, да маневрах. Разумеется, "финны" делали вид, что не узнают своих русских товарищей, а те в итоге приняли эту игру.

Впрочем, иногда пленный офицер вполголоса просил "финского крестьянина" дать ему закурить, а тот незаметно передавал былому товарищу табак и бумагу. Иль двое сидели на одном пне и, не глядя даже в одну сторону, делились друг с другом воспоминаниями об общих знакомых…

Это была – неожиданная кампания.

Ларчик же открывался на изумление просто. Русские напали на Швецию по той банальной причине, по коей завязалась у них война с Персией. У персов была нефть, в Финляндии – фосфориты.

Что характерно, – сама Россия не могла потреблять ни нефть, ни удобренья из фосфора, но она хотела их – продавать. А именно – нам, в матушкину Ливонию.

Государь Александр был великим политиком и в вопросах очередной шведской войны очень надеялся на нашу помощь. Но, что в делах экономики он вел себя – сущим младенцем.

Да, мы много выиграли от того, что бакинская нефть была взята грубой силой. Но – где Баку, и где – финский фосфор?

Баку мы взяли на второй год войны и с первого дня стали качать каспийскую нефть. Нефть сия доставлялась тремя разными способами: по морю, по тракту Ростов – Баку и – чрез калмыцкие степи. Ежели мы теряли один путь, всегда можно было пользоваться другим. В самом Баку сразу же разместилась "Закавказская армия" и не болела ничья голова о том, где люди зимуют, иль – что они кушают.

Эксплуатация бакинских месторождений с первого дня была делом прибыльным и окупила не только эту войну, но и все военные действия на Кавказе – и с турками, и Чечней.

Другое дело – Финляндия. Фосфорные месторождения в этой стране залегают именно в самой глуши. В сердце карельских болот. Никаких дорог в тех лесах отродясь не было. "Фосфорную муку" добывали сами карелы и финны, и чуть ли не в рюкзаках везли по охотничьим тропам – на лыжах (тех самых лыжах – на кои мы обменивали у них фосфор!) на побережье.

В сих услових не возникло вопроса – на чьей в сей войне мы – стороне. Русская армия при всем желании не могла захватить сих лесов. Вспомним теперь, что война с Персией продолжалась семь лет и даже после ее окончания русская армия фактически не взяла Чечни! Чего можно было ждать от войны в столь же сложной Финляндии?

Это на первый взгляд финны покойней чеченов. А ежели чуть копнуть, еще неизвестно – кто из них злее. Суровые природные условия наших краев вырастили весьма упертый народ с коим – лучше дружить. Поэтому на Тайном Совете матушка и фон Спренгтпортен "продавили" идею о всемерной поддержке Финляндии в ее борьбе с русской агрессией.

В итоге сами же финны поставляли нам фосфор в обмен на штуцера и от этого мы только выиграли.

Большинство наших войск прошло через эту кампанию с "не той стороны", но за время сие накопило бесценный опыт войны на занятой врагом территории. Когда начались события 1812 года именно офицеры "Северной армии" возглавили "партизанские отряды" в тылу якобинцев.

Опыт финской войны показал, что гражданское население переходит к "народной войне" после "легкого стимула", – в виде карательных операций войск оккупантов. Но для этого – нужны части "повстанцев", кои вызвали б сии карательные операции!

Этот опыт и был нами приобретен…

Это не все. Ежели б мы открыто пошли войной против русских, вопрос был бы ясный, – кто на чьей стороне. И тогда б офицеры наши и русские не сидели бы на одном пеньке и не вспоминали былое житье.

Межнациональный вопрос – дело тонкое и тут есть тайная грань, – за коей люди видят друг в друге – противника. И есть такое, – когда стороны стреляют друг в друга, а потом садятся на общий пенек и делятся табачком…

Особенность той войны была в том, что мы – враждовали со шведами. Мы – злопамятны и никто не забыл шведских Редукций, иль того, как шведский король напал на нас в Первую Шведскую. Офицеры рвались на эту войну, почитая ее – Делом Чести.

Другое дело, что мы – ливонцы. Даже наша "ливская слепота" – признак финских корней. Издревле ливы числились "расой господ", а эсты – "ливскими сродниками.

Наши столицы всегда были Дерпт и Пернау, – в Ригу нас перевезли лишь после Грюнвальда… Ливонские баронеты никогда не считали латышскую землю своей "исконной землей"!

В сем один из главных корней "латышских Свобод". Потомки ливонцев не "брали" и не выкупали земель на брегу Даугавы, держась за крохотные поместья – северней реки Валги. Именно там – северней Валги и начиналась "исконная Ливония" – "не загаженная славянством.

Курляндцы ж, осевшие на южном брегу Даугавы – жили вообще "на польской земле.

Крайняя нищета и скудость ливских земель приводили к традиционной бедности лифляндских родов и наши предки потихоньку расселялись по северной Латвии, оправдывая себя тем, что "берут у латышей землю в аренду". Но при том у всякого лифляндского рода есть свое "родовое гнездо" на самых что ни на есть – бесплодных и тощих ливских болотах…

Из сих традиций проистекает особое отношение к эстонцам и финнам. Они воспринимались, и воспринимаются нами, как "младшие братья", за коими нужен известный уход и необходимое попечение. Поэтому, воюя с ненавистною Швецией, почти вся наша знать тайком помогла "финским родственникам.

Доходило до удивительного, – наш офицер дрался со шведами не на живот, но – на смерть. Затем, по более мягкому Уставу Северной армии, получал положенный отпуск и… Уходил в лес к финским "повстанцам". Там он ровно месяц стрелялся с русскою армией, а затем отпуск заканчивался и тот самый человек, что стрелял только что в русских, опять возвращался в… русскую армию. И это не вызывало ни у него, ни у русских какого-то морального отторжения.

Мало того, – в России негласно считалось, что человека нельзя принудить стрелять в его родственников. И поэтому офицеры Северной армии воевали только на побережье – исключительно со шведскою армией. "Карательные" ж операции против "повстанцев" лежали на совести Главной армии, набираемой исключительно из славян.

При всем том, – стороны вели себя "по-джентльменски". Пленных с обоих сторон лишь лишали оружия и – сдавали: мы их отпускали не далее пяти верст от расположения русских. Они – нас, допросив, выводили тайком к Нарвской заставе. Такая вот – удивительная война.

Открою секрет, – русским не с руки было раздувать какой-то скандал. Дело в том, что в ходе прежних кампаний русская армия понесла большие потери – особенно среди офицерского корпуса. Иной раз поручику приходилось принять команду над ротой, а капитану порой – батальон!

К счастию, – рядом всегда был резерв офицеров. Пруссия, "выбитая" из дальнейших войн победительной Францией, всегда имела огромный запас офицеров. И по Тильзитскому договору Франция "не ограничивала инициатив уроженцев Мемельского края по службе в рядах армии третьих стран.

Другое дело, что обиды ко Франции носили в себе померанцы с силезцами, коих поляки нещадно вырезывали с согласия лягушатников. И сии офицеры делали вид, что они – родом из Мемеля и на том основании переходили под нашу руку.

Это было, разумеется, незаконно и в быту называлось "владением марками". Согласно уставам Мемельского края, "мемельцем признавался лишь тот, кто владел в крае наделом (die Mark) и выращивал на нем хлеб.

Поэтому прусские офицеры по прибытии в Мемель приходили к тамошней Ратуше, покупали одну (sic!) почтовую марку (die Mark!) и клали ее в указанное место на площади.

Собственным родовым кинжалом сие место взрыхлялось и в землю бросалось ржаное зерно, – после чего офицер сразу же становился "Мемельцем" и с этой минуты мог воевать с ненавистною Францией!

С точки зрения даже здравого смысла сие, конечно же, было политическим свинством. Когда заключался Тильзитский договор, никто и не думал, что станут так издеваться над его буквой и смыслом. И позиция России, особенно привечавшей таких офицеров, не находила поддержки у "культурного общества.

Поэтому-то Россия и не слишком-то возмущалась появлением наших ребят средь финских "повстанцев". У нее самой было рыльце в пушку!

Столь оглушительные итоги "финского недовольства" принудили Россию к "тихому миру". Вскоре были приняты условия финнов, при коих они сложили оружие, финским Наместником становился любезный им фон Спренгтпортен, а Финляндия присоединялась не совсем чтоб к России, – но была ей вассальна, как часть "лютеранских земель в составе Ливонии.

Кроме того, – Россия впервые в своей истории признала Право Парламента финнов и обещалась во всем соблюдать Автономию и все его Привилегии. (Настолько тяжким оказалось поражение в финских лесах!)

Из сей истории стороны сделали разные выводы. В России впервые задумались над идеологической работой со своим родным населением. Вообразите себе, – на своей шкуре Россия наконец осознала – насколько тяжка и грозна "дубина народной войны"!