Текст книги "Парижский антиквар. Сделаем это по-голландски"

Автор книги: Александр Другов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 37 страниц)

Нечего обманывать себя и тянуть время – надо ехать в больницу. В конце концов, иметь полную информацию для меня сейчас важнее всего. В институте почти наверняка никто ничего не знает, в полицию же мне хода нет ввиду неофициальности моего статуса. Ждать особенно нечего даже институтский куратор Джой вряд ли получит какие-либо реальные сведения от следствия в обозримом будущем.

На этот раз я беру такси: события явно ускоряют ход, и фактор времени может стать решающим. Кроме того, таксист скорее довезет меня до клиники, адреса которой я толком не знаю.

Намою просьбу отвезти меня в больницу недалеко от Министерства иностранных дел, таксист молча кивает, и минут через двадцать машина останавливается перед приземистым белым корпусом больницы.

Не люблю больниц вообще, а уж моргов тем более. Однако сейчас мои ощущения притупились и поиски прозекторской особых эмоций у меня не вызывают. Однако когда передо мной предстает флегматичного вида высокий тощий патологоанатом в зеленом халате и шапочке и я осознаю, что именно он…, мне становится дурно. Все медленно плывет у меня в глазах. Одеревеневшими губами я вяло говорю о том, что я друг мужа погибшей и хочу узнать, что произошло.

Судя по выражению лица врача, он не верит мне. Однако ему явно лень спорить со мной и выяснять, кто я есть на самом деле. В нескольких словах он пытается привести некоторые медицинские подробности, но я жестом останавливаю его и спрашиваю, обнаружены ли прижизненные повреждения. Здесь мой собеседник спотыкается и после минутного колебания неохотно говорит:

– Явных следов насилия я не нашел. Сломана височная кость, что и стало причиной смерти. Теоретически возможно, что перелом был получен при падении в воду. Воды в легких нет, то есть в канал она попала уже мертвой. Больше ничего сказать не могу.

Последняя фраза убеждает меня в том, что ничего существенного я больше не узнаю. Торопливо прощаюсь с патологоанатомом и выскакиваю на улицу. Снова ловлю такси и, уже сидя в машине, растираю онемевшее лицо руками, пытаясь прийти в себя.

Приехав в квартиру, запираю дверь и делаю себе крепкий кофе. Закуриваю сигарету и вместо того, чтобы обдумать ситуацию, бессмысленно разглядываю крыши за окном. Произошедшему можно найти тысячу и одно объяснение. Но у меня в голове только одна мысль. Я виноват.

Но понимание этого факта еще не есть план действий. А делать что-то надо, ибо в самом близком будущем в канале окажусь и я. Если раньше эта публика хотела меня засветить как своего агента, то теперь их намерения сводятся лишь к тому, чтобы меня прикончить. И они постараются это сделать, как только узнают, что я в Гааге. Вернее, если узнают.

* * *

Вернувшись в гостиницу, делаю еще одну попытку забрать свои вещи. Перед этим захожу в магазинчик через дорогу купить сигарет.

Взяв пачку сигарет, выхожу из магазина. Успеваю сделать два шага, когда дорогу загораживает среднего роста крепыш в костюме, но без галстука. Мне, наверное, не суждено забрать свои вещи из гостиницы. Крепыш, показав закатанное в пластик удостоверение, приветливо говорит:

– Я из полиции. У нас есть к вам несколько вопросов. Не могли бы найти для нас час-полтора?

– Побеседуем у меня в номере?

– Если вы не против, я бы предложил проехать до Министерства внутренних дел.

Если говорить откровенно, то я как раз против того, чтобы «проехать в Министерство внутренних дел». Эта поездка наверняка закончится бестактным вопросом о том, когда я намерен покинуть эту гостеприимную страну. А у меня в распоряжении остались считанные дни, и все еще нет билета на руках. Я его даже не заказывал.

– Поедем на трамвае? У меня есть проездной.

Не улыбнувшись, парень отвечает:

– Машина за углом.

Сообразительный парень. Ом не явился в гостиницу, не поджидал у выхода из института, он перехватил меня по дороге в магазин. Теперь при любом повороте событий никто в институте не будет знать о моем визите в Министерство внутренних дел.

Очень скоро я предстану перед следователем, а как вести себя, мне совершенно неясно. Изначальная идея сводилась к тому, чтобы сыграть на руку полиции в обмен на их оперативные материалы по организации Ван Айхена. А теперь… Теперь какой из меня деловой партнер, когда я второй раз попадаю в полицию в связи с убийством? Второй, потому что полиция, слава Богу, не рассматривает неожиданную болезнь Билла как попытку еще одного убийства.

На этот раз я попадаю в Министерство с другого входа, более представительного, хотя сегодня я в не том настроении, чтобы обращать внимание на архитектурные излишества. Мой спутник ведет меня по длинным коридорам и, наконец, вводит в небольшой кабинет.

В комнате один стол, три стула и один пожилой чиновник. Через полузакрытые горизонтальные жалюзи видна зелень парка, окружающего Министерство. Хозяин кабинета следователь Ян Артс – крупный седовласый мужчина в рубашке с устрашающе закатанными рукавами – приветливо улыбается и предлагает мне сесть.

Понеслась обычная круговерть вопросов о моей личности. Мы доходим до поступления на работу в исследовательский институт, который я представляю, когда дверь в кабинет открывается и кто-то невидимый садится на стул за моей спиной. Мой собеседник может принять мой интерес к этому неизвестному за проявление нервозности, но и напряженно сидеть, не зная, кто молча сопит мне в спину, я не обязан. Я извиняюсь перед следователем и неторопливо поворачиваюсь на стуле. У двери смиренно сидит человек веером костюме, который несколько дней назад несколько навязчиво участвовал в моей беседе с чиновником иммиграционной службы.

Вежливо раскланиваюсь с ним, как со старым знакомым, он довольно кисло отвечает, и беседа продолжается, хотя ее течение довольно резко меняется и ускоряется. Артс начинает изъясняться коротко и доходчиво:

– Мы пригласили вас в связи со смертью известной вам слушательницы вашего института…

– Джой?

– Да. Вы ведь были с ней, ну скажем, близко знакомы?

– Да.

– Насколько близко?

– Настолько, насколько вам позволяет воображение.

– Откровенный ответ.

– Так ведь и ситуация не располагает к скрытности. В полиции посетители редко играют в секреты, разве нет?

– Когда как. Вообще говоря, бывает очень по-разному.

– Понимаю, издержки профессии.

– Именно так. У вас никогда не вызывала удивления некоторая, скажем так, свобода поведения вашей знакомой?

– Я просил бы выбирать более точные выражения.

– Простите, если задел ваши чувства, но факт остается фактом: несмотря на частые визиты мужа и наличие многих знакомых в Гааге, Джой считала возможным появляться с вами в публичных местах, на людях. Разве это не странно?

– Прежде всего, отношения в семьях бывают разными. Кроме того, если говорить откровенно…

– Сделайте одолжение.

– Зря иронизируете. Я думаю, что ситуация в семье была довольно банальной: красивая жена держала под каблуком мужа.

– Такое бывает.

– Бывает. Поверьте, у меня была возможность поразмыслить над этим вопросом.

– Ну хорошо, возможно, что вы и правы. У вас не сложилось впечатления, что Джой что-либо тревожило последнее время?

– Нет. Она вела себя абсолютно как обычно.

– Никаких догадок о причинах случившегося?

– Абсолютно.

– Тогда что привело вас в прозекторскую больницы и заставило задавать вопросы патологоанатому?

Так, начинается самое интересное. Эти ребята оказались гораздо шустрее, чем я мог полагать, судя по сонному виду их полицейских на улице. Но так или иначе, отвечать на вопрос мне надо – седой спокойно ждет моего ответа и в разговоре образовалась едва заметная пауза.

– Меня туда привело именно то, что я не видел никаких причин для Джой бросаться в канал. В равной степени я не верю в несчастный случай. Отсюда естественное стремление выяснить, что случилось.

– В удовлетворении своего любопытства вы действовали довольно профессионально. За относительно короткий промежуток времени вы успели побывать в больнице, гостинице, осмотреть номер Джой, опросить ее соседей и подруг. Такое расследование требует квалификации.

Н-да, в логике, а главное – информированности этому типу не откажешь. Однако я пытаюсь удержать свои позиции, предлагая весьма малоубедительные аргументы.

– Квалификации требует раскрытие дел а, а для того, чтобы ездить и донимать людей вопросами, нужны лишь терпение да некоторая доля нахальства. И совсем чуть-чуть сообразительности.

– Да-да, конечно. Насчет нахальства вы правы. Особенно для того, чтобы лезть через окно в опечатанную комнату. Это верно. Однако то, как вы проделали эту работу, заставляет предполагать наличие определенного навыка.

– Навыка никакого у меня нет.

Седой закуривает тонкую сигару «мандарин» и неожиданно меняет тему:

– Какова цель вашего пребывания в нашей стране помимо семинара?

– Семинар – основная цель. Кроме того, мне поручено установить контакты с научными и учебными центрами и институтами, которые специализируются в области социально-экономических и политических исследований. Это имеет отношен не к основной теме нашей беседы?

Мой собеседник философски пожимает плечами, выдыхая облако дыма:

– Никогда не знаешь, что к чему имеет отношение. Если это не секрет, насколько продуктивными оказались ваши контакты с нашими исследовательскими центрами?

– Какой там секрет. Встречался со многими, но договоренности достигнуты самые общие.

– По какому принципу вы отбирали организации для контакта?

– Справочники по исследовательским центрам, рекомендации знакомых.

– А скажем, с Ван Айхеном кто вас познакомил?

– Нашел адрес в справочнике безо всякой предварительной наводки со стороны. Позвонил, и мне назначили встречу. Как я понял, у них есть интерес к нашей стране.

– Будете развивать этот контакт?

– Доложу начальству в Москве. А там пусть сами решают, что из наработанного мной их устраивает.

– Это верно. В конечном счете, все решает именно начальство.

И умолкает. Тишина сгущается до легкого звона. Вот мы и пришли к главному. Но нет, рано еще. Торговлю нужно будет начинать, когда машина закрутится, и остановить ее будет не в их силах.

Наконец, следователь мягко хлопает ладонью по столу:

– Ну что ж, думаю, что мы с вами обсудили все вопросы, которые меня интересовали. Мне кажется, мы друг друга понимаем. Если у вас появятся какие-либо соображения или дополнительная информация по делу Джой – прошу звонить.

И он протягивает мне свою карточку. Принимаю ее с благодарностью и выхожу из кабинета. Бесцветный человек в сером костюме, не проронивший во время беседы ни слова, раскрывает рот лишь для того, чтобы вежливо попрощаться и добавить только одну фразу:

– Надеюсь, вы помните, что в вашем распоряжении почти не осталось времени до истечения срока регистрации? У вас всего пять дней.

* * *

Заехав в гостиницу, наконец забираю свои вещи. Отсюда надо как можно скорее убираться. Меня здесь уже видела половина города. И затем мне нужен Якоб.

Стук в дверь. Лиз просовывает свою кучерявую голову в щель дверного проема и, скорбно посмотрев мне в глаза, сообщает:

– Звонил Якоб. Он будет ждать тебя в нашем пабе через час.

– Спасибо, Лиз. Кстати, что там с Биллом?

– Я звонила сегодня в больницу. Дежурный врач сказал, что пока положение понемногу улучшается.

Если все так пойдет дальше, я ни когда не съеду из гостиницы. Взяв вещи с собой, покидаю жилище на Оудемолстраат. Когда я добираюсь до нашего кабачка, Якоб уже сидит за столом в дальнем углу. Он приветствует меня кивком головы и показывает на бокал вина. Сам он – предпочитает только пиво. Я отмечаю про себя его внимание и необычную для голландцев готовность угощать других.

Как обычно, Якоб немного хмуро интересуется, как у меня настроение, и затем без особой подготовки переходит к делу:

– Значит так – начинаю рассказ. Я-таки пошарил по базам данных и нашей газеты, и некоторых других. Выяснилось следующее. Институт, о котором ты спрашивал, был создан четыре года назад, то есть в начале девяностых. В его создании есть одна хитрость: основателями его были один вполне безобидный фонд и четыре частных лица. Фонд вскоре после создания института распался, и теперь институт находится под контролем этих лиц. Трое из них работали в международных организациях и, по наблюдениям знающих людей, в официальной деятельности института участия фактически не принимали. Реально институтом руководит его исполнительный директор, известный тебе Ван Айхен. Ван Айхен – фигура довольно любопытная. Ему сорок девятьлет, он выпускник университета в Утрехте. После университета несколько лет находился на дипломатической службе, работай в голландских посольствах в странах Азии.

– В каких именно?

– В Индии, Таиланде, Индонезии. Слушай дальше. В 1982 году он оставил государственную службу и занялся бизнесом.

Около десяти лет он занимался предпринимательством, преимущественно торговлей, с теми же странами, где работал в посольствах. Это вполне объяснимо: грех было не использовать наработанные связи. Обороты его торговли точно оценить сложно. В нашей базе данных на этот счет никакой информации нет, и в принципе можно сделать только одно – узнать адрес и на глаз оценить стоимость его дома, машины и так далее. По опыту скажу: когда нет ничего другого, и это может помочь, хотя бы даст толчок размышлениям.

– Насчет дома не знаю, однако, судя по всему, деньги у него есть.

– Вполне вероятно. Теперь главное. Как я уже сказал, четыре года назад Ван Айхен отошел от бизнеса и принял участие в создании известного тебе института. Институт проблем развития – лишь официальное название. С чисто юридической же точки зрения, это заведение является частным фондом. Его декларированная цель – содействие научному обмену стран Европы и Азии. В частности, они дают стипендии голландским ученым для работы в странах Азии и, наоборот, приглашают перспективных исследователей из Азии к нам. Улавливаешь общую линию?

– Все, что Ван Айхен делал последние двадцать с лишним лет, было так или иначе связано с азиатским регионом, и более конкретно – с Южной и Юго-Восточной Азией.

– Да, хотя о скрытых от общих глаз намерениях этого института ничего не известно. Насколько я знаю, внимания правоохранительных органов они пока не привлекали, в скандалах замешаны не были. Вот практически все, что я смог выяснить, не испрашивая специальных санкций у руководства. Чтобы задействовать каналы информации в Министерстве внутренних дел или полиции, мне нужны аргументы, с которыми я пошел бы к главному редактору. Без этого, извини, я действовать не буду у нас и за меньшие провинности людей на улицу выставляли.

– Н-да, действительно не густо. Однако в любом случае это уже что-то, над чем можно поразмыслить. Если я получу дополнительную информацию, дам тебе знать.

– Давай-давай. Единственный совет я не знаю, что у тебя на уме и для чего тебе столь детальные сведения об этом заведении, но не слишком увлекайся поисками. Добывать информацию все равно что откапывать мину в полной темноте. Все идет хорошо, только пока не доберешься до искомого, и это случается обычно весьма внезапно. Что, собственно, произошло, осознаешь уже только когда голова, ноги и руки удаляются друг от друга быстрее звука.

Я окружен милыми и заботливы ми людьми. Становится доброй традицией предостерегать меня от всяческих опасностей и невзгод. Правда, никто еще не делал этого с такой леденящей душу простотой и мрачной доходчивостью, как Якоб.

А журналист сплющивает в толстой стеклянной пепельнице окурок и неторопливо прощается.

* * *

– Мы не смогли его найти. Наши люди наблюдали за гостиницей, институтом, железнодорожным вокзалом. Правда, мы никого не расспрашивали – не та ситуация. Но он нигде не появлялся.

Двое сотрудников Ван Айхена отчитывались, не испытывая особых угрызений. Строго говоря, команда была дана слишком поздно: почти через сутки после возможного вылета или невылета Соловьева. Такая фора была непозволительна, и вина в этом лежала прежде всего на их шефе.

Дверь неслышно отворилась и в кабинет проскользнул Азат. Вопросительно посмотрел на Ван Айхена, и в ответ на его молчаливый кивок в сторону кресла, уселся.

Покосившись на пакистанца, говоривший! развел руками:

– Я оставил там людей, но, думаю…

Не извиняясь, Азаз перебил его:

– У коттеджа Шам Шан кто-нибудь дежурит?

Не дождавшись ответа, пакистанец объяснил:

– Джой часто оставалась там ночевать. Когда Соловьев узнает, что произошло, он обязательно приедет туда. Не может не приехать.

Ван Айхен на мгновение прикрыл глаза и кивнул, подтверждая правоту Азата. Тот бросил взгляд на хозяина кабинета и продолжил:

– Но теперь уже упущено слишком много времени. Скорее всего он скрылся у себя на квартире.

В ответ на три вопросительных взгляда пакистанец развел руками:

– Простите, я высказываю догадки, адреса, естественно, не знаю. У него должна быть такая квартира. Он часто ночевал вне гостиницы. Правда, придумал для этого какую-то мифическую официантку. Но это он врал.

Двое стоявших с демонстративным разочарованием посмотрели друг на друга. Перехватив этот обмен взглядами, Азат усмехнулся и заключил:

– Но я хорошо знаю его привычки. Есть места, где он обязательно появится.

* * *

Рано утром, позавтракав остатками сыра и кефира, после некоторых размышлений звоню в гостиницу. Как всегда, первой к телефону подходит Лиз: аппарат висит в холле рядом с ее комнатой. Честно говоря, я бы предпочел переговорить с кем-нибудь еще, но выбирать не приходится.

– Лиз, душа моя, у меня появились срочные дела. Так что дня два-три меня не будет. Не беспокойтесь, я скоро появлюсь.

– Дамы не особенно волновались. Ты что, уже пришел в себя и нашел еще какую-нибудь знакомую?

– Как тебе не стыдно. Говорю же, у меня дела. Не забудь передать это в институте. Кстати, Якоб еще в Гааге?

– Да.

– Что там Билл?

– Спрашивал о тебе.

– Я загляну к нему. Обязательно.

Где два-три дня, там и четыре-пять. Так что можно не бояться того, что мен. хватятся в ближайшее время. Но Лиз хороша – какого же она мнения обо мне – «нашел еще какую-нибудь знакомую»!

Следующие три часа у меня уходят на общение с компьютером. Только когда муки творчества наконец приносят, как мне кажется, более или менее приемлемый результат, я соображаю, что принтера у меня нет и распечатать свое произведение я не могу.

Особенно ломать голову не над чем. Есть два выхода – идти покупать самый дешевый принтер или рискнуть добраться до института и распечатать текст там. Учитывая надвигающийся на меня финансовый кризис, выбрасывать на ветер даже полторы-две сотни долларов мне не хочется до крайности. Поэтому без особых размышлений натягиваю джинсы и рубашку и выскакиваю на улицу. Как и прежде, всему миру полностью наплевать на мои жизненные проблемы. С дребезжанием проезжает разбитый черный «рено», бежит подросток. Двое молодых негров с волосами, заплетенными в косички, выгружают из старенького «пежо», причудливо расписанного аэрозольными красками, электрогитары и части ударной установки.

Пойду и я по своим делам. Добираюсь до своей машины и еду в институт. По дороге останавливаюсь у телефона и звоню в гостиницу. Короткий разговор со снявшей трубку Лиз убеждает, что открыто полиция меня еще не ищет. Тем не менее в институт вхожу через боковую дверь, минуя центральный вход. Проблема только в том, что над этой дверью укреплена камера, и если меня кто-нибудь из полиции и ждет в институте, то скорее всего он будет сидеть за стойкой охраны на центральном входе, одновременно обозревая в монитор боковую дверь. Поэтому я дожидаюсь, пока несколько слушателей-чехов, возвращающихся из пивной, подойдут к двери. Они нажимают кнопку, щелкает автоматический замок, открыт ый охранником с центрального пульта, и я вместе с чехами проскальзываю в здание.

Остальное не занимает много времени. В компьютерном зале почти пусто: только в углу трещит клавиатурой незнакомый мне китаец. Распечатываю на принтере две копии своего текста и на ксероксе копирую досье, полученное от Сибилева. После этого быстро покидаю институт через все тот же боковой выход и отправляюсь к себе на квартиру. По дороге заливаю до отказа бензином бак, проверяю масло и накоротке осматриваю двигатель и шины.

За скромным ужином и позже, потягивая бренди и смотря телевизор, отшлифовываю детали моего плана. Наконец глаза начинают слипаться, и я иду спать завтра трудный день.

* * *

Утром после легкой зарядки – занятия спортом привили мне отвращение к большим нагрузкам поутру, когда функциональные системы организма еще к этому неготовы, – горячего душа и завтрака спускаюсь вниз и направляюсь на соседнюю улицу к машине. Впервые за последнее время я чувствую себя уверенно: переход от беспорядочного метания, сопровождающегося ударами по голове и другим частям тела, к целенаправленным и агрессивным действиям – это как раз то, что нужно для обретения вновь веры в себя.

Из автомата звоню Якобу в редакцию. Он довольно быстро подходит к телефону, что еще больше поднимает мое настроение: день начался удачно. После недолгих препирательств убеждаю Якоба встретиться со мной через час в нашем пабе. На всякий случай отчетливо называю улицу, ибо до паба Якоб все равно не дойдет. Те же, кто, возможно, слушает его телефон, пусть сразу отправляются на Анна Страат, а не виснут на хвосте с самого начала.

После получасового ожидания у редакции вижу Якоба и быстро подруливаю к обочине.

– Садись, я решил тебя не гонять до паба, а перехватить здесь. Чего ноги зря сбивать.

Якоб мрачно смотрит на меня, на его лице нет и тени признательности. По-моему, он мне просто не верит. Придется с этим смириться, я и сам мало кому верю.

Вместо Анна Страат везу журналиста в небольшой ресторанчик неподалеку от пассажа. Заказав по его настоянию только кофе, протягиваю несколько только что распечатанных листов.

– Вот, прогляди. Это то, что получилось в результате работы по материалам, часть которых дал ты, а часть – мои друзья.

Я не случайно упоминаю вклад Якоба в сбор начальных данных сейчас от него потребуется принятие ответственного решения. и он должен помнить, что дело был о раскручено в значительной мере с его участием.

Пока Якоб неторопливо читает, смотрю в окно и думаю о том, что в случае неудачи этого разговора остальная часть операции рассыплется в прах сама собой. Альтернативного выхода на газеты у меня нет.

Дочитав, Якоб снова проглядывает текст и наконец небрежно откладывает листки на край стола. Пожевав губами, он задает свой традиционный вопрос:

– Ну и чего тебе от меня надо?

– Я полагал, что это практически готовая статья, которая может вызвать большой шум.

– Ты ошибаешься, если полагаешь, что в газетном деле скандал есть самоцель. Любой подготовишка от журналистики может накропать дюжину таких статей.

И он пододвигает листки ко мне, при этом, однако, не проявляя особого намерения уйти. Поэтому я невозмутимо двигаю статью по столу в обратном направлении.

– Вполне вероятно. Однако подготовишка не сможет собрать материалы для нее.

Якоб качает головой и ставит на статью локти.

– Без реальных документов этот материал ничего не стоит. Со мной даже разговаривать в редакции никто не станет. Ты смеешься? За такую публикацию у газеты денег не хватит судиться с этим твоим Ван Айхеном. Короче, забудь об этом.

– Не торопись, прочти вот это.

Я протягиваю тоненькую папку с копиями материалов, полученных от Сибилсва. Якоб берет ее и, покусывая большой палец, внимательно читает страницу за страницей. Иногда возвращается к прочитанному и снова изучает текст. Если он так же основателен в работе вообще, я могу надеяться на успех предприятия.

Наконец, дочитав, журналист хмыкает:

– Это уже что-то. Ну хорошо, допустим, я смогу пробить эту публ иканию. Что дальше?

– Дальше тебя ждет успех и слава. Может быть, деньги.

– Или пуля в спину. А еще могут по голове ударить и бросить в канал.

– До этого не дойдет. Еще до того, как вся эта публика разберется что к чему, их поведут на отсидку.

Я благоразумно умалчиваю, что, по моим расчетам, как раз до тюрьмы-то Ван Айхен и не доберется.

– Кроме того, я организую шумовое оформление в парламенте, после которого о тебе Ван Айхен начисто забудет ему просто не до того будет.

– Ну-ну. Впрочем, хорошо. Главный редактор сейчас у себя. Думаю, что он сразу скажет, пойдет это в работу или нет. Для разговора с шефом мне будут нужны эти документы.

– Бери, это ксерокопии, у меня еще есть. Я тебе позвоню в редакцию ровно через час.

Вздохнув, Якоб кивает, и, забрав материалы, покидает ресторан. Я же заказы паю себе завтрак, уже второй за это утро. События последнего времени вырабатывают солдатскую привычку наедаться впрок. Ввиду чрезвычайных обстоятельств решаю забыть о холестерине. Яичница с ветчиной и кофе добавляют мне сил и, соответственно, уверенности в себе. Пара сигарет и еще один кофе помогают скоротать время. Наконец, глянув на часы, прошу официанта проводить меня к телефону и звоню Якобу в редакцию.

Якоб снимает трубку сразу, как будто ждал звонка.

– Привет-привет. Детали моей беседы с главным редактором не имеют значения. Главное – шеф сказал, что завтра материал с незначительной правкой пойдет в номер.

– Все понял. Постараюсь дать тебе знать о том, что получилось в смысле дополнительного музыкального сопровождения.

– Хорошо. Кстати, было бы хорошо иметь фотографию Ван Айхена или хотя бы фасада его института. Наши фотографы на заданиях в других городах, а мне придется сегодня заняться переводом твоей статьи с английского на голландский.

Черт бы их взял! Фотографии им понадобились. Не знаю, чего больше в этой просьбе: действительно желания получить фото или стремления проверить серьезность моих намерений. Однако делать нечего, и я быстро соглашаюсь.

– Не проблема. Ван Айхена не обещаю, а фото института получишь завтра утром.

Закончив беседу с Якобом, тут же звоню в институт и узнаю, во сколько у Ханса кончаются сегодня занятия. Выясняется, что у меня по крайней мере полтора часа свободного времени и их мы потратим на попытку использовать один необычный канал влияния.

* * *

Эту идею я вынашивал почти с самого приезда, точнее, со дня рождения канадца Дейва, который он отмечал у каких-то своих приятелей.

Когда мы еще только ехали к Дейву, Лиз предупредила, что ей нужно заглянуть к ее «referent Either» (дословно – что-то вроде «опекун») заверить характеристику для одной международной организации, куда она намеревалась пойти работать после семинара. Я хорошо знаю английский, но вот что такое этот самый «referent father», представления не имел, а глянуть в словарь поленился. Вместо этого я простодушно спросил саму Лиз, у всех ли участников семинара есть такие «referent father» и почему его нет у меня. Она хрюкнула и сказала, что видится со своим достаточно часто, чтобы в случае необходимости попросить и за меня. При этих словах Билл тоже подозрительно хмыкнул и отвернулся. Я ничего не понял, но мы опаздывали, и я выбросил эту тему из головы.

Всю дорогу мы шутили по поводу этого неведомого субъекта, которого собиралась повидать Лиз. Билл предложил взять его собой на вечеринку, обещая соблазнить вином и женщинами. Я еще размахивал руками, развивая эту мысль, когда дверь дома, куда привела нас Лиз, отворилась. На пороге стоял высокий благостный мужчина в пасторском воротничке. Только тут до меня запоздало дошло, что «referent father» – это то, что по-русски называется духовником. К нему на проповеди и исповеди набожная Лиз действительно ходила каждое воскресенье и молилась за всех нас, безбожников. По дороге в церковь она не ленилась лупить каждому из нас в дверь с оглушительными призывами присоединиться к ней в походе в храм Божий, а возвратившись, в деталях пересказывала содержание проповеди. Теперь же она заехала к своему духовнику получить рекомендательное письмо.

С благожелательным интересом осмотрев мою замершую фигуру с бутылками в раскинутых руках, мужчина тихо сказал:

– Вы, наверное, Алекс из России? Лиз о вас много рассказывала. Божоле восемьдесят девятого года – совсем недурно. Год был достаточно сухой, и у вина неплохой букет.

Я стал, не торопясь, опускать руки. Рядом на дорожку медленно садился Билл. Он не то что смеялся – он скул ил от радости.

После этого я заходил к патеру Хендриксу дважды, и мы подолгу разговаривали на самые разные темы. Но сегодня, выслушав меня, он только качает головой.

– Алекс, я не стану этим заниматься. У церкви есть свой взгляд на все современные проблемы, но далеко не во все из них мы вмешиваемся. Тем более, когда это одновременно связано с уголовными делами и, не обижайтесь, подозрительными иностранцами. Но вот что я вам посоветую. Вы ведь должны быть знакомы с Хансом. Обратитесь к нему – Ханс человек влиятельный и принципиальный, если уж решит помогать, то лучшего союзника вам не найти.

* * *

Потерпев неудачу в первой попытке, сразу же намереваюсь сделать вторую. Для этого еду к институту. Припарковав машину в ста метрах от главного входа, жду в течение двадцати минут. На мое счастье, сегодня у Ханса нет никаких заседаний и совещаний, так что он, импозантный, сверкающий сединой, в строгом темно-сером костюме, появляется в дверях почти без опоздания. Сев в вымытый до блеска синий «пежо», он трогает в сторону центра. Я знаю домашний адрес Ханса, но предпочитаю не опережать событий и тащусь всю дорогу за ним.

Нельзя с уверенностью сказать, как отреагирует Ханс на мою просьбу. Европейцы – люди непредсказуемые, могут взбрыкнуть, равно как и прийти на помощь в самый неожиданный момент.

Один из сотрудников серьезно засветился в азиатской стране. Он понял, что его ждет скорый арест и, может быть, даже тюрьма. Быстренько доложил начальству, и было решено его эвакуировать первым же рейсом Аэрофлота. Жена с детьми должны были его догнать позже.

В аэропорт коллегу поехали провожать жена и сотрудник консульского отдела, не имеющий отношения к резидентуре. Уже у самого паспортного контроля к нему подошли трое агентов в штатском и, как говорят у меня на родине, предложили «пройти».

Наш сотрудник «проходить», естественно, отказался, мотивируя это желанием поскорее попасть на родину. Граждане в штатском стали бесцеремонно хватать его за руки, чем привлекли внимание группы отъезжающих туристов из Европы. Седой солидный итальянец подошел и поинтересовался, что происходит. Раздраженный агент сначала игнорировал вопросы туриста, а потом молча толкнул его в грудь.

Этого делать, видимо, не следовало. Итальянец сноровисто и очень сильно ударил соперника в подбородок, и тот снопом повалился на мраморный пол. Через минуту зал отлета превратился в поле боя. Как сказал мой коллега, и я с ним полностью согласился, в памяти навсегда останется пожилая немка с фиолетовыми волосами, которая дралась с индонезийскими специальными агентами спинкой кресла.