Текст книги "Парижский антиквар. Сделаем это по-голландски"

Автор книги: Александр Другов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 37 страниц)

По крутой и узкой каменной лестнице мы спускаемся в расположенный в полуподвале магазин, вывеска над входом в который сообщает, что здесь находится художественная галерея.

Стены подвала увешаны картинами. В центре на столах лежат большие папки с листами акварелей, офортов и рисунков. Мой спутник просматривает работы, недовольно бормочет и хмурится.

Наконец, он отбирает несколько акварелей с видами Парижа и расплачивается. Продавщица скручивает листы в трубочку и упаковывает в цветную бумагу.

Когда мы поднимаемся из магазина на улицу, мой спутник говорит:

– Ну что ж, я обдумал вашу просьбу и постараюсь помочь. Я советую вам обратиться к одному специалисту. Он, правда, живет далеко отсюда, в Афинах. Но здесь я не волен ничего изменить. Зато он действительно мастер в своем деле. Можете сослаться на меня.

Продиктовав миеїтелефон и адрес человека в Афинах, мой спутник рукой останавливает попытку распрощаться и покинуть его;

– Я не знаю, что именно вам нужно из картин от этого человека. Насколько мне известно, для этого он напрямую нанимает молодых художников и студентов школы живописи в Афинах. Но учтите: у него есть и хороший запас работ, в том числе и российских художников. Оригиналы работ находятся в его собственной коллекции, если он станет ссылаться на нехватку времени, знайте – это только для того, чтобы набить себе цену.

Я понимаю, что последний пассаж имеет целью выведать, почему меня интересует специалист по фальшивкам. Но мое молчание достаточно красноречиво. Собеседник уже должен был понять, что мне нужна не только консультация, но и сами работы.

Внимательно посмотрев на меня, мой спутник улыбается. Затем он прощается, не подав руки, и исчезает в переулках Монмартра. Я не в обиде. Я и сам не люблю трясти руки всем подряд.

* * *

Сразу после встречи на Монмартре провожу некоторые организационные мероприятия, которые должны обеспечить пути отступления. Эти пути мне могут понадобиться уже сегодня.

Затем наступает время для послеобеденных неприятностей. Скверное настроение не покидало меня весь день, сохраняется оно и теперь, когда я, мучимый дурными предчувствиями, топчусь во внутреннем дворике дома Завадской. По моим подсчетам, с полчаса назад Бортновский должен был подробно и в меру искренне ответить на вопросы Хелле, возбужденного вчерашним убийством одного из его подручных, и сдать меня своему боссу. Убедительный рассказ о якобы случайно увидежзом злодейском преступлении у отеля «Блэкстон», как мы оба надеемся, поможет Леониду спасти свою голову в мое отсутствие. В обсуждение судьбы моей головы мы не вдавались. Бортновский бывает удивительно эгоистичен, и в этом не отличается от большинства людей, с которыми меня сводила жизнь.

На противоположной стороне улицы останавливается небольшой «пежо» серого цвета, который мне уже приходилось видеть. Правда, ни водителя, ни его пассажиров я раньше не встречал. Но что-то подсказывает мне, что это те, кого я жду. Опустив стекла, все трое закуривают и принимаются равнодушно разглядывать фасад дома. Пора.

Выскочив из дворика и оглядевшись на ходу по сторонам, быстрым шагом пересекаю улицу. Уже у самого «пежо» как бы случайно натыкаюсь взглядом на его пассажиров и неловким суетливым движением перепуганного и опасного в этом своем испуге человека сую руку во внутренний карман пиджака.

Немая сцена. Два лица прямо передо мной и одно в глубине машины мгновенно каменеют. Только голубоватая струйка дыма от сигареты в руке водителя струится и выскальзывает в окно.

Сейчас эти трое наспех примеряют на себя судьбу вчерашнего неудачливого убийцы. И рисуют в своем воображении фотографии в вечерних газетах – три безобразных окровавленных трупа в машине с простреленными стеклами.

Это хорошо, это просто замечательно. Подобные мысли заставят преследователей остерегаться опрометчивых шагов. Сейчас при желании, скорее всего, можно было бы даже безнаказанного скрыться. Но я не могу скрываться, не для того все затевалось.

Крутой разворот, я устремляюсь по улице к остановке и прыгаю в автобус. Моя цель – небольшой ресторанчик в переулке рядом с рю Лафайет. Там я соскакиваю со ступенек автобуса, быстро прохожу через стеклянные двери в зал и занимаю столик у окна.

Выпив бокал вина, встаю и отчетливым жестом показываю официанту, что заказ можно поставить на стол. Сам же я тем временем иду в направлении туалета, но по дороге сворачиваю в служебный коридорчик и мимо удивленных поваров выхожу во внутренний двор.

Уже идя по узкому и темному переулку, я мучаюсь сомнениями. Может быть, разумней было бы удрать, не оглядываясь. Но нельзя думать только о своих интересах. Непременно надо убедить противника, что я покинул Париж.

Выглянув за угол, вижу, как двое парней выбираются из машины и вразвалку идут ко входу в ресторан. Возможно, они еще ничего не заподозрили, и лишь хотят подождать меня за столиком. А может, намерены выяснить, куда я делся. Ну что ж, пусть выясняют. Как только они скрываются за дверьми ресторана, я быстро перебегаю улицу. Рывком распахиваю дверцу машины и плюхаюсь рядом с водителем.

Он поворачивается ко мне с удивлением:

– Тебе чего надо?!

Вопрос пропал даром – на слове «чего» он уже понял, с кем имеет дело. И закоченел с перекошенным лицом и сведенным судорогой телом, как будто побывал в руках у неумелого набивальщика чучел.

– Что, узнал меня? Это за мной твои приятели пошли в ресторан. А я тут оказался. Представляешь, как они удивятся?

Водителю, видимо, удается это представить, потому что он неожиданно возбуждается и начинает резко и беспорядочно выкидывать руки в мою сторону. Я вынужден двумя короткими и довольно щадящими ударами вернуть его в спокойное состояние. Кровь из разбитого носа заливает водителю рубашку, но зато ведет он себя теперь гораздо более смирно.

– Молодец. Сиди тихонько. И скажи своим приятелям, что я вынужден вернуться в Москву, не завершив своих дел. И виноваты в этом вы. Но еще ничего не кончено. Я напущу на вас свою контору, и мы вас все равно достанем. Да и кроме того, счет все равно уже сейчас в мою пользу.

Мне пора прервать свои излияния. Посмотрев в сторону ресторана, вижу, как двое парней глазеют на нас через стекло витрины. По сравнению с субтильным водителем они выглядят просто устрашающе. Поскольку они начинают спешно выбираться из-за столика с моим бифштексом, я стремительно удаляюсь с места возможной встречи.

На бегу едва не сбиваю какую-то старушку, которая осыпает меня короткими фразами. Несовершенное знание французского языка избавляет меня от переживаний по поводу сказанного в мой адрес. Французские бабульки могут быть настоящей головной болью.

Сворачивая за угол, вижу, как один из преследователей бежит за мной, а другой направляется в переулок с очевидным намерением перехватить меня на параллельной улице. Похоже, моя прекрасно продуманная схема небезупречна. А точнее, все домашние заготовки обратились в прах. Я-то полагал, что туповатые убийцы устроят со мной увлекательную и джентльменскую беготню наперегонки, которая быстро закончится моей бесспорной победой под их одобрительный смех. А эти скоты самым подлым образом устраивают охоту, намереваясь загнать меня в ловушку.

Иногда требуется время, чтобы понять, насколько ты прав. Сразу за углом я утыкаюсь в непреодолимое препятствие. Веселенького зеленого цвета стена из толстого пластика, натянутого на строительные леса, перегораживает улицу от стены до стены. Огромная надпись любезно информирует о путях объезда. Но у меня нет времени разбирать ее по слогам. Прыгаю в ближайшую подворотню и становлюсь за выступ стены. И делаю промежуточный вывод. По-моему, я оказался в западне.

* * *

Это типичный парижский дворик, тихий и чистенький – узким колодцем он поднимается на высоту четырех этажей. Шершавые оштукатуренные стены. Окна с частым переплетом и ставнями. Побеленые и простые, серые от времени дощатые ящики с цветами и вьюнками. Рядом с одной из входных дверей стоит вымытая до блеска темнозеленая с перламутровым отливом новенькая «тойота-авенсис». На мое счастье, в окнах никого из обитателей домов не видно.

Конечно, гораздо удобнее было бы спрятаться и переждать в каком-нибудь парадном. В Москве я так бы и сделал. Но это совсем не Москва. Это Париж, и здесь большинство парадных снабжены замками. Если замков нет, то за дверью сидит консьержка. А обшаривать окрестности в поисках подъезда, где нет ни замков, ни консьержки, просто нет времени. Поэтому я поступил правильно.

Так я бодрюсь, стоя за выступом и безрадостно поджидая своего преследователя. Чем быстрее он надумает свернуть в этот дворик, тем лучше. Лучше для меня. Если же он дождется своего партнера и на пару с ним начнет прочесывать округу, получится скверно. Сказать правду, это далеко не первый случай в моей биографии, когда, затеяв какое-нибудь изощренное коварство, я впоследствии горько и запоздало жалею о своих излишне хитроумных планах.

Серьезный белобрысый мужчина лет шести в синих джинсах и пронзительно-желтой куртке появляется в дверях и идет через дворик, крепко держа обеими руками большой черный пакет с мусором. Не глядя по сторонам, он поднимается на цыпочки и, пыхтя, переваливает пакет через край мусорного бака. Затем так же сосредоточенно удаляется, забыв притворить за собой дверь.

Дверь еще слегка ходит на петлях, когда мимо меня скорым шагом проходит мой преследователь. Уловив движение двери, он в несколько прыжков пересекает дворик и заглядывает в проем. Неизвестно что там углядев, он тут же разочарованно оборачиватся. И первое, что попадает в поле его зрения, это мое задумчивое лицо, выглядывающее из-за угла кирпичной кладки.

В тот же момент в дверном проеме справа появляется анемичная молоденькая девушка с могучим рыжим английским мастифом, засыпающим на ходу. Вот оно, мое спасение – не станет же убийца стрелять при свидетелях. И я делаю неуверенное движение в сторону арки, ведущей на улицу.

Но у меня сегодня день ошибок. Настырный парень даже не думает менять своих намерений. Вместо этого он споро вытягивает из внутреннего кармана пистолет с глушителем и направляет в мою сторону. Мгновенно падаю на четвереньки, больно ударившись коленями о булыжники мостовой. Несколько выстрелов сливаются в протяжный рваный свист. Одна из пуль бьет в стену рядом с моей головой и с отвратительным визгом уходит в небо.

Следующая секунда приносит сразу два события. Пронзительный крик испуганной девушки заглушает урчащий шум двигателя «ситроена», который начинает осторожно протискиваться в арку с улицы. Проснувшийся мастиф тратит на осмысление ситуации на удивление немного времени. Хотелось бы верить, что собакой руководит чувство справедливости и глубокое знание людской натуры. Но возможно, что убийца просто ближе находится к хозяйке пса, и, соответственно, должен рассматриваться как первостепенная опасность, о которой девушка вполне доступно сигнализирует своими дикими воплями.

Сейчас наступит очередь убийцы орать на весь двор: мастиф весит не меньше четырех-пяти пудов, и сбивает он преступника с ног одним толчком. Выронив пистолет, парень летит наземь. Но что мне проблемы преступников? Хотя он и молодец, стоически молчит, остервенело отбиваясь от рычащего пса. Одним прыжком перемахиваю крыло «ситроена» и вылетаю на улицу.

Однако дело сше не сделано – где-то неподалеку бродит другой бандит, который непременно постарается меня добить. Я много тружусь над поддержанием своей физической формы, но встреча лицом к лицу со вторым противником не сулит мне ничего хорошего. Поэтому я иду по пути, где меня никто не ждет, а именно – возвращаюсь к ресторану. Еще издали вижу, что водитель вместо наблюдения за улицей занят преимущественно своим носом.

Остается только укоризненно покачать на ходу головой. Что делать, непрофессионал он и есть непрофессионал. Кстати, я забыл кое-что сделать, а именно застраховаться от возможной автомобильной! погони. Когда парень наконец видит меня, его глаза поверх скомканного окровавленного носового платка становятся совершенно круглыми от ужаса, и он замирает. Я даже начинаю испытывать к бедняге некоторую симпатию. Он единственный человек в этом городе, который меня боится.

Когда я нагибаюсь к автомобилю, водитель прыжком пытается перескочить на сиденье рядом, но безнадежно застревает на рычаге переключения передач и там остается. Зато у меня появляется возможность без помех протянуть руку в открытое окно машины и вытащить ключ из замка зажигания.

– Не бойся, ты свое уже получил. С остальными разберутся мои коллеги. Жаль, что мне приходится сегодня улетать. Не забудешь передать? А ключи я возьму на память. Там, кстати, твоего приятеля покусали. Но я тут, как говорится, ни причем.

С этими словами я спешно удаляюсь. Спустившись в ближайшую станцию метро, а именно Сент-Жорж, сажусь в поезд и еду к себе на квартиру. Вещи уложены заранее, через час такси отвезет меня в аэропорт.

* * *

Входя в здание аэропорта смотрю на часы: до моего рейса еще полтора часа. Сегодня я самый дисциплинированный пассажир. Как только будет объявлена регистрация, я окажусь первым в очереди. А пока нахожу телефон и звоню в гостиницу. Брат Надин неприветливо сообщает мне, что ее нет дома. Что-либо объяснять ему не имеет никакого смысла. Все равно кроме Надин в этой семье мне никто не верит. Более того – после нашего последнего разговора перестала верить и она.

Я вешаю трубку, и в это время голос диктора сообщает о начале регистрации пассажиров рейса в Афины. Быстро прохожу контроль, и, не успев с облегчением вздохнуть, уже из-за стойки вижу троих молодцов, которые появляются в зале аэропорта. Это водитель с распухшим носом и еще один из моих сегодняшних преследователей. Покусанного убийцу сменил какой-то мордатый новичок.

Измываться над противником с безопасного расстояния не в моей привычке. Вообще, бесполезное удовольствие, как правило, в итоге оборачивается серьезными проблемами. Но надо, чтобы эти парни убедились в моем отъезде. Я задерживаюсь за барьером контроля ровно настолько, чтобы эта троица меня заметила. Наконец, они прекращают крутить головами и сосредотачивают на мне свои угрюмые взгляды. С счастью, они не выказывают намерения перемахнуть барьер и учинить драку прямо в зале отлета. Собственно, в этом нет необходимости – в койне концов я выполнил их требование и теперь, хотя и с некоторым запозданием, убираюсь из Парижа.

Однако меня интересует еще одно. Этих троих так срочно примчаться в аэропорт заставил мой рассказ водителю о сегодняшнем отъезде. Вполне вероятно, что впопыхах они не задумались над тем, совпадает ли время моего отлета с расписанием рейсов в Москву. Сейчас же у них появилось время поразмыслить над этим вопросом.

Я прав – водитель оказывается самым сообразительным из прибывшего трио. Он вдруг начинает оживленно озираться в поисках информационного табло. Шевеля губами, меньший из бандитов читает список ближайших рейсов, затем дергает одного из напарников за рукав и принимается что-то горячо рассказывать. Но те только раздраженно отмахиваются. Такая реакция мне нравится. В конце концов, какая им разница, куда именно я собрался. Главное, что я улетаю.

Однако водитель оказывается не только ни более сообразительным, но и наиболее настырным. Завязывается перепалка, сопровождаемая короткими возгласами, тыканием пальнем в сторону табло и взаимными толчками в грудь. Появление вдалеке среди голов пассажиров двух полицейских фуражек заставляет парней мгновенно успокоиться. Шумливое трио прекращает свару и дружно поворачивается ко мне. Все-таки они забавные ребята. Когда разглядываешь их через два ряда чиновников и под наблюдением полицейского патруля.

Удостоверившись в том, что эти трое еще раз зафиксировали мое присутствие за чертой паспортного контроля, демонстративно смотрю на часы и иду в глубину зала отлета.

Теперь я могу пойти выпить чего-нибудь крепкого в баре. Мне это нужно. И я это заслужил. Впереди ждут Афины.

* * *

– После этого он почти оторвался от моих людей, но они его вычислили. Он поехал в аэропорт. Там прошел регистрацию и…

– Я не верю, что он улетел из Парижа.

Перебив Хелле, Ковальски не стал продолжать. Он даже не обрадовался новости об отъезде Соловьева. Скорее, он казался озадаченным. Не слушая дальше, он качал головой и думал о своем. Хелле, прикусив от досады губу, настаивал:

– Мои люди довели его до аэропорта. Они видели, как он прошел регистрацию. Рейс был московский.

С разбегу сказав про московский рейс, Хелле тут же пожалел об этом. Но ему очень хотелось закрыть тему Соловьева, и поведение Ковальски его раздражало. Между тем, Ковальски не проявлял ни малейшего неудовольствия. Подняв на Хелле глаза, он насмешливо спросил:

– Трудно обманывать себя, если тебе в этом мешают? Перебивают, не дают договорить?

Ковальски улыбался без тени издевки. Помолчав, он терпеливо объяснил:

– Мы не слишком долго разговаривали с Соловьевым тогда, в ресторане. Но мне кажется, я его понял, просчитал.

– И каков вывод?

Вопрос Хелле прозвучал более язвительно, чем он сам того хотел. Но Ковальски был слишком погружен в логику своих слов, чтобы обращать внимание на выпады своего агента.

– Вывод, дорогой мой, таков, что Соловьев не относится к типу людей, которые отказываются от своей цели. Если он отверг деньги, причем деньги большие, с чего вдруг ему убираться из Франции?!

– Но он действительно улетел!

– Давайте исходить из установленных фактов. Насколько я понимаю, ваши люди всего лишь видели его в аэропорту прошедшим регистрацию. Не более того. Могу предложить этому несколько объяснений. Первое: Соловьев никуда не улетал, он заморочил вам голову и сейчас находится в Париже. Второе: он улетел, но ему пришлют замену, человека, которого мы не знаем. Третье: он улетел с какой-то неведомой нам целью, но вскоре вернется. Какой вариант вам больше нравится?

Хелле пожал плечами. Он прекрасно понимал, что Ковальски прав. Как ни странно, своим отлетом Соловьев отобрал у них инициативу, и теперь приходилось принимать решение вслепую.

Не дождавшись ответа, Ковальски сам подвел итог:

– Гадать бесполезно. Все три варианта почти равноправны. Поэтому нам остается лишь проверить пассажиров всех рейсов и узнать, куда действительно улетел Соловьев. Если он полетел не в Москву, вполне вероятно, еще можно будет что-нибудь сделать. Это первое. И второе – держать ваших людей во всех наиболее вероятных местах его появления в Париже.

– Как долго?

На этот раз плечами пожал Ковальски:

– До тех пор, пока не состоится запуск «Гермеса».

* * *

В самолете я расслабляюсь впервые за много дней. Теперь очередь Бортновского поработать. И сделать за время моего отсутствия он должен много – все, о чем мы договорились во время последней встречи. Наши с ним роли постепенно меняются, и теперь, когда Бортновский проникся предложенной ему идеей, его профессионализм является залогом успеха. Сидя вчера у него в квартире, я пытался найти бреши в нашем плане подготовки.

– Леня, что мы с тобой еще не предусмотрели?

– Нужны документы, уйма документов: каталог коллекции, оценочный протокол с какой-нибудь выставки, официальное заключение экспертизы, переписка со специалистами, где речь идет о коллекции и так или иначе подтверждается ее художественная ценность, и общая стоимость. Кстати, каталог желательно бы иметь настоящий, выполненный полиграфическим способом, с цветными иллюстрациями.

– Н-да, задачка. Это максимум желаемого. Без чего можно обойтись?

– Думаю, без любой половины. В конце концов, можно сослаться на то, что коллекцию по сути дела хранили дома и она толком не выставлялась. Но все равно, какие-то документы нужны. И чем больше их будет, тем скорее мы достигнем цели. Мы имеем дело с непрофессионалами в этой области, и они будут ориентироваться на количество и разнообразие предложенных аргументов, а не на их качество.

Наконец, я сдался:

– Все понял. Давай сделаем так. Прежде всего, пока меня не будет в Париже, купи приличный компьютер, принтер и сканер…

– Подожди, а кто будет за все это платить? Ты денег дашь?

– Нет, не дам. Сам заплатишь. Это будет твой вклад в уставной капитал нашего предприятия. Нет денег – займи еще у кого-нибудь. Тебе это не повредит, все равно у тебя положение такое, что хуже не бывает. Да, и кроме того, оплати мою поездку за коллекцией. Я как-никак государственный служащий, и средств на это у меня нет. Не возражай, денег потребуется не слишком много. Обещаю в командировке обойтись без цыганского хора и купания актрис в шампанском.

Неохотно кивнув, Бортновский задумчиво проговорил:

– Надо будет достать какие-нибудь образцы документов основных галерей Европы, по возможности, с печатями. В принципе здесь, в Европе, печати на документы ставить принято далеко не всегда, и главное – это подпись. Но россияне почему-то с почтением относятся именно к печатям на документах, а мы должны произвести на них впечатление.

Бортновский вдруг оживился:

– Изготовление фальшивых писем и актов экспертизы открывает такой простор для творчества!

– Вполне вероятно, но не опережай события. Не забудь узнать, сколько будет стоить изготовление черно-белого или цветного каталога коллекции, и как быстро он может быть сделан. Естественно, что фотографии там будут помещены выборочно. Всю коллекцию снимать для каталога нет смысла. Да и самих каталогов нужно будет сделать не больше десятка или двух.

Все уже обговорено. Но опыт приключений в других странах показывает, сколько людей может пострадать в ходе попыток отстоять идеалы добра и справедливости. И я не мог не предупредить Бортновского, тем более, что он пребывал в предвкушении прибыльного и, как ему теперь казалось, легкого предприятия.

– Леня, тут вот еще какое дело. Ты не пугайся, но всяко бывает, и может статься, Хелле прознает о наших планах. Или ему донесут о твоей двойной игре. Поэтому будь настороже. Если почувствуешь, что эти ребята ведут себя странно, приостанови свои контакты с ними.

Я безжалостно разбил мечту, и настроение у Бортновского испортилось в одно мгновение. Раздраженно запыхтев, он спросил:

– Что значит «странно»?

Как бы это растолковать Леониду поделикатнее? Я постарался проявить максимум такта, чтобы не травмировать его психику еще больше.

– Ну например, они вдруг пригласят тебя на загородный пикник. Или предложат поехать в Лион для опенки какой-нибудь картины. И при этом пообещают очень хороший, необычно хороший гонорар. На этот случай мой тебе совет – не езди, скажись больным или придумай что-нибудь еще. Если все-таки станешь встречаться с ними, делай это на людях. А еще лучше держись от них в стороне.

Бортновский скривил губы:

– Хорошее дело «держись в стороне»! А как ты собираешься проворачивать все это дело, если я буду держаться в стороне?

– Я имею в виду время моего отсутствия в Париже. Скоро я вернусь и смогу тебя подстраховывать, а в случае контактов с ними, особенно, контактов по их инициативе, окажусь поблизости. Так я по крайней мере буду уверен, что они не смогут дать тебе по голове и утопить в Сене.

Бортновский прервал меня, взмахнув руками:

– Подожди, а кстати, как мы с тобой будем связываться?

– А мы не станем связываться. Если будет очень нужно, я тебя найду. Но, скорее всего, особой необходимости в этом не будет. У тебя сейчас две задачи. Одна – сделать все, о чем мы договорились. Вторая – избегать конфликтов с кредиторами. Чтобы они тебе не отстрелили голову до того, как ты разбогатеешь.

Леонид поморщился:

– Очень смешно! Ты начинаешь повторяться. Смотри, как бы наши клиенты тебя не прибили раньше, чем меня.

Последние слова Бортновского звучали в сознании, пока я ехал в аэропорт. Он оказался прав – только чудо помогло мне разминуться с троицей преследователей в зале отлетов аэропорта.

* * *

Отдохнув один день под жарким солнцем Греции в гостинице «Маре Ностру», чувствую себя в силах заняться тем делом, ради которого, собственно, и приехал. Из своего номера звоню по телефону, полученному на Монмартрском холме от седого специалиста в области живописи, и догово-риваюсь с господином Янакисом о встрече.

На следующее утро около одиннадцати я уже дежурю на углу площади Аммония. Эта площадь фигурирует почти во всех разговорах русских туристов. Она служит ориентиром в походах за покупками, и, кроме того, поблизости находятся лавочки и магазины, в которых торгуют шубами. Торговцы стоят на улице и по-русски зазывают к себе покупателей. Как они выделяют русских из шумной и суетливой толпы, остается загадкой.

Центральная площадь Афин больше похожа на небольшой перекресток нескольких улиц, посреди которого, ко всему прочему, идет то ли строительство, то ли ремонт мостовой. Это придает площади еще менее презентабельный вид.

Ровно в одиннадцать рядом со мной останаливается небольшая серебистая «тойота-авенсис». Водитель, не вылезая из машины, распахивает дверцу. В машине ее владелец – смуглый худощавый грек с задумчивыми печальными глазами и короткими курчавыми, совсем седыми волосами, – молча жмет мне руку.

Только после того, как машина вливается в поток движения, он раскрывает рот:

– Давайте поговорим о деле в одной таберне. Здесь недалеко.

И снова замолкает. Уже сделав заказ в таверне, или как здесь называют ресторанчики, «табсрне», Я накис кладет худые руки со сцепленными пальцами на стол и спрашивает:

– Итак, что я могу для вас сделать?

Мне требуется несколько минут, чтобы изложить свою просьбу, и все это время Янакис невозмутимо смотрит на меня. Этот грек все больше мне нравится. С таким же выражением лица он бы принимал заказ на ящик узо – кошмарной, на мой вкус, анисовой водки, которой здесь потчуют «за счет заведения» всех посетителей ресторанов. У этой водки, которую у меня на родине еще иногда поэтически именуют «каплями датского короля», а во Франции – «пастис», – угнетающий вкус микстуры от кашля. Каждый раз, когда официант, сладко улыбаясь, сообщает, что это угощение предоставляется бесплатно хозяином заведения, меня тянет сказать, что ни один здравомыслящий человек за деньги это пить и не станет.

И сегодня официант приносит нам два стаканчика, до половины наполненных узо. Он торжественно бросает туда лед, и у нас на глазах содержимое стаканов становится молочно-белым. Мой собеседник с наслаждением пригубливает принесенный напиток, я невежливо воздерживаюсь.

Выслушав меня, Янакис задумывается. Затем негромко говорит:

– Господин, который меня вам рекомендовал, знает, зачем я вам понадобился?

– В общих чертах. Поэтому он, собственно, и посоветовал обратиться именно к вам. Он характеризовал вас как одного из ведущих специалистов в данной области.

Янакис принимает комплимент хладнокровно.

– Спасибо. На какую сумму примерно вы хотите создать коллекцию?

– Около семи-восьми миллионов.

Грек задумывается еще глубже. Потом молча принимается за салат из помидоров, огурцов, лука, сладкого перца, маслин и брынзы. Закончив трапезу, Янакис вздыхает:

– На это требуется время.

– Тот, кто вас рекомендовал, сказал мне, что вы коллекционировали подобные вещи. Более того, у вас хорошее собрание подделок. Это облегчает задачу. Основа есть, остальное можно сделать.

– Так-то оно так. Но некоторые из вещей, которые я собирал, известны специалистам.

– Специалисты эту коллекцию смотреть не будут.

Впервые за время нашего знакомства мой собеседник усмехается:

– Этого действительно лучше избегать. Ну, хорошо, сколько у меня есть времени для изготовления заказа? И как вы намерены расплачиваться?

– Что касается времени, то его очень мало. Было бы хорошо уложиться в недели полторы, от силы две. Я хочу сказать, самое позднее через пятнадцать дней коллекция должна быть в Париже.

Грек поднимает руки ладонями вверх и явно намеревается выразить свое негодование по поводу этих требований. Но он еще не все знает о моих намерениях, поэтому возмущаться рано.

– Подождите негодовать. Мои условия еще хуже, чем вы можете предположить. Сейчас я готов оплатить только расходы на изготовление работ, и лишь по завершении всей операции вы получите остальное.

Moi'i собеседник задумчиво говорит:

– Это неслыханно и совершенно неприемлемо.

Однако выражение его лица свидельствует как раз об обратном. Оно означает, что мое предложение в принципе может обсуждаться, хотя и в ходе трудных торгов.

– Я понимаю ваше недовольство, но ничего не могу поделать – у меня нет денег.

– Вы не учитываете некоторые вещи. Наши художники пишут совершенно в другой манере.

– Я знаю не так мало, как вы думаете. Действительно, то что, продается в магазинах для туристов, выглядит угнетающе. Однако у вас есть хорошие профессионалы. До встречи с вами я походил по улицам вокруг Акрополя и посмотрел выставленные на улицах работы. Эти ребята могут почти все. И уж точно делать копии.

Мой собеседник не сдается.

– Есть еще проблема получения соответствующих материалов. Нужны старые холсты, бумага и так далее. Все это требует средств и времени.

– Это технические детали, которые я, увы, не могу решить за вас. Нам сейчас нужно достичь принципиальной договоренности.

Янакис печально вздыхает.

– Вы выставляете очень тяжелые условия. Кроме того, есть еще проблема доставки работ до места. Это будет стоить тысяч пятнадцать-двадцать долларов. Я считаю доставку в центр Западной Европы.

– Доставку мы оплатим.

– Хорошо, что хоть так. Что вы можете сказать об общей сумме, которую вы предполагаете мне выплатить?

– Давайте посчитаем вместе. Я думаю, что общая номинальная стоимость коллекции, о которой идет речь, составляет около семи-восьми миллионов долларов. Чтобы быстро продать ее и оставить покупателю надежду на прибыль в случае перепродажи, нужно отдавать это собрание, скажем, миллиона за четыре-четыре с половиной. Ровно треть – ваша.

– Половина.

Жители древней Лаконики вряд ли смогли бы выразить мысль более сжато и ясно, чем мой собеседник. Впрочем, выставлять требования всегда легче, чем отклонять чрезмерные притязания. Поэтому мне приходится быть многословны Nt.

– Мне еще предстоит убедить своих партнеров, что вам следует отдать хотя бы двадцать пять. На большее они вряд ли пойдут, потому что картины все-таки не настоящие. Я преклоняюсь перед вашим знанием предмета и профессионализмом, но, согласитесь, главное – умение продать изготовленный продукт.

Янакис снова начинает тяжело вздыхать, но в конце концов мы достигаем договоренности почти по всем пунктам. Более того, Янакис соглашается доставить заказ в указанное место, с тем чтобы мне не пришлось ждать его исполнения в Греции.

Под конец я вдруг вспоминаю, что чуть не упустил важную деталь: