Текст книги "Парижский антиквар. Сделаем это по-голландски"

Автор книги: Александр Другов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 37 страниц)

Это все логично и понятно. Странно другое – то, в какой степени я оказался потрясен случившимся. До сей поры я всеми вообразимыми способами заставлял людей работать на себя, подкупая их, если было нужно – оказывая давление и угрожая. В очень редких случаях приводил угрозы в исполнение. По при этом был уверен в том, что за мной организация и люди, которые мне безоговорочно верят.

Дело не только в доверии. Ощущение принадлежности к касте избранных, осознание собственной исключительности – непередаваемо. Как сторонний человек может понять чувства молодого опера, впервые получившего свежеотпечатанное с несколькими степенями зашиты удостоверение, в просторечии – «ксиву» сотрудника разведки! А к ней в разные годы прилагались еще и документы армейского офицера или оперативника угрозыска. Правда, это было в те времена, когда каждому было известно, что такое КГБ, и никто не путался, соображая, что такое СВР и в чем его отличие от ФАПСИ, ФСБ или ФСО. Как передать выражение лица сотрудника ГАИ, когда он, неторопливо подойдя к твоей машине, небрежно брал в руки удостоверение, в секунду каменел лицом, через силу козырял и желал доброго пути? Ты понимал, что ты – не просто человек, ты – один из немногих!

А сейчас этому самому «одному из немногих» вот-вот наденут наручники. Такой вот поворот сюжета. Какого-то невероятного и непонятного идиотского стечения обстоятельств оказалось достаточно, чтобы все пошло прахом и я оказался под колпаком. И ведь в службе безопасности полно моих друзей. Так что вполне вероятно, один из них недрогнувшей рукой санкционировал мою разработку. Затем начальство созвало совещание узкого круга особо доверенных лиц, сообщило, в чем состоит дело и дало указания. И никто в ответ не сказал растерянно: «Не может быть». Никто не воскликнул: «Не верю!». Все посвященные в это дело озабоченно покивали и разбежались по своим делам, одно из которых заключалось в том, чтобы выследить, собрать доказательства и посадить меня в тюрьму.

* * *

Пассажиры терпеливо мнутся вокруг серой ленты транспортера. Парадоксально, но даже у самого заядлого путешественника в глубине души таится страх, что его багаж, этот верный спутник в странствиях по миру, бесследно исчезнет в дебрях какого-нибудь аэропорта или будет по ошибке увезен на край земли. Может быть, поэтому, когда чемодан задирает занавеску и торжественно выползает из таинственных недр багажного отделения, его владелец не может скрыть приступа тихой радости и, независимо от положения в обществе и доходов, расталкивая окружающих, рвется к транспортеру. Происходит сцена, напоминающая воссоединение семей после долгой разлуки.

На транс портере появляется багаж нашего рейса. Очередной скромный кожаный чемодан производит фурор. Левый замок у него расстегнут, из хамски разинутой кривой пасти развязно свисает мой любимый темно-зеленый шелковый галстук. За ним в темном чреве в неясной путанице вещей загадочно поблескивет горлышко водочной бутылки.

Я равнодушно слежу за ползущим по кругу чемоданом. В этой жизни меня уже мало что может удивить или огорчить. О каких бы то ни было радостях тем более не может быть и речи.

– Смотрите, вон чемодан какой смешной. Его, наверное, вскрыли грузчики в Москве. Они все время так делают. Я там бывал, знаю.

Это говорит бодрый упруго-толстенький американец с нашего рейса. Нетерпеливо подпрыгивая, он ищет взглядом свою поклажу. Сейчас он оторвался от этого занятия и смотрит на меня, ожидая ответа. Вежливость заставляет вступить в беседу.

– В Москве? Я тоже там бывал. Грузчики в Шереметьево украли бы водку.

Понизив голос и оглянувшись, турист говорит:

– Тогда это наверное, голландская таможня или спецслужбы провели секретный досмотр вещей. Они…

– Голландцы заперли бы чемодан.

Американец не унимается, похоже, он окончательно забыл о своем багаже. Недолго поразмыслив, он хмыкает и предлагает новую версию:

– Тогда, может, это русские спецслужбы…

Упоминание о коллегах вызывает у меня приступ вполне обоснованного раздражения.

– Вот это вполне вероятно. Эти идиоты и водку бы не взяли, но и чемодан бы забыли запереть. Но если вас действительно интересует мое мнение, то, скорее всего, замок открылся от удара при погрузке или разгрузке. А вообще говоря, эти самые спецслужбы такие сволочи! Это, знаете ли, такая публика! Впрочем, ладно, до свидания.

Эта вспышка застает американца врасплох. Он остается стоять с открытым ртом. Я же, совладав с чувствами и непринужденно подхватив чемодан, на ходу запихиваю в него галстук и защелкиваю замок. Надо поторапливаться. Время позднее, а поезда у них в Голландии ходят только до часа ночи или около того. Мне же еще предстоит ехать в Гаагу.

Быстро пролетаю зеленый коридор таможенного контроля, благо ничего запрещенного к ввозу у меня действительно нет, и в зале прилета ищу указатели, которые направили бы меня к железнодорожным платформам. Одновременно урывками оглядываю небольшую группу встречающих. Абсолютно ничего необычного, что зацепило бы взгляд.

Хотя нет, необычное все-таки есть. Парень в спортивной куртке у огромного зеркального окна зала прилета не успел отвести взгляд и теперь с ненатуральным равнодушием на маловыразительном лице смотрит сквозь меня. Уверен – пройдет пара секунд, он неумело очнется от своих мыслей и отвернется. Так и есть, поворачивается ко мне спиной. Нет, на театральной сцене он бы на жизнь себе не заработал. Впрочем, и в «конторе» ему тоже зря платят. Вот, пожалуйста, мелкий прокол, который так часто проваливает наружное наблюдение. Ладно, посмотрим, двинется ли он за мной.

Но посмотреть я не успеваю, дернувшись от раздавшегося под рукой голоса:

– Господин Соловьев, я вас уже давно жду! Меня зовут Эрнесто, меня послали вас встретить.

Вот новое дело! Ко мне, распахнув объятия, вперевалку приближается полноватая фигура в дорогой кожаной куртке и темносиних джинсах от Труссарди. Черная коротко стриженая голова, мягкие черты лица со слегка приплюснутым носом и ярко-карие глаза. Кто скажет, могут быть в голландском международном институте сотрудники-латиноамериканцы? Наверное, могут.

Точно, могут. Письма-приглашения из этого института были подписаны дамой, у которой фамилия вообще вьетнамская. Но я хорошо помню и другое, а именно – условия приема на этом симпозиуме. Меня никто не должен встречать в аэропорту, не по чину мне, старшему научному сотруднику одного из исследовательских институтов Академии наук, такая встреча.

У меня опускаются руки, зато волосы медленно вздымаются на затылке дыбом. Я должен, просто обязан был предусмотреть возможностьтакой встречи. Теперь все варианты отпадают, остается один и очень понятный – кто-то меня целенаправленно подставляет, и с первой минуты в Голландии нужно было ожидать попытки продемонстрировать наблюдению мои сомнительные контакты.

Эрнесто лучится тихим восторгом. А я в молчаливой прострации наблюдаю его выкрутасы. Тем временем к парню у окна присоединяется еще один, неуловимо похожий на него. Оба принимаются спинами наблюдать за мной и гостеприимным Эрнесто.

Вот ведь сволочь какая, встрече он радуется. Впрочем, к черту эмоции, надо срочно решать, что делать. В голове пусто и звонко. Ну же, решай быстрее! Повернуться спиной и убежать? Сделать вид, что я безумно рад встрече черт знает с кем, покорно уехать с ним из аэропорта как со старым приятелем и тем самым сыграть ему на руку? Пойти напролом? Философия восточных единоборств требует использовать движение, энергию противника для того, чтобы свалить его. Поэтому было бы правильно и логично сейчас броситься в объятия Эрнесто и посмотреть, чтоон станет делать дальше.

Еще месяц назад я бы так и поступил, затеял хитрую и долгую головокружительную комбинацию, запутал и заморочил голову этому толстяку. Но сейчас я слишком измотан, нервы на пределе, и поэтому я делаю то, что больше отвечает моему нынешнему раздерганному настроению. Поломаю-ка я ему игру, пусть он растеряется и начнет суетливо метаться прямо здесь и сейчас.

– Простите, это вы ко мне обращаетесь?

Эрнесто подходит ближе, берет за рукав и доверительно, почти интимно сообщает, глядя снизу вверх:

– Что вы, господин Соловьев, я же сказал, что прислан встретить вас. Машина ждет. Сейчас я отвезу вас в гостиницу. До Гааги довольно долго ехать. Поезд слишком утомителен. Вот я…

Да уж, такой отвезет. На машине, в Гаагу. Потом тело будут искать до следующей весны. Лучше скучать в утомительном поезде, чем развлекаться на пустом ночном шоссе с таким вот провожатым и его сообщниками.

– Какая еще встреча? Какая гостиница? Я вас не знаю и не понимаю, что вам от меня нужно.

Эрнесто разевает рот:

– Как это?

Что, сукин сын, удивился? Ишь, как глаза забегали. Подожди, то ли еще будет. Вы здесь со мной горя хлебнете, уж я постараюсь.

Впрочем, потрясен не только Эрнесто. Два наблюдателя у окна наплевали на конспирацию и уставились на нас, глуповато открыв рты. Это не люди, а позор конторы. Правда, некоторые пассажиры, приостановившись, тоже с любопытством глядят в нашу сторону. Они правы, тут есть на что посмотреть. Чем не бенефис двух коверных в мраморном интерьере аэропорта? Плохо только, что мне выпала роль белого клоуна, которому, на радость публики, достаются все колотушки и затрещины.

Убитый нелюбезным приемом, Эрнесто вяло пытается опять схватить меня за рукав. Подобное амикашонство, то есть панибратство, следует пресекать в корне.

– Да что же это, черт возьми, такое? Ну и нравы! Пристают прямо в аэропорту!! Полиция!!!

Вот так хорошо на верхних нотах сорваться в хрипло-пронзительный петушиный крик. Моего привязчивого встречающего как ветром относит на несколько шагов в сторону. Там он и застывает в растерянности. Возмущенно фыркнув, оставляю его и быстрым нервным шагом направляюсь к эскалатору, который ведет к пригородным поездам.

На платформе пустынно и тихо, только серое бетонное эхо бегает от перрона к перрону. Точно так же гулко и пусто у меня в голове. За всплеском эмоций наступает неизбежная реакция. Не прошло и часа после прилета, а я уже проигрываю по всем статьям. Надуть-то Эрнесто я надул, но что дальше? Он был единственной ниточкой, и ту я под сиюминутным влиянием настроения оборвал.

На ярко освещенном крытом перроне только одна-фигура. Темноволосая девушка с длинной косой, вджинсахи кедахсидит на рюкзаке. Она курит и иногда искоса поглядывает на меня.

Подходит ее поезд, и я вижу, как она забрасывает рюкзак на полку и садится у окна. Прежде чем поезд тронется, я успеваю ей подмигнуть, и она улыбается в ответ.

Еще один человек, мелькнувший в моей жизни и исчезнувший навсегда. Вечерний этюд на залитом желтым электричеством перроне. Я слегка грущу и по привычке прикидываю, что именно вмоей неброской внешности могло заинтересовать девушку. Не скрою, подобное внимание приятно, но я не люблю выделяться в толпе. Даже когда толпы нет вообще, как в данном случае, людям моего рода занятий предпочтительно не привлекать взгляды окружающих. Впрочем, о чем это я? Судя по всему, в этой профессии мне долго не быть.

Можно передохнуть и закурить. Неторопливо затянувшись, оглядываю перрон. Пусто вокруг, совсем пусто. Ну и славно. Но на всякий случай не помешает задержаться на площадке вагона и еще раз оглядеть бетонное нутро вокзала. Ну вот, так и есть. По лестнице на перрон, легко прыгая, каучуковыми мячиками скатываются двое молодых людей и в последний момент перед отправлением успевают заскочить в наш поезд.

За окном вагона быстро плывут в темноте огни городов, желтые пятна теплиц, лучи автомобильных фар. Как всегда в новой стране, быстро меняющийся пейзаж исполнен неясного значения и таинственности. Уже через два-три дня тайна исчезнет, заметнее станут надписи на бетонных ограждениях у дорог, дома в придорожной полосе превратятся из средоточия чужой и загадочной жизни в недорогие и не очень ухоженные жилища. Однако пока все еще продолжается вечер знакомства, волнующий и таинственный.

Кстати, насчет волнений и тайн. У меня в этом поезде есть одно небольшое дело. Приветливо улыбаюсь пожилой даме в строгом летнем костюме, сидящей через проход от меня. Она слегка кивает в ответ. Вот оно, кратковременное братство пассажиров. Теперь я могу отлучиться минут на пять-десять, не опасаясь за свой багаж. При первой попытке стороннего человека покуситься на него, дама поднимет шум не хуже корабельной сирены.

Покачиваясь, неторопливо иду полупустыми вагонами. За окнами исчезли россыпи огней города, и только вдали светятся окна сельских домов. Редкие пассажиры читают или дремлют. Не спят и смотрят в черное окно только двое резвых молодцев в спортивных куртках, что имеют опасную манеру прыгать в вагон перед самым отправлением. Спать им не дозволяет характер работы, а к чтению у них, видимо, особого пристрастия нет. Неподвижной сосредоточенности этих молодых людей могли бы позавидовать мыслители древности. Плохо только, что эти два изваяния будут мотаться за мной по всей Голландии, связывая мне тем самым руки и усложняя и без того незавидное положение.

Сев перед ними, фамильярно беру ближнего за мускулистую коленку, обтянутую новыми темно-синими джинсами. Он аккуратно отстраняется.

– Как дела, орлы? Набегались? Напрыгались? Ну не молчите, скажите что-нибудь, а то я решу, что вы и на самом деле голландцы, а не представители славного и героического племени российских разведчиков.

При упоминании разведки глаза у обоих становятся матовыми, как обкатанные морской волной бутылочные стеклышки, и такими же выразительными. По ряду причин собеседники из них никакие, и вести разговор дальше мне предстоит одному.

– Скажите начальству, что я в курсе проблемы и что я не тот, кто вам нужен. Сегодняшняя встреча в аэропорту – провокация, и я попытался вам это показать. Вас дурачат, а вы и купились. Запомните, мои молодые друзья, – доверчивость в нашем деле губительна. Я мог бы рассказать вам на этот счет массу поучительных историй из своей богатой практики, но, нет времени. Я еще в Москве понял, что руководство решило повесить всех имеющихся собак именно на меня. И сюда приехал сам во всем разобраться. Дальше слушайте внимательно.

Оба истукана неохотно скашивают глаза на мой назидательно поднятый палец. Затем они переводят взгляд на меня, и в их глазах столько насмешливого презрения, что становится нехорошо. От этого сказанное дальше звучит гораздо резче, чем хотелось бы.

– Что смотрите? Повторяю, я постараюсь все сделать сам. Не стреляться же мне теперь.

Судя по лицам этих двоих, у них нет уверенности в полной неуместности подобного шага. Но такой радости ни они, ни другие коллеги не дождутся.

– Короче говоря, не надо мне мешать, не крутитесь под ногами. Будете за мной таскаться – вот честное-благородное слово, с легкой душой сдам вас полиции. С вашими одухотворенными лицами и крепкими шеями вы вполне сойдете за русских мафиози. «Контора», конечно, непременно заступится, но карьера ваша будет на веки вечные загублена. И последнее: передайте, что я хочу связаться с теми, кто меня разрабатывает. Нам есть о чем поговорить.

Переведя дыхание, завершаю монолог.

– У меня все. Вопросы есть? Вопросов нет. Чудесно. Пока, соратники.

* * *

В Гааге, выйдя из здания аэропорта, приостанавливаюсь и жду, пока трое или четверо человек возьмут такси передо мной. Можно назвать это паранойей, но нам втолковывали несколько лет подряд, что садиться в первую попавшуюся машину ни в коем случае нельзя. И я этого не делаю даже в Москве.

Не знаю и не хочу знать, куда делись двое моих земляков из поезда и вняли они моему совету или нет. Мне все равно. Может быть, они и не интеллектуалы, но дело свое знают. Если они решили продолжать слежку, то второй раз не подставятся. Не будет их, появятся другие. Интерес к моей персоне в этой сонной стране могут проявить многие.

Рослый мулат в белоснежной рубашке с короткими рукавами и галстуке распахивает мне дверь новенького черного опеля:

– Вам куда?

– Институт международных исследований.

Водитель слегка поднимает брови, но ничего не говорит. Я тоже не уверен, что меня ждут в институте в начале первого часа ночи, но ничего другого не остается. На вокзале меня никто встреча ьи не собирался, итеперья надеюсь, что в институте есть дежурный. В противном случае появляется вполне отчетливая, хотя и весьма непривлекательная перспектива провести ночь на улице.

Мысленно возвращаюсь к теме своих новых взаимоотношений с «конторой». Несмотря на цинизм профессии, мои коллеги всегда оказываются удивительно чувствительны к подозрениям в свой адрес. Однажды мне пришлось присутствовать на беседе с полковником из соседнего отдела. Специалист по Латинской Америке, удачливый разведчик, он до этого момента довольно быстро делал карьеру. На беду, его сестра познакомилась и, как пишут в официальных документах, «вступила в связь» с установленным сотрудником французской разведки, работавшим под крышей посольства в Москве.

За сестрой установили самое плотное наблюдение, не поленившись оборудовать ее квартиру всевозможной техникой. Люди из службы безопасности уже вертели дырки для орденов, подслушивая разговоры влюбленной пары. И тут выяснилось самое интересное. Сестра ни словом не обмолвилась французу о месте работы своего братца. А француз, в свою очередь, не подозревая ни о чем. питал к ней самые искренние чувства. Короче говоря, любовная идиллия безо всякой шпионской подоплеки.

Люди из службы безопасности едва не умерли от огорчения. Однако еще хуже досталось братцу – когда моего коллегу вкратце посвятили в эту историю, даже не успев сообщить, что к нему особых претензий нет, он грохнулся в обморок. Просто повалился на пол и потерял сознание. За этим последовала сильнейшая депрессия, сердечный приступ и уход из органов.

Забрасываю руку на спинку сиденья и время от времени поглядываю назад. Улицы пустынны. Ни людей, ни машин. Может быть, мне кажется, но два или три раза сзади мелькнула фара мотоцикла. Наконец она пропадает и больше не появляется.

Ну-с, что мы имеем к настоящему моменту? Про актив говорить вообще не будем, а в пассиве набирается немало. Неизвестная организация, использующая неизвестного сотрудника нашего отдела, вознамерилась сделать из меня козла отпущения. В чем много преуспела, превратив меня в изгоя в родной конторе. Подозрения нашей службы безопасности пали на меня. Встреча с Эрнесто в аэропорту на глазах двух топтунов должна была, по замыслу, не то что подтвердить эти подозрения, а превратить их в уверенность. Спектакль, который я устроил, этот план сорвал. Во всяком случае, очень хотелось бы в это верить.

В такси курить можно? Нет, в такси курить нельзя. Наплевав на запрещающую наклейку на лобовом стекле, нашариваю в кармане пиджака пачку сигарет и закуриваю. Водитель, недовольно покачав головой, нажимает кнопку, и стекло моей двери ползет вниз.

Итак, я приехал сюда, самонадеянно полагая, что смогу провести частное расследование, не имея толком плана действий. И, несмотря на клоунаду в аэропорту, в первые же часы безнадежно упустил инициативу. А что изначально собирались сделать и что теперь будут делать мои противники? Я бы на их месте…

Неожиданно вспотевшая рука с сигаретой начинает мелко дрожать, и меня мутит от страха.

Да, размышлять здесь особенно нечего. Это я считаю, что сорвал спектакль в «Схипхоле». А если противник думает иначе? Тогда на их месте после засветки в аэропорту я постарался бы на веки вечные спрятать концы в воду. А сделать это совсем не сложно – надо лишь быстренько ликвидировать ставшего ненужным этого самого козла отпущения, то есть меня. И неизвестно, отказались ли они от этого плана при изменившихся обстоятельствах, даже если и сочли миссию Эрнесто провалившейся. И потом, кто его знает, вдруг у них плохо отработана система оповещения об отмене операции.

* * *

Опершись спиной на металлические трубы ограждения, Янус стоял на темной набережной узкого канала и, не мигая, смотрел на низкие окна одноэтажного дома через улицу. Там, за прозрачными тюлевыми занавесками, полная женщина накрывала на стол. Поправив скатерть, она расположила в центре салатницу, расставила тарелки, принесла из буфета полную руку ножей и вилок и стала раскладывать их возле тарелок. Внезапно остановившись, она к чему-то прислушалась, бросила приборы на стол и быстро выскочила из комнаты.

В гостиной появились двое детей – мальчик примерно трех и девочка шести лет. На ходу оглянувшись на дверь, за которой исчезла мать, мальчик вскарабкался на стул и полез руками в миску. Нахмурившись и скривив губы, девочка сделала ему замечание. Оторвавшись от салата, мальчик ответил ей, видимо, что-то дерзкое, потому что тут же схлопотал затрещину, свалился со стула на пол и зарыдал. Его лицо превратилось в один распахнутый рот с небольшими добавлениями пухлых щек и крепко зажмуренных мокрых глаз. Влетевшая со сковородой в гостиную женщина без колебаний отвесила свободной рукой оплеуху девчонке. Теперь дети беззвучно орали на пару, в то время как их мать озабоченно пересчитывала брошенные на стол ножи и вилки.

Не обратив на эту сцену ни малейшего внимания, невидимый в темноте Янус повернулся и медленно пошел по набережной. Он вышел прогуляться, потому что хотел побыть один. Кроме того, они с группой прилетели только сегодня вечером, а после перелетов у него часто болела голова. Но сегодня тепловатый воздух вечерней Гааги, к которому примешивался запах асфальта и едва ощутимые испарения от канала, не приносил облегчения.

Сейчаслюди Ван Айхена должны устроить Соловьеву встречу в аэропорту, тем самым подставив наружному наблюдению «конторы». Акция в отношении Соловьева вступила в завершающую стадию, и одновременно близилась к концу и его собственная операция. Теперь, как никогда, он был близок к тому, чтобы стать состоятельным человеком. И никогда еще он не чувствовал себя так мерзко.

Янус был завербован год назад. Это не была та вербовка, которой больше всего боялись в его «конторе» и которая означала сотрудничество со спецслужбам и иностранного государства. Однажды он имел глупость оказать содействие московскому бизнесмену, за которого Януса просил один из его друзей еще по институту. Просьба была действительно пустяковой – нужно было помочь связями в оформлении сделки по экспорту некоторых химических веществ. Янус сделал это через своего коллегу, который! в свою очередь имел выход на соответствующие учреждения. Сделка прошла нормально, за исключением одной детали – вывезли из страны не просто химические вещества, а кристаллы, запрещенные к экспорту из России.

Об этой детали Я нус узнал простым и страшным образом. Во время командировки в Англию на приеме по случаю открытия международной конференции по экономическому сотрудничеству участники российскойделегации встречалисьс группой голландских предпринимателей. Среди последних был улыбчивый человек, который представился вице-президентом голландской химической корпорации и пригласил Януса на деловой ужин. В ресторане за кофе сказал, что его компания весьма признательна за оказанное содействие в получении кристаллов.

Ощущение, которое тогда Я нус испытал, стех пор оставалось сним. Мир разлетелся на тысячу кусков. Вся жизнь – начиная с фруктового мороженого за семь копеек, которое он во втором классе покупал на сэкономленные от школьных завтраков деньги, до звания майора, которое он получил затри недели до этого проклятого ужина, – все рухнуло и исчезло в черной пропасти, название которой было должностное преступление.

Улыбчивый сотрапезник умело держал паузу, и отего понимающей улыбки у Януса сводило лицо. Все, что предшествовало их встрече и что должно было последовать, мгновенно выстроилось в его натренированном мозгу с неумолимой логикой. Ему позволят придти в себя, дадут паузу в несколько часов, скорее всего до утра, и затем попросят об очередном более или менее безобидном одолжении. Может быть, более или менее щедро расплатятся. Это уже не принципиально, главное, его зацепили. А сорваться с крючка в таких случаях не позволяют ни при каких обстоятельствах. Дальше все покатится само, вплотьдоформаль-ной вербовки чужой спецслужбой.

Янус ошибся водном – его услуги были нужны не спецслужбе, а крупной химической корпорации. Узнав об этом, он не испытал ни малейшего облегчения. Он прекрасно знал ту банальную истину, что большие деньги в принципе не могут обойтись без поддержки политиков. А это означало, что рано или поздно в ходе взаимных расчетов услугами его великодушно уступят тем людям, которые, как и он сам, уважительно-фамильярно называют свою организацию «конторой», и от которых никакими одолжениями в сфере бизнеса не отделаться. Более того, от них вообще отвязаться нельзя.

С момента, когда улыбающийся голландец сообщил ему о реальной подоплеке сделки с химическими веществами, сознание Януса перестало быть единым. Оно разбилось на несколько осколков, каждый из которых по-своему отражал происходящее и тем самым дарил ему свободу выбора – быть отступником и негодяем или жертвой обстоятельств. Того выбора, которого в реальной жизни он сделать не смог.

Янус отстраненно и не без некоторого любопытства наблюдал за тем, как его «я» дробилось и корчилось, как ложь мешалась с истиной, запутывала ее, создавала невообразимый клубок логических построений и постепенно одерживала верх. Он не смог заставить себя сразу после встречи в ресторане пойти и сообщить руководству о произошедшем. Он был должен, просто обязан был сделать это. Но это означало бы конец карьеры, а он был не готов к такой жертве. И виновато в этом руководство «конторы» – сотрудник обязательно должен иметь возможность, в случае необходимости, придти безбоязненно повиниться, не тревожась за свое будущее, в этом гарантия от многих проблем. Услуги, которые он, Янус, сейчас вынужденно оказывает Ван Айхену и его людям, причиняют реальный ущерб его стране. Но этот ущерб ничтожен, несопоставим с вредом, который наносился теми, кто в разное время получал доступ к политическим рычагам и кормушке. Голландцы рано или поздно сдадут его спецслужбам. Однако пока это не произошло, и прямого нарушения служебного долга он не совершил. Ван Айхен подставляет Соловьева, чтобы отвести подозрения от него, Януса. Но он-то, Янус, против этого. Он возражает, протестует и однако невластен повлиять на исход дела. Кроме того, Соловьеву ничего особенно не грозит. На гражданке он будет получать в несколько раз больше, и в некотором роде Я нус станет для него благодетелем.

Снова остановившись у поворота набережной и глядя втемную воду, Янус глубоко вздохнул. В эти мгновения он впервые откровенно сказал себе, что здесь, в Голландии, он стоит перед окончательным выбором. До сих порой не сделал ни одного шага против своих. Подставляя Соловьева, он приблизился к последней черте, которую не переступит. Если Соловьева не удастся переиграть – а это сделать будет очень и очень непросто – то Ван Айхен решит его ликвидировать. Но уж здесь Януса будет не сдвинуть с места – он ни под каким видом не позволит Ван Айхену причинить физический вред Соловьеву. Он может поступиться многим и закрыть глаза на то, что произошло против его воли или в минуту слабости, но есть на этом свете вещи, которых он никогда не сделает.

* * *

Если все обстоит так, как я предполагаю, то ждать меня, скорее всего, должны на подъезде к институту. Причем особую деликатность соблюдать совсем не обязательно – если уж они решили скомпрометировать меня, то ликвидация с шумом скорее дойдет до нашего руководства и будет дополнительно работать на версию о моей связи с противником. Засветить они меня с грехом пополам засветили, так что теперь самое время закрыть тему.

Несколько раз глубоко вздохнув и относительно восстановив душевное равновесие, выбрасываю в окно недокуренную сигарету и поворачиваюсь к водителю.

– Дружище, давайте-ка разворачиваться. Я забыл один из чемоданов в аэропорту. Там очень важные бумаги и я не могу ждать до утра. Изведусь просто, изнервничаюсь, понимаете? Давайте-давайте, быстрее поворачивайте. Естественно, я оплачу дорогу в оба конца.

Водитель абсолютно спокойно качает головой, внимательно глядя перед собой:

– Придется вам потерпеть несколько минут. Здесь нет разворота.

Проклятое европейское законопослушание! Машина быстро и почти бесшумно катится по ночным улицам Гааги. Огни в окнах домов, в основном одно– и двухэтажных, погашены, узкие улицы пустынны. В самых узких проулках водитель не снижает скорости, и «опель» проносится впритирку к тесно припаркованным по обочинам машинам.

Наконец, он круто разворачивает машину, и мы направляемся обратно на вокзал. Некоторое время с трудом удерживаюсь оттого, чтобы посмотреть назад. В конце концов все-таки наклоняюсь вперед и смотрю в боковое зеркало на моей двери. Почти вплотную за нами, мерцая фарой на неровностях брусчатки, следует мотоциклист. На узкой улице места для обгона нет, и очень скоро он отстает. Свет фары исчезает в темноте.

Интересно, что водитель такси будет делать на такой скорости, если кто-нибудь вынырнет из переулка? Пока мы еще несемся по улочкам Гааги и сворачивать особенно некуда. По таким улицам…

Меня внезапно швыряет к двери. Прямо перед капотом «опеля» из проулка вылетает уже знакомый мотоциклист. В темноте сверкетбликами его черный шлем. Скользнув по брусчатке, мотоцикл исттеряст равновесие и его юзом несет на обочину. Там мотоцикл все-таки задевает бордюр, и седок вылетает на тротуар. Водитель такси резко тормозит, машину ведет бортом вперед, и она гулко бьется крылом о чугунную тумбу ограждения. Все, приехали.

Таксисте громкими проклятиями вылетает из машины. Непонятно зачем, но я делаю то же самое. Впрочем, все правильно – если стрельба все-таки начнется, лучше быть вне машины. И я, как заяц, прыгаю из двери.

В тот же момент лежащий на противоположном тротуаре мотоциклист, приподнявшись, вытягивает в нашу сторону руку. Втемноте пистолете длинным стволом почти не виден, он скорее угадывается. Однако я очень ясно понимаю, что происходит, и поэтому незамедлительно падаю на асфальт, больно ударившись локтем о бордюр. Водительтакси, наоборот, ничего не понимает, и потому, что-то рыча по-голландски, направляется к мотоциклисту.

– Стой, не ходи! Падай! Падай!

Я опаздываю со своим воплем. Свистящий хлопок бесшумного пистолета останавливает водителя на полдороге, он боком грузно валится на капот своей машины и сползает на мостовую.

Ну вот, теперь моя очередь. Вряд ли здесь, в Голландии, убийцы с бесшумными пистолетами охотятся на водителей такси. Мне остается только молиться, лежа за машиной, чтобы у мотоциклиста не выдержали нервы. Нужно обладать недюжинным хладнокровием, чтобы в подобной ситуации повторить попытку. Сдругой стороны, место здесьтихое, просто грех не довести дело до конца. Кроме того, он ведь, наверное, и аванс получил…