Текст книги "Парижский антиквар. Сделаем это по-голландски"

Автор книги: Александр Другов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 37 страниц)

– Причем тут бизнес, причем тут время? Простоты сволочь.

– Да? Впрочем, может быть. Только учти одно: тебе предлагал и хороший выход из положения. Ты отказался, для тебя доброе имя важней. Пусть так. Но ты просто не представляешь, что начнется и сколько близких тебе людей могут пострадать, когда за тобой станут охотиться по-настоящему. Одно тебе скажу: ты сам не знаешь, что хорошо и что плохо, а берешься судить.

– С ума можно сойти, ему трибунал светит, а он проповеди читает!

– Ты зря обижаешься.

От злобы у меня перехватывает дыхание, и я могу только сдавленно просипеть:

– У тебя, наверное, не все дома, паскуда ты эдакая. Ты мою голову подставлял, то убить, то посадить пытался, я в ответ «обиделся»! Да ты просто не понимаешь, тебе даже не приходит в голову, что, будь моя воля, я бы тебе шею свернул, не моргнув глазом, вместо того чтобы выслеживать. И не сейчас, не сегодня, а еще неделю назад, когда я тебя только расколол. И перестань наконец сопеть мне в лицо, а то я за себя не ручаюсь.

Воропаев пытается рывком выбраться из кресла. Прижимаю его правую руку к подлокотнику, а сидевший сзади сотрудник, перегнувшись через спинку кресла, захватывает и выворачивает левую.

– Не дрыгайся, тебе говорят! Самолет – территория России. Да и ты, слава Богу, не советский диссидент, за которого станут хлопотать голландские власти.

Но Воропаев, захлебываясь, торопится:

– Слушай, я все скажу. Через четыре дня пойдет транспорт через границу. Я помогал оформить документы. Там скорее всего будет оружие, снаряжение. На Кавказ. Их можно перехватить. Я…

– Это ты им расскажешь. А я пока здесь останусь. Ребята, подержите его и позвольте мне выйти, а то вы меня в Москву завезете. У меня здесь еще масса дел осталась.

Встав, Панченко пропускает меня к выходу. Когда он выпрямляется во весь рост, делаю то, что хотел сделать последние три недели. Удар получается точным, хотя и не слишком сильным. Весь салон, полный еще не рассевшихся и не успокоившихся пассажиров, замирает в ожидании драки. Но схватки не будет в любом случае: этот бегемот Панченко, если захочет, может удавить меня безо всякой драки.

Неторопливо достав платок, Панченко спокойно промокает кровь из разбитой губы. В его глазах усмешка и неожиданное понимание. Понимание того, что Сибилев старый, что Воропаева держат за руки и что поэтому он – единственный, на ком я могу выместить злобу, набравшуюся за это время. Вытерев рот, он складывает платок и говорит:

– Иди, опоздаешь.

Когда я поворачиваюсь к выходу, за спиной раздается голос Панченко, обращенный к Сибилеву:

– Я рад за него. На таких ребятах наша земля держится.

Польшенно делаю шаг и слышу полемический ответ старшего группы:

– Из-за таких упрямых козлов все проблемы.

* * *

Поставив сумку на середину комнаты, Джой огляделась. Несмотря на предупреждение Соловьева, она заехала домой, чтобы взять одежду. Все необходимое она могла купить по дороге к Шам Шан, но несколько вещей, привезенных весной из Лондона, она решила забрать из дома. Таксист остался ждать ее у входа в дом, и она не собиралась задерживаться больше чем на несколько минут.

Постояв несколько секунд, Джой открыла дверцу шкафа и быстро отобрала платье и две пары брюк. Сложив, убрала их в сумку и туда же бросила флакон духов. Еще раз оглядев комнату, решительно задернула «молнию» сумки. И вздрогнула от голоса за спиной:

– Опять уезжаешь?

Джой повернулась и молча посмотрела на неслышно появившегося в спальне мужа. Как многие грузные люди, Ван Айхен двигался на удивление легко и отлично танцевал. Очень часто он пугал жену, возникая как будто ниоткуда.

Джой искала и не находила на его лице признаков надвигавшегося скандала. Ван Айхен смотрел на нее абсолютно спокойно, без гнева и обиды. Сев на кровать, он обвел взглядом спальню.

– Ты опять была с ним?

Не отвечая, Джой потянула на себя сумку. Ван Айхен неторопливо вытянул руку и перехватил ее.

– Я ведь просил тебя не ездить туда. Тебе плевать на меня.

– Ты хочешь, чтобы я всю жизнь лизала тебе руки зато, что ты сделал меня своей женой? Продавщицей в книжном магазине мне было лучше!

Кивнув, Ван Айхен сказал грустно:

– Самое плохое, что ты действительно так думаешь. Сейчас так думаешь. Но ты просто забыла, что это такое – быть бедной.

Проведя ладонью по сумке, которую он отобрал у Джой, Ван Айхен добавил:

– Я хочу, чтобы ты уехала на несколько дней. Можно на юг Франции или в Италию. Куда ты хочешь?

– Я никуда не хочу. Вернее, я сама решу, чего я хочу.

Рванув на себя сумку, Джой почувствовала безнадежную силу мужа, который не разжимал рук. Все так же спокойно глядя на жену, Ван Айхен повторил:

– Я хочу, чтобы ты уехала.

Замерев, Джой подумала о чем-то, потом медленно спросила:

– Так это ты?… Того человека на острове? Ты хотел Алекса? Устало хмыкнув, Ван Айхен ответил:

– Как странно все перепуталось. Ты совсем не понимаешь, как все обстоит на самом деле.

Сжав губы, Джой метнулась к двери. Ван Лихен даже не успел рассердиться. Он вообще не собирался причинять ей боль. Поймав Джой на лету за кисть, он только слегка подтолкнул ее в сторону кресла. Он не рассчитал силы. От толчка Джой провернулась на одной ноге, отлетела в сторону, заваливаясь набок, попыталась ухватиться за стену, не удержалась, ударилась виском об угол изящного резного трельяжа и мягко, неудобно упала между кроватью и окном.

* * *

Собственно говоря, первые подозрения о том, что вокруг затевается какая-то странная игра, возникли у меня на следующий день после разговора на кухне с Воропаевым. Восстановив поутру напрочь порушенную тяжким похмельем способность размышлять, я пришел к выводу, что не могу себе представить сотрудника разведки по-приятельски выбалтывающим служебные тайны. Его болтливость либо санкционировалась руководством, либо была его собственной инициативой, нацеленной вато, чтобы подвигнуть меня к тем или иным шагам.

Это заключение позволило яснее представить ход дальнейших событии, который поначалу развернулся не в мою пользу. В общем и целом понимая, что происходит, я практически не оказывал никакого влияния на ход событий и находился под угрозой ударов с двух сторон.

Помогло, однако, что Сибилев, несмотря на устойчивую неприязнь ко мне и общую интеллектуальную ограниченность, на удивление трезво оценивал ситуацию. Довольно скоро он пришел к справедливому выводу, что охота идет за ложным объектом. Наша с ним встреча без свидетелей, которая, кстати, произошла именно по его инициативе, помогла найти правильные решения. То, насколько оперативно противник оказывался информирован о наших шагах, заставило подозревать всех причастных к операции. Однако очень быстро мы сосредоточили внимание на Воропаеве, моем искреннем, хотя и несколько навязчивом доброжелателе и помощнике. С первого своего появления и до конца он делал все, чтобы убедить меня скрыться от преследований «конторы», чем укреплял подозрения в отношении себя.

С этого момента моя главная задача заключалась в том, чтобы растрясти организацию Ван Айхена в мере, необходимой для получения материалов на Воропаева, и при этом по возможности уцелеть самому. В конце концов эта цель была достигнута. Одних записей телефонных и личных споров Воропаева с Ван Айхеном и его подручными о том, стоит ли сворачивать мне шею, и если стоит, то как это сделать половчей, я наслушался достаточно, чтобы лишиться сна на пол года.

Но даже если этих записей не было бы, точку в этом деле поставило сообщение Воропаева о том, что меня собираются отправлять в Москву. Никакие добрые отношения никогда не подвигнут сотрудника разведки на преступление, подобное этому.

Во время нашей последней встречи накануне комедии с отлетом в Москву Сибилев в своей обычной непреклонной манере заявил:

– Ну что ж, спасибо тебе за помощь. Можешь быть уверен: я непременно обо всем расскажу в Москве.

Этот покровительственный тон разрушил и без того хрупкое взаимопонимание, возникшее за несколько недель кропотливой совместной работы, и я не сдержался:

– Что вы, что вы, не стоит благодарности. Я, собственно, не для вас, я для себя старался. Не хотел, чтобы вы меня посадили.

– Тебя посадишь, как же.

Сожаление, прозвучавшее в этих словах, было столь легко уловимым, что я даже не стал отвечать.

Подумав, Сибилев добродушно добавил:

– И еще одно – ну оставь ты эту свою индонезийскую девицу. Конечно, мы на нее ничего не обнаружили, но, поверь мне, до добра она тебя не доведет.

Увидев, как покривилось мое лицо, он поспешно добавил:

– А вообще говоря, если ты решил увольняться из органов – дело твое. Но мой тебе добрый совет: здесь засиживаться не стоит. На Воропаеве ведь дело не закончилось. Организация Ван Айхена осталась фактически нетронутой, и они тебе шагу не дадут сделать.

Не заметив на моем лице особых следов страха, Сибилев со вздохом полез в портфель и достал большой темно-желтый конверт.

– Раз уж ты такой настырный, вот тебе то, что ты просил, – дополнительная информация по Ван Айхену. При Воропаеве мы передавать ее тебе не стал и. Надеюсь, материалы тебе пригодятся.

Помявшись, Сибилев добавил:

– Вообще-то говоря, несмотря на наши с тобой, э-э-э, сложные отношения, я с самого начала не очень верил, что ты виноват. Но сам знаешь, работа у нас такая.

– Ну при чем тут работа? Работа тут ни при чем.

– Ты это брось. Я всегда оставляю записи о каждом своем шаге, включая намеченные встречи, полученные от начальства поручения и бумаги. Молодой ты еще, жизни не знаешь. Думаешь, если на трех языках болтаешь, так уже Бога за бороду подержал? Ничего подобного. По нашей работе всяко может случиться. И я это помню на каждом шагу. Кто знает, когда и кто меня подставит? Во все времена за все отвечает прежде всего младший по чину.

Помолчав, Сибилев нагнулся ко мне и добавил:

– Знаешь, сколько раз я получал от начальства, и начальства самого высокого, резолюции на документах: «Действовать в соответствии с договоренностью»? А какая именно была договоренность, это ты уж будешь доказывать, когда что-нибудь пойдет наперекосяк и тебя за шиворот поволокут пред светлы очи. Только чье слово верх возьмет, твое или начальника, это, дорогой мой, еще посмотреть надо. Так что ради своей веры в твою порядочность мне голову подставлять резона нет.

После короткой паузы он заключил:

– Если тебе потребуется экстренная помощь, обратишься к нашим, я их предупредил. Но учти: как только обнаружится, что сталось с их агентом, люди Ван Айхена постараются отыграться. И лучшего, чем ты, объекта для того, чтобы отвести душу, не найти. Во всяком случае, я на их месте обязательно бы тебя прихлопнул. Просто так, чтобы другим неповадно было.

* * *

Утром после ночи в квартире прикидываю, что нужно сделать в ближайшее время. Нужны – машина, продукты и вещи, оставленные в гостинице.

Прежде всего еду на фирму по прокату автомобилей недалеко от дома. Здесь я уже был вскоре после приезда. Тогда, правда, меня интересовали только цены на подержанные машины. В тот раз мое появление вызвало переполох среди продавцов, которые из-за отсутствия клиентов одиноко скучали в огромном зале, заставленном автомобилями. Их атака была молниеносной и почти неотразимой, как нападение львов на отбившуюся отстала ослабевшую антилопу. Даже после сбивчивых объяснений, что мой визит носит исключительно предварительный и ознакомительный характер, они не оставили меня в покое. За любым вопросом тут Же следовало предложение назавтра пригнать нужную мне модель со стоянки в Амстердаме и настойчивые попытки подтащить меня поближе к компьютеру.

Но если в тот раз я еле унес ноги, то теперь мы встречаемся как старые знакомые. После пятиминутной консультации с компьютером, мне предлагаются несколько машин, в том числе относительно новый «БМВ», «пежо» и две наших девятки. Без особых размышлений останавливаюсь на той из отечественных машин, которая новее. Вряд ли мощность двигателя будет иметь для меня решающее значение, а вот времени привыкать к новой машине точно не будет. Плачу за две недели вперед и получаю ключи от двухлетней белой девятки. Двигатель с инжектором, резина – практически новый «Мишлен». Оставляю машину за два квартала от дома на случай, если у оппонентов хватит ума доискиваться меня через фирмы по аренде машины, и отправляюсь домой.

Сегодня пятница, все участники семинара, как и остальные студенты института, на занятиях, так что можно не опасаться неожиданной встречи, поэтому на машине отправляюсь в супермаркет пополнить запасы продуктов.

Набиваю несколько сумок продуктами, которых, по моим подсчетам, должно хватить по крайней мере на неделю непрерывной осады в квартире. В принципе сидеть там безвылазно я не собираюсь, однако приходится быть готовым ко всяким неожиданностям.

Вокруг снуют немногочисленные, как во всякий будний день, посетители. В основном это подростки, молодые мамаши и чистенькие старушки. Они толкают или тянут за собой тележки с горами покупок, замирают и, вытянувшей, вглядываются в длинные стойки с продуктами. Некоторые, проходя мимо больших пластиковых шаров с развесными сладостями, запускают туда руку и с отсутствующим видом отправляют конфеты в рот. За время пребывания в Гааге я много раз дивился искусству этого безобидного воровства, которое в равной мере демонстрировали юнцы и старики.

Завезя в квартиру огромные пакеты с продуктами, снова возвращаюсь к машине. Наскоро оглядываю ее днище, салон, моторный отсек и багажник. Поверхностный осмотр скорее для успокоения совести – взрывчатку так найти еще можно, а вот радиомаяк практически нет. Ничего не обнаружив, прогреваю двигатель и отправляюсь в дорогу. Весь путь по городу поглядываю в зеркало заднего вида. При виде белой машины любой марки меня пробирает легкий озноб, однако ни один из автомобилей больше одного раза в поле зрения не попадает. Несмотря на это, выбравшись из Гааги на шоссе, проезжаю в среднем ряду с десяток километров и совершаю банальный, но оттого не менее действенный трюк. Выглядев в потоке машин левого ряда просвет в полусотне метров сзади, выжимаю сцепление и плавно притапливаю педаль газа. Двигатель завывает на холостом ходу, тогда как машина начинает медленно терять скорость. Водитель идущего за мной «ситроена» раздраженно мигает фарами, но его чувства меня мало заботят. Просвет среди машин в скоростном ряду медленно наплывает в зеркале заднего вида, и в этот момент я отпускаю сцепление, рывком ухожу влево и ныряю в это окно.

Поток автомобилей стремительно несет меня вперед в то время, как я пытаюсь увидеть в зеркало машину, которая пыталась бы повторить мой маневр. На протяжении примерно пяти-семи километров никто не нарушает ритма движения. Этого вполне достаточно, чтобы успокоиться, так как теперь мои соседи по средней полосе остались далеко позади и достать меня у них нет практически никакой возможности.

Хвоста нет, осталось выяснить, ведется ли наблюдение за гостиницей. Притормозив на перекрестке, оглядываю Оудемолстраат. Улица пуста, пара пожилых пешеходов не в счет. Машин тоже нет, только несколько мотоциклов, да метрах в двадцати от меня греется на солнце старенький «ситроен» де-шво.

Оставив машину, быстрым шагом добираюсь до ставшей почти родной тяжелой, крытой зеленым лаком двери гостиницы с массивной медной ручкой и домофоном. Попытка вставить ключ в скважину не приносит успеха. Одну ночь не был в гостинице, и вот тебе – кто-то поменял замок! Нет времени думать, кто и за каким лешим это сделал. Лихорадочно и безуспешно пытаюсь вспомнить, кто в каком номере живет. К тому же все сейчас на семинаре. Так и не вспомнив, нажимаю все кнопки домофона подряд. Воображаю, какой перезвон сейчас поднимается в коридоре! Домофон разведен к дверям каждого номера, и сейчас все они орут на один лад. Точно так же поступают все мои соседи, когда забывают ключ. Правда, сейчас большинство моих соседей должно быть на занятиях в институте. На это я надеялся, когда сюда ехал. Только не думал, что не смогу отпереть входную дверь. Не везет, так не везет.

Наконец, динамик оживает сонным голосом филиппинца Питера:

– Кто там?

– Питер, это Алекс, открой, пожалуйста, дверь, я куда-то задевал ключ от входной двери.

– Это ты? А Лиз сказала, что тебя не будет несколько дней.

Ну и Лиза! Ну и болтушка! У нее было не больше пяти минут на сборы, и тем не менее она успела всем раззвонить о моем отсутствии.

– Питер, старик, давай отложим твои советы на другой раз. А пока открой мне дверь, а не то я залезу через окно в коридоре и оборву тебе уши.

Вместо ответа мгновенно раздается щелчок замка, и я открываю дверь. Устремившись к своему номеру, натыкаюсь на исходящего любопытством Питера, который вылетает из своей комнаты, чтобы узнать, почему меня не было два дня, где именно я был и что могу рассказать. Благодаря его незначительному весу и габаритам, это препятствие мне удается преодолеть относительно быстро. Взяв Питера под мышки, приподнимаю и ставлю за порог его номера.

– Сядь вон на тот стул и не мешай. Ты же видишь, детка, у меня дела, мне очень-очень некогда.

Открыв дверь своей комнаты, наспех оглядывало вещи и прихожу к выводу, что за время моего отсутствия сюда никто не наведывался. Меня не было какие-то два дня, но воздух в номере нежилой, застоявшийся. А может, мне это только кажется. Распахнув дверцы шкафа, достаю бумажник с документами и деньгами. Здесь же лежит конверт с досье. Быстро прикинув, что мне еще может понадобиться в ближайшие дни, беру спортивную сумку и укладываю туда костюм, пару рубашек, галстуки, некоторые мелочи. Без этого я не обойдусь, тогда как брать чемодан, не вызывая вопросов соседей, я не могу.

Минуту подумав, выгребаю из стола бумаги и запихиваю их в сумку. Записи вряд ли мне понадобятся, но не стоит оставлять следы, пусть и самые безобидные.

Уже выйдя из номера, я резко останавливаюсь. Мысль, неожиданно пришедшая ко мне в голову, заставляет меня распахнуть дверь в комнату Питера. Толстенький филиппинец послушно сидит на стуле у окна, положив руки на колени и изнывая от любопытства, но не смея тронуться с места. Его послушание меня трогает.

– Питер, а почему поменяли замок на входной двери?

Питер тут же вскакивает и с готовностью начинает тараторить:

– Кто-то ночью забрался в гостиницу. Открыл входную дверь и ходил по коридору, по нашему этажу. Его видела Лиз. Поэтому…

– Спасибо, старик, я все понял.

Тот, кто приходил ночью, убедился, что мой номер пуст. Оно и к лучшему. Протай, гостиница. Ван Айхен уверен, что меня отправили в Москву, туда же улетел Воропаев. До конца пребывания в Голландии остается пять дней, их нужно провести подальше от знакомых. В институте тоже светиться нет резона, там наверняка остались люди Ван Лихена. Они очень удивятся появлению того, кто должен быть уже на подлете к Москве.

Упаковавшись, делаю на дорогу кофе. Но на пол пути к креслу, уже с чашкой в руке, резко останавливаюсь, так что горячий кофе плетет на пол. К черту посиделки! Если Ван Айхен действительно решил отвести душу – причем отвести уже безо всякого толка, проиграв в нашей увлекательной гонке на выживание, – то одной только моей головой он не удовлетворится.

Лихорадочные метания по холлу на мгновение прерываются у телефона. Но на звонок в коттедже Шам Шан ни кто не отвечает. Мобильный телефон Джой тоже молчит. Проклятие! Выскочив на улицу, начинаю размахивать руками в попытке изловить такси. Обычно это занимает не больше двух минут, посейчас удина, как нарочно, пуста.

В тот момент, когда черный «БМВ» с желтым в шашечку гребнем притормаживает рядом со мной, сзади раздается знакомый бас:

– Алекс, отпусти машину, мне надо с тобой поговорить.

– Соломон, ради всего святого, потом. Я очень тороплюсь.

Но, повернувшись, я наталкиваюсь на пристально-угрюмый взгляд Соломона, который заставляет екнуть сердце. Едва я, вялым взмахом руки отпустив такси, подхожу, он спрашивает:

– Ты слышал? Только что звонили – Джой погибла.

* * *

Ван Айхен, отведя занавеску, смотрел на коричневатую воду канала под окнами его кабинета. Пожилая женщина тяжело оперлась на чугунную решетку. Переводя дыхание, она подняла глаза на фасады домов. Ее взгляд скользнул по окну кабинета Ван Айхена, и он механически улыбнулся старой даме. Подумав, что скорее всего она не может видеть его из-за бликов стекла, Ван Айхен согнал улыбку. Повода для радости не было.

Прошло два с половиной часа после ранее оговоренного контрольного звонка Януса. Когда он сообщил Ван Айхену, что вся группа вылетает в Москву для сопровождения Соловьева, оба они вздохнули с облегчением. Януса удалось прикрыть, и это почти гарантировало победу.

И только расставшись с Янусом, Ван Айхен ощутил легкое чувство тревоги. Пока дело не сделано, оно не сделано, и безопасность Януса еще далеко не все. Более того, и эта безопасность еще оставалсь под вопросом. Сам Ван Айхен, приведись ему расшифровать Януса и решать ситуацию в его отношении, поступил бы именно так – отвлек бы его внимание на Соловьева. И только в Москве или на борту самолета Януса можно было бы задерживать.

Шефы Януса могли, даже должны были бы поступить именно так. И радоваться удаче было рано. Отпустив занавеску, Ван Айхен вернулся к столу. Если случилось худшее и Януса действительно расшифровали, то вся схема оказывалась под угрозой.

С другой стороны, для того, чтобы расколоть Януса и получить от него информацию, потребуется время. И тогда еще не все потеряно. Но это только в том случае, если вся группа выехала в Москву. А вот если Соловьев остался в Голландии, это меняет ситуацию.

Ван Айхен вздохнул и потянулся к телефону.

* * *

Ноги у меня пето что подкашиваются – я просто перестаю их чувствовать и замираю на месте. С каким-то бессмысленным напряжением жду продолжения, хотя ничего существенного услышать не могу – самое главное и самое страшное уже сказано.

Внимательно посмотрев мне в лицо, Соломон берет меня под руку и отводит к себе в номер.

– Звонила Шам Шан и сказала, что только что приезжали из полиции. Ее нашли в канале, следователь говорит, что вполне допускает возможность самоубийства.

– Они что, нашли письмо?

– Не знаю, слышал только разговоры.

– Когда ее последний раз видели?

Соломон с некоторым удивлением смотрит на меня – видимо, не ожидал с моей стороны столь рассудочной реакции на известие. Но что поделаешь, хотя мне хочется закричать от отчаяния, я автоматически размышляю над тем, что все произошедшее может означать.

Я хотел, чтобы Ван Айхен дозрел за время моего отсутствия, и он дозрел. В то время, когда я наслаждался жизнью с упоением жизнерадостного сумасшедшего, он нанес удар.

Боже, что я наделал! Надо же быть таким идиотом, чтобы настолько увлечься этими играми и подставить чужую голову. Собрался играть в одиночку и в упоении забыл, что вокруг люди. Только как Ван Айхен мог поднять руку на жену? Чего-то я тут не понимаю. Может, Джой о чем-то догадалась и сказала ему? Нельзя было ее отпускать от себя!

Наконец Шам Шан подходит к телефону. Узнав мой голос, она ахает, но мне меньше всего хочется слушать ее причитания. Договорившись встретиться в китайском ресторанчике неподалеку от их дома через сорок минут, бегу ловить такси.

Еще подходя к ресторану, через стекло вижу Шам Шан сидящей за столиком недалеко от входа. Она выглядит бледной и встревоженной. Шам Шан произносит дрожащим голосом слова, которых в подобной ситуации можно ждать от любой женщины:

– Алекс, какой ужас!

– Да уж. Подожди минуту, я закажу нам кофе.

Сделав заказ, я снова поворачиваюсь к Шам Шан.

– Полиция к вам приезжала?

– Да, сегодня рано утром был один человек в штатском. Задавал вопросы, но пробыл очень недолго. Открыл и осмотрел комнату Джой и уехал. Сказал, что сегодня еще приедет.

– Комнату опечатали?

– Нет.

– А этот тип в штатском что-нибудь говорил о том, что произошло?

– Нет, только задавал вопросы. Спрашивая, были ли у нее проблемы последнее время.

– Кстати действительно, проблемы были?

– Понятия не имею. Неужели, если бы что-нибудь было не так, ты бы не знал?

– Как тебе сказать. Когда ты ее последний раз видела?

– Она звонила, что хочет пожить у меня. Я, конечно, согласилась. Она так и не приехала.

– Ее кто-нибудь спрашивал?

Наступает пауза. Шам Шан опускает глаза и внимательно разглядывает свой кофе. Сточки зрения европейца, внешность китайцев вообще особой выразительностью не отличается. Но сейчас моя собеседница – просто каменное изваяние. Неожиданно по ее лицу пробегает испуганное выражение.

– Алекс, я не знаю… Может быть, это ничего не значит. Джой звонила мне и исчезла в тот день, когда вы приехали с острова, так ведь? Так вот, к ней приезжал один молодой человек. Я его раньше никогда не видела.

– Когда это было?

– Часов в одиннадцать утра. Я чувствовала себя плохо – видимо, давление менялось, – и решила не ездить в институт. Он пришел и спросил Джой. Я сказала, что ее нет.

Китаянка умолкает. Но даже на ее прелестном восточном личике я могу кое-что прочесть. Не так просто переживать потрясение и скрывать мысли.

– Что ты еще хотела мне сказать?

– Он извинился и вышел. Я пила кофе и ходила у себя по комнате. Подошла к окну и увидела…

Она снова умолкает.

– Шам Шан, что ты увидела??

– Алекс, может быть, я ошибаюсь, и это не имеет отношения к делу.

– Я сам решу, что относится к делу, а что нет. Как он выглядел?

Шам Шан опускает голову, и я только вижу, как серебристая слезинка сбегает по ее округлой, чудесной формы щеке.

– Господи, да не обижайся ты. Ну, прости меня, пожалуйста. Все-таки, что ты увидела?

Шам Шан вытирает глаза малюсеньким платочком и делает глоток остывшего кофе.

– Он садился в машину. Там уже сидел парень из вашей группы. Пакистанец. Не помню, как его зовут.

– Азат?

– Да-да, Азат.

Короткая дружелюбная улыбка должна убедить Шам Шан в том, что ее рассказ – пустяк и ерунда. Она не знает, что Азат съехал из гостиницы. И уже тем более ей не может быть известно, из-за чего он скрылся.

– И это все? Из-за этого ты мучилась? Ну что ты, мало ли зачем мог Азат приезжать.

Шам Шан поднимает голову и слегка улыбается.

– Правда?

– Конечно. Как у Джой было настроение последнее время?

– Я тебе уже сказала – ничего необычного.

– Муж ее звонил последнее время?

– Последний раз дня три назад. Когда вы… она была на острове.

– Ну, хорошо. Сейчас у вас в коттедже есть кто-нибудь?

– Нет, все на занятиях.

– У тебя остались вещи Джой? Я хочу их посмотреть.

Бросив на меня испуганный взгляд, Шам Шан снова опускает глаза.

– Апекс, этого, наверное, нельзя делать.

– Конечно, нельзя. Но и оставлять полиции мои записки Джой тоже не стоит, верно?

Аргумент, прямо скажем, не блещет логикой. Однако после минутного колебания, Шам Шан кивает и решительно идет к выходу. Я едва успеваю на ходу расплатиться за кофе и выскакиваю за ней. Шам Шан относится к тому типу женщин, которые долго обдумывают решение, но приняв его, действуют так стремительно, что угнаться за ними почти невозможно.

В коттедже китаянка кивком указывает на дверь в свою комнату.

– Как ты туда попадешь? Там заперто. Меня переселили в другую комнату. Эту опечатали.

На двери полоса бумаги с печатью. Но это коттедж современной постройки, по второму этажу идет длинный общий балкон. Выйдя на него и добравшись до комнаты Шам Шан, толкаю форточку. Она легко подается.

Сам еще не знаю, что я ищу в номере Шам Шан. В глубине души я рассчитываю на любые свидетельства связей Джой, выходящие за рамки обычного для студентки института и жены богатого бизнесмена.

Однако это проще сказать, чем сделать. Комната как комната. Около окна более или менее аккуратно убранная постель, застланная одеялом с подшитой простыней. Как и у нас, на Оудемолстраат, здесь пододеяльников, видимо, не выдают. Вместо этого каждый получает лишнюю простыню и дальше уж, как умеет подшивает ее к одеялу.

Нужно осмотреть одежду. Я распахиваю платяной шкаф, и меня обдаст аромат духов Джой. Не могу заставить себя вдохнуть этот запах, слезы текут по щекам. Слава Богу, Шам Шан осталась в холле. Я прислоняюсь к дверце шкафа и стараюсь успокоиться. Одновременно проклинаю свою работу, которая заставляет копаться в вещах только что погибшей любимой девушки. Когда представляю ужас, который Джой испытала в последние свои мгновения, не имея ни малейшей надежды на мою помощь, я готов закричать, завыть в голос от отчаяния.

В шкафу только несколько вещей, все высокого качества и цены. Случайно я пару раз видел Джой выходящей из магазина Мельцера и дорогого отдела пассажа в центре города.

Судя по гардеробу, Джой ходила в эти магазины не для того, чтобы просто поглазеть. Однако само по себе это ни о чем не говорит. Быстро осматриваю костюмы, но, как и следовало ожидать, ничего не нахожу: женщины обычно не имеют привычки носить что бы то ни было в карманах.

Быстро проглядываю косметику на подзеркальнике у раковины в углу, вещи на письменном столе. У Джой была дорогая записная книжка Дакоста в кожаном переплете. Ее здесь нет. Она могла быть при ней, могла остаться дома. Только стоит раскрытая пестрая открытка. Ни надписей, ни пометок. Сложив, кладу открытку в карман.

Между тем мне пора закругляться: не хватало еще, чтобы меня здесь застала полиция. Вылезаю из номера тем же путем.

– Шам Шан, я ухожу. Напоследок еще пара вопросов. В какой машине приезжал этот человек с Азатом?

– Небольшая белая. Марку не знаю, он стояла вон там, на углу.

Я подхожу к окну и становлюсь рядом с Шам Шан. Действительно, чтобы определить на таком расстоянии марку машины, нужен очень наметанным глаз.

– Ну хорошо. В какую больницу ее отвезли?

– Точно не знаю. Девочки говорили, что в клинику где-то недалеко от Министерства иностранных дел. Им. по-моему, сказал об этом человек из полиции.

– Ну хорошо, тогда все. Эта открытка твоя?

Шам Шан молча отрицательно качает головой.

– Хорошо. Я пошел.

Шам Шан кивает, и я торопливо покидаю коттедж, в котором жила Джой. Вряд ли я когда-либо еще попаду сюда.

Отойдя за пару кварталов, захожу в небольшое кафе. Взяв чашку кофе достаю из кармана открытку, которую взял из номера Джой. На открытке радостно улыбается толстый румяный клоун в усыпанном звездами красно-синем костюме. Несколько штрихов чернильной ручкой превратили веселую улыбку на открытке в зловещий оскал старого клоуна Йоста. Эта фигура – единственное и последнее послание. Видимо, Джой действительно думала о разговоре с Йостом. Кажется, что он сделал невероятное – достал меня с того света, убив Джой. Но на этом свете осталось немало тех, кто действительно виновен в произошедшем и с кем еще можно посчитаться.