Текст книги "Парижский антиквар. Сделаем это по-голландски"

Автор книги: Александр Другов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 37 страниц)

– Ты, Леня, вот что мне скажи. Во-первых, эти отвратительные жулики, они же наши временные собратья по профессии, тебя в лицо знают? Ты с ними лично встречался?

– Хелле меня приглашал присутствовать при его встрече с ними. Я же, как-никак, специалист по редкостям.

– Да-да, я в курсе. Второе: кто именно их вывел на Хелле, ты не знаешь?

Бортновский отрицательно мотает головой. Потом вспоминает:

– Вроде бы Отто говорил, что познакомился с ними по случаю в ресторане.

– А найти этих мошенников ты сможешь?

Тут Бортновский уверенно кивает:

– Хелле тщательно проследил, чтобы я с ними не обменивался визитными карточками. Но его отвлекли на минуту телефонным звонком, и один из них сказал мне, где они обычно обедают. Там их можно будет найти. Слушай, а может просто сказать Хелле, что это мошенники? Он им головы враз открутит.

– Нельзя, твой босс и сотоварищи сразу насторожатся, и нашу коллекцию будут проверять в стократ тщательней. Или вообще откажутся от этой затеи. Поэтому нам надо, чтобы эти прохиндеи с камнями исчезли внезапно, не. вызывая подозрений в отношении их коллекции.

После недолгого молчания, сделав некоторые прикидки, я отвечаю:

– Есть у меня одна идея.

Когда я завершаю свою речь, Бортновский набирает в грудь воздуха, чтобы порушить созданное у него на глазах построение. Я привык к тому, что никто не принимает мои предложения с первого раза и за них вечно приходится воевать. Но вместо ожидаемого протеста Леонид на выдохе заявляет:

– По-моему, это совсем недурно. Конечно, жалко денег, да и твоя идея абсолютно сумасшедшая, но если ее точно реализовать…

– Да уж, точность нам не помешает. Если Хелле хоть что-нибудь заподозрит, мы протянем очень недолго. Вообще говоря, эти ребята на редкость мстительны. Да и работать умеют.

Я не договариваю. Но надо отдать должное Леониду, он точно чувствует интонацию.

– Ты это к чему? С тобой что-нибудь произошло в командировке?

Скрывать греческие приключения не имеет особого смысла, да и надо поднять Бортновскому рабочий тонус. Ему следует помнить о постоянной опасности, сопровождающей нас.

– Произошло. Хелле довольно быстро вышел на меня и подослал своего человека.

Затаив дыхание и вытянув короткую шею, Леонид спрашивает:

– Ну и?..

– Их операция сорвалась. Бедняга взорвался в собственной машине. Прохудившийся бензопровод был тому причиной. Мрачная гримаса судьбы – полиция нашла только оплавившуюся зажигалку «Зиппо», от которой несчастный прикуривал в момент взрыва.

Зябко поежившись и сообразительно отделив зерна от плевел, Леонид заключает:

– Иногда ты несешь полную ерунду, но в твоем изложении она звучит просто жутко.

– Ты о чем?! Может быть, ты меня в чем-нибудь подозреваешь? Меня? Я добродушный и неуклюжий человек. Дети, собаки и женщины начинают наглеть со второй минуты общения со мной. А если бы ты еще видел, как я пытаюсь есть палочками рис или кататься на скейт-борде! Просто обхохочешься.

* * *

– Я и сам понимаю, что виноват. Мне пришлось на несколько дней уехать. Срочные дела, такие, что и сам сегодня не ожидаешь, что завтра придется уезжать. Да. Там в углу еще немного пыли. Поэтому я не мог тебе позвонить. Понимаю, что это свинство. Давай я в холле приберусь. Не хочешь? Ну, ладно. А как только приехал, сразу позвонил. Практически прямо из аэропорта. Ну, не из аэропорта, а по дороге. Я могу пылесос за тобой носить. Тоже не надо? Хорошо, не буду. Вообще-то он сам катается за тобой, я вижу. Ты меня по ноге задела. Ничего, не волнуйся, совсем не больно. Ты все еще сердишься?

Вера молча убирается в квартире, а я таскаюсь за ней. Почти двадцать минут объяснений, уговоров, заверений, клятв и нытья под ровный вой пылесоса не оказали на нее ровно никакого воздействия. Максимум того, что мне удалось добиться, это повторяющееся краткое «отойди» и «не мешай».

Но и это большой прогресс. Час назад Вера неосмотрительно распахнула дверь на звонок и не успела ее захлопнуть до того, как я проник в квартиру. После этого она сорок минут в полном молчании смотрела телевизор, а я сидел рядом, демонстрируя бессловесную собачью преданность хозяйке квартиры и полное отсутствие какого бы то ни было интереса к тому, что происходит на экране.

По сравнению с этими невеселыми посиделками краткие враждебные возгласы во время уборки кажутся дружеской болтовней. Бросив пылесос посреди гостиной, Вера направляется на кухню. Послушно плетусь следом, на ходу бормоча что-то извиняющееся. Открыв холодильник, Вера достает морковь, сладкий перец, какой-то толстый стеблистый овощ и начинает их стремительно-агрессивно резать на разделочной доске темного дерева. Интересно, она делает ужин на одного или на двоих? Хорошо бы проследить этот процесс до финала – многое можно было бы понять в настроении хозяйки и на этой основе оценить мои перспективы.

Покосившись на сверкающий нож в ее руке, продолжаю гнуть свою линию:

– А ты овощи не забыла помыть? Это я так, на всякий случай. Ты не представляешь, как я скучал. Я даже…

– Да замолчи ты!

Вера с силой бьет ножом, так что толстый стебель неизвестного растения разлетается надвое. Одна половина улетает в мойку, где делает несколько стремительных оборотов по стенкам раковины и успокаивается в водостоке, а другая скользит под стол и дальше в угол кухни. Чтобы не слышать того, что сейчас кричит Вера, лезу под стол достать казненный овощ.

– Ты даже не позвонил! Ничего не сказал! Мне плевать на твою работу! Завтра ты уедешь совсем, и я даже не буду знать! Ты используешь людей и бросаешь! Оставь ты этот проклятый латук! Что ты смотришь? Убирайся отсюда!

– С ума сошла? Никуда я не уйду. Тебя нельзя оставлять в таком состоянии.

Бросив на стол нож, Вера хватает трубку радиотелефона и замахивается. Мне претит применять силу против более слабого существа, но в данном случае самооборона просто необходима. Кто может противостоять соблазну держать в объятиях такую женщину?

* * *

На следующее утро я сижу в небольшоим ресторанчике недалеко ог своей квартиры, ожидая звонка Леонида. Однако после утомительного часового сидения вижу в окне его самого выбирающимся из «мерседеса».

– Все прошло нормально, даже лучше, чем можно было полагать. Я вчера вечером, как договаривались, нашел этих торговцев булыжниками и подучил насесть на Хелле. Посоветовал, как только он приедет, сказать ему, что у них появился еще один покупатель, который дает столько же, но готов на сделку уже сейчас. Но главное – в качестве залога я им дал от имени Хелле пять тысяч долларов.

Помолчав, Бортновский с сердцем добавляет:

– Взяли, сволочи! Денег, я тебе скажу, жалко – просто жуть!

– Догадываюсь. Что собой предствляют эти продавцы?

Посмотрев в потолок и пошевелив губами, Бортновский выдает на удивление сжатые и внятные характеристики.

– Один – по виду типичный перспективный младший научный сотрудник конструкторского бюро или НИИ. Среднего роста, рыжий, щуплый, с бородой и зачумленным взглядом низкооплачиваемого физика. Но держится довольно уверенно, в камнях разбирается достаточно, чтобы вполне убедительно плести покупателю всякий вздор. Второй – здоровенный матерый уркаган лет сорока пяти, у него руки толще, чем у тебя ноги. Этот в основном молчит и вступает в разговор преимущественно для того, чтобы давить на собеседника.

Задетый неуместным замечанием о ногах, сварливо спрашиваю:

– Кстати, надеюсь, у тебя хватило ума при Хелле не комментировать качество коллекции?

– Кого ты учишь! Я молчал как пень и только выразительно качал головой.

– Я представляю. И что они дали тебе против задатка?

– Пару больших топазов и здоровенный кристалл изумруда с куском породы. Могу тебе подарить, если хочешь. Все вместе тянет долларов на четыреста. Жулье чертово!

Для нас начинается мучительное ожидание. Если у жуликов не выдержат нервы и они скроются с довольно тощей синицей в руках, то можно будет считать, что своей цели мы добились. Если же они, набравшись наглости, останутся ожидать журавля в образе Хелле, который по дурости отдаст за предложенный хлам еще миллион долларов или даже больше, то наша с Бортновским операция будет загублена на корню.

* * *

К сожалению, в очередной раз жадность оказывается гораздо более сильным мотивом человеческого поведения, чем самое обычное благоразумие. Научный сотрудник с бугаем не проявляют ни малейшего желания скрыться из Парижа с полученными деньгами и поискать счастья в другом месте. Как показывает многочасовое наружное наблюдение, вместо этого сразу после встречи с Бортновским они напиваются в ресторане до абсолютно свинского состояния и надолго уединяются в своем номере с двумя сомнительного вида девицами.

Пока идет гулянка на кровные деньги Бортновского, мы с Леонидом шлифуем детали плана на завтра. Все выверено до минуты – наши будущие оппоненты не должны иметь возможности задумываться над происходящим, тем бодее пытаться связаться с Хедле.

На следующее утро я сижу в кабинете Бортновского и пью кофе, который сам себе и приготовил. Секретарше и референту Андрею хозяин офиса без их просьбы предоставил отгул на пару дней.

Слышатся голоса, звук шагов, распахивается дверь, и Бортновский театральным жестом предлагает пришедшим с ним гостям войти в кабинет. Пришельцы очень похожи на портреты, нарисованные мне Леонидом. После взаимных приветствий и согласия гостей выпить кофе Бортновский, потирая руки, доброжелательно предлагает:

– Ну что же, приступим к процедуре. Я вам говорил, что Хелле просил меня сделать точную опись коллекции с тем чтобы не тратить времени, когда он сам приедет. Тогда мы быстренько расплатимся с вами, и все. Наш эксперт Боря хорошо знает свое дело, и много времени опись не займет.

Я, в данном случае выступая в роли «нашего эксперта Бори», достаю десятикратную лупу-монокль, предоставленную мне Леонидом, и, многозначительно хмурясь и повторяя про себя детальные наставления моего партнера, открываю первые несколько футляров.

То, что Бортновский назвал процессом, занимает действительно немногим более полутора часов, благо я только имитирую работу. Сверяясь с приложенными к коллекции гемологическими заключениями, диктую Леониду каратность, цвет и другие характеристики камней. Атмосфера в кабинете царит самая непринужденная. Бородатый мечтательно смотрит в потолок, время от времени кидая на меня затуманенный взгляд. Его громоздкий напарник с мрачным равнодушием следит за тем, чтобы я не умыкнул что-нибудь из драгоценностей.

Завершив работу, вынимаю из глаза лупу и, растирая лицо руками, готовлюсь к наиболее ответственной части представления. В моих повадках странным образом появляется что-то от дореволюционного ювелира – аккуратного и дотошного, живущего в мире камней и золота человека, который равно ценит красоту и деньги, за которые эту красоту можно купить. Мне, кажется, удалось создать такой образ. Сейчас это выяснится.

– Ну что ж, очень, очень интересно. Редко найдешь такое полное собрание, господа. И недешевое. Если повезет с покупателем, то все это дело может потянуть тысяч на пятнадцать-двадцать, никак не меньше. А сколько, если не секрет, вы запросили с господина Хелле?

* * *

Такой густой и вязкой тишины мне в жизни ощущать не приходилось. Оба мошенника медленно фокусируют на мне свои тяжелые взгляды, так что хочется ткнуть пальцем в сторону Бортновского, который никак не меньше меня заслуживает их внимания. Дореволюционный лоск с меня быстро облезает. Изо всех сил стараясь не суетиться, убираю лупу в футляр. Вздрогнув от щелчка застежки, бородатый приходит в себя:

– Пятнадцать-двадцать тысяч чего?

– Замбийских квачей! Ха-ха-ха! Это я пошутил. Долларов, конечно. А вы что, запросили меньше?

В этом месте в беседу очень своевременно вступает Леонид:

– Какой там «меньше»! Они хотят получить полтора миллиона долларов. У меня были некоторые сомнения, но я не решился спорить, хотелось узнать мнение профессионала.

Мошенники получают еще одну возможность проявить свое здравомыслие. На их месте я бы сейчас торопливо поблагодарил всех святых за уже полученные деньги и как можно скорее убрался из этого кабинета, этого города и этой страны. Но алчность вновь неумолимо берет верх. Когда-нибудь эти двое сложат головы из-за своей неудержимой любви к деньгам.

– Вы что же, нам не верите?

Это опять слова бородатого. Глупее вопроса задать было нельзя. Но что возьмешь с людей, у которых из-под носа уходят полтора миллиона долларов? По опыту могу судить – очень трудно совладать с собой. Не успеваю ответить, как в разговор вмешивается Бортновский.

– Ну и дела! Милый мой, драгоценный, доверие не имеет никакого отношения к бизнесу. «Не верь, не бойся, не проси». Слышали такую мудрость?

Леонид еще раз удачно включился в беседу. Эта лагерная присказка напомнит нашим собеседникам о том, что на свете существует не только пьянящий воздух французской столицы, но еще и стылые бараки российских зон, и сырой запах раскрытых могил.

Рыжий пытается сделать более тонкий ход, обращаясь ко мне:

– Это натуральные камни. И стоят они даже больше, чем мы просили.

– Не спорю, часть материала действительно составляют минералы, созданные природой. Только стоимость их в сотни раз меньше того, что вы требуете. Видите ли, вот такие чудесные огромные кристаллы в Хабаровском крае можно добывать карьерным способом. И если в Москве они стоят по пятьдесят-семьдесят долларов, то это исключительно из-за трудности транспортировки. Но даже если их тащить с Дальнего Востока в Европу в вещевом мешке пешим ходом, то и тогда они не будут стоить тех одиннадцати тысяч долларов, которые вы, господа, имеете наглость за них просить. Друзы изумруда по полторы-две тысячи карат тоже переоценены раз эдак в сто пятьдесят-двести.

Отличный монолог. Сказано содержательно и сжато, убедительно и в меру экспрессивно. Но все идет к тому, что здоровяк треснет меня чем-нибудь по голове. Однако пока младший научный сотрудник делает достойные жалости, но довольно настырные попытки спасти положение, это вряд ли произойдет.

– Ограненные камни стоят бешеных денег.

– Не стоят, потому что они синтетические. Рубинов такого размера, чистоты и цвета, как вот этот, в мире практически не существует. Но даже если бы природа решила нас побаловать камнем, подобным этому, ни один ювелир, находясь в здравом уме, не стал бы его гранить. Рубины такого качества, душа моя, стараются не трогать, чтобы не терять драгоценную массу. То же самое относится и вот к этому александриту. Он великолепно меняет цвет и чудесно огранен. Будь он настоящий, я и сам бы его с удовольствием носил. Но в пятидесятые годы московские ювелирные магазины были забиты украшениями с точно такими синтетическими александритами. Из-за этого даже разгорелся скандал, потому что наше правительство не удосужилось уведомить покупателей! о реальної! их цене. Леонид, я все правильно говорю? Впрочем, не будем больше ссориться, окончательное суждение можно вынести только после проверки ваших камней на технике. Милости прошу к моему другу, у него в ювелирной мастерской мы моментально разрешим все наши споры.

Но наши гости, видимо, не намерены откладывать разрешение споров, потому что бугай хватает телефон – ближайший к нему более или менее тяжелый предмет – и широко замахивается. Валясь вместе со стулом на пол, жалею о том, что не отсадил Бортновского от двери. Сейчас он перекрывает жуликам путь к отступлению, и они, прорываясь к выходу, вполне могут его изувечить.

Когда я после короткой паузы осторожно поднимаюсь на ноги, все кончено. Камней в футлярах на столе нет, беспорядочно валяются только наиболее крупные кристаллы, кабинет пуст, на полу лежит телефон. А над столом медленно появляется голова моего напарника с окровавленной щекой.

* * *

– Ну и как я появлюсь на людях с такой мордой?

Бортновский сидит в кресле, прижав к щеке смоченный в воде птаток и злобно глядя на меня одним глазом. Мой долг – успокоить его.

– Ты сейчас выглядишь ничуть не хуже обычного. Есть люди, которые только выигрывают, когда прикрывают часть лица. Я, например, абсолютно уверен, что паранджу изобрела некрасивая женщина. В средние века…

– Заткнись, не то сейчас шарахну по голове этим же телефоном.

– Хорошо, хорошо. Экий ты нервный. Скажешь Хелле, когда он завтра прилетит, что за время его отсутствия эти двое нашли другого покупателя и сбыли свои камни. Что, кстати, подстегнет его интерес к нашему предложению. А теперь, если удар по голове не был слишком сильным, давай обсудим состояние наших дел. Эти два типа отвлекли нас от основного плана. Кстати, и кофе наконец выпьем. Что ты успел сделать за время моего отсутствия?

– Практически все, о чем мы договаривались. Купил компьютер и другую технику. Заметь, купил в кредит. Достал образцы документов. Кое-что у меня было, остальное дали знакомые. А что у тебя?

– Я тоже сделал то, что собирался. В течение недели коллекция должна быть готова. За это время нам необходимо создать, так сказать, изваять владельца этого собрания и его представителя. Тебе нужно будет только невзначай дать толчок делу и отойти в сторону.

Бортновский мне напоминает:

– Еще документы надо будет подготовить.

– Это верно. Но мы сможем реально начать работать над бумагами только после того, как мне пришлют окончательный список коллекции. Без этого не сделаешь ни каталог, ни переписку, ни экспертизу. Теперь вот что: ты узнал что-нибудь о графике получения товара и проплат? Я имею в виду наших покупателей. Фактор времени для нас будет решающим. Мы должны попасть со своим предложением в такой момент, когда с точки зрения достаточности времени операция по покупке и быстрой продаже коллекции окажется для Хелле вполне реальной, но особого времени на рамышления не будет. Тогда он одуреет от запаха легких денег и ринется вперед, не разбирая дороги, опасаясь только упустить блестящую возможность поживиться.

Бортновский задумывается.

– Фактор времени для нас действительно крайне важен. Но здесь нельзя пережимать. У нас есть еще запас времени. Это если Хелле не прознает о том, что случилось.

– Не прознает. Ты лучше скажи, ты нашел человека на роль перекупщика коллекции?

– Да. Завтра или послезавтра я тебе его покажу.

Расставшись с Бортновским на скорую руку строю планы на сегодняшний! вечер. Сейчас я неторопливо и со вкусом поужинаю в маленькой брассерии неподалеку, после этого по дороге домой захвачу бутылку красного вина. А уже на квартире приму душ и за бокалом скоротаю вечер у телевизора. Жизнь не так уж и плоха, несмотря на наличие в ней Хелле, его банды, а также мошенников, торгующих фальшивыми драгоценностями. Кстати, надо бы взять не одну бутылку, а две.

* * *

Дня через два Бортновский знакомит меня с предполагаемым перекупщиком коллекции. Судя по его рассказу, этот человек не меньший авантюрист, чем сам Леонид. Знакомы они еще по Ленинграду, где приятель Бортновского торговал антиквариатом с советских времен. Теперь он пробавляется в Париже тем, что консультирует своих немногочисленных парижских знакомых по вопросам покупки картин в России. Его материальное положение далеко от блестящего.

Однако в целом кандидат производит благоприятное впечатление. Солидный мужчина лет сорока пяти-пятидесяти. Уверенные манеры, ясный взгляд. Узел галстука не захватан, и, вполне вероятно, что в отличие от многих моих знакомых, Омельченко завязывает галстук каждый раз заново. Такой действительно может купить коллекцию. Мы беседуем с полчаса, после чего он уходит, а мы с Бортновским остаемся.

– Как он тебе?

– Нормально. Насколько он в курсе нашего дела? Бортновский мнется.

– Я в общих чертах ему рассказал, что к чему. Но без деталей. Не мог же я вообще ничего человеку не говорить и просто привести на встречу с тобой.

– Он понимает, что в случае успеха дела ему придется некоторое время побыть на карантине? Вообще, он осознает риск, с которым все это связано?

– Все он понимает. Но ведь ты говорил, что в случае успеха покупатели будут нейтрализованы. Я и ему так сказал.

– И сколько ты ему обещал за участие?

– «Десять тысяч долларов.

– Не много.

Но в этом вопросе Бортновский проявляет неожиданную твердость.

– Перетолчется. У него и так денег нет. Так что для него эти деньги просто манна небесная. Надо экономить.

Подход партнера к проблеме траты денег мне нравится, и мы считаем вопрос решенным.

Через пять дней после моего возвращения из Афин по факсу поступает полный скорректированный список работ, который для нас готовит Янакис. Это дает нам повод для довольно интенсивной работы на несколько дней. Бортновский долго и страстно обсуждает с каким-то небольшим издательством макет каталога, то используя для этого телефон, то выезжая на встречи. Результатом его бурной деятельности становится остро пахнущий типографской краской толстый буклет, который он с гордостью мне и демонстрирует.

– Нет, ты только глянь! Вот это вещь! Главное, что он производит солидное впечатление. Были бы деньги, сам бы купил.

– Этот каталог?

– Да нет, коллекцию.

Итак, дело мелкими шажками двигается. Бортновского особенно увлекает процесс изготовления фальшивых заключений экспертизы и официальной переписки по коллекции. У меня создается впечатление, что он набирается опыта на будущее. Я же в работу над этими бумагами вкладываю всю душу, знание компьютера и некоторые технические навыки, приобретенные во время учебы на специальных курсах.

Сканер позволяет довольно удачно скопировать необходимые бланки и печати. После их подчистки на компьютере цветной лазерный принтер выводит такие копии документов на бланках и с печатями солидных организаций, что Бортновский ахает.

– Вот это да! Надо быть идиотом, чтобы отказаться от коллекции, снабженной подобными документами.

Я придерживаюсь как раз обратного мнения. Нужно быть полоумным, чтобы вкладывать деньги в дело, которого толком не знаешь. Однако меня беспокоит больше другое. Не следует недооценивать противника.

– Друг мой, не заносись раньше времени. Эти люди смогли раскрутить свой бизнес до такого уровня, на котором стало возможным купить, пусть и для перепродажи, коллекцию в несколько миллионов. Для этого нужна голова.

Пока все, что мы делаем, подготовлено с максимальной тщательностью. Поскольку изготовленный нами каталог относится к началу девяностых годов, несколько его экземпляров держим на подоконнике, где они немного выгорают и пылятся.

В деловую переписку по коллекции включены несколько посланий по факсу. Для полной достоверности два факсовых аппарата, которые мы используем, перенастраиваются, так что номера телефонов, автоматически наносимые на послание, соответствуют реальным реквизитам участников переписки.

Меня более всего тревожит фактор времени. Бортнов-ский до сих пор не выяснил точного графика поставок и проплат. Без него вся наша работа ничего не стоит. Я размышляю над этим в кафе, где мы встретились с Леонидом после тяжелого дня.

Ни адреса своей квартиры, ни номера телефона я своему партнеру не дал. Обидевшись, он пытался обвинить меня в излишней подозрительности и недоверии ему. Я был вынужден растолковать, что при отсутствии специальных навыков он легко может навести на мою квартиру своих бывших партнеров, а ныне кандидатов на финансовое заклание. Именно поэтому теперь я и сам не появляюсь в офисе Бортновского, а встречи у нас проходят на нейтральной территории, причем почти каждый раз я проверяюсь сам и проверяю своего партнера. Когда я привел несколько примеров печальной судьбы людей, которые легкомысленно пренебрегали самыми простыми правилами безопасности, Бортновский мне поверил и успокоился.

Сейчас он прикрыл покрасневшие от напряженной работы глаза и потягивает виски. Я заказываю портвейн.

Растерев лицо руками, Бортновский спрашивает:

– У меня есть бестактный вопрос. А что тебе будет на работе за все эти фокусы? Если, конечно, они узнают.

Я пожимаю плечами:

– Именно, если узнают. Потом, не забывай, ведь зачем-то меня сюда посылали, верно? Так что я действую не совсем по своей инициативе. А в обшем, нечего загадывать, надо дело делать.

Помолчав, Леонид говорит:

– Во время нашего первого разговора, когда ты расколол меня, ты спрашивал про Лорана. Он был как-то связан с тем, чем ты занимаешься?

Бортновский начинает лезть не в свое дело. Но мы партнеры, а просто так игнорировать вопросы партнера непозволительно. Тем более когда их можно использовать в воспитательных целях, не раскрывая особых секретов.

– Лоран не был связан с нами. Погиб сотрудник посольства, и мы отрабатывали все его контакты. Он покупал у Лорана кое-какие мелочи.

– Но ведь Лоран исчез.

– Он не исчез. Его убил Хелле.

Бортновский молча переваривает услышанное. Потом начинает бояться так, что у него дрожит челюсть.

– Ты не трясись. Просто надо помнить об опасности, вот и все. Сейчас ты сильнее Хелле, потому что он не знает о нашей игре. А что касается убийства Лорана, то ты теперь понимаешь: если Хелле начнет зачистку, тебе голову открутят в первую очередь. Так что в этой игре ты на правильной стороне.

Бортновский согласно кивает. Потом, отогнав нехорошие мысли, вдруг восклицает:

– Да! Ты, помнится, собирался подобрать людей на роли продавца коллекции и его представителя. Для этого требуется время, так что не тяни.

Я вовремя прикусываю язык. Первым движением было сказать, что в Париже предостаточно всякого отребья, которое готово поучаствовать в любой авантюре, лишь бы это сулило деньги. Но именно к Бортновскому с этой сентенцией обращаться не стоит.

Кроме того, если быть справедливым, я действительно должен был заняться подготовкой продавцов значительно раньше. Но в последние дни меня серьезно отвлекали частые визиты Анриетт, той самой подруги Надин, у которой я снимаю квартиру. Вопреки моему изначальному требованию она оставила себе комплект ключей, категорически отказалась их сдать в ходе недавнего визита и теперь продолжает появляться, когда ей только заблагорасудится. Это очень выматывает.

* * *

Собственно о существовании парочки, которая планируется на роль продавцов, я знал еще до поездки в Афины. В ответе на один из последних запросов в Москву нам прислали координаты двух профессиональных, хотя и не очень удачливых мошенников.

В свое время они начинали карьеру в качестве художников. Ни талантливыми, ни многообещающими они никогда не числились, но зато довольно быстро сообразили, что есть гораздо более прибыльные области деятельности, чем просто живопись. Отход от карьеры профессионального живописца Татьяна Куркова и Глеб Мельников начали с изготовления картин для продажи на московских вернисажах под открытым небом. Это не были подделки в прямом смысле слова, хотя и оригиналами их творения тоже назвать было нельзя. Например, бралась старая доска с заведомо непродажной живописью. Изображение смывалось, а на его месте писалось нечто в стиле старых голландцев или немцев. Ставилась подпись латинскими буквами, скажем, «G.Melnikoff». Затем изображение искусственно старилось путем выдерживания в духовке газовой плиты и других несложных манипуляций, вполне осуществимых в домашних условиях.

В результате получалась вполне приглядная картинка, за которую на вернисаже в Измайлове с состоятельного, но не просвещенного в живописи клиента можно было получить, скажем, триста-четыреста долларов. Причем покупателя никто не убеждал, что покупке двести или триста лет. Ему предлагалось принимать решение самому. А если уж доходило до худшего, то после попытки обвинить в продаже подделок следовало разъяснение, что на картине стоит подпись самого автора.

К сожалению, этот промысел не приносил достаточно денег, и тогда эти двое, кстати, познакомившиеся еще во времена учебы в Строгановском училище, занялись посредничеством в торговле антиквариатом на более высоком уровне, с привлечением солидных клиентов. Как уже говорилось, правоохранительные органы довольно снисходительно относятся к мелким дилерам, на которых просто жалко тратить время.

Однако беспокойная натура не позволяла этим ребятам заниматься честной, хотя и официально не зарегистрированной торговлей предметами искусства. Их постоянно тянуло то продать фальшивку, то краденую из церкви икону. В итоге они однажды попали в поле зрения сотрудников Министерства внутренних дел и почти одновременно стати объектом охоты тех, кого принято относить к представителям организованной преступности. Кому-то одному еще можно было морочить голову, но вот играть в прятки одновременно с теми и другими было делом совершенно бесперспектив-н ым.

Наиболее благоразумным в сложившихся обстоятельствах представлялось оставить страну, что и было сделано. Осев во Франции, Татьяна и Глеб продолжили свой мелкокриминальный бизнес. Понемногу торгуя антиквариатом, они одновременно пытазись наладить канал вывоза предметов искусства из России. То, что тем же самым занимаются люди гораздо более солидные, их нимало не смущало.

Короче говоря, эта парочка, как мне заочно представляется, идеазьно подходят для наших целей. В них есть редкое сочетание неодолимой тяги к легким деньгам, авантюризма и ощущения жизненного тупика. Остается только правильно обработать и использовать эти самородные таланты.

Поскольку в данном случае мне не на кого сослаться в качестве рекомендации, приходится заводить знакомство в явочном порядке. Явочном в прямом смысле этого слова – я намерен явиться по адресу, указанному Авиловым, без специального приглашения.

Взяв такси, еду в район авеню Гамбетта, что неподалеку от кладбища Пер-Лашез. Там отпускаю машину и нахожу требуемый дом. Звонок из ближайшего кафе заставляет сделать вывод, что хозяев на месте нет. Нельзя исключать, что эти двое вообще сменили адрес. Но ничего другого не остается, и поэтому я устраиваюсь у окна в кафе и принимаюсь неторопливо поглощать кофе, одновременно наблюдая за улицей.

В детстве в описании работы разведчиков меня всегда более всего привлекали сцены именно подобного рода. Что может быть лучше, чем сидеть в парижском кафе и ждать. Чего именно ждать – не так уж и важно. Главный элемент в этом действе – кафе в Париже.

Сейчас мне, однако, хотелось бы иметь больше уверенности в том, что мне есть чего ждать. Глупо потерять полдня ни за что, ни про что. Тем более, что хозяева квартиры вполне могли просто уехать из города на день-два, и тогда их отсутствие сегодня ни о чем не говорит. Эти мысли крутятся в голове на протяжении полутора часов, что я провожу в кафе. Но все-таки это лучше, чем без толку маяться у себя в квартире или… Стоп! Вон те двое, что выбираются из такси, похожи на поджидаемый мною дуэт.

Оба подходят под описание. Он – тощий, высокий, с собранными в хвост немытыми волосами и в темных круглых очках. Она – среднего роста и сложения с желтыми волосами несколько необычного оттенка и в голубом джинсовом сарафане. Их лиц мне с моего места, к сожалению, не видно.