Текст книги "Второе дыхание"
Автор книги: Александр Зеленов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)
НА НЕРЛИ
1– Ну куда вас снова понесло в такую рань? Поди, и снег-то еще не стаял... Эх, ребята, ребята! И хочется вам уезжать на слякоть, на дождь да на холод куда-то от мягкой постели, от теплой жены...
Такими укоризненными тирадами провожала нас всякий раз на рыбалку дворничиха тетя Даша. Женщина она была хорошая, добрая, но мы ее речи всерьез не принимали, потому что тетя Даша, как, впрочем, и большая часть человечества, по нашим, рыбацким понятиям, совсем не жила, а лишь прозябала. Это со всей ответственностью заявляем мы, рыбаки.
Кто из рыбаков и охотников не испытывал чувства ликующего облегчения, огромной радости жизни, когда ваша машина, вырвавшись за черту большого и тесного города, кидая назад перелески, деревни, мосты и ручьи, устремляется вдаль по бесконечной ленте асфальта! Бегут навстречу, расступаются, уносятся назад деревья по обе стороны дороги, дальний лес с ближним крутит бешеный хоровод, шумит, вздыхает за стеклами ветер, и летит, летит под колеса широкая грудь шоссе...
Сто километров в час выжимает шофер из машины, а хочется мчаться раз в пять быстрее: так и стоит перед глазами, сладко томя рыбацкую душу, новый, известный лишь по рассказам, неведомый водоем!..
Было нас в машине четверо. Пожилой, с седыми усами и шевелюрой, театральный художник Долгушин, маленький, шустрый работник какого-то бюро рекламы Шильченко, шофер Витя и я.
Весна катилась к маю, должен был начаться клев плотвы. Ехали мы в заповедник, известный одному Шильченко, – у него там был знакомый егерь.
Шильченко уверял, что везет нас в «царское место», где рыба сама садится на удочку. И мы ему верили. Везли мы егерю в подарок чай, перец, лавровый лист для ухи.
Под вечер машина сошла с автострады и закачалась на неровностях проселка, вдоль берега озера. С проселка свернули мы в лес.
В узкой лесной просеке было тесно и совсем темно; лапы елей с шипением скребли по кузову.
Шофер включил фары.
Сноп яркого света вырвал из темноты ядовито-зеленый кузов встречного «Москвича»; из машины донесся нетрезвый шмелиный гул голосов, и мы, заваливаясь набок, едва разминулись.
Вскоре открылась сумеречная лесная поляна, свежий штакетник забора, ворота. За штакетником, в окружении разнолесья, медово желтела новыми бревнами большая изба.
Вот наконец и приехали!..
Все вылезли из машины. Разминая затекшие ноги, огляделись.
Вокруг густела глухая, недвижная тишина. Верхушки елей тонули в апрельском сумеречном небе. Пахло хвоей, близкой рекой, горьковатым душком осины, прелью прошлогоднего листа, сырым мхом. Земля, еще только освободившаяся от снега, была напитана талой водой, и этот зимний холодноватый дух таяния усиливал ощущение глухого леса, ранней весны и вечера.
После шума большого города и быстрого движения по шоссе было странно, непривычно чувствовать себя здесь, в плотной тиши лесных сумерек. От прерванной езды и лесного чистого воздуха слегка кружилась голова, ноги ступали неуверенно.
Слышалось сонное бульканье, лопотание воды. Река журчала где-то рядом, невидимая в сумерках, и предчувствие близкой ловли волновало сильно и остро. Невдалеке прокрякала дикая утка. Бархатным голосом, с сипотцой, ей отозвался любовно селезень. Где-то рядом залаяла собака, и вдруг весь лес загремел, переполнился этими тявкающими, набегающими друг на друга звуками...
Несколько освоившись в новой обстановке, я и Шильченко взошли на крыльцо, открыли дверь на половину егеря.
В избе было сумеречно и тихо. На столе валялись остатки чьей-то трапезы – рыбьи кости, недоеденные куски дичи, стояла недопитая бутылка. Возле окна, глазея на нашу машину, сидели двое мальчишек.
Шильченко спросил, где Степан, егерь.
– А мы не зна-а-ем... В деревне, наверно... – робея перед чужими, вразнобой затянули они.
Не без труда удалось узнать от мальчишек, что Степан здесь больше не служит, вернулся в деревню, в колхоз, а сюда прислали какого-то Леньку...
– Как же быть? – спросил я Шильченко.
– Ничего, договоримся, – уверенно бросил тот.
...«Договариваться» пришлось скоро. Не успели мы вытащить из машины свои рыболовные принадлежности, как возле нас принялась крутиться собака, прилежно обнюхивая наши сапоги. Потом из сумерек появилась прикренистая фигура парня лет двадцати пяти – в резиновых сапогах, в ватнике, с двустволкой на плече.
Шильченко протянул ему руку.
Глянув на наш порядком изношенный, но все еще по-министерски солидный «ЗИС», парень готовно осклабился, обнажая два ряда крепких, ядреных, словно у молодого волка, зубов.
– Лискин, охотовед... На охоту прибыли? А мы вас сутра поджидаем, – зачастил он вдруг торопливо, с непонятной угодливостью. – Проходите туда, пожалуйста, в ту половину, там чисто, тепло, все для вас приготовлено, вот только ключ... Минуточку, я сейчас!
Это, видимо, и был тот самый Ленька. Несло от него самогонкой, луком и еще махоркой.
Шильченко, подмигнув ему в спину, сказал: «Порядочек!» – и, довольный, потер ладони. Он, видимо, и сам не ожидал, что наш приезд произведет такой эффект.
Лискин вернулся, держа ключ в руке. Но, услышав, что мы приехали без путевки и не охотиться, а только лишь рыбу ловить, понял: это совсем не те охотники, которых ждали, и сразу же сделался неприступным.
– Не положено! Запретная зона!
Шильченко, горячась, принялся доказывать, что он тут уже не впервые и что рыбу ловить здесь не запрещено, и все ссылался на егеря, на Степана. Однако Лискин с упорством патефонной пластинки, которую заело, повторял все те же свои «не положено» и «запретная зона», будто из головы его неожиданно выскочили все другие слова.
Долгушин успокаивающе потянул Шильченко за рукав. Тот раздраженно дернул плечом и, петушком наскакивая на охотоведа, принялся выкрикивать запальчиво:
– Так что же... обратно прикажешь нам ехать, да?!
– А это как вам угодно. Я тут человек маленький, – бормотал в ответ Лискин, не подымая глаз.
– Вот что, друг... Давай договоримся по-хорошему, – неожиданно смягчился Шильченко. – Скажи прямо: сколько с нас хочешь?
Лискин покосился на него: а не подвох ли? – и не вдруг назвал цифру.
– Сколько-сколько? – переспросил его Шильченко, думая, что ослышался.
Охотовед повторил.
Шильченко даже вздрогнул от такого неслыханного нахальства: у всех нас и половины названной суммы не было. Да если б и была...
– А этого вот не хочешь? – резво поднес он к самому носу охотоведа кукиш и выпалил прямо в его потную переносицу: – Шкура ты, вот кто! Понял?!
Долгушин силой втолкнул взъерошенного Шильченко в кузов машины и влез следом за ним. Скользя по стволам деревьев рассеянным светом фар, машина развернулась.
– Куда правим? – спросил шофер.
– Давай до ближней деревни, – проговорил расстроенный художник.
В машине надолго установилась неловкая тишина.
– Нет, вы подумайте только! – первым не выдержал Шильченко. – Такой молодой, а успел уже разложиться, доходное место пытается сделать из службы своей...
– Нда-а, брат, тип... – неопределенно протянул Долгушин. – Но ты тоже хорош, нашел с кем связаться.
– Нет, ты сам посуди, – принялся доказывать Шильченко. – Это теперь стало каким-то поветрием – с места службы «приварок» иметь. О парикмахерах, официантах, таксистах я уже не говорю, а вот контролеры, проводники на железной дороге, – да многие наловчились! Я думал, это только в городах, а теперь и сюда, до самых глухих углов, зараза эта дошла. Словом, везде...
– Ну, это перехватил ты, положим, – трогая усы, загудел Долгушин. – Что-то я не замечал, чтобы такое – везде...
– Нет, везде! – взорвался Шильченко и вновь горячо принялся доказывать. Но машина уже въезжала в деревенскую улицу, темную и пустую.
В свете фар замаячила одинокая фигура. Мужчина из местных жителей взялся показать нам избы рыболовов. Мы постучались в первую, в окнах которой горел свет.
Не открывали долго. Потом из распахнутых ворот двора с карманным фонариком в руке вышел кто-то не различимый в потемках.
Мы назвали себя и спросили, можно ли переночевать. Фигура пробурчала в ответ что-то невнятное и исчезла.
Это можно было принять и за отказ, и за приглашение. Во всяком случае, как и на базе, прием любезным не был.
Рыбацкая страсть заставляет верить в приметы. Я уже не раз замечал: ловля удается, если с самого начала все складывается хорошо. Видимо, на этот раз наступила полоса невезения, можно было ожидать, что и дальше все пойдет навыворот.
Мы потерянно топтались возле машины, когда вновь блеснул луч карманного фонаря и голос, нажимая на волжское «о», произнес:
– Так пошли? Чего ж вы!
Оставив шофера возиться с машиной, мы двинулись вслед за хозяином.
2В небольшой бревенчатой избе было чисто прибрано. В железной печурке у двери жарко горели дрова. На этажерке в углу стоял старый приемник, накрытый чистой салфеточкой. Возле крашеной тесовой переборки, отделявшей кухню от горницы, блестела никелированными шишками супружеская кровать...
Помещение было явно тесноватым.
– Так как же, хозяин, насчет ночлега? – прогудел Долгушин, по привычке трогая усы.
– Мы вам заплатим, не беспокойтесь! – поспешил заверить хозяина Шильченко.
– Ночуйте, – ответил тот. И добавил, взглянув на Шильченко: – А я насчет оплаты не беспокоюсь.
Тот потер руки:
– Вот и отлично!
Хозяина звали Алексеем. Он был высок ростом, со светлыми зелеными глазами на обветренном грубоватом лице. На вид ему можно было дать тридцать, но оказалось, он совсем еще молод, – всего лишь два года, как отслужил в армии; женился на бывшей своей однокласснице, и теперь работают оба в колхозе.
Мы, втащив рюкзаки, разделись. Начались расспросы, берет ли рыба, где рыбные места, как проехать к реке...
– Должна бы брать, не нершилась еще, – ответил Алексей, подумав. – Сам-то я давно не ловил, некогда все, дела в колхозе заели. На завтра вот выпросил у председателя денек, думаем с женой в город сходить, купить кое-что из одежи...
– А как насчет лодки? – осведомился Шильченко.
– Лодка есть у меня, да вам ведь не хватит одной, боле двух человек она не выдержит, – ответил Алексей и предложил, помешкав: – Сейчас я к Кольке схожу, тут недалеко. У него лодка есть, только тоже мала, качковатая...
– Какая? – переспросил Шильченко.
– Качковатая, – взглянув на него с удивлением, повторил Алексей. Не успел он накинуть ватник, как на пороге, потирая озябшие руки, показался наш шофер.
– Здравствуйте, кого не видел!.. – улыбаясь кирпично-красным лицом, Витя обвел компанию веселыми, посоловевшими на холоде глазами. – Ну и крутит же у вас в деревне, хозяин! Погодка – как на Северном полюсе.
Шильченко выпроводил его вместе с Алексеем договариваться насчет лодки, а сам принялся вытаскивать из рюкзаков и выставлять на стол разную снедь.
В сенях послышались шаги. Дверь отворилась, и в избу вошла молодая женщина. Была она в резиновых сапогах, в теплом полушалке и в ватнике. Оглядела незнакомых, притихших при ее появлении мужчин и проговорила звонким девичьим голосом:
– Вот и новые хозяева. Здравствуйте!
Мы вразнобой поздоровались, а она, размотав с головы полушалок, повесила его на гвоздь и принялась снимать ватник.
– А я напугалась, иду и думаю: придется сейчас им ужин готовить, а не из чего. А вы вон как... сами!
– Извините, с разрешения вашего хозяина... – галантно начал было Шильченко.
– А я с Лешей только что встретилась. Это он мне сказал, что гости у нас.
Мы познакомились. В голосе, в глазах молодой хозяйки были теплота и доброжелательность. Лида, оставшись в ситцевом стареньком платьишке и чулках, принялась помогать Шильченко.
– Может, картошки сварить? – спросила она. – А то у вас ничего нет горячего.
– Спасибо, не беспокойтесь, – прогудел Долгушин.
– Тогда самовар поставлю.
– Вот от чайку не откажемся!
Лида ушла на кухню.
Была она по-девичьи стройна. Когда улыбалась, спереди открывались два широких зуба, какие бывают нередко у маленьких детей. Красивой назвать ее было нельзя, но было в ней что-то такое, что привлекало.
В избу, стуча сапогами, отряхивая снег, ввалились Витя с хозяином.
– Ух ты, мать честная! Ну и погодка, будь она неладна! – ухал Витя. – Метет, как в декабре, пропала наша рыба!..
– Неужели снег выпал? – спросил художник обеспокоенно.
– Да так, немножечко... – ответил Алексей, колотя о колено мокрую шапку. – Да вы не беспокойтесь, другой раз при снеге рыба лучше еще берет, – поспешил он заверить, поняв рыбацкое волнение Долгушина.
Витя вытер рукавом возбужденное мокрое лицо и обвел присутствующих легкомысленными, ликующими глазами:
– А какая, братцы, история сейчас приключилась, если бы вы знали!
Он помедлил, чтобы приковать к себе внимание.
– Вышли мы от Кольки – снег, смотрим, валит. Сели в машину. И только я фары успел включить – вдруг слышим: «Га-га-га-га!» Разворачиваюсь – опять. И все ближе, все ближе... ну, прямо над самым уж, кажется, кузовом. Что за черт! Снег густой, ни хрена не видно, фары на метр, не больше, работают. Кручу туда, кручу сюда, куда ни поверну – везде «га-га-га», кругом эти гуси! Как бы, говорю я Лешке, этих животов не подавить, а то потом с хозяйкой и не расплюешься. А он мне: езжай, говорит, не задавишь. Это, говорит, дикие. Застала их пурга – вот они и летят на фары, на свет... Еле отделались!
– В прошлом году, тоже в апреле, такая же ночью пурга поднялась, зги не видать. Так у нас прямо на улице, под столбом у электрического фонаря, целая стая диких гусей села, – выйдя из кухни, спокойно, как о чем-то обычном, сказала Лида.
Молодая хозяйка поставила на стол дымящуюся картошку, принесла соленых огурцов.
Мы пригласили хозяев поужинать вместе. Лида от водки отказалась.
– Тогда колбаски московской попробуйте. Вот ветчина, селедка... прошу не стесняться, – воркуя, принялся усиленно угощать ее Шильченко.
– Спасибо, колбасу попробую. Завтра мы с Лешей в город собираемся, может, там чего купим...
Шильченко узкими замаслившимися зрачками следил за каждым движением молодой хозяйки и даже попытался поймать ее за локоть, чтоб усадить рядом, но Лида смущенно увертывалась. Алексей старался не глядеть в их сторону и с явно преувеличенным интересом продолжал разговаривать с Витей о какой-то новой коробке скоростей.
Долгушин хмуро наблюдал за Шильченко. Потом вдруг, поднявшись, предложил поехать на реку сейчас же, не дожидаясь утра.
Все, кроме Шильченко, согласились. Но хозяин тоже принялся нас отговаривать, уверяя, что ночью мы не найдем дороги.
– Ты покажи мне, где из деревни выехать, а там уж я сам разберусь! – тряс Алексея за плечи подвыпивший Витя.
Алексей оделся. Мы тоже собрались, сели в машину и тронулись.
При выезде из деревни машина забуксовала.
– Нет, не доедете вы одни! – сказал, вылезая из кузова, Алексей. – Подождите меня, я быстро, только вот потеплей оденусь...
Вернувшись, он сел рядом с шофером и, вслух поверяя мысли свои, успокаивающе бормотал:
– Только бы вот низинку за скотным двором проскочить, а там ехать можно. Правда, есть еще одно местечко, – ну да ничего, как-нибудь...
За скотным дорога пошла под уклон. Витя гнал машину все быстрее.
– Легче ты, легче, не жми... – вполголоса урезонивал его наш проводник и вдруг отчаянно крикнул: – Правее держи!.. Правее!.. Эх, черт!
Машина с ходу врезалась в топкое место. Мотор дико взвыл и заглох.
Какое-то время все сидели молча, еще не веря в то, что случилось. Потом чей-то голос со злобным отчаянием произнес:
– Врюхались!
Один за другим все неохотно начали вылезать из машины. Замелькали огоньки карманных фонарей. Пробовали толкать тяжелый «ЗИС» спереди, сзади, но он лишь прочнее садился на днище, колеса его все глубже зарывались в закрутевшую, перемешанную со снегом грязь...
– Колун ты! – набросился Шильченко на шофера. – Говорили тебе: не жми! Тебе бы дрова возить.
– Думал, проскочу... – сконфуженно оправдывался Витя, вытирая перепачканные руки о штаны.
– «Думал»... Головой надо думать!
– Ну ничего, бывает и хуже, – добродушно успокаивал их наш проводник. – Я в армии тоже шофером работал, знаю...
Он пожалел, что в машине не оказалось лопаты, и попросил подождать, пока он сходит за нею на скотный двор.
Я взглянул на часы. Был двенадцатый час ночи. Разгоняя облака, порывами дул резкий северный ветер. Небо вызвездило. И дорогу, и поле покрыл пышный слой свежего снега. На десятки километров вокруг стояла глухая полночная тишина. Мы, словно тени, бродили вокруг застрявшей машины. Против воли закрадывалось сожаление, что зря все же бросили теплый кров, торчим вот теперь на холодном ночном ветру и неизвестно еще, когда выберемся.
– И на кой нас черт понесло в эту слякоть! – сорвался Шильченко. – Спали бы теперь в тепле, – нет, дернуло кого-то за язык!..
– Была причина, – сердито буркнул Долгушин.
– Пожилой ты, седой весь, а... – начал было, навязываясь на ссору с ним, Шильченко, но художник молча отошел, проглотив обиду.
...Алексей вернулся с лопатами лишь через час. Сказал, как бы оправдываясь:
– К себе домой пришлось идти, на скотном никого не было.
Одну лопату он взял сам, другою принялся копать Долгушин, третьей – шофер. Шильченко похаживал с фонарем вокруг застрявшей машины, указывал каждому, где копать, сердился, кричал и мешал работать.
Часа через полтора откопали колеса и дифер. С третьей попытки машину удалось вытащить. Алексей тоже полез с нами в кузов:
– Надо уж до конца проводить...
Еще одно топкое место миновали благополучно, но было уже два часа ночи, когда приехали на реку.
Приехали, разожгли костер, погрелись чаем из термоса и один за другим полезли в машину спать. Только Шильченко не пожелал забираться в кузов, заявив, что все наслаждение, весь смак рыбной ловли – спать на воздухе, у костра.
3Коротки для рыбака весенние ночи! Кажется, только успел сомкнуть веки, а тебя изнутри уже кто-то толкает: «Пора!», будто в мозгу сработал беззвучный будильник.
Снег не растаял. На востоке чуть брезжил холодный зеленый рассвет. У потухающего костра на корточках сидел Алексей и подбрасывал в огонь сухие ивовые сучья. Заметив меня, объяснился:
– Огонек вот хочу поддержать... Встал – гляжу, ваш товарищ совсем замерзает, лучше бы его в машину.
Под кустом на снегу спал, весь скорчившись, Шильченко. Он, видимо, насмерть продрог, но и проснуться был не в силах.
– А как же в город? – спросил я Алексея. – Вы же в город с женой собирались...
– В город-то? – Он поглядел на часы. – Рановато еще, четыре утра только. Вот уж Колькину лодку вам пригоню, а то сами ее не найдете...
Вскоре он ушел за лодкой вверх по реке. Шильченко встал, перебрался в машину и снова уснул.
Я отвязал плоскодонный узкий челнок Алексея, мимо затопленного водою кустарника и прошлогодних зарослей камыша выбрался ближе к руслу и встал в облюбованной заводине.
Нерль еще не вошла в берега. Заливая луга и кустарники, она стремительно несла свои полые воды в могучую Волгу, к северу. По мелководью, по затопленной луговине черными тенями шмыгали отнерестившиеся щуки. В заводях, звучно шлепаясь, плескалась плотва.
...Я сменил уже второе место, но клева почему-то не было. Сверху подъехал на лодке Алексей. Вытирая пот, бисером осыпавший лицо и шею, спросил, как клюет, и, услышав, что клева нет, огорчился.
– Должна бы брать, не нершилась еще, – произнес он раздумчиво. – А вы вон ближе к лесу попробуйте, там всегда наши ловят – там яма...
На берегу показалась сонная, нахохлившаяся фигура Шильченко с толстым пучком бамбуковых удилищ в руке.
– Лодку гони! – крикнул он мне осипшим от сна и простуды голосом.
Я посадил его, и мы встали у ямы. Алексей погнал лодку вверх, откуда что-то кричал и махал рукою Долгушин. Шильченко подмигнул на удаляющуюся спину проводника:
– Старается! Заработать хочет!
Снова поднялся затихший было ветер. Дул он с северо-востока, свинцовой рябью покрывая стремя реки. Небо сплошь затянуло черными снеговыми тучами. За спиной по-осеннему глухо и грозно ревел растревоженный лес, с сухим сиротливым скрипом терлись одна о другую желтые прошлогодние камышины. Мы плотнее кутались в летние плащики, но они не спасали: холод простреливал тело насквозь.
На душе становилось тоскливо и неприютно. Шильченко начал нервничать. Закидывая против ветра, он оборвал о камыш две лески, подряд и теперь, ругаясь вполголоса, навязывал закоченевшими, негнущимися пальцами третью. Опасаясь обрыва, он стал закидывать удочку с силой, то и дело шлепая удилищем по воде. Узкая лодка качалась, дергалась.. С хмурого неба посыпалась, шурша, снежная колючая крупа...
Так промучились мы несколько часов. Сменили еще два места. Крупа то переставала идти, то сыпалась с новой силой, все вокруг затягивая мутной белесой пеленой.
Шильченко наконец выдернул из воды леску, как попало намотал ее на удилище и решительно заявил:
– К чертовой маме такую рыбалку!
Мы причалили к берегу. Разожгли потухший костер. Затрещали кусты, и из зарослей ивняка в своих длинных охотничьих сапогах вышел Алексей. Спросил:
– Поймали что-нибудь?
– Вон, все тут! – Шильченко презрительно сплюнул в сторону ведра, в котором болтались две тощих плотицы.
Алексей взглянул в ведро, сокрушенно произнес:
– И у тех тоже не берет...
Он почему-то чувствовал себя виноватым за то, что у нас не клевало. Сунув руку в ведро, вытащил одну из плотиц:
– Нет, не нершилась!
К берегу причалили насмерть продрогшие Долгушин с шофером.
– Ни одной поклевочки! – вызванивая зубами, но весело, будто бы сообщал бог весть какую приятную новость, прокричал Витя с лодки.
Стали завтракать. Шильченко принялся раздавать харчи из чьего-то – не своего – рюкзака. Когда очередь дошла до Алексея, оказалось, что проводник наш исчез. В самый разгар нашего завтрака к костру подошла Лида с узелком в руках. А вскоре меж кустов показалась высокая фигура Алексея в измазанных глиной и илом сапогах. Алексей ходил искать новое место, нашел и советовал нам забросить там удочки.
Мы наперебой стали предлагать ему оставшуюся закуску, он отмахивался, а потом все же взял кружок колбасы, отошел в сторонку и стал развязывать у себя на коленях принесенный женой узелок с завтраком.
Было решено не тратить времени понапрасну. Усадив в машину молодых хозяев, мы тронулись к деревне и вскоре уже вносили свои рюкзаки в знакомую избу.
Лида поставила самовар, напоила нас чаем, и мы принялись чистить и мыть залепленную грязью машину.
Когда работа была окончена, Шильченко отозвал Долгушина в сторону и зашептался о чем-то с ним, поглядывая на стоявшего невдалеке Алексея.
– Глупости говоришь!.. Не возьмет! – забурчал сердито художник. – Ты лучше харчи им оставь.
Шильченко все же собрал с каждого деньги, пригласил Алексея в избу и долго не возвращался. Обратно он вышел красный, растерянный, молча раздал собранные рубли и забился в угол машины.
– Рюкзаки забыли!.. Рюкзаки!
Это кричала Лида. Один рюкзак она тащила сама, два других – Алексей.
– Извините, что так получилось, – произнес он охрипшим вдруг голосом. – Видно, рано ей, рыбе-то, еще брать. Вы бы адресок свой оставили, я напишу вам, когда клев начнется...
Мы поблагодарили его и оставили адрес. Машина тронулась.
– До свиданья! Приезжайте еще! – крикнула Лида.
Не отъехали мы от деревни и километра, как Шильченко, почувствовав озноб, полез в свой рюкзак за свитером. Удивляясь все больше и больше, он стал вытаскивать из мешка аккуратно завернутые в бумагу хлеб, колбасу, консервы – все то, что лишь несколько минут назад оставлял в уплату хозяевам. Даже перец и лавровый лист нашел в боковом кармане рюкзака.
...Шли дни, проходили недели. Мы терпеливо выслушивали сентенции дворничихи тети Даши и ездили на рыбную ловлю в новые места. Но быстро забывались и разговоры, и люди, которые встречались нам. А эта поездка все еще оставалась в памяти.
Алексей выслал обещанное письмо, но второй раз мы на Нерль не поехали: ведь рыбаки не любят возвращаться туда, где у них не клевало!
