Текст книги "Цепной щенок. Вирус «G». Самолет над квадратным озером"

Автор книги: Александр Бородыня

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 36 страниц)

«Сейчас они мне вкатят снотворное! И я буду лежать здесь, как труп. А завтра отправят без сознания в Москву. Ни к черту не годится! Из Москвы я сюда уже никогда не доберусь. Нужно сейчас же встать, нужно выйти из палаты до появления сестры, нужно где-нибудь спрятаться».

Он открыл глаза и осмотрелся. Дверь одна, она выходит в коридор. На окне голубые шторы. Судя по свету фонаря, идущему снизу, палата не ниже пятого этажа. Д.Д. подтянул локти и приподнялся на постели. Панцирная сетка упруго ушла вниз, горло перехватила сухая тошнота. Квадрат потолка сдвинулся влево и вниз. Игла выскочила из вены, и теплая жидкость побежала по коже. В глаза толкнуло густой желтой струей, руки ослабли, и он повалился головой на подушку.

Когда возможность видеть и слышать вернулась к Д.Д., в палате горел яркий свет, а рядом на стульчике, там, где раньше сидела Лиля, сидела медсестра.

– Очнулся, мой миленький? – устало и ласково спросила она. – Болит? Ну ничего, укольчик сделаем сейчас и будем отдыхать. – Было видно, как она подняла шприц и двинула поршень. С тонкой иглы брызнуло вверх лекарство. – Тебе лучше еще поспать, миленький, ночь на дворе.

«Вот и все, вот и конец, – подумал Д.Д. – Теперь не выкрутиться!»

Игла нащупала вену, медсестра что-то прошептала, и лекарство потекло в мозг.

«Ничего у меня не выйдет! Так и гнить в московской квартире пенсионеру, и больше ни о чем не мечтать!»

Память

Одной из возможностей, подаренных ему смертельной болезнью и сохранившихся после выздоровления, была возможность заменить сон на ясную сознательную мысль. Не всегда Д.Д. удавалось управлять этим процессом, чаще он просто видел яркие картинки прошлого, еще раз проходящие перед глазами, но всегда он сохранял полную память и адекватную оценку.

Когда лекарство потекло в мозг и перед глазами окончательно потемнело, неожиданно раскрылась где-то в самой глубине его сознания маленькая дверца. Д.Д. хотел защитить себя от ненужного воспоминания, но было нечем.

В дверцу хлынул грязноватый серый свет, похожий на воду, и он опять увидел тундру. Он увидел ее своими глазами с высоты своего роста, увидел и почувствовал пустынную легкую смерть вокруг.

Так же, как и другие триста заключенных, он стоял, вмерзая босыми ступнями в колкий снежок, а солнце висело низко, в нем не было тепла. Теперь во сне так же, как и тогда наяву. Он помнил, что охране строжайше запрещено приближаться. Одетые в серые полушубки убийцы маячили вокруг окаменевшей плоти, бродили, как сытые собаки могут бродить вокруг гнилого отталкивающего мяса.

Толпа неспособна была уже больше кричать, она только постанывала, и тяжелые автоматы с деревянными некрашеными прикладами пока что молчали. Каждый здесь знал – финская варежка с двумя вшитыми пальцами не остановит руку, когда кто-то не выдержит, крикнет и побежит.

Теперь, стоя в этой толпе и опять переживая боль в молодом теле (боль эта была почти радостью, она была как режущий восторг, бегущий по венам), Д.Д. понимал все происходящее совсем иначе. Тогда, в прошлом, он не знал, а теперь знал точно, что какой-то чин НКВД заразился, вероятно, от приезжавшего перед тем уполномоченного, других свежих лиц в лагере в те дни не было.

На пару дней палач исчез из поля зрения зеков, лежал, вероятно, в кайфе, притворялся больным, а потом нежданно утром явился на перекличку и сгоряча заразил пятерых заключенных. Быстро понял, сволочь, что каждый из них заразит еще пятерку, и додумался, приговорил на всякий случай к смертной казни все триста человек, подонок!

Свежий и сухой холодный воздух, в котором низко висело над огромной плоскостью тяжелое небольшое солнце, просто опьянял Д.Д., будоражил всю его молодую кровь. Залп. Молодой Д.Д., охваченный страхом, закрутился на месте и, потеряв ориентацию, с криком рванулся сквозь толпу, он стал другим.

Под пулями люди падали, как частокол. Обмороженные, сгорающие на холоде эти тела с хрустом и стонами обрушивались в снег. Он выбрал направление и побежал в сторону солнца. Автоматной очереди он не слышал, горячо ударило в спину, несколько раз толкнуло. Со всего размаху он пролетел метра три вперед и ударился лицом в вечную мерзлоту.

Сознание не покинуло Д.Д. ни тогда, в реальности, ни теперь, во сне. Наверное, я умер, подумал он тогда, в прошлом. Он ничего не видел. Теплый мрак вокруг. Мрак тугой, как резина. Мрак, накрывающий, как вода. Сколько Д.Д. пролежал замертво, ни тогда, в прошлом, ни теперь он не смог бы точно определить.

Сработанную десятью автоматчиками братскую могилу невозможно было потом найти, невозможно было потом, сорок лет спустя, поставить памятник. Он лежал лицом вниз, и уже тогда, в прошлом, понимал это. В первой эйфории, вызванной болезнью, он будто увидел будущее. Теплые еще трупы сгрызут шакалы и волки и растащат кости на десятки километров, а конвой вернется в лагерь.

Он очнулся от смрадного дыхания возле уха. Он все еще лежал на животе, но уже скреб ледяными и оттого железными пальцами вокруг себя землю, уже впился в нее зубами. Волк медлил, почему-то не решался сразу взяться за горло, наверное, полуподвижный, но еще живой человек был для него необычной добычей.

Собственное тело хрустнуло, когда Д.Д. сел, согнувшись. Он открыл глаза. Вокруг полярный день, назойливое солнце. Побелевшие кучи сваленных пулями мертвецов. Убийц в полушубках уже не было, они сели в машину и уехали.

Среди трупов и белой поземки волки ныряли, как акулы в воде, серые, хищные от обилия крови. Вытянутая морда находилась прямо против лица Д.Д., желтые, как светильники, тусклые, как тяжелое солнце, глаза. Зверь тихо зарычал. Д.Д. ударил волка кулаком в шершавую морду и не почувствовал собственной окостеневшей руки, тот совсем по-собачьи заскулил и, приседая на задние лапы, подался назад. В масляных желтых глазах не было памяти. Волк сделал какой-то приниженный рывок и вцепился зубами в руку человека.

Тундра покосилась и пожелтела, руку резал невидимый скальпель. Легкими толчками желтизна перешла во мрак, и Д.Д. опять ощутил себя лежащим на кровати беспомощным стариком. Ощутил движение в своих венах, от этого движения он открыл глаза, мрак отступил, пролился с глаз черной теплой водой, и обозначилась палата, желтый ночник. Над постелью склонялось лицо Чекана.

– Тебе больно… Но это немножко, – сказал Чекан. – Извини, я не специалист по этому вопросу… – Д.Д. покосился на свою левую руку, в которую только что был сделан еще один, на сей раз отрезвляющий укол. – Поговорить надо! – Лицо Чекана расплылось в сальной улыбке. – Ты должен понять меня, вопрос серьезный, целая проблема. – Он выдернул иглу из вены, тоненькая струйка крови брызнула на одеяло. – А свидетели, понимаешь, не нужны. Вот и пришлось самому тебя уколоть. – Улыбка расплылась еще шире.

– Больно, – сказал Д.Д. и закрыл глаза. – О чем ты хочешь со мной еще поговорить? По-моему, все ясно. Уходи, ты мне противен, Чибрисов. Не могу на тебя смотреть.

Ему захотелось так же кулаком ткнуть в это круглое лицо, как он ткнул сорок лет назад кулаком в волчью морду, но рука, неподвижная и теплая, лежала поверх одеяла. Он даже не сжал пальцы, нельзя было показать раздражения. Если теперь он проснулся, то это шанс, маленький, но шанс, его нужно использовать.

– Посмотри, – Чекан медленно разматывал белый шелковый шарф, укутывающий его горло. Д.Д. чуть повернул голову. Горло Чекана пересекал знакомый розовый, рубец.

– Ты тоже? – спросил Д.Д.

– А ведь не было его, – Чекан от удовольствия чуть не показывал язык. – Ты смотрел, ведь не было! А знаешь, почему так?

– Догадываюсь, – Д.Д. опять закрыл глаза. – Говори, я слушаю, зачем пришел?

– Ты правильно догадался, после второго заражения шрам исчезнет, он появляется снова после третьего и пятого, – голос его звучал негромко, но возбужденно. – А ты думал, ты один такой остался?! Ты перенес болезнь один раз, а я уже шестьдесят пять… Ты знаешь, что я могу?..

«Ничего ты не можешь, – подумал Д.Д., он точно почувствовал это. – Напрасно вы пытаетесь вывести в провинции высшую расу. Эффект только от первого заражения. Заражаясь во второй и в третий раз, вы же ничего не получаете нового… Абсолютно ничего. С тем же успехом вы могли бы прививать себе сибирскую язву и вылечиваться от нее…»

– Вы меня не убили, потому что боитесь, что начнете резать друг дружку? Посвященный не может пострадать от руки посвященного? – вслух сказал он. – Вы по кругу заражаете друг друга и сбрасываете болезнь на своих, а излишки оставляете здесь в больнице умирающим?

– Я всегда знал, что ты умный. – Чекан все-таки показал кончик розового языка. – Но и я умный, – поросячьи его глазки светились. – Не глупее тебя. И знаешь, что я тебе скажу? – Но он больше ничего не сказал, маленькие чистые зубки подхватили кончик языка.

– Ладно, – наигранно вздохнул Д.Д. – Говори, зачем пришел? Зачем ты меня разбудил? Вы же меня, кажется, хотели сантранспортом в Москву отправить, тихо, без проблем? Зачем разбудил?

Довольно долго Чекан молчал, тикали часы на его руке, и раздавалось ровное дыхание очень здорового человека. Потом он сказал ласково.

– А помнишь, Давидик, как ты нас на ювелирку в Москве водил? Не помнишь? А я вот помню, про тебя говорили – гений! Откуда мне было знать тогда, что вся твоя гениальность – это вирус?.. А теперь, видишь, как вышло-то.

– Как вышло? – Д.Д. уже сознательно старался затянуть разговор.

– Ты вот на кровати лежишь, почти что мертвый, а я в изголовье твоем сижу, как добрый ангел, – сказал Чекан. – Оцени позицию!

– Уйди, – попросил Д.Д. – Толку не будет. – Он постарался, чтобы голос его прозвучал раздраженно и болезненно. – Сверхчеловек, смешно! Ты, Чибрисов, сверхчеловек!

– Сомневаешься, Давидик? Ладно. Ты вот послушай-ка, что я тебе расскажу, я теперь от тебя ничего не скрою, зачем мне от тебя что-то скрывать? Мы ведь здесь остановили эпидемию, она, правда, и сама бы захлебнулась, но можно считать, что мы остановили, а теперь сохраняем ее в себе.

«Все-таки они чувствуют, что не ладится, не склеивается их высшая раса. Как же падок человек на любую заразу. Провели статистическую выборку, установили, что в Германии в 1927 году великих математиков оказалось на душу населения в полтора раза больше, чем в других странах, и вот тебе – в тридцать третьем вспышка коричневой чумы. Ницше сказал: новый человек, а они услышали совсем другое. Среднему человеку-обывателю вообще свойственно увлекаться, обыватель готов построить целое общество на самом гадком ритуале. Так и здесь, они уже чувствуют, что нет никакого толка в бесконечных заражениях, нет никакого волшебства и приумножения способностей, нет никакого изменения мира, а остановиться не могут, потому что кровью повязаны».

– А если поконкретнее? – сказал он вслух. – Наверное, ты, Чибрисов, хочешь знать, что происходит с человеком через сорок лет после заражения?

Чекан облизал губы и кивнул. Он уже не был похож на того волка, он был похож на тощего шакала, которого Д.Д. просто убил одним ударом промерзшего кулака.

– Очень хочу. Расскажи…

– Ничего интересного не происходит, понимаешь ли, совсем ничего. Голова становится пустая, как коробка, из которой вынули ботинки. Я прошу тебя, уходи, Чибрисов! Ничего нового я тебе не скажу. Можете меня ликвидировать, можете отправить на сантранспорте в Москву, что, впрочем, одно и то же. Я готов и к бессмысленной старости, и к самой смерти. Только, пожалуйста, переведи деньги мне на сберкнижку, ту часть, что мне причитается со всеми вычетами.

– Зачем тебе? – просипел сладко Чекан. – Ты же старенький! Зачем тебе столько денег?

– Скажи, перешлешь?

– Перешлю, если узнаю зачем? На что тратить будешь, Давидик?

Д.Д. с трудом отвернул голову, чтобы не видеть этого пухлого лица.

– Я на эти деньги киллера найму! – сказал он. – Хочу, чтобы тебя пристрелили. Понимаешь, Чибрисов, надоел ты мне очень…

Он предполагал реакцию на эти слова. Чекан всегда был вспыльчив, и многочисленные заражения, похоже, не изменили его характера. Расчет оказался верен. Чекан хрюкнул в кулак, помолчал с минуту, потом, пошарив где-то на тумбочке, взял приготовленный шприц со снотворным.

«Они меня так случайно и убить могут, – отметил Д.Д. – Трудно выжить с больным сердцем, когда тебе с интервалом в полчаса колют снотворное, потом допинг, потом опять снотворное».

Чекан делал укол, почти не глядя, поршень не прошел еще и трети объема, когда Д.Д. осторожно подвинул руку, игла вышла из вены, и под кожей заметно вспух темно-синий водяной волдырь. Тут же Д.Д. закрыл глаза и выпрямился на кровати.

Он прислушивался одновременно к удаляющимся шагам и к своей подступившей изнутри тяжелой сонливости. Часть лекарства все-таки попала в кровь. На этот раз сознание покинуло его не сразу. Стараясь продержаться как можно дольше, лежал не шевелясь.

Что-то скрипнуло, он открыл глаза. Сквозь возрастающую пелену увидел отворяющуюся дверь палаты. Он даже не был уверен, что это не галлюцинация, что он не принимает желаемое за действительное.

– Пожарник?! Каким образом ты здесь? – спросил он, вглядываясь в детское лицо. – Уходи…

– Нас мама с собой на работу таскает, боится, что мы квартиру подожжем, – сказал один из близнецов. – Знаете, вас бандиты охраняют, на лестнице двое стоят!

– Брат-то где?

– В коридоре на стреме остался.

Ребенок склонился над постелью. Глаза Д.Д. уже зализал черный мрак сна. С трудом шевеля сухими губами, он прошептал:

– Пожалуйста, пойди позвони Лиле, скажи, что я просил ее прийти, любой ценой, скажи, что я должен ее еще раз увидеть, скажи, что, если она не сможет меня растолкать, пусть не боится, пусть колет чем-нибудь покрепче, чтоб только проснулся. Это очень важно. Только отсюда не звони, спустись в холл. Оттуда из автомата позвони Лиле…

* * *

Развиваясь, болезнь прибавляла и прибавляла телу ненормальной бодрости. Как молодой зверь, Д.Д. бежал по тундре. Равномерное дыхание, злость во всех мышцах, хлещущий в лицо животворящий воздух… Он не чувствовал голода, не чувствовал жажды, не было никакой усталости. Избыточное поначалу понимание мира было не просто бесплатно полученным озарением, не просто пониманием космических законов, это было – руководство к действию, инструкция по собственному спасению. Теперь он понимал, как нужно рассчитать энергию тела, как впитать воду, содержащуюся в морозном воздухе прямо через легкие. Он управлял своими мышцами, как водитель автомобилем, и шел не останавливаясь.

Направление тоже оказалось нетрудно выбрать, он знал уже и сколько километров нужно пробежать, и что он найдет в конце пути. Знал, что не будет пойман, но не знал еще, что его новое состояние рассчитано лишь на пять дней, не знал, что очень скоро придется платить, что перед ним встанет выбор: собственная смерть в уплату за «космос» или смерть других не повинных ни в чем людей.

Почти сутки он отсыпался, лежа под грубым одеялом. На короткие минуты приходя в сознание, разглядывал хозяев дома, укрывших его. Симпатичная семья: молодой мужик небольшого роста и очень широкий в кости, лохматая рыжая баба лет на пять постарше своего мужа и трое малолетних ребятишек, старшему из которых в лучшем случае было лет семь. Д.Д. ощутил ненависть к этим людям. Теперь, сорок лет спустя, прокручивая события вторично, он ясно понимал, что ненавидеть своих благодетелей расстрелянному и бежавшему зеку было не за что, но тогда, впервые, это чувство было искренним и сильным.

Очнувшись на третьи сутки, он понял – наступила расплата. Теперь, много лет спустя, он знал: перед подобным выбором за последние семьдесят лет вставали миллионы людей, но тогда он оказался один на один со  своим вопросом. Это было единственное, чего он не знал тогда. Он не знал, что не одинок, и был уверен в исключительности своей ситуации. Выбор был невелик: вариант первый – не сопротивляться и честно умереть; вариант второй – передать болезнь этим пятерым, чтобы они понесли ее дальше в мир, передать и забыть, оставить в себе как напоминание только легкое чувство вины; и вариант третий, самый страшный – не дать распространиться болезни, убить этих пятерых и остаться при своей памяти. Теперь, через сорок лет, Д.Д. видел, что трех вариантов не было, их было всего два: не любой человек способен на самоубийство, а здесь выходило в тысячу раз больнее, нежели от отчаяния или по необходимости прикончить самого себя (свою обреченность он тогда воспринимал не как привнесенную извне, но как собственное решение, собственный выбор). Разогнанное болезнью тело не в состоянии принять смерть.

Он опять видел себя: одетый в чужое белье, он сидит на деревянной скамье и смотрит на женщину. Убить было очень трудно. Он разговаривал с мужиком, что-то отвечал детям, жадно ел и все время думал о том, как спасти свою жизнь и одновременно с тем не дать заразе распространиться дальше. Он прокручивал в голове целую Вселенную со всеми ее скрещенными звездами. Теперь, сорок лет спустя, он вглядывался в лица этих людей, лица были добрые.

Первым он убил мужика, в сенях, топором, вонзил тяжелое лезвие глубоко в переносицу. Тот даже не крикнул.

Женщина пятилась, глядя испуганными глазами, пока не уперлась спиной в стену избы. Он запомнил, как она перед самой смертью убрала с глаз волосы, запомнил ее взгляд. Она тоже умерла быстро.

Детей Д.Д. не стал рубить, а по одному задушил.

Третий вырвался, и за ним пришлось бежать по снегу. Нагнал, свалил ударом кулака и воткнул лицом вниз. Надавил и нажимал до тех пор, пока тело не перестало дергаться. Когда он перевернул теплый труп, на лице мальчика сияло блаженство. Он умер счастливым в первой стадии заражения, успев осознать мир таким, как он есть, огромным, но не успев его принять.

* * *

Д.Д. показалось, что опять колют в руку, но он не очнулся. Картинка перед глазами свернулась и погасла. Он услышал отдаленный голос, но не разобрал слов. Он представлял, по порядку восстанавливал в памяти, как после избавления от болезни тогда, в пятьдесят третьем, потерял способности, как немного позже понял: некоторое чутье сохранилось – способность к внутреннему расчету, пригодному как в драке, так и в крупном деле. В основном он занимался наводкой.

Через несколько лет Д.Д. обнаружил в себе какую-то неестественную неприязнь к людям, к любым людям. Однажды он поймал себя на мысли, что хотел бы покончить разом со всеми существующими людьми. Не то что возвышенные идеи или низменные страсти, обычная человеческая логика, простые жизненные стимулы раздражали Д.Д. Самое простое, самое естественное казалось бессмыслицей.

«Нетерпимость? – спрашивал он себя. – Вовсе нет. Скорее неприятие самой формы биологического существования. Человек по определению не разумен. Это всего лишь маленькая примитивная схема. С точки зрения холодного разума, род людской – это пятно от томатного сока на черном бархате вселенной».

Он ненавидел человечество. Он хотел его уничтожить, но это не было желанием убивать, это было желанием прекратить.

Взять на себя

Мысль его еще работала, выстраивая окончательную логическую конструкцию, мысль еще занимала сознание, а перед глазами Д.Д., давно уже открытыми, опять проступали очертания больничной палаты.

«Не нужно даже принимать решения. Я ведь знаю, чего хочу. Я всегда могу отступить. Но если играть дальше, от меня ничего не зависит, – подумал Д.Д. – Как карта ляжет».

Опять очнувшись и увидев себя лежащим на кровати, он попробовал пошевелиться и не смог. Он даже не мог подвинуть голову. Рядом кто-то стоял. По дыханию нетрудно было догадаться, кто это.

– Это ты? – спросил он и тут же потребовал: – Девочка, сделай мне еще один укол. Я должен подняться на ноги…

– Вам нельзя с вашим сердцем…

– Не важно, коли! Я уже старенький, если умру, не страшно, много хуже будет, если мы с тобой дело до конца не доведем. Коли! Ты можешь достать лекарство?

– Конечно, могу… Конечно, я сделаю вам укол, если вы так считаете. Но я ни за что не отвечаю… Это очень опасно…

Он так и не видел лица Лили. Прошло какое-то время, девушка ненадолго отлучилась, вернулась, присела рядом. Жгут перетянул руку выше локтя, и игла опять вошла в вену.

– Я не отвечаю за вашу жизнь! – сказала Лиля.

– Я сам… Сам за все отвечу!..

Лекарство проникло в кровь и быстро разбежалось внутри тела. Ощутив возможность двигаться, Д.Д. сел на кровати и спустил ноги вниз.

Укол подействовал таким образом, что он чувствовал себя опять достаточно бодрым. Вопрос, надолго ли?

– Ну вот и хорошо! Можно идти.

– Куда идти?! – испугалась Лиля.

– Слушай-ка, ты в этой больнице работала?

– Работала, да.

– Значит, ты все здесь должна знать. Прошу тебя, не задавай лишних вопросов. Поверь, я делаю все правильно. Сейчас мы с тобой пойдем в операционную, но очень осторожненько, так, чтобы нас по дороге никто не заметил.

Покачиваясь на еще слабых ногах, Д.Д. вышел из палаты.

В коридоре пусто. Он слабо освещен редкими ночниками. В палате не нашлось не то что пижамы, а даже белья. Д.Д. хотел взять простыню и завернуться в нее, но передумал. Вынужденная нагота даже подбадривала старика.

«Простыня будет связывать движения. В любом случае нельзя попадаться на глаза персоналу, а девочка потерпит».

Бесшумно ступая босыми ногами по теплому линолеуму, старик направился к стеклянной двери. Там за дверью был лифтовый холл. Узкие пластмассовые двери, телефоны-автоматы, на подоконнике пепельницы – плоские банки из-под консервированных ананасов. Лиля последовала за стариком, но опомнилась, вернулась в палату, сняла с постели простыню, догнала Д.Д. и, не спрашивая, накинула эту простыню ему на плечи. Старик поморщился.

– Зачем, зачем нам операционная? – шептала она, подвязывая на старике накрахмаленную ткань и заглядывая ему в лицо. – Вы что, сумасшедший?.. Вы с ума сошли!

– Тише, – попросил Д.Д. – Конечно, я сумасшедший. Разве вы еще этого не поняли?

– Ладно, ладно… молчу… Я молчу и ни о чем не спрашиваю.

Ночники, желтый или зеленый кружок над дверью в каждую палату, давали рассеянный слабый свет. Сами двери были закрыты. В стеклянном кубике, положив голову на руки, спала дежурная медсестра. Д.Д. склонился и посмотрел, именно она делала ему первый укол. Вероятно, ничего не знала, а просто выполнила предписание врача.

Операционные находились двумя этажами ниже. Во избежание лишнего шума лифтом пользоваться не стали. Дверь пожарного хода оказалась заперта.

– Сюда, – позвала Лиля. – Можно пройти через балкон. Только, пожалуйста, осторожнее. Там скользко. Только что прошел дождь…

Они прошли метров пятнадцать по внешнему узкому балкону. На улице было холодно, и на низком небе ни одной звезды. Сырой тяжелый воздух охватил укутанное в простыню тело. Вошли внутрь, в тепло и оказались на лестничной площадке, спустились еще на этаж и остановились. Д.Д. осмотрелся.

О подоконник был затушен окурок. Старик проверил: окурок мягкий и теплый. Еще штук пять окурков валялось на полу, на красном чисто вымытом кафеле.

Сердце не подвело, приближения приступа он не чувствовал, но собственные движения казались замедленными. Увлекая за собой Лилю, Д.Д. шел по лестнице вниз. Они не производили никакого шума.

Ощутимо стукнул и завелся мотор в лифтовой шахте. Лиля приложила палец к губам. Оба остановились. Было слышно, как с легким скрежетом лифт движется в шахте. Наконец он остановился на этаже операционной. Д.Д. взял руку девушки в свою и сжал, приказывая не дышать и не двигаться.

Уже один он спустился еще на несколько ступеней и посмотрел. Сквозь металлическую сетку сверху хорошо был виден квадратный лифтовый холл. Из кабины вышли двое и остановились перед стеклянной дверью с красной надписью крупными буквами: «ОПЕРБЛОК». Один из прибывших был одет в военную форму – толстый плешивый коротышка, погоны Д.Д., как ни силился, разглядеть не мог.

Через какое-то время без вызова и стука стеклянная матовая дверь отворилась, и в холле появился еще один человек. Человек был одет в белый медицинский халат и бахилы, под тканью которых явно обрисовывались остроносые ботинки. На голове его почему-то не было шапочки.

– Все в порядке? – спросил коротышка. – Добрый вечер.

– Скорее уж спокойной ночи, – отозвался человек в бахилах. – Ничего не получится. – Он сделал паузу. – По крайней мере в операционной ничего не получится…

– Почему же не получится? – спросил коротышка.

– Мы не учли, сегодня работают две медсестры-практикантки из Киева, они ничего не знают. Они ничего и не должны знать, при них нельзя.

– А как же тогда? – в голосе военного возникло беспокойство. – Ты же знаешь, у меня пятый день, у меня осталось всего четыре часа.

«Все-таки они пролезли в армию, – подумал Д.Д. Находясь за решеткой в темноте, он оставался совершенно невидимым. – Я все правильно рассчитал: и в армию, и в милицию… Вероятно, они уже везде… Высшая раса, подобранная из жизнерадостных кретинов!»

Немного подумав, медик сказал:

– Давайте мы сделаем так: опустим реципиента в морг еще живого, а оформим, будто он умер на операционном столе. Сегодня там дежурит один студент, мы его вызовем. Так что придется вам несколько дискомфортно, но уж что поделаешь…

– Когда? – спросил коротышка военный.

– Ну, предположим, через час, товарищ в сущности безнадежен, рак горла. В любом случае это не будет убийством.

– Мне все равно, – сказал коротышка. – Часы-то тикают. Через три часа я и вас могу убить. Любого, кто рядом окажется…

– А как же вскрытие? – спросил второй, до сих пор не принимавший участия в разговоре.

– А это, простите, уже не наше дело. – Голос у врача был звонкий и сытый. – Ну зачем вы беспокоитесь, все будет в порядке, в первый раз, что ли?! – убеждал он. – Они на этот лишний рубец и внимания не обратят. У него и без того вся шея исполосована будет.

Перед тем как вернуться к себе за матовые стеклянные двери, он добавил:

– А пока вы можете в холле подождать. Я выйду и скажу, когда нужно будет спуститься.

Второй, вероятно, адъютант и телохранитель, надавил кнопку вызова лифта. Матовые двери с красной надписью «Операционная» закрылись, замок защелкнулся.

Спиной Д.Д. ощутил, что Лиля стоит совсем рядом. Он услышал дыхание девушки возле самого своего уха.

– Ничего не поняла, – шепотом сказала она. – Что теперь делать?

– Мы сможем незаметно пройти в помещение морга?

– Морга? – она уже потеряла способность удивляться. – А зачем?

– Мы должны там оказаться первыми и как-то спрятаться. Ты представляешь, как это сделать?

– Представляю, – фыркнула Лиля. – Пойдемте.

Долгий переход по мокрому балкону и спуск по полутемным лестницам измотал Д.Д. Старик вспотел, и простыня приклеилась к его хилой сгорбленной спине. Следуя за девушкой, он с трудом переводил дыхание.

Лиля ненадолго оставила его в кафельном боксе на первом этаже и вскоре вернулась с ключами.

– Иначе не войти, – объяснила она и позвенела связкой. – Я их украла.

– Тебя никто не видел?

– Нет, они все дрыхнут, – девушка даже улыбнулась. – Я тоже дрыхла здесь в ночную смену. В морге хорошо спится. Чужие сны снятся.

Они спустились по узкой очень темной лестнице вниз, прошли по коридору, освещенному единственной слабой лампочкой. Приходилось пригибаться, здесь был очень низкий потолок. Ворованными ключами Лиля открыла одну за другой две двери, и они оказались в помещении морга.

Здесь от света ламп, от отражения этого света в белом крупном кафеле, покрывающем стены до самого потолка, у Д.Д. заболели глаза. В обширном помещении было пусто. На железном стуле валялась синяя куртка, а на столе, покрытом дешевой клеенкой, стоял недопитый стакан чаю, рядом со стаканом холодный кипятильник.

Все помещение наполнял легкий гул мотора. Кипятильник мелко вибрировал. Д.Д. подошел к столу и зачем-то попробовал подушечкой пальца нетронутый бутерброд с маслом и розовым кусочком ветчины. Лиля шла вдоль стены, распахивая холодильники. Она дергала длинную металлическую рукоять и заглядывала внутрь, в ледяной замкнутый мрак.

– Совершенно пусто, – сказала она.

– Что? – не расслышал Д.Д.

Кафельные квадраты раскачивались перед его глазами. Тело, еще не просохшее от пота, прохватывало холодом, идущим из морозильников. Он опустился на стул.

– Что там?

– А ничего, неурожай сегодня. Ни одного мертвеца.

– Почему?

– А не умер никто, наверное. – Она захлопнула очередной холодильник.

Далеко над головой за толстым белым потолком опять громыхнул лифт. У Д.Д. перехватывало дыхание. Капельки пота на лбу остыли, и он растер их пальцами.

– Нужно спрятаться, – сказал он.

Из деревянного углового шкафа Лиля вынула ширму, влезла на стул, сняла плафон и выкрутила одну лампочку, вернула плафон на место. За ширмой образовался темный угол.

– Вот, больше ничего не придумаешь, идите сюда!

Д.Д. не смог подняться на ноги, он только кутался в простыню и хрипел. Преодолев себя, при помощи Лили он перешел за ширму и присел на подставленный ею стул, прижался спиной к белой металлической поверхности холодной камеры.

Лиля присела на корточки рядом. Она взяла в руку ледяную ладонь старика. Со стуком причалил лифт. Рука Лили вздрогнула.

– Сейчас, – прошептала девушка.

Двери лифта открылись, они здесь не были автоматическими. Из обширной грузовой кабины вышли два санитара, выкатили носилки. Д.Д. подсматривал в щелочку. На носилках неподвижно лежал человек, накрытый простыней.

– Ты смотри, дышит! – сказал один санитар другому и приподнял уголок простыни. – Точно, рот открыл!

– Брось, не наше дело, – возразил другой. – Сейчас кончится. Ты хочешь его обратно тащить? – Он тоже наклонился и посмотрел. – Видишь, как горло исполосовали! Не жилец. Пошли отсюда, – и он потянул товарища обратно в лифт.

Грузовой лифт с санитарами пошел вверх, и тут же к звуку его мотора прибавился другой звук. Д.Д. сосредоточился на узкой, отделанной пластиком двери другого, скоростного лифта. Он сдавил руку девушки и заглянул ей в глаза. Она готова была уже разрыдаться.

«Погоди, милая, – подумал Д.Д. – Не сейчас. Сейчас ты должна слушаться. Погоди, очень скоро я тебе все объясню. Потерпи немножко».

Он уже сам, без помощи поднялся на ноги и вышел из-за ширмы. Опять вокруг было тихо, только гудели лифты. Д.Д. прошел по кафельному полу и склонился над умирающим.

Этот человек только что перенес тяжелую операцию, он еще дышал. С минуту старик изучал приговоренного. Он увидел его горло, так изуродованное скальпелем, что следа уж никак не заметить, ни при какой экспертизе. Приняв окончательное решение, Д.Д. потянул лежащею на каталке за теплые руки, но не рассчитал свои силы. Умирающий оказался тяжелым, как мертвец.

– Помоги мне, – властно потребовал он.

Лиля не задавала больше вопросов. Ее парализовала полная уверенность старика. Не обменявшись и словом, вдвоем они перенесли тело в один из холодильников.