Текст книги "Цепной щенок. Вирус «G». Самолет над квадратным озером"

Автор книги: Александр Бородыня

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 36 страниц)

5

Ли сидела на краешке постели, у ее ног стоял уже собранный рюкзак. Она крутила в пальцах веревку, то завязывая, то опять распуская маленький узел.

– Зачем ты так долго? – спросила она, и в голосе матери не было уверенности. – Ты выяснил что-нибудь? Где ты был столько времени? – Пальцы окончательно затянули узел. – Ты меня напугал. Я думала уже…

Ник покивал.

– Ее увезли вчера днем. – Он стоял и смотрел на мать. Перед глазами все еще вспыхивали зеркальные лампы нижнего вестибюля. В эту минуту он ненавидел ее. – Когда мы пришли, она была еще здесь. Ее увезли, когда ты стояла под душем, – сказал он после некоторой паузы. – Вчера.

– А сегодня? – спросила Ли. И сразу прибавила скороговоркой. – Где это ты узнал?

Злость прошла. У него было такое ощущение, будто ом поднял белую кадку и, взяв ее обеими руками, осторожно поставил на место, он даже представил себе это простое действие и совсем пришел в себя.

«Вообще что ли к женщинам не подходить?.. – подумал он, нарочно присаживаясь на краешек второй постели напротив матери. – Может быть, она больная какая-нибудь?.. Может быть, она сошла с ума от этой постоянной резни на улицах?..»

– Да, там какая-то закрытая турбаза, – сказал он мягко. – Нам нужно поспать… Не ночью же ехать…

– Не ночью, – согласилась охотно Ли и сразу припала, подобрав под себя свои маленькие красивые ножки. – Давай утром!

Прошел коротенький дождь. Город, когда они вышли из гостиницы (Ник только кивнул в сторону заспанной заплаканной дежурной), выглядел так, будто был слеплен из сухого, осыпающегося, серого хлеба. Ни одной машины у гостиницы не оказалось, и пришлось пешком тащиться несколько километров до автовокзала.

Автобус, полупустой, облезлый, когда-то зеленого цвета, с лысой резиной и сломанной передней дверью, был уже наготове. Автобус пригнали и поставили под солнцем, будто бы специально для них, специально для того, чтобы они могли продолжать свою игру в спасение. Автобус готов был уже отъехать, когда они вошли в салон и устроились на ободранных сиденьях.

– Я до Эшер без остановки, – объявил в микрофон водитель.

– У турбазы остановите? – спросил Ник.

– Нет! – отозвался микрофон.

– А за отдельную плату?

Ник не видел лица водителя, только седой затылок и полные плечи, затянутые в сырую зеленую ткань. Плечи шевельнулись, автобус задрожал и покатился.

– Вас туда не пропустят, дамочка! – прогудел микрофон. Почему водитель обращался исключительно к Ли, было непонятно, видимо, разглядел ее в свое зеркальце. – Опасно там гулять! – пояснил он.

Автобус уже летел с неприятным ревом по совершенно пустому серому шоссе. Перебрасывая на поворотах солнце из левых окон в Правые, он подпрыгивал на плохой дороге и, казалось, был готов в любую минуту развалиться на отдельные части.

Ли нашла руку сына и держалась за нее. Рюкзак, поставленный в проходе, свалился и при каждом толчке мягко подскакивал, почему-то вызывая ассоциации с небольшим мертвым телом. Когда автобус вдруг затормозил, пальчики Ли крепко впились в ладонь сына.

Было жарко, пыльно и сонно. Вокруг образовалась давка: много людей, тюков, чемоданов, каких-то плетеных бутылей, много темных лиц… Вокруг стало шумно, запахло потом и гнилыми персиками.

Ник удивился. Автобус был почти до отказа набит. Водитель собирал деньги за проезд, он по-русски ругался матом в микрофон, он был при деле и забыл спросить плату у своих первых пассажиров, а может быть, просто не захотел их тревожить.

Пришлось взять рюкзак на колени. Ник хотел вытащить фотоаппарат, но не стал. Лениво, сквозь нарастающий солнечный жар, он мысленно отмечал возможные фотозарисовки. Он даже придумал название небольшого альбома: «Ноев ковчег, катящийся по дороге. Вид изнутри».

Они вышли на несуществующей остановке. Металлические дверцы захлопнулись за спиной. Ник влез в лямки рюкзака.

– Вы поосторожней здесь, дамочка! – снимая машину с тормоза, сказал в микрофон водитель. За ветровым стеклом лишь на миг мелькнуло его темное, совсем молодое лицо. – Здесь дамочкам прогуливаться небезопасно.

Солнце немного смилостивилось, оно гуляло в прозрачных, вдруг налетевших тучках, появился легкий ветерок. Редкие деревья стояли вдоль дороги. Они прошли вперед метров, наверное, сто пятьдесят и только там  обнаружили большой указатель. Указатель был выкрашен в зеленый цвет, и на нем было написано:

«ТУРБАЗА „УЮТНОЕ“ ЧЕТЫРЕ КИЛОМЕТРА».

Стрелочка показывала направление. Под указателем был шлагбаум, и рядом со шлагбаумом прогуливался плохо одетый молодой человек. Этот человек был вооружен карабином.

– Пойдем, ма, – Ник потянул ее за руку. – Пойдем…

Ствол карабина лениво качнулся. Охранник улыбался. У него была выбита половина зубов; у него был небритый подбородок, а из-под расстегнутой белой рубашки выбивалась клочьями светлая шерсть. Почему-то было понятно, что, во-первых, карабин заряжен боевыми, а во-вторых, этому парню доставит удовольствие пристрелить двух туристов на дороге.

«Он даже не стал вступать в объяснения с этой неизвестно откуда появившейся парочкой, – записал потом Ник в своем дневнике, – просто поднял ствол и этим стволом указал направление дальше по основной дороге. Щетина на этой морде неприятно пошевелилась, я думаю, это должно было означать улыбку».

Прозрачные облачка постепенно соединились во что-то более темное, и с неба полилась спасительная вода. Ли не желала показывать усталость и улыбалась. Дождевая вода стекала по ее лицу, лицо снова блестело. Они прошли вперед еще километра полтора. Дождь был ласковый, теплый, он помогал при каждом шаге. Ник приобнял мать за плечи, и плечи ее против обыкновения не дрожали. А еще метров через пятьдесят обнаружился новый поворот. Здесь уже не было никакого шлагбаума, здесь не было никакого охранника, и они легко вошли в деревню.

6

Дождь иссяк, и как только он иссяк, Ник отчетливо ощутил запах близкого большого моря. Если в Очамчире море было серо и мертво, то здесь разлившийся между небольшими, редко стоящими домами соленый густой мир наполнил легкие новой силой, желанием дышать и двигаться.

На небольшом металлическом щите Ник прочел название поселка. Тот самый поселок, о котором говорил перед смертью Александр. Все совпадало, как в игре. Кубик мог даже сто раз упасть единицей вверх, но на игральной кости никак не могла оказаться цифра, превышающая шесть.

– Не так плохо! – сказал он. – Не так плохо… Пойдем, ма… – Он отпустил ее плечи и взял за руку.

– Ну и как мы теперь? – устало спросила мать.

– Ты видишь? Это же та самая деревня…

– Я вижу… Ты хочешь сказать? – Ли вопросительно посмотрела на него.

– Да! – сказал Ник. – Думаю, теперь мы в полной мере воспользуемся восточным гостеприимством. Нам нужно только найти дом того грузина.

– Грузина? – Ли скорчила смешную кислую гримасу.

– Он, конечно, вряд ли очень обрадуется свежим новостям, – сказал Ник, – но, думаю, барашка заколет. Потому что так полагается.

Деревня была длинная, как дорога, и она спускалась и спускалась, медленная, к морю. Дома стояли редко. Каждый дом в отдельности и все дома вместе рождали странную ассоциацию, не совсем совместимую с человеческим жильем. Какой-то был в соленом воздухе привкус, что-то было среди пышно выпирающих отовсюду разноцветных фруктов. Только через некоторое время Ник понял: «Мы идем по кладбищу».

В воздухе был привкус кладбища, а за зеленью во дворах, за витыми оградами – надгробия. Это были камни, это были металлические кресты, это были даже маленькие деревянные беседки.

Он припомнил: здесь хоронят рядом с домом. Здесь не делят свой мир на некрополь и акрополь, а продолжают совместное существование, не уходя далеко от дома. Это было непривычно, но вовсе не страшно, это было почему-то очень правильно и спокойно.

Остановившись и присев под каким-то черным безлистным деревом, он вынул дневник и вписал в него, положив на колено, несколько строк.

– Что ты пишешь? – спросила Ли, она была грустна, и лицо ее было все еще мокрым и светлым после дождя.

– Конспект! – Ник поднял на мать глаза. – Представляешь, больше ни одной мысли… Я только конспектирую.

В небе над головой скапливалась естественная жаркая синева. Он спрятал дневник в рюкзак, и они пошли по деревне, улыбаясь и взявшись за руки, как дети. Туфельки Ли скользили по подсыхающим в глине лужам, кофточка налипла на голое тело и быстро просыхала, но достать фотоаппарат не было сил, приятнее было просто держать ее за руку и смотреть на нее.

В одном месте за металлической оградой Ник заметил необычную могилу. Он не смог бы даже себе объяснить, чем могила была необычна, скорее необычно было чувство, вызванное надгробием, чем его вид. Эта могила, как и все прочие могилы, расположилась прямо во дворе, какая-то чугунная цепь, какой-то огромный серый камень…

Он не удержался и вынул свой фотоаппарат. Только когда под пальцем щелкнул затвор, Ник осознал: его остановила фотография, впаянная в камень – молодое женское лицо в серебряном овале улыбалось, отражая солнечный блеск.

Засвеченная солнцем, рядом с камнем двигалась человеческая фигура. Обычная женщина в черном (длинными ножницами она ловко подравнивала на могиле кусты) поправила свой платок, посмотрела. Посмотрела прямо в зрачок фотоаппарата. Наверное, так же она посмотрела бы и в зрачок поднятого карабина.

– Ищете кого-то? – спросила она по-русски.

Он стыдливо спрятал фотоаппарат, он назвал нужный адрес, и маленькая рука без слов указала направление. Они уже уходили.

– Это у самого моря! – крикнула она вслед. – Самый большой дом, не перепутаете!

У нее, как и у всех местных женщин, оказался молодой голос, никак не соответствующий угрюмому облику.

За этим голосом, за свежим морским ветерком, за ползущими по стенам виноградными лозами Ник почувствовал какую-то иную, еще незнакомую логику. Ему вдруг сделалось необычайно уютно. Он вспомнил о маленьких убийцах в белых рубашках и теперь оценил их совсем иначе. В памяти мелькнул фотограф из Нового Афона, его дикая, веселая обезьянка… Как глупо эта обезьянка отгрызла угол Евангелия…

Дом стоял в самом конце деревни, и сразу за домом открывалось море. Дом был серый, огромный, аляповатый, и он был еще не достроен. Во дворе не было могил. По каменной крутой лестнице, такой новенькой, что с нее при каждом легком сотрясении еще осыпалась какая-то белая взвесь, к ним сошел человек. Человек был по пояс голый, голова, стриженная ежиком. Стоя возле калитки, Ник первым обратился к нему:

– Я принес привет от Александра.

Человек держал в руках мокрое красно-желтое полотенце, он вытирал этим полотенцем лицо.

– И как он там?

– Он умер.

– Давно?

– Вчера.

– Как это случилось?

– Его задавили камнем в Новоафонской пещере.

Ник сделал несколько шагов навстречу и стоял внизу под лестницей, смотрел, немного задирая голову, на хозяина. От каждого собственного слова он ощущал все большее стеснение. Каждое слово было отдельно от предыдущего, не связано с предыдущим, каждое слово звучало, как в плохом спектакле под мощным светом юпитеров при хорошей акустике огромного зала.

– Красивое место! – сказал хозяин и, легко сбежав по каменным ступенькам, перекинул полотенце через гладкое темное плечо, протянул руку. – Меня зовут Арчил. Как зовут вас? – его зеленые глаза смеялись или, может быть, в них таким странным образом преломлялся солнечный свет. – Ну чего вы испугались? Это же не вас задавили в пещере?

– Не меня!

– Ну вот и замечательно… – зеленые глаза обратились к Ли.

– Лиана Марковна! – так же с трудом выдавила Ли. Она сгорбилась моментально, сморщилась, она выглядела в этот момент лет на пятнадцать старше своих сорока.

– Я буду называть вас просто Лиана, – полотенце соскользнуло на локоть, когда он, склонившись, поцеловал рефлекторно протянутую женскую руку. – Прошу в дом!

– Что там случилось, Арчи? – крикнул сверху пронзительный женский голос, и сразу заиграла музыка, видимо, женщина включила магнитофон.

– Александра убили!

Во втором этаже мягко отодвинулась белая занавеска. Распахнулись, блеснули окна. Из окна высунулась женщина – это была молоденькая блондиночка. Она поправляла на себе открытый купальник, соскакивала с плеча красная узкая лямка.

– Проходите в дом! – хозяин махнул рукой в сторону двери. – Поговорим.

7

На бетонных полах, врываясь в незашторенные окна, лежало солнце. Голые стены казались высокими и влажными, а мебели почти никакой. Сидели за старинным дубовым столом (ножки в виде львиных лап топорщились в обильных складках красной скатерти, и столовое серебро было таким же старинным, как этот стол), сидели на высоких узких стульях с резными спинками и из тонких дешевых стаканов пили зеленое молодое вино.

– Вы, я вижу, строитесь? – спрашивала Ли (она сидела довольно прямо, но рука ее со стаканом была расслаблена).

– Строимся! – согласился веселый хозяин.

– Но почему здесь, в Абхазии? Вы ведь грузин?

– Среди врагов интереснее! – Подошла женщина. Он чуть подвинулся, давая поставить перед собой тарелку с мясом. – Жизнь чувствуешь острее, когда живешь среди врагов.

Пересказывая последовательно происшедшее с ними, не потеряв в своем рассказе ни одной убитой собаки и начисто упустив тему повара и пропавшей девушки, Ник расслабился. Он сознательно подавал случившееся как жаркий южный сон. Он начисто исключил в рассказе обычную логику и последовательно присваивал каждому движению, каждому слову и шагу только логику сновидения.

– Белые рубашки! – сказал Арчил и подмигнул заговорщически Ли. – Правда, красиво? – Ник вопросительно взглянул на хозяина дома. – Простите, Николай, продолжайте. Просто белые рубашки… Меня это немножечко задело…

Блондинку звали Наташа. Наташа прямо на купальник надела черную длинную мужскую рубашку и застегнула ее на все пуговицы. Она ходила, пританцовывая босыми ногами по свежеструганым лестницам и бетонным полам, и говорила глуховатым, воркующим голосом. Вторая девушка, оказавшаяся в доме, называла себя Дарьей Петровной и была моложе Наташи лет на пять. Она также была одета в мужскую рубашку поверх купальника, но на ногах ее были резиновые пляжные тапочки. Для себя Ник определил девочек как дешевеньких шлюшек из Санкт-Петербурга, развлекающихся на югах.

На стол подавала Наташа. Дарья Петровна только щурилась и поправляла рукой волосы при появлении на скатерти каждой новой тарелки.

Все это выглядело довольно мило, но все это немного раздражало Ли. Ник почувствовал легкую неприязнь матери к происходящему.

– Я хотел бы понять! – совершив над собою усилие и запив кусок мяса вином, сказал он. – Можно я спрошу?

– Да, пожалуйста… – Арчил развел по-актерски голыми мускулистыми руками. Он сидел за столом по пояс голый, и солнце красиво обрисовывало всю его развитую мускулатуру, причем в одной его красивой руке была зажата вилка с гербом, в другой нож. – Спрашивайте! – Он улыбался, он, наверное, всегда и всем вот так открыто, нагло улыбался, без тени радости в глазах. – В этом доме дозволяются любые вопросы.

«Как же он?.. Как он может?!. – подумал Ник. – Как он может улыбаться и кушать после всего, что я ему рассказал… Смерть они понимают как-нибудь иначе, что ли?»

– Вот все эти смерти… – сказал он. – Все эти убийства… Мальчишки в белых рубашках, утопленники!.. – Краем глаза он заметил, как чуть поморщилась Ли. – Зачем? Это кровь такая горячая или есть какая-то невидимая снаружи национальная идея… Зачем столько смертей?

Наташа фыркнула в кулачок, так, будто он сказал что-то неприличное, и демонстративно полила из маленького серебряного соусника красной густою смесью свой кусок баранины.

– Идея всегда есть… – весело сказал Арчил. – Как же без идеи… И кровь горячая, тоже верно. Где идея, там и кровь.

– А может быть, наоборот? – осторожно перебила его Ли. – Где кровь, там и идея?

– Может быть, и так, – Арчил подмигнул весело Нику. – Вам просто не нужно об этом думать, молодой человек.

– Почему не нужно думать?

– Потому, что у вас очень-очень красивая мама! И я хотел бы выпить за нее! – он поднял полный, тяжелый от зеленого вина, чуть вспотевший стакан. – За женщину!

– За женщин! – нарочито поправил его Ник.

– Верно, молодой человек! Именно за женщин!

Пустой стакан грохнул в середину стола, и хозяин, широко раскинув руки, одним движением обнял сразу обеих девушек.

– Клянусь! – весело крикнул он. – Никогда их не продам! Никому! Ни за какую сумму! Они самое драгоценное, что есть в нашей жизни.

«О чем это он?» – удивился Ник, но оставил вопрос при себе.

– Вот вы строитесь… – сказала Ли, похоже, чуть опьянев после очередного тоста. – Но где все? Где же строители? Ну, эти, – она глупо улыбалась. – Ну, эти каменщики-плотники… – Она большими глазами смотрела в веселые глаза хозяина. – Глупости говорю. Мне, наверно, нужно в море, что ли, окунуться.

Но на море отправились позже, часа через три. Солнце уже клонилось к самой воде и отражалось в ней, высвечивая на иссиня-черной поверхности огромный тупой угол. Тут же возле стола девицы с хохотом скинули мужские рубашки и переоделись в длинные шелковые платья. Пошли впятером.

Дом стоял на краю деревни, и до моря от него было метров двести, не больше. На ходу Ли расстегивала свою прозрачную кофточку.

Ник, обернувшись назад на деревню, полную могил, чуть задержался, и Арчил оказался рядом с матерью, Ник посмотрел на их фигуры. Они замерли на фоне сверкающего тупого угла. Он не услышал слов.

– Не лезьте в это дело! – сказал Арчил, на лету подхватив сброшенную кофточку.

– Почему?

– Вы не поймете! – сказал Арчил. – Вы не отсюда…

Демонстративно Ли дернула головой, показывая глазами на девиц. Девушки под шелковыми зонтиками чинно вышагивали по песку, они перешептывались, и в легких порывах ветра разлетался их глупый смех.

– Дурочки, – сказал Арчил. – Пустышки… За них мне не больно.

– А за меня больно? – удивилась Ли. – Мы знакомы всего несколько часов, и вам уже, видите ли, больно.

Белые туфли на высоких каблуках не давали девицам двигаться по песку быстро. Широкие светлые платья раздувало свежим вечерним ветром, а красные, грубо очерченные губы раздражали и в полутьме.

– Зачем так шикарно? – спросил Ник, нагоняя их. – Я чего-то не понял?

– А так страшнее! – Даша изобразила большие глаза. – Люблю бояться красиво!

Ли пробовала ногой воду.

– Хорошо!

– Теплая? – спросил Арчил, опускаясь на песок.

– Почти горячая. – Ли скинула юбку и, подняв руки, собирала волосы в узел. – Вы всегда так живете?

– Да!

– Почему же нельзя мне?

– Потому что я здесь родился, а вы никогда не научитесь относиться к смерти спокойно.

– Почему? Я не боюсь смерти.

– Чужой?

– Чужой или своей, какая разница? – она уже медленно входила в воду. – Честное слово, я не понимаю!

– Обернитесь! – другим голосом сказал Арчил, и это выглядело как приказ. Ли обернулась. – Посмотрите на деревню… И попробуйте представить себе, сколько стволов сейчас смотрят на нас из этих окон.

8

Неожиданный порыв ветра наполнил белый шелковый зонтик. Даша вскрикнула, и зонтик, выскочив из ее руки, взвился вверх. По угасающей поверхности моря прыгали еще последние солнечные блики. Ник наклонился и подобрал зонтик. Он вопросительно смотрел на девушку. Он больше не смотрел в мутнеющую, уже засеянную звездами небесную даль. Две головы: голова Арчила и голова Ли не были различимы, оба слишком хорошо умели плавать.

– Тебе не нравится? – спросила Даша. Она присела на песок, раскидав вокруг шелковые юбки, сняла с ноги белую туфлю и высыпала в ладонь тонкой струйкой песчинки и гальку.

– Нравится! – сказал Ник, втыкая зонтик рядом с собой и тоже присаживаясь на песок. – Я люблю маскарад. Вы, Дарья Петровна, чрезвычайно эффектны в свадебном наряде в подобном месте в подобный час, но, по-моему, резко не хватает рояля.

– Чего не хватает? – она развязала ленточку, сняла шляпку и повернулась к нему спиной. – Расстегни, пожалуйста.

– Зачем? – спросил Ник.

– Сейчас будем купаться, – объяснила Наташа, симметрично поворачиваясь к нему спиной с другой стороны. – Арчик уплыл с твоей мамочкой, а нам нужно расстегнуть пуговицы на спинках.

Ник расстегивал медленно по одной маленькой белой пуговичке, ему было почему-то холодно.

– Так я все-таки не поняла, чего не хватает? – спросила Дарья Петровна, порывистыми движениями вылезая из своего платья. – Рояля, ты говоришь?

– Вы, вообще-то, откуда, девочки, такие сумасшедшие? – спросил Ник голосом хозяина бетонного дома. – Насколько я понял, из Санкт-Петербурга самого?

– Ну, допустим… Нужен рояль, нужен высокий крутящийся стульчик… – Даша, уже совершенно голая, входила в воду. Она сложила руки на груди. – Нужно будет Арчика попросить.

– И он привезет вам рояль?

– А почему бы и нет?

Наташа тоже избавилась от платья и также, скрестив на груди руки, пошла в воду.

– Он сделает все, что мы попросим… Он наш раб, по крайней мере, до конца сезона…

Они обе поплыли. Брошенные на песок и придавленные камнями шелковые платья раздувались большими пузырями. Туфли валялись одна на другой. Девушки плыли, переговариваясь и смеясь, их смех закружился, зазвенел над темной водой. Ник отвернулся, поискал вокруг себя глазами.

Он подумал, если бы Арчил находился на берегу, то сложил бы здесь небольшой костер. Когда дамы выйдут из пены, им, наверное, захочется согреться.

Черных окон поселка с воды видно не было, но их можно было представить себе за зыбью (собственно, не было видно даже берега, существовало лишь направление). Хозяин бетонного дома плыл рядом, он плыл совершенно бесшумно, только дыхание, которое тише плеска раздвигающих воду рук, было где-то совсем рядом.

– Я не верю… – вдруг сказала Ли, переворачиваясь в воде.

– Во что вы не верите? – отозвался, как эхо, его голос.

– Я не верю, что вам это нравится…

– Что мне нравится?

– Так жить! Вы лжете, не знаю, себе вы лжете или мне, но так не бывает!

Она начала замерзать и разогревалась, ускоряя движения своих рук. Она направлялась к берегу. В темноте на фоне черно-звездного неба заплясали живые язычки костра. Кто-то развел огонь. За огнем, казалось, лежало такое же огромное темное пространство, как и за стеной.

Ли отплевывала воду. Ей хотелось уже поскорее выйти на берег, на твердую почву, она вдруг ощутила усталость во всем теле. Но первой из пены выскочила не она, а Дарья Петровна. Голая девица, растопырив театрально тонкие острые пальчики, кинулась к огню, почти окунулась ноготками в пламя.

– Как водичка? – спросил Ник.

– Кайф! Дай полотенце…

Ник вынул из сумки, оставленной Арчилом, одно из полотенец и покрутил его в руках.

– Накинь… Накинь на спину… Накинь, холодно!

Свет костра оттенял ее тощую фигуру. Торчали лопатки. Зубы Даши мелко дробили, помада криво размазалась по скуле. Ник накинул полотенце на спину девицы.

– Благодарю! Это Наташка придумала, с платьями, а Арчик привез, – сказала она уже весело, щелкая зубами. – Были такие большие круглые коробки из розового картона… – Она протягивала тонкие пальчики к приплясывающим языкам пламени. – Красиво, да?

– Красиво!

– Ты думаешь, он кто? – она скосила глаза. В глазах отражался костер.

– Кто?

– Арчик. Он, между прочим, офицер КГБ.

– Нет никакого КГБ! – сказал Ник. – Отменили его.

– Ну, я не знаю, чего он там офицер, но офицер. Самый настоящий, у него на втором этаже в спальне форма на плечики повешена.

Ник посмотрел на воду. Уже недалеко от берега можно было различить две головы: голову матери и голову хозяина дома.

– Нравится тебе?

Девушка отрицательно покачала головой. Вторая девица выбралась из воды. Дарья Петровна вытянула из той же вместительной сумки махровый халат и накинула его.

– А мне нравится, – сказала Наташа, так же растираясь полотенцем. – Я чувствую такие взгляды на своей голой спине! Мне нравится, что в любую минуту могут убить!

– Убить?

– Они нас ненавидят! – Наташа зубами не щелкала, и вообще, теперь стало заметно, что она значительно толще своей подруги. – Арчила как грузина ненавидят, а нас – как русских блядей. – Она также облачилась в халат и присела у огня на корточки. Она водила плоскими ладонями прямо в пламени.

В дом вернулись молча. В сумке нашелся халат и для Ли. Темные мягкие полы волочились по песку, такой он был длинный. Арчил одеваться не стал, только сделал несколько быстрых приседаний возле костра, несколько резких бросков руками. Платья, туфли и зонтики бросили у моря. Дарья Петровна объяснила, что барахло утром принесут.

– Здесь за деньги все принесут, – сказала она. – Сволочи! Продадут тебе арбуз, глядя в глаза… Вырежут треугольничек для пробы, а потом тем же ножом и зарежут!..

Им отвели две смежные комнаты на втором этаже. Комнаты были совершенно одинаковые, уже наполовину отделанные. Здесь были шторы на окнах и обои на стенах, но мебели никакой. В одной комнате, правда, стояла кровать, в другой просто постелили на пол одну на другую две перины.

Когда Арчил вышел – по неструганым ступеням легко простучали его шаги, – Ник почему-то встал посреди комнаты прямо под голой неяркой Лампочкой. Он закрыл глаза и молчал.

– Ты что, сын? – спросила Ли. Ник молчал. – Ничего не произошло! – сказала Ли строгим голосом и, протянув руку, взяла его за подбородок. – Ну чего ты, сын? Что ты подумал? – Ник покивал, стряхивая ее руку. – Ты действительно обо мне так думаешь?

– Ма, – сказал он тихим голосом. – Ма, там в Афоне меня заперли и хотели убить… Это было так долго.

Она кончиками пальцев погладила его по голове.

– Может быть, ты просто испугался темноты. Помнишь, как было в детстве… У маленьких мальчиков всегда очень долго тянется время…

– Ты думаешь, просто детские ощущения?..

Он уже успокоился, он уже перестал ревновать. Но он все еще не открывал глаз. Пальчики Ли бродили по его волосам, и это было очень приятно.

– Давай договоримся, – сказала Ли. – Мы с тобой спасаем твою девушку. Вот что главное. Больше ничего нет.

– Разве это главное?

– Всегда нужно определить направление. Вне зависимости от конечной цели направление нужно видеть.

Она вышла. Комнаты соединялись дверью. Ли закрыла за собой эту дверь, щелкнул маленький засовчик. Было слышно, как она легла. Где-то внизу, в первом этаже хохотали наперебой пьяные девицы. Ник сел на полу и вынул дневник.

«Сперва меня поразил ее цинизм (уж никак не ожидал в ней подобного), – записал он. – Но теперь я только рад.

Мы не догнали Миру в гостинице. Ее увезли прямо из-под носа. Добраться до турбазы, вероятно, можно по берегу… В любом случае мы попробуем довести игру до конца. Мать права, нельзя озабочиваться ни одним вопросом серьезно… Мы должны идти, как в шахматной партии. Мы должны идти легко».