Текст книги "Цепной щенок. Вирус «G». Самолет над квадратным озером"

Автор книги: Александр Бородыня

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 36 страниц)

4

Печальный красный огонек – сигнальная точка фонарь на борту какого-то дурацкого ночного катера, (его принесло из самой глубины подсознания свежим мокрым ветром наружу в мир). Красный всполох вдруг оказался перед глазами, он появился, когда все уже было решено, когда Ник уже выиграл бой, он появился поздно, но все-таки оказался кстати. Ник подумал, что так и должно быть. Красный огонек дрожал перед глазами, бился в разорванном и скором ритме успокаивающегося сердца. Ник стер кровь с разбитых губ, облизал собственную руку и улыбнулся.

– Прости, ма, – сказал он. – Я не хотел тебя напугать!

Ли сидела неподвижная, как кукла. Углом расставленные ее голые ноги были погружены в воду. Волна, накатывая, то накрывала их, то оставляла. Задранная юбка намокла и лоскутом плавала туда и обратно с движением воды. Спина была прямой, голова запрокинута, волосы растрепаны. Примостившись рядом на корточках, Ник заглядывал в глаза матери. Глаза Ли дрожали, так же, как и сигнальный огонек катера, в ритме его сердца.

– Все обошлось, ма, – он осторожно прикоснулся кончиками пальцев к открытой шее Ли. – Все хорошо. Они испугались… Они ушли. Ты знаешь, почему они испугались?

Красная точка в глазах матери замедляла свой бегущий ритм. Ли молчала, она сжимала тонкие губы. Ее задели ножом, но только кофточку немного попортили. Она дернула плечами, натянутые шерстяные нитки лопнули, в образовавшемся круге забелел маленький кусочек ее тела. Она хотела что-то сказать, но не смогла, вздохнула, потерла рукавом лоб.

– Ма, от тебя вином пахнет… – сказал Ник и будто со стороны, оценил собственное волнение, странную хрипотцу собственного голоса. – Все хорошо, ма, они ушли! Ушли!..

Он подумал, что волны, ударяясь о песок, издают такой же живой хрип, и понял, что не может отодвинуться от Ли, что не может теперь вот так просто подняться и идти в деревню. Он прикоснулся к матери, кажется, к плечу и даже злился от нахлынувшего электрического тепла.

– Чем от меня пахнет? – спросила Ли.

– Потом и чуть-чуть вином… – он зачерпнул воды в ладонь и втер себе в лицо. – Мне очень нравится запах твоего пота… – Он опять зачерпнул темной воды, он погрузил ладонь в пену рядом с ее ногой, медленно поднял и, посыпая каплями кофточку Ли, втер влагу в ее левую щеку. – Прости, ма!..

Он наклонился и кончиком языка дотронулся до той же левой щеки. Морская горечь застряла в горле. Он хотел что-нибудь еще прошептать, но горло мгновенно пересыхало. Красная точка мигнула на вершине черного морского горба и вдруг потухла.

– Нельзя! – сказала Ли. – Мальчик мой, нам нельзя!..

Холодные ее пальцы оказались на его подбородке и больно сдавили, в пальцах была дрожь.

– Почему?..

– Успокойся, пожалуйста!

– Это ты успокойся! – с трудом прошептал Ник. – Ты виновата!..

Было совсем темно. Луна подолгу глубоко застревала в тучах, не давала никакого света и вдруг вынырнула, высветлила лицо Ли, в глазах матери появился цвет.

«Откуда у тебя зеленые глаза? – мысленно спросил Ник. – Ты сошла с ума?»

– Может быть, окунемся? – спросила Ли и отпустила его подбородок.

– Давай!

Она поднялась на ноги. Расстегнула кофточку. Луна сияла все сильнее и сильнее. По голым ногам Ли стекала, блестела вода.

– Смоем пот? – она глянула сверху (все те же зеленые глаза, только еще ярче). – Ты говоришь, от меня пахнет? – Кофточка упала на песок, Ли дернула обеими руками вверх мокрую юбку, потянула ее через голову. – Это, знаешь, не просто пот. Это запах моего страха!

Обхватив колени руками, он сидел на мокром песке и смотрел в расступающуюся мягкую черноту. Звезд почти не видно над морем, но теперь отчетливо просматривался край. Там, где кончалась вода и начинался воздух, прочерчивалась тоненькая серебряная линия горизонта. Луна была за спиной, и когда Ли входила в море, Ник видел ее ясно – белый, будто из бумаги вырезанный силуэт.

«Это не моя идея… – сердце бухало медленно-медленно в его груди, и каждый подъем сердца был равен глубокому соленому вздоху. – Она придумала… Это ее идея… Она хочет сделать все моими руками. Все это провокация. Но я же не смогу остановиться! Сам не захочу остановиться… – Он не пошел за Ли в воду. Не поднимаясь на ноги, Ник разделся (снял с себя все, включая плавки, отбросил назад, за спину, чтобы шмотки не слизало волной), и ему стало жарко. – Никогда больше не получится!.. Я согласен… – Мысль была медленной, горячей, и она путалась, как толстые канаты в голове. – Я согласен, потому что ничего подобного больше не будет… Никогда… Она никогда больше не решится! Если я не сделаю сейчас этого… Потом всю жизнь буду гордиться тем, что удержался… От чего удержался? Буду гордиться, как идиот… Стану идиотом…»

В разрастающемся круге чистого черного неба вокруг луны заискрили звезды. Ветер налетел и стих. В первый раз за эти дни Ник ощутил в коротком порыве ветра еще один запах. Это был еле заметный запах гниющих водорослей.

Очень медленно, почти без всплеска Ли вышла из воды. Без слова она опустилась на песок, она даже не обтерлась, только провела ладонями по шерстяной кофте.

Не решившись сразу на большее, он взял ее ладони в свои и зачем-то поднял вверх. Руки Ли оказались теплыми и невесомыми, они были такими легкими, будто сделаны из натянутой резины.

– Я не могу больше! – прошептал он и будто со стороны услышал скрип собственных зубов. – Ма, но ведь это бывает? Мы не первые с тобой?

– Хорошо! – отозвалась тихо Ли. – Я обдумаю твое предложение… Только не сейчас… Не здесь… Не сейчас…

Кожа на лице Ли казалась неестественно светлой. Луна выбеливала каждую морщинку, каждую ямочку, в бесстыдном своем сиянии открывала его глазам даже те ничтожно малые частички, что всегда были скрыты: маленький розовый прыщик под нижней губой, тоненькая царапинка на подбородке. Он мог разглядеть сейчас каждую мокрую ресничку. Бешено колотилось сердце, Ник держал ее влажные запястья в ладонях и сжимал все сильнее.

Крик принесло издалека, из деревни, слабый, женский, захлебывающийся. Крик был не в груди Ли, (в груди Ли под его мокрой ладонью резиновым комком будто скапливалась сладкая, тупая мокрота), крик был в ветре, вдруг холодом охватившем его голую спину. Осознать, что в том же ветре был и звук выстрела, не хватило сил, Ник просто зафиксировал это как факт.

Выстрел. И крик иссяк, захлебнулся в хриплом голосе волн. В тихом-тихом шепоте Ли.

– Нельзя… – шептала она, и губы ее оказывались сухими. – Не нужно, Ник, – шептала она в короткие паузы освобождения от его губ. – Пусти меня…

Сладкая мокрота была уже на кончике ее языка, она тянулась на каждом звуке, как жевательная резинка, склеивала два измученных рта. Между пальцев Ник ощутил крестик, нажал и укололся.

– Господи!.. – шептала Ли. – Господи… Что же мы делаем?! Господи!..

На мгновение луна погасла. Большая вода, белое женское лицо, мягкие изгибы холмов, все разом провалилось в мягкую черноту. Луна вспыхнула…

Он не понял, чей это крик… Ноги будто свело судорогой, и по телу снизу вверх прокатился колющий поток, будто охватили со всех сторон вафельным полотенцем.

Полоска песка перед глазами подпрыгнула, яркая. Ладони то скользили в поту, то вдруг соскакивали в ледяное крошево песка. В ярком лунном свете ночной песок обжигал колени. В какой-то момент Ник подумал, что спина Ли исколота ледяными песчинками, от этой мысли боль умножилась, и он потерял последний реальный ориентир.

Море было сзади, и шорох волн наваливался и наваливался на голую спину. Рывок вверх, вдох, и его опять прижимало, вдавливало назад, в ее тело, вдавливало силой воздуха, вдавливало силой ее ладоней, намертво приклеенных к его бедрам.

– Ты не моя мать… – шептал он. – Ты приемная мать… Почему ты лгала мне всю жизнь? Зачем ты?.. Я хочу тебя! Нельзя так хотеть… Я тебя… – Он не мог оторваться, отпустить ее сейчас было все равно что отрубить половину тела. – У нас разная кровь… Признайся, ты меня усыновила? – задыхаясь, спрашивал он. – Ты взяла меня маленького, а я забыл. Меня подменили в роддоме? Скажи, я похож на своего отца? Нет? Конечно, не похож, меня подменили в роддоме, меня перепутали! Я люблю тебя!

Она лежала рядом в воде и смотрела на него. Он присел, подтянул к груди колени.

– Ты не моя мать! – сказал он и сам поверил в то, что сказал. – Я знаю!..

Он протянул руку, но Ли, легко подавшись назад, ушла от нового прикосновения.

– Ник! Погоди… Ник!.. Послушай меня!.. – сказала она. – Ник, тебя не могли подменить в роддоме.

– Почему не могли?.. Я знаю Много случаев, там такой бедлам… Все новорожденные одинаковые… Бирочку перепутали…

– Все новорожденные разные!

– Глупости, ты сама не знаешь! Это материнский инстинкт, это самовнушение – одинаковые мы!

– Ник… Ник… – опять уходя от его рук, крикнула Ли: – Ник! Я рожала тебя дома! Пойми, я рожала тебя дома!

Небо вычищало рывками. Глядя вверх, Ник видел, как моментальными пятнами прорезаются звезды. Он сидел голый возле самой воды, обхватив руками колени, и задирал голову все сильнее. Запрокидывал голову, пока не почувствовал боль в шее.

Ожидая мгновенной расплаты, он был удивлен теплым чувством, наполняющим теперь и разум, и тело. Он не хотел думать об этом, по непонятной для себя причине он был счастлив. Ли была рядом, она лежала на песке, и ее тело по грудь обдавало темной прозрачной волной, она не смотрела в небо, глаза ее были закрыты, рот, расслабленный и увядший, все-таки поддерживал форму улыбки, а рука, непроизвольно протянувшаяся и дотронувшаяся до ноги сына, оказывается, еще сохраняла жар.

5

Они медленно брели вдоль моря. Было светло, но свет постепенно уходил, угасал, и когда показалась деревня, луна зашла. Здесь не жгли ночью никакого электричества, и дальше пришлось пробираться ощупью, спотыкаясь.

До дома добрались довольно просто (только один раз Ник зацепился, упал и рассадил себе колено). Потом он нашел в кромешной темноте перила, нащупал, подошвой первую ступеньку. Ник даже улыбнулся при мысли, что осталось пройти какую-то пару метров до кровати, а опять рискуешь свернуть себе шею. Он повернулся в полной темноте дома и протянул руку, Ли поймала его ладонь, он слегка стиснул ее пальцы.

– Устала? – спросил он.

Кажется, она кивнула. В темноте невозможно было точно увидеть.

Поднявшись к себе в комнату, Ли сразу прилегла. Притворив дверь, Ник зажег лампочку и вытащил дневник. Он довольно долго сидел над раскрытой книжечкой. Снял с авторучки колпачок, но, испытывая незнакомое радостное возбуждение, никак ничего не мог записать. Он сидел неподвижный, глядя перед собою до тех пор, пока свет настольной лампочки не смешался с серым светом утра. Только тогда он написал. Только одно слово посредине чистой страницы, очень крупно:

«ХОРОШО!»

Нарисовал жирный восклицательный знак и поставил число. Он не стал раздеваться, так и завалился, не снимая сыроватой одежды. Перевернулся на спину, что было для него не типично (Ник обычно засыпал только на левом боку), подложил сплетенные руки под голову и сразу заснул. Он даже не погасил лампочку, так устал.

Издали приходил порывами шум моря. Рядом монотонно ударяло в землю что-то тяжелое и большое, будто работал ковш экскаватора. (Звук ни на что больше не был похож, как на удары ковша, только у экскаватора почему-то не работал мотор.) Пытаясь припомнить пронесшийся яркий сон, Ник лежал с закрытыми глазами. Он лежал в той же позе, что и уснул. Руки под головой, возле уха пощелкивают часы. Он знал, что Ли стоит над постелью и смотрит на него, он пытался затянуть это мгновение. Она отошла, дернула занавеску, и на своем лице на закрытых веках Ник ощутил солнечный свет. Тупые удары смолкли.

– Просыпайся, мальчик! – сказала Ли, у нее был неприятный сухой голос. – Нам нужно уходить…

Ник открыл глаза. Ли действительно стояла рядом. Она расчесала волосы и немного подкрасила помадой губы. Она отводила глаза.

– Что случилось, ма? Доброе утро! – сказал он, расцепив под головой пальцы.

Ли знаком предложила ему подойти к окну. Он сразу подчинился. В окно были видны часть деревни и двор. Протирая глаза, Ник сначала не заметил ничего опасного. Везде лежало чистое утреннее солнце. В соседнем дворе голый по пояс темнокожий человек большой мотыгой рыхлил землю, он стоял в сделанной им яме уже по колено и методично работал. Еще несколько человек возились у каменной ограды.

– Что они делают? – спросил Ник и только после этого увидел мертвецов.

У самой двери на ступеньках, вытянувшись весь вперед, лежал человек. Судя по одежде, это был один из вчерашних строительных рабочих. Даже с расстояния видно – рубашка на его спине исковеркана пулями. Мертвая рука вытянута. Карабин валялся чуть дальше, наверное, в полуметре от замерших белых пальцев. Другой строительный рабочий сидел возле стены, зажимая ладонью рану, можно было разглядеть его застывшее лицо, глаза, навсегда уже полные боли. Всего Ник насчитал семь человек. Возле стены слева от ворот в почве была небольшая кривая воронка. Похоже, здесь взорвали гранату. Разглядывая двор, Ник вдруг увидел аккуратное отверстие от пули в стекле прямо возле собственных глаз. Вокруг отверстия развивалась в солнечном блеске легкая паутинка веретенообразных трещин.

– Ночью, – сказал он.

Ли также рассматривала двор. Она замерла рядом, за его левым плечом. По лицу матери ничего нельзя было прочесть. Никаких заметных эмоций.

– Ночью я слышал выстрелы, – сказал Ник… – Можно было догадаться!..

– Это мы виноваты! – Ли отвернулась от окна. Она присела на постель и смотрела на него, не отрываясь. – Мы виноваты…

– Почему мы?

– А ты не понимаешь?

Эти слова неприятно удивили его. Ник задернул занавеску и опустился перед Ли на корточки.

– Ма, ты сошла с ума… – сказал он. – Наши с тобой отношения никак не могли… Наши отношения никак не связаны с этим… – Он махнул рукой в сторону окна. – Просто два события уложились в одну единицу времени. Я люблю тебя!..

Она не сопротивлялась, когда Ник поцеловал ее. Он ощутил холодок и жирный вкус помады. Удары мотыги за окном прекратились. Ник приложил часы к уху. Часы тикали. Выглянув в окно, он долго, прячась за занавеской, разглядывал кошмарную панораму.

– Ну и что же теперь? – спросил он скорее у самого себя, чем у матери. Он не чувствовал обычного отвращения к человеческим трупам, и это немного удивляло.

– Нужно уходить! – сказала Ли.

Ник уже хотел опустить занавеску, как вдруг увидел вооруженных людей. К самому дому подошли двое. На первый взгляд они не выглядели опасно. Одному было, наверное, уже под восемьдесят – совсем старик. Он наклонился и взял карабин. Ударом ноги отшвырнул протянутую руку мертвеца. Передернул на весу затвор, убрал с глаз седые длинные волосы.

– Нужно уходить! – повторила Ли.

Ник услышал, как мать поднялась на ноги. Но не обернулся.

Ствол карабина был направлен прямо в окно. Ник поежился. Даже на расстоянии было видно, как, прицеливаясь, старик закрыл один глаз. Потом по заросшему седой бородой высохшему лицу скользнула улыбка. Он поставил карабин на землю прикладом вниз. Темная рука сделала знак, дескать, все в порядке, ты нам не нужен. Человек с мотыгой опять взялся за свою работу. Тяжелые удары, напоминающие работу экскаватора, возобновились.

– Пойдем посмотрим… – сказал Ник, стряхивая с себя оцепенение и открывая дверь внутрь дома.

– Посмотрим? – удивилась Ли.

– Ну кто-то должен был остаться?

Она замерла посреди комнаты.

– Я не думаю, что кто-то остался…

Уже стоя на лестнице, он обернулся. Ли прикусила губу.

– Чего ты боишься, ма? – спросил он. – Смерти?

Ей было очень трудно говорить, каждое слово давалось с напряжением.

– Я не боюсь… Я устала просто. Я очень устала.

При каждом шаге ступеньки неприятно скрипели, но еще сильнее скрипели свеженастеленные доски внизу. Дом был недостроен, и теперь это бросалось в глаза. Ник подумал, что это, наверное, потому, что он уже и не будет никогда достроен. Взгляд задерживался на кучках опилок, на неустановленных дверях, на каких-то металлических скобах. Внизу у стены стояли большие стекла. Они еще не были упакованы – обернуты в толстую коричневую бумагу, и они никак не пострадали во время ночной перестрелки.

Наташа умерла на лестнице. Зацепившись шелковой юбкой за перила, она свешивалась лицом вниз, как тряпичная кукла. Она висела таким образом, что лицо только чуть-чуть не доставало до ступеньки. Как он только не заметил ее ночью, поднимаясь наверх?! Рука Наташи была откинута, и кончики тонких пальцев, казалось, скользили по свежему лаку. Ник осторожно подвинул эту куклу. Наташа неожиданно легко перевернулась, голова ее запрокинулась. Пустые мертвые глаза тоже были какими-то игрушечными, нарисованными.

Большая белая шляпа с пером валялась тут же, девушка тянулась, мертвая, к этой шляпе, как тот мертвец во дворе тянулся к своему карабину. Второй девушки в доме не было. Ник ее не нашел. За столом в гостиной, положив голову в пустую оловянную миску, сидел мертвый строительный рабочий. Судя по положению тел, нападение было неожиданным. Никто не успел воспользоваться оружием.

Тяжелая дверь, ведущая в подвал, была разворочена пулями. В глубине прохладного помещения, освещенного яркой лампочкой, Ник обнаружил следы небольшого пожара. Арчила он нашел внизу. На бетонном полу рядом с телом пустые гильзы. Мертвая рука хозяина сжимала за ствол новенький карабин. Приклад карабина был разбит. Когда кончились патроны, Арчил использовал его как дубинку.

Ящики, снятые с грузовика накануне, исчезли. В подвале было пусто. Только поблескивал в потоке света, идущего из двери, заполненный бутылками высокий, узкий стеллаж. Ник снял со стеллажа и унес с собой плетеную тяжеленькую бутылку, запечатанную сургучом.

Он вернулся в комнату и взял фотоаппарат. Быстрыми движениями Ли заталкивала вещи в рюкзак. На звук взведенного затвора она обернулась, но ничего не сказала, только облизала пересохшие губы. Ник спустился по лестнице и сделал несколько снимков внизу, под лестницей. В лишенные занавесей большие окна падало много солнечного света, и снимки должны были получиться контрастными.

6

Они вышли из дома и двинулись по деревне. Люди стояли за изгородями, не скрывались, но и не выходили на дорогу. Следов ночного боя нигде не видно, но в одном месте Ник обратил внимание, как двое мужчин во дворе снимают надгробный камень. Он понял, кладбище расширилось за эту ночь. В доме стало на одного человека меньше, а в огороде – на одного человека больше. Он даже представил себе эту большую семью, где кто-то еще сидит за столом со стаканом, а кто-то уже лежит под камнем во дворе.

Пока шли к шоссе, к автобусной остановке, вокруг царило молчание. Ник чувствовал на своей спине взгляды деревни. Иногда ему чудилось, что это не взгляды упираются в спину, а стволы винтовок, тогда он заставлял себя идти еще ровнее.

Ветер нес облака пыли, но не было ни одной машины. Ник поднял зачем-то руку и опустил. Прислушался. Никаких звуков, только ветер. Хотел распечатать бутылку – не решился.

– Нужно выбираться из этого аттракциона, – сказала Ли. – Хватит.

Несколько машин пронеслись мимо, не сбросив скорости. Потом подкатил автобус. Кажется, автобус тот же самый, что привез их сюда, только шофер другой. Водитель принял деньги за билеты, и двери закрылись. Автобус покатил среди пыли, полупустой и раскаленный внутри. Очень не скоро Ник догадался, какой изъян был у этого хорошего автобуса. Все в автобусе было хорошо, но, увы, он увозил в обратную сторону. Против воли они возвращались назад, в противную Очамчире.

Устроившись на горячих сиденьях, они напились. Пили прямо из горлышка. Ник расковырял сургуч не до конца, и в рот при каждом глотке попадали мягкие горькие кусочки пробки. Голова кружилась… Пыльная зелень, задевая стекла автобуса, неслась куда-то назад. Ли отнимала бутылку, горячо шептала что-то в ухо, смеялась, потом, перепугав пассажиров, запела в голос. Ее острые плечи подскакивали под его рукой. Ник все пытался обнять Ли, прижать ее к себе.

Песня Ли оборвалась каким-то хрипением, плечи ее дернулись. Тряхнуло. Автобус притормозил.

За стеклом у знакомого шлагбаума стоял знакомый молодой человек с автоматом. Все то же небритое лицо. Ник прикрыл глаза ладонью. Автобус не остановился, он посигналил и на очень маленькой скорости прокатил мимо.

Ник вылил в себя последний глоток из бутылки. Он покосился на мать. Ли спала, положив голову на его согнутую руку. Она смешно развернулась на сиденье, и это выглядело нелепо, так мог лежать только мертвец, слишком неудобно. Во сне Ли открывала рот. Толчками вырывалось ее резкое дыхание, ресницы подрагивали, белая рука вцепилась в край его куртки.

«Нельзя сейчас спать, – подумал он, – она пусть поспит, конечно, а мне нельзя, – но это было последнее, что он подумал, веки сладко сомкнулись, горячая темнота закружила голову. Ему показалось, что прошло не больше минуты. Он открыл глаза. – Все-таки заснул… Нельзя было, а я заснул!»

Автобус больше никуда не ехал. Автобус стоял посреди знакомой площади. Было жарко. Все вокруг казалось неподвижным, раскаленным и белым.

– Это автостанция? – спросила Ли у водителя. Она поставила ногу на ступеньку и оглядывалась в нерешительности. – Это Очамчире, что ли?

– Очамчире! – отозвался в микрофон водитель. – Но не автостанция…

– А где же автостанция?

– Нет больше никакой автостанции… – сообщил усиленный динамиком голос водителя. – Фундамент один от нее остался… Выходите, не задерживайте…

Автобус разгрузился и уехал, а они продолжали стоять на месте. Они стояли посреди площади. Город был пуст. Куда-то исчезли потные толпы туристов. Даже торговцев не видно. Мелькнет вдалеке черное женское платье и исчезнет. Ветер крутит обрывки бумаги и целлофановые обертки, швыряет под ноги.

– Ну и куда? – неуверенно спросила Ли и с надеждой посмотрела на сына.

– Думаю… Пойдем в гостиницу, – устало поправляя лямки своего рюкзака, отозвался Ник. – Если она, конечно, еще существует.

Хмель прошел, и наваливалась, наваливалась вместе с солнцем полуденная усталость, похмелье. Он попытался сосредоточиться и понять, что же дальше, но в голове крутилась только шикарная шляпа с пером, кукольные глаза глупо убитой питерской шлюшки. Он видел, что Ли с трудом сдерживается. Он хорошо знал свою мать, она могла выдержать очень многое, но в какой-то момент силы истощались, и Ли впадала в ужасающую истерику. Теперь она была на грани такой истерики.

– Это рядом! Мне кажется, вон по той улице нужно, – сказала она, глаза ее уже блестели от слез. – Гостиница должна быть там! – она показала рукой. – В прошлый раз мы шли с другой стороны.