Текст книги "Последний знаменный"

Автор книги: Алан Савадж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц)

Она была не одна. Цыси никогда не оставалась наедине с собой. Всегда под рукой находился ее фаворит евнух Чжан Цзинь. Их дружба зародилась еще в детстве. Присутствовал также бывший солдат, а ныне генерал Жунлу, высокий мужчина с фигурой атлета. Ровесник Цыси, он дружил с ней еще с тех пор, как ее семья бежала из города Уху, спасаясь от восставших тайпинов в 1851 году. После смерти императора все считали его любовником Цыси, а кое– кто мрачно добавлял, что он был им и при жизни Сяньфэна. То, что он, плебей, получал доступ в Запретный город, обычно посещаемый только принцами дома Цин, свидетельствовало о готовности Цыси нарушить любые законы, поступить вопреки традициям, когда речь шла о ее личных потребностях.

Из-за всего этого Цыань ненавидела Жунлу. Она считала, что для вдовствующей императрицы иметь любовника – оскорбление императорской фамилии, однако никогда не смела перечить Цыси.

– Да, известия из Тяньцзиня дошли до меня. Французы – варвары, – заявила Цыси. – Разве их солдаты не сожгли Летний дворец девять лет назад? И то, что теперь чернь уничтожила их собор, – всего лишь справедливое возмездие.

– Многие их люди убиты, – сказала Цыань. – Не начнут ли они опять войну против нас?

– Теперь мы более подготовлены к этому, – ответила Цыси, многозначительно посмотрев на Жунлу, чье лицо светилось воинственной решимостью.

Цыань вздохнула. Она знала, что соотношение сил между маньчжурской армией и варварами осталось неизменным. Если война возобновится, заморские войска по-прежнему будут иметь превосходство. У них более грамотные генералы, совершенное вооружение и, главное, им присущ тот непередаваемый наступательный порыв, который, казалось, вел их от победы к победе.

– Ты имеешь в виду контрибуцию? – произнесла она с горечью.

– Мы сделаем все, что необходимо, – последовал ответ. – Ту резню затеяли китайцы, а не маньчжуры, варвары должны это понять. Может быть, нам придется для видимости казнить одного или двух головорезов, но войны не будет.

– Почему ты так считаешь? – повысила голос Цыань. – Разве война для варваров – не самое привычное дело?

Цыси улыбнулась, ее сжатые губы слегка расслабились.

– Ты права, Цыань, но я слышала, в настоящее время они сами вынуждены вести войну в Европе. Им некогда воевать с нами. Если они потребуют контрибуцию, мы станем им платить... до тех пор, пока не соберемся с силами сбросить их в море.

Это было ее заветной мечтой. Ей страстно хотелось, чтобы варвары поплатились наконец за все обиды, нанесенные династии за последние тридцать лет.

Ван Ли забормотал, подобострастно склонившись перед дамами, сидящими на веранде, выходящей в сад резиденции Баррингтонов в Шанхае:

– Маршал, маршал едет.

– Уже? – Джейн Баррингтон властно нахмурилась, а ее невестка вздрогнула и пролила чай в блюдце.

Обе дамы были одеты в накрахмаленные белые платья и широкополые белые шляпы. Туалет довершали белые ботинки и кружевные перчатки, считавшиеся обязательными предметами наряда европейских дам в китайских тропиках. На этом их сходство заканчивалось – во всем остальном они были абсолютно непохожи.

Джейн Баррингтон исполнилось шестьдесят лет, ее величественная голова с когда-то золотисто-каштановыми волосами стала совершенно седой, но фигура оставалась вызывающе совершенной, как в молодости. Она вышла замуж и стала членом этой семьи взрослеющим подростком, а когда ее муж, Адриан, старший из двух братьев Баррингтонов, принявший на себя руководство огромным торговым концерном, основанным его отцом-пиратом, был убит, она вышла замуж вторично – за его младшего брата.

Этот скандальный брак потряс британскую колонию на Дальнем Востоке, не меньше, чем отношения между Цыси и Жунлу, будоражащие их соплеменников. Многие решили, что Джейн и Мартин Баррингтон стали любовниками еще при жизни Адриана. Несмотря на семейные несчастья – тайпины захватили его приемную дочь и жестоко над ней надругались, а его сводный брат был казнен, – Мартин Баррингтон становился все богаче и могущественнее.

Мартин умер два года назад, в 1868 году, но торговый Дом Баррингтонов процветал более чем когда-либо благодаря дружбе его пасынка Джеймса – сына Джейн от Адриана – с младшей вдовствующей императрицей. Они подружились подростками, еще до того, как вспыхнуло кошмарное восстание тайпинов в долине реки Янцзы.

Жена Джеймса Люси, в отличие от Джейн, была полностью лишена какого-либо высокомерия. Дочь мелкого управляющего, она приехала в Шанхай, когда звезда Баррингтона взошла уже весьма высоко. Люси никогда не мечтала так возвыситься. Джеймс Баррингтон женился на ней, когда на него свалились многочисленные несчастья, причем далеко не финансового плана. Он глубоко переживал трагедию сестры, которую изнасиловали, и, возможно, из-за его далеко небезупречного поведения в схватке с тайпинами. Люси была благодарна Джеймсу за оказанное ей доверие и внимание, а потому стремилась быть услужливой и преданной женой. Жизнь ее полностью протекала в тени своей грозной свекрови. Люси родила четверых детей, но из-за смерти в младенчестве первенца, мальчика, она стала еще стеснительнее в отношении с остальными членами семьи. Она как бы со стороны наблюдала, как Джеймс восстановил свой авторитет, а затем вернул сестру и продолжал приумножать богатство семьи. Все это время Люси жила, замкнувшись в собственном мирке. В свои тридцать четыре года Люси Баррингтон выглядела скорее симпатичной, чем красивой – мягкие черты лица, нежное тело. Она до сих пор оставалась желанной для мужа в интимной обстановке их спальни.

Она так и не смогла привыкнуть к распорядку жизни семьи Баррингтонов. Скажем, чего стоит этот сегодняшний визит наместника императора, да к тому же без предупреждения... Когда китайский магнат проходил через гостиную, сопровождаемый взволнованным Ваном, Люси уже стояла на ногах, тяжело дыша, с пунцовыми пятнами на щеках.

Одним из самых выдающихся качеств Цинов было их умение находить и назначать на ответственные должности способных чиновников. Несмотря на все законы, по которым мужчины национальности хань – коренные китайцы – должны были носить косички (оскорбительные «поросячьи хвостики»), а женщинам навечно закрывались ворота в августейшую семью даже в качестве наложниц, Цины всегда с готовностью доверяли власть талантливым китайцам. В борьбе с тайпинами Цинам как никогда потребовалась помощь коренных жителей. Из их среды в ходе ожесточенного и кровавого противоборства и вознесся к высотам власти Ли Хунчжан.

Сам Ли не скрывал, что, формируя войско для разгрома так называемого «небесного короля», он воспользовался поучительным опытом сведущих людей. Он пристально следил, как американец Фредерик Вард и англичанин Чарльз Гордон обучили и вымуштровали разрозненные толпы мобилизованных ими людей, превратив их в легендарную Всепобеждающую армию. Применив их методы к своим подчиненным, он добился того, что его «Хуаньские храбрецы» тоже стали по-настоящему знамениты, а после смерти Варда и возвращения Гордона в Англию именно Ли Хунчжан покончил с тайпинами. Его заслуги были по достоинству оценены: он служил наместником в различных местах и пользовался все возрастающим доверием вдовствующей императрицы.

Сейчас, в возрасте сорока семи лет, Ли Хунчжан достиг вершины своей карьеры. Необычно высокий для китайца, плотно сбитый, с длинными усами и задумчивым лицом, он ни одеждой, ни манерой поведения не выказывал, что является одним из самых богатых и самых влиятельных людей в стране. К тому же он никогда не забывал преданность и постоянную поддержку со стороны торгового Дома Баррингтонов, предоставляемую ему в течение многих лет, и то, что Джеймс Баррингтон командовал его артиллерией на завершающем этапе войны.

Ли Хунчжан остановился на пороге веранды, держа руки глубоко в широких рукавах синего халата, и отвесил короткий поклон.

– Мадам Баррингтон. – И затем еще раз: – Мадам Баррингтон.

Дамы поднялись, но если Джейн ответила на приветствие легким кивком головы, то Люси сделала глубокий реверанс.

– Благодарим за честь, ваше превосходительство, – сказала Джейн. – К сожалению, мой сын на складе товаров. – Обе дамы бегло говорили по-китайски.

Ли кивнул:

– Знаю, зайду к нему попозже. Я пришел попрощаться.

– Вы покидаете Чжэцзян? – Люси так встревожилась, что только через мгновение добавила: – Ваше превосходительство. – Ли Хунчжан был одним из столпов меняющегося мира.

– К сожалению, это именно так, мадам Баррингтон. Меня вызывают в Пекин. Мне предложен пост наместника в провинции Чжили.

Джейн восторженно хлопнула в ладоши:

– Прекрасная должность!

– Лучше некуда, только при других обстоятельствах. Разве вы не слышали, что случилось в Тяньцзине?

– Нет. Расскажите, пожалуйста.

– Там произошли беспорядки. Монахов обвинили в изнасиловании и принесении в жертву китайских детей. Пострадали французы. Были сожжены собор и монастырь. Погибло много людей, в том числе девять монахинь, три священника, а также несколько других европейцев и десятки новообращенных китайцев.

– Это какое-то недоразумение, – запротестовала Джейн.

– Согласен с вами, – осторожно заметил Ли, – но простолюдины считают все это правдой, а то, во что уверуют простые люди, оказывается истиной. Обстановку усугубил своим возмутительным поведением консул Франции. И теперь он тоже мертв.

– Какой ужас! – воскликнула Люси. – Тех несчастных женщин... – Она прикусила губу и взглянула на свекровь.

Ли Хунчжан выждал, пока Ван внес поднос с чайными приборами и Джейн наполнила чашки, затем сказал:

– Да, к сожалению, мадам Баррингтон, их изуродовали до неузнаваемости. Что взять с черни?!

«Китайской Черни», – зло подумала про себя Люси.

– Приведет ли все это к войне? – Джейн интересовали более насущные проблемы. После страшного восстания тайпинов, унесшего жизни около двадцати миллионов человек и превратившего необыкновенно плодородные земли долины реки Янцзы в пустыню, которая теперь только-только начала оживать, меньше всего кому бы то ни было хотелось новой войны.

Ли Хунчжан криво усмехнулся – всю свою жизнь он был солдатом.

– Это как раз моя обязанность – попытаться не допустить худшего. Французы очень обозлились, но, насколько нам известно, они воюют в Европе с Германией. Мы надеемся урегулировать инцидент, возместить ущерб. Меня глубоко огорчает – надеюсь, и вас не меньше, мадам Баррингтон, – то, что Китай, такой огромный, такой богатый, в настоящее время стал слаб, слаб своей армией. Это надо исправить. А пока... нам остается платить контрибуции. – Он допил чай и встал. Дамы торопливо поднялись тоже. – Вам хорошо известно: я готов сделать для Дома Баррингтонов все, что в моих силах. Разрешите откланяться, дамы!

Ли поклонился и вслед за Ваном направился к выходу.

– Ты знаешь, наместник Ли приходил к нам, – взволнованно сказала Люси, как только ее муж переступил порог.

Джеймс Баррингтон остановился, чтобы обнять и поцеловать своих детей. Их было трое: Хелен семи лет, Роберт – пяти и Адриан – трех. Эти смешливые и жизнерадостные дети старались казаться серьезными только в присутствии отца, которого они больше боялись, чем любили.

Джеймс Баррингтон заслуживал того, чтобы его боялись. Он был высоким и широкоплечим, как все Баррингтоны. С длинными мощными ногами. Выступающий подбородок и орлиный фамильный нос придавали суровое выражение его лицу. Сомнения молодости остались для него уже далеко позади: он принимал активное участие в разгроме тайпинов и вышел из войны уверенным в себе, жестким человеком, сохранив при этом глубокую привязанность к семье, о которой проявлял постоянную заботу.

Наконец он поставил маленького Адриана на пол и выпрямился, чтобы обнять жену.

– Да, знаю. Он заходил ко мне.

– Разве это не ужасно?

– Мы же знали, что он не сможет оставаться в Шанхае до скончания веков.

– Я говорю о резне в Тяньцзине.

Держась за руки, супруги вошли в дом. За ними следовали дети. Мальчиков вела за руки сестра.

– Боюсь, французы сами накликали на себя беду отвратительной привычкой обращаться с китайцами как с низшей расой, как с невежественными дикарями.

– Но те несчастные женщины...

– Знаешь, ничего этого не произошло бы, не навязывай они китайцам свои религиозные взгляды. К тому же они ставили под сомнение вековые святыни буддизма и конфуцианства. – Джеймс сделал паузу и легко сжал ее пальцы. – Мне их жаль, поверь. Какой страшный жребий. Но теперь им не поможешь. – Джеймс увидел Джейн. – Мама! – воскликнул он и обнял ее.

– Ли был здесь.

Он кивнул:

– Люси сказала мне.

Джейн взяла сына за рукав.

– Как ты думаешь, будет война?

– Нет, если постараться. Нам не потянуть войны. – Джеймс хмуро улыбнулся. – Во всяком случае пока. Не переживай об этом. Вот письмо от Джоанны.

Джейн села и принялась читать. Общаться с дочерью Джоанной, разумной и рассудительной, было для нее отдохновением. Джоанна больше, чем любой другой член семьи, познала, каким был Китай десять лет назад. Захваченная тайпинами, она подвергалась неоднократному изнасилованию, всем мыслимым и немыслимым формам унижения и оскорбления, но чудом ей удалось бежать, да еще и сохранить здоровый рассудок.

Более того, по счастливому стечению обстоятельств, у нее появилась перспектива замужества. Никто в семье, даже брат Джеймс, с кем она была очень близка, не догадывался об ее истинных отношениях с выдающимся американским путешественником Фредериком Вардом. Разумеется, она глубоко и долго переживала гибель Варда, убитого при штурме Цзэки в 1862 году. Но, оправившись и от этой трагедии, она позволила себе принимать поклонников и, наконец, к величайшему облегчению матери и брата, приняла предложение преподобного Артура Дженкинса.

Дженкинс, несколькими годами старше Джоанны, слыл солидным и разумным мужчиной. Насколько удачно сложилась их частная жизнь, было трудно судить, так как их брак не принес детей. Во всяком случае внешне они выглядели вполне счастливыми, и Джоанна была рада, когда Артура назначили в миссию методистов в Порт-Артур – крупнейший порт на южной оконечности Ляодунского полуострова, замыкающего с севера-востока залив Чжили. Воды вокруг Порт-Артура не замерзали в зимний период, и он стал важным портом, бросающим вызов таким городам, как Шанхай и Кантон.

Джейн медленно откладывала прочитанные страницы.

– По ее словам, Порт-Артур просто мечта, – наконец сказала она. – Я хотела бы там побывать, Джеймс.

– Побываешь, – бодро ответил Джеймс, – как только выберешь время. Представляю, в какой восторг придет Джоанна.

Джейн оторвалась от письма:

– Так ты действительно уверен, что войны не будет?

– Уверен, – без колебаний ответил Джеймс.

– В дополнение к компенсациям и наказанию виновных французы требуют нашего признания их прав на Индокитай, ваше превосходительство, – объяснял Ли Хунчжан.

За два года после Тяньцзиньских событий, которые называли не иначе как резней, Ли Хунчжан сделал все от него зависящее, чтобы задобрить французов. Он казнил восемнадцать погромщиков и еще двадцать пять посадил в тюрьму. Была выплачена огромная контрибуция. Цюнхоу отправили в Париж для принесения личных извинений. Как и предвидела Цыси, дело несколько облегчалось войной, которую Франция вела против Германии, и особенно ее поражением в этой войне. Но война закончилась, и Франция стремилась восстановить престиж обычным для того времени путем – приобретением новых колоний или, на крайний случай, торговых привилегий.

– Так дайте их им, – заявил принц Гун, выступая как председатель Цзунлиямэня – вновь созданного департамента иностранных дел. Ли был удивлен демаршем принца. Гун, низкорослый, невзрачный, обычно сутулясь, сидел в своем кресле, выпятив нижнюю губу. Он заслужил репутацию надменного и вспыльчивого человека. Но Ли также знал и другое: принц не пользуется доверием Цыси в настоящее время. Их союз длился многие годы, точнее, с того времени, когда Цыси еще была всего лишь наложницей старшего брата Гуна, императора Сяньфэна, а сам Гун искал любой поддержки в своей борьбе с влиянием его дядьев на трон. Их отношения не всегда складывались гладко. Когда Цыси захватила власть в 1862 году, Гун преданно поддержал ее, но чуть позже они рассорились.

Среди прочего Цыси всегда мечтала о восстановлении Юаньминъюаня – легендарной летней резиденции, построенной императором Сяньлуном в нескольких милях к западу от Пекина. В Юаньминъюане когда-то высились изящно изукрашенные дворцы, изогнутые мосты нависали над тихой гладью вод и росли самые пышные в мире сады. Всю эту дивную красоту уничтожили британцы в 1861 году в отместку за жестокое обращение с их посланниками. Придя к власти, Цыси первым делом принялась изыскивать деньги для его восстановления. И тут принц Гун возглавил в Верховном совете борьбу против данного предприятия под тем предлогом, что деньги гораздо больше нужны для других целей. Цыси пришлось признать поражение, и тогда она стала искать поддержки в доме Цинов и нашла ее в лице младшего брата Гуна, принца Цюня – юноши с вечно заспанной физиономией. Она даже подыскала для него жену – свою младшую сестру, таким образом приближая императорскую семью к орбите собственных интересов. Она и Гун ссорились, иногда сильно. Говорят, один раз она даже была вынуждена выпроводить своего бывшего соратника из личных апартаментов силой.

С тех пор они вроде бы помирились, но Ли отказывался верить, что Гун мог без высочайшего одобрения принять решение развязать французам руки в обширном регионе Юго-Восточной Азии, куда входили древние королевства Вьетнам, Лаос и Камбоджа.

– Кстати, ваше превосходительство, – рискнул он заметить, – такое решение должна одобрить вдовствующая императрица.

Принц Гун мрачно усмехнулся:

– Вы имеете в виду императрицу Цыси, не так ли, маршал? Ведь Цыань редко занимается государственными делами. Тогда у вас будет оправдание в виде подписей императриц. Однако в настоящий момент они заняты – его величество собираются женить.

Вдовствующие императрицы сошлись вместе, чтобы опросить девушек, которых должны были сейчас к ним вывести. Девушек отобрали немного, потому что только дочери самых сановных и богатых маньчжурских мандаринов имели привилегию претендовать на высшую награду для маньчжурской женщины – стать наложницей императора, с последующей перспективой быть избранной императрицей.

Прием спланировала и организовала Цыси. Она прекрасно знала, что, будь правила настолько строги двадцать лет назад, ее бы здесь сейчас не было: ее отец не только был «пустым местом», но также обесчестил себя бегством из южной провинции Аньхой, где служил управляющим до прихода тайпинов. Но хотя в 1852 году империю расшатывали многочисленные восстания, император Сяньфэн и его мать безмятежно восседали на Троне Дракона. Сегодня Цыси окружало слишком много врагов, нажитых ею самой вследствие ее высокомерной решимости править от имени сына. Она нуждалась в постоянной поддержке грандов, которые в самом начале привели ее к власти. Унижение, испытанное ею после отказа выделить деньги на восстановление Юаньминъюаня, было не первым. Всего двумя годами ранее ей тоже пришлось уступить и дать согласие на казнь близкого ей евнуха, который, будучи направленным с миссией на юг, пытался командовать там наместником императора, за что и был обезглавлен. Теперь единственную надежду сохранить свое положение Цыси связывала с поддержкой со стороны собственного сына, который по возрасту вскоре вступал на престол.

Двенадцать девушек по очереди предстали перед императрицами и Чжан Цзинем. Это своеобразное испытание происходила в отдаленной от залы для аудиенций комнате. Девушкам пришлось отвечать на вопросы по китайской истории и искусству, цитировать наизусть классиков, затем они раздевались донага, и Чжан Цзинь под присмотром императриц выискивал у них изъяны.

Цыси вспомнилось ее собственное представление, как ее саму опрашивали и осматривали. Тогда на постель императора претендовали шестьдесят девушек, а отобрано было двадцать семь. Она оказалась последней, а Нюхуру – первой. Да, размышляла Цыси, возможно, Нюхуру по-прежнему остается первой леди империи, но она-то теперь стала второй.

Порядок экзамена имел целью не просто выявить изъяны либо определить образованность и физическое совершенство. В ходе осмотра по ее реакции определялся характер девушки. Большинство из них казались подходящими для своей роли. Цыси вспомнила, что ее старшая сестра от страха потеряла рассудок и поэтому лишилась всех шансов, в то время как она сама не только смело и уверенно ответила на все вопросы, но и перенесла ощупывания своего тела тогдашним старшим евнухом с легким румянцем стыдливости.

Представленные императрицам девушки являли собой жалкое зрелище: дрожащие конечности и трясущиеся волосы – вот главное впечатление, оставшееся от них. И лишь одна оказалась исключением. Ее звали Алюта. Она была редкостная красавица – худощавая, но не мускулистая, как большинство маньчжурских девушек, с миниатюрными привлекательными формами, стройными ногами и роскошной полной грудью. Ей уже исполнилось восемнадцать лет, хотя обычно в наложницы отбирались девушки гораздо моложе.

Алюта реагировала на все, что говорили, спрашивали и делали с ней, с легкой настороженностью и не проявляла никаких других эмоций. Одевшись, она покинула комнату. Цыань хлопнула в ладоши от радости:

– Из нее получится безупречная подружка императора.

«Она слишком, красива, – подумала Цыси. – Она красивее меня в ее возрасте и тем более красивее меня теперешней. А если характер ее настолько силен, как она его показала, то со временем Тунчжи может привязаться к ней настолько, что мне трудно будет влиять на него».

Вслух же она сказала:

– Ты уверена, Цыань? Я посмотрела ее родословную...

– Я тоже, – парировала Цыань. – Она дочь Цюньци, самого верного сторонника династии.

– Да, но, кроме того, она еще и праправнучка принца Чэна, – отрезала Цыси.

Принц Чэн являлся одним из тех, кто пытался захватить власть после смерти Императора Сяньфэна, и вынужден был покончить с собой, когда императрицы одержали верх.

– Та история забыта, – заметила Цыань, начиная упорствовать в присущей ей жесткой манере, хорошо известной Цыси.

– Тем не менее, я думаю, она не подойдет, – возразила Цыси. – Если ты хочешь девушку из семьи Цюньци, давай возьмем Ваньли. Она – тетя Алюты, хотя моложе ее. Против Ваньли я ничего не имею.

– Какая разница, пусть будет еще и Ваньли, – согласилась Цыань.

– Мы не можем взять и тетю, и ее племянницу, – запротестовала Цыси.

– Почему нет? Такое случалось раньше. Все дело в Алюте. – Цыань вскинула голову и твердо посмотрела на Цыси, встретив такой же твердый взгляд младшей императрицы. На публике вдовствующие императрицы старались демонстрировать единодушие. Наедине они часто расходились во взглядах, особенно по внутрисемейным вопросам: Цыань не интересовалась государственными делами и зачастую не имела о них представления, хотя как старшая вдовствующая императрица она скрепляла своей подписью все императорские декреты, причем ее подпись стояла выше подписи Цыси. Однако она всегда полагалась на мнение Цыси и принца Гуна, которые с легкостью убеждали ее, что тот или иной декрет послужит исключительно на пользу государства. Но зато благополучие императорского клана было ее заботой, и в этих вопросах она во весь голос заявляла о себе. Ее мнение всегда оказывалось решающим и будет таковым, пока она жива. И ждать каких-либо благоприятных для Цыси перемен не приходилось, поскольку по возрасту она была старшей.

Однако Цыань как всегда оказалась практичной и миролюбивой.

– У меня есть безупречное решение, – заявила она. – Почему бы императору не посмотреть девушек и не решить самому?

Цыси от досады стиснула зубы.

Император Тунчжи стоял у окна своих апартаментов и глядел в сад, где прогуливались девушки, проинструктированные перед смотринами. Выбор сделан еще не был. По бокам расположились его мать и Цыань. Чжан Цзинь скромно держался позади.

– Мы хотим, чтобы ты решил, которая из них самая красивая, – сказала Цыань.

– Кого бы ты предпочел видеть своей императрицей, – мягко поправила Цыси.

Ноздри Тунчжи раздувались. Ему было только пятнадцать лет, но выглядел он со своей одышкой и щуплым телом гораздо старше. Большинство знавших его с сожалением заключали, что он унаследовал от отца слабое здоровье и в детстве постоянно болел. Причем разрушительному естественному процессу помогали собственные пороки ребенка и готовность его окружающих потакать этим порокам.

Чжан Цзинь, старший евнух, был наставником мальчика. Тунчжи еще не достиг половой зрелости, когда евнух начал водить к нему проституток – как женщин, так и мужчин. Через несколько лет император и его фаворит стали тайно покидать Запретный город и в поисках удовольствий посещать бордели для извращенцев.

Чжан Цзинь поощрял эти приключения с ведома и полного согласия, даже, точнее, одобрения со стороны своей госпожи. Цыси знала об иллюзорности своего превосходства над сыном: император Тунчжи вырос человеком высокомерным, убежденным в своих привилегиях, с каждым годом все более и более самоутверждаясь. Однако он был рабом своей похоти, и Цыси хотела еще раз в этом убедиться, поскольку именно она контролировала, как эта похоть удовлетворяется. Цыси и мысли не допускала, что раннее половое развитие может повредить его здоровью. Всех императоров сводили с женщинами члены их семьи, обычно матери или мачехи, и большинство вырастали здоровыми и сильными. Нездоровье Тунчжи, по мнению Цыси, было вызвано физическими недостатками, унаследованными от отца. Выживет он либо нет – все в руках Господа. Цыси ясно осознавала, что никогда не испытывала слишком сильной материнской любви и находила себе великолепное оправдание: но конфуцианским канонам, долгом сына было любить ее, а ответное чувство с ее стороны считалось вовсе не обязательным.

Цыси, сколько она себя помнила, волновало и заботило только ее собственное будущее. В свое время, когда этот красавец варвар Джеймс Баррингтон предложил ей замужество, она загорелась желанием заполучить богатство, которое такой муж мог ей принести, и запрет отца привел ее в неуемную ярость.

Теперь она благодарила счастливую судьбу, своевременно вмешавшуюся в ее жизнь и не покидавшую даже тогда, когда ее положение казалось отчаянным. Цыси поднималась вновь и вновь, отвергнутая мужем, осужденная его дядьями, оказываясь в изгнании... Однако она всегда оказывалась в нужное время в нужном месте, и теперь все преклонялись перед ней – могущественной и вдовствующей императрицей.

Цыси не собиралась уступать свои исключительные права... особенно какой-то девушке, да к тому же праправнучке одного из своих заклятых врагов. Вопрос лишь в том, кому верить. На деле единственным мужчиной во всей империи, кому она могла абсолютно доверять, был Жунлу.

Возможно, были и другие. Она едва заметно улыбнулась, глядя на прохаживающихся девушек. Нет ни малейшего сомнения в том, что Джеймс Баррингтон до сих пор любит ее. Фактически он и сам это подтвердил, находясь в Пекине, когда его вызвали получить награду за участие в разгроме тайпинов. Но Джеймс Баррингтон – варвар, и в стенах Запретного города он ей не помощник.

– Ну как, ваше величество? – спросила Цыань. – Вы сделали свой выбор?

– Выбор может быть только один, мама. – Тунчжи обеих императриц называл мамами, и Цыси иногда казалось, что он толком и не знает, кто на самом деле его родил. – Девушка по имени Алюта.

Цыси от досады сломала ноготь.