Текст книги "Последний знаменный"

Автор книги: Алан Савадж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)

– Это молодой Баррингтон, мадам Цинь, – представил гостей евнух. – Сын Баррингтона Великого.

Женщина встала. В глазах Адриана она была весьма немолодой, вдвое старше его, но со вкусом загримирована и одета. Ее черные волосы подняты кверху и заколоты, лицо чистое, с чертами если не красивыми, то правильными и волевыми, однако фигура, затянутая в синее платье, выглядела излишне полной.

– Молодой Баррингтон, – приветствовала она. – Ваше присутствие – честь для моего дома.

– Моему хозяину нужно несколько женщин, – объяснил Цян Лу.

Мадам Цинь смерила его презрительным взглядом.

– Зачем еще он мог сюда прийти? – спросила она.

– Он хочет их купить, – сказал ей Цян. – Двух девушек. Девственниц. Чтобы оставить себе.

Мадам Цинь смерила Адриана взглядом, затем раздвинула шторы из бусин позади стола и открыла внутреннюю дверь. Евнух тем временем вернулся на свое место на улицу.

– Садитесь, – пригласила мадам Цинь Адриана, указав жестом на диван у стены. Адриан сел, а Цян Лу встал рядом. – Хотите выпить? – спросила Цинь.

– Да, с удовольствием, – впервые после прихода нарушил молчание Адриан. Он чувствовал растущее волнение от того, что ему предстояло сделать, и у него пересохло в горле.

Мадам Цинь позвонила в маленький колокольчик, и в комнату вошла женщина. По оценке Адриана, она тоже была старше его, но не менее привлекательна, чем Цинь, и явно относилась к прислуге. Он наблюдал, как она готовила горячую воду, чтобы опустить в нее бутылку с рисовой водкой, тогда как мадам Цинь вышла из комнаты. Служанка подала Адриану горький, похожий на шерри, ликер, и он, потягивая его, наблюдал за ней. Его возбуждение росло по мере того, как он обнаруживал ум в ее глазах, серьезную сосредоточенность, с которой женщина выполняла свою работу. Он пришел сюда купить себе раба, чтобы обращаться с ним по своему настроению. И он хотел, чтобы этот раб был способен чувствовать.

Дверь отворилась, и вошла мадам Цинь. За ней следовали шесть девушек, одетые лишь в панталоны, их распущенные черные волосы свисали за плечами. Судя по их маленьким грудям, Адриан решил, что им от тринадцати до пятнадцати лет. Они прошлись, скромно опустив головы, но каждая по хлопку мадам Цинь поднимала лицо, которое тут же расплывалось в улыбке, одновременно они начинали вращать задиками, а пальцами терзать грудки со всей полнотой искушения.

– Это хорошие девушки, – сказала мадам Цинь. – Они чисты, здоровы и к тому же обучены музыке, кулинарии, садоводству, знают Книгу любви. Я сама их учила. Во всем Китае вы не найдете девушек лучше. Если хотите, можете их проверить. Но помните, что они девственницы.

Адриан взглянул на череду лиц. Девушки во многом походили друг на друга. И он, разумеется, предпочтет самую непохожую на ту, которую держал в мыслях.

– Вот эта. – Он указал на девушку с самой большой грудью.

– Ее зовут Шу Лайти, – представила мадам Цинь. – Выйди вперед, девочка.

Шу Лайти вышла на середину комнаты, улыбнулась Адриану и быстрым движением развязала панталоны: они упали к ее ступням. Адриан облизал губы: ее несозревшая женственность выглядела многообещающе.

– Вы проверите ее? – предложила мадам Цинь.

– Она выглядит удовлетворительно, – сказал Адриан. Он знал о женщинах недостаточно и предпочел не рисковать, чтобы не свалять дурака. Но ничего, он многому научится на этой девочке.

– Позвольте, я ее проверю, хозяин. – Цян Лу горел желанием услужить. Он приказал Шу Лайти расставить ноги и нагнуться, чтобы заглянуть в промежность, раздвинув ягодицы. А девочка тем временем продолжала улыбаться Адриану, не выказывая ни малейшего стеснения или стыда. – Я думаю, она подойдет, хозяин, – наконец сообщил Цян Лу, успев приласкать девочку. Шу Лайти выпрямилась и захлопала в ладоши от радости.

– Я предупредила девушек, что две из них, возможно, пойдут жить к влиятельному господину, – объяснила мадам Цинь.

Адриан и Шу Лайти посмотрели друг на друга, и девочка рассмеялась. Обладание ею сулило наслаждение, но ему показалось, что все ее помыслы нацелены на то, чтобы доставлять мужчинам удовольствие, поэтому она будет смеяться, даже когда ее станут избивать.

– Иди и соберись, – приказала мадам Цинь. – Вы говорили о двух девушках, молодой Баррингтон.

Адриан сделал вид, будто смотрит на одну из девушек. Даже если бы он еще не принял решения, все равно оставался малый выбор между оставшимися и Шу Лайти. Ни одна из них не обладала ни даже малейшим проблеском интеллекта, ни способностью чувствовать.

– Я возьму эту. – Адриан указал на прислугу.

– Вы хотите У Пин? – удивилась мадам Цинь. – Но она прислуга.

– Мне и нужна прислуга.

– Но ей двадцать восемь лет, – предупредила мадам Цинь.

Цян Лу от досады хлопнул ладонью по лбу.

– Я сказал, что хочу ее, – упрямо повторил Адриан.

У Пин почти годилась ему в матери и от этого становилась для него еще более желанной.

– Она не может, – заявила мадам Цинь почти со слезами в голосе.

– Она больна? – быстро спросил Цян Лу. Ему хотелось другую.

– Все мои девушки здоровы, – отрезала мадам Цинь. – У нее физическое уродство. Мужчина не может войти в нее как обычно это делается. Оба испытывают боль.

– Хозяин, – сказал Цян Лу предостерегающе. – Покончим с этим безумием. Возьмите одну из девочек.

У Пин, смущенная разговорами о ней, причем столь откровенными, стояла в углу комнаты с опущенной головой, являя собой весьма жалкую картину.

– Правда, вы всегда можете пользоваться ею анально или орально, – предложила мадам Цинь, пытаясь спасти сделку. – Это вас устроит, молодой Баррингтон?

– Вполне устроит, – ответил Адриан. – Сколько она стоит?

– Девушки стоят по десять слитков серебра каждая, неуверенно вымолвила мадам Цинь, готовясь отчаянно торговаться.

Адриан ни слова не говоря открыл кошелек и отсчитал двадцать слитков серебра. Мадам Цинь некоторое время оторопело смотрела на деньги, потом быстро сгребла их, пока молодой человек чего доброго не передумал. У Пин уставилась на Адриана, губы ее дергались одновременно от страха и смущения.

– Ваше превосходительство попробует купленных девушек сейчас? – спросила мадам Цинь. – Быть может, предложить других девушек моего заведения? Дополнительной оплаты не потребуется.

– Нет, – отказался Адриан. – Мы возьмем их с собой немедленно.

Мадам Цинь поклонилась и хлопнула в ладоши.

– Собери свои вещи, У Пин, – приказала она. – Все остальные вернитесь в свою комнату.

У Пин выбежала из комнаты, девушки нехотя последовали за ней.

– Они очень огорчены, что их не выбрал такой важный господин, – объяснила мадам Цинь. – А вы выбрали умно, молодой Баррингтон. У Пин будет хорошей прислугой. Она прекрасно обучена. А Шу Лайти доставит вам массу удовольствия.

– Я не сомневаюсь, – согласился Адриан и взглянул на заметно помрачневшего Цян Лу. – Не грусти, Цян. Они твои, когда я ими не пользуюсь. Или мы, может, станем располагать ими вместе.

Мадам Цинь брезгливо скривила губы.

Капитан Ланг, как и было решено, покинул Китай, а Дин Цзюцян стал адмиралом и по званию, и фактически. Постепенно флот набирал силу. К концу десятилетия Дин и Роберт уже могли гордиться двумя линкорами, названными «Дин Юань» и «Цянь Юань». Эти стальные монстры имели водоизмещение более семи тысяч тонн каждый и были вооружены четырьмя мощными двенадцатидюймовыми орудиями в башнях с броней толщиной в 14 дюймов. Двенадцатидюймовая броня защищала и батареи в отдельных барбетах. Линкоры представляли собой самые крупные корабли в Японском море и в значительной степени поднимали дух флота, поскольку давали ощущение превосходства над Японией.

Кроме того, основу флота составляли несколько крейсеров и кораблей более мелкого класса, все паровые и изготовленные из стали. Но, вероятно, самым позитивным оказалось то, что командование флотом было поручено европейским офицерам, в основном шотландцам, добровольно поступившим служить на самый молодой в мире военный флот. Для Роберта подлинным триумфом стал тот день, когда он стоял рядом с Дином на мостике флагманского линкора «Дин Юань», который прошел перед европейскими эскадрами, стоящими на якорях в заливе Чжили.

– Наш мальчик справляется со своими делами прекрасно, – сообщил жене Джеймс, вернувшись однажды из Тяньцзиня. – Ему удаются все замыслы, он счастлив, а его жена просто маленькое чудо.

– Но еще не мать, – заметила Люси.

– Мала еще, – сказал Джеймс и отправился проверять книги учета вместе с Адрианом.

Роберт чувствовал себя в высшей степени счастливым. Для флота была выбрана подходящая база в просторной, почти замкнутой сушей бухте Вэйхайвэй. Здесь Роберт купил себе дом и перевез Су. Теперь они могли проводить все ночи вместе.

Его в равной степени удовлетворял ход развития флота и собственная роль в нем. Адмирал Дин считал его, и считал справедливо, наиболее надежным и толковым помощником, и они стали добрыми друзьями, хотя Дин, похоже, не подозревал, что Роберт имеет доступ к вершинам руководства страны. Цыси, как казалось на первый взгляд, уступила неизбежному и ушла в тень после достижения императором Гуансюем совершеннолетия. Но каждый знал, что она продолжает править страной «из-за кулис», и лишним свидетельством тому стал декрет, предписывающий Гуансюю жениться накануне формального принятия всей полноты власти.

Император, вовсе не такой распутник, как его предшественник, все же очень обрадовался этому решению, а Цыси вновь рискнула, позволив ему, как и Тунчжи, самому выбрать претендентку в будущие императрицы. Однако Гуансюй выбрал четырнадцатилетнюю девушку из клана Татала, к которому принадлежала и Алюта. Цыси немедленно вмешалась. Девушка была объявлена непригодной, ее сестра тоже. Однако их обеих взяли в императорский гарем. Первую в качестве Жемчужной, вторую – Блистательной наложницы. Гуансюй смирился с судьбой и передал право выбора своей «матери». Цыси предпочла всем остальным принцессам Лунъюй, непривлекательную девушку с торчащими зубами и к тому же тремя годами старше императора. Зато она была племянницей Цыси, дочерью спасшегося брата Гуйсяна. Таким образом она обеспечила себе преданность будущей императрицы.

Цыси установила контроль над отношениями императора с его гаремом. Она приказала проделать дверь между апартаментами императора и императрицы, а ход к наложницам замуровать. Теперь, когда император вызывал к себе наложницу, той приходилось проходить через веранду Цыси, полы которой скрипели при малейшем прикосновении. Таким образом, вдовствующая императрица точно знала, когда император спал с одной из своих женщин, и могла легко выяснить ее имя.

Теперь вдовствующая императрица не присутствовала на утренних заседаниях Верховного совета, но тем не менее на них заседал Ли Хунчжан, который подробно докладывал ей все, о чем говорилось и что решалось на них. Император, лишь на бумаге обладающий всей полнотой власти, не мог проводить самостоятельный курс, не совпадающий с желаниями своего дяди и приемной матери. Внешне казалось, Цыси ограничила свои обязанности лишь рисованием да завершением Ихэюаня, ее нового летнего дворца. Однако, когда чувствовала необходимость, она занималась воспитанием преданных ей молодых людей, которых намеревалась использовать для удержания своей власти в случае смерти Ли Хунчжана, который был уже глубоким стариком.

Таким образом, по крайней мере, при поверхностном взгляде, Китай, казалось, процветал и даже приближался, хотя и медленно, к современному миру.

Весной 1887 года в возрасте семидесяти семи лет умерла Джейн Баррингтон. Незадолго до этого она осуществила долгожданное путешествие в Порт-Артур, убедилась, что Джоанна здорова и довольна судьбой, после чего потеряла всякий интерес к жизни, перестала вникать даже в дела торгового дома. Джеймс и Джоанна, конечно, горевали, но одновременно и понимали, что грех жаловаться, их мать прожила долгую, полную приключений жизнь.

Однако утратила она интерес к жизни или нет, но умереть должна была, твердо зная, что дела ее семьи в надежных руках. Джеймс считал положение Дома прочным как никогда. Даже Адриан оказался лучше, чем он когда-то подозревал. Сын его по-прежнему отдавался настроениям мрачного самокопания, оставался необщительным, как и прежде, и почти не участвовал в общественной жизни Шанхая. Джеймс нисколько не сомневался, что он курит опиум, но решил не вмешиваться и не допытываться о происходящем в доме Адриана. Обязанности свои сын выполнял исправно, и у него было достаточно денег, чтобы не деградировать окончательно, как многие наркоманы.

Конечно, не дай Бог Люси дознаться...

А так, Джеймс был доволен своей семьей. Наперекор всем трудностям Хелен выглядела счастливой, Роберт оказался просто молодцом, а Виктория... Достигнув середины подросткового возраста, она превратилась в чрезвычайно красивую девочку с длинными темными волосами и сверкающими глазами, а также на удивление роскошными для ее возраста формами.

На нее оборачивались на улице, а молодые люди использовали любой предлог, чтобы лишний раз зайти в поместье Баррингтонов в Международной концессии и оставить визитную карточку в надежде получить приглашение на званые вечера Люси и посидеть рядом с дочерью главы дома.

Молва о красоте Виктории достигла даже Пекина.

– Я слышу отовсюду о редком очаровании вашей дочери, – поделилась Цыси, когда Джеймс приехал в столицу весной 1892 года.

Такие визиты стали ежегодной традицией. Но всегда происходили по указанию императрицы. Тем не менее Джеймс непременно привозил дорогие подарки, которые должным образом направлялись в имперскую казну.

Старея, Цыси становилась всё более жадной. Похоже, деньги стали ее единственным интересом в жизни. Джеймс оправдывал эту слабость удручающей бедностью ее отца, пытавшегося сохранить честность в сверху до низу коррумпированном китайском обществе. Теперь, имея репутацию самой богатой женщины в мире, Цыси продолжала собирать деньги на личные нужды и постоянно придумывала себе новые титулы, каждый из которых приносил ей дополнительные доходы. Однако жадность не мешала вдовствующей императрице одновременно тратить огромные суммы на обожаемый ею Ихэюань. Характер ее с годами делался все капризнее и противоречивее. Она могла с легкостью наложить вето на указ императора, а затем на следующий день одобрить его только оттого, что у нее переменилось настроение или, что случалось куда чаще, Чжан Цзинь его переменил.

Все возрастающее влияние евнуха на императрицу становилось опасным. Он, бесспорно, был откровенно доволен своей старой подругой по детским играм. В кругу своей семьи он называл ее «Старый Будда», так как она становилась все полнее и неповоротливее. Однако главенствовал во всех его помыслах и деяниях лишь корыстный интерес и увековечение личной власти. Это было широко известно, особенно среди верховных советников и ученых, но пока никто не обладал достаточным могуществом, чтобы бороться со сложившимся положением вещей. Даже если бы нашелся смельчак восстать против Трона Дракона под угрозой незамедлительно лишиться головы в случае провала, то ни о какой достойной замене думать не приходилось. Качества Гуансюя оставались неизвестными, так как он никогда не покидал Запретного города, как и его двоюродный брат, которого он сменил, окруженный евнухами и женщинами. Его наставник Вэнь Тунхэ, один из немногих обычных людей, имевших доступ к нему, оптимистически отзывался о его уме и клялся, что император интересуется только книгами и знаниями, обладает светлым умом. Но кто мог это подтвердить?!

По крайней мере, под управлением Цыси, в каких бы преступлениях ее не подозревали и сколько бы не шептались о ее аморальности в личной жизни, империя пребывала в мире и спокойствии. А если варвары и продолжали вмешиваться в повседневную жизнь китайцев со своими железными дорогами и миссиями, своими пароходами и надменным изучением местного быта, то они, как и императрица, давно стали привычными и неотъемлемыми атрибутами империи.

Так же, как и Дом Баррингтонов, думал Джеймс. Более того, даже сама Цыси. Но он по-прежнему оставался зависим от ее милости, и не только в вопросах благополучия Дома или карьеры Роберта. Вся его семья находилась в зависимости от настроений императрицы.

Итак, он улыбался. Осторожно.

– Да, Виктория красива, ваше величество.

– И названа в честь королевы Великобритании. А королева очень красива?

Хотя Цыси было далеко за пятьдесят, она оставалась тщеславной, как в молодости.

– Я не думаю, что королеву Викторию можно назвать красавицей, ваше величество. Разве что королевы всегда красивы.

Цыси недоверчиво взглянула на него:

– Я хочу видеть вашу красивую дочь.

– Ваше величество?!

– Возможно, я подыщу ей место среди своих дам.

– Ваше величество, это невозможно.

Цыси свирепо посмотрела на него.

Джеймс лихорадочно искал подходящие слова.

– Виктория воспитана англичанкой. Она приучена к свободе. Свободе мысли и тела. Заточить ее в монастырь равнозначно смертному приговору.

– Не думаете ли вы, что я никогда не имела свободы, как вы говорите, мысли и тела? Вы-то должны знать, Баррингтон.

– Я все помню, ваше величество. Вы отказались от этих свобод, чтобы стать величайшей дамой на земле. Моя дочь не откажется от свободы даже ради этого.

– Разве она не слушается вас?

– Я никогда не прикажу ей ничего подобного, ваше величество.

Глаза Цыси сузились.

– Вы осмеливаетесь не повиноваться мне?

– Первый долг человека – перед его семьей, ваше величество. Это закон Конфуция, равно как и закон природы. Второй долг – перед страной. Я отдал вам своего старшего сына, ваше величество. Вы не вправе требовать от меня других детей.

Они не отводя взгляда смотрели друг на друга, и он увидел внезапный прилив крови к ее щекам, заметный даже под толстым слоем белил и румян. Глаза ее сверкнули, а все тело напряглось.

Он вспомнил, что у императрицы всегда был неуправляемый темперамент.

Ее речь перешла в высокий крик:

– Вы осмеливаетесь перечить мне, Баррингтон? Вы забыли, что мне ничего не стоит приказать вас немедленно казнить?

Джеймс выдержал ее взгляд.

– У вас достаточно власти для этого, ваше величество.

Некоторое время она молчала. Затем указала на дверь:

– Покиньте меня. Уходите и больше никогда не возвращайтесь. Вы ненавидите меня. Ненавидите! Идите!

Джеймс поклонился и, пятясь, вышел из комнаты.

– Вы глупец, Баррингтон, – сказал ему Чжан Цзинь. Долг дочери – служить своему отцу, выходить замуж за того, кого он ей выберет, идти туда, куда он ей скажет. Даже если ей вообще не придется создать семьи. Разве это не так в Англии?

– Думаю, в определенных кругах это так, – согласился Джеймс. – Я же придерживаюсь других взглядов и буду поступать иначе.

– Надо так понимать, вы хотите погубить себя?

– Вы серьезно так считаете, мой старый друг?

Чжан Цзинь пристально смотрел на него несколько секунд, затем улыбнулся.

– Нет. Дом Баррингтонов слишком дорог империи, чтобы ее величество решилась мешать ему, тем более закрыть.

– Я опасаюсь только за Роберта.

– Нет причин. Роберт одинаково дорог и ее величеству, и мне тоже, поскольку он теперь и мне как сын. Однако, Баррингтон, будьте осторожны. Цыси способна глубоко ненавидеть тех, кто противится ей.

– Я позабочусь, чтобы не оказаться на ее пути, – пообещал Джеймс и прошел во внутреннюю комнату посидеть с У Лай, с которой успел подружиться.

Люси не на шутку встревожилась, когда по возвращении в Шанхай Джеймс рассказал об инциденте, произошедшем в Пекине.

– Мой Боже! Представить Вики запертой в логове беззакония... Джеймс, может, нам уехать?

– Что ты! Любому понятно, что это невозможно, Люси.

– Я ненавижу здешнюю жизнь. Ненавижу Китай. И больше всего ненавижу эту ужасную старуху.

Виктория восприняла это известие неоднозначно. Подспудно она, пожалуй, даже и хотела, чтобы отец уступил вдовствующей императрице и отослал ее в Пекин. Конечно, перспектива быть запертой в Запретном городе и никогда не видеть мужчин казалась ужасной... Но разве не менее ужасно сидеть взаперти в Международной концессии под Шанхаем?

Цыси хотя бы считалась яркой личностью. В концессии же было так мало интересных людей. В маленьком мирке английской общины Виктория чувствовала себя словно в ловушке. Баррингтоны не общались с представителями других национальностей, торгующих на Янцзы, и даже британцы привыкли считать их чужаками. Полезными чужаками, разумеется, благодаря их знанию Китая и их влиянию на местные власти. «Местные», то есть те, что находятся вверх по реке от Ханькоу и дальше. К тому же они давали повод для нескончаемых сплетен среди соотечественников ввиду их пиратских корней, вмешательства в дела китайцев и широко известной дружбы с вдовствующей императрицей. В концессии было несколько английских семей, которые прожили в Китае большую часть своей жизни, и каждая из них без колебаний вернется в Англию, завершив свою работу здесь, Баррингтоны же оставались в Китае, где уже провели в общей сложности почти сто лет.

Виктория знала, что мать постоянно твердила о возвращении в Англию и несколько раз предлагала отвезти туда Вики, чтобы найти для нее мужа. Но отец отказывался терпеть столь долгую разлуку с женой и любимым ребенком, и сама Вики вскоре согласилась с ним. Англия казалась ей очень привлекательной, судя по тому, что она слышала о ней, но одновременно и очень скучной. Она всех англичан, которых встречала в Шанхае и во время редких визитов в Гонконг, нашла одинаково скучными.

Однако и ее теперешняя жизнь казалась сплошной скукой от начала и до конца. Когда она думала о Хелен, бывшей замужем за этим твердолобым миссионером и жившей в бедной деревушке за сотни километров по реке Хуанхэ, вкалывающей как прислуга, теряя привлекательность и стремительно старея, у нее мурашки пробегали по коже. Но и ее собственный выбор мужа не отличался разнообразием кандидатов: миссионер, торговец, морской офицер, да и они все слишком заняты своим делом. Ну почему она не могла выйти замуж за Баррингтона?!

Адриан – тот известный волокита. Ей никогда не забыть, как он пытался флиртовать с ней – и лапать ее! – на свадьбе Роберта, пусть даже она не знала наверняка, всерьез ли все это было. Но она ненавидела то, как он смотрел на нее, его попытки непременно остаться с ней наедине, постоянные скабрезные замечания по поводу ее растущей груди или попытка ущипнуть за зад, двусмысленные приглашения зайти к нему домой. Она никогда не жаловалась, родителям, стараясь избегать его по возможности. Что же касается посещения его дома... Как и все, она слышала, что он бьет своих слуг.

Но неужели нет на свете других Джеймсов Баррингтонов или даже Робертов, как ее старший брат?! Она читала и перечитывала рассказы Фредерика Варда и Чарльза Гордона – паладинов, которые служили в Китае как раз перед ее рождением. Вард был убит в 1862 году, но она плакала, когда пришло сообщение о смерти Гордона в Хартуме.

Сегодня не было таких людей. Возможно потому, что империя жила мирной жизнью. Без сомнения, это было самое подходящее для торговли время, но ходили слухи, что войны не было лишь по одной причине: на ее ведение не хватало денег. Видит Бог, у Китая достаточно врагов. И Япония, и Франция, и Россия шныряли у границ империи, ожидая подходящего случая отторгнуть кусок китайской территории.

Вот бы услышать, как Роберт воюет с ними всеми, брат давно не приезжал в Шанхай. Он был слишком занят своими кораблями. И своей кукольной женой.

Последнюю она нашла чарующей. Завораживала мысль быть отданной мужчине, которого видела раз или два в жизни, стать его полной собственностью. И какой собственностью! Однажды, когда матери не было дома, она нашла в спальне родителей Книгу любви, перелистала страницы, и у нее захватило дыхание от различных рекомендаций, графически обозначенных и также графически проиллюстрированных.

В книге описывались различные позы: «Повороты Дракона» – мужчина сверху, «Прыжки Белого Тигра» – мужчина заходит сзади, «Взвешивание Рыб» – женщина сверху, «Рыбы глаз к глазу» – лежа рядом, «Подступы к Ароматному Бамбуку» – оба стоя, «Потаскушка играет на флейте» – женщина сосет мужской член. И многие другие. Самой волнующей, на взгляд Виктории, была позиция «Два Дракона пристают к Фениксу» – женщиной овладевали двое мужчин одновременно. Не менее впечатляла и поза «Голубые Фениксы пляшут в парах».

Виктория обнаружила эту книгу в четырнадцать лет. Несколько дней после этого она пребывала в состоянии лихорадочного возбуждения, и ей казалось невозможным представить свою мать в любой из поз, разве что в «Поворотах Дракона» – позиции миссионеров. На отца она с тех пор смотрела иначе. И подумать боялась относительно того, что проделывал Адриан с теми своими служанками, когда не бил их...

Узнав содержание Книги любви, она теперь оценивала мужчин, молодых и старых, которые заходили к ним и сидели на веранде, уставившись на нее обожающими глазами, и приходила к выводу, что чрезвычайно маловероятно, чтобы кто-нибудь из них позволил себе столь необычную сексуальную деятельность.

В таком случае принадлежать китайцу... Разумеется, мама и папа не захотят и слышать об этом; нужно только вспомнить о многочисленных спорах по поводу женитьбы Роберта. Но то было совсем другое дело. Многие европейские мужчины держали любовниц-китаянок, но мысль о том, чтобы белая женщина принадлежала китайцу, считалась совершенно неприемлемой. «Такая судьба хуже смерти» – вычитала она в повести Мари Корелли.

Дело в том, что она не хотела принадлежать китайцу, чтобы с ней обращались как с рабой, лишили возможности участвовать в жизни сколько-нибудь стоящего общества – даже если он и будет любовником мечты. Ну почему, досадовала она, нельзя найти партнера, сочетающего качества двух наций: белого мужчину со страстью китайца – как ее отец и брат – или, если такое вообще возможно, китайца с теми же страстью и знаниями, но со взглядами и образованием европейца... и с европейским же обхождением с женой вне постели. Наблюдая мужчин на улицах Шанхая, когда ходила на рынок прежде с матерью, а повзрослев сама, хотя и всегда в сопровождении слуг, Виктория чувствовала, что ее мечта неосуществима. Все переменилось февральским утром 1894 года. Это произошло на рынке, где она покупала шелк с помощником дворецкого Цин Санем и следовавшим на почтительном удалении Кай Ваном с рикшей. Виктория увидела китайца, в чем сомневаться не приходилось, в нескольких метрах от себя, одетого в европейский костюм – от цилиндра и утреннего пальто до брюк в полоску и коротких гетр.

Девушка была настолько удивлена, что обернулась и на несколько секунд задержала на нем взгляд. Мужчина оказался очень молод и обезоруживающе красив: достаточно высокий для китайца – почти ее роста, с мягкими и живыми чертами лица, на котором выделялись тонкие черные усы, подбородок был чисто выбрит.

В это время он посмотрел в ее сторону, их глаза встретились. Мгновение они глядели друг на друга, затем он в знак приветствия приподнял цилиндр и легкая улыбка тронула края его рта. Виктория склонила голову и отвернулась к куску шелка, предложенному ей, чувствуя, как сильно бьется ее сердце. Впервые она в одно мгновение почувствовала тягу к незнакомому мужчине. И он улыбнулся ей,

– Кто этот человек, Цин Сань? – спросила она тихо. – Ты знаешь, как его зовут?

– Тот? О да, мисс Виктория. Я знаю его имя. Это Тан Личунь. У него плохая репутация.

– Неужели! Мне он кажется достойным молодым человеком, Цин.

– Он связан с доктором Сунь Ятсеном, – мрачно сообщил Цин. – Революционером!

Виктория решила оставить в покое Цин Саня и больше его ни о чем не расспрашивать. Революция всегда витала в воздухе китайских провинций и сулила опасность для всех, с ней связанных даже неумышленно, поскольку повсюду сновали агенты наместников, а значит – Цыси. Вечером того же дня она спросила отца, слышал ли он имя Сунь Ятсена.

– Да, слышал.

– Расскажи мне об этом человеке, папа.

– Ну, он – неизбежный результат либерализации режима. Богатые родители, образование в США, звание доктора медицины. Там он набрался в полной мере «демократических» идей, которые и привез с собой в Китай.

– Ты не одобряешь идеи демократии? – удивилась дочь.

– О, я одобряю, но только там, где им суждено быть. Соединенные Штаты – это оплот демократии, Китай же – автократии. И она здесь нужна. Ты представляешь себе хаос, который воцарится, если кто-нибудь попытается провести всеобщие выборы в Китае? А не абсурдно ли предполагать, что империю способен удержать в руках выборный президент, когда это под силу только династии... Боже сохрани!

– Именно это и предлагает доктор Сунь?

– Предлагал. Надеюсь, ты понимаешь, он имел не слишком много времени для своих предложений до того, как было отдано распоряжение о его аресте.

– Ты хочешь сказать, что его казнили?

– Нет. Он покинул страну и теперь действует извне, главным образом из Гонконга и с Гавай, везде, где возможно, сеет беспорядки. – Джеймс нахмурился. – А где ты слышала это имя?

– О, да на рынке.

– Это точно? Я не знал, что его люди есть здесь, в Шанхае. Надо переговорить с Цзэн Цзинфанем.

С наместником! Виктория сглотнула; она, возможно, ненароком приговорила красивого мужчину к смерти.

– Зачем тебе все это, папа?

– Нам не нужны новые неприятности на Янцзы, дорогая. Нам их с лихвой хватило во время восстания тайпинов.

Виктория испугалась. Она выросла в Китае, и страшные наказания, назначаемые преступникам, стали для нее привычным, заурядным, когда им подвергались незнакомые люди. Но представить Тан Личуня задыхающимся в подвешенной клетке или обезглавленным его красивое тело...

На следующий день она решила вновь отправиться на шанхайский рынок. Цин Сань недоуменно поднял брови, узнав, что Виктория хочет пойти на рынок второй день подряд. Но не его забота ставить под сомнение решение своей полновластной молодой хозяйки. Итак, опять вызвали Кай Вана, и она поехала в город. Цин Сань трусил сбоку.

– Вам нужно еще шелку? – на бегу спросил он.

– Нет. Я хочу поговорить с тобой.

Цин Сань от удивления остановился как вкопанный и вынужден был, опомнившись, бежать во весь дух, чтобы догнать рикшу. Почему бы хозяйке не поговорить с ним дома? Зачем для этого отправляться на рынок?

– Останови здесь, – приказала Виктория Кан Вану, который мгновенно подчинился. Они были как раз внутри ворот старого города, и люди улыбались и кивали ей, проходя мимо. Викторию Баррингтон знал каждый в Шанхае, и она стоила того, чтобы взглянуть на нее дважды.

Цин Сань догнал их, задыхаясь от бега как никогда прежде.

– Цин Сань, – обратилась к нему Виктория, – я могу тебе доверять?

– Мне, мисс Виктория? Вы можете доверить мне все, что угодно.