Текст книги "Случайные люди (СИ)"
Автор книги: Агния Кузнецова (Маркова)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)
Глава 6
Они обнаружились за дощатой загородкой, двое, стояли по сторонам от двери, один срезал ножом мозоль с ладони, другой над чем-то ржал, постукивая одним сапогом о другой. Подобрались, заметив меня.
– Милостивые государи, – сказала я с нарочитой любезностью. – Господин Мэлор послал меня с просьбой.
– Господин, – хекнул веселый, стукнул кулаком в дверь. – Слышь, ублюдок, твоя девка уже по поручениям бегает. Смирная, быстро поняла. Учись!
На скуле у него красовался синяк, а у того, что ковырялся ножом у себя в ладони, распух нос. То ли между собою подрались, то ли сэр Эвин не дался просто так.
– Чего там? – спросил веселый. – Чего Марху надо?
– Господин Мэлор не поверил мне, – сказала я, – когда я его уверила, что мой дорогой страж стоит десяти его людей. Он заявил, что победит его один на один.
Разбойник с ножом хмыкнул. Веселый заколотил в дверь пяткой.
– Слышь, ублюдок! Завалишь Марха, а?
Из-за двери послышалось хриплое проклятье. Я сглотнула.
– Марх много о себе думает, – сказал разбойник с ножом, оторвал мозоль, бросил на пол. Лизнул ладонь. – Тявкать любит больно, а как один на один – любой из нас его положит, делов-то.
– Вот именно, – подтвердил веселый. – Ногу по задницу надо было отхватить, и то гонору б не убавилось. Что он вам там наговорил… мазель? – Он с трудом произнес непривычное слово.
Я сделала большие и глупые глаза.
– Он велел привести моего дорогого стража к себе, чтобы помериться силами и показать, что я была не права. Но я уверена, уверена! – Я чуть не подпрыгивала от возбуждения. Как-то так должны вести себя знатные дурочки? – Ведь вы не смогли бы справиться с пленником, а вы, господа, при полном комплекте, куда тогда господину Мэлору, который так несчастливо лишен некоторых… частей.
Веселый заржал.
– Скажу я, чего он лишен, но не при девках… прощения просим, мазели.
Разбойник с ножом больше ничего не резал, а поигрывал оружием.
– Это вы у нас пленники, а не мы у вас, – сказал он рассудительно. – Ясно, кто кого сильнее, и не надо нам в мозги срать.
– Волчья яма – это не самый честный бой, – сказала я, скромно потупившись. – Конечно, любой сильнее безоружной девушки и ее связанного защитника. Но я вас уверяю, при других обстоятельствах…
Веселый походкой вразвалочку приблизился ко мне, обвил рукой плечи так, что я не смогла дернуться. Наклонился, проговорил, лыбясь:
– А я на обстоятельства клал, как угодно вашего полукровку разложу. А потом вас. – Обратился к серьезному: – Что это Марху все достается? Пусть и нам, правильно говорю? А ты стой тут, – сказал он мне, шлепнул пониже спины. – Счас все решим и поглядим, кто чего стоит.
– Не дури, – сказал серьезный. От стенки, впрочем, так и не отлип, а глаза бегали с интересом. Что с людьми делает долгая жизнь и скука, совсем думать перестают.
– А я чуток, – сказал веселый. Пнул дверь. – Марху скажем, что пытался сбежать. А мазелька подтвердит, а? Подтвердишь?
Я проблеяла согласно, отступила немного. Перехватила кинжал за спиной.
Веселый открыл дверь. Рядом с ним встал серьезный, снял с пояса булаву. Веселый исчез в помещении, выволок оттуда сэра Эвина. Выглядел он так, словно его засунули в бочку с камнями, забили крышку и пустили катиться с холма. Он остановился взглядом на мне. Я сказала:
– Не посрамите меня, мой страж.
Сэр Эвин напружинился, когда его дернули за руки. Веселый занес нож над веревками, но передумал.
– Наверх пойдем, места больше, и всех позовем, пусть поглядят.
Сэра Эвина пихнули вперед, я отступила с дороги, встала рядом с серьезным разбойником. Он глянул на меня мельком, проводил подельника и сэра Эвина взглядом, тронулся было за ними – и я ударила кинжалом снизу вверх, тут же отлетела к стене, словно меня сшибла вертящаяся дверь. Дыхание выбило из груди, я дернулась вбок и едва-едва избежала выпада ножом. Острие шваркнуло по каменной стенке, а веселый разбойник уже орал: "Ах ты сука!" и замахивался клинком.
Сэр Эвин ударил его под колено, когда тот согнулся и упал – сапогом в плечо. Метил, наверное, в голову, но промахнулся, а так снес бы с плеч. Разбойника швырнуло вбок, как сменку рукою школьника в угол. Мой нападавший отвлекся, я ринулась прочь из-под его ударов, а сэр Эвин зарычал, прыгнул с места, выставив вперед плечо. Они повалились, сэр Эвин примял разбойника, он был выше и, очевидно, сильнее. А у разбойника торчал в щеке кинжал, острием выходил из крыла носа с другой стороны. Я быстро обежала их, пнула на всякий случай веселого в голову, с размаху наступила, подобрала его палаш. Разбойник тем временем спихнул с себя сэра Эвина, но тот вцепился зубами его ухо, повис, как бульдог, не пуская, разбойник неловко пытался ударить его палицей, но не мог освободить зажатую между тел руку. Я примерилась и ударила ботинком разбойнику между ног, а пока он потерял голос, разрезала сэру Эвину путы. Он тут же выдернул у меня из рук палаш, перекатился, вскочил и принялся разделывать противника, а я отбежала подальше, вжалась в стену, хотела не смотреть, но не могла отвести взгляда.
Грохнула дверь, и в погреб, сшибив ведро с нечистотами, с воплем "Это она, мерзавка!" ввалились "братцы". Тот, что бежал первым, споткнулся от зрелища, на него налетели сзади, толкнули чуть не в объятия сэру Эвину. Я видела только его спину, но разбойники замерли перед ним. Сэр Эвин отступил. Наклонился, выдернул кинжал из головы поверженного, перехватил удобно, крутнул палаш в другой руке.
Я сползла по стене, закрыла лицо руками. Стало все равно. Пусть сам разбирается. Я сжалась, подобрала ноги: казалось, что кровь из тел льется и льется, окружает меня. Звенела сталь и звенели голоса, сэр Эвин рычал, а его противники вскрикивали и падали. Я глянула сквозь пальцы. Ну да.
– Давайте выбираться, – сказал сэр Эвин невнятно разбитым ртом. Бросил палаш на пол, отобрал у поверженного разбойника меч, махнул для пробы. – Дерьмо. Мне нужен мой.
– Ищите, – сказала я устало. Силы окончательно меня покинули. – Вперед. А я тут посижу.
– Вы кого-нибудь убили?
– Одного, – сказала я. – Возможно, двоих, но вряд ли.
"Братцы" на полу шевелились, совсем как твари на поляне. Но сделать ничего не могли, сэр Эвин лишил их возможности двигаться. Один, кажется, полз ко мне. Я подскочила, высоко поднимая ноги, добежала до двери.
– Возьмите оружие, леди.
– Не хочу! – сказала я. Махнула рукой. – Идите, делайте свое дело, вы для этого – вот и идите! А с меня хватит.
Сэр Эвин сунул кинжал за пояс, подобрал булаву из мешанины тел, всучил мне. Взял за руку и повел, держа меч наготове. Я старалась не заплакать – все напряжение, страх и омерзение собрались в один ноющий ком. Булава была тяжелая, казалось, сейчас оторвет весом руку.
Мы пересекли тронную залу, в столовую не пошли, а пошли в другую сторону, толкаясь во все двери подряд: куда-то же они уволокли наши вещи. В одной из комнат дрыхли на одной кровати двое. Сэр Эвин подсек им сухожилия, как тварям, чтобы не могли двигаться, затолкал во рты края простыни. Я наблюдала, словно за бредовым кино, ни мыслей, ни эмоций больше не водилось.
За одной из дверей обнаружилась то ли кладовая, то ли бельевая: полки с хламом, сундуки, паутина везде. В сундуках – одежда, несколько пар маленьких башмачков… в том, на котором не было пыли, мы нашли наш мешок и почти все пожитки. Туфли мои были на месте, и даже серьги, которые завалились в тряпье, и их, видно, не нашли.
– Флягу сперли, – сказала я.
– Хотите остаться и поискать, леди? – спросил сэр Эвин саркастически.
– Жалко, – сказала я устало. – Хорошая была.
Мешок пришлось взваливать на себя мне. Опять. Рыцарь шел впереди, настороженный, а я тащилась следом. Мы кружили по коридорам, два раза прошли мимо столовой, один раз свернули в нее, пошарились, но серебряные подсвечники брать не стали. Сэр Эвин, однако, сгреб карты, сунул колоду мне. Правильно, подумала я с дурацкой веселостью. Мародерствовать! Стащить самое ценное! Где-то тут у них и шахматы могут быть, нельзя пройти мимо. Я нервно захихикала под нос. Сэр Эвин коротко обернулся, я махнула рукой. Идите, идите, делайте, что умеете.
Когда мы выбрались в холл, вокруг распластанного тела стоял консилиум из трех "братцев" и ругался. Они тут же вытащили оружие. Один из них держал меч сэра Эвина, я уже научилась узнавать его. "Братцы" попятились. Я их понимала: сэр Эвин в крови своей и чужой был страшен, как демон из ада. Он разделался с ними быстро и грязно, как мясник. Я наблюдала краем глаза, а больше следила, чтобы никто не зашел нам со спины.
Рука сэра Эвина была мокрая, когда он взял меня за запястье и потянул к двери.
– Стойте. Их главарь наверху, – я ткнула пальцем на галерейку. – Он рассказывал, что был пехотном капитаном в королевской армии, а когда дезертировал – прихватил кое-что. Может быть, он это сохранил. Может быть, там что-то ценное.
Сэр Эвин думал несколько секунд, потом с недовольным ворчанием спрятал меня за спину, а сам пошел подниматься, выставив клинки. Я плелась за ним вверх, не трудясь уже быть тихой, тяжело ставила ноги, топала.
– Почему они называли вас орком?
Сэр Эвин на секунду замер, широкая его спина закаменела. Он сказал:
– Потом, – и направился дальше шагами фехтовальщика. Я топала и стыдилась своей походки: оскорбление искусству по сравнению с ним. Ну ничего. Пусть выделывается, а я свою часть исполнила.
Сэр Эвин отодвинул скамью от двери без малейшей натуги (здоровый бык, подумала я в который раз с завистью). Никто сюда, видно, не заходил… хорошо же "братцы" сторожат своего старшенького.
Он лежал навзничь у самой приступочки. Не дополз до бадьи, судя по измаранному ковру, катался около нее, сбивая пламя. Он открыл глаза. Я показала сэру Эвину на сундуки, а сама сбросила мешок, села на приступочку, вздохнула. Ногой отпихнула обожженную руку.
– И снова здравствуйте. Мы ненадолго.
Сэр Эвин так и не двигался с места, обозревал комнату и хмурился все больше. Скоро брови срастутся от вечного выражения. Я сказала: ищите, мой страж, должно быть, где-то тут. А я посижу.
Марх Мэлор ткнулся мне пальцами в ботинок. Я брезгливо отпихнула снова. Потом легонько наступила на пальцы.
– Убью, – прошептал главарь шайки. Бывший главарь, потому что от шайки мало что осталось.
– Да, да, – проговорила я небрежно. Надавила подошвой на пальцы. – Вы могли бы быть умнее, капитан. Нельзя угрожать слабым. Потому что знаете, что бывает с крысой, которую загнали в угол? А безоружные, по жизни лишенные и силы, и защиты, и не приученные драться и побеждать – так и живут. В углу. Готовые кинуться – и насмерть. Так что не надо их дразнить. Мы изобретательны.
Палец хрустнул. Я убрала ногу.
– Убью. Шалава.
– Дать вам, чем его зарезать? – поинтересовался сэр Эвин.
– Не нужно. Одно дело самооборона, другое дело – убийство просто так. Пусть. Правильно, капитан?
Марх Мэлор перекатился на бок, приподнялся, протянул руки схватить, я пихнула его коленом, повалила назад. Спина у него была тоже обожжена, а кровать вся черная, прогорелая до деревянной основы. Успел поваляться.
Отвратительно воняло горелым мясом. Я встала, подергала ставни. Они не поддавались, и я села обратно.
Сэр Эвин методично перетряхивал сундуки, я наблюдала за ним вполглаза, слушала, как звенят и стучат об пол вещи, которые он бросал тут же, где стоял.
– Капитан, окажите любезность, сэкономьте наше время. Где вы храните то, что прихватили из прошлой армейской жизни?
– С-сука. Убью.
Наверное, он уже должен быть мертв. Как те, внизу. И только магия этого места держит его живым.
– Там, в погребе, вам подарочек от нас, – сказала я. – Поскольку подыхать вы не думаете, нужно будет как-то скоротать жизнь. Вот и займитесь, сползайте. Мы очень старались.
Марх Мэлор оскалился. Зубы между черных губ были страшно яркие.
– А самой… нравилось… отдаваться…
Сэр Эвин поглядел на меня через плечо. Долго смотрел, будто видел впервые, не смущался, что я уставилась в ответ. Все-таки отвернулся.
Я встала, наступила Марху Мэлору на лицо.
– Нашел, – сказал рыцарь. Я убрала ногу, подошла к нему. Он держал карту, а перед ним на крышке сундука были разложены еще свитки, какая-то книжка, похожая на телефонную, секстант, хрустальная чернильница с позолотой. Я повертела ее в руках.
– Я это не потащу. Тяжелая дура… если только вы сами.
Сэр Эвин сказал, что уж без чего они обойдутся, так это без чернильницы, и стал складывать находки в мешок. Секстант тоже уложил. А без него что, обойтись никак нельзя? Хотя хорошая штука, тяжелая, латунная, хватил по голове – и кончен раунд.
Марх Мэлор полз к двери. А лампа все еще горела, да и масло в сосуде осталось. Я вздохнула, вышла следом за рыцарем. Красивый дом, очистить от мрази – и можно жить. Незачем поджигать.
Незачем уничтожать больше, чем необходимо. Мы ведь не животные. Хотя это неправильная аналогия. Животные всего делают – достаточно. Люди всего делают – больше, чем нужно. Создают больше, чем необходимо для жизни. Разрушают больше, чем необходимо для победы. Странные мы, однако, существа.
Когда особняка не стало видно за деревьями, я опустилась у корней, свернулась и не отвечала, когда сэр Эвин звал. Не было никаких сил.
– Хотите, я вернусь и убью его?
Я подняла голову, мотнула, убирая волосы с глаз.
Волосы пахли гарью и кровью.
– Нет. Оставьте.
Сэр Эвин нависал надо мною во весь свой немалый рост, как небоскреб над газетным ларьком на тротуаре.
– Ваше милосердие – совершенно лишнее.
– Я вам нравлюсь? – спросила я.
Сэр Эвин помолчал. Подвигал челюстью. Сказал, наконец:
– Да.
– Даже теперь?
– Да. – Теперь он раздумывал меньше.
– Странно. А вот я себе – уже нет, – сказала я. Цепляясь за кору, поднялась. – Пойдемте. Вы знаете, куда идти?
Он повел, милосердно закинув мешок себе на плечо.
На ночлег мы устроились под ветвями лесного колосса, могучего дерева, которое смогла бы обхватить только наша пестрая компания в полном составе, да и то с трудом. Я тут же впала в полудрему, пару раз выныривала из нее, когда сэр Эвин вставал и ходил, устраивался снова, замирая, словно прислушиваясь, и снова возился между корней. Он прошептал один раз что-то, но я не отозвалась: хотелось побыть в этом полузабытьи еще.
Наутро я обнаружила себя завернутой в плащ, а сэр Эвин читал карту, сидя среди кучи оружия и тряпок. Я потянулась, потрогала подкладку плаща. Мягкая, только молью поеденная. Или мышами.
– Все-таки вернулись? – спросила я сипло со сна.
– Глупо бросать то, что может пригодиться.
– Убили… его? – Сэр Эвин сделал вид, что не может оторваться от карты, а я пояснила: – Марха Мэлора.
– Нет. Хотел, но это ваш… ваше.
Я вспомнила жадные руки, поморщилась. Завернулась в плащ, как в кокон, поднялась кое-как, зевнула. Подцепила носком ботинка булаву.
– Зачем столько? Мы все не утащим.
– Все не нужно. Выберете себе что-нибудь по руке.
По руке мне был бы шестиствольный пулемет, незаменимая штука в здешних реалиях. Но нет, предстояло выбирать из ножей, сабель, каких-то крюков… это вообще похоже на каминную кочергу. Я присела, взяла большой кривой нож, попробовала лезвие пальцем. Отложила.
– А топоров не было?
– Только для рубки дров.
Я вздохнула, на корточках неловко перебралась к другой кучке. Когда же он спал, если успел все это натаскать за ночь?
– Еды никакой не было, – сказал сэр Эвин, сворачивая карту.
В животе тут же заурчало. И зачем он это сказал?
– А фляжку-то нашли?
Он покачал головой. Да-а, без воды будет плохо, впрок не напьешься. Я чихнула, встала, сбросила с себя плащ, отошла и принялась его вытряхивать. В косых рассветных лучах полетели клубы пыли, я расчихалась еще больше.
– Там были платья, – сказал сэр Эвин мне в спину. Он чем-то шуршал и звенел.
– А что ж вы не прихватили?
– Они… не на вас.
– В каком смысле?
– Были бы малы, – сказал сэр Эвин без раздумий. Я закатила глаза. Что значит – не испорчен человек современными стандартами красоты. "Хочешь сказать, я слишком толстая?!" Хороший повод для скандала. Только это правда, я влезаю не во всякую вещь: потому, что у меня есть внутренние органы, а шьют сейчас, видно, с таким расчетом, что их быть не должно.
Потом я вспомнила рассказ Марха Мэлора про хозяйскую дочь и устыдилась. Наверное, это ее. И плащ этот – ее. Я нашла пряжку, застегнула, как надо.
– Вы ловко умеете колоть.
Я стряхнула сонные раздумья, обернулась. Сэр Эвин стоял готовый: меч у бедра, нож на поясе, мешок за плечом. Протянул мне кинжал в ножнах. Я машинально взяла.
– Вы не похожи на других женщин.
Эт-то что еще такое?..
– От всей души советую такие "комплименты" держать при себе, – сказала я. – Что не так с другими женщинами?
– Все так, – сказал сэр Эвин. Мы, наконец, тронулись, и если заблудимся – я буду обвинять его. Всегда обвиняй того, у кого карта. Рыцарь продолжил: – Но вы на других не похожи.
– В каком смысле?
Сэр Эвин молчал, я долго ждала, но так и не дождалась ответа. Либо не может подобрать слов (это часто бывает у людей, у которых послушное тело и руки откуда надо растут – неловки в словах), либо ему нравится со мною забавляться.
– Так почему они назвали вас орком? – спросила я мстительно.
– Вы смеетесь, леди?
– Вовсе нет.
Он задумался, снова сошлись брови, обозначилась серьезная складка. Сказал, наконец:
– Я из пограничных земель. После набегов там много рождается таких, как я. – Он скосил на меня глаза, добавил: – Метисов.
А, вот к чему это было про матушку – благочестивую женщину.
Я молчала, потому что – что тут скажешь, чтобы не задеть ненароком? Сэр Эвин тоже притих, и так мы и шли – из света в тень, солнце иногда пробивалось через листву, задевало лица, как шелковый платок.
Метис, значит. То-то я думаю, странные какие-то черты. И в самом деле, напоминают тех, с кем мы сражались на просеке, тоже квадратная челюсть, тоже небольшой нос и темные брови.
– Я не хотела вас обидеть, – сказала я. – Там, откуда я родом, нет орков, так что…
– Как это – нет?
– Ну так, – пробормотала я. Язык мой! Не надо болтать, Мастеру вон уже наболтала. – Просто нет. Только люди.
– Ха, – сказал сэр Эвин. – А кого люди тогда побивают камнями, когда происходит какое-то несчастье и непонятно, кого винить? Кого вычищают из городов, стоит случиться смуте?
– О, это очень легко. Нужно выделить из людей какую-нибудь группу, назначить ее виноватой – и того-этого.
Сэр Эвин буднично кивнул.
– Понятно. Ну а у нас вот так. В приграничье лучше, там есть и мирные поселенцы, их терпят. Семьи с людьми заводят даже… А ближе к столице – редко встретишь, разве что на продажу. В рыцарском достоинстве – за всю историю десятка не наберется.
– Почему?
– Орочья кровь препятствует добродетелям, – сказал сэр Эвин. – Так говорят. Поэтому метисов в рыцарстве, монашестве и священстве почти нет. Зато в наемниках много.
– Ваш король поступил смело и хорошо, раз сделал вас рыцарем, – сказала я мягко.
Сэр Эвин не подал виду, но что-то в нем дернулось, осанка стала другая. Словно в мешке на плече прибавился центнер весу.
– Да, – сказал он тихо, я едва расслышала за шорохом наших ног в подлеске. – Его Величество был милостив. Говорили, что больше милостив, чем справедлив. А я ему так отплатил.
Я раздумывала, стоит ли спрашивать, или ну его, бередить еще, но сэр Эвин выговорил сам, чуть погодя:
– Его Величество поручал мне дела. Разные. Самое важное – оборонять принцев во время кампаний. Последнее, что приказал – это охранять королеву Рихензу, убедиться, что она выбралась из столицы целой. Он так и сказал – последнее поручение. Вышел за стены и дал Эбрару бой.
– И вы выполняете его волю, – сказала я быстро.
Сэр Эвин тихо зарычал, с силой отпихнул от лица ветку.
– Нет чести в том, чтоб бежать. И доблести в том, чтобы покинуть благодетеля, нет. Может, и мешает кровь, может, и не выйдет ничего хорошего из помеси, но верность… верность есть у всех народов. И везде она почитается.
– Верность – это и исполнить приказание. Если король мог на вас положиться – это разве не верность?
Сэр Эвин мотнул головой, как боевой конь.
Доблесть, подумала я. Верность. Хорошие слова, а на деле… что же это начнется, если вместо того, чтобы слушаться командиров и принимать тактически верные решения, рыцари и солдаты начнут делать то, что диктует им чувство преданности и прочие красивости из местных кодексов поведения? Встать рядом с королем и умереть рядом с королем. Почетно? Возможно. Только бесполезно, и добра никому не сделает.
Честь. Верность. Если они способствуют смерти, и не способствуют жизни – то зачем они нужны? Вообще, если какая-то идея не помогает выживанию и жизни – то зачем она?
Было бы гораздо хуже, если бы сэра Эвина сейчас не было тут, а был он где-то там, за стенами их столицы, среди мертвых тел.
Он шел совсем сутулый и пасмурный. Может быть, не в верности дело. Или не в той, рыцарской, а обычной человечьей. Тяжело знать, что того, кто тебя пригрел, больше нет на свете, а кроме него ты не больно-то кому нужен. Все это переживают. Потому что люди смертны, и рано или поздно у нас умирают бабушки, родители, любимые учителя.
Я зашагала совсем рядом с рыцарем, коснулась руки. Тут же в голову прыгнули слова Марха Мэлора: женское сердце, мол, мягче женской же груди. Ну и наплевать. Последнее дело – стыдиться, что кому-то сочувствуешь.
Первым голоса услышал сэр Эвин, положил ладонь на ножны, подвинул меня за спину. Я не возражала, пусть лучше он машет колюще-режущим и изображает защитника, чем это буду делать я. Его этому учили не один, наверное, год, жалко, если образование пропадет.
Мы ступили на тропу, голоса слышались впереди, теперь было ясно, что кто-то покрикивает. Деревья и кусты расступились, и стало видно, что впереди перекресток троп, у перекрестка – знак, а под знаком собрались вокруг повозки люди и спорят. Они приметили нас с сэром Эвином, но разговора своего не прекратили, а только жарче замахали руками. Крепкий, одетый в бордовое мужчина повелительно гаркал, не менее крепкие (и более спортивные) вооруженные парни по бокам от него молчали, но придавали внушительности. Одетый попроще народ, плотная и гамная толпа, что-то от гражданина этого требовали. Мы с рыцарем приблизились, встали на задах толпы и принялись слушать.
Мужик с посеребренной бородой, как я поняла из перешептываний толпы, староста деревни, требовал, чтобы гражданин, а он был купец, свернул к ним и продал товар по честной цене. Гражданин отказывался и просил больше. Вооруженные ребята шугали подбиравшихся к повозке жителей. Жители были, надо сказать, тощие.
– А чем торгует-то? – спросила я у женщины, за юбку которой цеплялись два пацаненка.
– Известно чем, хлебом. А у нас беженцев полны дворы, и самим уже есть нечего, все армия забрала.
– Я принимаю к оплате и вещи! – рявкнул гражданин в бордовом. Женщина прижала к себе детей, прикрыла им уши и выкрикнула все, что она о таких сделках и о самом купце думает. Сказала мне: – И знает ведь, пройдоха, что никуда не денемся, понесем вещи меняться, иначе до урожая ноги протянем. И беженцы выменяют все, что с собой прихватили. Хитрый сильно! – крикнула она снова. – Знает, где искать наживу!
Наживаться лучше всего на тех, кто купит в любом случае, подумала я, чувствуя, как кровь становится горячее и сердце гонит ее со злым усилием. Женщина спросила, а кто я сама-то буду и откуда иду, и не получше ли там с зерном, но я оставила ее, пошла вперед сквозь собрание, уворачиваясь от локтей. Сэр Эвин присоединился, расчистил собою дорогу, как бульдозер.
Я подождала, пока староста закончит очередную речь, оттерла его в сторонку, обратилась к гражданину торговцу:
– Милостивый государь! Добрый день. А верно ли говорят, что цена, которую вы запросили, слишком высока для этих людей?
Торговец оглядел меня и неуверенно, словно не решил еще, как реагировать, ответил:
– Товар всегда найдет того, для кого цена будет в самый раз.
– А правду ли говорят, милостивый государь, что еще недавно цена была втрое ниже?
– Верно, – буркнул староста. – Как из-за проклятущих отродий тут перестали ездить с торговлей, так каждый думает, что если смелый – может заломить любую цену. Так вот не получится, не получится у тебя, скаредник! Жиреть на нашей беде хочешь?!
– Если не надо, добрые люди, я уеду, – сказал торговец, поглаживая мешок на повозке, – но все-таки я вижу, есть тут те, которым требуется мой товар. Подходи, не бойся!
Я попросила у сэра Эвина мешок, зарылась. Вытащила сверток, развернула на ладони, показала серьги старосте.
– Сколько хлеба можно выменять на это? Это настоящее золото.
Кольцо селян тут же сжалось, всем было интересно. Староста пригладил бороду, назвал какую-то меру, я не узнала слова, но сэр Эвин одобрительно хмыкнул, поэтому я поверила. Обернулась к торговцу.
– Так вот, милостивый государь, сейчас вы отпустите нам именно столько, сколько сказал сударь. Ясно? Ни мерой меньше, сволочь вы и спекулянт. А ну слушать внимательно! Ни мерой меньше. А то вот он, – я ткнула пальцем в сэра Эвина, – убедит вас, что обманывать нехорошо. И наживаться на голодающих. И успокойте своих мальчиков, – предупредила я, когда вооруженные ребята ступили вперед, – вы ничего не сможете против сэра рыцаря.
Сэр Эвин сделал зверскую физиономию. Ребята переглянулись, один занес дубинку – и она тут же полетела в придорожные кусты. Сэр Эвин вернул руку на рукоять меча. Ребята помялись, как собаки, когда не знают, кинуться или бежать – и отступили. Руки с оружия не убрали, но все равно это было хорошо, потому что гражданин торговец мотал головой в поисках поддержки, не находил, и скоро сдался.
Хлеб оказался не тем хлебом, на какой я рассчитывала, а на несколько технологических операций моложе буханки. Селяне растащили зерно быстро, а куда нам с сэром Эвином девать свою долю, было непонятно. К счастью, староста пригласил с собою в селение, а когда мы выяснили, что до него топать и топать и отклонили приглашение, послал вихрастого юнца бегом, и тот вернулся довольно быстро. Принес нам в дорогу сухарей, несколько клубней и даже кармашек соли. За это мы вручили старосте не нужное нам зерно.
– А звать-то вас как, госпожа, и вас, сэр рыцарь?
Сэр Эвин предупреждающе коснулся моего локтя.
– Это неважно, добрый сударь.
– А за чье ж здравьичко нам тогда молиться?
– Помолитесь за упокой государя Готефрета, – сказал сэр Эвин и пошел по тропе. Я поклонилась, прижимая кулек со съестным к груди, и поспешила за ним.
Когда мы отошли, торговец осмелел, и в спину нам полетели проклятья. Сэр Эвин обернулся. Проклятья стихли, и торговец с вооруженными ребятами сделали вид, что увлечены закреплением мешков на повозке.
– Это можно есть сырым? – я показала сэру Эвину овощ, похожий на морковку, только зеленовато-желтый.
– Можно, – сказал сэр Эвин. Я тут же вгрызлась. Рыцарь снова обернулся через плечо. – Это были очень дорогие украшения. Красивые. Вам их не жаль?
– Очень жаль, – призналась я, жуя. – Поэтому я стараюсь не думать. Что сделано, то сделано, верно?
Сэр Эвин, чуть погодя, кивнул.
Серьги были мамины. И больше при себе у меня ничего ее не было. Так что, если я никогда отсюда не выберусь, так и не останется ничего – ее. Я почувствовала, что в груди сгущается муторно-зеленое, как тина, сожаление, и сказала себе не думать. Не думать. Уже все.
– Вы ведь не благородного рождения… леди?
Я чуть не подавилась местной морковкой. Ну теперь-то что такое? Что ни день, то сложности. Я думала, на эту неделю с меня хватит.
– Почему вы так решили?
– У того, кто рос беспечно и богато, не бывает такой ярости к тем, кто притесняет слабых.
– Господа тоже бывают щедры, – сказала я осторожно.
– Может быть. Но искренняя злость – только у тех, кто бывал беден и бессилен.
Я задумалась, что отвечать. Да, я как увидела, что этот товарищ, который, судя по ряшке, очень хорошо жрет, хочет нажиться на людях, которым скоро будет нечего терять, так глаза застила злоба. Ненавижу, когда несправедливы к тем, кто не может ответить. Но неужели это было по мне заметно?
– У нашей семьи бывали трудные времена, – сказала я, не больно-то покривив душой.
– Я понимаю, леди. У меня тоже… бывали.
У нас голод, конечно, другой, и трудные времена – другие. Тут вон деревнями люд вырезают, а женщин уволакивают – и явно не для того, чтобы одеть в парчу, дать денег и отпустить на волю. Тут голодают – прямо до смерти. Селяне были тощие, хотя живут, казалось бы, на земле, а земля всегда что-нибудь родит. Сыра не дали и молока… бабушка рассказывала, что скотину берегут, но когда прижмет – все равно съедают. Потому что хочется жить.
Тут это "хочется жить" каждый день. Я недавно в этом мире и видела только малую часть, но уже… хочется жить, и все для этого сделаешь. Трудные времена. Я потрогала кинжал в ножнах, покусала губу.
Трудности другие, а страхи одни и те же, и изменяют людей, держу пари, точно так же. Не к лучшему изменяют – ни там, ни здесь. Тут это происходит быстрее. Я уже натворила то, о чем буду жалеть, как сойдет злость, и неважно, что непонятно, как можно было по-другому.
– Мы с вами не такие разные, наверное, – пробормотала я.
– Возможно, леди, – сказал сэр Эвин. Спросил вдруг: – Вы замужем?
Я споткнулась о камешек.
– Н-нет. – Я кашлянула. – Не довелось.
– Обручены?
– Нет. И не собиралась. А вы?
Сэр Эвин сделал сложное лицо.
– Я дал обет не вступать в брак до того, как сокрушу врагов моего государя.
– А что насчет дамы сердца? – заинтересовалась я. – У наших рыцарей были… есть дамы сердца. А у вас?
– Дама сердца?
– Женщина, которой посвящаешь подвиги и баллады, но при этом не делаешь попыток овладеть, а счастлив, если она подарит тебе платок или что-то в этом роде.
– А, – сказал сэр Эвин, лицо его на миг разгладилось. – Дева-милостивица. Многие почитают в этом качестве королеву Рихензу, еще больше – принцессу Вербургу.
– Вы из первых или из последних?
Сэр Эвин поднял и опустил плечо.
– Я не совершил пока ничего такого, чтобы герольды спрашивали, кому посвящаю деяние. Но если когда-нибудь совершу, то – во славу принцессы.
– Красивая принцесса-то? – улыбнулась я. – Или славна чем-то другим?
– Красивая, – сказал сэр Эвин. – Говорят. Образец доброты и прелести. Я никогда ее не видал. Ее уже выдали замуж, когда Его Величество впервые позволил мне появиться при дворе.
– "Дева-милостивица" – хорошо звучит. Должна миловать?
– Если рыцарь того достоин. Когда-то так звали дев, которые утешали раны героев после подвигов. А те, в свою очередь, эти самые подвиги им посвящали. Теперь все по-другому. Но дева-милостивица, если принимает внимание рыцаря, должна, случись что, защищать его в суде. Например. И оплакивать после смерти. – Сэр Эвин почесал нос. – Мастер рассказывал именно так.
