Текст книги "Случайные люди (СИ)"

Автор книги: Агния Кузнецова (Маркова)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

Со спины коня было видно дальше, и черную стену я заметила заранее. Обгорелые деревья царапали воздух и друг друга скрюченными ветками, звук от копыт по черной земле стал другой. Пахло как после пожара: гарью и мокрым. Я закрыла нос ладонью.

Конь прянул в сторону, чуть не приложив меня о дерево, я ойкнула и забормотала: тихо, тихо, куда ты, беспокойная скотина. Догадалась, наконец, плотно взять поводья. Пригляделась. У дерева валялся обгорелый труп в орочьих доспехах. Я прикрыла нос плотнее, отвернулась. На Марха Мэлора похож, только тому заметно меньше досталось, а тут… я глянула снова. Шлема на трупе не было, волос тоже, а из-под лопнувшей плоти проглядывали кости черепа. Наверное, по черепам сразу понятно, орк или человек, подумала я глупо, но не обрывала себя: лучше отвлечься. У них разные лица… у местных археологов не жизнь, а малина, откопал стоянку и сразу понял, чьи предки тут селились. Есть ли у людей и орков общий предок? А у людей и эльфов? Они похожи на лицо, а остроухость вряд ли видна по черепушке. Или видна?

Я встряхнула головой, убрала со лба влажную челку. Кашлянула в кулак. Черная полоса простиралась, насколько хватало взгляда. Я оглянулась назад. Зеленый лес был еле-еле виден. Скоро совсем пропадет, и везде будет горелое и мертвое. Я закусила губу. Теперь главное – не ходить кругами.

– Давай прямо, – сказала я коню. – Умеешь прямо? Вот и давай, на тебя вся надежда.

Конь переставлял ноги и обходил трупы. Их было неожиданно много. Не соблюдали технику безопасности при работе с огнем? Ай-яй-яй. Я нервно хихикнула, отвела взгляд от очередного мальчишки, который хотел, видно, убежать, но не смог, и последние секунды полз, пальцы взрыли в земле борозды. Охо-хо…

У следующего трупа из груди торчал сук, а соседний болтался в полуметре над землей, схваченный гибкими ветками за шею. Лес сопротивлялся. Но остановить не смог, горелая полоса стелилась на метры и метры, а тела стали попадаться гуще. Армия шла вперед, заваливая противника трупами. Отличная тактика, у нас тоже работала. Я зло сжала зубы. И этот че… орк мне влечивал про любовь к народу.

Впереди затрещало, я втянула голову в плечи, спряталась за шею коня. Черт, черт, а если они оставили тут отряд или пару? Наверняка искали нас, и не нашли, но вдруг не ушли совсем? С другой стороны, что им делать в пустом Лесу?

С третьей стороны – завалы разбирать. Прошло много дней, но вдруг они все еще тут трутся? Или решили сделать тут перевалочный пункт или что-то такое… идет война, в конце концов, военачальники захватывают территорию, а не только гоняются за беглой королевой.

Черт. Черт. Я подняла голову, прислушалась. Треск стих, а потом окреп снова, приблизился, накатился на меня, и на голову упала вонючая гарью вода. Я замотала головой, принялась отряхиваться. Ветер тревожил деревья, они скребли мертвыми ветками друг о друга. У меня по спине пробежал холодок. И не только оттого, что окатило.

Конь остановился. Я отодрала челку ото лба, тронула его пятками.

– Ну что ты, уже устал, что ли?

Конь дернулся влево и вправо, фыркнул, замотал головой. Я присмотрелась.

Постаралась дышать ртом, хотя в Лесу они… эти… это… не пахнет. Хорошо, что не пахнет.

– Пойдем, – сказала я сдавленно, погладила коня по гриве. – Пойдем тихонько. Вперед. Ты боевой конь, а? В замке все должны быть боевые кони. Ты привык.

Он послушался, видимо, вспомнил свои военные подвиги. Мы двигались медленно: с наскока бы не перепрыгнули, будь я хоть трижды жокей, и галопом этот вал не преодолеешь.

А это был вал. За ним виднелись зеленые деревья, он закрывал их, казалось, до половины. Как накатившая на дамбу волна. Тела, тела, целые и нет, и кровь уже не из каждого в отдельности, а словно сверху плеснули из общего бака. Обгорелые и проткнутые корнями, вплетенные в живую изгородь ветвей.

Как это все ясно и разумно: война и ее причины, и ее последствия, и "наши победили". До первой настоящей фотографии. Не экипаж на фоне танка, не окопы и уж точно не парады, а поле, нормальное такое ровное поле, и там лежат трупы. Много. А сверху ясный денек, и я по этому – похожему – полю ходила, когда родители брали меня за город, бегала и сбивала пуховые одуванчиковые головки. И тихо, некоторые фотографы так умеют, чтобы было не только видно, но и слышно: тихо, армии уже ушли, война ушла отсюда, а трупы лежат. Непонятно, чьи. Неважно совсем, чьи. Где-то там, в столицах, подписывают договоры, а это чертово поле из летних каникул завалено недавно живыми. Может, они из деревни рядом, а может, совсем издалека. Теперь они уже никуда не маршируют, и каждый был такой же, как я, ему хотелось домой, и он наверняка не думал, что останется на этом поле. И тихо, и солнце, и лето. От этого берет жуть почище, чем от документального кино про взрывы и взятие стратегических высот.

В лесу было тихо, только скрипели голые деревья за спиной и шелестели зеленые впереди. Конь карабкался на баррикаду, подковы скребли по доспехам, хрустели чем-то (я старалась не думать) и чавкали.

– Простите, – прошептала я.

Конь принялся спускаться, задрав круп. Я впилась в луку седла и старалась не кувырнуться через его голову. Пришлось пригнуться, чтобы не собрать головой с листьев всю воду. Оглянулась назад, быстро отвернулась. Простите, ребята, не хватает у меня духу.

Я ждала, когда Лес зашевелится, даст особую тропинку, как президентскому кортежу, или же загородит путь, если я тут нежеланный гость, но Лес был просто лесом, проезжим, к моему облегчению. Деревья были похожи на те, что окружали старый дворец, но что бы я в этом понимала. Конь ступал медленно, словно нес с кухни к компьютеру тарелку супа. Я погладила его по гриве. Умная скотинка, знает, что над шаткими всадниками не надо издеваться и проверять их реакцию.

Дымы, насколько я помню, были к стенам совсем близко. Нужно бы применить какую-нибудь стратегию из учебников ОБЖ типа ходить кругами или помечать места, где я уже была, чтобы не заблудиться и не осматривать один и тот же квадрат снова и снова. Я попыталась оторвать от платья полоску ткани, чтобы повесить на ветку, но удалось только сделать дырку на юбке больше. А ломать сучья, чтобы пометить, я не рискну, а то чего доброго скрутит корнями, как этих вот ребят – и до свидания.

– Я заблужусь, – сказала я всей округе. Подняла палец для значительности. – А, между прочим, я опять иду вам содействовать. Практически по желанию королевы. Помните королеву? Которая на вас кровью брызгала и вам понравилось.

Надо было попросить у нее накапать крови в пузырек, подумала я запоздало. Черт побери! Задним умом я крепка, как никто.

Конь шел, мох влажно чавкал под нами, меня мягко качало в седле, зелень и зеленый шорох слились в одну сплошную колыбельную. Я потерла глаза, вспомнила, что не спала ночь, а шлялась по чужим апартаментам. Зевнула. Это я совершенно зря. Я много чего делаю зря, потом жалею. Раньше это было не так заметно. Раньше мое "зря" – это "зря я купила это пальто".

Наверняка сделаю только хуже. Человек, который ничего не понимает, но все равно лезет, делает только хуже, думала я сонно, стараясь держать глаза открытыми. Но мне дорог мой покой. Ради него я… чтобы было правильно… у человека не так много… есть… только покой… свое имя… свобода… у кого-то нет и этого…

Я вскинула голову. С силой зажмурилась, поморгала. Деревья вокруг нас увивали лозы, а на них горели яркие цветы. Я вас узнала, прошептала я. Привет.

Конь стоял и на мои просьбы и похлопывания по бокам не реагировал. Кряхтя, я сползла с седла, под туфли попалось жесткое и кривое, я подвернула ногу, ругнулась. Потянула за поводья, но упрямая скотина уперлась. Я набросила поводья на ближайший сук, изобразила узел, погрозила пальцем. Похромала вперед, глядя на этот раз, куда ступаю. В высокой траве ничего не было видно, я с трудом тащила мою юбку через заросли по пояс. Ну и вымахало тут все! Если перепахать тут несколько гектаров и засеять пшеницей – это же как можно поднять аграрный сектор! Я усмехнулась, сорвала травяную метелку. Она распустила и сложила усики. Я вскрикнула, отбросила ее прочь, вытерла руку о платье. Ну нет, поешь хлебушка из такой пшеницы – и вырастет еще одна конечность в самом неожиданном месте.

Деревья расступились, передо мною легла поляна с еще более густой, непроходимой травой, а впереди высился пологий холмик. Я огляделась. Обходить далеко, а там все-таки повыше, можно будет осмотреться. Я, проклиная все на свете, перла сквозь траву, надеясь, что не наступлю на змею или какую-нибудь не менее зловредную тварь.

Твари не попадались. Попадались обломки. Я наконец-то заметила, что из-под зелени, которая укрывала холм, словно мамина пушистая кофта, торчат каменные углы. Я огляделась еще раз. Вот и дорожка… да ладно, в самом деле? И вот это вот – все, что осталось?..

Травы и лозы с цветами расступались передо мною, обнажали каменное закопченное крошево. Как рухнуло… взорвалось? Мы уже были далеко и могли не слышать. Далеко, в другом государстве…

Как там сейчас Ове, подумала я и тут же забыла. Наклонилась, придержав юбку, отбросила кусок плиты, она грохнулась на другие с сытым кирпичным звуком. А я ведь любила лазать по стройкам в детстве… Туфли скользили, каблуки норовили попасть в разломы и застрять, но я лезла вперед и выше. На нас сыпался потолок, а зала была далеко от центрального входа, и значит, где-то вон там… Я закусила губу, сдирая атлас, выдернула каблук из плена развалин и, хватаясь за обломки колонн и перекрытий, как за скалу, полезла выше. Где-то вот тут… я обняла сиротливо торчащую колонну, погладила узоры. Точно, это здесь. Узоры вплавились в камень, я натыкалась пальцами на борозды. Это оно, но этого мало, это только часть… да и неважно, неважно это сейчас. Не это важно.

– Пожалуйста, явитесь, – попросила я у воздуха. Лозы встрепенулись, полезли к моим ногам. Я легонько их отпихнула, подобрала платье, чтоб не цеплялись за подол. – Вы мне нужны. Это не приказ, это… вы мне нужны. Пожалуйста.

И вот сейчас ничего не получится, потому что нельзя рассчитывать на то, о чем мало не знаешь, а в духах я не понимала решительно ничего. И просто – по закону подлости.

Я шарахнулась и чуть не скатилась с развалин, когда из-под земли и из воздуха потянулись капли и целые струйки, сплотились в силуэт. Лес зашумел, лозы хлестнули меня по ногам, я чуть не упала, вцепилась в обломанную колонну.

– Я знала, что позовешь, – сказала дама. На белой ее коже играли зеленые водяные отблески, и была она на фоне дневного леса – словно нарисованная.

– Я прошу прощения, но вы мне нужны, – сказала я, отпихивая туфлями беспокойные лозы. Они, шурша цветами и оставляя на каменном мусоре лепестки, переметнулись к даме и принялись ластиться. – Я не раскопаю все тут одна. Мне нужно… э… внутрь, – я ткнула пальцем себе под ноги. – То, что под развалинами. Можете?

Дама повела холеной рукой, камень подо мною вздрогнул, каблук соскользнул, и я чуть не покатилась с холма. Плиты дрожали и ехали, я прыгала с одной на другую, пока не оказалась на ровной земле. Отбежала, спотыкаясь об обломки, обернулась. Холм дрожал и проседал, в небо вдруг взвилась струйка грязной воды, рассыпала капли, потом еще одна и еще, пробивались вертикально вверх, словно прорвало трубу высокого давления, расшвыривали бриллиантовые капли и подбрасывали куски стен и потолка.

– Осторожнее, пожалуйста! – крикнула я. – Надписи мне нужны!

Дама повела руками, собрала воду у себя над головой в темный пузырь, он выбросил щупальца, подхватил колонну, выдрал ее из холма с корнем, уложил на траву, обвил закопченную плиту. Конь у меня за спиной заржал, я махнула ему рукой: спокойно, тебя-то никто не трогает.

Рядом со мной в траву рухнул кусок плиты. Я взвизгнула, отбежала подальше. Дама помавала руками, как дирижер, водяной осьминог раскидывал завал, во все стороны летел камень, грязь и обрывки лоз с цветами. Земля подо мной ходила ходуном, я отошла еще дальше к деревьям, и стало вдруг тихо, а волшебство творилось словно в видеоклипе с выключенным звуком.

Я засмотрелась и не сразу поняла, что дрожь стихла, и вода над дамой вобрала щупальца в себя и снова висит мутной каплей, а сама дама опустила руки и стоит наверху накренившейся колонны, как ангел на шпиле собора. Я подобрала юбки, опасливо приблизилась. Дама ждала, сложив руки на платье.

Лозы с холма убрались совсем, и стало теперь видно, что не холм это и был, а место происшествия, как в новостях про очередное рухнувшее от теракта или инженерного просчета (или просто украли слишком много стройматериалов) здание. Дама не стала разбирать его весь, а только вскрыла верхушку, и я, вскарабкавшись наверх и ободрав при этом ладони, заглянула в провал. Узнала комнату с кое-где сохранившимися на стенах и полу письменами. Дневной свет лежал внизу пятном, высвечивал мелкий горелый мусор и пыль, тень от моей головы торчала тут же. Пятно было маленькое, а что там, в уцелевшей зале дальше, было не видно. Кажется, не все завалено, или дама успела растаскать.

– Мне нужно спуститься, – пробормотала я, подняла голову. Дама склонила голову, качнув вуалью, водяной пузырь плавно опустился, растянулся в полотно, лег на ее плечи, как плащ, закутал, и дама спустилась с колонны медленно, покачиваясь, словно тонула в заливе. Не успел подол ее платья коснуться развалин, как водяной плащ дернулся, обвил меня, я словно ухнула в речку ранним летом. Я пискнула, дернулась, меня подняло и потащило в просвет, мы с дамой заслонили солнце, и на секунду стало темно. И мокро.

Вода убралась, как только я встала на плиты, и я оказалась сухая, но все равно долго отряхивалась.

– А посветить как-нибудь? – пробормотала я, поправляя лиф. Факела я никакого не взяла. Чем дальше, тем лучше оказывается продуман мой план, загляденье просто. – Если вам не сложно.

В водяном пузыре, который снова висел над дамой, вспыхнули искры, отделились, каждая в своем пузырьке, полетели вперед. Я выдохнула и шагнула следом, глядя под ноги. Тут снова не было растительности, только обгоревшая строительная мелочь, а крупные обломки с нашего пути убирали водяные щупальца. Двигались мы медленно, я оглядывалась, трогала стены, прикидывала, сколько кусков не хватает для того, чтобы списать узор полностью. А ведь его надо писать полностью и правильно, один разрыв линии – и вот что вышло.

Пахло водой, штукатуркой и горелым, как на отдыхе, когда ведро шашлыка вручили неумелому повару. Я стояла в центре зала и вертела головой, и едва ли не случайно заметила, как лежит упавшая колонна. Указала на нее. Водяные щупальца с грохотом подняли, опустили у другой стены.

Запахло сильнее. Туфли мои словно пристрелили к полу гвоздометом. Я с трудом подалась вперед, отшатнулась, снова кинулась и замерла, а дама подошла, присела, тяжко уложив юбки на пол. Подняла за плечо и перевернула. Пузыри с искрами слетелись ближе, как мухи на дыню. Я разглядела – и отвернулась, и все вино, которое я выпила за сегодня, рванулось из меня прямо на тщательно вырезанный на полу секрет истинной жизни.

Глава 14

– Вы можете… что-нибудь сделать? – я махнула рукой в сторону тела, утерла губы второй и третий раз. Попросила воды в горсть, прополоскала рот, сплюнула за обломки. Утерлась снова, и на тело старалась больше не глядеть.

А я ведь даже не знаю, как тут хоронят. Я бы и сама не сказала спасибо, если бы меня, положим, бросили волкам после смерти, даже если по местному обычаю это самое почетное, на что может надеяться человек.

Дама молчала. Я возвела глаза к утопающему в тени потолку, вдохнула и выдохнула. Глазам было горячо. Он не был красивый, но был ни на кого не похож, и волосы эти его… а теперь и волос нет. И ничего нет, только… вот это. Черное.

И я виновата. Где-то тут щербина в узоре, которую я нанесла, потому что думала, что знаю, как лучше. Полла жива, и это много, но…

– Пожалуйста, – сказала я. – Я не знаю, могу ли просить, вы и так уже много сделали для меня. Но он… – я быстро глянула на тело, сжала зубы, – он был моим другом. И хорошим челове… эльфом. Правда. Может быть… вы… хоть что-нибудь. Вы ведь так много можете. А в Лесу не умирают окончательно, верно?

Дама молчала. Неужели все зря?

Но я хотя бы вернулась. Я не оставила его.

– Тогда, пожалуйста, давайте его наверх. Чтобы не лежал тут. И умыть бы, привести в порядок… вы, случайно, не знаете, как хоронят эльфов? Я не знаю его сословия, но… он был несвободен при… при жизни.

Воздуха стало совсем мало, я села на пол, распинала подол, вытянула ноги. Горелым воняло так, что к горлу подкатило, я мучительно кашляла, держалась за живот, который стискивали спазмы. Господи боже.

Дама повела плечом, и вода с плеском пала на пол, забрызгала меня. Я утерла лицо и руки, а вода поползла по полу, собирая грязь, огоньки выпрыгнули из нее в маленьких каплях, закружили вокруг дамы, а черная от сажи лужа объяла тело, подняла над полом, пузырь забурлил и сделался грязно-коричневый. Огоньки кружили, и у меня закружилась голова. Я оперлась на пол сзади, уставилась в угол, где дергались тени, и плясал, словно живой, секрет истинной жизни.

Хрустнуло. Я вздрогнула. В животе сделалось холодно. Я утерла рот, посмотрела на руку. Показалось, значит. Слюна бежала кислая, я дышала, приоткрыв рот, и шумно глотала. Из пузыря глухо хрустело, вода бурлила, словно кипела. Я обхватила себя за плечи.

– Ты пришла в сердце войны за рабом.

Я растерла плечи, шурша тяжелыми рукавами. Сказала невесело:

– Тут не сердце, тут нет орков, видите? Так что…

Да и все равно. Даже если б были. Я потерла лоб, да так и оставила ладонь. Уставилась на свою юбку. На что я надеялась? Чудес не бывает. Только потому, что я чего-то хочу, оно не появится. Даже если нужно больше всего на свете. Как не появилась дорога домой.

Я же хочу домой, вспомнила я. Дома все будет лучше, дома все забудется, и совесть притихнет, если уж не видать мне искупления.

Слово-то какое. Искупление – это у людей лучших и больших, чем я. А я так…

– Смерть не ходит за тобою, но ты ходишь за смертью, – сказала дама. Она держала руки над бурлящим над полом пузырем, и огоньки в каплях сновали между ее пальцами. Мне сделалось тошно, и я снова отвела взгляд. Проговорила сипло:

– Да, вы говорили. Наверное. Как-то так получается. Я не специально.

– Ты пришла за рабом.

– А какая разница, раб или нет? Ну пришла. Толку-то, – буркнула я зло. Дернула юбку, с силой провела ладонью, разглаживая. Цветы какие-то, вышивка… одним – парча, другим – отработал свое, и черт с тобой. – Он не заслужил такого конца. Тут никто не заслужил того, что он получает, да? Вы вон тоже… всегда найдется какой-нибудь… который слушает совета своих золотых бубенцов. Мудак, – сказала я по-русски. Хихикнула, зажала рот ладонью. – Прошу прощения. Но правда, всегда найдется мудак, у которого только собственная польза в глазах, а кого для этого придется убить, растоптать – неважно. А может, те, кто думает не о пользе, а о, – я сделала в воздухе кавычки, – высшем благе и справедливости – еще больше мудаки. А? Польза наций, всякое такое. Слава. Милосердие. Я болтаю, да? Извините. – Я кашлянула в кулак.

– Милосердие? – переспросила дама.

– Ну да. Знаете, – я вяло шевельнула рукой, – не все глупости и даже подлости совершаются оттого, что хочешь навредить или сгрести под себя богатства и что там еще. Влияние. Иногда просто бывает… жалко одних – подставляешь других. – Я прижала кулак ко лбу. Пристукнула тихонько раз и два, потом сильнее. Замычала.

Пузырь перестал исходить пузырями, из него на пол полились тонкие черные струйки, густые, как кетчуп. Завоняло сильнее – уже не только горелым, но и железным. Кровью. Я прижала ладонь к носу и дышала теперь пылью и запахом кожи. Пробубнила:

– Вы знаете Эбрара?

– Он тревожит Лес, – сказала дама. Руки она теперь опустила, и огоньки вились перед нею, складывались в клубок и распадались. – Он жил до меня и после меня. Его сразили после меня. Тогда появился Лес.

– Да, мне рассказывали что-то такое. Ну вот, – я кашлянула снова, вытерла запястьем глаза, снова спрятала нос в ладони, – он тоже весь такой «спаси мой народ», а сам…

– Он побеждает, – сказала дама. – Его призывают, когда хотят победить. Когда нет иных путей.

– Откуда вы знаете?

– Вода есть везде, – сказала дама. – Под водою слышно все.

Я кивнула. Какая-то польза от утоплого бытия. Хотя что я понимаю? Не больно-то и привилегия, если ты мертв. А может, мертвым и лучше. Меньше тревог.

Я впилась пальцами в щеку, с силой зажмурилась, открыла глаза, глянула на пузырь. Чернота собралась на дне, утекала из него на пол, а вверху вода была еще мутная, но уже можно было разглядеть тело.

Мастера. Я не знаю его имени.

Я опустила голову.

– Он – ваш?

– Что? – прошептала я. Подтянула колени, уткнулась в них.

– Вы владеете им?

– Нет, – сказала я тихо.

– Он задолжал вам?

Что за вопросы? Я сказала, с трудом ворочая язык:

– Нет.

– Он чародей. Эльф.

Я качнула головой. Голова была тяжелая, как августовский арбуз.

– Ну да. А что?

Дама молчала, и все звуки помалу прекратились, даже журчание струек.

– Мы можем идти? – спросила я.

– Через мгновение, дитя.

«Дитя»? Я подняла голову. Королева меня так звала, а дама – еще нет, к чему бы…

Огоньки сплотились в один яркий шар, метнулись вперед, нырнули в пузырь, и он вспыхнул. Я вскочила, наступив на платье, упала обратно на пол, заскребла ногами, отползла, собирая подолом мусор, а по воде проскакивали разряды, трещало и пахло свежо и страшно, как в грозу, когда грохочет над самой головой. Пузырь лопнул, как водяной шарик, и вместе с водой на пол шлепнулось голое тело. Я, чувствуя, как сердце подскочило к горлу и теперь душит, поднялась.

Тело дернулось.

Я, обмирая, сделала шаг и другой. Рухнула на колени, откидывая чертовы юбки, помогла повернуться на бок и держала мокрую голову, пока Мастер выкашливал воду и пытался собраться в комок на грязном полу. А потом он лежал у меня на коленях, мочил вышитую парчу, и я уже не ругала юбки, потому что Мастер на них поместился практически весь.

Мастер. Живой. Я слушала сиплое дыхание, прикладывала ладонь то к груди, чтобы не так болела от кашля, то к лицу, и Мастер весь был мокрый и холодный, и, что уж там, голый – но живой.

Дама сложила руки на платье, огоньки дрожали вокруг нее, как звезды. Я сказала:

– Спасибо. Вы не представляете… спасибо.

Дама склонила голову на бело-зеленой шее. Вода с пола и с Мастера потянулась к ней струйками, снова собралась накидкой.

– Ты опять попросила не для себя.

Для себя, подумала я, поглаживая Мастера по вмиг высохшим всклокоченным волосам. Он дышал ровнее, но глаз не открывал, только нашел ладонью мою ногу через платье, сжал. Я дала ему руку, он переплел пальцы с моими.

– Ты не ошиблась. Из Леса не уходят в чертоги Четверых. А все, что не мертво, я могу залатать. – Она издала булькающий звук, прикрылась водной накидкой, и сквозь нее было видно искаженное ее улыбающееся лицо. – Мало было таких рукодельниц, как я.

– Вы великая чародейка, – сказала я искренне. Пусть я не знаю истории, и магов встречала мало, но дама моя – круче всех, и никто меня не переубедит.

Мастер открыл глаза, я сжала его пальцы, сказала: здравствуйте. Вышло хрипло, совсем не слышно. Я повторила.

Мастер открыл рот, завращал глазами, приподнял голову. Звонко и длинно выразился на Весенней речи, и то, что я из этого поняла, было чудовищно непристойно. Он скатился с моих коленей, на четвереньках, оскальзываясь на влажном, добрался до места, откуда его соскребла дама, принялся что-то подбирать с пола. Я встала, отряхнула мокрые грязные юбки, уделала руки, вытерла их о юбки же, потрясла одной отсиженной ногой, другой. Пробормотала под нос:

– Спасибо, что проделали такой длинный путь и, скорее всего, стали государственной преступницей, чтобы спасти меня. О нет, нет, не благодарите, что вы, всегда рада.

Дама повела рукой, часть огоньков собралась в яркую искру, всосались в отделившийся от водного плаща пузырь, повисли у Мастера над плечом. Тот только кивнул (подумаешь, большое дело, подумала я недовольно, водяной дух и женщина, которая вообще-то в гробу видала верховые прогулки, но все равно приперлась за тобою, потому что… потому что… эх), окутал ладони огнем, помахал, нагревая воздух, подул на разложенные на полу листы. Потушил руки, поднял их, потряс. Я пригляделась. Исписанные мелким почерком и с картинками. И с узорами – похожими на те, что покрывают здесь уцелевшие поверхности. Пол там, откуда Мастер их взял, был чище, словно огонь и разрушения его обошли. Ага, как в ливень сухо под припаркованной машиной. Как матери закрывают детей своим телом, случись катаклизм или стрельба.

– Довольны? – спросила я.

Мастер поднял голову, волосы липли ко лбу – теперь, кажется, от пота.

– Вполне, – ответил он. Показал листы. – Я боялся, что не удастся защитить их от пожара.

– Правильно, – буркнула я. – Лучше всего прикрывать собой. Пока тело прогорит – глядишь, вокруг все и потухло.

– Верно, – пробормотал Мастер, разбирая бумаги. Зажег на пальце огонек, повесил перед собою. Дама разглядывала письмена поверх его плеча.

Ну просто отлично. Я подобрала юбки, стараясь, чтобы они не липли к ногам, отошла туда, где уже вытерла задом, пригляделась, куда можно сесть. Вытянула ноги. Мастер отбросил волосы за спину, переложил листы, провел рукой по полу, тревожа пальцами узоры. Они засветились и погасли.

Как и не было ничего. Как и не расставались, черт побери. Я улыбнулась. Мастер трогал узоры на стенке и сверялся с бумагами. Это лучший сорт людей, на самом деле: кто закрывает пузом самое ценное, что для них есть – свои труды, и кому плевать на все, кроме знаний. Королева так и говорила: его можно привязать обещанием знаний.

Дама заговорила на Весенней речи, и на этот раз я не понимала ни слова. Мастер отвечал, сел на пятки и водил пальцем вдоль линий. Потом встал, глянул на меня, на даму – и опустился на колени перед нею, уперся ладонями перед собою, согнулся, коснулся рук лбом. Побыл так – как китаец из исторической документалки. Дама протянула руку, сказала что-то. Мастер поднял голову с рук, и глядел на нее глазами, какими не смотрел ни на меня, ни на сэра Эвина, ни на королеву. И уж точно не кланялся он королеве так. Мастер медленно поднял руки, все еще стоя на коленях, взял даму за пальцы, прижал их к своему лбу, закрыл глаза. Я зашуршала юбками, поднялась, отошла в уголок, попинала ботинком головешку. Пусть общаются, им явно есть, о чем поговорить, а у меня конь там, наверное, уже отвязался.

– Леди, – сказал Мастер за спиной, – не найдется ли при вас какой-нибудь пищи?

Он уже стоял, и наготы своей не стеснялся, хотя дам тут было две, и все равно, что одна мертвая, а вторая уже видала его без ничего.

– Аппетит проснулся? – спросила я с ехидством. – Добро пожаловать в мир живых.

– Я его не покидал, – ответил Мастер. – От превращения живой ткани в мертвую остаются следы, а здесь их нет.

Я развела руками.

– Ну тогда простите, что потревожила ваш… э… курортный отдых! Вы бы отлично справились и без меня.

Мастер поклонился, – но, конечно, не так, как даме, без падения на колени, – волосы упали на лицо, как шторы. Он проговорил глухо, словно ребра ему что-то сдавливало:

– Моя неблагодарность не знает границ, леди, за что я нижайше прошу прощения. Вы не оставили своего недостойного… – он замялся. И правда, не раб, не слуга, не муж, не сват и не брат, одноразовый любовник только. Один из немногих приятелей, которых я успела тут наделать. Даже «друг» – было бы слишком громко. Наверное. Откуда мы знаем, когда уже – «друг», а не просто «вон тот мужик, который мне пару раз помог и которому помогла я»?

– Я рада, что вы не удивлены и так хорошо все восприняли, – сказала я честно. Это правда хорошо, я не знала бы, что делать, если бы он психанул.

Мастер, все еще склонившись, сцепил руки, проговорил вполголоса:

– Я бы не сказал, что не удивлен. Я не ожидал, что вы вернетесь за мною. И уж тем более, – он перешел на шепот, – не предполагал такой великой чести.

– А?

Мастер мотнул головой в сторону дамы, волосы качнулись и повисли. Он, наконец, выпрямился, растер себе плечи, и снова ладони его засветились рыжим.

– Вы не говорили, что успели составить знакомство с духом Семидесяти источников.

Я пожала плечами.

– Я сама не знала, что она за мною ходит.

Мастер прищурился, как родитель, который знает, что ты врешь, но дает еще шанс самому вырулить на правду.

– Да я правда не знала! – я развела руками. – Я упала в одну из тамошних луж, когда стирала, и… и вот.

– Что «вот»? – спросил Мастер, сложив руки на груди.

Еще меня голые остроухие мужики с меня ростом не допрашивали!..

– А то, – буркнула я, – что мне было предсказано, что ничем хорошим, – я широко замахала руками, – это не кончится! И вы знаете, что? Оказалось – правда!

Мастер задрал брови чуть не на затылок. Я, сердясь на Поллу, что ее нет рядом, когда она так нужна, а больше сердясь на себя неведомо за что, разодрала швы, кое-как добралась до завязок, выдернула из-под набрякшей парчи две нижние юбки. Скомкала, швырнула Мастеру. Он тут же завернулся, ткань облепила его, и вот уже Мастер стоит в рубахе и коротких штанцах. Зябко переступает по полу. Обуви-то я и не захватила. А ботинки свои не дам, даже если у нас один размер.

– Роща Семидесяти источников – очень интересное место, – проговорил он, оглядываясь на даму. Та бродила где-то в глубине развалин, оттуда раздавался плеск. – Ходят слухи, что в каждом источнике там по духу, но, конечно же, это не так, скорее всего – один или несколько на все… э… водоемы. Духи, видите ли, плохо уживаются в тесноте.

– В ней никто хорошо не уживается. – Я припомнила коммуналки, куда ходила в гости к одноклассницам.

– Существует такое убеждение, что, если чародей встретил смерть раньше срока, от злой руки, умер с проклятьем на устах и не был погребен, как полагается – ему сулит навечно быть вплетенным в то место, где пролилась его кровь. В общем случае. В частном – может быть бескровное убийство.

Я передернула плечами: Мастер так зябко приплясывал, что становилось холодно и мне.

– Сделайте огонь, – сказала я.

– На чары уходят силы, которые тело могло бы употребить для согревания, – ответил Мастер.

– Мне в мокром, – я снова отряхнула тяжелые от воды верхние юбки, – тоже не ах.

Мастер повел рукою, и между нами повис огонек. Я сглотнула. Мастера подсветило точно так же, как тогда… как в прошлый раз, когда мы тут стояли. Узоры горели, горело вокруг королевы Рихнезы.