Текст книги "Случайные люди (СИ)"
Автор книги: Агния Кузнецова (Маркова)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)
Он замолчал. Я почувствовала, что тоже сейчас чихну, растерла нос.
– Какая полезная оказалась сказка. Просто-таки практическое руководство.
– Эбрар впереди нас, – сказал Мастер, не обратив на меня внимания. – Он шел здесь, оставил пятую часть войска, чтобы добраться до старого дворца.
– И что это значит?
– Что нас встретят, – сказал он скучным голосом. Кашлянул, совсем другим тоном проговорил: – Мне рассказывал ее Мастер-распорядитель. Сказку. Когда я болел. Много чего еще рассказывал. – Он смотрел в костер, и лицо его сделалось совсем острое, как у рыбы. – Потом спрашивал, как я запомнил. Вы правы. Это руководство. Он знал много сказок. Редких, каких больше не знал никто. – Он зажмурился, потер глаза. – Очевидно, рассказывал не только мне.
– И в чем же мораль? – спросила я, просто чтобы что-то сказать и не повисло той тяжкой тишины, которая прибавляет в весе с каждой секундой и скоро становится неподъемной.
– А мораль, леди, в том, что не бывает ничего только для тебя. Даже проклятой сказки. – Он глянул на меня искоса. – Что уж говорить об остальном. Эльфах. Людях.
Люди не бывают чьи-то, хотела сказать я. Чьи-то бывают только вещи, и то только если государство охраняет частную собственность. И сказки… почему бы не делиться сказками?
– Я вас утомил, – сказал Мастер, поднялся с кряхтением, потер колени. – Нужно застать темноту и отдохнуть.
– Я вас чем-то обидела? – спросила я на всякий случай.
Мастер, на меня не глядя, отряхнул плащ.
– Ни в коей мере, леди. Вы ведь мне ничего не обещали.
Он развернулся, столкнулся нос к носу с сэром Эвином, у которого погас факел и он рвался к костру.
Ну и не надо, подумала я. Честное слово, не надо мне этого. Люди (и эльфы, очевидно), которым чего-то недодали – жадные и трудные, им постоянно надо, много, большими кусками. Умильно, но утомительно для того, кто должен им это выдавать. Тепло, заботу и внимание, или чего обычно недодают… сказки… И вообще, я тут не задержусь, напомнила я себе. Нечего связываться.
Мастер спал тихо-тихо, и я в дреме гадала, где же белка, спит ли на недвижном теле или ускакала за орехами.
Наутро королева произнесла речь.
– Соратники, – сказала она, и я продолжила трясти не успевшие высохнуть носки над углями, потому что соратники – это все остальные, но никак не я. Однако королева повторила настойчиво: – Соратники! – а Полла подошла, тронула меня за локоть. Я опустила носки, изобразила внимание. Королева подняла к небу четыре сложенных пальца. – Наша цель близка, наш поход благословило небо, и да не убоится никто из нас погибели, ибо мстящим праведно обещана сила на земле и легкая дорога под своды Четверых. Число наше мало, но отступить мы не вправе, ибо только мы стоим на пути скверны Эбрара и его нечистых порождений, и…
Дальше она заговорила сложным языком, Весенней, как я поняла речью. Остальные внимали, сэр Эвин даже покачивал головой в такт словам. Я быстро заскучала. Вдохновительные речи теряют весь эффект, если слушатели едва-едва знают одно слово из пяти, а окружающие не вопят от восторга. Если бы вопили – я б тоже присоединилась, а так… Странное, все-таки, дело – речи. От первых фраз королевы мне даже захотелось не испугаться, не отступить, не посрамить, а идти вперед назло врагам. Хотя враги – не мои. Жалко, конечно, убитых, там, в этом их Викерране, наверняка остались такие же мальчишки, каких я видела на холме. С другой стороны – орков тоже жалко. Я их совсем не знаю, но если у них есть сердце и разум – то уж наверняка не хочется помирать в войнах, и не в сражении даже, а чтобы военачальник расплатился тобою со сказочным чудищем. И становиться уродом с гнилыми глазами, чтобы вылезли волосы, а из мозга утек разум.
Чертовщина какая-то. Всех жалко. Кроме военачальников, которые это своему народу устраивают. Я посмотрела на королеву, которая делала красивые жесты, и отвела глаза. Ну да.
Себя жальче всего. Нет бы оказаться в приятном мирном месте, где мастера фейерверков употребляют магию на фейерверки, и леса – спокойные и тенистые, а не грозят выпустить на тебя всех выродков ада и засосать в любую лужу навечно.
Я слушала королеву, кивала и раздумывала, не пора ли начать молиться. Крестик, с которым меня крестили, я потеряла давным-давно, а тот, который подарила бабушка на двенадцать лет, лежит в шкатулке, я его не ношу, натыкаюсь только иногда, когда перебирают серьги.
Да и молиться надо тут, пожалуй, местным. Я подняла голову. Небо ровно затянуло серым. Мне на лоб упала капля. Ясно все с вами, Четверо. Не одобряете? Новая капля упала на веко. Я утерлась. Не одобряете. Ну и не надо. Только прекратите мучить этих людей… и эльфов, и орков, и всех живых. Хватит с них, с каждого. И без благословенных вами походов впятером против целой армии – хватит.
Вчетвером. Я не считаюсь. Не мое дело.
– Пойдемте со мною, – сказала королева Рихенза. Я очухалась. Она стояла передо мною, а остальные разошлись по утренним делам. Полла волокла седло, потом его отобрал сэр Эвин, подвинул зарывшегося в сумку Мастера с дороги. Я глупо улыбнулась и, поняв, что подмоги ждать не от кого, сказала кротко:
– С большим удовольствием.
Хотя какое уж тут удовольствие, морось зарядила холодная и нудная, лес шуршал, как школьник на первом уроке тетрадными листами. За окном серо, сосед по парте болеет, глаза закрываются и учение в голову не лезет. А впереди целый день.
Ушли мы недалеко, королева встала под раскидистым деревом, где почти не капало, и я пристроилась тут же, подавила зевоту.
Королева подцепила пальцем цепочку, вытянула из-под платья небольшой медальон. Показала мне.
– Мой супруг и господин преподнес мне эту вещицу по случаю рождения Гуаллтера.
– Красиво, – сказала я на всякий случай. Медальон был усыпан мелкими камешками.
– Мой супруг и господин не погребен, – сказала королева, – как и мой первенец.
Я смогла выдавить только дежурное "соболезную", пока она прятала украшение.
– Объединенным общею бедою следует пособлять друг другу.
Какой такой общей бедой, чуть не спросила я, но вовремя вспомнила собственную легенду. Мертвые родственники, разбежавшиеся слуги… я усиленно закивала. Королева долго мерила меня оценивающим взглядом, потом опустила глаза, сложила руки на платье и стала словно меньше ростом и тонкой, как одинокий уличный фонарь.
– Я не в том положении, моя дорогая, чтобы сулить вам награду, однако вы можете на нее рассчитывать.
– За… – я прочистила горло. – За что? Я ведь ничего…
– Силы наши малы, – сказала она в два раза тише, чем говорила перед всеми речь, – нас едва хватит, чтобы совершить должное. Четверо не назначают непосильных испытаний, но некоторые близки к таковым. – Она сделала сложный жест ладонью. – И именно потому я попрошу вас – не как иностранную подданную, но как добрую душу.
– Я… да! Пожалуйста, что угодно, я постараюсь…
– Мастер послушен вам, – сказала королева Рихенза спокойно. – Чародея следует сковать, подчинить, но на это не у всякого есть средства. Чародея можно привязать обещанием знаний, и так и было… пока стоял Викерран. Он слушается вас. Прикажите ему совершить то, что от него требует судьба.
– Я не могу ему приказывать, – выговорила я, справляясь с оторопью.
– Женщина, – сказала королева, на секунду прикрыв глаза, и я невольно отметила, какая она красивая, – может и должна приказывать мужчине, который ею очарован.
Вот трепло, подумала я, чувствуя, что лицо горит. Надо же было – проговориться королеве. Хотя когда он успел? Не успели мы разделить постель, как он стал белкой, а в таком виде особенно не пооткровенничаешь. Уф… да и зачем бы он?..
Королева задрала рукав платья. От локтя вверх тянулся, дергаясь вправо и влево, ломаный толстый шрам.
– Эта рана была получена в битве. Не знаю, как принято в ваших краях, но у нас плох тот король, который бегает от сражений. – Она одернула рукав, расправила кружево. – Я своими руками принесу смерть захватчикам и убийцам. От вас же ожидаю принять участие в судьбе тех, кто принял участие в вас в минуту нужды.
– Я не хочу нести смерть, – сказала я деревянно.
– Вы принесете покой павшим и мир живым, – сказала королева, не раздумывая ни секунды. – Помогите мне окончить эту войну.
Быстро же меняется ветер в парусах ее речей, подумала я. То смерть, то мир.
Но она права – я им должна. Сомнений в моей участи, не встреть я эту пеструю компанию, никаких нет: лес городских жителей не жалует. Тем более, не абы какой Лес, а волшебный и с заглавной буквы. Да и не только в этом дело. Черт с ним со всем миром, я не знаю этого мира и его королевств, но я немного уже знаю этих людей, и было бы здорово, если бы они были живы. И счастливы. Если это бывает после смерти детей и мужа, короля и господина, наставника.
– Я посмотрю, что можно сделать, – сказала я осторожно.
Королева шагнула вперед, взяла мои руки в свои, сжала. Я сразу почувствовала мозоль от меча на правой ее ладони.
Она ушла, больше ничего мне не сказав, а я подождала еще минуту. Почему-то было стыдно, невозможно явиться к остальным прямо следом за королевой, словно мы с нею совершили что-то очень стыдное, и спутники немедленно догадаются и осудят. Я подышала глубоко, вышла из-под плотной кроны, подставила ладони мороси, протерла лицо. В конце концов, я хочу домой, а больше ничего не хочу. Благодарность королевы – хороший для такого случая капитал, который потом можно "обналичить".
Только я представления не имею, что делать. Сэр Эвин кажется в этом плане проще, покажи грудь – и дело сделано (по крайней мере, если верить Мастеру). Сам же Мастер, что-то мне подсказывает, на это не поведется.
К тому же, он не один километр ехал у меня в декольте – и хоть бы что. Наоборот, стал нелюбезен.
Перед нами лежала выжженная земля. Вздымались к небу обломанные пни, словно здесь шел ветер, валил лес и уносил, а следом за ним шел огонь, оставлял уголья и золу. И словно они оба пропали разом, докатившись до невидимого порога. Мы вышли, как на футбольное поле. Мастер присел, положил на землю ладонь, а потом долго отряхивал и тер платком.
– Мы можем остановиться здесь. Заклятья были произнесены давно, успели выветриться. Не сделают нам дурного. – Он показал за спину, на стену деревьев. – Но лучше не прямо здесь, а на живой земле.
– Значит, все-таки опасно? – пробормотала я, обходя черный ствол без веток.
– Не опасно, – сказала Мастер недовольно. – Грязно.
Показал измазанную черным руку.
Так мы и остановились – за первыми деревьями, чтобы была вида прогалина, а если кто-то через нее пойдет, нас самих заметил не сразу.
Всем на голодный желудок спалось удивительно спокойно. Кроме меня. Я ворочалась, распинывала одеяло, которое все норовило сбиться вверх и открыть ночной сырости ноги, шарила около себя, прежде чем повернуться на другой бок, чтобы ненароком не раздавить белку, вспоминала, что белка где-то живет теперь своей отдельной от Мастера жизнью, и в конце концов отчаялась задремать, села. Протерла глаза.
Женщина с болезненно-худым лицом спряталась в дерево, и тут же снова выглянула. Руки ее были как птичьи лапки, неловкие, с распухшими суставами. Я оглянулась. Около костра никого не было, чтобы кинуть порошку. Женщина протянула ко мне руки. Я, дрожа от холодка и нечестной, но что поделаешь, брезгливости, обползла ствол.
Мастера не было тоже, и порошок, судя по всему, он прихватил с собою. Я встала, увернулась от рук женщины. В уголках губ у нее собралась пена. Умерла она, видно, не самым приятным образом. А если жива, – Лес ведь показывает и живых, – то, видно, тяжело болела.
– Сочувствую, – шепнула я, подняла одеяло Мастера. Мешок его был на месте, лежал грузно, повернувшись ко мне надутым от бутылочек и тряпья боком. – Я вас не знаю, так что вы не по адресу. Но все равно сочувствую.
– Спаси мой народ.
Я обернулась. На месте женщины стоял мужик с копьем. Тот самый, что в прошлый раз. И все еще орк. И глаза все еще горят, как чертовы угли чертова костра, в который вся наша чертова компания не способна собраться и регулярно кидать чертов порошок от чертовых визитеров из прошлого. Черт.
– Черт, – сказала я вслух, рассердившись. Мужик торчал надо мною, как Дед Мороз под новогодней елкой. Я села на еще теплую простыню Мастера, уставилась снизу вверх. Спросила вполголоса:
– Вы кто?
– Останови войну.
Говорил он медленно, старательно, словно плохо знал язык, повторяя за кем-то, заучил две фразы и теперь за них держится.
– Вы не по адресу, – сказала я и ему.
– Мой народ страдает.
– Поздравляю, – буркнула я. Это все сон, ну, в крайнем случае, этот орк пришел к кому-то из спящих. Вот бы растолкать и свести их, пусть побеседуют.
– Спаси тех, кого еще можно спасти.
– Я тоже страдаю, – сказала я. – Думаете, мне приятно торчать в этом гостеприимном местечке? А ваши кампании делают его еще гостеприимнее.
Орк что-то прогавкал, белые клыки ходили, как иглы швейной машины, а глаза потемнели, почти погасли. Я пожала плечами.
– Не понимаю. На Осенней речи, пожалуйста.
– Останови войну.
Я подняла брови. Так значит, с ними можно разговаривать? Ух, что же я упустила сказать Марху Мэлору все, что у меня накопилось?!
– Я бы с радостью, но как?
– Не дай им дойти. Останови.
Поиграть в Ивана Сусанина, а? Это я могу. Я это могу, даже когда не хочу, просто нужно запустить меня в лес и отобрать телефон со спутниковой навигацией.
– И что, тогда все прекратится, и настанет мир во всем мире?
Орк поднял копье, уложил на плечо и пошел строевым шагом меж деревьев к прогалине. Я окликнула его, потом встала, пошла следом.
Вместо выжженной земли под ноги мне лег камень, вместо древесных остовов вверх торчали узорные колонны. Было темно, только впереди белел плащ с красным гербом, и что-то светилось там, куда шел мой провожатый. Я нагнала его, пристроилась рядом, чтобы не загораживал.
Уже знакомый господин в золотых доспехах отступил в тень, только блеснул в факельном свете меч и тоже пропал. Тени клубились, накатывали и отступали… как тогда, под водой. Я потерла горло.
Тень напряглась и выплюнула то ли подростка, то ли девушку в черном. Фигура шла, медленно, едва волоча ноги, спотыкалась на ровном полу. Капюшон соскользнул с волос, и я увидела, что это эльф. Лицо у него было исписано черной вязью, и руки, торчавшие из широких рукавов, тоже. Эльф остановился перед орком, письмена начали светиться рыжим, как спираль в лампе, и так же засветились вдруг знаки на полу и на колоннах. Мы стояли, словно в ажурной клетке из вольфрамовой нити под током.
Эльф вздрогнул, выпрямился, словно его стегнули по спине, вытянулся, привстав на цыпочки, и закричал. Орк прыгнул, я едва успела проследить, а он уже нанизал эльфа на копье, приподнял над полом. Эльф кричал, письмена горели ярко, так, что было не разобрать уже отдельных линий. Орк выдернул копье из его груди. Эльф упал на колени, но голову держал прямо, словно его схватили под подбородок. Кричал. Свет ел колонны, орка и меня.
Протуберанцем из солнца выскочил из свечения господин в золотых доспехах. Орк перехватил его меч копьем, напрягся, толкнул и достал из-под плаща свой клинок. Эльф кричал. От света ничего уже не было видно. Сталь ударила о сталь со звоном, от которого у меня чуть не лопнула голова. Я вздрогнула, зажмурилась, закрыла уши руками.
Эльф умолк, веки стали из красных темными, перед ними заплясали огни. Я приоткрыла один глаз. Медленно опустила руки.
Я стояла на выжженной земле перед пеньком. На пеньке сидел Мастер, закинув ногу на ногу и устроив на колене руки измазанными ладонями вверх. Глядел на меня, склонив голову к плечу.
– Доброй ночи, – сказала я хрипло. Кашлянула в кулак.
Мастер покачал башмаком. Я перемялась с ноги на ногу.
– Не спится, леди? – спросил Мастер участливо.
Я развела руками. Не знаю, может, это я во сне хожу, и тогда точно спится – крепко, с затейливыми сновидениями.
– Убедились? – спросил Мастер тем же светским тоном, но уже сквозь зубы.
– А? В чем?
– Притворство излишне, леди. Вы следите, чтобы я не оставил своего места рядом с королевой в этом благословенном, – он поморщился, – походе. У вас это, нужно сказать, недурно получается не первый уж раз.
– Да боже мой, – удивилась я, – идите на все четыре стороны, скатертью дорожка и попутного ветра. – Тут я вспомнила, о чем меня просила королева, осеклась. Потерла зачем-то руки. – Но я рада, что вы еще тут. Без вас совсем не то.
Мастер сказал: "Надо полагать", тяжко, словно больной коленями, встал с пенька, сделал затейливый жест, и пенек превратился в кресло. Мастер предложил мне садиться, а сам поднял из-под золы корни, и они сплелись в стул. Он подождал, пока я устроюсь, расположился сам. Край сиденья больно врезался мне в бедра, но я сидела смирно.
– Ночь, – сказал Мастер, растирая ладони. – Занимательная.
– Д-да, – согласилась я, не зная, с чего начать. Показать грудь?.. – Наверное.
– А еще занимательнее место. Я узнаю почерк.
Я изобразила внимание. И даже не изобразила: на самом деле было интересно, что он тут узнал. Мастер насладился моим молчанием, сказал, наконец:
– Настоящий боевой маг – это роскошь. Не потому, что сложно обучить, как раз боевая магия – самая простая, пали себе, не сдерживайся, не заботься о том, чтобы было аккуратно и красиво. Но кормить его, не используя нигде больше, кроме как на поле боя – затратно. Не выгодно. Люди, знаете ли, живут больше выгодой, чем чем бы то ни было иным. Поэтому в человеческих королевствах боевых магов нет совсем.
– А как же вы?
– Я занимаюсь фейерверками, – сказал он, подняв палец. Палец был нечистый. Мастер потер его платком. – Все остальное – добавочные обязанности не от хорошего житья, но от чрезвычайных обстоятельств. И знаете, это заметно.
Он зажег на пальце огонек, повесил над плечом. Небо над тем городом горело очень красиво, и искры с него падали, как от настоящего салюта.
– А тут – другое дело? – спросила я.
– Земля прожарена на локоть в глубину, – сказал Мастер, притопнул ногой, подняв облачко серого праха. – Не было приказа беречь ландшафт. Да и не умеют они… незачем. Это территория врага. Примерно так выглядят поля боя после орков, даже если с ними нет чародеев.
Связанных женщин бросали у частокола. Мне раз или два это снилось после визита в башню колдуна. Легко поверить, что война в исполнении этих ребят выглядит свински.
– Знаете, почему орков не любят? Никто никого не любит, конечно же, но их особенно. Потому что, пока не вырежешь их до последнего, они не остановятся, не свернут знамена. Поэтому войны с ними выглядят после перелома как настоящая бойня. На своей земле, на их – рубить и жечь, до кого дотянешься, чтобы не поднимали головы хоть десяток лет. Иначе это никогда не кончится. Грязная работа, – Мастер недовольно сложил губы, огонек обогнул его, повис над другим плечом.
– Вы… участвовали?..
– Нет, – сказал он. – Я ассистировал.
– Зачем вы мне это рассказываете?
– Чтобы потешить вас беседой, леди, – Мастер прижал кулак с платком к груди, издевательски поклонился. – Мы с вами так очаровательно общаемся. Ну и к тому же – чтобы вы знали, куда идете. Кому навстречу. – Он усмехнулся, оглянулся на деревья. – Рихенза не тише, но вам повезло застать ее в уязвимом положении. Дорога, кстати сказать, там, – он махнул рукой. – По ней до реки, потом вдоль на юг, как раз выведет к краю Леса. А там и люди встретятся, если повезет.
– Благодарю, – сказала я. – Приму к сведению.
– Следует не принимать к сведению, а пользоваться, – сказал Мастер наставительно. Поднял руку с платком, запалил его от огонька. – Ночь. Тихо. Все спят. Поверьте, не проснутся еще долго. Я об этом позаботился.
Ах вот оно что. Вот почему никто не встал на мои разговоры и прогулки.
– А вы-то сами что? Вы ведь собирались.
Огонь подбирался по платку к самым пальцам, но вместо того, чтобы сгорать, ткань делалась чистой, поблескивала вышивка.
– Можно было бы сказать, что обстоятельства переменились, но это будет неверно: обстоятельства остались теми же. Переменилось мое… видение некоторых вещей.
– Например?
– Вы любопытны, леди, – сказал Мастер с усмешкой.
– Разве это дурно?
– Не имею представления. Говорят, девицам, желающим замуж, следует быть скромными, тихими и не задавать лишних вопросов. А вы, кстати говоря?.. – Я сделала вид, что не понимаю. Мастер кашлянул, спросил: – Обещаны ли кому-либо?
– Нет, – сказала я серьезно. – Не потому, что задаю много вопросов, а потому, что меня никто не заслужил. Но правда, почему вы еще здесь? Опять же, не то, чтобы я не рада…
– Я наблюдал работу Мастера-распорядителя. Переписывал его бумаги. Я знаю, что он начертал на девчонке. Но я не видел всего остального. Того, что в старом дворце. Неполная формула бесполезна и ничего не объясняет. Это как… как…
– Деталь музыкального инструмента, – сказала я. – Если нет хоть одной – не звучит, и от всего остального никакого толку.
Мастер аж глаза прикрыл от удовольствия. Протянул: "ве-ерно… великолепно сказано, леди".
– Секрет истинной жизни – одна из великих тайн тонкого искусства. Ее несколько раз открывали, но потом она оказывалась утеряна снова, и каждый чародей втайне мечтает в очередной раз добраться до истины в столь значительном вопросе.
"Чародея можно привязать обещанием знания". Королева знает своих подданных гораздо лучше, чем я, и все уже, оказывается, разрешилось без моего участия, само собой. Хорошо! Можно вставать, желать доброго остатка ночи и идти досыпать – холодает, значит, подбирается рассвет.
– Что такое – секрет истинной жизни?
– Вы уже интересовались, леди. Только тогда с нами было вино.
– Вина нету, – пригорюнилась я. – Расскажите так.
– Чтобы понять хотя бы основы, учатся много лет. Вы когда-нибудь брали в руки трактат о тонком искусстве?
Я сдавала биологию в школе, подумала я, уж что-нибудь знаю про жизнь как состояние организмов. И я сама собирала мебель из "Икеи". Никто не посмеет сказать, что я глупа и медленно схватываю.
Я помотала головой. Мастер вздохнул, но ему хотелось поговорить (иначе бы он давно пошел спать), а сильнее желания потрепаться силы нет. Он сказал важно: "Тайна сия зовется у эльфов одной из Пяти Небесных".
На деле оказалось скучнее. Я одергивала Мастера, когда он съезжал на термины и Весеннюю речь, и кое-что улавливала. Получалось следующее. На самом деле до конца понять жизнь и ее секрет не вышло ни у кого, и надежды, что выйдет, пока нет. Успехи на этом поприще относительные, потому что жизнь покуда не удается воспроизвести, создать усилиями тонкого искусства без посредства естественных средств, а удается только имитировать. Так что "секрет истинной жизни" следовало бы называть "частичным пониманием".
Сам же секрет (в переложении для простых смертных) состоит в том, что жизнь чинит сама себя, воспроизводит сама себя, меняет сама себя, дабы продлить свои дни, и, в конечном итоге, приходит к своему завершению.
Тоже мне, энигма, хмыкнула я про себя. И над этим маги корпели не одно поколение? Мастер заметил мою скептическую мину и напомнил, что он излагает нарочито просто, а суть я не поняла бы, даже если б очень захотела.
Интересное, однако, заключено не в самой жизни, потому что ее хоть в бочках засаливай, куда ни кинь взгляд, везде она есть (и даже слишком порою много, сказал Мастер, кое-кого я бы предпочел видеть лишенным этого свойства), а в том, чтобы нарушить естественное положение вещей. Для этого и нужно было открывать секрет – чтобы, понимая жизнь, научиться ее изменять. Чтобы делать из истинной жизни фальшивую.
– Кому может понадобиться фальшивая жизнь?
Мастер закрыл глаза, медленно вдохнул и выдохнул. Я поняла, что он едва сдерживается, чтобы не треснуть меня чем-нибудь (или не превратить кресло подо мною в прах), и захлопнула рот. Он потер колено и принялся рассказывать нарочито спокойным тоном, каким говорят, чтобы показать, что терпения осталось мало.
В истинной жизни нет ничего чудесного, говорил он. Точнее, это чудесно, но воспроизводить мы ее не можем, изменять как следует – тоже, можем только прекратить, чем успешно занимается рыцарство, солдатня и государи, которые выдают им содержание. А вот если, например, изъять из жизни смерть, то получится очень интересное псевдо-живое состояние, какое вы наблюдали, леди, в слугах Эбрара. Лишенная смерти плоть не может более удерживать в себе разум, и постепенно теряет его, как и самую эссенцию тварного существа. Она более не исцеляет себя – но и не умирает. Отличные получаются армии, потому что подобные существа кончаются гораздо медленнее, чем живые, и пищи им не нужно, и ночлега, а раны можно не лечить. Есть, конечно, один недостаток, сказал Мастер так, словно я бежала собирать не-живую армию, а он должен был меня предостеречь. Отдавать приказы глупым – приятно, но совсем лишенным разума – невозможно, и рано или поздно такие солдаты, растеряв остатки прежней своей сути, начинают есть друг друга и военачальников, а то и просто расползаться кто куда. Поэтому Эбрар воюет быстро.
– А он сам тоже… ну, фальшиво живой?
– Это тоже очень интересно, – сказал Мастер, и ему правда было интересно: глаза блестели и огонек над плечом пульсировал, как жилка на шее. – Судя по тому, что пишут наблюдавшие его хронисты и те, кому посчастливилось выжить после встречи с ним, он находится во вполне живом теле. Неизвестно, в своем ли, но, скорее всего, нет, оно должно было истлеть много веков назад. Его периодически призывают на этот свет, чтобы он вел победительный поход. Есть легенда, что он приходит сам во время великой нужды, когда весь народ взывает к нему, но зачем верить легендам? Как бы там ни было, в его теле держится ум, дух и магия, а это свойство живого.
– Он маг? А не похож…
– Что?
Я помедлила и рассказала ему про видение мужика с копьем. Именно что с копьем, а не с огненным шаром в одной руке и молнией в другой.
Мастер потер подбородок, словно проверял, хорошо ли выбрито. Мне показалось, что от задумчивости у него шевелятся кончики ушей.
– Вот как. Что же. Здесь все еще Быстрые тропы. Только вот речь… и наведенные картины… гм. – Он невидяще уставился мне под ноги. – Гм-м. И что говорил?
– Спасти его народ говорил.
Мастер громко хмыкнул.
– Еще бы.
– И что мне делать?
Мастер пожал плечами. Ну отлично! Больше спросить мне не у кого.
– Можете ничего не делать, леди, – сказал он, – довольно скоро все естественным образом закончится. Через год, к весне, или даже раньше. Они отупеют и перестанут жить. Останутся только те, что были от Эбрара далеко, но если уж они сидели тихо, то сидеть и будут. Остальные разложатся. Тогда человеческие королевства возьмут свое. Викерран вернется в желаемые границы или прихватит еще и чужой кусок заодно, чтобы два раза не ходить. Не первый раз, леди, знаете ли.
– И что, уже так вот было? Орки… терпели поражение?
– Не далече как в славное правление Кеннета Желтого, вам уже известного, – сказал Мастер. – Он был умен и выжидал. Отступал там, где можно было, и не давал боя, если можно было избежать. Мирного населения полегло тогда много, но армию он довел до старого дворца почти целой, и потом славно прошелся по ополоумевшим врагам! Говорит, кто еще оставался живой и в уме, сдавались так, потому что не на что было надеяться, раз великий генерал сражен.
– И как же его сразили? Он ведь не простой человек… орк, насколько я поняла.
– Верно поняли, леди. Но мало кто точно знает, кто или что он такое, и я не из числа осведомленных. Известно только, что он приходит, чтобы вести армии, и что рядом с ним искажается жизнь, портится и перестает быть такой, какая должна быть.
– Но ведь именно поэтому его надо остановить как можно быстрее?
– Зачем? – удивился Мастер.
– Если это так уродует живых, то вдруг и правда весь народ переродится черте во что и вымрет…
– Какое вам дело до орков, леди?
И правда что. Есть свои, похожие на тебя, те, среди кого ты родился, и свои – хорошие. А есть чужие, которые родились далеко, и не похожи на тебя, и некрасивые на твой взгляд, и все в них другое, не такое, как ты привык. Тем более, другая порода или даже биологический вид. Вдвойне, втройне чужие. А чужие, как известно, плохие. А наши победят, должны победить.
– Но ведь надо же что-то делать, – сказала я.
Мастер повесил огонек ниже и разглядывал ногти.
– То, что собирается сделать королева, решит проблему? – спросила я настойчиво. Я не намерена идти спать, не решив хоть что-нибудь! Так можно с ума сойти.
– До некоторой степени, – сказал Мастер. – В прошлый раз сработало, но вы видите, как. Это очень чувствительные заклятья, к тому же, недоисследованные. Обратить фальшивую жизнь в истинную, то есть избавить Эбрара от его сил – или проклятия, как хотите – хорошая идея, но она возымела свои эффекты. Тут раньше были гораздо более приятные места. Что будет, если произнести заклятье снова, я не представляю. Что-то еще более уродливое, чем нынешний Лес, пожрет нас и все земли, до которых дотянется. Или Лес снова станет обычным, и все здесь пойдет своим чередом. Есть только один способ сделать все правильно – и тысячи напортить. Как сделать правильно, не знает, скорее всего, никто. Так что сами понимаете.
– Весело.
– Чрезвычайно.
– И что делать? – спросила я снова. Мастер посмотрел на меня тяжелым взглядом. Я подняла ладонь. – Я не от вас требую, я в принципе. Как присказка, не обращайте внимания. Скажите, а зачем Эбрар вообще появляется, если ему жаль свой народ?
– Сомневаюсь, что его спрашивают, прежде чем призвать, – сказал Мастер, сощелкнул с колена соринку. – Разве советуются со знаменами, прежде чем воздеть их?
– Но без знамени боевой дух падает, и, может… все прекратится без него? Война прекратится.
Мастер улыбнулся чему-то, поглаживая пальцем шов на штанах. Сказал мягко:
– Было бы хорошо. Устранить одного – и настал бы мир. Многие об этом мечтают, особенно молодые короли. Я перевидал их на своем веку, леди. Они отправляются в походы за чудесами и ввязываются в битвы, которые кажутся им решающими, чтобы одним махом все наладить, и случились бы мир и процветание. Приказывают магам изобрести соответствующие заклятья. Чтобы произнести – и все стало верно. Из лучших побуждений, конечно. Они неплохие, как правило, когда только восходят на престол. Не хотят войны и разорения. Только война, как любое большое движение живой массы – это тысячи воль. Тысячи причин, и не бывает им одного противодействия. Нет такого заклинания, чтобы изменило ум и сердца тысячам солдат, генералам и правителям. Войны не случаются на пустом месте или из-за малого толчка. Орки живут войной, у них каждая богиня – воительница или мать бойцам. Люди воют из жадности. Эльфы холмов не знают такого понятия, как война, они "распространяют величие" на другие народы. Получается то же самое, конечно… Войны не выигрывают одним ударом, и тем более, не устанавливают одним движением мир. И народы тоже не спасают. Если они сами не пожелают спастись, но в случае подобного чуда и вы, прошу прощения, не требуетесь.
