Текст книги "Случайные люди (СИ)"

Автор книги: Агния Кузнецова (Маркова)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

– Что значит – Лес может защитить? – спросила я, чтобы отвлечься. В беседах не замечаешь, сколько прошел километров, даже если ноги потом отвалятся.

– Это земля королевы Рихензы и ее предков. Земля всегда знает своего короля, потому что король назначен Четверыми наместником над территориями, а все в мире чтит волю Четверых. Лес… – сэр Эвин хмуро оглянулся, помолчал, подбирая слова. – Лес живой. Он тем более должен узнавать королевскую кровь и почитать высшую волю.

Я хотела спросить "чего-чего?", но подобрала более приличный (хотя и менее точный) вариант:

– Что значит – лес живой?

Вспомнились здания, разваленные деревьями изнутри, наполненные, оплетенные растительностью. Словно лес накинулся и разметал, раздавил чуждое себе.

– Не знаю, – сказал сэр Эвин, и я сдержала вздох разочарования. – Мастер-распорядитель говорил так. Что Лес породило заклятье, и Лес живой. Не как жив обычный лес, а как-то по-другому. Леди, я не чародей. Мастер-распорядитель рассказывал Его Величеству, а я слушал. Это все не на мой ум.

Я поглядывала на него и вдруг заметила, что профиль у него мужественный, но не по-звериному мужественный, а так, в самый раз. Ух, какой. Меч на поясе, наконечник в руке – а умеет сказать "не на мой ум". Редко кто из мужчин это может. Знак того, что в черепушке что-то есть, не только рыцарский кодекс и приемы боя.

Сердце вновь спешило, и я гадала, только ли из-за того, что идем торопливо. Ух, какой.

– Сэр Эвин, – выговорила я, преодолевая смущение: имя звучало непривычно и неловко, – давайте сделаем привал. Вы теряете кровь. Да и я…

– Пустяки, – сказал он, потом все же остановился, спустил с плеч мешок. Я, морщась от боли в руке, зарылась: самая чистая тряпочка была та, в которую я завернула серьги. Флягу, к счастью, тоже носила я, вчера утром туда капнули настойки, чтобы пить было приятнее и безопаснее, поэтому сегодня я не побоялась полить прямо на рану, шипя, протереть вокруг. Не рана, так, царапина, но все равно больно!

Я устыдилась этих мыслей, потому что сэр Эвин тем временем буднично разрезал рукав ножом, оборвал, обнажил руку, из которой страшно торчало древко и край наконечника. Я, борясь с тошнотой, попросила его сесть. Это не ссадины и разбитый нос утешать, это тащить из плоти инородный предмет.

Сэр Эвин садиться отказался, подставил мне нож, я полила на него, рыцарь расширил рану острием, вывернул руку, взялся зубами за обломок древка. Дернул с рычанием. Я вздрогнула. Сэр Эвин плюнул наконечник под ноги, подставил руку. Я полила, чуть не расплескав все: напал тремор. Потянулась перевязать. У меня почти уже не текло, а тут вон что… Сэр Эвин перевязать мне не дал, но тряпочку забрал, погонял во рту слюну, влажно лизнул рану. Поморщился, лизнул снова, и уж тогда принялся наматывать ткань. Я помогла, завязала узелок. Сказала с тряским смешком:

– Забавно вы… первую помощь оказываете. Помогает?

– Это вы напомнили мне, леди, – сказал сэр Эвин. – В армии Его Величества, если рядом не было целителя, прижигали. А родичи как делали – промывать и применять телесные жидкости, чтобы не гнило. Люди так не могут, я и позабыл…

– Ваши родичи?

Сэр Эвин насупился, на лицо словно наползла серая туча. Он оттолкнулся от дерева, наклонился надо мной. Я попыталась отползти по мху.

– Родичи с другой стороны, – сказал он, словно это должно было что-то прояснять. Опустился передо мною на колено, взял за локоть – я словно в клещи попала. Он спросил: – Вы позволите? Это поможет.

Я, обмирая внутри, кивнула. Это не может быть хуже, чем прижигание.

Сэр Эвин поднял мой локоть, наклонился к коже, я зачарованно следила, как он касается у раны губами, проводит языком. Обожгло, как горячей водой, я дернулась, но сэр Эвин держал крепко.

По телу прошла сладкая дрожь, я вспомнила не хватать воздух, а дышать носом. Волосы его щекотали по плечу, от слюны по ране щипало, но пробирало меня больше не от этого ощущения, – как антисептиком по свежеразодранному, – а от дыхания, влажных губ, от того, что он так близко.

Когда сэр Эвин меня отпустил, я отвернулась: лицо горело.

– Пойдемте, леди. – Он встал, придержав меч у бедра. – Враги все еще могут нас нагнать.

Я поднялась тоже, долго перешнуровывала ботинки, чтобы успел сойти румянец. Ух! И, главное, не люблю такой тип, их сложно долго выдерживать, но черт побери, как иногда тянет! Поглядывать томно и изгибать стан (главное, чтобы был – стан, а не спрятанные под здоровым жирком прямые и косые мышцы живота), давать себя спасать, а потом падать в объятия. В мускулистые руки с суровой мозолью от многолетних занятий с мечом. Чтобы я такая: ах! А он такой: моя леди. Бархатным глубоким голосом.

Голос у сэра Эвина был неприятный, с песком, когда он сказал:

– Вы невидимы для слуг Эбрара.

Я пожала плечами и продолжила думать о сильных руках, длинных ногах и том, как он должен смотреться в тонкой рубашке и легких штанах, когда партнер по тренировке на него нападает, а сэр Эвин ловко парирует, звенят клинки, играют мышцы, глаза сверкают, потому что человеку дай только в руки оружие, сразу глаза живые, потому что можно идти убивать себе подобных, а этого всегда очень хочется. Негуманно, но как красит некоторых мужчин, да и женщин! Визуально, напомнила я себе. Взглянула искоса.

– Вы с ними в сговоре? – спросил сэр Эвин.

– Конечно. Именно поэтому они хотели меня зарезать, – сказала я сквозь зубы. Плечо болело от каждого шага. – Именно поэтому я лезла на стрелы, чтобы в вас не натыкали больше, чем уже успели.

– Подозрительно, – сказал сэр Эвин. Руку на меч больше не клал. Я нашла в этом успокоение: а вдруг и не заколет, и ножнами, как Мастера, не отхлещет.

Кстати о последнем.

– Мастер говорил, что на мне нет печати жизни, – сказала я осторожно. Прибавила от себя, – потому что я родилась не здесь. Наверное, потому и не замечают. Я не волшебница, видите ли. Не разбираюсь.

– Я тоже, – сказал сэр Эвин. Отвел ветки, дал мне пройти. – Ненадежное искусство. На него нельзя положиться, в отличие от клятв и доброго меча.

Красивые слова, подумала я. Всегда удивляли люди, которые говорят что-то подобное серьезно. Они в какой-то другой реальности живут? Новая порода людей, выведенная путем селекции? Чтобы умели и любили держать обещания, позабыли вероломство и просто здравый смысл, извели коварство в политиках? А с виду – такие же. Не считая того, что у Мастера острые уши, а те, кто на нас напал, походили на продукт любви людей и какого-то очень сурового животного. Узкий лоб, маленький плоский нос, челюсть…

– Вы никогда не видали, как нарушают клятвы, сэр Эвин?

Он посуровел еще больше. Бросил коротко:

– Видел.

– Разве они надежны? Про меч не могу сказать, никогда не держала в руках.

Сэр Эвин встал на секунду, оглянулся, прислушался. Я замерла тоже. Он тронулся с места – и я за ним, а потом нагнала и пошла рядом.

– Вы правы, – сказал рыцарь, погодя. – Надежда на верность клятвам – это надежда на чужое постоянство. Надежда на меч – надежда на собственные руки.

– Себе верить легче, – кивнула я. – Больше смысла.

Он усмехнулся. Понравилось? Любите девушек, с которыми можно поговорить, м-м?..

– Кто такой Эбрар? – спросила я. Нужно ловить момент, пока он убрал с лица угрюмую сосредоточенность.

– Люди называют его Эбергардтом. Великий предводитель… неужели никогда не слышали?

– Я родилась и жила далеко отсюда, – повторила я в который раз. – В этих краях совсем недавно.

– И в самом деле, далече ж вы были, если не слышали, – проговорил сэр Эвин. – Его слава гремела от Малахитового моря и до самых льдов, через все земли. Даже эльфы Весеннего края трепетали его, а уж люди!.. Нет таких гор, которые бы не пересекла его армия, нет таких долин, которые не попрали бы копыта конницы его товарищей и потомков.

– Он ведь… ну, на стороне врага? – уточнила я, чувствуя, что упускаю нить.

– Восхищаться талантами воинов и полководцев, даже если они служат врагу – дозволено и не роняет чести, – заявил сэр Эвин. – Наоборот, низко не признавать заслуги достойного только потому, что он служит чужому королю.

Да ради бога, подумала я, сколько угодно.

– И что же, теперь он… м… завоевывает все, что не завоевал раньше?

Сэр Эвин задумался, между бровями обозначилась трудная складка. Думать ему не шло.

– Скорее, отвоевывает назад то, что когда-то было его. После того, как он погиб, орки не смогли удержать завоеванных королевств.

– Так он мертв? – протянула я. – "Слуги Эбрара" – это почетное звание, что ли? Самоназвание? Как пионерская организация имени Ленина?

– Что?

Я подняла ладони, помотала головой, мол, ничего. Сэр Эвин перекинул мешок на другое плечо. Пояснил:

– Те, кто жив – воины Эбрара. Те, кто мертв – слуги Эбрара.

Понятнее не стало. Сэр Эвин, должно быть, это заметил, проговорил медленно, словно ребенку с задержкой развития:

– Вы заметили, леди, что они не умирают, если их пронзить мечом, не истекают кровью, стоят и идут, если отрубить голову? В Лесу не умирают до конца, но они так – не только в Лесу.

– Мы не можем умереть? – обрадовалась я. Так чего ж я тогда дрожала?

– Мы можем прекратить жить, – сказал сэр Эвин. – И это будет истинная смерть.

Тьфу ты. Мастер тоже говорит запутанно, но это уже за гранью. Я призналась, что ничего не понимаю. Сэр Эвин в ответ доложил, что он – тоже, что говорил Мастер-распорядитель, то он и помнит, а понимать необязательно, он не чародей, в конце концов.

Не умирают до конца… я машинально схватилась за пояс, где у меня обычно висел топорик. Я так и не добыла его назад. Тот мальчишка на холме выглядел, как живой. Словно ему еще больно.

Это было бы нечестно. Если бы – всегда больно, и даже не умереть.

– Так что, он тоже… не мертвый? Этот Эбрар.

– Его возвращали из мертвых несколько раз, – сказал сэр Эвин. – Орки говорят, что это боги слышат их моления и возвращают великого вождя, который принесет славу и избавление, люди говорят – что это нечистая магия, эльфы – что злая воля не дает ему упокоиться.

– А на самом деле?

Сэр Эвин покачал головой.

– Истины я не знаю, леди, а домыслы строить – не моя забота. Он приходит уже пятый раз, ведет армии, покоряет и уничтожает тех, кто не желает покориться. – Он помолчал, сказал трудно: – Его Величество не пожелал.

– И что делать? Что делали предыдущие разы?

– Предыдущие разы – ждали. Он рано или поздно теряет разум, и тогда орков начинают резать, – он вдруг оскалился. Мне стало страшно. – Всех, какие попадутся, на чужих землях и на своих. Воины или нет. Это называется – оставили боги. – Он засмеялся чему-то, меня пробрал мороз. Он посерьезнел, прижал повязку к руке. – Помните тех, кто напал на нас, когда вы только нас повстречали? Это слуги Эбрара. Стали не умнее животных, позабыли оружие. Они не живы давно. С поры последней битвы, когда король Кеннет Желтый сразил Эбрара, как говорили, навсегда. С тех пор, как начался Лес. А те, от которых мы бежим так позорно – не живы недавно. Видите разницу?

Я мало знаю про местные странности, но вовсе не тупая. И правда, морды похожи, только у тех лысых тварей – ну совсем уж звериные, как и повадки. То-то я заметила сходство…

– А не носил ли король Кеннет Желтый золотых доспехов? И не был ли прадедом вашего короля?

Сэр Эвин поднял брови.

– Вы знаете больше, чем показываете, леди.

– Это я недавно услышала. От Мастера.

Сэр Эвин вздохнул тяжко, словно смертельно устал. Да и устал, наверное, я еле тащусь, хотя и без мешка, и не валила одного за другим вооруженных не окончательно мертвых типов на просеке.

– Мастер много знает, – сказал он, наконец. – Он объяснит вам лучше.

Не сомневаюсь. И тут-то у меня и расколется от обилия новых знаний голова.

За беседой я не заметила, как мы зашли в ельник, настолько я привыкла уже шагать по лесу за кем-то и не думать особенно, куда именно идем – куда-нибудь да выведут. Под ногами стелился ковер иголок, стало сумрачно. Я подняла голову. Небо нависало сиреневое, подсвеченное с одного краю бледно-розовым.

– Вы хорошо объясняете, – сказала я, чтобы почесать его самолюбие. Людям нравится быть полезными. – Скажите мне еще одну вещь. Вы…

Земля ушла из-под ног, я ухнула вниз, ноги ударились в твердое, дыхание вышибло из груди, я повалилась, а на меня рухнул сэр Эвин, съездив по голове мешком. Я оглушенно пискнула, попыталась из-под него выбраться. Ткнулась ладонью в землю, в руку впилось что-то твердое. Корешок. Мы были в глубокой яме.

Над головой раздалось:

– Смотри-ка, что нам сегодня попалось, братец.

Глава 5

Главарь сидел на троне. Это был настоящий трон, резные ручки и спинка, а стоял он на возвышении, к которому вели укрытые вышарканным ковром ступени. Один из его пособников облокотился на спинку, заправил одну руку за пояс с кривым ножом. Поигрывал соломиной в зубах.

Другой вытряхивал перед главарем вещи из мешка. Главарь распинывал их сапогом целой ноги. Деревянная стояла на ковре твердо. Были его ноги в разных сапогах, деревянная – в красном, маленьком, кажется, женском. Я рассматривала, пока один из пособников не схватил меня за волосы, силой отвернул голову в сторону. Сказал: а нечего пялиться, мы счас тебе такое же организуем.

Главарь на него шикнул, пнул туфлю. Она покатилась по ступенькам прямо к ногам сэра Эвина. Тот проводил ее глазами, потом снова уставился на главаря. Ему-то смотреть разрешали.

– А кто нынче правит Рилирвеном?

Сэр Эвин буднично отвечал:

– Король Кадел Искусный.

– Ишь ты. А кто нынче правит Викерраном?

В такой манере он допрашивал рыцаря уже добрых четверть часа. Я начинала подозревать, что сэр Эвин выдумывает имена, благо, у разбойников не было под рукой ни интернета, ни летописей, чтобы проверить.

Что это разбойники, я б догадалась по одним только рожам. Но они представились.

– Никто не правит, – сказал сэр Эвин сердито. – Орки грабят. Как разграбят и сожгут, станет царствовать Эбрар. Знаете такого? Вы, сволота, от него бежали, пока другие проливали кровь.

– А я на шише вертел проливать кровь в королевской армии. И саму королевскую армию вертел, – сказал главарь и подал знак. Один из разбойников, что держали рыцаря, врезал ему под дых. Сэр Эвин согнулся, сипло кашлянул, но остался стоять.

– Трусы и дезертиры, – заключил он, – видал я таких. Война идет, а вы по лесам сидите.

– Война нас не касается, – сказал главарь. – Ты б не вякал, орочий ублюдок, а то мы ж как вспомним о своем долге, так и начнем защищать отечество от проклятого племени. С тебя ж и начнем. Вздернем захватчика на хер, а, братцы?

Разбойники загоготали согласно. Я дергала руки за спиной, но связаны они были крепко.

Называли они друг друга братцами, и я подозревала, что некоторые из них в самом деле родственники: вон тот рыжий с нагайкой, например, и другой, с рыжей бородой, который сидит на ковре около трона и пробует одежду из мешка на запах и на разрыв.

– Это вас вздернут, как и полагается с бандитами поступать, – сказал сэр Эвин. Его родители не учили не ругаться с превосходящими (и до зубов вооруженными) силами? – За ребра подвесят в назидание другим.

– Ха! – сказал тот, что жевал соломину. – А что, уже не колесуют? Этот прыщавый обмылок Кеннет все больше колесовал. Голос не переломался, усы не отросли у щенка, а туда же, закон, мол, водворить и вчинить, значит, то самое назидание.

– А как с вами, бесчестными псами, еще поступать? – сказал сэр Эвин. Рыжий врезал ему над ремнем рукоятью нагайки. Рыцарь скорчился и без звука упал на колени. Рыжий взял его за волосы, поднял голову и держал, чтобы главарю было видно лицо.

– Твоя мамка ноги перед орками раздвигала, – сказал тот, – любила, видать, шипастую елду. Так что молчал бы, сопливец.

– Моя матушка, – сказал сэр Эвин трудным голосом, – была благочестивой женщиной.

– Хрена с два, – сказал главарь, повернулся, наконец, ко мне. Я сжалась. – Но не будем выражаться при мазели. Мы ж не варвары.

– Я это ценю, милостивые государи, – сказала я, улыбаясь как можно искреннее.

– Вот, слыхали? – обвел главарь взглядом своих подельников. – Говорил я вам: не забывайте, паскуды, вежество, пригодится. А что, мазель, вы делаете в лесу с этим мурлом? – он кивнул на сэра Эвина, который был весь пятнистый от нехорошего румянца. – Не слыхали, что ли, что здесь опасно?

– Мы бежали от более опасных сил, милостивый государь, – сказала я. Разбойник с соломиной оттолкнулся от трона, сошел по ступеням, на ходу вытаскивая из-за пояса нож. Меня держали, не дали попятиться. Разбойник зашел за спину, я почувствовала, как дергаются на запястьях веревки – и опадают. Кровь устремилась в кисти, я сжала зубы, чтобы не застонать, растерла.

– Благодарю, милостивые государи.

Главарь усмехнулся.

– Видите, мазель, мы никакие не звери, а очень даже к вам расположены. Так и вы ведите себя, как в гостях, отблагодарите за милость. Вы целы, потому что я того хочу. Сделайте, чтобы хотел и впредь.

Разбойник показал мне кривой нож. Я сглотнула, закивала.

– Вот и хорошо, – удовлетворился главарь, встал, скрипнув деревянной ногой. Сошел по ступеням. Я ждала, что он оступится, упадет носом о каменный пол и расшибется к чертям, но он, видно, привык ходить по этому ковру. Подошел. Вблизи он оказался моложе, чем я думала, его старила неровная бородка и нечесаные волосы.

Он поклонился. Разбойник, который держал сэра Эвина за волосы, надавил, пригнул рыцаря к полу. Я не знала, что делать, кланяться ли в ответ, на всякий случай легко склонила голову. Дала руку, когда главарь протянул ладонь: так, как давала королева для поцелуя, здесь так делают все дамы. Главарь поцеловал. Я стиснула руки, чтобы не вытереть о платье, когда он закончил с лобызанием.

Он рявкнул:

– Швец, мать твою, не стой, как пень, представь меня мазели. Чтоб по правилам.

Швецом оказался тот, что с соломиной во рту. Нож он уже сунул обратно за пояс, и теперь, ухмыляясь, изобразил поклон тоже.

– Тот, кого вы имеете честь лицезреть, это сам Марх Мэлор, старший брат из братии Тихого леса, да будет вам известно. Кто говорит, что видал Марха Мэлора – брешет, скорей всего, мало кто видал и выходил живым и при своих деньгах.

Не выглядит он старшим. Старший – это вот тот рыжебородый, который привалился к трону и, кажется, дремлет.

– Цыц, – сказал главарь. – Не пугай мазель. Мы добрые люди, которые живут, как умеют, и кто посмеет нас за это осудить? Даже Четверо пока не осудили, а вовсе даже наградили.

Сэр Эвин издал сиплый смешок. Его пнули по почкам.

– Рада составить знакомство, – сказала я светски, надеясь, что он не полезет лобызать руку снова. Не полез, а только пихнул Швеца в плечо. Тот кашлянул, ткнул в меня пальцем.

– А вы кто будете?

Я в нерешительности, кому именно нужно представляться, сказала, глядя на него и главаря попеременно:

– Меня зовут София, я очень издалека, путешествовала по здешним прелестным местам, пока путь нам не пересекли недружественные отряды. Мы бежали в лес, чтобы скрыться от них. Мой дорогой страж, – я кивнула на сэра Эвина, – которого приставил ко мне папенька, сражался храбро, но их было больше.

– А кто папенька-то будет? – спросил бородач, открыв один глаз.

– Ученый, – сказала я и тут же спохватилась: я же благородная леди, а интеллигенция тут вряд ли автоматически получает титул. – Дворянин, но занимается наукой. Исследует наследие… прошлых времен и древних народов.

– Богат? – спросил бородач.

– Богат, – соврала я. – Наш род древний и знатный, и папеньку очень ценят в определенных кругах. Так что, если вы попросите, выкуп за меня будет внушительный, я единственная дочь в семье, родные ничего не пожалеют.

– Это хорошо, – сказал Марх Мэлор, пальцем ткнул мне под подбородок, придержал, разглядывая лицо и нехорошо ухмыляясь. – Только мы не просим. Мы выдвигаем требования. Их принимают. Обычно. Если не дураки.

– Папенька будет так рад увидеть меня в целости, – залепетала я быстро, – что ничего не пожалеет. И моего дорого стража, конечно. Его жизнь мы тоже очень ценим. И целостность.

– Это мы поглядим, – сказал Швец.

– Поглядим, – сказал главарь. – Что-то больно борзый для охранника, я думал, рыцарь. Много их тут было, странствующих рыцарей. Приезжали избавить землю от нашей гнуси. Мы закапывать замучились. – Он махнул рукой. – Уберите его и заприте. Не убейте только. А мазель пожалуйте со мной. Квинт, вина нам.

– Ты это, – сказал Швец негромко, тронув его за плечо. – Ты это… не жилься. Нам оставь.

Кивнул на меня. Я сдержала дрожь.

Сэра Эвина подняли на ноги и поволокли. Разбойники потянулись к трону, стали подбирать и делить мои вещи. Я одернула платье и пошла за Мархом Мэлором, потому что из-под его куртки показывался здоровенный клинок, и он его нетерпеливо трогал. А оружие, как известно – очень убедительный аргумент.

Мы шли длинными коридорами, поднялись по лестнице, вышли на галерейку, внизу я увидела темный холл, в который нас ввели через парадную дверь. Холл был грязный, у стен валялись кучи разномастного добра, пахло пылью и старьем. Потом нас провели в тронный зал, а теперь мы шли по верхнему этажу, и я думала, что будет, если перемахнуть через перила галерейки. Ноги переломаю или шею сверну, какой уж тут побег.

– Не думайте бежать, – сказал Марх Мэлор.

Я растянула губы в улыбке.

– Мне не приходило это в голову.

– Вот пусть и не приходит, мазель. Не смотрите, что у меня не все ноги – те, с какими был рожден. Я быстро бегаю, а мои братья – еще быстрее. И если вы попытаетесь отказаться от моего гостеприимства или будете нелюбезны, мы сделаем из головы вашего охранника мяч для игр. Братья любят поиграть. Ясно?

– Более чем.

– Ну и славно. Люблю взаимопонимание.

А уж я как люблю, подумала я. Тут не хватает Мастера, чтобы сделал из этих любезных ребят ходячие факелы.

Мы прошли мимо портретов в тяжелых рамах. Было темно, я притормозила, чтобы разглядеть. Удивительно, но главарь не стал меня торопить, остановился рядом.

– Нравятся? Знакомых видите кого-нибудь?

– Нет. Кто это?

– А пес их знает. – Он махнул рукой вдоль стены. – Вон там – хозяин дома.

Хозяин оказался плотным представительным мужчиной, художник изобразил его у стола, заваленного книгами, со свитком в руках.

– Должно быть, он был просвещенный человек, – сказала я задумчиво.

– А наверно, – пожал плечами Марх Мэлор. – Он паковал книги, когда мы его поймали. Допаковался, дылдак. Дочка у него еще была. Тут ее нет. – Он кивнул на стену. – Мелкая, вас помладше, мазель.

– И что же с нею стало? – спросила я, заранее подбираясь.

– А ничего, – хмыкнул главарь. – Вырвалась-таки, увертливая, убежала в лес. Не задрали кабаны – так орки поймали, и уж похуже обошлись, чем мы б стали. Ну да пусть ее. Давно было. Идемте, мазель, эта сучья нога натирает, чтоб ее.

Он похромал дальше, а я за ним.

Портреты кончились, начались гобелены. Я снова замедлила шаг, разглядывала сцены охоты и купания белотелых дев.

– Братья-то мои хотели жечь, когда холодно было, – сказал Марх Мэлор. – Картины, полотна эти, на одеяла пустить. Я не дал. Понимаю ж, что искусство.

– Воистину, – сказала я. – Приятно, когда знают цену настоящим сокровищам. Вы утонченны для…

– Для лиходея? – спросил он. В темноте сверкнули глаза и зубы. Пока я блеяла оправдания, он расхохотался. – А вы правильно поняли, мазель! Я – не то, что эта свора мерзавцев. Я – совсем другое дело.

Оно и видно, подумала я. Пусть еще скажет, что он тут случайно.

– Я тут не по большому хотению, а по стечению обстоятельств, – сказал Марх Мэлор, остановившись перед занавешенной бархатом дверью.

Тридцать коровьих какашек, подумала я, следя за его лицом. Ни один мускул не дрогнул. Ну ладно, предположим, что он не читает мысли.

– Как же вы тогда очутились здесь, в столь необычной компании?

Марх Мэлор открыл передо мною дверь, впустил.

– Это долгая история, мазель. Давайте-ка расположимся.

Располагаться нам предстояло в комнате, которая когда-то была, очевидно, господскими покоями. Кровать под балдахином стояла у обшитой деревянными панелями стены, тут же торчала бадья вроде той, что творил нам Мастер, только больше, с короткой лесенкой у бока. Тут же – стол у окна, заставленный посудой, тут же – кресла, на которые набросана одежда, тут же – разнообразное оружие на стойках и просто у стен. В углу – накрытая дощечкой ночная ваза. Видимо, из комнаты сделали все, что нужно прогрессивному человеку. Обеспечили, так сказать, все нужды сразу. Я обошла бадью, выглянула в окно. Прыгать было высоко, да и рамы тут такие, что не вдруг выбьешь.

Марх Мэлор сел на кровать, мне указал на кресло. Я, содрогаясь от брезгливости, сняла с мебели рубахи и портки, переложила и села на краешек.

– Расскажите мне историю, мазель.

– Я думала, вы поведаете мне свою, – сказала я, сложив руки на коленях. – Я бы послушала.

Марх Мэлор массировал колено увечной ноги, нахмурился в неудовольствии.

– Я оказал вам большую милость, оставив при вас жизнь и все, что положено девице. Вас еще, как вы заметили, никто пальцем не тронул. Я не должен просить дважды. Я говорю – вы делаете. Из чувства благодарности.

– К-какую вы хотите услышать историю? – спросила я враз пересохшим ртом.

– Любую, – ответил главарь. – Я торчу здесь столько лет, что все истории рассказаны по сотне раз, а эти сквернавцы не умеют сочинять новых. Что-нибудь, мазель, разгоните скуку, а то сдохнуть от нее можно, и это будет дерьмо, а не смерть.

В голове, как назло, сделалось пусто. Я, судорожно стискивая пальцы, сказала наугад:

– Жил-был король. – От этих слов всплыло в памяти и имя, и события, и я продолжила увереннее: – Жил-был король, сын короля-героя, рос на рассказах о деяниях отца и мечтал совершать подвиги и сам. И вот как-то раз ему донесли, что на земли его с юга двигается великое зло. А надо упомянуть, что в том королевстве было два особенно благородных и богатых рода – и несколько родов поменьше. И вот однажды в замок того вельможи, что жил севернее и был особо уважаемым и влиятельным в королевстве, приехал…

Пересказывать сюжет любимой игры оказалось проще и увлекательнее, чем я думала. Марх Мэлор слушал, наклонившись вперед и подперев руками небритые щеки, постукивал каблуком по полу и цокал языком, когда я рассказывала про предательство и про месть, про судьбу юного короля и его сметливую вдову.

Тысяча и одна ночь, значит. И сколько мне здесь сидеть? Я не знаю столько сказок, даже если стану припоминать фильмы и произведения из школьной программы.

А потом он возьмет меня, как только захочет, а буду сопротивляться – прирежет.

Марх Мэлор потянулся, прикрыл на секунду глаза, когда я окончила.

– А-а, хорошо, черт возьми! Давно, давно не слышал я нового голоса и новых историй. Что ж, раз у нас все так мирно складывается, я расскажу вам о себе, мазель. Заметьте, вы первая, кто услышит все честно и из моих уст. Пришельцев я обычно не жалую.

Поэтому и соскучились по человеческому общению, подумала я. Добрее надо быть к людям, добрее и любезнее.

В дверь с грохотом постучали, главарь рявкнул, разрешил войти одному из разбойников с кувшином и кубками. Один отдал мне. Кубок был пыльный.

– Ваш сторожевой пес в одном был прав, – сказал Марх Мэлор, выпроводив его. – Я оставил королевскую армию.

Он заговорил, и говорил долго, увлеченно, вставал, наливал вина, пил большими глотками и снова говорил. Выходило, что он был пехотным капитаном армии короля Кеннета Желтого. Долго был, маршалы ему доверяли, а сам король знал по имени. Только этого мало. В один прекрасный момент армию пришлось оставить. "Не буду вдаваться в подробности", сказал Марх Мэлор и тут же вдался: король сдавал оркам деревню за деревней, город за городом, двигаясь к Лесу (который был тогда в десять раз меньше, чем сейчас, и не Лесом даже, а лесом со строчной), оставлял отряды, чтобы задержали продвижения врага. Отряды, понятно, выкашивали, и ходили слухи, что смерть – это не самое страшное, что творит с ними Эбрар. Марх Мэлор знал, что рано или поздно наступит его черед прикрывать отход конницы (рыцарей, понятное дело, в расход не пускали, "высокорожденный на высокорожденном, вы понимаете, мазель"). Он решил не дожидаться и одной безлунной ночью исчез, прихватив коня одного маршала и все, что смог унести, из походного шатра другого.

Он бежал подальше от орков и людей, несколько раз нарывался на тех и других, но судьба почему-то его хранила, он выходил живым и двигался прочь, в еще не тронутые войной земли. Добрался до Тихого леса, да и осел там в компании таких же сбежавших от работы и службы и примкнувших к лесным бандитам. Промышлял разбоем, а что было делать, мазель? Есть и жить хочется всем. Справедливости ради, добавлял Марх Мэлор, орков мы обирали особенно – и не отпускали живыми, даже если они сразу отдавали имущество. А что было делать, время такое, да и мирных орков, как известно, не бывает, даже если они живут среди людей – обязательно обернутся против нас. Дурная кровь, так что зря ваш батюшка, мазель, приставил к вам метиса. Они яростны и их не вдруг убьешь, живучие, но все ж таки, не место чудищу рядом с беззащитной девушкой.

Я пробормотала на всякий случай, что совершенно согласна, Марх Мэлор удовлетворился и продолжал, горячась и делая страстные жесты.

Скоро Марх Мэлор стал в шайке уважаем, а потом забрал особо верных людей и ушел с ними в новое логово, сделался главным, а поскольку таланты не пропьешь, его люди обставляли дела много изобретательнее и успешнее, чем те, что остались со старым главарем. Набирали богатство и силу, и в один из дней Марх Мэлор наведался в старый лагерь. Нужды в этом особенной не было, мазель, говорил он, все равно люди бежали оттуда ко мне, и скоро перебежали бы все – но как же было отрадно! Они сели пировать, даже не выкинув подальше тел, свалили в сторонку, а мертвого прежнего главаря усадили с собою веселиться. Тогда это казалось смешным.

А война шла, дороги стали полны беженцами, Марх Мэлор со своей братией зажил лучше, чем когда-либо… но потом насиженное место пришлось оставить и им. Братия Тихого леса не боялась королевской стражи (их ловили, казнили, но никому не удавалось изловить Марха Мэлора, а значит, братия жила), но орки – другой разговор. Пришлось отступать из Тихого леса – как раз через эти земли. Тогда тут еще не было леса, мазель, а были угодья, парки, все как полагается владениям маркграфа. Дом. В доме (Марх Мэлор хлопнул рядом с собою по кровати, подняв облако пыли) нашли хозяина, который тоже собирался бежать. Не убежал, не повезло. Война, время смелых решений, вот братия и решила смело: ежели что, свалим на орков, они рано или поздно будут тут, а дом слишком богат, чтобы не разграбить. В конце концов, нужно обеспечивать себе жизнь, вы понимаете, мазель? Ну вот. Мы только вышли отсюда, как началось. Марх Мэлор закатывал глаза, голос его отдавался по всей комнате и звенел на стекле. О, что это было! Он размахивал руками, описывая волну света и золотого пламени, в котором горела самая земля, ветви, люди – и не сгорали. И что-то грохотало там, вдалеке, и снова шла волна за волной. А небеса были то черные, то багряные, а потом проливались дождем и делались желтыми, как переспелая груша. А потом все стихло, мы только перевели дух, как полезли из земли деревья и кусты, трава стала до самой задницы, и ягоды, не вру, вот такенные! Он показывал кулак, я изображала удивление.