Текст книги "Случайные люди (СИ)"
Автор книги: Агния Кузнецова (Маркова)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)
Глава 8
Торопливо не означает – плохо.
Особенно когда партнер знает, что делает.
Мастер знал, и знал также то, что горячая вода необходима не только после, но и до. На бадью ушел комод, распался на доски и собрался посреди комнаты, потеснив остальную мебель. Вода чуть отдавала колодцем, но это было ничего.
Начали прямо в бадье. Сначала я была настороже, поминутно сравнивала, чтобы убедиться, что это не похоже на то, что происходило в комнатах Марха Мэлора. А потом перестала сравнивать. Предыдущее казалось сном, как и все мои здесь злоключения, когда я просыпалась поутру. Добрые полчаса каждое утро я привыкала к тому, что все это взаправду. Все было – другое до той степени, что становилось временами нереально, зыбко.
А сейчас все было осязаемо и правильно. Потому что, думала я, это самое простое, что знает наш мозг. Самое насущное: поесть, найти убежище и изведать другую особь. Поэтому, даже если еда вредная, а особь совершенно тебе не подходит, все равно тянет, и никуда не деться. Если увидеть еду и почувствовать ее запах.
Если особь – привлекательная и с нею есть, о чем поговорить.
Из мозга, в конце концов, это не вытравишь, думала я, впиваясь Мастеру в затылок, когда он целовал мою грудь. В другие времена мешает. Сейчас – в самый раз.
Тем более, Мастер отлично знал, что и как делать.
Люди (и эльфы), которые знают, с какого краю браться за женщину, оставляют тебя распластанной на простынях и с дурацкой улыбкой. Я погладила простыни. Шелк с вышивкой… м-м. Погладила спину Мастера, который сидел на краю и, кажется, дремал. Как студент на лекции.
– Приезжайте ко мне, – промурлыкала я. – Я вам не только оладушек нажарю.
Мастер что-то лениво пробормотал, встал, потянувшись, откинул волосы за спину и принялся делать новую бадью. Старая развалилась, когда ему стало не до нее, рухнула на пол досками, вода поползла широкой лужей и утекла в щелястый пол.
Я перевернулась на бок и наблюдала. Было тепло, уже разошелся холод, который свернулся внизу живота, когда я сказала, что отпрысков мне не нужно, а Мастер понимающе кивнул и сказал, что заклинание это очень простое и чуть ли не первое, какому учат придворных магов.
До чего же человек простое существо, думала я, наблюдая, как двигаются его лопатки и мотаются по спине волосы. Щекотные. Меня всю исщекотал. Я потянулась, оперлась на локоть. Простое… иногда нужно сдаться, чтобы не тратить всю волю на борьбу. Удовлетворить древнее, неискоренимое – и быть по-тупому счастливым полсуток.
– Я сделаю вам зелье, – сказал Мастер. Протянул руку, словно приглашая на танец. Я взялась, поднялась с постели, и шелковые простыни тут же пропали, остался голый остов и труха. – А лучше просто покажите ему грудь.
Я посмотрела на свою грудь, потом на Мастера. Тот улыбнулся, шевельнул пальцами, вдоль стен вырос, как грибы, еще с десяток свеч.
– Вы полагаете? Он раньше не реагировал.
– А вы раньше показывали?
Я забралась в бадью, и Мастер за мною. Вода парила и пахла травами. Сейчас бы вымыться и спа-ать, но нас ждут. Наверное, уже записали в мертвецы.
– Ну ведь мы мылись все вместе, видели друг друга обнаженными, – пробормотала я, растирая себя влажными ладонями.
– Одно дело – полная нагота для мытья, – сказал Мастер, спрятавшись в воду по подбородок. – Совсем другое – частичная и намеренная. Поверьте, Эвин поймет намек.
– Все равно, сделайте зелье.
Мастер кивнул и окунулся целиком. Волосы его плавали в воде, извивались, как тонкая лапша в кипятке.
Он вынырнул, отфыркнулся и сказал вдруг:
– Благодарю вас, леди. Это было приятно – напоследок.
– Ну, ну, не надо так мрачно. Лучше скажите, все эльфы… глядят в обе стороны?
– Что?
– Пьют из двух кубков? – я сделала похабный жест бровями. – Не против и стрелы, и зеркала? Опыляют и тыквы, и огурцы?
Когда Мастер понял, он смеялся так, что вода плескала на пол, и просил еще. Я вспоминала и придумывала эвфемизмы к "пасти и жеребцов, и кобылиц", пока не иссякла фантазия.
Мастер утер слезы, выдохнул и сказал дрожащим голосом:
– Кому и стоило заняться стихосложением, так это вам, леди. – Выдохнул еще раз, мотнул головой, отодрав от спины влажные волосы. – Отвечая же на вопрос: да. У нас считается здравым желать кого-то потому, что нравятся его мысли и дух. Тело… вторично.
Я кашлянула и, поскользнувшись два раза, встала, перевалилась через край бадьи. Жарко. Вода горячая. Вот и румянец. Ничего такого.
На улице, когда мы, нагруженные бутылками, выбрались наружу, было совсем темно. Носился беспокойный, полный подвывания и треска ветер, качал кусты и траву. Мастер втянул голову в плечи и сказал идти быстрее.
Мы вышли на улочку, что вела к площади, я между домов заметила, что в окнах магистрата поблескивает свет. Тепло воды и приятного занятия быстро из меня выходило, его уносил стылый ветер, который налетал теперь порывами, и вой усиливался, словно дирижера слушался и хор, и группа сценических эффектов. Я обрадовалась этому чувству: все ненастоящее. Все – театр, и все понарошку. Даже если что-то случится с этими людьми (и нелюдьми) – ничего, это все мне видится.
Ветер трепал наши волосы, мы шли торопливо, как могли, боялись споткнуться и грохнуть бутылки: единственное наше оправдание. Мастер, ругаясь под нос, не стал обходить чашу фонтана, а взобрался на край и пошел по нему, наступая на веревки вьюна.
Не следовало, наверное, подумала я. Влипать. Даже если все окончится хорошо. Для меня хорошее окончание – это прощай местное безумие, здравствуй дом. Мой счастливый финал не включает никого больше. Так что и не надо бы привыкать.
Не будь размазней, сказала я себе. Первый раз, что ли? К тому же, Мастер прав, и в обстановке войны и чертовщины, когда выворачиваются наизнанку самые жизнь и смерть, любая радость может быть "напоследок".
– Вы помирать, что ли, собрались? – недовольно спросила я его в спину.
– Всеми силами буду этого избегать, – пробормотал Мастер. Его нога запуталась в траве, он дергал ее, стараясь не потерять башмак.
Снова налетел ветер, над головой грохнуло так, что я аж присела.
– Ч-что это?
– Это, леди, гром. Не бойтесь. Когда начнется настоящая гульба, вы ни с чем ее не спутаете.
Спасибо. Утешил.
Здание магистрата от недолгого присутствия нашей компании сделалось жилым. На чистой кухне (намного более чистой, чем я ее оставляла) хлопотала Полла и грелся, протянув руки к очагу, сэр Эвин. Он хмуро оглядывал нас с минуту, как полковник каких-нибудь секретных служб разглядывает потенциальных предателей родины. Потом, когда мы выставили бутылки на стол, долго принюхивался. Кажется, не пахло, проясняющее голову заклинание Мастера работало и в эту сторону. Очень удобно, только у меня начало колоть печень. Мастер шепнул, что это ничего страшного, пройдет. Мы пили не так много. А бывали и люди, которые вливали в себя полбочки, приказывали отрезвить и выпивали вторую половину. И умирали потом.
Спасибо, утешил – дубль два. Я потерла правый бок и решила помочь Полле, пока сэр Эвин, бросая в мою сторону еще более грозные, чем обычно, взгляды, поволок Мастера отчитываться перед королевой, где мы шатались и кто позволил отсутствовать так долго.
Он прихватил с собою одну из бутылок, и я знала, что все будет в порядке. Победителей не судят, добытчиков сокровищ не судят тем более.
– Вы пропустили обед, – сказала Полла, обстукивая о край котла большую деревянную ложку. – Нужно теперь подождать, пока сготовится.
Я почувствовала, что чудовищно голодна. Жалобно, как могла, попросила остатков. Полла сочувственно ответила, что остатки все подъели, она хотела сохранить, но у нее изъяли.
– Какая несправедливость, – пробормотала я.
Полла поддела ложкой и шлепнула в миску большие костистые куски… чего-то. Кого-то.
– Если это не уронит вашего достоинства, – сказала она смиренно, – отделите кости, покорнейше прошу.
Я усмехнулась. Знаю я этот смиренный тон, таким лучше всего поддевать. А глаза хитрые-хитрые. Полла поправила рукав рубахи и отвернулась.
– Я не белоручка, – сказала я. Приняла миску с исходящими паром деталями некоего животного и поискала глазами нож. – Я не единожды это доказывала. Так что не уронит. В честном труде достоинства больше, чем в том, чтобы охранять маникюр.
Полла не поняла. Слова "маникюр" Осенняя (как я теперь знала) речь в себе не содержала. Я заменила его на "белизну рук". Полла подала мне нож и сказала тихо, что люди благородного сословия говорят так иногда. А те, кто работает по-настоящему тяжело и честно, чаще всего воздерживаются.
Я покраснела и занялась делом. Мы с Мастером отпускали тосты и вели беседы, пока тут происходила жизнь и быт. Так что не Софье Димитровой говорить про белорукость. Я вздрогнула, подула на пальцы, сунула в рот. Горячо, зараза.
Сэр Эвин начал сверлить меня взглядом с того момента, как королева благословила трапезу и все расселись в местном зале для совещаний. В ратуше не нашлось столовой, а зал – был, похожий на тот, что показывают в новостях, когда министры сидят вкруг и говорят по очереди. Мы с Поллой сидели по правую руку королевы, мужчины – по левую. Сначала я думала, что дело в половом признаке, и даже нафантазировала себе, что, будь на месте королевы – король, по правую руку сидели бы мужчины. Но Полла шепнула мне как-то, что одесную правителя – место, во-первых, людей, а не полукровок и тем более нелюдей, во-вторых – благородного рождения. Сэр Эвин и Мастер – ни то, ни другое.
Когда я бралась выяснять, какого рождения Полла, она краснела, пыталась прикрыть и без того прикрытые ключицы и не отвечала. Камеристка королевы… уж наверное, туда не берут дворовых девок. А Мастер говорил, что отец ее использовал для чего-то. Для этих знаков, что на ней написаны, очевидно. И кто у нас папенька?..
Вино тоже разливала королева. Мы с Поллой стащили со всей ратуши разномастные сосуды, а Мастер сделал из них тарелки с позолотой и бокалы с узорами на боках. Вот же странное это дело: бытовая магия. Очень приятно, но обойтись можно без особых проблем, особенно в обстоятельствах похода. Нужнее была бы какая-нибудь находительная-нужных-тропинок магия или боевая… которую Мастер продемонстрировал и так. Я сообразила, что пялюсь на него уже какое-то время, уткнулась в тарелку. Сэр Эвин нахмурился еще больше, я заметила краем глаза и решила не бесить его дальше, а то брови окончательно соединятся с переносицей, а пластической хирургии тут пока не изобрели, чтобы разобрать их по своим местам.
На сон устроились в одной комнате, к двери притащили стул, на котором должен был устроиться караульный. Мастер сотворил сверху мягкую подстилку, и я подумала, что, кто будет сидеть ночью и бдеть, должен будет прилагать особые усилия, чтобы не уснуть. У нас первый раз за долгое время была крыша над головой, было сухо и относительно тепло. Тихо, если не считать подвываний на улице. И в целом – цивилизация.
Я глядела, как Мастер превращает ковры в одеяла, а на коже зудело беспокойно, и, оглянувшись, я поняла, почему: сэр Эвин снова неодобрительно на меня зыркал. Я вернула взгляд, развела руками. Мол, что? Что такое? Сэр Эвин сделал рот ниткой, отстегнул меч от пояса, сел на стул, поставил меч между колен и уставился на гобелен с изображением вельмож на пиру.
Улеглись. Полла – с королевой на кровати из переделанных книжных полок, Мастер на полу, завернувшись в одеяло, как шаверма, и я рядом. Подушками тут не пользовались, я попыталась уснуть на собственной руке, как обычно в походах, но это мне не удалось: повеяло ветром цивилизации, организм моментально захотел все удобства назад. Я повертелась, покряхтела, встала, подобрала одну из сваленных у стены книг, завернула ее в плащ, сунула под голову. Жестковато, но лучше. Перевернулась на другой бок. Лицом к лицу со спящим Мастером.
Но Мастер не спал, глядел сквозь сумрак комнаты глазами, распахнутыми так широко, словно выпил две кружки кофе подряд и заполировал энергетическим напитком.
– Вы чего не спите? – шепнула я. Подвинулась вместе с одеялом ближе.
Мастер отвлекся от созерцания пустоты и пыли веков, что плотно стояла в комнате, сколько он ее ни жег, поморгал, шепнул:
– Слышите, леди?
Что-то по-прежнему подвывало, и в такт звукам что-то трещало едва-едва слышно, словно в воздухе собиралось статическое электричество. Я напрягла слух. В углу заскребло. Я сжалась, посмотрела туда. Мастер ткнул пальцем, с него сорвалась искра, распугала в углу тени и спугнула белку, которая шмыгнула по полу, на стену и пропала под потолком. Какие наглые животные, людей боятся еле-еле.
– Белки, – сказала я с надеждой.
Мастер выпростал руку из одеяла окончательно, сунул под голову, уставился на меня. Глаза у него мерцали, как у ночного животного.
– Кто у Поллы папенька?
Мастер цокнул языком. На кровати в углу завозилась то ли королева, то ли сама Полла. Я прикусила язык, и как всегда, поздно. Сейчас как спросит, что это я интересуюсь, и не подслушивала ли не предназначенные для моих ушей разговоры.
Мастер подождал, пока уляжется, проговорил едва слышно:
– Папенька у Поллы – Мастер-распорядитель.
– Тот самый? – ахнула я шепотом.
– Тот самый, – ответил Мастер. Поинтересовался: – К чему такие вопросы, леди?
– Сидели сегодня за столом – и я думала, какого она рода, – соврала я. – У вас ведь род определяется по батюшке?
Мастер хмыкнул, неясно, поверил или нет. Скорее всего, нет. Я бы себе не поверила.
Интересно получается. Мастер-распорядитель. Секрет истинной жизни.
– А кто же у Поллы маменька?
Должна быть какая-то непростая матушка, если такую важную штуку, как секрет истинной жизни, доверили именно камеристке королевы, а не одному из магов. И Полла должна быть не проста тоже. Все люди – не просты, конечно, но тут наверняка зарыто что-то поболее, чем особенности характера и фенотипа.
– Почему бы вам не спросить ее саму, леди? – прошептал Мастер.
Надо же, отросла приличность. Я хотела задать еще вопрос, но Мастер перекатился на спину, показательно закрыл глаза и натянул одеяло до самого рта.
Может быть, Полла тоже умеет укрощать огонь, думала я, пока подбиралась дрема. Или стрелять смертельными лучами из глаз. Или делать ветер, облака и бурю, и чтобы молния поджаривала неугодных. Было бы здорово так уметь. Я сбилась в комок для тепла и думала: было бы здорово. Нагнать дождь, а потом ледяной ветер, и все, кто под дождем, замерзли бы, покрылись ледяной коркой… потом бы хрустели… как глазурь на эскимо…
Я проснулась и долго пыталась понять, отчего. Было тихо, от кровати доносилось сопение, а еще – мощное дыхание от окна. Я перевернулась, узнала торчащие из-под плаща длинные ноги сэра Эвина. Повернулась обратно. Мастера на месте не было, вместо него на меня из одеяла глядела белка. Я протянула руку, подергала одеяло, прошипела: кыш, кыш! Ох уж эта мне живая природа, набегут, нанесут грязи и заразы, а то и сопрут чего-нибудь. Белка прыснула в густую тень у стены. Я подняла одеяло, убедилась, что больше там никто не гнездуется, посмотрела на стул, где должен был сидеть Мастер в качестве дозорного.
На стуле устроился прямой, словно линейку проглотил, незнакомый молодой человек. Я села. Молодой человек повернул ко мне голову. Лицо его было прекрасно, как прекрасны на картинах юноши, когда художник подбирает натурщиков на улице и пытается сгладить природные несовершенства. Гладкий, белый и правильный, чисто выбритый, тонконосый, а губы розовые, чувственные. Камзол на юноше был вышит золотыми язычками пламени, на пряжках туфель блестел оранжевый свет, хотя было темно, а поперек коленей лежал полированный кривой меч, и по нему тоже бегали рыжие отблески. Миловидный гражданин.
Глаза только рыжевато-красные и мерцают.
– Вы кто? – спросила я шепотом.
Юноша, не моргая, глядел на меня, потом учтиво кивнул и снова сел так, чтобы следить за входом. Я помотала головой. Молодой человек никуда не делся, сидел, мерцал огоньками и в профиль был еще миловиднее, чем анфас.
Я, прикрывшись одеялом, как партизан маскхалатом, подползла к сэру Эвину и принялась его расталкивать. Сэр Эвин, как ему и подобает, сразу схватился за меч, огляделся бешеными глазами. Потом уставился на меня. Потом на юношу, потом снова на меня. Потом лег обратно, устроив меч под рукой, сказал сипло со сна:
– Это страж. Пусть сидит, – и смежил очи.
Отлично. Страж. Пусть сидит, в самом деле, подумала я, пихнув сэра Эвина в плечо. Тот проскреб по полу сапогами и снова затих. Юноша снова обратил на меня внимание, и так мы и играли в гляделки, пока я натягивала ботинки.
Юноша выиграл, потому что не моргал.
Места даме, то есть мне, не уступил, когда я подошла. Только поднял прекрасное лицо и пялился, а в глазах играло пламя.
– Вы кто? – спросила я шепотом снова.
Юноша не пошевелился. Я подошла ближе, протиснулась мимо него в проем. От стража полыхало жаром, как из открытой духовки. Он проводил меня взглядом, я шла по темному коридору и поминутно оглядывалась, а красные глаза, как лазерные указки, словно воткнулись мне в спину.
Осветить путь я ничего не взяла, но коридор, к счастью, кончился, а на лестнице было светлее, окна холла несмело светились. Было тихо-тихо, мои шаги грохотали, отдавались от стен и потолка. Я ступила с лестницы на пол, обошла дерево, вперлась в кусты, которых не заметила в полумраке, с шорохом из них выдралась, споткнулась о вывороченную плитку и, словно наделала недостаточно шума, нечаянно пнула ведро у входа в кухню. Ведро, к счастью, было пустое, Полла выплеснула помои перед сном. Я поставила ведро подальше, гадая, перебудила ли только магистрат, или еще и окрестные дома.
Если бы там был кто живой, напомнила я себе. Странно видеть город без людей. Неправильно.
Я нашла кружку, зачерпнула из котелка кипяченой воды, что Полла оставила с вечера на утренний отвар. Села к столу, сжала кружку в ладонях. Я скучаю по утреннему чаю. По тому, что все привычно, и к новому можно привыкать понемногу, а не каждый день, как тут. Кажется, что уже привык, когда на тебе – новое, невиданное. Страж этот… и сердце сразу колотится, и не знаешь, опасно ли новое, надо ли пугаться, и пугаешься в любом случае. Я отодвинула кружку, устроила лоб на столешнице. Дерево было прохладное. Я пробарабанила по нему пальцами. Да, я выжила, не погибла тут в первые дни, меня не съел медведь и не пожрала изнутри лихорадка от местной грязной пищи, к которой аборигены привыкли, а я нет. И я встретила эту странную компанию – большая удача! Только удача, судя по тому, что говорит Мастер, с вывертом.
Где, кстати, Мастер?
Я поднялась, допила, сполоснула кружку из того же котелка, и пошла искать. Дверь кухни вела во внутренний дворик, но не такой, как представляется, когда думаешь "внутренний дворик", то есть с фигурными кустами, дорожками и скамейками, а хозяйственный: поленницы стоят лабиринтом, какие-то бочки и их обломки, мусор, и все это наполовину скрыто травой и вьюном и светится зеленью.
Я подняла голову. Небо было зеленое и мерцало между черных облаков, как неоновая реклама. Я поежилась, зашагала быстрее, оступаясь и вбиваясь ботинками в подло торчащий мусор.
Мастера я нашла на конюшне (по крайней мере, я подозреваю, что это была конюшня): большая удача, потому что иначе я не знала бы, где его искать. В одиночку шататься по городу под таким небом я бы не стала. Зеленый, не природный лиственно-зеленый, а холодный, с примесью синего свет высвечивал щели в стенах, и таким же светом играл сосуд в руках Мастера, бросал мертвенные отблески на лицо. Мастер сидел на низкой загородке, за которой стояли ржавые инструменты и валялась труха, а конь над ним покачивал мордой и норовил сжевать волосы, но в последний момент останавливался, словно Мастер был покрыт анти-конским репеллентом.
На меня Мастер внимания не обратил. Зато конь обстучал хвостом загородку, где ночевал, сунулся ко мне. Я увернулась. Сказала громко:
– Там наверху какой-то черт занял ваше место.
Мастер сказал "м-м" без всякого интереса, и даже на меня не посмотрел. Сосуд в его ладонях стал понемногу гаснуть, свет облезал с его стенок и втягивался в кожу.
– Это тоже ваша работа? – махнула я рукой к выходу.
– М-м, – пробормотал Мастер, взял окончательно потемневший сосуд за горлышко двумя пальцами и поднял, наконец, на меня взгляд. – Не моя, леди. Моя магия слишком ничтожна, я всего лишь скромный мастер фейерверков. Но сегодня хорошая ночь для колдовства. – Он протянул сосуд мне. – Это то, что вы просили.
Я механически взяла.
– Вылейте в еду или питье, – сказал Мастер деловито, растер руки, подышал на них. Между ладоней загорелся огонек. – И лучше не в алкоголь, так всосется медленнее, но и действовать будет дольше. После приема подождать несколько минут – и можете пользоваться. Приглядывайте за тем, кому подлили это, возможны побочные эффекты.
Сосуд морозил мне пальцы. Я взяла другой рукой, поежилась.
– Какие, например?
Мастер поднял руку, дал коню ткнуться мордой, обтереться о ладонь.
– Ласковое животное. Готефрет взял его трофеем у одного из баронов.
– Одного из тех, кого… про кого вы рассказывали?
– Именно так. – Мастер на ощупь погладил коня между шелковых ноздрей. – Лиуф означает "любимый", король сохранил ему кличку. – Он помолчал. – Эвина он тоже взял трофеем.
Я молчала. Когда начинают рассказывать таким тоном – можно даже не задавать наводящих вопросов, сами продолжат и сами все выложат, потому что это нужно больше рассказчику, чем слушателю.
– Король не обещал ему шпор, а обещал стол, доспехи и свободу, если отслужит двадцать лет. С наемниками сговариваются так же, только обещают еще серебра. Эвин – не наемник, был тогда сопля соплей. Ему – только доспехи и мясо, которое успеет нарастить на костях от королевских харчей. Потом… много чего было потом, и король пожаловал Эвину шпоры и прибавил к сделке коня. Ласковая скотина, видите? – Мастер опустил руку. – Двадцати лет еще не вышло, а он уже свободен. Что называется – везучая душа.
Я вспомнила, каким голосом сэр Эвин говорил про "последнее поручение" своего короля.
– Я бы не назвала это "повезло".
Мастер вскинул голову.
– Отчего же, ле-еди? Кому-то свобода и награда перепадает раньше срока, а кому-то не положена совсем. Потому что кто-то рожден свободным, пусть и в приграничье, в проклятой земле и от проклятого племени. Все равно никто не может им владеть, хоть он никому не нужен и был беден, как грязь, когда его подобрали.
– Вы завидуете, что ли? – удивилась я.
Мастер поднялся, положил коню ладонь на морду. На меня не смотрел.
– Вы будете ему хорошим другом, пусть и не хотите становиться женою. Эвин теперь свободен идти куда угодно и предлагать службу любому королю. Он сделал много, про него говорили. Он рассказывал вам про звезды? Ну вот. Только состав тут ни при чем, – он указал на сосуд, который проморозил мне руки до костей. – Оно просто делает неразборчивым и на все согласным. Не заставит полюбить именно вас, и вообще – полюбить в полном смысле. Есть и такие зелья, но от них выпивший становится совсем другим.
– Спасибо за предупреждение.
– Всегда рад вам услужить, леди, – он поклонился гораздо глубже, чем кланялся королеве. – А теперь я поступлю разумно и уберусь подальше, чего и вам искренне советую.
Я с удивлением смотрела, как он суется за загородку и вытаскивает оттуда сложенные вещи: мешок, свернутое одеяло… рассовывает это по седельным сумкам, берет упряжь и начинает взнуздывать коня.
– Вы… вы что? – спросила я обалдело. Зелье проморозило мне не только руки, но и всю кожу через платье. – И коня заберете?
– Им он вскорости не понадобится, – пожал острым плечом Мастер. – Считайте это репарациями.
– Репарации не взимаются насильно, – сказала я, просто чтобы что-то сказать. – Без ведома другой стороны.
Стало светлее, ухмылку Мастера окрасило в зеленое.
– Почему вы не сбежали раньше? – спросила я.
– Потому что, – сказал Мастер, уложив на коня попону, – теперь меня не будут искать. Будут некоторым образом заняты. Правда, удачно?
– Нас сожрут? – спросила я.
– Их, – поправил Мастер. – Возможно. Город полон ярости, я не знаю, во что она выродится, и с удовольствием посмотрел бы, но не хочу попасть под раздачу. И вам рекомендовал бы уходить прямо сейчас.
– Нет, – сказала я и секунду еще прислушивалась, пытаясь уловить, правда ли я это произнесла.
Зеленый свет мерцал, лежал на полу гнилостными полосами.
Мастер молча продолжал заниматься делом. Закряхтел от натуги, когда поднял с загородки седло.
– Совершенно зря, леди, – сказал он негромко, не громче, чем скрипела кожа ремней. – Вы тут ни при чем.
– И вы тут ни при чем! – воскликнула я и чуть не грохнула сосуд об пол. – Очень удобно – свести счеты именно сейчас, а? И как бы не при делах. Постоять в сторонке и поглядеть, как едят.
За стенами конюшни раздался вопль, мелко задрожали доски, с крыши на головы сыпануло трухой. Мастер замер, задышал часто и громко, так, что в рухнувшей разом тишине я отчетливо его слышала. Он уставился белыми глазами в наступивший сумрак и дышал с хрипом.
Напуганно.
Я чуть не попросила "возьмите меня с собой, подальше отсюда".
В конце концов, эти люди мне никто. Я стиснула пальцы вокруг горлышка сосуда. А красивых мужиков что в этом мире, что дома – как собак нерезаных.
Снова разгорелся зеленый свет. Я краем ума представляла, что творится с небом, и жалела, что нет с собою телефона, там была неплохая камера.
– Вас заест совесть, – сказала я, прикидывая, как бы сделать ему подножку, повалить и уволочь назад в ратушу.
– Она получит успокоение тем, что Рихенза вкусит плодов королевских решений, – сказал Мастер. Руки его теперь путались в ремнях, он шипел и дергал их зло, продирал через пряжки.
– Она отвечает за то, что натворил ее… даже не ее прадед?!
– Если вы думаете, что королева невинна…
– А мне наплевать! – крикнула я. – Нашли время мстить за свои обиды! Причем как подло, а, не своими руками… да, да, я ничего не понимаю, я помню, я глупая пришелица из чужих мест. Только я знаю, что там, – я махнула рукой на щелястую дверь, – вдова, потерявшая сыновей женщина, у которой больше нет защитников, кроме нас. А про сэра Эвина подумали? Долго тут протянет метис, скоро в нем узнают орка и разорвут? А Полла чем перед вами виновата? Тем, что папка ее любил больше, чем вас?!
Мастер молчал, стиснув в кулаках поводья. Я сдержалась, чтобы не бросить сосуд в него. Чтобы всего облило и не отстирывалось. Чтобы неделю таскал осколки из волос.
– Идемте со мною, – сказал он. – Переждем напасть и уйдем дальше. Мы выживем. Будем жить.
– Нет, – сказала я, сама себе не веря.
– Выходит, что наше с вами… близкое отношение, – сказал он странным тоном, – ничего не значило?
Я задохнулась на секунду.
– Вы думаете, что это… это все про вас? – голос мой звенел неприятно, как посуда в раковине, которую моешь от злости, и потому неаккуратно. – Не про вас, не про нас и не про меня тем более. Это – про них. Людей, которых можно спасти.
– Вы уверены, что они заслужили спасения?
– Знаете, какое глубокое, невообразимое дерьмо начинается, когда мы начинаем разбирать, кто более достоин жизни и безопасности, а кто менее?! – я снова чуть не швырнула сосуд в него.
– В том и красота момента, – сказал Мастер едва разборчиво, отпустив поводья, – что я не могу никого спасти и не могу тут ничего поделать. Не знаю, что делать. Я не специалист по…
Я выскочила в дверь и тут же присела от нового крика. Небо потемнело, а потом, как все стихло, разгорелось снова. По нему метались черные облака, по земле метались черные тени… пока я пробиралась через дворик, цепляясь за каждый сучок и проклиная все на свете, мимо меня проплыл по воздуху прозрачный сгусток, словно зеленоватая марля. На нем появилось на секунду выпуклое лицо и пропало. Я пыталась унять дыхание, которое заглушало мне все звуки, и следила, не слышно ли шагов позади.
Не слышно. Дьявольщина!
В ратуше обрывки марли летали гуще. Бросились сразу ко мне, прозрачные и трепещущие, как хвосты экзотических рыб, отрастили лица, а некоторые и руки и ноги, и окружали теперь меня, как недобрая толпа старшеклассников. Я, поскуливая от страха, сунулась между ними, стараясь никого не задеть, вперлась в чье-то прозрачное плечо, меня обожгло холодом, я вскрикнула, рванулась из кольца, припустила к лестнице. Передо мною выросла зеленовато-белая, прозрачная девица с волосами, которые полоскались на невидимом ветру. Она раззявила рот и завопила. Я чуть не уронила сосуд, зажала уши ладонью и плечом, обогнула ее, заскакала по ступеням. Здание дрожало, лестница скрипела под ногами. От зеленоватого мерцания бестелесных существ было светло, как в госучереждении под лампой дневного света.
Прекрасный юноша на входе чуть не зарубил меня полыхающим мечом. Я, пригнувшись, скользнула под удар, и он пришелся на плывшего за мною духа, который распался пополам, собрался воедино и обиженно завыл. Юноша стоял в дверях и совершал удар за ударом, чаще мимо, чем попадал, но с меча срывалось пламя, и духи и прозрачные обрывки его не любили, плыли в сторону или рвались, шли дырами, как полиэтилен, если слишком близко поднести спичку.
Сэр Эвин не стал, как обычно, спрашивать меня грозным голосом, где я шаталась, а подвинул себе за спину, встал в стойку. Королева стояла рядом, тоже выставив меч, и Полла с ножом наготове между ними. Она бормотала, повизгивая, когда очередной морок подбирался совсем близко, и я различала "спаси", "сохрани" и "грешная я, грешная", то есть, обычный молитвенный состав. Я не почитаю богов, тем более, местных, так что мне обращаться было не к кому. Вместо этого я выругалась: плечо пульсировало болью, там, где меня коснулось приведение, расползалась черная корка.
– Не давайте им себя коснуться!
Полла заголосила громче. Сэр Эвин сказал раздраженно:
– Мы уже поняли, леди, – и перерубил подбиравшегося к королеве духа пополам. Тот и не заметил этого, только пошел рябью, открыл рот и завыл. Другие духи подхватили, у меня зазвенело в ушах. Юноша с огненным мечом, наконец, добрался до этого вопильца, иссек его, дух скорчился и шмыгнул сквозь ковер в пол.
Ну и что Мастер мне свистел? Работает огонь, работает.
Не успела я это подумать, как тот же самый дух вырос прямо у меня под ногами, словно хотел заглянуть под юбку. Я отскочила, подхватила мешок, оттащила подальше в угол. И вся наша компания отступила тоже, потому что лезли теперь не только через дверь, но и из окна, а огненного юноши на всех не хватало, хотя он и молотил мечом, как вентилятор лопастями.
– Вы нашли Мастера? – спросила королева.
– Да, – ответила я, прикидывая, как объяснить, что он предпочел смотаться в голубые дали, а я могла бы присоединиться, но, как последняя дура, осталась.
